– Зачем? Если тут не все, я начинаю громко кричать, и вы остаетесь здесь. Вы слишком боитесь и не станете рисковать.
      – Да вы прирожденный юрист.
      – Идемте, я сведу вас с капитаном. Для вас он просто “капитан”, и ничего больше. Вас высадят там, где он скажет… И еще одно предупреждение, майн герр. Следите за людьми на судне. Они могут думать, что у вас много денег.
      – Вот поэтому я и не хочу, чтобы меня обыскивали, – признался Конверс.
      – Я знаю. Я сделал для вас все, что мог.
      Однако всего сделанного моряком оказалось все-таки недостаточно. Капитан грязной баржи, человек могучего телосложения при маленьком росте и с очень плохими зубами, завел Джоэла в рулевую рубку, где на ломаном, но вполне понятном английском языке приказал ему снять куртку.
      – Я говорил моему другу на берегу, что не могу этого сделать.
      – Платите двести долларов, американер, – потребовал капитан.
      Деньги лежали у Конверса в правом кармане. Потянувшись за ними, он быстро взглянул в иллюминатор и увидел двух человек, забирающихся на борт в предрассветном тумане. В его сторону они не смотрели, да и вряд ли могли бы разглядеть что-нибудь в темной рубке.
      Удар был нанесен неожиданно; Джоэл буквально перегнулся пополам и, ухватившись за живот, попытался вздохнуть. Грузный капитан, стоя перед ним, тряс правой рукой – судя по его гримасе, боль была весьма ощутимой. Кулак немца пришелся по пистолету, засунутому Джоэлом за ремень. Джоэл откачнулся к переборке, сполз по ней на пол, сунул руку под куртку и достал пистолет. Все так же сидя на корточках и опираясь спиной о переборку, он направил оружие в широченную капитанскую грудь.
      – Ну и сволочь же ты, – проговорил Конверс, тяжело дыша и все еще держась за живот. – А теперь, ублюдок, снимай куртку!
      – Was?…
      – Ты же слышал! Снимай куртку, переверни ее и хорошенько потряси.
      Немец немедленно и неохотно стащил свою короткую куртку, успев дважды бросить взгляд в сторону двери, слева от Джоэла.
      – Я только ищу наркотики.
      – Никаких наркотиков у меня нет, а если в и были, то думаю, тот, кто мне их продал, сумел бы переправить их через реку и без тебя! Переворачивай! Тряси!
      Капитан ухватил куртку за нижний край и чуть встряхнул ее. На пол со стуком вывалился револьвер с толстым коротким стволом, за ним – с более легким шумом – длинный нож с костяной ручкой. От удара о палубу лезвие его раскрылось.
      – Это – река, – сказал капитан в качестве объяснения.
      – И я хочу переправиться через нее без неприятностей и без неприятностей для того, кто войдет в эту дверь, потому что я – человек нервный. – И Конверс кивком указал на дверь в рубку слева от себя. – В моем состоянии я тут же выстрелю. Возможно, я убью вас и того, кто сюда войдет. Я не такой сильный, как вы, капитан, но я напуган, а значит, и очень опасен. Понимаете?
      – Да. Ja. Я не делаю вам больно. Я только ищу наркотики.
      – Вы сделали мне очень больно, – возразил Джоэл. – И это напугало меня.
      – Nein. Bitte… пожалуйста.
      – Когда отчаливает баржа?
      – Когда я скажу.
      – Сколько человек в команде?
      – Один, только один.
      – Врешь! – злобно прошептал Конверс, наставив на него пистолет.
      – Zwei. Два человека… сегодня. Мы берем тяжелые ящики в Эльтене. Даю слово, обычно только один матрос. Платить больше я не могу.
      – Запускай машину, – приказал Джоэл. – Или машины. Действуй!
      – Die Mannschaft… команда. Я должен отдать им Befehle .
      – Подожди! – Конверс прополз мимо двери рубки и, не опуская пистолета, направленного в грудь капитана, посмотрел влево, поверх толстой деревянной рамы окна. Потом, опираясь спиной о переборку, стал в тень, откуда можно было наблюдать за происходящим на носу и, одновременно поглядывая в окна рубки, следить за тем, что делается на корме.
      Отсюда ему видны были бухты канатов на палубе и пропущенные сквозь клюзы толстые канаты, на которых висели вдоль борта видавшие виды бревна, служившие кранцами. Два матроса сидели на крышке грузового люка и курили, один из них еще и потягивал пиво из банки.
      – Ладно, – сказал Джоэл, снова поставив курок на предохранитель, впрочем, он едва ли смог бы попасть в цель даже с десяти футов. – Откройте дверь и подайте команду. И если кто-нибудь из них сделает хоть одно лишнее движение, я вас застрелю. Вы меня понимаете?
      – Я понимаю… все понимаю, но вы не понимаете меня. Я ищу у вас наркотики, я не grosse Mann, больших людей полиция не трогает, она оставляет их на свободе. Полиция ищет Kleine, маленьких людей, которые пользуются речными судами. Так полицейские хорошо выглядят, понимаете? Я не хочу делать вам больно, майн герр. Я только защищаю себя. Я хочу верить тому, что говорит мой Nefle, мой племянник, но я должен быть уверен.
      – Ваш племянник?
      – Моряк из Бремерхавена. А как, по-вашему, он получил эту работу? Ax, mein Bruder продает цветы! Это магазин его жены. Когда-то и он ходил по океанам, как я. А теперь он – Blumenhandler .
      – Клянусь Богом, ничего не понимаю, – сказал Джоэл, слегка опуская пистолет.
      – Может, вы поймете, если я скажу, что он хотел отдать мне половину тех денег, которые вы ему заплатили?
      – Все равно не понимаю. Настоящая корпорация воров.
      – Nein, я не взял… Сказал, пусть купит новую гитару. Конверс вздохнул.
      – У меня нет наркотиков. Вы верите?
      – Да, вы просто дурак, он сказал. Богатые дураки платят больше. Они не могут признать свою глупость. А бедным все равно.
      – Ну и гены у этой семейки!
      – Was?
      – Ладно, забудьте об этом. Командуйте. Давайте выбираться отсюда.
      – Хорошо. Смотрите в свое окно. Я не хочу пугать вас. Вы правы – перепуганный человек опасен.
      Джоэл стоял прислонившись спиной к переборке, пока капитан выкрикивал свои команды. Машины заработали, и концы были сняты с кнехтов. Все как-то запуталось, подумал он. Агрессивные и задиристые, в гневе готовые ударить, не всегда оказываются врагами, а приятные, казалось бы, дружески настроенные люди готовы убить его. О таком мире он ничего не знал, этот мир лежал в стороне от судебных залов и комнат для совещаний, где вежливость и понятие “убить” имели целый спектр значений. Сто лет назад, в лагерях, тоже было все ясно. Там точно знали, кто есть кто, и обе стороны не скрывали этого. Но за последние четыре дня он убедился, что определенной линии фронта нет. Он был в лабиринте, населенном какими-то деформированными фигурами, которых он не понимал.
      Конверс смотрел, как от воды поднимается туман, спиралями уходя вверх и встречаясь там с лучами утреннего солнца. Он смотрел и ни о чем не думал. Да и не нужно думать, пока…
      – Через пять или шесть минут, майн герр, – сказал капитан, поворачивая руль влево.
      Джоэл озадаченно мигнул: интересно, сколько же времени он простоял в прострации?
      – И какова процедура? – спросил он, вдруг обнаружив, что солнце успело разогнать речной туман. – Я имею в виду, что мне нужно будет делать?
      – Как можно меньше, – ответил немец. – Идите по пирсу, будто ходите по нему каждый день, потом через ворота ремонтного дока выходите на улицу. Мы швартуемся в южной части города. Вы будете в Нидерландах, и мы никогда не видели друг друга.
      – Это я понимаю, а что сейчас?
      – Вы видите этот Bootschaften? – спросил капитан, указывая на целый комплекс доков с подъемными механизмами и понтонами, занимающий довольно большую площадь.
      – Это грузовой причал?
      – Да. Мой второй бак пуст. Мне нужно топливо. Я заглушаю машины в трехстах метрах от берега и иду. Я ругаюсь с голландцем из-за цены, но плачу, потому что не хочу покупать у немецкого вора ниже по реке. Вы сходите на берег вместе с моей командой, закуриваете и смеетесь над своим глупым капитаном, а потом уходите.
      – Только и всего?
      – Ja.
      – Это очень легко.
      – Ja. Никто не говорил, что это трудно. Только нужно смотреть по сторонам.
      – Полиция?
      – Nein. – Капитан пренебрежительно пожал плечами. – Если полиция, она приходит на баржу, и вы остаетесь на борту.
      – Так кого же мне остерегаться?
      – Людей, которые могут следить за вами, которые могут видеть, как вы уходите.
      – Каких людей?
      – Gesindel, Gauner, вы называете их подонками. Они приходят каждое утро на пирс и ищут работу, но почти все они пьяные. Берегитесь этих людей. Они могут думать, что у вас есть деньги или наркотики. Они проломят вам голову и обкрадут.
      – Ваш племянник советовал остерегаться людей на борту.
      – Только новенького, он – Gauner. Тянет свое пиво и думает, что оно прояснит его голову. Думает, что обманул меня, но он не обманул. Я задержу его на борту, прикажу ему почистить поручень или что-нибудь починить. Второй – не проблема. Он послушный, он идиот с сильной спиной и слабой головой. Ему не дают работы, а я даю. Verstehen Sie?
      – Наверное, понимаю. А вы – забавный парень, капитан.
      – Когда-то я плавал не по вонючей реке, а по океану. В пятнадцать лет мы с mein Bruder ушли в море. В двадцать три я – Obermaat, младший офицер… хорошие деньги… хорошая жизнь… Я счастлив. – Немец понизил голос, дал задний ход и завертел штурвал влево, баржа мягко скользила по воде. – Что говорить? Все кончилось, – сердито закончил он.
      – А что случилось?
      – Это неинтересно, американер. – Капитан дал передний ход, машина взвыла.
      – Мне интересно.
      – Warum? Почему?
      – Не знаю. Может, потому, что отвлекает от собственных проблем, – честно признался Конверс. Немец бросил на него быстрый взгляд.
      – Вам интересно? Хорошо, скажу: мы ведь никогда больше не увидим друг друга… Я украл деньги, большие деньги. Компания искала меня девять месяцев. Aber потом нашла! Было это много лет назад. Теперь – нет океана, только река.
      – Но вы же говорили, что хорошо зарабатывали. Зачем было воровать?
      – А почему ворует большинство мужчин, майн герр?
      – Им нужны деньги, они хотят того, что им не по средствам, либо это по сути своей нечестные люди, но к этой категории вы, по-моему, не относитесь.
      – А раньше? Адам украл яблоко, американер.
      – Ну, не совсем так. Вы подразумеваете женщину?
      – Много лет назад, майн герр. Она ждала ребенка и не хотела, чтобы муж ее ходил по морям, менял суда. Она хотела большего. – Капитан разрешил себе веселый блеск в глазах и даже некоторое подобие улыбки. – Она хотела иметь цветочный магазин.
      Забыв о боли в желудке, Джоэл расхохотался:
      – Нет, капитан, вы и вправду парень что надо.
      – Я никогда больше вас не увижу.
      – Значит, ваш племянник…
      – Никогда не увижу! – не дал ему закончить капитан и тоже принялся хохотать, не отрывая глаз от курса, по которому баржа причаливала к голландскому причалу.
      Покуривая сигарету и низко надвинув козырек своей дешевой кепки, Джоэл стоял прислонившись к столбу и внимательно осматривал пирс и примыкающие к нему ремонтные мастерские. Люди, суетившиеся вокруг гигантских механизмов, были заняты только своим делом, не отвлекаясь ни на что иное, в то время как другие, наоборот, ничего не делая, расхаживали вокруг лодок и, важно покачивая головами, вели переговоры насчет ремонта. Капитан спорил с продавцом горючего, делая неприличные жесты при виде растущих цифр, выскакивающих на счетчике бензоколонки; в нескольких футах в стороне ухмылялся его придурковатый помощник. На борту, перегнувшись через поручень, стоял Gauner, подонок, с большой щеткой в руках, который мгновенно возвращался к своим занятиям, едва только хозяин поворачивал голову в его сторону.
      Время рассчитано правильно, подумал Джоэл, отталкиваясь от столба. Никто не обращал на него ни малейшего внимания: нудные рутинные дела и мелкие неприятности раннего утра отвлекали внимание от всего незнакомого и несущественного.
      Он зашагал по пирсу, стараясь придать себе вид беззаботного человека, не забывая, однако, внимательно поглядывать вокруг. Так он дошел до конца ремонтных мастерских и направился к сухому доку, где выстроились в ряд судовые корпуса. За последним из них, не более чем в трехстах футах впереди, виднелся необычно высокий забор из проволочной сетки с открытыми воротами. Слева от ворот сидел человек в форме и, попивая кофе, читал газету. Спинка его стула упиралась в сетку. Джоэл остановился, внутренняя тревога ушла, дыхание выровнялось – причин для тревоги не было. Люди свободно входили и выходили в ворота, но страж не удостаивал их даже взглядом – глаза его были обращены к лежащей на коленях газете.
      Конверс оглянулся и бросил последний взгляд на реку. Неожиданно он увидел капитана. Немец бежал по пирсу, отчаянно жестикулируя, чтобы привлечь внимание своего живого контрабандного груза. Затем он изо всех сил закричал. Люди смотрели на него и отворачивались – никому не хотелось вмешиваться: они видели слишком многое в этом прибрежном районе и хорошо знали язык доков.
      – Lauft Беги! Выбирайся отсюда!
      Джоэл удивленно огляделся вокруг. И увидел их. Двое, нет, трое мужчин, шатаясь, двигались в его сторону, уставившись на него безжизненными глазами. Один из них неверной походкой подошел к капитану. Немец схватил его за плечо и остановил, но не надолго – двое остальных обрушили кулаки на его спину. Это были подонки, Gauner, их ноздри чуяли запах загнанной в ловушку добычи, которая может обеспечить им на несколько дней еду и выпивку. Конверс бросился под установленные на опорах суда, разбив до крови голову об один из корпусов, и стал пробираться к другому концу, к виднеющемуся впереди свету. Он видел ноги, устремившиеся за ним. Джоэл ползком добрался до конца ряда, выпрыгнул из-под опор и бросился к воротам. На ходу оторвав край рубашки и приложив его ко лбу, он быстро прошел мимо охранника.
      Оказавшись за воротами, Конверс оглянулся. Двое мужчин, сидя на корточках, заглядывали под корпуса судов, и при этом все трое яростно спорили. Затем тот, кто стоял, увидел его и закричал. Троица устремилась за Джоэлом. Он побежал быстрее и бежал до тех пор, пока не оторвался от них.
      Итак, он в Нидерландах, которые встретили его отнюдь не приветливо, и все же он здесь, еще на один шаг ближе к Амстердаму. Но в настоящий момент он даже не представлял, где же он находится. Знал только, что городок называется Лобит. Нужно перевести дух и подумать. Конверс шагнул под безлюдный навес перед магазином, где темная тень от входа напоминала матовое зеркало – в ней можно было ненадолго укрыться. Он – в беде. Думай же. Ради Бога, думай!
      Маттильон велел ему сесть в Арнеме на поезд, идущий до Амстердама, это он помнил точно. А капитан баржи говорил, что от Лобита до Арнема ходит омнибус – в Лобите поездов нет. Значит, первое, что ему нужно сделать, – добраться до железнодорожной станции в Арнеме, привести себя в порядок, затем приглядеться к толпе и решить, можно ли присоединиться к ней.
      Теперь его ум работал сразу в нескольких направлениях. Очки он давным-давно потерял – по-видимому, во время тех безумных событий в Везеле; их нужно заменить очками с темными стеклами. Ну а что касается царапин и ссадин на лице – тут уж ничего не поделаешь, но после умывания с мылом его лицо выглядело гораздо лучше. И конечно, нужно будет подумать об одежде. И о карте. Черт побери, он же бывший пилот! Перед ним стоит задача: добраться из пункта А в пункт Б ,и как можно быстрее. Оказавшись в Амстердаме, он должен найти возможность связаться с человеком по имени Корт Торбеке и… позвонить Натану Саймону в Нью-Йорк. Сколько же предстоит сделать!
      Конверс вышел из-под навеса, неожиданно осознав, что нечто подобное с ним уже происходило, – давно, в другой жизни, в джунглях, когда ушли ночные страхи, и, наблюдая, как подступает рассвет, он составлял подробный план своих последующих действий. Сейчас, как и тогда, его мозг напряженно работал. Но теперь он должен думать лучше, чем тогда. Каждый проходивший день приближал генералов “Аквитании” к тому, что ими задумано. Пособники Делавейна убедили всех в том, что он – маньяк-убийца, а потому они должны схватить его, убить и представить как еще один пример охватившего мир безумия, которому могут противостоять только они. “Аквитанию” необходимо выявить и уничтожить прежде, чем будет слишком поздно. Отсчет времени начался, командиры, объединив свои силы, занимают подготовленные позиции. “Действуй же!” – безмолвно приказал себе Конверс, убыстряя шаги.
      Джоэл сидел в последнем вагоне, все еще измученный, но довольный тем, что ему удалось сделать. Действовал он очень осторожно: ни одного лишнего движения, максимальная сосредоточенность, полное осознание возможных опасностей – чей-то остановившийся на нем взгляд, мужчина или женщина, дважды взглянувшие на него за короткое время, клерк, не торопящийся оказать ему услугу, люди, не сразу расступившиеся… Эти заранее просчитанные возможности стали своеобразным циферблатом, с которым он сверял свои действия; без этого он бы не мог передвигаться, не мог бы мгновенно скрыться, избежать ловушки, чувствовать себя в безопасности на улицах. И теперь у него не было такого подспорья, как самолет – продолжение его тела; он был один, и еще никогда в жизни ему не приходилось летать с такой точностью, как сейчас.
      “Говорим по-английски”, – прочел Конверс надпись на газетном киоске в Лобите. Купив газету и карту и небрежно прикрываясь ими, он спросил о дороге к автобусной станции. Продавец, занятый другими покупателями, даже не взглянув на него, быстро выкрикнул нужные указания, активно помогая себе руками. Автобусная станция оказалась примерно в четырех кварталах. Джоэл забрался в переполненную машину и прикрыл лицо газетой, которую не мог читать, а еще через сорок с чем-то минут вышел у железнодорожного вокзала в Арнеме.
      Первым в списке неотложных дел значился умывальник в мужском туалете. Там он умылся, почистил щеткой свою одежду и погляделся в зеркало. Даже и теперь, после всех стараний, он являл собой жалкое зрелище. Правда, сейчас он более походил на человека, побывавшего в автомобильной аварии, чем на участника пьяной драки; значит, какой-то прогресс все-таки есть.
      У вокзала Конверс обменял марки и пятьсот американских долларов на флорины и гульдены и купил в аптеке – через несколько дверей от обменного пункта – очки в широкой оправе и с темными стеклами. Стоя у железнодорожной кассы и прикрывая рукой синяки, он разглядел на другой стороне зала стойку с косметическими товарами. Это напомнило ему кое о чем. Он сразу же вышел из очереди и, пробираясь между другими стойками, подошел к той, на которой стояли кремы, духи, шампуни и лак для ногтей.
      А припомнилось ему, как вскоре после свадьбы Валери поскользнулась на поехавшем вдруг по паркету коврике и ударилась об угол старинного столика в холле. Так в семь часов вечера она заполучила то, что Джоэл назвал “симпатичнейшим фонарем под глазом”. Синяк имел овальную форму и тянулся от переносицы к левому виску, а на следующий день в девять утра у нее была конференция, на которой ей предстояло вести переговоры с клиентом из Штуттгарта. Не растерявшись, она срочно отрядила его в аптеку за бутылочкой жидкого грима и настолько хорошо загримировала синяк, что разглядеть его можно было разве что с близкого расстояния. “Пусть не думают, что мой молодой муж избил меня за то, что я отказалась выполнять его сексуальные фантазии”. – “Или за то, что ты не справилась”, – заметил он тогда.
      Конверс увидел запомнившуюся ему бутылочку и, выбрав оттенок потемнее, вернулся к кассе.
      Купив билет, как он решил, на дешевый туристический поезд со множеством остановок, Конверс совершил новый поход в туалет. Операция заняла десять минут, но полученный результат оправдывал потерянное время: под старательно наложенным гримом царапины и ссадины стали почти незаметны.
      Но список неотложных дел был еще не завершен.
      Конверс вышел на платформу, приготовившись обратиться в бегство при первом же подозрительном взгляде в его сторону. На платформе он обнаружил группу мужчин и женщин, преимущественно супружеских пар, примерно одного с ним возраста, которые с хохотом переговаривались между собою – скорее всего, друзья, которые отправились в короткое летнее путешествие, возможно променяв реку на море.
      Почти все мужчины несли потрепанные чемоданы, зачастую перевязанные веревками, а у женщин на изгибе локтя болтались плетеные корзинки. Судя по багажу и одежде, тут собрался рабочий люд: мужчины, очевидно, работали на окрестных фабриках, а женщины были или домохозяйками, или мелкими конторскими служащими. Короче говоря, публика полностью соответствовала теперешнему облику Джоэла. Он шел за ними, потихоньку смеясь, когда смеялись они, и забрался в вагон с таким видом, словно был один из них. Здесь он уселся у прохода напротив коренастого мужчины со стройной женщиной, которая, несмотря на хрупкую фигурку, гордо несла пару огромных грудей. Конверс просто не мог отвести от них изумленных глаз. Мужчина же, перехватив его взгляд, улыбнулся ему без тени враждебности и отхлебнул глоток пива из бутылки, которую держал в руке.
      Конверс слышал или где-то читал, что в северных странах люди, отправляющиеся в летние отпуска – или на каникулы, как это принято у них называть, – тяготеют к последним вагонам трансевропейского экспресса. Эта привычка свидетельствовала в какой-то мере об их социальном положении и порождала атмосферу дружеского и веселого пикника. Джоэл обратил внимание, как быстро все освоились. Мужчины и женщины вставали со своих мест, прогуливались по проходу с бутылками и банками пива в руках, непринужденно обмениваясь репликами как с друзьями, так и с незнакомыми людьми. В головной части вагона несколько человек запели песню, очевидно всем хорошо известную, потому что остальные тут же подхватили ее, но сидевшие рядом с Конверсом заглушили ее, затянув свою песню, потом, так и не осилив друг друга, все дружно расхохотались. Непринужденность царила этим утром в последнем вагоне поезда, следующего на Амстердам. Станции проносились мимо, кто-то выходил, но еще больше входили, с чемоданами, корзинками и широкими улыбками, их встречали радостными приветствиями. Многие мужчины были в майках, украшенных названиями городских и районных команд – вероятно футбольных, подумал Конверс. Старшие по возрасту болельщики набрасывались на своих соперников с выкриками и ироническими замечаниями. Железнодорожный вагон превратился в своеобразный экипаж, набитый подростками, вырвавшимися, наконец, в летний лагерь. Шум и гам нарастали.
      Из динамика доносились названия все новых городов, поезд делал короткие остановки, а Джоэл неподвижно сидел на своем месте, изредка поглядывая на принявшую его в свои ряды группу, улыбаясь или негромко посмеиваясь, когда считал, что это будет уместно. Иначе говоря, со стороны он выглядел как умственно отсталый ребенок, с удивлением и смущением склонившийся над картой. На самом же деле он старательно изучал расположение улиц и каналов Амстердама. Где-то там, в юго-западной части города, на углу Утрехтстраат и Керкстраат живет Корт Торбеке, человек, которого он должен узнать по внешнему виду и установить с ним связь, его трамплин в Вашингтон. Он должен связаться с ним, не привлекая внимания ищеек из “Аквитании”. Он наймет кого-нибудь, знающего английский, и использует его в качестве посредника для телефонных переговоров, он скажет слова достаточно убедительные, чтобы вытащить этого голландца в какое-то место, не упоминая, однако, ни о какой Татьяне и не раскрывая своего источника в Париже. Слова эти еще предстоит найти, и он их найдет, должен найти. Психологически он уже был на пути к дружескому огоньку – до Вашингтона всего-то семь часов лета, – и к людям, которые, по настоянию Натана Саймона, выслушают его и, ознакомившись с этими необычайными досье, поймут, что необходимо предоставить ему убежище и защиту до тех пор, пока не будут разоблачены солдаты “Аквитании”. Совсем не такую картину рисовал себе человек по имени Эвери Фоулер: тактика осмеяния “Аквитании” теперь не годится – на это не осталось времени. Плести паутину законности уже поздно.
      Поезд стал замедлять ход, и делал он это рывками, будто машинист пытался передать какое-то послание обшарпанному вагону в хвосте поезда, который ощущал эти рывки особенно болезненно. Однако подергивания эти только усилили смех и вызвали ругань в адрес машиниста, который не знает своего дела.
      – Амстердам! Амст… – выкрикнул кондуктор, приоткрыв дверь. Но бедняга, так и не закончив своего объявления, поспешил захлопнуть дверь, чтобы спастись от града полетевших в него смятых газет.
      Поезд подтянулся к станционному перрону, и новая порция затянутых в майки грудей и бюстов возвестила о своем появлении веселым ором. Пять-шесть человек из сидевшей впереди Джоэла компании вскочили со своих мест и радостно приветствовали вошедших, в воздухе снова замелькали бутылки и банки с пивом, волны смеха, отскакивая от стен, почти заглушали гудок отходящего поезда. Люди падали друг на друга, обмениваясь дружескими тычками и шутливыми насмешками.
      Следом за новым пополнением пассажиров нетвердой походкой двигалась странная фигура, которая, однако, вполне естественно вписывалась в число пассажиров этого впавшего в детство вагона. По проходу шла пьяная старуха. Ее мешковатая одежда вполне гармонировала с большим холщовым мешком, который она держала в левой руке, опираясь правой на спинки сидений. Ей протянули бутылку пива, которую она, глупо улыбаясь, взяла, кто-то опустил в ее сумку еще одну бутылку, добавив несколько завернутых в промасленную бумагу бутербродов. Двое мужчин в проходе поклонились ей, как королеве, заслужив одобрительные выкрики. Третий хлопнул ее по заду и уважительно присвистнул. Несколько минут эти большие дети, рвущиеся в летний лагерь, забавлялись новой игрушкой. Старуха прихлебывала из бутылки, неуклюже пританцовывала, делала двусмысленные жесты в адрес мужчин и женщин, и, облизывая губы, поводила выцветшими глазами; накинутая на плечи изодранная шаль, закручиваясь кругами, тянулась вслед за ней по полу. У старухи был вид какой-то зловещей Шехерезады. Она веселила всех своими пьяными выходками и охотно принимала все, что ей опускали в сумку, включая и монеты. Голландские отпускники – люди весьма великодушные, отметил про себя Джоэл, они стараются облегчить участь тем, кому в жизни повезло меньше, чем им, тем, кого не пустили бы в вагон другого класса на другом поезде.
      Женщина подошла к Конверсу, теперь она держала сумку перед собой, чтобы было удобнее принимать дань с обеих сторон. Он достал несколько гульденов и опустил их в сумку.
      – Goedemorgen, – сказала, покачиваясь, старуха. – Dank Uwel, beste man, erg, vriendelijk van U!
      Джоэл кивнул и снова занялся картой, но нищенка не отходила.
      – Um noofd! Ach heb je een ongeluk gehad, jongen! Конверс снова кивнул, опять полез в карман и дал старой пьянчужке еще несколько монет. Потом указал на свою карту и знаком велел ей идти дальше. Хриплые голоса в начале вагона вновь разразились песней, она прокатилась по всему вагону, распевая с необычайным энтузиазмом.
       – Spreekt U Engels? – выкрикнула нищенка, шатнувшись в его сторону.
      Джоэл пожал плечами и поплотнее уселся на своем месте, переведя взгляд на карту.
      – Я спрашиваю, говорите ли вы по-английски, думаю – говорите, – произнесла старуха хрипло, отчетливо и совершенно трезвым голосом, опустив правую руку в сумку, – до этого она придерживалась ею за спинку сиденья. – Мы ищем вас каждый день, в каждом поезде. Не двигайтесь. У меня пистолет с глушителем, и если я спущу курок, то в этом шуме никто не заметит, включая и вашего соседа, который только и думает, как бы присоединиться к этой грудастой бабе. Думаю, мы не станем ему мешать. Наконец-то вы попались, менеер Конверс!
      Вот тебе и летний лагерь – смерть в нескольких минутах от Амстердама.

Глава 26