– Знаю, – отозвался сабра. – Я следил за вами и слушал все передачи, когда вы вышли к Ла-Маншу. Вот тогда-то вы все и испортили. Дали маху.
      – Только не мы, а перепуганный недоучка в Берлине!
      – В таком случае держитесь от таких подальше, когда мы начнем создавать по-настоящему новый порядок, немец. Мы не можем позволить себе промахов.
      – Можете испытать меня, Хаим.
      – Именно это я и собираюсь сделать.
      Шофер ощупал бинты, покрывающие его лицо: к затекшим глазам и разбитым губам прикасаться было больно. Он лежал в своей комнате, и доктор, уходя, оставил телевизор включенным – возможно, чтобы его унизить, потому что он почти не мог видеть.
      Он опозорен. Заключенный бежал, несмотря на физическое превосходство тюремщика и свору грозных доберманов. Охранники утверждают, что американец усмирил их серебряным свистком. То обстоятельство, что свисток этот был сорван с его шеи, только усугубляло его отчаяние.
      Почти вслепую он старательно обшарил свои карманы – в горячке погони никто не догадался это сделать – и обнаружил, что его бумажник, дорогие швейцарские часы и все деньги исчезли. Но в этом он никому не признается. Хватит с него позора и неприятностей. Признание может стать поводом к увольнению, что равнозначно смертному приговору.
      Джоэл из последних сил устремился к берегу, скрываясь под водой всякий раз, когда луч света перемещался в его сторону. И тут он заметил лодку, точнее, солидный катер с мощным мотором и высокой маневренностью, о чем свидетельствовали его неожиданные развороты и круги. Катер держался поросших травой берегов, тут же выплывая в открытую воду, когда там появлялся какой-нибудь подозрительный предмет.
      Конверс почувствовал под собой липкую грязь, теперь он наполовину плыл, наполовину шел, направляясь к самому темному месту на берегу; пистолет он засунул за ремень. Лодка приблизилась, ее острый луч обшаривал каждый фут, каждый движущийся ствол или ветку, каждое скопление водной растительности. Джоэл сделал глубокий вздох и ушел под воду под углом к поверхности, чтобы можно было следить за происходящим, но расплывающиеся темные пятна грязи мешали что-либо рассмотреть. Луч прожектора стал ярче, казалось, он стоял над ним целую вечность. Конверс рискнул передвинуться на несколько дюймов влево, и луч сразу ушел в сторону. Он поднялся на поверхность, его легкие разрывались от боли, но все же он мгновенно осознал, что не может позволить себе ни единого звука – не может даже вдохнуть. Менее чем в пяти Футах от него покачивался на волнах большой катер. Темная фигура на корме внимательно осматривала берег в мощный бинокль.
      Конверс удивился: в такой темноте даже в самый сильный бинокль ничего не увидишь. Но потом, разглядев внушительные размеры бинокля, понял: человек вооружен ночным инфракрасным визором. Такие приборы использовались патрульными службами в Юго-Восточной Азии. В них можно было разглядеть в темноте и различные предметы, и людей.
      Мотор чуть прибавил обороты, и катер двинулся вперед на самой низкой скорости.
      И снова Джоэл удивился, почему Ляйфхельм организовал это осветительное мероприятие именно на этом участке берега? На некотором расстоянии от него плавали вниз и вверх по течению еще несколько лодок, обшаривая прожекторами водную гладь, но они все время находились в движении. Почему же этот большой катер замер, и замер именно у этого участка берега? Неужели они засекли его через свои инфракрасные бинокли? Если это так, то ведут они себя довольно странно: северовьетнамцы дали бы им сто очков вперед – и по напористости, и по результативности.
      Соблюдая полнейшую тишину, Конверс снова погрузился под воду и, гребя брассом, поплыл за катером. Через несколько секунд он приподнял голову над поверхностью воды, видение улучшилось, и он стал понимать смысл странных маневров ляйфхельмовского патруля. Восемь – десять минут назад, перед тем как катер и прожектора поглотили все его внимание, он заметил в самой темной части берега огни и направился было к ним в поисках убежища. Ему показалось тогда, что это были огни небольшой деревушки. Но он ошибся. Это светились окна четырех или пяти летних домиков, составлявших небольшую колонию с общим причалом, – собственность счастливчиков, которые могут позволить себе такую роскошь.
      Если там есть домики и причал, значит, должен быть и выезд к дороге или дорогам, ведущим в Бонн и окрестные городки. Люди Ляйфхельма обшаривали каждый дюйм речного берега – осторожно, тихо, не поднимая высоко луч прожектора, чтобы не обеспокоить обитателей речной колонии и не спугнуть беглеца, если он как раз держит путь к невидимой дороге или дорогам. Радиосвязь на катере работает вовсю, настроившись на волну тех многочисленных автомобилей, которые кружат сейчас повсюду, готовые захлопнуть ловушку. Все было так, как тогда, на реке Хуанхэ, только трудностей поменьше, но та же смертельная опасность. И так же, как тогда, – напряженное ожидание в беззвучной темноте: пусть охотники обнаружат себя.
      Они действовали быстро. Катер причалил к пристани, мощные винты его заработали в обратном направлении, кто-то спрыгнул на причал и закрепил на столбе причальный трос. Тут же с катера соскочили трое мужчин: один зашагал по диагонали направо, двое других направились к ближайшему дому. Их действия были совершенно ясны: один из них займет позицию в соседнем лесу, у начала дороги, ведущей к шоссе, а его коллеги пройдутся по домам, ища признаки вторжения: нервозность, страх в глазах, грязь на полу…
      Руки и ноги Конверса налились свинцовой тяжестью, он едва удерживал под водой свое тело. Но выбора не было. Луч прожектора продолжал настойчиво шарить по кромке берега, высвечивая все пространство вокруг. Легкое движение головы над поверхностью воды – и его тут же схватят. Хуанхэ. Водный проход в тростниках. Сделай же это! Не умирай!
      Конверс знал: ожидание длилось не более тридцати минут, но ему казалось, что в этой мучительной текущей западне он находится не меньше тридцати часов, нет, не часов – дней. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног, острая боль пронзала его тело, большими пальцами рук он тщетно пытался размять сведенные судорогой мышцы. Дважды, пытаясь вздохнуть, он заглатывал воду и, прокашлявшись под водой, снова тихонько набирал воздух. В какие-то моменты его возбужденный мозг пронзала мысль: до чего же просто – взять и поплыть в сторону. Хуанхэ. Не делай этого! Не умирай!
      Наконец сквозь толщу воды он разглядел, как люди возвращаются. Один, второй… а третий? Они сбежались на пристань к человеку с канатом. Нет, тот человек с канатом ушел. Его усталые глаза чуть было не сыграли с ним злую шутку! Только два человека вернулись к причалу, а третий сошел с катера и, переговорив с ними, освободил причальный трос, двое прыгнули на борт. Значит, один, затаившись где-то на берегу, следит на ведущей к шоссе дорогой. Хуанхэ. Одинокий дозорный, оторвавшийся от своего подразделения.
      Катер отошел от пристани и, резко набирая скорость, промчался мимо Джоэла, которого швырнуло отброшенной им волной. Катер снова сбавил ход и пошел вдоль берега, обшаривая прожектором густую листву. Он направлялся на запад, в сторону имения Ляйфхельма.
      Держа голову над водой и хватая воздух широко открытым ртом, Конверс медленно, очень медленно стал продвигаться к берегу по топкому дну, хватаясь за торчащие из воды стебли, пока не выбрался на сухое место. Хуанхэ.Он зарылся в густой подлесок, наконец-то обратив лицо кверху. Так он будет лежать до тех пор, пока кровь вновь не заструится в его жилах, пока не обмякнут мускулы шеи – вечно эта шея, своего рода предупредительный сигнал, – а уж потом подумает о том человеке в темных холмах, возвышающихся над ним.
      Джоэл дремал, пока накатившаяся снизу волна не разбудила его. Он отвел с лица ветви и листву и взглянул на шоферские часы на своем запястье, пытаясь разглядеть слабо светящийся циферблат. Он проспал около часа довольно тревожным сном, любой посторонний звук заставлял его открывать глаза, но все же он отдохнул. Джоэл повертел шеей, пошевелил руками и ногами. Недомогание осталось, но сковывающая все тело боль прошла. Теперь предстояло заняться человеком, оставленным в засаде.
      Конверс постарался упорядочить свои мысли и ощущения. Конечно, ему страшно, но злость – нет, ярость! – поможет держать этот страх под контролем. Так было тогда, так будет и теперь. А потом самое главное – найти пристанище, место, где он сможет все обдумать, все сопоставить и заказать самый важный в своей жизни телефонный разговор – с Ларри Тальботом и Натаном Саймоном в Нью-Йорке. Пока он не посвятит их во все подробности, он все равно что мертв… точно так же как, вне всяких сомнений, мертв сейчас Коннел Фитцпатрик! Господи! Что они с ним сделали? Человек, который стремился добиться справедливого возмездия чистыми средствами, оказался пойманным в паутину под названием “Аквитания”! До чего же несправедлив мир… Но сейчас он должен думать не об устройстве мира, а о человеке на берегу.
      Конверс пополз. Дюйм за дюймом продвигался он в зарослях, обрамляющих грязную извилистую дорогу, поднимающуюся от берега к холму. При треске сучка и каждом шорохе от неосторожно сдвинутого камня он останавливался, готовый тут же раствориться в лесу. При этом Джоэл продолжал твердить себе, что главное его преимущество – элемент внезапности. Это помогало ему преодолеть страх темноты и того, что ему предстояло совершить. Как и тогда у того дозорного на Хуанхэ, у этого человека на холме было то, что ему нужно. Схватка неизбежна, значит, лучше всего о ней не думать, просто настроиться на нее, и все, не включая сюда никаких чувств. Без колебаний, без угрызений совести и без всякого шума – следовательно, придется пользоваться пистолетом как холодным оружием.
      И вот он увидел его – темный силуэт в далеком свете единственного уличного фонаря над дорогой. Человек стоял прислонившись к стволу дерева и глядя вниз на дорогу, которая хорошо просматривалась с вершины холма. Джоэл стал продвигаться еще медленнее, делая более частые остановки, – теперь необходимо соблюдать еще большую осторожность. Двигаясь по дуге, он оказался за спиной человека у дерева – большущая кошка, готовая броситься на свою добычу, ум в полной готовности, никаких чувств, только инстинкт выживания. Опять, как и много лет назад, он был хищником, и все в нем замерло, кроме требований жизни.
      Человек стоял в шести футах от него – Конверс слышал его дыхание. До него – один бросок. Мужчина обернулся, его глаза сверкнули в слабом свете фонаря. Конверс прыгнул, зажав в руке ствол пистолета. Он ударил немца металлической рукояткой по виску, затем отвел руку и саданул рукояткой по горлу дозорного. Удивленный человек покачнулся, упал на спину, но сознания не потерял и начал кричать. Джоэл подпрыгнул, пальцами левой руки вцепился в горло врагу, аккуратно прицепился и ударил немца по лбу – череп взорвался мозгами и кровью.
      Тишина. Никакого движения. Еще один дозорный, оторвавшийся от своего отряда. И как и годы назад, Конверс не позволил себе никаких чувств. То, что нужно было сделать, сделано.
      Одежда убитого прекрасно подошла Конверсу, включая темную кожаную куртку. Как большинство маленьких или невысоких военачальников, Ляйфхельм окружил себя высокими людьми – для лучшей защиты, а также для утверждения своего превосходства над более высокими соотечественниками. Еще один пистолет… Джоэл с трудом отстегнул кобуру и вместе с оружием забросил ее в лес. Бумажник принес ему ощутимое вознаграждение – в нем лежала внушительная сумма денег и потрепанный, многократно проштемпелеванный паспорт. По-видимому, этот доверенный “Аквитании” много разъезжал: он всегда требовался – возможно, ничего не зная о сути дела, – в тот момент, когда принималось какое-нибудь решение. Ботинки немца Джоэлу не подошли – оказались слишком малы. Но его сухими носками он протер кожаную куртку. Затем забросал труп ветвями и направился к дороге.
      Держась в тени деревьев, он пропустил пять машин – все седаны, возможно принадлежащие Эриху Ляйфхельму. Затем он увидел ярко-желтый, слегка вихляющийся “фольксваген”. Джоэл шагнул вперед и поднял руки – жест человека, попавшего в беду. Маленькая машина остановилась. За рулем сидел парнишка лет восемнадцати – двадцати, рядом с ним – белокурая девушка; сзади – молодой человек, тоже белокурый, похоже, брат девушки.
      – Was ist los, Opa ? – спросил водитель.
      – Боюсь, я не говорю по-немецки. Может быть, кто-нибудь из вас знает английский?
      – Я немного знаю, – сказал мальчишка с заднего сиденья, невнятно произнося слова. – Лучше этих двоих! Им нужно только одно – добраться до нашего дома и заняться любовью. Понимаете? Ну как, говорю я по-английски?
      – Конечно, и говорите очень хорошо, в самом деле хорошо. Не переведете ли вы им? Честно говоря, я поскандалил с женой – мы с ней были в гостях, в этих коттеджах внизу – теперь хочу вернуться в Бонн. Я, конечно, заплачу.
      – Ein Streit mit seiner Frau! Er will nach Bonn gehen. Er wird uns bezahlen .
      – Warum nicht? Sie hat mich heute sowiesto schon zu viel gekostet , – сказал водитель.
      – Nicht fur was du kriegst, du Drecksack! – смеясь, воскликнула девушка.
      – Садитесь, майн герр! Мы будем вашими шоферами. Только молитесь, чтобы он не свалился с дороги, ja?
      – Мне в самом-то деле не хотелось бы возвращаться в свой отель. Уж очень я сердит. Хочу преподать ей урок. Как вы думаете, не смогли бы вы найти мне комнату? Конечно же я вам приплачу. Честно говоря, я немного перебрал.
      – Ein betrunkener Tourist. Er will ein Hotel. Fahren wir ihn ins Rosencafe?
      – Мы ваши гиды, американер, – сказал молодой человек рядом с Конверсом. – Мы учимся в университете, мы найдем вам комнату, а потом, очень может быть, с удовольствием доставим вас к вашей жене! Там еще есть и кафе? Вы купите нам шесть больших кружек пива, ja?
      – Все, что угодно. Но я хотел бы также позвонить. В Соединенные Штаты. По делу. Это тоже можно?
      – Почти все в Бонне говорят по-английски, майн герр. Если вы не сможете позвонить из “Розенкафе”, я лично обо всем позабочусь. Значит, шесть больших кружек, договорились?
      – Хоть двенадцать.
      – Da wird es im Pissoir eine Oberschwemmung geben!
      Он помнил обменный курс и, оказавшись в шумном кафе – скорее, убогом баре, облюбованном молодежью, – пересчитал деньги, взятые у двух немцев. В пересчете на американскую валюту у него было около пятисот долларов, из которых более трех сотен достались ему от человека на холме. Тщедушный клерк за конторкой объяснил на ломаном английском, что отсюда действительно можно позвонить в Америку, но на это потребуется несколько минут. Своим добрым самаритянам Джоэл оставил эквивалент пятидесяти долларов в западногерманских марках и, извинившись, направился к себе в номер, или в то, что здесь так называлось. Через час раздался звонок.
      – Ларри?
      – Джоэл?
      – Слава Богу, что вы на месте! – с облегчением воскликнул Джоэл. – Вы не представляете, как я молил Бога, чтобы вы не уехали куда-нибудь за город. Дозваниваться отсюда – адская мука.
      – Я-то на месте, – сказал Тальбот, и голос его сразу же стал деланно спокойным. – А вот вы где сейчас, Джоэл? – тихо спросил он.
      – В какой-то дыре, которая гордо именует себя отелем, в Бонне. Я только что попал сюда и еще не узнал, как он называется.
      – Значит, вы в Бонне, в отеле, но не знаете в каком?
      – Это не важно, Ларри! Пусть Саймон возьмет параллельную трубку. Я хочу разговаривать с вами обоими. И поскорее.
      – Натан сейчас в суде. Он вернется сюда к четырем по нашему времени, то есть примерно через час.
      – Черт!
      – Успокойтесь, Джоэл. Главное – не волнуйтесь.
      – Не волноваться?… Побойтесь Бога, я пять дней просидел в каком-то каменном домишке с решетками на окнах! Я удрал оттуда два часа назад, продирался сквозь лесные чащи, меня преследовала свора собак и психи с пистолетами. Я целый час просидел в воде и чуть не захлебнулся, пока добирался до берега, мне чуть не снесли голову, а потом мне пришлось… мне пришлось…
      – Что вам пришлось, Джоэл? – спросил Тальбот со странной покорностью в голосе. – Что вам пришлось сделать?
      – Будь все проклято, Ларри. Вырываясь оттуда, я, возможно, убил человека.
      – Вам пришлось кого-то убить, Джоэл? Вы считаете, этого нельзя было избежать?
      – Он сидел в засаде! Меня ловили! На берегу, в лесу вдоль берега реки… Он был разведчиком, оторвавшимся от своего взвода. Дозоры, патрули!… Я должен был прорваться, уйти! А вы говорите “не волнуйтесь”!
      – Успокойтесь, Джоэл, попытайтесь взять себя в руки… Вы ведь уже бежали когда-то? Много лет назад…
      – Да какое это имеет отношение ко всему происшедшему? – прервал его Конверс.
      – Вам ведь и раньше приходилось убивать, не так ли? От таких воспоминаний очень трудно избавиться.
      – Глупости это все, Ларри! А теперь слушайте меня внимательно и записывайте то, что я буду говорить: имена, факты – все.
      – Тогда, может, позвать Дженет, пусть она застенографирует?…
      – Нет! Не надо никого впутывать! Они выслеживают всех, кто знает хоть что-нибудь. Записать это довольно просто. Вы готовы?
      – Конечно.
      Джоэл уселся на узкой кровати и отдышался.
      – Лучше всего изложить это так, как излагали мне, но вы пока не записывайте, а просто попытайтесь понять: они вернулись.
      – Кто?
      – Генералы, фельдмаршалы, адмиралы, полковники… союзники и враги, командующие флотами и армиями, и те, что повыше их. Они собрались отовсюду, чтобы изменить существующее положение дел, изменить законы, международную политику, свалить правительства… чтобы поставить во главу угла военные приоритеты. Идея безумная, но они могут претворить ее в жизнь. И тогда нам придется подчиниться их фантазии, потому что, считая себя единственно правыми, самоотверженными и преданными делу, они будут контролировать всех и вся.
      – Кто же эти люди, Джоэл?
      – Записывайте. Организация эта называется “Аквитания”. В основе ее лежит историческая теория о том, что один из районов Франции, когда-то известный как Аквитания, мог в свое время расшириться до размеров Европы, а затем, путем колонизации, распространиться и в Северную Америку.
      – Чья же это теория?
      – Не важно чья, просто теория. Организация эта была основана генералом Джорджем Делавейном – во Вьетнаме его называли Бешеным Маркусом, и я успел увидеть только малую часть тех бед, которые натворил там этот сукин сын! Так вот, он собирает отовсюду военных, всех этих командиров, а те, в свою очередь, вербуют своих сторонников, таких же фанатиков, которые считают, что только они могут предложить правильный выход из сложившейся ситуации. В течение года, или около того, они нелегально переправляют оружие и военное снаряжение террористическим группировкам, содействуя дестабилизации повсюду, где только можно. Их главная цель – создать в мире такое положение, когда их вынуждены будут призвать для наведения порядка, а наведя его, они захватят власть… Пять дней назад я беседовал с основными представителями Делавейна во Франции, Германии, Израиле и Южной Америке, думаю, на встрече был также представитель Англии.
      – Вы встречались с этими людьми, Джоэл? Они что, пригласили вас к себе?
      – Они считали меня своим, полагая, что я стремлюсь к тому же, чего добиваются они. Видите ли, Ларри, они не догадывались, как люто я их ненавижу. Их не было там, где был я, они не видели того, что видел я… как вы сказали, – много лет назад.
      – Когда вам удалось совершить побег, – сочувственно добавил Тальбот. – И когда пришлось убивать людей… Такое не забывается. Должно быть, это ужасно.
      – Да, так оно и есть. Еще бы! Простите, но давайте вернемся к делу. Я страшно устал и к тому же все еще боюсь.
      – Не волнуйтесь, Джоэл!
      – Да, да, все в порядке! Так на чем же это я остановился? – Конверс потер глаза. – Так вот: они получили информацию обо мне из моего личного дела, там зафиксировано, что я был в плену. Правда, в самом личном деле этих материалов не было, но они все же добрались до них и поняли, кто я и что собой представляю. Те мои слова, что я тогда произнес, ясно показали им, как глубоко я ненавижу их и то, что сделал там Делавейн и все они, вместе взятые. Они накачали меня химикалиями, вытянули все, что смогли, и бросили в какой-то забытый Богом домишко, в лесах, на берегу Рейна. По-видимому, я рассказал им тогда все, что знал…
      – Химикалиями? – спросил Тальбот, явно не понимая значения этого термина.
      – Галлюциногены: аматол, пентотал, скополамин… На их жаргоне – химикалии. Обычное дело, Ларри. Я их уже напробовался.
      – Напробовались? Где?
      – В лагерях. Но это не важно.
      – Не уверен, что это так.
      – Так, так. Главное – они узнали то, что мне все известно. А это означает, что они передвинут срок.
      – Срок?
      – Отсчет времени начался. Именно сейчас! Две, три, максимум четыре недели! Никто не знает, где и когда это начнется и каковы их ближайшие цели, но по всему свету произойдут вспышки насилия и будут совершены акты терроризма, это даст им предлог выступить на авансцену и взять власть в свои руки. “Аккумуляция”, “быстрое нарастание” – таковы их термины. Прямо сейчас в Северную Ирландию – где все взрывается, где воцарился полный хаос – вводятся вооруженные до зубов дивизии. Это дело их рук, Ларри! Это – испытание, проба сил!… Я сейчас назову вам имена. – И Конверс перечислил главарей “Аквитании”, несколько удивленный и раздраженный тем, что Тальбот никак на это не отреагировал. – Записали?
      – Да, записал.
      – Здесь только основные факты и имена, за которые я могу ручаться. Есть еще множество других – люди из госдепа и Пентагона, но список находится в моем портфеле, который то ли похищен, то ли где-то спрятан. Мне нужно будет немного отдохнуть, а потом я запишу все, что мне известно, и утром вам позвоню. Кроме того, я должен отсюда выбраться. Очевидно, мне понадобится ваша помощь.
      – Согласен. Но сначала давайте выясним кое-что, – сказал юрист в Нью-Йорке все тем же ровным, лишенным эмоций голосом. – Во-первых, где вы находитесь, Джоэл? Поищите надпись на телефонном аппарате или на пепельнице или взгляните на стол – там должна быть почтовая бумага с маркой отеля.
      – Письменного стола здесь нет, а вместо пепельниц стоят какие-то стекляшки… Погодите минуту: покупая сигареты, я прихватил из бара спички. – Конверс сунул руку в карман кожаной куртки и достал спички. – Вот, здесь что-то написано: “Ризен-дринкс”.
      – Мои познания в немецком ограничены, но это, кажется, означает “хорошая выпивка” или что-то в этом роде. Посмотрите под этой надписью.
      – Пониже? Тогда, наверное, это: “Ро-зен-ка-фе”.
      – Вот это больше подходит. Продиктуйте по буквам, Джоэл. Обуреваемый какими-то странными чувствами, Конверс выполнил его просьбу.
      – Записали? – спросил он. – Тут еще есть номер телефона. – И Джоэл продиктовал отпечатанные на коробке цифры.
      – Хорошо, просто замечательно, – сказал Тальбот. – Но прежде чем вы повесите трубку, а я прекрасно понимаю, что вам совершенно необходимо отдохнуть, я хотел бы задать вам еще пару вопросов.
      – Да уж, надо думать!
      – Когда мы разговаривали с вами после того, как пострадал этот человек в Париже, после драки, которую вы наблюдали в переулке, вы сказали мне, что находитесь в Амстердаме. Вы сказали, что полетите в Париж, встретитесь там с Рене и все ему разъясните. Почему вы этого не сделали, Джоэл?
      – Бог с вами, Ларри! Вы же только что слышали, через что мне пришлось пройти! У меня не было ни единой свободной минуты. Я шел по следу этих людей – этой их проклятой “Аквитании”, – и действовать тут можно было одним-единственным способом – внедрившись в их ряды. Я не мог терять времени!
      – Человек этот мертв. Вы имеете какое-нибудь отношение к его смерти?
      – Господи, ну конечно имею! Я его убил! Он пытался меня задержать, они все пытались меня задержать! Они выследили меня в Копенгагене и потом уже не выпускали из-под надзора. Здесь они поджидали меня в аэропорту. Это была ловушка!
      – И все для того, чтобы помешать вам встретиться с этими генералами и фельдмаршалами?
      – Да!
      – Но вы только что сказали, что они пригласили вас к себе.
      – Все это я подробно объясню вам завтра, – сказал Конверс устало. Напряжение последних часов, а вернее, дней довело его до полного изнеможения, голова раскалывалась от боли. – Позже я изложу все в письменном виде, но, возможно, вам придется приехать сюда, чтобы забрать эти бумаги, а заодно и меня. Главное – мы наладили связь. У вас есть имена, вы представляете в общих чертах их замысел и знаете, где я. Посоветуйтесь с Натаном, продумайте все, о чем я сообщил вам, а потом, уже втроем, мы решим, что нам делать. У вас есть связи в Вашингтоне, но тут нужна крайняя осторожность. Мы не знаем, кто за кого. Но в этом есть и нечто положительное. Материалы, которые имеются, а вернее, имелись в моем распоряжении, могли быть собраны только теми, кто стоит на самом верху. Можно предположить также, что я был запущен именно ими и что эти люди, которых я не знаю, следят за каждым моим шагом, потому что я делаю то, что им не под силу.
      – И делаете вы это в одиночку, – закончил Тальбот. – Без помощи Вашингтона. Без их помощи.
      – Вот именно. Они не могут раскрыть себя; они должны оставаться в тени, пока я не раздобуду что-нибудь конкретное… Таков общий план. Когда вы переговорите с Натаном, и если у вас возникнут вопросы, сразу же позвоните мне. А я пока прилягу, на часок или около этого.
      – С вашего позволения, я задам еще один вопрос. Вы знаете, что Интерпол выдал ордер на ваш арест?
      – Да, знаю.
      – И то, что американское посольство разыскивает вас?
      – Тоже знаю.
      – Мне сказали, что вам предлагали явиться в посольство.
      – Вам сказали?…
      – Почему вы не связались с ним, Джоэл?
      – Господи! Да не могу я! Неужели я бы не сделал этого будь у меня такая возможность? Посольство кишит людьми Делавейна. Ну, допустим, это преувеличение, но троих-то я знаю. Я сам их видел.
      – Насколько я понял, посол Перегрин лично заверил вас в том, что он гарантирует вам безопасность и соблюдение тайны. Разве этого недостаточно?
      – “Насколько я понял…” Так вот, я отвечаю вам: недостаточно. Перегрин и представления не имеет о том, что творится у него под носом… А возможно, он все прекрасно знает… Я видел, как автомобиль Ляйфхельма проехал в ворота посольства так, будто у него есть постоянный пропуск. И было это в три часа ночи. А Ляйфхельм, Ларри, – настоящий фашист, и никогда никем иным не был! Так как же в этом свете выглядит Перегрин?
      – Перестаньте, Джоэл! Это ведь только ваши домыслы, вы порочите человека, который того не заслуживает. Уолтер Перегрин – один из героев Бастони. Его действия в битве за этот плацдарм стали легендой Второй мировой войны. И кроме того, он был призван из запаса и никогда не служил в регулярной армии. Весьма сомневаюсь, что фашисты были бы у него желанными гостями.
      – Его действия? Значит, он – один из этих командиров? В таком случае очень может быть, что он прекрасно знает, что творится у него в посольстве!
      – Это несправедливо. Его критические выступления по адресу Пентагона являются неотъемлемым фактом его послевоенной карьеры. Он не раз говорил, что военные страдают манией величия, и налогоплательщикам это дорого обходится. Нет, вы несправедливы к нему, Джоэл. Думаю, вам следует послушаться его совета. Позвоните ему по телефону, поговорите с ним.
      – Я несправедлив? – тихо повторил Конверс, неопределенное чувство, гнездившееся где-то внутри его, теперь переросло в недоверие. – Погодите! Это уж скорее вы несправедливы по отношению ко мне. “Мне сказали…”, “насколько я понял…”? Что это за оракул, с которым вы поддерживаете связь? Кто подсказывает вам все эти перлы мудрости относительно меня? Откуда у вас все эти сведения?
      – Ладно, Джоэл, ладно… успокойтесь. Да, я разговаривал с некоторыми людьми, с людьми, которые хотят вам помочь. Человек в Париже мертв, а теперь вы говорите, что еще кто-то умер в Бонне. Вы толкуете о разведчиках, о патрулях, об этих жутких препаратах, о том, как вам пришлось убегать через лес и скрываться в реке. Неужто ты сам не понимаешь, сынок? Никто же тебя ни в чем не обвиняет и даже не считает ответственным за это. Но что-то произошло, и ты заново переживаешь свое прошлое.
      Конверс был потрясен.
      – Господи! – вырвалось у него. – Да вы не поверили ни единому моему слову!
      – Все дело в том, что вы аэто верите. Я тоже кое-чего повидал в Северной Америке и в Италии, но это несравнимо с тем, через что пришлось пройти вам. У вас укоренилась глубокая и вполне оправданная ненависть к войне и ко всему военному. И если рассуждать по-человечески, по-другому и не может быть, учитывая все, что вы пережили.
      – Ларри, то, что я вам сказал, правда!
      – Вот и хорошо. Прекрасно. В таком случае обратитесь к Перегрину, явитесь в посольство и все расскажите. Вас там выслушают. Он лично выслушает вас.
      – Неужто вы тупее, чем я думал? – крикнул Джоэл. – Я ведь сказал вам – я не могу! Я никогда не обращусь к Перегрину! Меня просто убьют!
      – Я разговаривал с вашей женой, простите – с вашей бывшей женой. Она сказала, что у вас бывали такие моменты по ночам…
      – Вы разговаривали с Вэл? Вы и ее втянули! Вы окончательно сошли с ума! Неужели вы не понимаете, что они следят за каждым? Это же происходит прямо у вас под носом, советник! Лукас Анштетт! Держитесь от нее подальше, иначе я… я…
      – Что “я”, сынок? – спокойно спросил Тальбот. – Вы убьете и меня?
      – О Господи!
      – Сделайте так, как я вам советую, Джоэл. Позвоните Перегрину. И все будет хорошо.
      Внезапно Конверс услышал в трубке посторонний звук, который он слышал раньше бесчисленное количество раз: короткий звук зуммера, обычно несущественный, но в данных обстоятельствах весьма важный. Именно так Тальбот вежливо оповещал свою секретаршу, что требуется ее присутствие в кабинете: взять исправленное письмо, документ или сделать запись под диктовку. Джоэл знал, зачем ее вызывают, – чтобы сообщить адрес жалкого отеля в Бонне.