– Тогда скажи им, что я не свободен. У меня есть работа и обязательства перед фирмой, в которой я тружусь. Сегодня среда; все дела, связанные со слиянием, мы должны закончить к пятнице, после этого я уеду на уик-энд и вернусь в понедельник… как меня и ожидают.
      – Допустим, тебе будут сделаны такие предложения, которые Тальбот, Брукс и Саймон сочтут приемлемыми?
      – Сомневаюсь.
      – Да и тебе самому будет трудно отказаться.
      – Это уж совсем полная нелепица.
      – Ты так думаешь? – возразил Холлидей. – Пятьсот тысяч долларов только за согласие взяться за дело и миллион – за благополучное завершение его.
      – Ты с ума сошел. – Солнечный зайчик снова ослепил Конверса и задержался на нем дольше первого. Он поднял левую руку, чтобы заслонить глаза, одновременно пытаясь как бы заново разглядеть человека, которого он когда-то знал как Эвери Фоулера. – Не говоря уж об этической стороне дела, тебе не удастся оттягать сегодня ровным счетом ничего – момент выбран неудачно. Я не люблю получать деловые предложения – даже самые соблазнительные – от юристов, с которыми мне предстоит встретиться за столом переговоров.
      – Две совершенно не связанные между собой вещи. И кроме того, мне все равно – проиграю я сегодня или выиграю. Вы с Аароном сделали все возможное, и у меня тоже есть представления об этике. Швейцарцам я предъявляю счет только на оплату моего времени, да и то по минимуму, поскольку не потребовалось даже экспертизы. Сегодня же порекомендую принять целиком все подготовленные вами бумаги, не изменяя в них ни одной запятой. Так за чем же дело стало?
      – А как насчет здравого смысла? – спросил Джоэл. – Я даже не говорю о Тальботе, Бруксе и Саймоне, которые едва ли пойдут на это, но ты болтаешь о сумме, равной заработку самого высокооплачиваемого юриста за два с половиной года, а взамен требуешь всего лишь, чтобы я согласно кивнул.
      – Вот ты и кивни, – сказал Холлидей. – Ты нужен нам.
      – “Нам”? Это уже что-то новенькое. Раньше, насколько мне помнится, речь шла о них. “Они” – это те люди, с которыми ты разговаривал? Выкладывай все начистоту, Пресс.
      Э. Престон Холлидей посмотрел Джоэлу прямо в глаза.
      – Я тоже отношусь к их числу. В мире сейчас творится такое, чему следует положить конец. И мы хотим, чтобы ты вынудил эту компанию прекратить свою деятельность. Работа предстоит неприятная и опасная. Но мы снабдим тебя всеми необходимыми средствами.
      – Что это за компания?
      – Название фирмы ничего тебе не скажет, она не зарегистрирована. Назовем ее условно подпольным правительством.
      – Что-о-о?
      – Это группа людей, которые в настоящее время концентрируют в своих руках огромные денежные суммы и материальные ресурсы, что может обеспечить им влияние там, где его не должно быть… И власть там, где ее не должно быть.
      – Где же это?
      – В местах, где наш несовершенный мир не сможет им противостоять. Угроза их победы довольно реальна, потому что там их никто не ждет.
      – Ты говоришь загадками.
      – Мне страшно. Я слишком хорошо знаю этих людей.
      – Но если у вас есть средства борьбы с ними, – сказал Конверс, – то можно сделать вывод, что они уязвимы.
      Холлидей кивнул:
      – Мы тоже так считаем. У нас уже есть кое-какие нити, но нам придется еще порыться, накопить побольше материала, а потом свести все воедино. Есть основания полагать, что всплывут нарушения законов, участие в операциях и сделках, запрещенных их правительствами.
      Джоэл какое-то время молчал, испытующе глядя на калифорнийца.
      – Правительствами? – переспросил он. – Множественное число?
      – Да, – чуть слышно подтвердил Холлидей. – У них разные национальности.
      – Но одна компания? И одна корпорация?
      – В определенном смысле – да.
      – А почему – “в определенном смысле”, а не просто – да?
      – Не так-то это просто…
      – Знаешь, что я тебе скажу? – прервал его Джоэл. – У тебя есть на них выходы, вот ты и отправляйся на охоту за большим и гадким волком. А я пока что доволен своей работой, да и мои работодатели не отпустят меня.
      Холлидей помолчал немного, а потом мягко произнес:
      – Это не совсем так…
      – Что ты сказал? – Глаза Конверса превратились в голубые ледники.
      – Твоя фирма проявила полное понимание. Тебе предоставляется отпуск на неопределенное время.
      – Ты предусмотрителен, сукин сын! Да кто тебе дал право даже говорить…
      – Генерал Джордж Маркус Делавейн, – прервал его Холлидей. Он произнес это имя монотонным размеренным голосом.
      Как будто молния ударила с яркого солнечного неба, моментально превратив лед во взгляде Конверса в жгучее пламя. Вслед за этим последовали раскаты грома, болезненно отозвавшиеся в его мозгу.
       Летчики сидели за длинным прямоугольным столом в офицерской кают-компании, потягивая кофе и поглядывая то на коричневую жидкость в своих чашках, то на окрашенные в серый цвет стены. Никому не хотелось нарушать молчание. Час назад они были в небе над Пак-Сонг и вели огонь по наземным целям, пытаясь сдержать продвижение батальонов Северного Вьетнама, чтобы выиграть жизненно необходимое время для перегруппировки южновьетнамских и американских подразделении, пытавшихся хоть как-то наладить оборону. Выполнив задание, они вернулись на палубу авианосцев – все, за исключением одного. Погиб их командир. Старший лейтенант Гордон Рамзей был сбит своей же ракетой, которая отклонилась от траектории и поразила фюзеляж его самолета. При скорости около шестисот миль в час смерть наступила мгновенно. Тяжелый атмосферный фронт двигался почти вплотную за машинами эскадрильи; вылеты прекратились, возможно на несколько дней. Будет время подумать, и думы эти будут безрадостными.
       – Лейтенант Конверс, – обратился к нему появившийся в дверях кают-компании вестовой.
       – Да?
       – Командир корабля просит вас к себе, сэр.
       “Вызов сформулирован весьма деликатно”, – подумал Джоэл, вставая из-за стола под мрачными взглядами присутствующих. Вызов этот не обрадовал его, хотя и не был неожиданностью. Повышение было честью, от которой он с удовольствием бы отказался. Ни выслуга лет, ни возраст не давали ему преимуществ перед остальными летчиками. Просто у него было больше боевых вылетов, а следовательно, и больше опыта, необходимого для командования эскадрильей.
       Поднимаясь по узкому трапу на мостик, он увидел в небе очертания огромного вертолета “Кобра”, направляющегося к авианосцу. Минут через пять он зависнет над палубой и опустится на специально отведенное для него место – кто-то решил нанести визит флоту.
       – Ужасная потеря, Конверс, – проговорил стоящий у стола с картами капитан первого ранга, печально покачивая головой. – А тут еще и письмо к родителям… Ну что я им напишу! Ей-богу, писать такие письма – адская мука, а на сей раз – в особенности…
      –  Мы все тяжело переживаем это, сэр.
      –  Не сомневаюсь. – Капитан кивнул. – Уверен также, что вы догадываетесь, почему я вас вызвал.
      –  Признаться, не очень, сэр.
      –  Рамзей считал вас лучшим, и теперь вы примете команду над лучшей эскадрильей в Южно-Китайском море. –
       Телефонный звонок прервал командира корабля. Он снял трубку: – Да?
       Джоэл никак не ожидал того, что. последовало далее. Кэп сначала нахмурился, потом лицо его окаменело, в глазах появилась тревога и злость.
       – Что?! – воскликнул он срывающимся голосом. – А нас предупреждали? Что радиорубка? – Последовала пауза, затем с криком “Господи!” капитан швырнул трубку и поглядел на Конверса. – Кажется, нам предстоит сомнительная честь принять командующего Сайгоном. Он решил порадовать нас неожиданным визитом.
       – Разрешите идти, сэр, – сказал Джоэл, отдавая честь.
       – Останьтесь, лейтенант, – спокойно, но твердо остановил его командир корабля. – В настоящий момент вы получаете инструкции, и, поскольку они касаются оперативных действий данного корабля, я считаю, что вы должны дослушать их до конца. В конце концов, пусть Бешеный Маркус знает, что он сует нос в дела военно-морского флота.
       Последующие тридцать секунд занял обычный ритуал: старший офицер знакомил младшего с кругом его обязанностей. Внезапно послышался короткий стук, и дверь распахнулась, пропуская высокого широкоплечего генерала армии Джорджа Маркуса Делавейна, одно присутствие которого как бы раздвигало рамки замкнутого пространства командирской рубки.
       – Капитан? – вежливо произнес Делавейн и, несмотря на старшинство по чину, первым отдал честь командиру корабля. Его довольно пронзительный голос звучал вежливо, но взгляд был напряженным и явно враждебным.
       – Генерал, – отозвался капитан, отдавая честь одновременно с Конверсом, – это и есть неожиданная инспекция командующего Сайгоном?
       – Нет, это срочное совещание между вами и мною – между командующим Сайгоном и командиром одного из подчиненных ему мелких подразделений.
       – Ясно, – сказал капитан первого ранга, с трудом сдерживая гнев. – В настоящий момент я разъясняю приказ лейтенанту…
       – Вы не выполнили мой приказ! – яростно выкрикнул Делавейн.
       – Генерал, у нас был трудный и очень печальный день, – сказал капитан. – Час тому назад мы потеряли одного из лучших своих пилотов…
       – Который удирал? – снова прервал его Делавейн. Гнусавость его пронзительного голоса подчеркивала бестактность этого замечания. – Ему что – отстрелили хвост?
       – Прошу отметить, что я протестую, – не выдержал Конверс.–  Я принимаю должность этого человека и протестую против сказанного вами, генерал!
       – Вы? А вам какого черта здесь надо?
       – Спокойно, лейтенант. Вы свободны.
      – Убедительно прошу разрешить мне ответить генералу, сэр! – со злостью выкрикнул Джоэл, не двигаясь с места.
       – Ответить? Что вы можете мне ответить, мальчишка!
       – Моя фамилия…
       – Плевать мне на вашу фамилию! – Презрительно вскинув голову, Делавейн обратился к командиру корабля: – Меня интересует, почему вы считаете возможным не выполнять мои приказы, приказы командующего Сайгоном! Я потребовал нанести удар в пятнадцать ноль-ноль, а вы не сделали этого… “Вынужден отказаться…”
       – Придвинулся атмосферный фронт, и вы знаете это не хуже меня.
       – Моя метеослужба утверждает, что погода летная!
       – Подозреваю, что по вашей указке они будут утверждать это и во время тайфуна.
       – Это грубое нарушение субординации!
       – Корабль находится под моим командованием, и, согласно уставу, здесь выполняются мои приказы.
       – Тогда проводите меня в вашу радиорубку. Я свяжусь с Овальным кабинетом, и посмотрим, как долго вы будете командовать этим кораблем!
       – Полагаю, вы предпочтете говорить без меня и, возможно, по спецсвязи. Я прикажу препроводить вас в рубку.
      –  К чертовой матери! Четыре тысячи человек, из которых обстрелянные солдаты только в пятом секторе! Нам необходима поддержка наземной артиллерии и с воздуха на бреющем полете. И мы будем иметь эту поддержку, или мне придется вышибить вас отсюда под зад коленом в течение ближайшего часа! И я могу это сделать, капитан! Мы пришли сюда за победой, и мы победим! И мне не нужны здесь слюнтяи, гадающие на кофейной гуще! Война – это всегда риск, хоть, может, вы и не слышали об этом! Выигрывает тот, кто рискует, капитан!
      –  Я видел, что там происходит, генерал. Здравый смысл требует уменьшения потерь, и, если вы снизите потери, это позволит вам выиграть следующий бой.
      –  А я намерен выиграть именно этот бой, с вашей помощью или без нее. Подумаешь, балерина в синих штанах!
      –  Я настоятельно советовал бы вам, генерал, выбирать вы-Ражения.
      –  Что-о?! – Лицо Делавейна исказилось от ярости, а глаза и вовсе утратили человеческое выражение. – Вы советовали бы мне?… Мне – командующему Сайгоном? Ладно, делайте что хотите, но запомните – прорыв в долину Тхо будет осуществлен!
       – Долина Тхо? – неожиданно для себя вмешался Конверс. – Это первый участок пути на Пак-Сонг. Мы четыре раза вели там бомбежку. Я знаю эти места.
       – Вы знаете? – взревел Делавейн. – Вот и отлично.
       – Я знаю, но подчиняюсь приказам командира этого корабля, генерал.
      – Вы, молокосос, подчиняетесь приказам президента Соединенных Штатов! Он ваш главнокомандующий! И этот приказ я получу у него!
       Искаженное лицо Делавейна, находившееся в нескольких дюймах от лица Джоэла, вызывало нервную дрожь во всем его теле. Почти не осознавая смысла собственных слов, Конверс сказал:
       – Я тоже советовал бы вам выбирать выражения, генерал.
       – А почему, щенок? Или эта балерина расставила здесь записывающие устройства?
       – Прекратите, лейтенант. Я уже сказал вам: вы свободны!
       – Ты со своей паршивой нашивкой возомнил себя большим боссом и даешь мне советы? Нет, щенок, уж последи-ка лучше за собой и за своими словами! И если эта ваша эскадрилья не окажется в воздухе к пятнадцати ноль-ноль, я ославлю вашу коробку, как самое трусливое судно во всей Юго-Восточной Азии. Это целиком относится и к вам, третьеразрядная шансонъетка в голубом.
       И снова Джоэл заговорил, изумляясь собственному нахальству:
       – Не знаю, откуда вы родом, сэр, но очень надеюсь на встречу в иных обстоятельствах. И позвольте сказать: вы изрядная скотина.
      – Неуважение к званию! Да я тебе хребет переломлю.
       – Вы свободны, лейтенант!
       – Нет, капитан, пусть остается! – выкрикнул генерал. – Очень может быть, что именно он в конечном счете нанесет этот удар. Ну, щенок, выбирай – воздух или президент Соединенных Штатов, суд и клеймо преступника и труса?
       В пятнадцать двадцать Конверс поднял эскадрилью с палубы авианосца. В пятнадцать тридцать восемь, когда они на малой высоте пытались пробиться сквозь атмосферный фронт, первые два самолета были сбиты у самой береговой линии. Отвалились крылья самолета – мгновенная смерть на скорости шестьсот миль в час. В пятнадцать сорок шесть взорвался правый мотор машины Джоэла – малая высота делала его легкой мишенью. Еще через тридцать секунд, не сумев выровнять машину, Конверс катапультировался в мешанину дождевых облаков, его парашют сразу же подхватил воздушный вихрь. Стремительно падая на землю, изо всех сил борясь с перехлестывающимися парашютными стропами, которые при каждом порыве ветра мучительно врезались в тело, он все время видел перед собой один и тот же выплывающий из темноты образ – маниакальное, перекошенное злобой лицо генерала Джорджа Маркуса Делавейна. Впереди его ожидала бесконечная череда дней в аду, в который он попал благодаря этому безумцу. Как он узнал позднее, потери на земле были еще тяжелее.
      Делавейн! Мясник Дананга и Пленку. Виновник гибели многих тысяч, бросавший в джунгли батальон за батальоном необстрелянных, без огневой поддержки солдат. Израненные, перепуганные мальчишки растекались потом по лагерям военнопленных. Ошеломленные случившимся, сдерживая слезы, они пытались понять, что с ними произошло, а поняв, уже открыто рыдали. Рассказы их представляли собой бесчисленные вариации на одну и ту же больную тему. Неопытные, необстрелянные пополнения отправляли в бой сразу после высадки в надежде численным превосходством сломить зачастую невидимого врага. А когда это не срабатывало, в мясорубку бросали новые пополнения. Целых три года беспрекословно выполнялись приказы маньяка. Делавейн!Военный глава Сайгона, он подтасовывал число собственных потерь, подсчитывая снесенные головы и оторванные конечности противника, лгал и прославлял бессмысленную смерть! Убийца, ставший опасным даже для пентагоновских фанатиков, в конце концов вынудивший их взбунтоваться и отозвать его. Оказавшись в отставке, он тут же засел за мемуары, в которых яростно обличал всех и вся и которые усердно читались такими же фанатиками, искавшими в них оправдания собственным безумствам.
      “Таких, как он, больше нельзя допускать к власти, неужели вы не понимаете? Он – враг, наш враг!” Эти слова Конверс прокричал в приступе ярости рассевшимся за столом инквизиторам в военных мундирах, которые, переглядываясь друг с другом, старались не встречаться с ним взглядом, не желая хоть как-то реагировать на эти слова. Они формально благодарили его, сказали, что народ в долгу перед такими, как он и тысячи ему подобных. Что же касается его заключительных замечаний, то ему следует попытаться понять, что вопрос этот неоднозначен, особенно если речь идет о командовании крупными соединениями. К тому же президент призвал народ залечивать свои раны – зачем ворошить старое? А под конец – удар ниже пояса, угроза: “Ведь вы и сами, лейтенант, на какое-то время взвалили на свои плечи страшную ответственность, – сказал бледнолицый военный юрист, листающий страницы его дела. – Прежде чем вы предприняли последнюю успешную попытку побега – в полном одиночестве, из ямы, в стороне от основного лагеря, – вы руководили предыдущими группами, в которых, как известно. насчитывалось семнадцать военнопленных. Сами-то вы, к счастью, уцелели, но восемь человек погибли. Я уверен, что вы, их командир, никак не могли предполагать заранее, что потери составят почти пятьдесят процентов. Командование – тяжкая ответственность, лейтенант, об этом говорят часто, но, видимо, недостаточно часто”.
      Сказанное следовало перевести так: “Держись, солдатик, потише и не задирайся. Не означает ли смерть восьмерых, что ты утаил какие-то детали от командования, а может быть, пожертвовал одними ради других или всеми ради себя одного? И потом, человек, который в одиночку сумел обмануть охрану целого лагеря, заслуживает более пристального внимания. Достаточно глубже покопаться в этом деле, и тебе не отмыться уже до конца жизни. Так что не забывайся, солдатик. Мы можем подцепить тебя на крючок, просто задав вопрос, которого, как все мы знаем, задавать не следует. Но если что, мы сделаем это, потому что на нас со всех сторон сыплются шишки, и мы хотим прекратить это любым способом. Радуйся, что уцелел. А теперь – убирайся”.
      В тот момент Конверс был ближе, чем когда-либо, к тому, чтобы швырнуть свою жизнь кошке под хвост. Ему хотелось броситься на этих ханжей и лицемеров. Но… он вгляделся в лица сидящих за столом, каким-то боковым зрением уловил ряды орденских планок за участие в различных кампаниях, и тут произошла странная вещь: к возмущению и презрению, обуревавшим его, неожиданно примешалось сочувствие. Перед ним были глубоко напуганные люди. Они посвятили свои жизни войнам, ведущимся по тем правилам, которые приняты и их стране, и оказались в той же западне, в которую некогда и он дал заманить себя. И если для них защищать свое достоинство означает защищать самое дурное, то как объяснить им их неправоту? Где тут святые? И где грешники? Да и как отделить одних от других, если все они – жертвы?
      Отвращение, однако, одержало верх. Лейтенант Джоэл Конверс, переведенный в резерв ВМФ США, не смог заставить себя по-уставному отдать честь этому сборищу. Он молча повернулся и совсем не по-военному вышел из помещения. Вы глядело это так, будто он презрительно сплюнул на пол.
      Ослепительный блик снова долетел до него с бульвара, подобно солнечному эху набережной Монблан. Сейчас он сидит в Женеве – не в лагере для военнопленных в Северном Вьетнаме, где ему приходилось утешать мальчишек с их прерываемыми приступами тошноты рассказами, и не в Сан-Диего, где он навсегда расстался с флотом. Он – в Женеве, и сидящий напротив него человек прекрасно понимает, что он думает и чувствует.
      – Но почему я? – спросил Джоэл.
      – Потому что, как они говорят, у тебя могут быть личные причины, – пояснил Холлидей. – Ответ предельно прост. Возьмем твою историю: командир авианосца отказывается поднять самолеты в воздух и выполнить отданный Делавейном приказ. Погода явно нелетная, и поднять самолеты, по его словам, равно самоубийству. Однако Делавейн заставляет его, угрожает призвать на помощь вояк из Белого дома и отстранить капитана от командования. Ты возглавляешь обреченную эскадрилью. Тут-то ты и влип.
      – Я остался жив, – констатировал Конверс. – А тысяча двести ребят не дожили до утра, а еще тысячи, может быть, и по сей день жалеют, что выжили.
      – И ты присутствовал, когда Бешеный Маркус пускал в ход тяжелую артиллерию.
      – Да, это так, – вяло подтвердил Конверс. Потом он недоуменно встряхнул головой. – Да ведь все, что я тут рассказывал о себе, ты уже слыхал…
      – Не слыхал, а читал, – внес поправку юрист из Калифорнии. – Подобно тебе, я и гроша ломаного не дам за писаное слово. Мне нужно слышать голос, видеть выражение лица.
      – Но я не дал тебе определенного ответа.
      – А в этом и нет необходимости.
      – И тем не менее ты должен внести некоторую ясность. И именно сейчас… Значит, ты оказался здесь не ради слияния “Комм-Тека” с “Берном”?
      – Нет, отчасти и поэтому, – сказал Холлидей. – Только не швейцарцы нашли меня, а я нашел их. Я следил за тобой и Долго выбирал подходящий момент. Все должно было выглядеть вполне естественно, даже в смысле географии.
      – Зачем? Что ты имеешь в виду?
      – За мной следят… А тут с Розеном случился удар. Услышав об этом, я связался с “Берном” и под благовидным предлогом заполучил это дело.
      – Для этого было достаточно твоей репутации. – Репутация, конечно, сыграла роль, но я пошел дальше. Объявил им, что мы знакомы с давних пор – и. Бог свидетель, это правда, – что я уважаю тебя и знаю твои методы – ты слишком дотошен, особенно на заключительной стадии, и потому потребовал весьма высокий гонорар
      – Да, для швейцарцев это безотказный довод, – заметил Конверс.
      – Я рад, что ты одобряешь
      – Ничего я не одобряю, – возразил Джоэл. – И в первую очередь – твоих действий, не говоря уж о методах. Ты не сказал мне буквально ничего, всего лишь какие-то таинственные намеки на неопределенную группу людей, которые, по твоим словам, представляют опасность, да имя человека, которое, как ты прекрасно знал, вызовет у меня вполне определенную реакцию. А где гарантии, что ты не прежний чокнутый хиппи, который очертя голову бросается в любые авантюры?
      – “Чокнутый” – субъективное и унизительное определение, ваша честь, и должно быть вычеркнуто из протоколов.
      – Считайте, что это предположение высказано одним из заседателей, адвокат, – сердито возразил Конверс. – И я жду ответа.
      – Не преувеличивай мою безопасность, – все так же искренно и спокойно продолжал Холлидей – Независимо от того, трушу я или нет, я здорово рискую, и кроме того, у меня жена и пятеро детей, которых я люблю
      – Значит, ты обратился ко мне, потому что меня, как ты выразился, “не связывают никакие обязательства”?
      – Я обратился к тебе потому, что ты оставался в тени, не примкнув ни к одному из лагерей, а главное – потому, что ты лучший из известных мне юристов, а сам я не могу заняться этим! Не могу по юридическим соображениям, а с юридической стороны здесь все должно быть безукоризненно.
      – Либо ты открыто излагаешь суть дела, либо я ухожу и мы встречаемся на конференции, – потребовал Конверс.
      – Я в свое время представлял интересы Делавейна и, следовательно, не могу теперь выступать против него, – торопливо пояснил Холлидей. – Клянусь Богом, я не представлял тогда, во что впутываюсь, очень не многие одобряли меня, но я, как обычно, стоял на том, что неприятные люди и не особенно выигрышные дела тоже должны получать квалифицированную юридическую помощь.
      – Это бесспорно.
      – Но ты не знаешь, в чем суть дела. А я знаю Я сам раскопал это.
      – И в чем же суть?
      Холлидей наклонился к самому столу.
      – В генералах, – едва слышно произнес он. – Они возвращаются.
      – Откуда возвращаются? – Джоэл пристально поглядел на калифорнийца – Что-то я не замечал, чтобы они куда-нибудь исчезали.
      – Они возвращаются из прошлого, – сказал Холлидей. – Из давно прошедших дней.
      Конверс благодушно откинулся на спинку стула, лицо его приняло ироническое выражение.
      – Господи, а я уж считал, что такие, как ты, давно перевелись. Ты по-прежнему толкуешь об угрозе, которая исходит из Пентагона, не так ли. Пресс? Ты ведь сейчас Пресс, верно? Это что – сокращение, принятое в Сан-Франциско, или что-то другое, из времен Хейта Ашбери и Беверли-Хиллз? Ей-богу, ты несколько приотстал – дворец “Президио” уже давно взят штурмом.
      – Не шути, пожалуйста Мне не до шуток
      – Да какие уж тут шутки! Это что – “Семь дней в мае” или “Пять дней в августе”? Сейчас август, поэтому давай назовем эту историю “Ржавые пушки августа”. Хорошенькая перекличка, я полагаю.
      – Перестань, – прошептал Холлидей. – Будь здесь что-нибудь смешное, я бы заметил это и без тебя
      – Думаю, это только предположение, – заметил Джоэл
      – Да, черт тебя побери, это – мое предположение, и я не побывал в том аду, через который пришлось пройти тебе Я оставался в стороне, я не был обманут, а значит, мог бы спокойно посмеиваться над маньяками. Кстати, я до сих пор считаю, что смех – лучшее оружие против них. Но только не сейчас. Сейчас нет поводов для смеха.
      – Разреши мне хоть немного хихикнуть, – сказал Конверс без тени улыбки – Даже в самые жуткие моменты своей жизни я никогда не считал, будто военные правят Вашингтоном. У нас в стране это просто невозможно.
      – У нас это было бы менее заметно, чем в других странах, вот за это я готов поручиться. Больше ни за что
      – Как прикажешь понимать тебя?
      – Без сомнения, это приняло бы более явные формы в Израиле, конечно же – в Йоханнесбурге, очень может быть – во Франции или Бонне, даже в Великобритании. Однако в какой-то степени ты прав. Вашингтон наверняка будет рядиться в конституционную мантию до тех пор, пока она окончательно не истлеет и не спадет с его плеч… обнажив скрытый под ней военный мундир.
      Джоэл не сводил глаз с лица сидящего перед ним человека, вслушивался в его голос, тихий, настойчивый, убеждающий…
      – Ты и в самом деле не шутишь? Не пытаешься заговорить, загипнотизировать меня?
      – Или загнать в новую западню? – добавил Холлидей. – Нет, нет, особенно учитывая тот ярлык, который висит на мне: я ведь в пижаме наблюдал за тем, что творилось с тобой по другую сторону света. На такое я не способен.
      – Мне кажется, что я тебе верю… Ты назвал несколько стран, особых стран. Одни из них громко заявляют о себе, другие предпочитают помалкивать; кое у кого подпорчена кровь или накопилось слишком много тяжелых воспоминаний. Ты назвал их намеренно?
      – Намеренно, – подтвердил калифорниец. – Различия не играют роли, потому что группа, о которой я веду речь, считает, что сумела наметить цель, которая полностью объединит эти страны. И позволит управлять ими… по-своему.
      – Генералы?
      – Генералы, адмиралы, полковники, фельдмаршалы… словом, старые солдаты, которые разбили свои палатки в правом лагере. В самом правом со времен рейха.
      – Брось, Эвери. – Конверс пренебрежительно покачал головой. – Кучка давно списанных боевых коней…
      – …Которые подбирают и тщательно натаскивают молодых, решительных, способных новых командиров, – прервал его Холлидей.
      – …выкрикивающих последние команды… – Джоэл приостановился. – А доказательства? – спросил он с нажимом.
      – Маловато… но если хорошенько покопаться, то можно набрать и побольше.
      – Да прекрати ты ходить вокруг да около.
      – В списке их возможных рекрутов имен двадцать – из госдепартамента и Пентагона, – сказал Холлидей. – Это те, кто дает разрешение на экспорт лицензий и может швыряться миллионами просто потому, что им разрешено ими швыряться. А это весьма расширяет круг друзей.
      – И сферы влияния, – добавил Конверс. – А как с Лондоном, Парижем, Бонном?… Что Йоханнесбург и Тель-Авив? – Опять-таки – есть имена.
      – Насколько это достоверно?
      – Есть списки, которые я сам видел. По чистой случайности. Кто из них принес присягу, я не знаю, но их звания и должности вполне соответствуют философской схеме их главарей.
      – Новый рейх?
      – Пока им недостает только Гитлера.
      – А какова в этом роль Делавейна?
      – Он может кого угодно возвести в ранг фюрера.
      – Полная нелепица! Кто станет принимать его всерьез?
      – В свое время его воспринимали достаточно серьезно. А результаты тебе известны.
      – То было тогда, а не сейчас. Ты не ответил на мой вопрос.
      – Те, кто уже тогда считал, что он прав, и не обманывай себя – таких тысячи. Самое опасное то, что есть несколько дюжин человек, у которых достаточно денег, чтобы оплатить и его, и их собственные безумства. Конечно же с их точки зрения это не безумие, а нормальное развитие истории, поскольку все остальные идеологические построения претерпели банкротство.
      Джоэл хотел было что-то возразить, но сдержался – мысли его приняли иное направление.
      – А почему ты не обратился к кому-нибудь, кто смог бы их остановить? Или хотя бы его?
      – К кому?
      – Неужели тебе нужно это объяснять? Наберется сколько угодно людей в правительстве – избранных или назначенных – и не менее дюжины различных департаментов. Взять хотя бы Верховный суд.
      – В Вашингтоне надо мной просто посмеялись бы, – сказал Холлидей. – Помимо того, что у нас, кроме имен и предположений, нет никаких доказательств, не забывай, что на мне ярлык хиппи. Они тут же вспомнят о нем и пошлют меня подальше.
      – И тем не менее Делавейн доверял тебе защиту своих интересов.
      – Это только усложнит правовые аспекты. Стоит ли мне объяснять тебе это?
      – Да, да, отношения адвоката и клиента, – заметил Конверс. – Ты автоматически попадаешь в невыгодное положение, еще не успев сделать и шага. Если только у тебя нет бесспорных доказательств того, что готовится новое преступление и что, продолжая молчать, ты становишься его пособником.
      – Таких доказательств у меня нет, – вставил калифорниец.
      – Значит, тебя будут сторониться как прокаженного, – продолжал Джоэл. – Особенно честолюбивые юристы из Верховного суда, они ни за что не поставят под удар свою будущую карьеру, путь к которой им открывает государственная служба. Ты прав, у делавейнов в нашем мире немало сторонников.