— Не надо, дядя Вальтер, мне не тяжело.
      — Давай, давай! У нас еще нет равноправия женщин.
      Хвосты торчали на своих постах, только поменялись местами. Чесучовый костюм околачивался теперь у двери подъезда, гитара устроилась у витрины с тканями.
      Мы уселись в «шкоду». На заднем сиденье было тесновато — мне пришлось прижать к дверце колени.
      Вальтер завел мотор.
      «Хвосты» не проявили ни малейшей тревоги по поводу моего отъезда. Я долго следил за ними в заднее стекло. Они спокойно оставались на своих местах, пока не исчезли из моего поля зрения. Черного «мерседеса» с красными сиденьями тоже нигде не было видно.
      Идиллия в отношениях Вальтера и Инги продолжалась недолго. Они поцапались еще в машине. Поводом послужил все тот же Евгений Савойский. Вальтер без особого интереса, просто так, из любезности очевидно, снисходительно поинтересовался, где побывала Инга сегодня.
      — В Бельведере, — ответила она лаконично.
      — Ну и как?
      — Интересно.
      По ее тону я определил, что она не склонна к разговору. Но Вальтер этого не почувствовал и в своей обычной ровной, с поучающими интонациями манере стал популярно разъяснять, чем примечателен Бельведер. При этом он, естественно, не преминул упомянуть и Евгения Савойского, назвав его великим.
      Этого хватило, чтобы Инга тотчас же полезла в бутылку.
      — А по-моему, он просто авантюрист, мародер и мерзкий мстительный человечек.
      «Шкода» чуть притормозила — только этим Вальтер и проявил свою реакцию.
      — В самом деле? — спросил довольно безразлично. — И ты можешь это доказать?
      — Пожалуйста! — Инга, не задумываясь, стала перечислять. — Освободил Венгрию от турецкого ига и тут же навязал другое, австрийское — раз! Потопил в крови народное восстание в Нидерландах — два! Из чувства мести французам, которые когда-то не захотели взять его в армию, затеял гнусную войну за «испанское наследство» — три! Половину всего захваченного австрийской армией прикарманил лично себе — четыре! Весь Бельведер выстроен на награбленное!
      — Нравы времени, — удалось вставить Вальтеру.
      Он только подлил масла в огонь.
      — Да? Джонатан Свифт, между прочим, жил в то же время. И Ньютон! И Дидро! Вот какой диапазон у ваших «нравов времени». Так что ссылка на них неосновательна и отвергается.
      Я не удержался:
      — Браво, Инга! Двадцать копеек!
      — Что это значит? — удивленно повернулся ко мне Вальтер; «шкода» как раз стояла возле светофора в ожидании зеленого света. — Какие двадцать копеек?
      — Шутливое выражение одобрения.
      — Так ты одобряешь?.. Удивительно! А австрийцы, между прочим, считают принца Евгения Савойского величайшим деятелем в своей истории.
      — Австрийцы считают! — тут же ухватилась Инга. — Какие австрийцы? Все до единого? Вот вы, прогрессивный австрийский ученый, марксист, тоже так считаете?
      — А ты, передовая советская студентка, комсомолка, разве не считаешь царя Ивана Грозного великим деятелем русской истории? — перешел Вальтер из обороны в наступление.
      — Ивана Грозного? Шизофреником я его считаю! Шизофреником и сыноубийцей. Великий деятель — это прежде всего великий гуманист!
      Наступление сорвалось.
      — В самом деле? — Вальтер озадаченно пожевал губами. — В таком случае я тоже готов согласиться, что с точки зрения современного просвещенного человека Евгений Савойский действительно имел кое-какие недостатки.
      И весело рассмеялся, заразив своим смехом и меня, и даже вздыбленную, настроившуюся на непримиримую схватку Ингу.
      Мне нравилось это редкое умение Вальтера сразу, одной фразой или жестом разрядить накаленную обстановку. Инге — нет. Она считала, что спор таким образом не доводится до своего логического конца, а стушевывается, смазывается, так и не выявив истины.
      Инга всегда предпочитала ставить жирные точки над «i». Даже если и сама оставалась внакладе.
      Как родитель, я ею втихомолку гордился. Мне импонировала ее непримиримость и решительность. Как представитель старшего поколения — хватался за голову: ох эта молодежь с ее термоядерным максимализмом! Куда она заведет человечество!..
      Старый венский вокзал хорошо помнился мне в виде длинного, угрюмого, мышиного цвета здания. На одном его конце высился нелепый дополнительный полуэтаж, который придавал вокзалу вид огромного закопченного паровоза. По какой-то ассоциации он представлялся мне местом страданий — может быть, потому, что поблизости в подобного же типа безликом вытянутом здании размещалась больница для бедных. Во всяком случае, горестные прощания были в таком унылом помещении больше к месту, чем радостные встречи. Я мог прекрасно представить себе, например, проводы отсюда солдат на фронт или вынужденное расставание навсегда двух влюбленных. Это увязывалось с огромными пустыми окнами, с узкими, сдавленными с боков пилястрами, с темными угрожающими потеками на старой, давно не обновлявшейся штукатурке вверху стен, с холодным равнодушием высоченных залов ожидания — они переходили друг в друга без всяких стен и дверей. Трудно было понять, где кончается один зал и начинается другой; переходы лишь условно обозначались колоннами и арками. Человек чувствовал себя неуютно и потерянно в холодном пустом пространстве.
      Этого вокзала больше не существовало. Его безжалостно снесли до самого основания и построили новый, современный, из стекла и бетона.
      Он тоже не предлагал особого уюта, зато носил на себе четкий отпечаток современного делового лаконизма. Вот билетные кассы — все в один ряд. Вот информационное табло на целую стену. Вот, во всю ширину здания, выход на перрон с бесчисленными стеклянными дверьми. Все обозначено, все на виду, все предельно просто, удобно и доступно. Никакой суеты, никакой толчеи, никаких задержек. Пришел, взял билет, сел в поезд, укатил. Пришел, проводил, прямо с перрона, не заходя в основное здание вокзала, чтобы не мешать очередной приливной волне пассажиров, прошел через боковой выход на вокзальную площадь и отправился домой.
      А что, собственно, еще требуется от вокзала?
      Поезда, большей частью трансконтинентальные, проходившие через всю Европу, носили звучные, иногда неожиданные имена. «Восточный экспресс», прославленный еще Агатой Кристи. «Эдельвейс». Даже «Моцарт» Наш экспресс назывался «Венский вальс».
      Вальтер вручил мне в дорогу иллюстрированный католический еженедельник «С нами бог», Инге — пачку американской жевательной резинки; она ее терпеть не могла, и он это знал прекрасно.
      — Двадцать копеек! — Ухмыляясь, довольный своей проделкой, Вальтер помахал рукой тронувшемуся составу. — Мы с Эллен отыщем вас в Инсбруке в воскресенье.
      И, не торопясь, размеренно впечатывая шаги в идеальный асфальт перрона, отправился к своей «шкоде».
      Вальтер оставил машину вблизи бокового выхода, там, где разрешалось ставить только служебные машины. На этот случай он постоянно возил с собой картонный прямоугольник с печатным текстом: «Врач по срочному вызову», и выставлял его напоказ за ветровым стеклом.
      Трюк действовал безотказно. Полицейские, безжалостно штрафовавшие владельцев машин за стоянку в неположенном месте, уважительно прочитывали текст и отходили от машины. Кто из них мог решиться оштрафовать врача, вызванного на вокзал по срочному случаю?
      Следующие несколько часов мы любовались великолепнейшими местами альпийского предгорья. Наш «Венский вальс» вертко несся среди невысоких лесистых гор. С каждым новым поворотом железной дороги возникали все новые и новые пейзажи, словно скопированные с рекламных проспектов туристических фирм. То появлялся угрюмый старинный монастырь на отвесном, лишенном, казалось бы, каких-либо подходов, утесе. На смену монастырю, споря с ним и дразня, за очередным поворотом выплывал ультрасовременный легкомысленный отель с этажами-уступами на пологом склоне горы. Мрачное каменистое ущелье сменялось солнечной альпийской поляной с буйным многоцветьем трав. То побежит совсем рядом великолепное четырехрядное шоссе с белыми и желтыми разметками полос. То вдруг полная ночь — поезд проходит промозглый, смрадный туннель. То уж совсем неожиданно грациозными скачками понесется наперегонки с нами дикая лань…
      Когда пошли ряды крохотных изящных «уикендхаузов» — дачных домиков с такими же карликовыми, тщательно ухоженными клумбами возле каждого из них, Инга, которая всю дорогу не отходила от окна в проходе вагона, повернулась ко мне:
      — Зальцбург?
      Да, это был уже Зальцбург. Вот визитная карточка города — старинная крепость на крутом холме. Гигантским указующим перстом высится она посреди подступающего к ее подножию моря красных черепичных крыш.
      Жители Зальцбурга относятся к своей знаменитой крепости, как к старому, милому, доброму, но несколько чудаковатому дядюшке, который не прочь иногда за стаканчиком вина похвастать перед посторонними людьми своими несуществующими военными заслугами. С едва уловимым подтруниванием над «дядюшкой» они утверждают, что их крепость во все времена была самой неприступной в Европе: ее никогда не брали вражеские войска.
      Это истинная правда — не брали, никто, никогда. Но и для подтрунивания есть веские основания: не брали потому, что не возникало никакой военной необходимости. Грозная крепость расположена на редкость неудачно. Или, наоборот, удачно — смотря как взглянуть. Ее не только не брали, но даже и не осаждали, а просто-напросто обходили.
      На перроне нас поджидали двое: высоченная сухопарая дама с вытянутым лицом и широкоплечий, плотный, ниже ее ростом мужчина в темном, с металлическим отливом костюме и галстуком бабочкой.
      — Неужели бургомистр? Такой молодой! — восхищалась Инга, продвигаясь с сумкой через плечо к выходу из вагона.
      — Придет бургомистр нас встречать, как же!
      — Ну все-таки мы гости.
      — Таких гостей у него… в час по дюжине.
      — Хорошо, пусть заместитель. Все равно молодой, ему нет еще и тридцати.
      Первой нас приветствовала дама. От имени бургомистра. Сам он чрезвычайно сожалеет, что лишен возможности персонально встретить высоких гостей. Но дела, дела!.. Туристский сезон, фестивали, самое горячее время Зальцбурга. Бургомистр просит понять и простить.
      Словом, обычная формула вежливости.
      Потом она представилась сама:
      — Маргарет Бунде, официальный гид города Зальцбурга.
      Особенный нажим был сделан на слове «официальный». Инга даже присмирела и с какой-то не присущей ей робостью поглядывала на мужчину с бабочкой: а он-то кто?
      Мужчина не представился. Маргарет Бунде небрежно бросила, даже не посмотрев в его сторону:
      — Карл! Багаж!.. Шофер господина бургомистра, — пояснила она тут же, при нем. — Он предоставлен в мое распоряжение на время вашего пребывания в городе.
      Это было бестактно, даже оскорбительно. Но Карл и бровью не повел:
      — Разрешите?
      Взял у меня чемодан, потянулся к Ингиной сумке.
      — Нет, я сама. — Она протянула ему руку для пожатия. — Меня звать Инга, я студентка. У вас какая машина?
      — У господина бургомистра «форд» последней модели. А у меня лично «фиат».
      — «Фиат»? Какого выпуска?
      Они пошли к выходу, оживленно беседуя. Я недавно купил «Жигули» — «русский фиат», как их здесь называют, и Инга слегка разбиралась в машинах.
      Фрау Маргарет Бунде проводила ее неодобрительным взглядом.
      — Молодежь, видно, всюду одинакова — и у нас, и у вас. Ах! — вздохнула она, очевидно ожидая сочувствия. Но так как я промолчал, снова возвратилась к своему первоначальному оповещательному тону: — Господин профессор, для вас заготовлены две удобные комнаты в служебной гостинице магистрата. Сейчас я отвезу вас туда, вы расположитесь, отдохнете. В девятнадцать часов ужин в ресторане «Охотничий замок». Этим сегодняшняя программа, ввиду позднего времени, исчерпывается. О дальнейшем я буду ставить вас в известность по ходу дела.
      Дорогой Инга, намеренно игнорируя фрау Маргарет, болтала с шофером. Официальный гид города Зальцбурга сидела на заднем сиденье, рядом со мной, и, поджав губы, командовала, демонстрируя свою безграничную власть:
      — Карл, направо!
      — Карл, налево!
      Карл смиренно крутил баранку вправо и влево. Только один раз, на перекрестке, он позволил себе выпад. Не доезжая до поворота, подрулил к тротуару и остановил машину.
      — Вы что, Карл?
      — Не было команды куда.
      Инга расхохоталась. Я тоже не удержался от улыбки.
      Но фрау Маргарет оказалась на высоте.
      — Хорошо, Карл, — произнесла она громко, с подчеркнутым достоинством, но довольно миролюбиво. — Езжайте без команд, так и быть. Уже близко; я думаю, теперь вы доберетесь сами.
      — Благодарю за высокое доверие, фрау Маргарет.
      Он тронулся.
      Нетрудно было догадаться, что между ними идет длительная и упорная престижная война.
      Служебная гостиница помещалась на третьем этаже одного из подсобных зданий магистрата на тихой, усаженной каштанами улочке. Наши комнаты оказались смежными, обе с видом на неприступную, не нюхавшую пороха крепость.
      Без двадцати семь к нам поднялся Карл.
      — Мы уже здесь, — жизнерадостно сообщил он. Но вы особенно не торопитесь. Ужин заказан на полвосьмого, она всегда теребит, чтобы, не дай бог, не опоздать. Не обращайте внимания, поступайте, как вам удобно. И вообще не позволяйте себя сбивать с толку всем этим ее видом: «Ах, что я за важная персона!» Такая же рядовая служащая магистрата, как и я. Она вам еще не говорила, что водила по Зальцбургу английскую королеву? Нет? Скажет непременно. А что она сама королевского происхождения, тоже еще нет?
      — Она действительно водила королеву? — спросила Инга.
      — Было, — подтвердил Карл. — Гид она экстра-класс, что есть, то есть. А вот насчет королевских кровей… Он выразительно помолчал. — Это совершенно неожиданно открылось после отъезда королевы Елизаветы.
      Машина Карла с головокружительной скоростью, визжа шинами на виражах, взобралась на гору в пригороде Зальцбурга, где в ресторане, отделанном снаружи и внутри в крестьянском стиле, для нас был заказан ужин.
      На стене, на видном месте, так же как повсюду в Вене, висело огромное растрескавшееся тележное колесо. Но здесь, под специально закопченными балочными перекрытиями потолка, среди деревянных столиков и скамеек с резными орнаментами, оно было больше к месту, чем в шикарных, в зеркалах и позолоте, венских ресторанах.
      Столик на террасе, примыкавший к залу, к которому подвела нас Маргарет Бунде, был накрыт на троих.
      — А Карл? — сразу спросила Инга.
      — Карл подождет нас в машине.
      — Нельзя ли позвать и его?
      — Магистратом предусмотрен ужин только на три персоны. — Маргарет Бунде смотрела на Ингу откровенно осуждающе.
      — В таком случае желаю вам приятного аппетита!
      Инга стремительно повернулась.
      — Инга! Успокойся! — сказал я по-русски.
      — Я совершенно спокойна, отец.
      И царственной походкой направилась через зал к выходу.
      — Что это? — всполошилась фрау Маргарет. — Почему?
      — Инга не хочет есть.
      — Как же так — не хочет? — она пришла в еще большее волнение. — Как можно? Это же непорядок!.. В конце концов, нетрудно поставить еще один прибор… Официант!.. Нас будет четверо, — отрывисто бросила она подбежавшему молодому человеку в австрийской национальной одежде, с полотенцем через руку.
      — Как угодно, госпожа!
      Он отправился за прибором.
      — Вот видите, все улажено! Все улажено! — Наш гид разволновалась не на шутку. — Я спущусь к машине! Я попрошу ее вернуться!.. Только, пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего господину бургомистру! Такая неприятность! — Она заламывала пальцы.
      К машине я ее не пустил — пошел сам. Когда Инга вступала в горячий бой за справедливость, требовался известный опыт, чтобы ее охладить.
      Они с Карлом как раз собирались приступить к ужину: на переднем сиденье между ними расстелена полиэтиленовая скатерка. На ней аккуратно разложены бутерброды со всякой всячиной. Картонные тарелочки, стаканы, на полу термос.
      — Садись с нами! — весело предложила Инга. — У Карла все с собой. А она пусть там ест за троих.
      — За четверых, — сказал я. — Там уже стоят четыре прибора… Господин Карл, я прошу вас поужинать с нами.
      — Я бы не против, господин профессор. Но как… она?
      — Фрау Маргарет присоединяется к моему предложению. Ей тоже доставит удовольствие ваше присутствие.
      Карл рассмеялся. Он мне нравился все больше и больше: не был обидчив и понимал шутку.
      — Как вы смотрите на то, чтобы свернуть наш походный буфет, а, фрейлейн Инга? Там, наверху, вроде бы побольше всяких вкусных вещей.
      — Да? Тогда решено! Я ведь сладкоежка.
      Эта ее неожиданная сговорчивость меня и обрадовала и несколько удивила. Я предполагал, что встречу сопротивление, и был готов оказать серьезный нажим.
      Вопреки моим мрачным предположениям, натянутость за столом тоже длилась только до первой рюмки. Фрау Маргарет маленькими, но быстрыми глотками опустошила свой бокал с густым сладким шерри-бренди, побагровела и моментально оживилась:
      — О-ла-ла!.. А почему бы нам не повторить?.. Если уж сама Елизавета предпочитает этот напиток всем другим…
      И стала с гордостью рассказывать, как ей одной среди всех гидов Зальцбурга была оказана честь демонстрировать достопримечательности города королеве английской, что они ели, что пили и как она удостоилась высочайших похвал. Словно сомневаясь, поверим ли мы ей, фрау Маргарет то и дело обращалась к Карлу:
      — Не так ли, Карл?
      И тот, не помня зла, подтверждал охотно:
      — Истинно так, фрау Маргарет!
      И каждый раз подмигивал мне незаметно.
      Смешливая Инга не поднимала глаз от белоснежной, вышитой по краям скатерти.
      По пути в гостиницу, когда машина проделывала те же виражи, только уже в обратном направлении, и свет фар то и дело упирался в подножие отвесных стен на поворотах, Инга спросила у Карла:
      — А вам не может влететь, если вдруг остановит ГАИ?
      — Простите? — не понял Карл. — Как вы сказали? Кто остановит?
      Инга беспомощно обернулась ко мне:
      — Помоги, отец!
      — Так в Советском Союзе сокращенно называется дорожная полиция.
      — А! — Он рассмеялся. — Нет, у нас бедняге шоферу не запрещается немножечко выпить.
      Задремавшая было фрау Маргарет изрекла неожиданно, не размыкая век:
      — По правде говоря, вы выпили намного больше, чем немножечко, Карл.
      — И это не страшно, фрау Маргарет. Вы же прекрасно знаете: мой старший брат служит в центральном управлении дорожной полиции в Вене.
      — Приличные люди не хвастаются своими родственными связями, Карл, — мягко упрекнула фрау Маргарет, приоткрыв один глаз. — У меня, например, есть родственники среди царствующих домов Европы. Но вы слышали от меня хоть слово об этом?
      — Что вы, фрау Маргарет!
      Нет, у Карла был на редкость добродушный нрав!..
      В гостинице, перед тем как ложиться, Инга зашла ко мне в комнату поболтать на сон грядущий.
      — Какие они все-таки милые люди! — Она подтащила к окну кресло и уселась, поджав под себя ноги.
      — И фрау Маргарет?
      — И фрау Маргарет. Это ведь у нее только оболочка такая. А в сущности несчастная одинокая старая женщина. И боится всего на свете.
      — Боится? Что-то я не заметил.
      — А я чувствую. Поэтому и не стала особенно ерепениться, когда ты пришел за нами… Смотри, смотри!
      В крепости на скале включили прожектора. Зубчатые стены башни сделались прозрачно-голубыми, словно осветились изнутри, и поплыли, поплыли на фоне совсем уже темного неба. Крепость стала похожей на призрачный корабль, поднятый на гребень вздыбившейся и внезапно застывшей гигантской черной волны.
      — Пора спать, дочка! — я опустил жалюзи. — Чувствую, фрау Маргарет поддаст нам завтра жару!
      — Спокойной ночи, отец!
      Инга встала, подошла ко мне и неожиданно, ни с того ни с сего крепко обняла.
      — Ну, ну, ну! Что это вдруг?
      Было чему удивиться. Инга не часто баловала меня проявлением своих дочерних чувств.

СНЕГ, СНЕГ, СНЕГ…