Сизого цвета «шевроле» стоял в пятидесяти футах от входа в больницу. Машина была не новой и не старой — обычный автомобиль для воскресных семейных поездок с заметными вмятинами на крыльях.
      Толстый мужчина, с трудом втиснувшийся за руль, внешне вполне соответствовал автомобилю. На нем были мятый синий костюм с пятнами на лацканах, белая рубашка, успевшая пропотеть на утреннем июньском солнце, и голубой галстук с неуклюжим узлом. Фетровая шляпа с пятнами пота на ленте, купленная в универмаге «Мейсис» прошлым летом, лежала на сиденье рядом с ним.
      Толстяк выглядел как миллионы других нью-йоркцев. Как он любил повторять, в его бизнесе примечательная внешность может сослужить плохую службу. Самое главное — не быть замеченным каким-нибудь любопытным зевакой, который мог бы впоследствии указать на тебя в суде. К счастью, ему незачем было заботиться о производимом на клиентов впечатлении. Публика, с которой толстяк имел дело, пользовалась бы его услугами, даже если бы он появлялся перед ними в плавках.
      Толстяка звали Финнер — А. Берт Финнер. Многим леди, в поте лица трудившимся в ночных клубах, он был известен как Фин , из-за его милой привычки засовывать им шуршащие пятидолларовые купюры в нейлоновые чулки. У него была маленькая занюханная контора в старом офисном здании на Восточной Сорок девятой улице.
      Дипломатично поковыряв в зубах, Финнер несколько раз шумно втянул щеки и откинулся на сиденье, чтобы спокойно переваривать завтрак.
      Он прибыл рано, но в таких делах поздняя пташка оказывается перед пустой кормушкой. В пяти случаях из десяти, сокрушался Финнер, клиенты в последнюю секунду меняют решение.
      Толстяк наблюдал за входом в больницу. Постепенно его губы приобрели форму буквы «О», немигающие глазки еще глубже утонули в жире, грушевидная физиономия приобрела сосредоточенное выражение, и он машинально начал свистеть, откровенно наслаждаясь собственным искусством. Финнер явно принадлежал к редкому типу счастливых толстяков.
      Он насвистывал «О, сладостные тайны жизни» . «Сюжет как раз про меня», — любил повторять он.
      Когда из больницы вышла девушка, толстяк уже стоял на ступеньках.
      — Доброе утро, — жизнерадостно воскликнул он. — Все о'кей?
      — Да. — У девушки был низкий, хрипловатый голос.
      — Никаких осложнений?
      — Нет.
      — Надеюсь, наш малютка здоров и счастлив? — Финнер протянул руку, чтобы приподнять угол голубого одеяльца с личика младенца, но девушка отодвинула его плечом и прижала к себе сверток.
      — Не прикасайтесь к нему.
      — Ну-ну, — успокаивающе произнес толстяк. — Держу пари, он красавчик. Разве может быть иначе, если мама такая куколка? — Он снова попытался взглянуть на ребенка, но девушка оттолкнула его.
      — Ладно, пошли, — кратко сказал Финнер. Взяв у нее клеенчатую сумку с подгузниками и бутылочками детского питания, он вразвалку зашагал к автомобилю. Девушка плелась за ним, прижимая к груди завернутого в одеяло младенца.
      Толстяк, открыв для нее переднюю дверцу, положил ей руку на талию. Она стряхнула его руку и села в машину. Финнер пожал плечами.
      — Где вас высадить?
      — Мне все равно. У моего дома.
      Автомобиль медленно тронулся с места. Девушка крепко держала голубой сверток.
      На ней были зеленый замшевый костюм и похожая на мужскую фетровая шляпа, кокетливо надвинутая на один глаз. Она выглядела по-театральному эффектно со своими золотистыми волосами, отливающими зеленью у корней, большими карими глазами и широким, подвижным ртом. Этим утром она не воспользовалась косметикой. Лицо было бледным, и губы обветренными.
      Девушка приподняла угол одеяла, разглядывая сморщенное маленькое личико.
      — Никаких дефектов или родимых пятен? — внезапно спросил толстяк.
      — Что?
      Он повторил вопрос.
      — Нет. — Она начала укачивать ребенка.
      — Вы сделали с его одеждой то, что я вам велел?
      — Да.
      — Вы уверены, что на ней нет никаких меток? — настаивал толстяк.
      — Я же говорила вам! — Девушка свирепо повернулась к нему. — Не могли бы вы заткнуться? Он спит.
      — Они спят, как пьяные. Все прошло легко?
      — Легко? — Девушка горько усмехнулась и снова посмотрела на сверток.
      — Просто интересуюсь. — Финнер вытянул шею, стараясь разглядеть личико младенца. — Иногда инструменты...
      — Не волнуйтесь — товар первоклассный.
      Девушка начала напевать приятным дрожащим контральто, снова качая сверток. Ребенок заплакал.
      — В чем дело, дорогой? Не плачь. Мама с тобой...
      — Газы, — сказал толстяк. — Его просто пучит.
      Бросив на него ненавидящий взгляд, она прижала ребенка к плечу и похлопала его по спинке. Малыш отрыгнул и заснул опять.
      А. Берт Финнер вел машину, деликатно помалкивая.
      — Нет! — вырвалось наконец у девушки. — Я не могу... не хочу!
      — Конечно, не хотите, — тут же отозвался Финнер. — Я ведь не жестокая Ханна . У меня трое своих детей. Но что будет с ним?
      Девушка прижимала к себе ребенка. Вид у нее был затравленный.
      — В таких делах самое важное забыть о своих эмоциях, — серьезно продолжал толстяк. — Успокойтесь и подумайте серьезно, прежде чем примете окончательное решение, подумайте о малыше. Что с ним случится, если вы сейчас наделаете глупостей?
      — Ну и что же? — вскинулась девушка.
      — А то, что он будет расти на чемоданах, в табачном дыму и алкогольном перегаре, наполняющих его маленькие легкие вместо благословенного свежего воздуха. Вы хотите, чтобы малыш рос в таких условиях?
      — Я не должна была на это соглашаться, — сказала девушка. — Я могла бы подыскать ему хорошую няню...
      — Вижу, что вы думали об этом, несмотря на наш договор. — А. Берт Финнер одобрительно кивнул. — О'кей, вы найдете ему няню. И кто из вас станет ему матерью — вы или она? Вы будете вкалывать днем и ночью, чтобы платить ей жалованье и покупать ребенку молоко и все прочее, а он будет любить няню, а не вас. Стоит ли этого ваша самоотверженность?
      Девушка закрыла глаза.
      — Следовательно, няня отпадает, и мы возвращаемся к чемоданам. Кто будет крестить ребенка — какой-нибудь гостиничный клерк в Канзас-Сити? С кем он будет играть — с безработным трубачом-наркоманом? Что будет тащить в рот — пивные пробки и сигарные окурки? И при этом, — негромко добавил толстяк, — шататься от столика к столику, называя каждого посетителя папой?
      — Ублюдок, — сквозь зубы прохрипела девушка.
      — Именно это я и имел в виду, — кивнул толстяк.
      — Я могла бы выйти замуж!
      Они ехали по одной из улиц Вест-Сайда. Финнер подъехал к пустому тротуару.
      — Мои поздравления, — усмехнулся он. — У вас есть на примете простофиля, который примет чужое отродье и назовет его сыночком?
      — Выпустите меня, жирная свинья!
      Толстяк улыбнулся:
      — Дверца рядом с вами.
      Девушка выскочила из машины, сверкая глазами. Финнер молча ждал.
      Когда ее плечи поникли, он понял, что выиграл. Девушка осторожно положила сверток на сиденье рядом с ним и закрыла дверцу.
      — Прощай, — шепнула она свертку. Вытерев с лица пот, Финнер вынул из внутреннего кармана объемистый конверт и протянул ей.
      — Здесь ваш гонорар, — добродушно сказал он.
      Посмотрев на толстяка невидящим взглядом, девушка схватила конверт и швырнула в него. Конверт угодил прямо в лысый череп и порвался, купюры рассыпались на сиденье, скользнули на пол. Девушка повернулась и побежала прочь.
      — Рад был познакомиться, — крикнул ей вслед Финнер.
      Собрав банкноты, он спрятал их в бумажник, потом окинул взглядом улицу. Она была пуста. Склонившись над ребенком, толстяк развернул одеяло. Обнаружив ярлык универмага на украшенной лентами батистовой распашонке, он оторвал его и сунул в карман. Потом нашел еще один ярлык на нижней рубашечке и тоже удалил его. Еще раз посмотрев на спящего ребенка, он снова завернул его в одеяло и положил рядом с собой.
      После этого Финнер обследовал содержимое клеенчатой сумки и удовлетворенно застегнул «молнию».
      — Ну, бэби, тебе предстоит долгая и чертовски скучная жизнь, — обратился он к свертку. — С твоей мамашей тебе было бы куда веселее.
      А. Берт Финнер посмотрел на часы и поехал дальше. Следуя по Вестсайдскому шоссе с предписанной законом скоростью тридцать миль в час и иногда дружелюбно поглядывая на сверток, он начал насвистывать.
      Вскоре свист перешел в пение.
      — «О, сладостная тайна жизни и любви-и-и...» — распевал он.
 

* * *

 
      В пустынном переулке, который ответвлялся от Хатчинсон-Ривер-Паркуэй, между Пелемом и Нью-Рошелью, стоял семиместный «кадиллак». Это был старомодный, безукоризненно чистый автомобиль с коннектикутскими номерами. За рулем восседал краснолицый седовласый шофер. Рядом с ним расположилась полная женщина с пикантным носиком. На вид ей было лет под пятьдесят. Под легким пальто на ней была нейлоновая униформа медсестры.
      На задних сиденьях разместились супруги Хамфри.
      — По-моему, он опаздывает, Олтон, — сказала Сара Стайлс Хамфри.
      Ее муж улыбнулся:
      — Он скоро будет, Сара.
      — Я дрожу от нетерпения!
      Олтон Хамфри, костлявый мужчина в мрачном черном костюме, похлопал жену по большой холеной руке. Миссис Хамфри была крупной женщиной с крупными чертами лица, над которым она неустанно трудилась.
      Предки Олтона Хамфри прибыли в Америку на «Мейфлауэре» и со времен Коулс-Хилла и плимутской плантации оставляли свой знаменитый прах среди камней Новой Англии. Семья его жены была почти столь же родовитой.
      Олтон К. Хамфри быстро убрал руку. Он спокойно относился к изъянам во внешности жены, но не терпел своего собственного. Олтон родился без кончика мизинца на правой руке и старательно скрывал это, прижимая увечный палец к ладони. Из-за этого подгибался и безымянный палец. Когда он поднимал руку в приветствии, жест получался торжественным и значительным, как у римского патриция. Это ему нравилось.
      — А что, если она передумала? — не унималась его жена.
      — Чепуха, Сара.
      — Как бы я хотела, чтобы это произошло как у всех, самым обычным способом, — вздохнула она.
      Олтон Хамфри сжал губы. В критических ситуациях Сара была сущим младенцем.
      — Ты знаешь, дорогая, что это невозможно.
      — Почему?
      — Не забывай, что мы с тобой уже не в том возрасте.
      — О, Олтон, ты мог бы как-нибудь это устроить. — Одним из очаровательных качеств Сары Хамфри была твердая уверенность, что ее муж может устроить абсолютно все.
      — Этот способ безопаснее, Сара.
      — Да. — Сара Хамфри поежилась. Олтон, как всегда, был прав. «Если бы представители нашего класса могли жить как обычные люди!» — с тоской подумала она.
      — Он здесь, — предупредил шофер. Супруги быстро обернулись. Сизый «шевроле» затормозил рядом с ними.
      Полная медсестра с хорошеньким носиком вышла из «кадиллака».
      — Нет, я возьму его, мисс Шервуд! — Олтон Хамфри выскочил из лимузина и поспешил к «шевроле». Медсестра вернулась в машину.
      — О боже! — громко произнесла миссис Хамфри.
      — Вот он, — сказал сияющий Финнер. Хамфри уставился на голубой сверток, потом молча открыл дверцу «шевроле».
      — Минутку, — остановил его Финнер.
      — Что такое?
      — Осталось одно маленькое дельце. — Толстяк улыбнулся. — Помните, мистер Хамфри? Оплата при доставке.
      Миллионер нетерпеливо кивнул и протянул толстый конверт, похожий на тот, который Финнер передал девушке в замшевом костюме. Финнер открыл конверт, достал деньги и пересчитал их.
      — Младенец ваш, — кивнул он.
      Хамфри быстро извлек из машины сверток. Финнер вручил ему клеенчатую сумку.
      — Список детского питания вы найдете вместе с бутылочками и пеленками — это чтобы вам было с чего начать, — сказал толстяк.
      Миллионер молча ожидал.
      — Что-нибудь не так, мистер Хамфри? Я что-то забыл?
      — Свидетельство о рождении и прочие документы, — мрачно ответил миллионер.
      — Мои люди не волшебники, — улыбнулся Финнер. — Я пришлю вам бумаги почтой, как только они будут готовы. Это должно быть настоящим произведением искусства, мистер Хамфри.
      — Пожалуйста, отправьте конверт заказным письмом.
      — Не волнуйтесь, — успокоил его толстяк.
      Мистер Хамфри не сдвигался с места, пока «шевроле» не скрылся из вида. Тогда он медленно вернулся к лимузину. Шофер придерживал открытую дверцу, из которой призывно тянулись нетерпеливые руки миссис Хамфри.
      — Дай его мне, Олтон!
      Муж передал ей ребенка. Дрожащими руками Сара Хамфри приподняла край одеяльца.
      — Смотрите, мисс Шервуд! — ахнула она.
      — Чудесный малыш, миссис Хамфри. — У медсестры был мягкий, приятный голос. — Можно мне?
      Она взяла младенца, положила его на откидное сиденье и распахнула одеяльце.
      — Он упадет, сестра!
      — Только не в этом возрасте, — улыбнулась медсестра. — Пожалуйста, дайте мне сумку, мистер Хамфри.
      — Почему он плачет?
      — Если бы вы были мокрой, голодной и имели всего неделю от роду, миссис Хамфри, то дали бы об этом знать точно таким же образом, — ответила сестра Шервуд. — Сейчас, малыш, ты будешь сухим и чистым. Генри, включите отопление и согрейте эту бутылочку. Лучше закройте дверцу, мистер Хамфри, пока я переодену мастера Хамфри.
      — Мастера Хамфри! — Сара одновременно смеялась и плакала. Ее муж, казалось, не мог отвести взгляд от маленького извивающегося тельца. — Олтон, у нас сын!
      — Ты слишком возбуждена, Сара. — Олтон Хамфри выглядел довольным.
      — Сестра, прошу вас, не надо вещей из этой сумки, вы слышите? Мы купили для тебя все новое, малыш! — Миссис Хамфри открыла сафьяновый саквояж. Он был полон порошков, мазей, стерильной ваты и прочих мелочей. Сестра молча достала из него пузырек детского крема и баночку талька. — Прежде всего нужно показать его педиатру в Гринвиче... Олтон!
      — Да, дорогая?
      — Предположим, доктор обнаружит, что он не... не такой, как нам говорили?
      — Ну, Сара, ты же читала все медицинские документы.
      — Но мы не знаем, кто его родители...
      — Стоит ли к этому возвращаться, дорогая? — терпеливо сказал ее муж. — Я не желаю знать, кто его родители. В таких случаях знание может быть опасным. Мы обошлись без канцелярской волокиты, без огласки и, надеюсь, без неприятных последствий. Нам известно, что ребенок англосаксонского происхождения и что ни у одного из родителей нет наследственных заболеваний, слабоумия и преступных наклонностей. Разве остальное имеет значение?
      — Полагаю, что нет. — Сара нервно возилась с перчатками. — Сестра, почему он не перестает плакать?
      — Потерпите, — отозвалась мисс Шервуд поверх яростных воплей младенца. — Генри, молоко, я думаю, уже согрелось. — Шофер быстро передал ей бутылочку. Сестра отвинтила алюминиевый колпачок, капнула немного молока на тыльную сторону ладони, кивнула и вставила соску в ротик ребенка. Малыш тут же перестал плакать и начал энергично сосать.
      Миссис Хамфри смотрела на него как завороженная.
      — Поехали назад на остров, Генри, — почти весело сказал Олтон К. Хамфри.
 

* * *

 
      Старик повернулся в кровати и поднял руки навстречу свету. Свет лился не с той стороны, где было окно. Странно, что-то было не так. И этот непонятный шум.
      И тут он понял, что это шум прибоя, и вспомнил, где находится. Тогда он сжал веки так плотно, как только мог, чтобы не видеть чужую комнату. Это была уютная комната со старой, кое-как подобранной мебелью, соленым запахом моря и ржавой креветкой, свисающей с поблекшей водоросли на обоях. Но голубоватые водянистые линии расползались по стенам, как мысли, не приводящие никуда, и они беспокоили его.
      Ночная прохлада еще сохранялась в комнате, но солнце, играя на волнах, отражалось на стенах веселыми бликами. Через два часа здесь будет душегубка.
      Ричард Квин открыл глаза и несколько секунд разглядывал свои руки. Они напоминали ему руки трупа с анатомического наброска, с изношенными шнурами вен и сморщенной старческой кожей. Но жизнь в них не умерла, они еще могли постоять за себя и приносить пользу. Старик изучал шишковатые выпуклости суставов, расширенные поры, жесткие седые волоски на коже и внезапно снова закрыл глаза.
      Был почти такой же ранний час, в который он привык вставать в былые дни. Тогда звонок будильника заставал его уже на ковре, делающим ежедневные пятьдесят отжиманий зимой и летом, солнечным весенним утром и серым осенним рассветом. Потом бритье и холодный душ при плотно закрытой двери ванной, чтобы не беспокоить сына. Звонок лейтенанта с докладом о ночных происшествиях и завтрак с дымящимся кофе на подносе. Сержант, ожидающий снаружи, чтобы отвезти его в Главное полицейское управление. Прослушивание по дороге полицейского радио на всякий пожарный случай, а иногда и сообщение непосредственно ему с верхнего этажа большого, украшенного золотым куполом здания на Сентр-стрит. Его кабинет... «Что нового сегодня утром? »... распоряжения... почта... ежедневный рапорт по телетайпу... девятичасовая линейка, парад бедолаг из камеры предварительного заключения...
      Все это было частью жизни — даже банальные шутки и боли в голове и в сердце. Ребята делят друг с другом похвалы, и головомойки от начальства, которое приходит и уходит. Но перестановки в верхах их не трогают — пыль оседает, и все идет по-прежнему, покуда тебя не отправят на покой...
      Трудно отказываться от прежних привычек. Интересно, о чем думают старые клячи, жуя траву? О скачках, которые они выигрывали и еще могли бы выигрывать, если бы им предоставили шанс?
      Им на смену приходят молодые. Но сколько из тех, которые даже вдвое моложе его, способны отжиматься пятьдесят раз? Однако они работают, получают похвалы, и награды, и похороны за счет департамента, если их останавливает пуля или удар ножом...
      «Они там, а я здесь...» — думал инспектор Квин.
      Беки осторожно двигалась в соседней комнате. Ричард Квин знал, что это она, а не Эйб, потому что Эйб, как ньюфаундленд, был не способен передвигаться тихо. Старик достаточно долго гостил в прибрежном доме с оклеенными обоями стенами, чтобы узнать некоторые подробности семейной жизни Перлов.
      Да, это Беки крадется вниз по лестнице, стараясь не разбудить мужа и гостя. Скоро из кухни донесется аромат ее крепкого кофе. Бек Перл была маленькой полногрудой женщиной, дружелюбной и хлопотливой, всегда старающейся угодить своему мужу.
      Чайки на берегу громко ссорились из-за чего-то.
      Инспектор Квин подумал о своей жене. Но мать Эллери умерла тридцать лет назад. Это было все равно что пытаться вспомнить лицо незнакомца, на мгновение мелькнувшее в другом конце темного коридора.
      А вот и кофе...
      Некоторое время старик слушал шорох прибоя, так, будто он лежал на пляже у дома.
      Чем ему заняться сегодня?
 

* * *

 
      В нескольких милях от дома, где нежился в кроши Ричард Квин, находился остров, соединенный с большой землей Коннектикута бетонной дамбой. Вход на дамбу преграждала каменная сторожка с деревянными украшениями, увитая плющом, с небольшой клумбой, огражденной ракушками. Деревянная табличка над дверью предупреждала:
 

«Остров Нер

ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ

Посторонним вход воспрещен»

 
      Два сторожа в полуморской униформе сменяли друг друга на посту раз в сутки.
      Шесть владельцев острова Нер делили его двести с лишним акров приблизительно на равные части. В Тогасе — городе на материке, административным районом которого являлся остров, — его насмешливо именовали «остров МиллиоНер». Шестеро миллионеров не отличались общительностью. Каждое поместье отделяла от соседних высокая и толстая каменная стена, украшенная ракушками и ощетинившаяся железными остриями. Каждый владелец имел собственную бухту для яхты и отгороженный пляж. Каждый считал дорогу, ведущую ко всем шести имениям, принадлежащей ему одному. Ежегодные собрания Ассоциации острова Нер, на которых обсуждали мелкие проблемы общины, проходили далеко не в теплой и дружелюбной обстановке. Владельцев объединяло не чувство христианского братства, а изолированное положение.
      Остров служил им крепостью, где они могли наслаждаться могуществом. Один из них был сенатором Соединенных Штатов, ушедшим из высшего света в политику для того, чтобы защищать американский образ жизни. Другая была восьмидесятилетней вдовой железнодорожного магната. Третий — международным банкиром. Четвертый — пожилым филантропом, который любил все человечество, но не выносил отдельных его представителей. Пятый — отставным адмиралом, женатым на единственной дочери владельца торгового флота. Его имение составляла обращенная к открытому морю коса. И наконец, шестым был Олтон К. Хамфри.
 

* * *

 
      Инспектор Квин спустился вниз, он был чисто выбрит и одет в бежевые слаксы, нейлоновую тенниску и коричнево-белые туфли. Куртку он перебросил через руку.
      — Вы рано поднялись, Ричард. — Бек Перл наливала мужу кофе. Она была в крахмальном бело-розовом домашнем платье, а Эйб — в полицейской униформе. — Ишь как нарядились! Небось познакомились вчера на пляже с какой-нибудь женщиной?
      Старик засмеялся:
      — Женщины не знакомятся со мной уже сто лет.
      — Бросьте. И не думайте, что Эйб не волнуется, оставляя меня каждый день наедине с привлекательным мужчиной.
      — Еще как волнуюсь, — проворчал Эйб Перл. — Хорошо спал, Дик?
      — Отлично. — Старик сел напротив друга и взял у Беки чашку кофе. — Ты тоже рановато встал, Эйб.
      — Начинаются мои летние хлопоты. Ночью на пляже шумели какие-то пьяные подростки. Хочешь поучаствовать в расследовании — просто для развлечения?
      Инспектор покачал головой.
      — Вы ведь скучаете, Ричард, — присоединилась к мужу Бек Перл. — В отпуске всегда скучно.
      — Отпуск бывает у работающих людей, а не у старой рухляди вроде меня.
      — Вот это да! Хотите яиц?
      — Спасибо, Беки. Мне хватит кофе.
      Перлы посмотрели друг на друга, и Эйб едва заметно покачал головой.
      — Что слышно от твоего сына, Дик? — спросил он. — Я заметил, ты вчера получил письмо из Рима.
      — С Эллери все в порядке. Теперь думает посетить Израиль.
      — Почему бы вам не поехать с ним? — оживилась миссис Перл. — Или он вас не приглашал? — Два ее сына были женаты, и у нее сложились определенные представления о недостатках младшего поколения.
      — Эллери уговаривал меня присоединиться к нему. Но я чувствовал, что этого не стоит делать. Он странствует по Европе в поисках сюжетов для своих книг, я бы только мешал ему.
      — Надеюсь, эта чушь его не одурачила, — фыркнула Бек Перл.
      — Эл хотел отменить путешествие, — спокойно сказал старик. — Он уехал только потому, что вы с Эйбом любезно пригласили меня на лето.
      — А я-то думала...
      Эйб Перл поднялся.
      — Ты уверен, что не хочешь присоединиться, Дик?
      — Сегодня я собирался немного исследовать местность, Эйб. Возможно, позаимствую твою моторку, если не возражаешь.
      — Возражаю? — Эйб Перл сердито уставился на него. — Чего ради мне возражать? — Он поцеловал жену и вышел, тяжело ступая, так что при каждом его шаге в буфете позвякивали тарелки.
      Инспектор Квин наблюдал через окно, как его друг выводит из гаража черно-белый двухместный автомобиль с мигалкой на крыше. Луч солнца скользнул по фуражке Эйба и ослепительной вспышкой блеснул на золотой кокарде над козырьком, Эйб Перл улыбнулся, взмахнув рукой, и скрылся из вида.
      «При его способностях и популярности, — думал старик, — он может сохранить за собой пост шефа полиции в Тогасе до конца дней. У Эйба есть голова на плечах. Когда ему перестало везти, он был еще достаточно молод, чтобы начать новую карьеру. Сейчас он не намного моложе меня, а посмотрите на него! »
      — Снова жалеете себя, Ричард? — послышался голос Бек Перл.
      Покраснев, инспектор обернулся.
      — Нам всем приходится к чему-то приспосабливаться, — продолжала она. — В конце концов, у вас все не так плохо, взять хотя бы Джо — старшего брата Эйба. У Джо нет образования, он никогда не был женат. Работа — единственное, что у него было. Он всю жизнь работал у станка, а когда стал старым и больным, оказалось, что у него нет ничего — ни семьи, ни сбережений, — всего несколько долларов, которые выплачивает ему государство, и чек, что Эйб посылает ему каждый месяц. Таких, как Джо, миллионы, Ричард. Вы в добром здравии, у вас прекрасный сын, вы прожили интересную жизнь, получаете хорошую пенсию, вам незачем беспокоиться о будущем. Кто в лучшем положении — вы или Джо Перл?
      Старик усмехнулся:
      — Давайте дадим Эйбу повод для ревности. — Он встал и нежно поцеловал жену друга.
      — Ричард! Вы дьявол! — Беки покраснела.
      — Говорите, я стар? Ладно, несите ваши яйца — глазунью — и не пережарьте бекон!
      Но настроение поднялось ненадолго. Когда инспектор вышел из дома и направился к шестнадцатифутовому катеру, купленному Эйбом уже подержанным, у него снова тоскливо заныло сердце. Да, конечно, у каждого свои несчастья, но Беки упустила из виду самое главное: человек нуждается не только в успешном прошлом и безопасном будущем, но и в живом настоящем. Ему нужно чем-то заниматься, чтобы не умереть от скуки.
 

* * *

 
      Мотор кашлял до самой бухты и заглох, когда катер подошел к причалу. Ричард Квин привязал его к швартовной тумбе, нахмурился и огляделся вокруг. Причал был пуст, а на пляже не было никого, кроме полной женщины в нейлоновой униформе медсестры, она сидела на песке рядом с прикрытой вуалью детской коляской и читала журнал.
      Старик помахал рукой:
      — Эй, на берегу!
      Женщина вздрогнула и подняла взгляд.
      — Могу я купить здесь немного бензина? — крикнул инспектор.
      Медсестра энергично покачала головой и указала на коляску. Старик спустился на пляж и направился к ней. Песок был чистым, как выстиранная скатерть, и он боялся наследить.
      — Прошу прощения. — Инспектор снял шляпу. — Я разбудил малыша?
      Склонившаяся над коляской медсестра, улыбаясь, выпрямилась.
      — Нет. Он спит как сурок.
      Ричард Квин подумал, что никогда не видел более приятной улыбки. Женщина просто светилась здоровьем и была на редкость симпатична, ее хорошенький носик облупился от загара. Ей лет под пятьдесят, определил инспектор опытным глазом полицейского. Для обычного человека она сошла бы за сорокалетнюю.
      Женщина отвела его в сторону от коляски.
      — Вы сказали, у вас кончился бензин?
      — Забыл проверить бак перед отплытием. Это не моя лодка, и боюсь, моряк из меня скверный. Я как раз подходил к причалу, когда увидел ваш насос.
      — Вы вторглись в частное владение. — Она снова улыбнулась.
      — Остров Нер, — кивнул инспектор. — Но я в отчаянной ситуации. Вы не позволите купить немного горючего для этой штуковины?
      — Вам следовало обратиться к владельцу поместья — мистеру Хамфри, — но вряд ли бы это помогло. Вам бы очень повезло, если бы он не позвонил в полицию Тогаса.
      — Он дома? — Старик усмехнулся, представив себе, как Эйб Перл спешит к острову Нер, чтобы арестовать его.
      — Нет. — Женщина засмеялась. — Они поехали на катере в Ларчмонт — смотреть регату. Миссис Хамфри не высовывала носа из дома с тех пор, как появился ребенок.
      — Значит, если я помогу себе сам, никто не узнает?
      — Я узнаю.
      — Позвольте мне взять несколько галлонов. Я пришлю мистеру Хамфри чек.
      — Из-за вас у меня будут неприятности.
      — Я даже не упомяну ваше имя, — пообещал инспектор. — Кстати, как вас зовут?
      — Шервуд. Джесси Шервуд.
      — А меня Ричард Квин, миссис Шервуд.
      — Мисс Шервуд, мистер Квин.
      — Вот как? Рад познакомиться.
      — Взаимно.
      Непонятно почему оба заулыбались. Солнце сверкало на голубом небе, с моря дул легкий ветерок, принося соленые брызги.
      — Мне здесь некого посещать, мисс Шервуд, — сказал старик. — Почему бы нам не посидеть и не поболтать?
      Улыбка исчезла.
      — Если до мистера и миссис Хамфри дойдет, что я болтала с посторонним на пляже, когда ребенок был на моем попечении, они меня уволят и будут абсолютно правы. А я ужасно привязалась к маленькому Майклу. Боюсь, мне придется отказать вам, мистер Квин.
      «Приятная женщина», — подумал инспектор.
      — Да, конечно, я об этом не подумал... Понимаете, я старый друг Эйба Перла — шефа полиции в Тогасе, я провожу лето с ним и миссис Перл в их домике на берегу.
      — В таком случае мистер Хамфри, возможно, не стал бы возражать... Но они так нервничают из-за ребенка...
      — Это их первенец?
      — Да.
      — Их можно понять. Родители не могут быть слишком осторожны в отношении своих детей — особенно если они богаты.
      — Хамфри — мультимиллионеры.
      — Шеф Перл говорил мне, что на острове Нер только такие и живут. Помню дело о похищении, которое я расследовал несколько лет назад...
      — Расследовали? Вы тоже полицейский офицер, мистер Квин?
      — Был — в Нью-Йорке. Но меня отправили на пенсию.
      — На пенсию? В вашем возрасте?
      Он посмотрел на нее:
      — Как вы думаете, сколько мне лет?
      Около пятидесяти пяти.
      — Вы говорите это из вежливости.
      — Я никогда не лгу — даже из вежливости. Значит, вы старше?
      — Процитирую вам пункт «О» параграфа 434-а Административного кодекса города Нью-Йорк. «Ни один служащий департамента полиции, за исключением полицейских врачей...» и так далее, «достигший возраста шестидесяти трех лет, не может продолжать службу и должен быть отправлен на пенсию за счет департамента». Как видите, я выучил это наизусть.
      — Шестьдесят три? — Выражение ее лица было скептическим.
      — Именно столько мне стукнуло в последний день рождения.
      — Никогда бы этому не поверила.
      Из недр коляски донесся писк. И сестра Шервуд поспешила к своему питомцу, старик последовал за ней. Он невольно обратил внимание на изгиб ее бедер, молодые плечи, стройные ноги.