Впереди замаячила хижина. Билл начал сворачивать.
      — Стой! — воскликнул Эллери. — Остановись здесь! У тебя фонарь найдется?
      — В кармашке на дверце.
      Эллери вышел из машины, посвечивая фонариком. Посветив туда-сюда, он представил себе всю сцену: молчаливую хижину, разбитую в кашу дорожку к задней двери, главную подъездную дорожку перед входной дверью, охватывающую дом полукругом, заросшие травой обочины вдоль дорожек. Наведя свет фонаря на разбитую дорожку, он наклонился и стал что-то рассматривать. В мягкой грязи, как он заметил, человеческих следов не было, только протекторы шин; этих было несколько. Внимательно их изучив, он вернулся к «понтиаку».
      — Пошли пешком.
      — Хорошо.
      — А еще лучше, пожалуй, вот что. Поставь машину поперек дороги. Чтобы никто сюда не заезжал. Следов ног не видно, и это очень важно. А следы машин надо обязательно сохранить нетронутыми. Дождь нынче был прямо по Божьему произволению... Билл! Слышишь?
      — Да-да, слышу.
      — Тогда делай, что я скажу, — тихо приказал Эллери и бросился к тому месту, где начиналась полукольцевая подъездная дорожка. Остановился в месте ее соединения с Ламбертон-роуд, стараясь не ступать на саму дорожку. На мягкой земляной поверхности четко отпечатались следы шин. Он внимательно рассмотрел их и повернул обратно. — Я был прав. Тебе, Билл, лучше остаться здесь и покараулить дорожки. Предупреди полицию, когда они приедут. Чтоб никто тут не вздумал расхаживать; могут попасть в дом и по обочинам. Билл!
      — Да я в порядке, Эллери, — отозвался тот, вертя в руке сигарету и поеживаясь. — Я понял.
      Он остался стоять на съезде с главной дороги, прислонившись спиной к своему «понтиаку». В глазах его было что-то такое, что заставило Эллери отвернуться. Но потом, движимый какой-то силой, он снова повернулся.
      Билл улыбался вымученной улыбкой. Эллери растроганно похлопал его по плечу и, вскинув фонарик, поспешно вернулся на разбитую дорожку; лавируя по заросшему травой краю со стороны реки, он продвигался к хижине.
      Футах в пятнадцати от крылечка остановился, трава здесь кончалась, между колеей и крылечком была голая земля. Он мельком взглянул на старенький «паккард» у боковой стены. Его внимание приковывала земля вокруг и за крылечком. Некоторое время он высвечивал фонариком близлежащую территорию и с удовлетворением констатировал, что в пределах досягаемости человеческих следов не было. Затем ступил ногой в грязь.
      Крылечко представляло собой маленький помост из рассохшихся досок, на несколько дюймов возвышавшийся над размокшей землей. Оставив без внимания полуоткрытую заднюю дверь и неподвижно вытянутую ногу, видневшуюся за круглым столом, он сначала направился к дальнему краю крылечка и осветил фонариком землю. От крылечка тянулась узенькая тропка к реке. Эллери хмыкнул. В грязи четко проступали две линии мужских следов. Одна к реке, другая обратно к дому. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что и те и другие принадлежали одному человеку.
      Эллери направил луч по следам вдаль. Они вели к пошатнувшемуся строению у самой воды, футах в сорока от хижины. Это строение на берегу Делавэра было еще менее презентабельным, чем хижина.
      Гараж или сарай для лодки, подумал Эллери, разглядывая строение. Затем торопливо выключил фонарь и направился к хижине, потому что со стороны Ламбертон-роуд послышался нарастающий шум мотора. Судя по всему, он принадлежал большой машине, и ехала она из Трентона.
      Эллери быстро осмотрел комнату; он был гением беглого осмотра, и его цепкий взгляд ничего не упускал. В этой унылой норе ярким и чуждым пятном был ковер: достаточно поношенный, но отличного качества — шелковистый, с длинным ворсом, без рисунка, теплого тона и без заделанных краев. Вероятно, раньше этот ковер лежал на полу комнаты более внушительных размеров: в тех местах, где он достигал стен, его подвернули.
      — Готов побожиться, подошел бы для современного будуара, — пробормотал Эллери. — Сюда только как попал?
      Заметив, что ковер чистый, он тщательно обтер подошвы о порог — кто-то уже сделал то же самое до него, что сразу зафиксировал острый глаз Эллери, — и осторожно вошел внутрь.
      Глаза Джозефа Уилсона были все так же открыты и чуть скошены, но теперь в них застыло подобие пленки, словно на них наложили затуманенное стекло. На груди рубашка вся пропиталась кровью, но характер проникновения был достаточно очевиден: в самом центре источника кровотечения виднелась небольшая ранка-надрез, такую проникающую рану можно нанести только режущим инструментом с узким лезвием.
      Шум мотора все приближался.
      Эллери быстро осмотрел стол, освещенный простенькой настольной лампой, под которой стояла дешевая фаянсовая тарелка с обгорелыми желтыми картонными спичками; ничего другого в ней не было. Около тарелки лежал нож для разрезания бумаг с бронзовым черенком, лезвие по самую рукоятку вымазано запекшейся кровью. На кончик острия было что-то надето — крошечная усеченная пирамидка из непонятного материала, потому что вся она была покрыта копотью. Но что бы это ни было, предмет долго держали на огне, и он обуглился.
      Эллери перевел взгляд на мертвого и с беспокойством отметил, что в искаженном лице Уилсона было что-то такое, что привлекло его внимание с первого взгляда, но что именно, он не мог себе объяснить. Если отвлечься от гримасы смерти, лицо было привлекательное, с выразительными чертами, можно сказать, интересное и по-своему красивое. Уилсон находился в расцвете лет — между тридцатью пятью и сорока. Лоб высокий, красивой формы, рот почти женственный, нос короткий, на подбородке небольшая ямочка. Каштановые волосы чуть поредели на висках, но еще сохранили былой блеск. Эллери так и не смог понять, что же насторожило его с первого взгляда. Может, признаки тонкого интеллекта, какая-то своеобразная рафинированность, говорящая о хороших кровях.
      — Какого дьявола вы тут делаете? — раздался холодный грубый голос.
      — А, полиция! — отозвался Эллери. — Входите, джентльмены, входите. — Он что-то небрежно бросил на стол. — И вытрите ноги, прежде чем ступить на ковер.
      В проеме задней двери столпилось несколько человек во главе с высоким широкоплечим мужчиной с кремневыми, жесткими глазами. Он посмотрел на Эллери и затем крикнул своим людям:
      — Почистите ботинки, ребята! — и первым поскреб подошвами по порогу. Затем перевел взгляд со светлого ковра на Эллери и, шагнув к столу, взял то, что тот на него бросил. — О! — воскликнул мужчина, возвращая Эллери карточку. — Рад видеть вас, мистер Квин. Этот Энджел там, на улице, не назвал вашего имени. Мне доводилось пару раз встречаться с вашим отцом. Я Де Йонг, шеф полиции Трентона.
      Эллери поклонился.
      — Я тут сунул нос. Надеюсь, вы не наследили на подъездных дорожках?
      — Энджел сказал, что вы просили. Умно. Я покрою дорожки. А теперь глянем на беднягу.
      Комната заполнилась людьми. Все суетились, распаковывая оборудование. Де Йонг опустился на колени перед убитым. К нему подошел пожилой человек с лицом доброго отца семейства. В руках у него был черный саквояж. Засверкали вспышки. Билл Энджел, стоя в углу, чтобы не мешать полицейским работать, не мигая смотрел на происходящее.
      — Расскажите, как все произошло, мистер Квин, — послышался вкрадчивый женский голос за спиной Эллери.
      Эллери оторвался от созерцания убитого и обернулся. Он увидел высокую рыжеволосую молодую женщину с ярко накрашенными губами, с записной книжкой и карандашом на изготовку. Она улыбалась ему. Ее шляпа, напоминающая огромный диск, была сдвинута на затылок, а на глаз упала прядь рыжих волос.
      — С какой стати? — спросил Эллери.
      — Потому что я, — пояснила молодая женщина, — глас и совесть народная. Я представляю общественное мнение и кое-каких въедливых рекламодателей. Ну, мистер Квин.
      Эллери зажег трубку и осторожно сунул погасшую спичку в карман.
      — Сдается мне, — проговорил он, — что я вас где-то видел.
      — Мистер Квин! Не заговаривайте мне зубы. Все проще простого. Я сидела в двух шагах от вас в холле «Стейси-Трент», когда ваш дружок выкрикнул ваше имя. Славная работа, Шерлок, вы достойны своей славы. Так кто этот симпатичный парень на полу?
      — Простите, — все так же спокойно ответил Эллери, — но мы незнакомы.
      — Черт побери! Я Элла Эмити, репортер «Трентон таймс». Ну да не тяните резину! Я не слезу с вас и этих полицейских, насколько мне хватит терпения. Ну, выкладывайте!
      — Простите, но вам лучше обратиться к Де Йонгу.
      — Что вы задаетесь! — бросила Элла и тут же ввинтилась между пожилым джентльменом с черным саквояжем и шефом местной полиции Де Йонгом. Видно было, что она строчит в блокноте как заведенная. Де Йонг подмигнул Эллери и шлепнул ее по заду. Элла взвизгнула, переметнулась к Биллу Энджелу, задала ему кучу вопросов, снова застрочила, послала ему воздушный поцелуй и вылетела из хижины. Эллери услышал ее пронзительный голос:
      — Где тут, черт побери, ближайший телефон?
      Затем мужской голос:
      — Эй, идите по траве.
      Еще через минуту он расслышал, как взревел мотор, и машина умчалась в сторону Морского терминала.
      — Энджел, — дружелюбным голосом позвал Билла Де Йонг.
      Люди расступились, чтобы его пропустить. Эллери подошел к группе, обступившей тело погибшего.
      — Приступим, — проговорил Де Йонг. — Мерфи, записывай. Вы говорили там снаружи, что это ваш шурин. Имя?
      — Джозеф Уилсон. — Билл отвечал с отсутствующим видом, вытянув подбородок. Он назвал адрес: Фермаунт-парк, Филадельфия.
      — А что он здесь делал?
      — Не знаю.
      — А как вы здесь очутились, мистер Квин?
      Эллери рассказал, что встретился с молодым адвокатом в Трентоне, и, прежде чем кто-либо успел вмешаться с расспросами, добавил, что Билл сообщил ему о своей поездке в хижину.
      — В вуали, говорите? — хмуро переспросил Де Йонг. — Как думаете, вы бы узнали даму, которая промчалась мимо вас в «кадиллаке»?
      — Я видел только ее глаза, полные ужаса. Машину, впрочем, узнал бы. — Билл описал автомобиль.
      — Чья это земля?
      — Не имею представления, — откликнулся Билл. — Я здесь впервые.
      — Ну и дыра, однако! — хмыкнул Де Йонг. — Кажется, вспоминаю. Здесь жили скваттеры. Их вышибли примерно год назад. Даже не знал, что тут кто-то живет. Участок принадлежит городу... А где ваша сестра, Энджел?
      Билл напрягся.
      — Билл пытался дозвониться до нее по телефону, — вмешался Эллери, — но ее нет дома. Он послал телеграмму.
      Де Йонг холодно кивнул и отошел. А когда вернулся, тут же спросил:
      — А что за бизнес был у Уилсона?
      Билл рассказал.
      — Гм. Что-то здесь нечисто. Ваше заключение, док?
      Пожилой джентльмен поднялся с колен:
      — Удар ножом в сердце. Глубокая рана, чистая работа. Чудо, что он не умер мгновенно.
      — Тем более учитывая, что орудие убийства было извлечено из раны почти сразу после нанесения удара, — заметил Эллери.
      Шеф полиции бросил взгляд на Эллери, затем на лежащий на столе окровавленный нож для разрезания бумаг.
      — Забавно. А что это за хреновина на кончике? Ума не приложу!
      — По некотором размышлении, — заметил Эллери, — полагаю, вы придете к выводу, что сие есть пробка.
      — Пробка?!
      — Именно. Типа тех, что, как правило, надевают на кончики ножей для бумаги, когда продают их в магазине.
      — Гм. Но не пришили же этого парня с такой штуковиной на кончике лезвия. Кто-то сподобился наткнуть ее уже после убийства. — Де Йонг с некоторой досадой рассматривал обгоревшие спички на тарелке. — А это еще что, скажите на милость?
      — Вот уж, — пыхнув трубкой, протянул Эллери, — поистине, эпический вопрос. И в самую точку. Но кстати, было бы разумно их не выкидывать. Я лично отношусь к тем, кто считает, что любая мелочь на сцене преступления играет важную роль и лучше все оставлять как есть.
      — Да здесь никто не курит, кроме вас, — не без ехидства вставил Де Йонг. — Я не приверженец всех этих тонкостей, мистер Квин. Давайте к существу дела. Вы говорили, Энджел, что у вас было назначено свидание с шурином? Расскажите подробнее.
      Билл, казалось, не слышал, но затем сунул руку в карман и извлек смятый желтый конверт.
      — Пожалуйста, — протянул он его Де Йонгу. — В последнюю среду Джо вернулся домой из очередной поездки. Утром уехал...
      — А вы откуда знаете? — бросил Де Йонг, не отрывая глаз от конверта.
      — Он позвонил мне в офис в пятницу днем, вчера. Хотел меня увидеть по какому-то делу. Сказал, что собирается уехать на следующее утро, стало быть сегодня. Вот откуда я знаю. — Глаза у Билла сверкнули. — А где-то в полдень я получил эту телеграмму... в офисе. Прочитайте, и будете знать об этом непонятном деле столько же, сколько и я.
      Де Йонг взял конверт и извлек из него телеграмму. Эллери прочитал из-за широкого плеча шефа трентонской полиции:
 
      «Нужно безотлагательно увидеться сегодня вечером тчк пожалуйста держи в тайне от всех это очень важно тчк буду в старом доме на Делавэре в трех милях к югу от Трентона по Ламбертон-роуд несколько сот ярдов южнее Морского терминала тчк там только один такой дом не проедешь тчк подъездная дорожка полукольцом и лодочный сарай сзади тчк встретимся ровно в девять вечера тчк очень важно у меня проблемы и нужно с тобой посоветоваться тчк девять вечера не подведи.
       Джо».
 
      — Странно, что и говорить, — пробормотал Де Йонг. — К тому же послано из Манхэттена. Он что, в Нью-Йорк должен был поехать в этот раз, Энджел?
      — Понятия не имею, — кратко ответил Билл, не сводя глаз с трупа.
      — О чем же это он хотел поговорить с вами?
      — Повторяю, понятия не имею. Но я еще раз беседовал с ним после телеграммы. Он позвонил мне сегодня в офис из Нью-Йорка, в половине третьего.
      — Ну и что?
      Билл, казалось, с трудом подбирает слова.
      — Я никак не мог уловить, куда он, собственно, клонит. Чувствовалось, что он жутко угнетен чем-то, но говорил искренне. Сказал, что хотел убедиться, что я получил телеграмму и приеду. И повторил, что это для него очень важно, и я, конечно, уверил его, что обязательно буду. Когда я спросил его об этом доме... — Билл потер лоб. — Он сказал, что это часть тайны, что никто из тех, кого он знает, не ведает о его существовании и что это лучшее место, чтобы нам поговорить, по причинам, о которых он не может сейчас сказать. Джо говорил все более возбужденно и бессвязно. Я не давил на него, и он повесил трубку.
      — Никто не ведает, — пробормотал Эллери. — Даже Люси, Билл?
      — Он так сказал.
      — Должно быть, это было действительно что-то важное, — буркнул Де Йонг, — поскольку кто-то закрыл ему рот прежде, чем он успел все объяснить. Но, значит, он говорил неправду. Кто-то знал об этой хижине.
      — Я, например, — холодно вставил Билл. — Узнал, когда получил телеграмму. Вы к этому ведете?
      — Будет, будет, Билл! — вмешался Эллери. — У тебя нервишки шалят. Кстати, ты говорил, что Уилсон заходил к тебе в офис в Филадельфии вчера? Что-нибудь важное?
      — Может, да, а может, нет. Он оставил мне на хранение увесистый пакет.
      — А что в нем? — так и загорелся Де Йонг.
      — Понятия не имею. Конверт запечатан, а Джо ничего мне не сказал на сей счет.
      — Черт побери, так уж ничего и не сказал?
      — Только то, что он оставляет его мне на временное хранение.
      — А где конверт сейчас?
      — У меня в сейфе, — все так же хмуро ответил Билл, — где ему и положено быть.
      Де Йонг хмыкнул.
      — Ах да, забыл, что вы юрист. Ладно, Энджел, к этому мы еще вернемся. Док, можно точно сказать, когда была нанесена ножевая рана? Нам известно, что скончался он в десять минут десятого. Но когда был нанесен удар ножом?
      Полицейский врач покачал головой:
      — Точно не скажу. Естественно, незадолго до этого. Этот человек был удивительно живучий. Если сказать приблизительно — восемь тридцать, наверное. Только не особенно полагайтесь на это. Вызвать машину «Скорой»?
      — Пока нет, — ответил Де Йонг, обнажив зубы. — Пусть еще здесь побудет. Я вызову машину, когда понадобится. Можете отправляться домой, док. Утром, надеюсь, проведете вскрытие. Вы уверены, что смерть последовала от проникающей ножевой раны?
      — Абсолютно. Впрочем, если будет что-нибудь еще, я выясню.
      — Доктор, — задумчиво спросил Эллери, — заметили ли вы на руках или на теле следы ожогов?
      Пожилой джентльмен посмотрел на него озадаченно:
      — Ожоги? Определенно нет.
      — Пожалуйста, когда будете производить вскрытие, имейте в виду любые ожоги. Особенно на конечностях.
      — Что за глупости? Ну ладно, ладно! — И с некоторым раздражением полицейский врач удалился.
      Де Йонг раскрыл рот и хотел что-то спросить, но в этот момент в помещение вошел толстый детектив со шрамом на губе и заговорил с ним. Билл переминался с ноги на ногу с отсутствующим видом. Через некоторое время детектив удалился.
      — Мой человек сообщил, что полным-полно отпечатков пальцев, — сказал Де Йонг. — Однако большинство из них принадлежит Уилсону... Что вы там делаете на ковре, мистер Квин? Прямо на лягушку похожи.
      Эллери поднялся с колен; последние несколько минут он с такой тщательностью обследовал бежевый ковер, будто от этого зависела его жизнь. Билл занял позицию у главной двери, глаза его непонятно блестели.
      — О, это я время от времени возвращаюсь к животному состоянию, — с улыбкой бросил Эллери. — Очень полезно для здоровья. Ковер поразительно чистый. Ни комочка грязи.
      Де Йонг озадаченно на него посмотрел. Эллери, благодушно попыхивая трубкой, двинулся к деревянной вешалке у стены. Уголком глаз он наблюдал за действиями своего друга у двери.
      Билл вдруг глянул под ноги, скорчил гримасу и нагнулся завязать шнурки на левом ботинке. Некоторое время он возился со шнурками, затем, удовлетворенный, поднялся. Лицо его густо покраснело от проделанной операции, а правую руку он сунул в карман. Эллери вздохнул, быстро оглянулся вокруг и убедился, что никто из присутствующих не заметил, как Билл что-то поднял с ковра в том месте, которое он не успел обследовать.
 

* * *

 
      Де Йонг вышел, бросив предостерегающий взгляд на своего сотрудника Мерфи. На крыльце послышался его зычный голос, он отдавал распоряжения своим людям.
      Билл опустился в кресло и, опершись локтем о колено, стал с каким-то странным видом рассматривать мертвого. В глазах его читались горечь и недоумение.
      — Меня все больше и больше поражает твой шурин, — заметил Эллери, стоящий у вешалки.
      — А что?
      — Да вот теперь эти костюмы. Где он покупал свою одежду?
      — В Филадельфии, в больших универмагах. Главным образом на распродажах.
      — Вот как? — Эллери раскрыл один из пиджаков и показал ярлык. — Странно. Потому что, судя по этому ярлыку, он пользовался услугами самого дорогого частного портного на Пятой авеню в Нью-Йорке.
      Билл скорчил гримасу:
      — Что за ерунда!
      — Но покрой, стиль, материал — все подтверждает, что ярлык не с неба свалился. Давай-ка глянем. Да, да. Вот здесь четыре костюма, и все из одного ателье на Пятой авеню.
      — Быть этого не может...
      — Конечно, — заметил Эллери, — всегда найдется объяснение, что ни хижина, ни все, что в ней, ему не принадлежало.
      Билл смотрел на вешалку с неподдельным ужасом.
      — Да, да. Так оно и есть, — живо поддакнул он. — Да Джо в жизни не выкладывал за костюм больше тридцати пяти долларов!
      — С другой стороны, — проговорил Эллери, наклоняясь к полу за вешалкой, — вот две пары туфель от Эйберкомби и Финча и шляпа, — добавил он, снимая с одного из колышков единственную висевшую там шляпу. — Такая потянет долларов на двадцать. Насколько я могу судить, она вполне сгодится богатому человеку.
      — Это не его! — закричал Билл, вскакивая с кресла. Он оттолкнул пялящегося на них детектива и опустился на колени перед мертвым шурином. — Вот, видишь? Ярлык Ванамейкера!
      Эллери вернул шляпу на место.
      — Ладно, ладно, Билл, — примирительно проговорил он. — Все в порядке. Сядь и охладись. Вся эта путаница рано или поздно разъяснится.
      — Вот именно, — кивнул Билл. — Я тоже так думаю. — Он вернулся к своему креслу, уселся и закрыл глаза.
      Эллери продолжал инспекцию помещения, ничего не трогая и ничего не упуская. Время от времени он бросал беглый взгляд на своего приятеля и при этом хмурился, затем чуть убыстрял шаг, словно подгоняемый каким-то беспокойством. Одно поразило его: хижина состояла всего из одного помещения, не было ни отгороженного уголка, ни чуланчика, где можно было бы временно спрятаться. Он даже сунул нос в камин, свод которого был очень низкий, и убедился, что дымоход слишком узок, чтобы там мог поместиться человек.
      Через некоторое время вернулся Де Йонг и сразу направился туда, где лежал труп; он стал деловито осматривать его одежду. Билл открыл глаза, снова поднялся с кресла, подошел к столу и, положив подбородок на ладони, а локти — на стол, уставился на бычий затылок шефа полиции.
      Снаружи послышались многочисленные голоса. По-видимому, люди Де Йонга внимательно обследовали обе подъездные дорожки. Потом раздался пронзительный голос Эллы Эмити, обменивавшейся с полицейскими фривольными шуточками.
      — Итак, мистер Квин, — дружелюбно проговорил Де Йонг, не отрываясь от своего занятия, — есть идеи?
      — Ни одной из тех, за которые, подобно Супермену Шоу, я готов был бы биться. А что?
      — Я наслышан, что вы работаете стремительно. — В словах медведеподобного шефа полиции улавливалась неприкрытая ирония.
      Эллери хмыкнул и взял что-то с каминной доски.
      — Вы это видели, конечно?
      — Что именно?
      Голова Билла мгновенно повернулась.
      — Это еще что за черт? — резко спросил он.
      — А! — протянул Де Йонг. — И что вы в этом находите, мистер Квин?
      Эллери бросил на него беглый взгляд. Затем положил свою находку вместе с упаковочной оберткой на круглый стол. Билл так и ел ее глазами. Это был письменный набор в коричневом футляре тисненой кожи: настольный блокнот с треугольными кожаными уголками, бронзовый бювар для карандашей, двух автоматических ручек и двух чернильниц с маленьким изогнутым пресс-папье. Из уголка большого блокнота торчала белая карточка.
      Она оказалась пустой, если не считать написанной явно размашистой мужской рукой фразы: «Биллу от Люси и Джо».
      — У вас скоро день рождения, Энджел? — добродушно полюбопытствовал Де Йонг, скосив глаза на листок бумаги, извлеченный из нагрудного кармана убитого.
      Билл отвернулся, скривив рот.
      — Завтра.
      — Чтоб его, этого заботливого шурина! — рявкнул шеф полиции. — И рука его на карточке, тут вопросов быть не может. Мой человек сверил надпись с рукой Уилсона на листке, найденном в его одежде. Можете сами убедиться, мистер Квин. — Он положил на стол листок, который держал в руках. На нем были какие-то незначительные каракули.
      — Я и так вам доверяю, — бросил Эллери, не сводя глаз с набора.
      — Похоже, это вас заинтересовало, — заметил Де Йонг, выкладывая на стол всякие мелкие вещи. — Бог знает почему. Хотя век живи — век учись. Всегда готов узнать новое. Заметили что-нибудь упущенное мной?
      — Поскольку я никогда не имел удовольствия наблюдать за вашей работой, — отозвался Эллери, — едва ли я имею право оценивать охват и точность ваших наблюдений. Но есть кое-какие мелочи, представляющие, по крайней мере, теоретический интерес.
      — Не изволите ли выложить? — с любопытством спросил Де Йонг.
      Эллери взял в руки обертку от набора письменных принадлежностей.
      — Вот, скажем, этот бювар куплен у Ванамейкера в Филадельфии. Согласен, не больно много. Хотя это факт, а факты — это факты.
      — А как вы это узнали? — Де Йонг вытянул из груды предметов на столе чек. — Нашли у него в кармане скомканным. Он действительно купил бювар вчера у Ванамейкера. И заплатил наличными.
      — Как? Да очень просто. Узнал оберточную бумагу Ванамейкера, потому что сам сегодня днем, проезжая через Филадельфию, купил маленький подарок отцу. Далее, — продолжил спокойно Эллери, — вы видите, на что похожа обертка? Возникает вопрос: кто разорвал пакет?
      — Не знаю, с чего он должен возникнуть, — проворчал Де Йонг, — но готов заглотить. Так кто же, по-вашему, совершил это гнусное дело?
      — Кто угодно, только не бедняга Уилсон. Билл, ты что-нибудь трогал здесь до моего появления?
      — Нет.
      — Из ваших людей никто не мог открыть его, Де Йонг?
      — Пакет нашли на каминной доске именно в таком виде.
      — Значит, можно предположить, что его вскрыла убийца — та самая «женщина в вуали», о которой успел сказать Биллу перед смертью Уилсон. Разумеется, это только предположение. Это мог сделать и другой человек, проникший сюда. Ясно одно: это сделал не Уилсон.
      — Но почему?
      — Письменный набор предназначался в качестве подарка, о чем свидетельствует карточка. Обертка подарочная, ценник снят, и чек лежал в кармане у Уилсона, а не в пакете. Следовательно, тот, кто купил бювар, сделал это с целью преподнести его в качестве презента Биллу Энджелу. Есть шанс, что Уилсон приобрел его лично. Но даже если он поручил это сделать кому-либо другому, инициатива исходила от него. А если все так, то у Уилсона не было никаких оснований открывать подарок здесь.
      — Не уверен, — возразил медведеподобный Де Йонг. — Положим, он не успел написать карточку в магазине, поэтому открыл пакет, чтобы достать одну из этих ручек и написать карточку.
      — В ручках нет чернил — я уже проверил это раньше, — терпеливо объяснил Эллери. — И конечно, Уилсон это знал. Но даже если у него были какие-то соображения, чтобы открыть пакет здесь, он ни в коем случае, будучи дарителем, не уничтожил бы обертку! — Он ткнул пальцем в оберточную бумагу, основная часть которой была разорвана. — Эту бумажную упаковку трудно перепаковать после того, как ее раскрыли; а здесь под рукой никакого подходящего материала нет. Потому я и настаиваю, что Уилсон не открывал пакет, а уж если бы и сподобился открыть, то ни за что не разрывал бы бумагу. Убийце же все эти соображения были безразличны.
      — И что из этого? — не понял Де Йонг.
      Эллери развел руками:
      — Дорогой мой, что за ослиный вопрос! На данной стадии я главным образом пытаюсь узнать, что мог делать преступник на месте преступления. О мотивах, более или менее значимых, мы будем говорить позже. А теперь изучим нож для разрезания бумаг, использованный в качестве орудия убийства. Он, несомненно, из этого письменного набора.
      — Конечно, конечно, — пробурчал Де Йонг. — Потому эта женщина и вскрыла упаковку — чтобы взять нож. Я давно вам сказал, что обертку вскрыла убийца.
      Эллери вскинул брови.
      — Я вовсе не это имел в виду. Поскольку презент был приобретен лишь вчера, маловероятно, чтобы убийца знала, что сегодня вечером у нее будет под рукой острый нож для вскрытия писем. Нет, нет! То, что она использовала нож для бумаг в качестве кинжала, — чистая случайность, не сомневаюсь. Более вероятно, что убийца проникла сюда пораньше и открыла пакет из чистого любопытства или побуждаемая внутренним беспокойством в связи с тем, что ей предстояло совершить. Естественно, обнаружив нож для вскрытия писем, она решила воспользоваться им, а не тем оружием, которое принесла с собой специально для этой цели. Так, во всяком случае, можно предположить. А с незапамятных времен представительницы женской половины человечества избирают для выражения своих человекоубийственных импульсов именно нож.
      Де Йонг в растерянности почесал кончик носа.
      — Но если она проникла сюда, — подал голос Билл, — и смогла тут осмотреться, то, значит, в помещении никого не было? Тогда где же был Джо? Или она сначала напала на него? Врач...
      — Постой, постой, Билл, — попытался остудить его пыл Эллери, — не гони лошадей. У нас еще недостаточно фактов. А ты что-нибудь знаешь про этот подарок?
      — Не имею ни малейшего представления. Это... Да я даже представить не мог. Я вообще с этими днями рождения не больно таскаюсь. Джо... — Билл отвернулся.
      — Понятно, — пожал плечами Де Йонг. — Тот еще подарочек от покойничка. А что еще вы нашли, мистер Квин?
      — Вы хотите полный отчет? — вопросом на вопрос спокойно ответил Эллери. — Видите ли, Де Йонг, с вашим братом вечно одна и та же беда: вы не в силах преодолеть свое профессиональное презрение по отношению к нам, любителям. Знавал я любителей, сидящих у ног профессионалов, но не могу сказать, чтобы наблюдал обратное. Мерфи, на вашем месте я бы это записывал. В один прекрасный день сие может снискать вам похвалу прокурора.
      Мерфи смешался. Де Йонг кивнул ему, криво улыбаясь.
      — Общее описание хижины и ее содержимого, — начал Эллери, задумчиво попыхивая своей короткой трубочкой, — приводит к любопытному заключению. В ней нет ни кровати, ни ее подобия — никаких приспособлений, позволяющих провести здесь ночь. Есть камин, но нет дров — фактически никаких следов щепок или золы, да и каминный коврик чист. Очевидно, этим камином не пользовались уже многие месяцы.
      Что еще? Сломанная старая плита для топки углем изъедена ржавчиной и абсолютно непригодна для готовки пищи или обогрева помещения. Не приходится сомневаться, что это реликвия былых дней, когда здесь обитали скваттеры. Кстати, заметьте, здесь нет также свечей, масляной лампы, подвода газа, каких-либо спичек.
      — Верно, — поддакнул Де Йонг. — Этот ваш шурин не курил, Энджел?
      — Нет. — Билл уставился в окно.
      — Итак, — продолжил Эллери, — единственное средство освещения — настольная электрическая лампа. Значит, где-то поблизости электростанция? — Де Йонг кивнул. — В данном случае не важно, провел ли наш постоялец сюда свет, или он уже здесь был; вероятно, последнее. В любом случае отметьте этот факт.
      И, в дополнение картины, в помещении всего несколько фаянсовых тарелок, но никаких следов провизии; нет даже обычной аптечки для оказания первой медицинской помощи, без которой не обходятся даже самые бедные люди.
      Де Йонг кашлянул:
      — Записал, Мерфи? Мистер Квин у нас прямо мастак; я бы лучше не изложил. Однако, при всем при том, куда это нас вывело?