Семь лепестков

— Мне тоже провериться? — сказал Антон Белову.

— Конечно, — кивнул Белов, и Антон посмотрел ему в глаза. Ни грана безумия не было в них — они были такими же, как обычно.

Как и месяц назад они собрались в большом зале внизу. Владимир расселил их по тем же комнатам, что и раньше. Антону была предложена женина комната, но он отказался.

— Из суеверных соображений? — спросил Поручик.

— Скорее, из магических, — ответил Антон.

— А разве это не одно и тоже?

— Антон считает, что нет, — сказал Альперович, — но я не так в этом уверен.

Сегодня, когда все были напряжены и собраны, Альперович пребывал в состоянии какого-то вызывающего веселья. С удовольствием он рассказывал про новую машину, постукивал длинными пальцами по большому столу и предлагал всем ехать зимой в Давос кататься на горных лыжах.

— Чему ты радуешься? — спросил его Леня.

— Считай, что я так нервничаю, — ответил Андрей, — так же, как ты переносицу теребишь.

— Я просто линзы наконец вставил, — очень серьезно ответил Леня, — а привычка осталась.

— Замена счастию, — заметил Альперович и отошел к бару.

— Я бы на его месте не так уж и радовался, — заметил Рома, — когда Володя меня разоружил, я как раз подумал, что хороший был бы ход, если бы в конце ужина сюда вошли его ребята с автоматами и просто всех нас перестреляли бы. Представляешь, сколько в бизнесе мест освободилось бы.

— Ну, — сказал Поручик, — мы же не бандиты все-таки.

— А кто мы? — спросил Рома

— Ну, мы… мы — друзья.

— Какие вы друзья, мальчики, — сказал Лера, — вы же вечные конкуренты.

Сегодня она была одета совсем по-московски — в черные джинсы и черную рубашку. Вся московская богема, знакомая Антону по Петлюре, одевалась в черное, но сегодня на Лере этот цвет смотрелся цветом траура.

— Почему мы — конкуренты? — спросил Поручик.

— Потому что я вас со школы знаю. Вы же все время хуями мерились.

— Никогда, — захохотал Поручик, — никогда мы не мерились. Ромка не даст соврать.

— Идиот, — сказала Лера и чуть дотронулась до его локтя кончиками пальцев. Ногти на них были по-прежнему ненакрашены, и Антон подумал, что сегодня им бы пошел черный цвет, — я имела в виду в переносном смысле. Кто круче.

— Выше нас только небо, круче нас только яйца, — привычно сказал Поручик.

— Я имею в виду, что для мужчины очень важен количественный критерий. У кого длиннее член, кто быстрее всех написал контрольную, кто больше женщин трахнул, кто больше денег заработал, у кого машина быстрее…

— А разве у женщин не так? — пожал плечами Рома. — Можно подумать Женя не различала, когда денег много, а когда — мало.

— Это — совсем другое, — сказала Лера, — для женщины деньги — это конкретные вещи, которые можно купить. А для мужчины деньги — это форма абстрактной идеи.

«Тогда, наверное, я женщина», — подумал Антон и в этот момент раздался голос Белова:

— Ну, кажется, все собрались? Тогда — начнем.

Они расселись за стол. Первым заговорил Альперович:

— Скажи, Володя, зачем ты нас собрал здесь?

Белов встал и оглядел собравшихся. Сейчас он как никогда напоминал комсомольского босса, каким он был в годы своей школьной юности. Он стоял с таким видом, словно собирался открыть собрание маленькой ячейки.

— Настало время со всем разобраться, — сказал он. — И у меня появились новые данные, которые, собственно, и позволят мне сегодня назвать убийцу Жени.

— И, конечно, это один из нас, — сказал Альперович.

— Да.

— Прекрасно, — и Андрей откинулся на спинку кресла, всем своим видом показывая: «ну, расскажи нам, а я послушаю».

— Как вы уже все знаете, — начала Володя, — на самом деле смерть Жени наступила не от отравления ЛСД, а от аллергического шока на пенициллин, которым была пропитана эта так называемая «марка». Все мы знали, что у нее аллергия, и любой из нас мог изготовить эту марку, чтобы убить ее. Но убийца поступил иначе. Он купил настоящую марку, пропитал ее раствором пенициллина и подсунул Жене. Любая экспертиза нашла бы следы ЛСД в организме.

— Любой эксперт знает, что от ЛСД никто не умирает, — сказала Лера, — это же была отправная точка всего расследования.

Антон захотел сказать, что, кажется, это и не пенициллин, но в последний момент передумал. Что это меняло, в конце концов? Обыкновенный яд тоже ведь мог дать любой из них. К тому же, подумал он, я что-то сомневаюсь, что экспертиза найдет ЛСД в организме… попробуй найди 400 микрограмм.

— Помолчи, пожалуйста, — сказал Белов, — я знаю, что говорю. Дело в том, что Антону удалось найти торговца наркотиками, который продал убийце марку. Я допросил его, и он назвал мне имя человека, который купил у него марку.

«Когда он успел? Ведь я рассказал ему про Зубова только после того, как его убили. Или он узнал о Зубове от кого-то еще? Или же он сам знал Зубова?» — все эти мысли стремительно пронеслись у Антона в голове в ту секунду, которая разделяла последние слова Владимира и выкрик Нордмана. Вскочив, Поручик заорал:

— Перестань нас разводить! Что значит «Антон нашел торговца и тот сказал»? Все это могло быть подстроено с самого начала! Антон подставляет какого-то своего приятеля, а тот называет то имя, которое нужно назвать. Остается только узнать, кто заплатил Антону за то, чтобы тот…

— Мне никто не платил, — крикнул Антон, — Владимир попросил меня найти дилера, и я нашел его!

В этот момент он в самом деле верил, что нашел Зубова и доказал, что именно он и был тем, кто продал марку убийце Жени.

— И кто же был тот дилер? — крикнул Альперович, пытаясь перекричать Поручика, который орал Белову: «Володька, прекрати разводить нас как лохов!»

— Его звали Дима Зубов, — сказал Антон, вставая.

— И как же ты докажешь, что, то, что он сказал — это правда? — спросил молчавший до того момента Роман.

— Мне он ничего не говорил, — сказал Антон, — он с Владимиром разговаривал. Но я знаю, кто был тот человек, который покупал у него кислоту.

Взглянув в этот момент на Белова, Антон увидел, как что-то дернулось в его лице, и отчетливо понял, что Белов блефовал. Он никогда не встречался с Зубовым и никогда не беседовал с ним. Точно так же, как Антон, он уверовал в связь убийства дилера со смертью Жени и, преследуя какие-то свои цели, разыграл весь этот спектакль.

— Твое знание, — медленно сказал Роман, — не стоит выеденного гроша. Потому что я скажу тебе, как было дело.

— Ну, скажи, — ответил Антон, почувствовав внезапную радость, что ему не придется закладывать Леню Онтипенко.

Роман встал. Стоя, он как раз оказался одного роста с Беловым.

— Лерка приехала сюда из Англии и сразу поняла весь расклад. Она видела, что мы с Женькой живем как бойцовый кот с течной сукой и посчитала, что случись что, легко займет ее место. И тогда она провернула все это дело с маркой, а потом снюхалась с тобой, чтобы ты помог ей замести следы.

— Что значит «снюхалась»? — спросил Поручик.

— «Снюхалась», Боренька, значит, вероятно, «еблась». Или не еблась, я им свечку не держал. Но я тоже не мальчик в таких делах — и видел, как они смотрели друг на друга, когда я встретил их у Петлюры.

— Стрелки переводишь? — спросил Альперович Рому, но Антона уже охватила паника. То, чего он так боялся, случилось. Почему-то он сразу поверил Роману — или, точнее, сразу поверил, что все поверили ему. Как и положено, круг замкнулся и убийцей оказывался первый же подозреваемый. А он, Антон, оказывался крайним, слепым орудием преступления. Оставалось только сопротивляться до последнего.

— Во-первых, у Петлюры я встретил вас, а не ты — нас, — сказал Антон.

— А во-вторых? — спросил Белов.

— А во-вторых, — раздался голос Лени, — марку сюда принес я.

Он тоже встал, свесив живот над столом, и теперь только Лера и Альперович продолжали сидеть.

— Я сделал это, — продолжил Леня, — я привез сюда марку и передал Жене. Я спрятал марку тут, в доме, и написал ей записку, в которой объяснил, как ее найти.

— Это была та самая записка… — начал Антон.

— … да, со стихами про цветик-семицветик и алхимическим знаком ее комнаты. Ты видел ее в день ее смерти, но я ее у тебя забрал и выбросил. Думаю, она и сейчас где-нибудь в комнате валяется.

— Но разве… — начал Антон.

— Но я не хотел убивать ее! — внезапно закричал Леня, — я не хотел этого. Я ее любил! Мы любили друг друга! Я думал, что это поможет ей уйти. Даст ей энергию, которой ей так не хватало.

— Ну вот, — сказал Роман, садясь, — двумя тайнами меньше. Теперь мы знаем, кто был ее любовником и кто ее убил.

— Что я был ее любовником, знала каждая собака! — закричал Леня, — только ты, как последний мудак, до сих пор думал, что она тебе верна.

Роман снова вскочил.

— Я думал, что она мне верна? Я думал, что она спит с вами всеми по очереди! Потому что она была последней блядью всю свою жизнь…

— Не смей о ней так говорить, — крикнул Леня и, вдруг, развернувшись, бросился прочь. Антону показалось, что он заплакал.

— Действительно, — сказал Альперович, беря Рому за руку, — не надо о ней так говорить. Она уже умерла, а мы все ее любили.

— Это я уже заметил, — буркнул Рома и сел.

— И что мы будем теперь делать? — спросил Альперович, обращаясь ко всем, но прежде всего — к Белову.

— Сейчас Володя позвонит в колокольчик и поднимутся братки со стволами, чтобы грохнуть Ленечку, — сказал Поручик, и в этот момент Антон почему-то подумал о чекистких подвалах и призраках мертвых чекистов, которые по звонку появляются, держа наготове свои маузеры — или что у них там было?

— Ну, мы же говорили, — сказала Лера, — виновный должен уйти…

— Когда я говорил «должен уйти», я имел в виду, что это был несчастный случай, — сказал Белов.

— Но он же сам сознался, — сказала Лера.

— Когда его к стенке приперли.

— Если уж на то пошло, то к стенке приперли Леру, — сказал Поручик.

— Меня? — крикнула ему Лера, — Я вообще тут не при чем. Это все ваши мужские игры во власть. Дать женщине наркотик, чтобы подчинить ее своей воле! Можно ли придумать лучшую метафору…

Громкий выстрел прервал ее речь.

Седьмой лепесток

— А что значат эти картинки? — спросила Женя

— Понятия не имею, — ответил Белов, — то есть вот этот — это мужской символ, а этот — женский, но что значат остальные — я понятия не имею.

— Это Марс и Венера, — сказала Лера, — а все остальные — это другие планеты. Плюс Солнце и Луна.

— Алхимическая символика, — сказал Альперович и добавил, повернувшись к Белову, — я же говорил, что первый хозяин был масоном.

— Масоны — это круто, — сказал Нордман, — мы, жиды, их всегда высоко ценили. Так что, Володька, и ты наконец-то причастился.

— Ну, спасибо, — ответил Белов и еще раз оглядел собравшихся, — выбирайте себе комнаты, друзья.

— Сначала — дамы, — сказал вежливый Альперович

— И не подумаю, — сказала Лера, — это сексизм, твое «ladies first».

— А я возьму вон ту, — откликнулась Женя, — со значком, похожим на букву h.

— Сатурн, — пояснила Лера, — он же — Кронос, если я ничего не путаю.

Роман криво усмехнулся.

— Я, пожалуй, возьму ту, — и он показал в противоположную сторону.

— Вы разве не вместе? — спросил Белов.

— Разве нет, — ответила Женя.

Интересно, — подумала она, — он помнит, как мы трахались с ним в подъезде, когда Брежнев умер? Или забыл? Она посмотрела на Володю: за прошедшие годы он стал больше — не столько раздался в плечах, сколько стал более грузным и тяжелым. Вероятно, так приходит к мужчинам старость.

— Мы с Леней возьмем соседние, — сказал Альперович, — как раз между Женькой и Ромкой, — будем по ночам пугать друг друга стуком в стену, как граф Монте-Кристо.

— Тренироваться перед тюрягой? — хохотнул Поручик, — я себе тогда возьму с яйцеклеткой. Авось приманю кого-нибудь, — и он, подкрутив воображаемый ус, кинул взгляд в сторону Женьки с Лерой.

— Белову, — сказала Лера, — надо отдать Марс.

— Почему? — спросил Белов.

— Фаллический символ, — и Лера изобразила рукой в воздухе круг со стрелой, — разве не видишь? Хуй, говоря по-нашему. А у кого власть — у того и хуй всех длинней. Это и называется фаллоцентризм. А ты сегодня у нас хозяин, так что и власть за тобой.

— Марс так Марс, — пожал плечами Белов, — мне, собственно, все равно. Пошли, что ли?

Едва только увидев знак Сатурна, Женя поняла, что предчувствия не обманули ее. Точно такой же был нарисован на маленьком листке бумаги, лежавшем в ее сумке — листочке, который с многозначительной миной Леня сунул ей в карман при последней встрече.

— Последний лепесток, — прошептал он и она сразу поняла.

Это было их игрой — потому что они всегда помнили, что именно шестой лепесток, оторванный на пригласительном билете клуба «Полет», и свел их впервые. Леня жалел, что не может подарить Жене еще одно кольцо — но зато при каждом удобном случае дарил ей букеты цветов, где среди роскошных роз пряталась одинокая маргаритка с единственным оставшимся лепестком.

— Боря, — сказала она Нордману, — помоги мне закатить чемодан в комнату.

— Не вопрос, мадам, — и легко подхватив увесистый женин «самсонит», Нордман пошел к ее комнате.

Оставшись одна, Женя развернула записку еще раз: внизу был написан знакомый стишок из старой сказки, а наверху нарисован знак, похожий на букву h, под ним — стилизованное изображение окна, стрелочка вбок с цифрой 5 и вниз с цифрой 3. Потом стоял крестик, как на старых, из детства, пиратских картах.

Женя задумчиво подошла к окну и выглянула вниз. Большой двор, семь иномарок, как спинки жуков. Какой-то парень с рюкзаком входит в ворота. Она перевела взгляд на стену, сложенную из крупных — не чета нынешним — кирпичей. Пять вбок и три вниз. Женя постучала по камню коленкой, закованной в лайкру чулка, потом пожала плечами и присела. Потыкала пальцами в углы камня, успела подумать «что за глупость», как вдруг кирпич поддался и плавно повернулся, открывая тайник.

Почти одновременно за спиной заскрипела дверь, и Женька спешно вернула камень на место. Она обернулась — на пороге стоял Рома.

— Что тебе надо, — спросила она, поднимаясь.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказал он.

— Нам не о чем разговаривать.

— Послушай, — он сел на неудобный резной стул в углу комнаты, — что мы изводим друг друга? Я же люблю тебя.

Женя передернула плечами и красиво замерла на фоне окна, сжимая в кулаке записку от своего любовника и стараясь прикрыть тайник в стене.

— Мы вместе уже пять лет, все эти годы я старался быть тебе хорошим мужем, я не изменял тебе, не жалел денег, делал для тебя все. Ты только посмотри, кем ты стала! Я ввел тебя в бизнес, я купил тебе роскошную машину, я показал тебе весь мир, в конце концов! А в ответ я прошу всего ничего — нормального отношения.

Он поднялся.

— Ты же знаешь: я люблю тебя.

Рома сделал шаг к ней и тут же, словно дожидаясь этого, Женя закричала:

— Не приближайся! Не смей меня трогать!

Она выставила вперед руки и отшатнулась к окну. В глубине души она представляла себя со стороны и думала, что никогда она не была так прекрасна, как в этот момент.

Рома замер на месте.

— Вспомни, как все начиналось, — продолжал он, — Володькина свадьба, цветик-семицветик, кольцо, что я тебе подарил. У нас еще осталось три лепестка.

— Ничего у нас не осталось! — закричала Женя, — у нас все кончено! Разве ты не понимаешь — все кончено!

Она заплакала, и продолжая рыдать, кричала на него:

— Лепестков больше не осталось! У нас ничего больше нет — и быть не могло! Я проебала на тебя всю свою жизнь! Забери свое поганое кольцо — и она начала сдирать с пальца бриллиантовый перстень, стараясь не выронить зажатую в руке записку, — забери все, что подарил! Машину, квартиру, все забери! Ничего мне не надо!

На секунду она вспомнила гром за окном, грустного Альперовича, барабанящего пальцами по столу в такт песне Ветлицкой, но в этот момент, наконец, сорвала с пальца кольцо и швырнула Роме в лицо. Сверкнув, оно покатилось куда-то под кровать.

— Что ты делаешь, Женя? — крикнул Рома и попытался обнять ее. Она ударила его по лицу, сначала один раз, потом другой, не переставая плакать, и в самом деле все больше и больше веря, что именно он погубил ее жизнь, свел на нет все обещания, что были даны когда-то, обманул, превратил в истеричку, состарил раньше времени.

— Мне уже четвертый десяток, — кричала она, — я не успокоюсь! У меня уже нет времени!

— Успокойся, — повторял Рома, а она кричала «не смей меня трогать!» и вырывалась.

Внезапно Рома отпустил ее. Резко развернувшись, он пробормотал что-то вроде «Как же ты надоела мне, сука!» — и резко вышел из комнаты.

Женя заперла за ним дверь и снова вернулась к тайнику. Внутри него лежал маленький прозрачный пакетик, а в нем — бумажный квадрат с чем-то, похожим на лепесток. Она сразу поняла, что это.

Впервые Леня рассказал ей об ЛСД несколько месяцев назад. То есть, конечно, она и раньше слышала о наркотиках, даже как-то раз курила травку, но не читала Кастанеды, не знала, что наркотики могут давать силу — думала, это так,пробить на ха-ха, для веселья. И выпить, конечно, все равно лучше. Леня тогда сказал, что Андрей рассказал ему, как это круто, ЛСД, как это может изменить жизнь человека. И еще сказал, что хочет принять вместе с ней, на двоих съесть эту, как она называется,марку. Женя тогда сказала ему, что у них и так слишком много всего «на двоих» и уж если есть — то каждому по отдельности. На этом разговор вроде и кончился, но Леня почему-то решил, что она попросила его ЛСД достать, и несколько раз извинялся, что никак не получается. Тут, видимо, исхитрился — и сунул-таки в тайник, пока Володя водил всех по дому. Ходили они так долго, что за это время можно было не только сунуть марку в тайник, но обратно вынуть ее, выкинуть, найти и снова сунуть — неудивительно, что эта экскурсия совсем измотала ее.

Женя зевнула и сунула пакетик в сумочку. На хуй мне это ЛСД, подумала она, я и без того уже скоро стану алкоголичкой. Женский алкоголизм не лечится, да. Она достала из чемодана бутылку «Бейлиса» и отпила из горлышка. Как они меня все достали, подумала она и пошла в душ.

Утром долго завтракали, мальчик-официант неловко, но старательно подавал еду, потом пошли кататься на володькином моторном катере по реке, распугивая местных рыболовов, потом вернулись в усадьбу и все уже начали пить в ожидании обеда, а Женя зашла к себе переодеться. В черном коктейльном платье она чудо как понравилась себе — но почему-то настроение ухудшалось с каждой минутой. Она не присоединилась к остальным, а поднялась на галерею. Стоя у перил, она глядела на своих одноклассников сверху. Мальчик уже разносил блюда, Поручик был уже пьян и кадрил Леру, Рома сидел мрачнее тучи, а Леня о чем-то шептался с Андреем. Худой, горбящийся Альперович и толстый, нервно поправляющий очки Леня. Всю жизнь рядом. Кем мне приходится ближайший друг моего любовника? Есть ли для этого специальное слово? А я ведь была влюблена в него когда-то.

В этот момент Альперович поднял голову, и их глаза на секунду встретились. Он еще выпил водки, не спеша поднялся, и направился к лестнице. Мысли он мои, что ли, читает? — подумала Женя.

— Скучаешь? — спросил Альперович.

— Нет, просто так стою.

Он стал рядом, словно собираясь обнять ее и не решаясь.

— Вы что, с Ромкой поссорились?

— Я думаю, мы разведемся, — ответила она.

— И зря, — сказал он, — у вас хорошая семья.

— Тоже мне, семьянин, — фыркнула она, — сам-то все не женат.

— Как-то не получается, — сказал он.

Они помолчали.

— Помнишь, как мы в городе тогда смешно встретились? — спросила Женя.

— Ага, — оживился Андрей, — еще в шашлычную эту ходили… в «Хинкальную».

— Я тогда лепесток оторвала, чтобы все вернулось, — сказала она, — ничего не получилось, ты знаешь.

— Надо было что-то другое загадывать, — сказал он, — то, что на самом деле хотелось.

— А что мне тогда хотелось? — спросила она и посмотрела на него сквозь полуопущенные ресницы, чуть повернув голову.

— Не знаю, — сказал Альперович, но голос его чуть дрогнул, — я думаю, каждый получает то, что хочет в любом случае. С цветочками или без.

— Что хочет или что любит? — спросила Женя.

— Или кого любит, — ответил Альперович, опуская руку ей на бедро.

— А ты кого любишь? — она не отстранилась и не придвинулась, словно решив про себя: будь что будет.

— Ты же знаешь, — ответил он, — что я люблю только тебя. Всю жизнь.

В этот момент мальчик-официант пробежал за их спинами, громыхая посудой. Звук словно отрезвил Женю, она бегло поцеловала Альперовича в губы и сказала:

— Пойдем обедать.

— Постой, — он попытался удержать ее.

— Я страшно проголодалась, — сказала она, отстраняя его руку, — и у нас еще много времени впереди.

— Я тебе скажу, что значит быть богатым, — сказал Поручик, наливая водки, — вот когда мы были школьниками и студентами — водка всегда кончалась раньше еды. А теперь — наоборот, — он обвел рукой стол и захохотал.

В самом деле — обед был съеден, а несколько бутылок «Распутина» все еще громоздились в центре стола.

— Я его люблю больше «Абсолюта», — сказал Белов, — во-первых «Абсолют» весь паленый, а во-вторых, «Распутин» — это как-то патриотичней.

— Уоу, уоу, Распутин, Рашн крейзи лав машин, — фальшиво пропел Поручик и подмигнул Жене.

Лера метнула на него быстрый взгляд и сказала:

— Чудесный анекдот мне на днях рассказали. Приходят двое новых русских в автомобильный салон, и один говорит «Посмотри, какой хороший шестисотый мерседес!», а тот подзывает к себе сэйлермэна и выписывает чек. Первый говорит: «Да я сам заплачу», а тот…

Сколько раз так было, подумала Лера, наливая себе еще водки, сколько раз она слышала это «я сам заплачу». Она взглянула на сидящих за столом мужчин. Удивительно, подумала она, Андрей единственный здесь, с кем я не спала.

— Смешно, но брехня, — сказал Андрей. — Мне такие не попадались.

— Не говори так, старик, — сказал Поручик, — ты же сам мне рассказывал, как Смирнов тебе «Rolex» подарил на ровном месте.

Никакого «на ровном месте» не бывает, подумала Женя. Всю жизнь мне мужчины делают подарки, словно ничего не прося взамен. Бриллиантовое колечко, пластмассовый лепесток, бумажку с ЛСД. Но на самом деле и я, и они знают, что полагается взамен.

— Подразумевалось, что взяв эти часы, я буду ему должен, — сказал Андрей, — Так, собственно, и получилось.

— То есть коммерчески осмысленный случай превращается в анекдот только благодаря тому, что утерян контекст, — сказала Лера, — и если бы мы знали, что происходило между ними раньше, мы бы поняли, почему один из них купил другому мерседес… по-научному называется «потлач».

— На «пиздец» похоже, — хохотнул Поручик.

— Заебал уже со своим матом, — отмахнулась Лера и продолжила, — потлач — это форма символического обмена, когда в конкуренции между вождями кланов они обмениваются подарками. И кто больше подарит — тот и круче.

— Каких таких кланов? — спросил Альперович, постукивая пальцами по столу.

— Ну, кажется, племен индейских.

— Мы для этого, — сказал Поручик, — используем женщин: кто ей больше подарит, тот ее и — того-с.

— Вот и я говорю, — согласилась Лера, — вы используете женщин.

Использовал ли меня кто-нибудь? — подумала Женя. Лера говорила ей после своего возвращения из Лондона, что жизнь при богатом муже и без собственных интересов должна быть унизительна. Не отвечать же ей, что у нее собственных интересов — пруд пруди. Вот сидит ее интерес, наливает себе водку, шушукается с Альперовичем, смеется анекдоту. Кто меня использует? Ромка? Леня? Я сама использую их — для денег или для удовольствия. Пожалуй, иногда хотелось бы и самой быть использованной. Чтобы, наконец, расслабиться и плыть по течению. Как когда напивалась первые разы, пока еще не вошло в привычку. Принять ли, что ли, в самом деле, эту марку? Интересно, что будет?

— А если подарков не брать? — спросил Альперович.

— Нельзя, — сказала Лера, — западло. Тогда ты проиграл.

— А если стрелки перевести? Кому-то другому передарить?

— Тоже западло, — вдруг сказал до того молчавший Белов, — я считаю, надо брать, что дают. Нельзя отказываться. Иначе — какой ты вождь? Или там — коммерсант.

Да, она всегда брала, что ей давали. Это точно. Мальчики могли бы ею гордиться. Она, на свой манер, тоже неплохой коммерсант. Понять бы только, что она продает. Вряд ли — свое тело.

Женя встала и прошла через весь зал к стереосистеме. Пусть все любуются, подумала она. Тридцатник, а фигура как у двадцатилетней. Она включила музыку.

— О! Молодость-молодость! — заорал Поручик, — членом туда, членом сюда. Бони эМ и АББА.

— Пойдемте танцевать, — закричала Женя, перекрикивая ностальгическую музыку.

— Хороший я диск заначил, а? — кричал Белов.

Звук чуть приглушили, чтобы не мешать разговору.

Поручик обнял Лерку, и они стали танцевать. Боже мой, подумала Женя, почему так? Почему Лерка всегда в центре внимания? Ведь еще со школы… а теперь посмотреть на нее — что осталось? Она чувствовала, что настроение стремительно портится.

— У меня все — по высшему разряду, — кричал пьяный Белов, — что дом, что музыка.

— У тебя отличный дом! — крикнула Лера.

— Скажи спасибо Альперовичу! Его находка!

— А почему сам не взял? — спросил Роман.

— Зачем мне? — ответил Андрей, — у меня нет гигантомании. Мне бы чего поменьше.

— Восемнадцатый век, не хуй собачий! Красота! — кричал Белов. — Главное — подоконники широкие.

Все-таки помнит, подумала Женька. Подоконники широкие! Смешно вспомнить. Сколько нам лет тогда было? Тогда еще Брежнев умер — кто мог знать, что будет дальше.

Заиграл «One Way Ticket», и Поручик, отлепишвись от Леры, заорал, подпрыгивая и размахивая руками:

— Ромка, помнишь новогоднюю дискотеку?

А что там было на новогодней дискотеке? — подумала Женька. Уже и не вспомнить. Напились? Трахнули Лерку? Или, напротив, Таньку из «Б» класса? Боже мой, это же было полжизни назад.

Белов запел:

Синий, синий иней лег на провода

В небе темно-синем синяя звезда

Только в небе, в небе темно-синем.

УУУУ…

А Поручик не в такт подпел:

УУУУ… Пиздец!

Билет в один конец!

Пиздец, подумала Женька. Как я устала от всего. Одна и та же музыка полжизни, одни и те же шутки, одни и те же мужчины. Надо что-то сделать.

Она вернулась к своему стулу, открыла сумочку и вынула оттуда прозрачный конверт. Маленький клочок бумаги, в самом деле — как лепесток. Даже рисунок похож. Что она увидит сейчас? Андрей говорил Леньке, что это самый лучший способ измениться.

Внезапно почувствовала приступ решимости, словно перед прыжком в воду, словно перед первым самостоятельным поступком в жизни.

— Эй, — крикнула она, — смотрите! Я сейчас приму ЛСД.

Все замерли. Глаза снова были прикованы к ней. Она с удовольствием видела, как с лиц сбегает выражение делано-беззаботного веселья. Теперь они вновь стали разные: Белов смотрел с недоумением, Леня — с восторгом, Рома — с раздражением, Андрей — с ужасом, а Лерка — с одобрением.

Она быстро пробормотала стишок (… возвращайсясделавкруг…) и крикнула:

— Это мой последний лепесток!

— А с ума ты сейчас не сойдешь? — спросил Белов.

Хотела бы я знать, подумала Женя.

— Вряд ли, — ответила Лера, — говорят, здоровым людям это только полезно. Да и доза небольшая.

Женя высунула язык и положила на него бумажку. У нее успела мелькнуть мысль, что желание-то она забыла загадать! Что же попросить, господи Боже мой! Чего-то, о чем она забывала все эти годы, что-то самое сокровенное, настоящее, главное! Что-то не про деньги, не про приключения, не про удачу. Может быть — про несбывшуюся любовь? Тут она заметила, что Альперович с искаженным лицом метнулся к ней, но внезапно все закружилось и только припев One Way Ticket навязчиво звучал в ушах, пока перед глазами проносились разрозненные картины: две девочки у телевизора, луна в проеме окна, бритая голова Володьки Белова, колечко с цветком, чучело орла над прилавком, самолет посреди дискотеки, а потом все закружилось, и она поняла, что значит билет в один конец, и поняла, что круг сделан, и пора бы вернуться. Но в этот миг ее тело коснулось земли, а душа взлетела ввысь, навстречу семи неведомым существам с нерусскими именами.

Словно эхо выстрела Поручик сказал «Ах, блядь!». Альперович вскочил, опрокинув стул, а Белов неожиданно резко выхватил откуда-то из подмышки пистолет и замер, не зная, куда его направить. Лера первая взбежала по лестнице, и ее крик словно придал сил находившимся внизу. Через мгновение все уже толпились в жениной комнате. Леня лежал на полу, рука его сжимала пистолет, кровь, пульсируя, вытекала из дыры в черепе.

— Что говорят-то в таких случаях? — пробормотал Поручик.

— Ashes to ashes, прах к праху, — ответил Альперович, — впрочем, я не знаю.

Он пожал плечами и отошел в сторону.

— Блядь, — сказал Роман, — это я все…

— Откуда он взял пистолет? — спросил Белов, вынимая оружие из мертвой руки Лени.

— Не трогай! — крикнула Лера, — милиция же…

— Мы не будем вызывать милицию, — сказал Владимир, — как-нибудь уж сами разберемся.

— Ты уже однажды это говорил, — крикнул Поручик, — и вот результат.

— Здесь был тайник, — сказал Роман, — ты знал об этом?

Он показал на отверстие в дальнем конце комнаты, у самого окна. Камень был вынут из стены, открыв небольшую нишу.

— Нет, — сказал Белов.

«Совсем уже какой-то „Граф Монте-Кристо“, — подумал Антон. Он оказался ближе других к тайнику. Внутри лежала записка — та самая, которую он тщетно искал в прошлый свой приезд. Теперь ее смысл был абсолютно ясен: под уже знакомым стишком (лишь коснешься ты земли, быть по-моему вели) был нарисован знак Сатурна, изображение окна и изогнутая стрелочка с цифрами 3 и 5. Три кирпича вниз и пять вбок, так оно и было.