По наследству от Герасименко бойцы кодировались у Каминского карандашиками.
      Батальон Каминского, захватив четырнадцать домов, понес потери и стал выдыхаться.
      Надо было немедленно помочь ему и развить достигнутый успех. Это сделал сам командир полка без моего вмешательства. Он ввел в бой свой второй эшелон - батальон Седячко.
      Последовал удар и с востока батальоном Балабанова, который вместе с пушками ворвался в центр Вeретейки.
      Никакие ожесточенные контратаки гитлеровцев не могли уже исправить положения - судьба Всретейки была решена. К утру наши войска полностью уничтожили веретейский гарнизон.
      Под ударами соседних частей не выдержала и Пола. Остатки разбитой немецкой дивизии предстояло уничтожить на рокаде западнее Веретейки, в опорных пунктах Херенки, Тополево, Горчицы. Сюда и направились части дивизии.
      Новгородский полк получил задачу овладеть Херенками, затем, развернувшись на юг, захватить Тополево и выйти на берег реки Пола на соединение с частями южной ударной группы.
      Казанский полк повел наступление на юго-запад с задачей овладеть Подбело и Горчицы.
      Лучше всех со своей задачей справился Новгородский полк. Сломив ожесточенное сопротивление врага в лесу западнее Веретейки и захватив там склады с продовольствием и боеприпасами, он вышел на подступы к Херенкам. Гитлеровцы, почувствовав приближение советских войск, заперли пленных в колхозном сарае, а также в бане и подожгли.
      В разгар боя из объятых пламенем построек неслись душераздирающие крики и мольбы о помощи. Когда новгородцы захватили Херeнки, враг уже сделал свое подлое дело.
      Рядами лежали на снегу обуглившиеся трупы, и каждый боец, проходя мимо, невольно срывал с головы шапку и клялся отомстить врагу.
      Взволнованные трагической гибелью советских людей и охваченные благородной яростью, бойцы стремительно рвались вперед: батальон Крелина на Тополево, батальон Балабанова -правее, на высоту 49,4.
      Ни огонь, ни снежный вал, опоясывавший Тополево, не смогли сдержать натиска. Отрадно было наблюдать, как дружно и самоотверженно управляли своими подразделениями командир и комиссар полка.
      Черепанова и батальонного комиссара Егорова я застал на временном НП по дороге из Херенок на Тополево. Цепи по заснеженному полю продвигались к Тополеву, а командир и комиссар в широких полушубках, с расстегнутыми белыми воротниками, в больших валенках спорили у телефона. Жестикулируя, они то поднимались со снега, то вновь опускались, наклоняясь к телефонному аппарату.
      - Ты, комиссар, побудь немного у телефона, а я побегу вперед, говорил Черепанов.
      - Нет, лучше я побегу, а ты побудь здесь, - возражал Егоров.
      - Не будем торговаться, посиди, а я побежал. И Черепанов вскакивал и бежал к цепям. Егоров, выждав немного, пока цепи продвинутся, снимал аппарат и вместе с телефонистами, прокладывавшими кабель, догонял Черепанова.
      На новом месте опять начинался спор - кому быть впереди.
      - Теперь ты, командир, посиди, а я побегу к людям, - говорил Егоров.
      - Стой! Стой!-кричал ему вдогонку Черепанов, но Егоров продолжал удаляться.
      Тогда Черепанов в свою очередь, выждав немного, переносил телефон и догонял комиссара.
      Новое командование Новгородского полка резко отличалось от старого своей подвижностью, настойчивостью, умением появляться среди бойцов в самые ответственные минуты. Это радовало меня - мы не ошиблись, выдвинув Черепанова и Егорова.
      Боевое возбуждение наступающих передавалось всем: и телефонистам, и посыльным, и ездовым. Каждому хотелось как можно скорее овладеть последними опорными пунктами врага и соединиться с частями, действующими с юга.
      Еще один бросок - пехота стремительно преодолевает снежный вал и врывается в Тополево. На окраине села, в старинном тенистом парке с аллеями из вековых лип, в бункерах с обшитыми тесом стенами и красивой раскладной мебелью располагался штаб немецкого полка. Поспешно удирая, гитлеровцы не смогли вывезти ни роскошной мебели, ни даже штабных документов.
      В Тополево Новгородский полк захватил пленных, оружие, тяжелую батарею и два портфеля со штабной перепиской и картами.
      Развивая успех, батальон Балабанова спустился с высоты 49,4 на восточный берег Полы, овладел Кошелево и вошел в соприкосновение с пехотой и лыжниками 1-го гвардейского стрелкового корпуса, занявшими к этому времени Черный Ручей и Чапово. В этот же день (20 февраля) произошло соединение южной ударной группировки 34-й армии с частями того же гвардейского корпуса в районе Залучье.
      Так, после многодневных напряженных боев сомкнулись клещи вокруг демянской группировки врага.
      На огромном пространстве, достигавшем 2300 квадратных километров, были окружены основные силы 16-й немецкий армии общей численностью в 60-70 тысяч человек с разнообразной военной техникой и крупной базой снабжения в Демянске{4}.
      Было приятно и радостно сознавать, что в решении столь важной задачи есть доля и нашей дивизии, что напряженный ратный труд и пролитая кровь не пропали даром.
      * * *
      Вечером Шабанов позвонил мне в Казанский полк, где я в то время находился, и попросил приехать в штаб. Оказалось, что Шабанов получил новое назначение - начальником политотдела армии генерала Морозова.
      Расставаться с Шабановым было очень грустно. Нас сдружила с ним совместная служба на Дальнем Востоке и особенно боевая жизнь с ее неисчислимыми трудностями и мимолетными радостями.
      Мы проговорили почти всю ночь. Потолковали обо всем: о положении в стране и на фронтах, о наших делах и о наших людях.
      Радовало то, что начинал нарастать перелом и в стране и у нас на фронте. Советская Армия, измотав врага в оборонительных сражениях, получила возможность перейти в наступление на главных участках громадного фронта. Она нанесла удары под Ростовом-на-Дону, пол Тихвином, в Крыму и под Москвой. Советские войска освободили Московскую и Тульскую области, десятки городов и сотни сел других областей. Успешно развивалось наступление и на нашем фронте.
      Вспомнили мы в эту ночь и о своих семьях.
      ...Шабанов достает из кармана гимнастерки листок. На нем цветными карандашами нарисованы два танка и два самолета с большими красными звездами. Под танками надпись кривыми буквами: "Папы и дяди".
      - Ада прислала, - говорит Шабанов.
      Передо мной сразу возникает милый образ белокурой четырехлетней девочки, дочери Шабанова.
      - Что пишут? - спрашиваю я у комиссара. - Все ли благополучно дома?
      - Как видишь: живут, весточки шлют с самолетами и танками. Совсем неплохо.
      - Все там же?
      - Да, на старом месте, в Ленинск-Кузнецком. А как твои? Им, наверное, труднее. У твоей на руках трое маленьких, а у моей - одна Ада.
      Шабанов знает, что моя семья из Воронежа была эвакуирована за Волгу, в Питерку. Всю осень она жила там, а потом связь вдруг прервалась. Долго беспокоился я, не имея сведений, но недавно стал получать письма уже из Пензы.
      День на командном пункте начался, как всегда: были подведены итоги за ночь, послано донесение в штаб армии, подтверждены частям боевые задачи и установлен контроль за их исполнением.
      Пока адъютант готовил завтрак, мы с Шабановым, выскочив на мороз, проделали зарядку и начали умываться ледяной водой.
      - Даниил Оскарович! Ждем завтракать - окликнул я начальника штаба, выглянувшего из своего блиндажа.
      С новым начальником штаба нам, как говорится, повезло. Майор Вольфенгаген, назначенный на место комбрига Корчица, оказался не только хорошим начальником, но и прекрасным товарищем, интересным, остроумным собеседником.
      Как ни старались мы растянуть завтрак, во время которого Даниил Оскарович развлекал нас шутками, наступила пора прощания.
      Крепко пожав друг другу руки и расцеловавшись, расстались мы с Шабановым.
      * * *
      Не затихая, шли бои на ближних подступах к Старой Руссе. Все дальше на запад, к берегам Порусьи и Полисти, удалялись они от окруженной демянской группировки противника. Их вели соседние с нами армии, образуя по отношению к окруженной группировке внешний обвод фронта.
      Главные усилия 34-й армии были сосредоточены на внутреннем обводе, на сжимании кольца вокруг окруженных немецких соединений. Перед армией стояла сложная и ответственная задача - как можно скорее покончить с окруженным врагом. Однако сил а армии для этого было явно недостаточно. По количеству войск и боевой техники она уступала врагу. Растянутая на огромном фронте и по-прежнему скованная обороной в своем центре, армия имела свободный маневр только флангами.
      Наша дивизия, действовавшая на крайнем правом фланге армии, после трехдневных безуспешных боев за Горчицы получила новую задачу. Сделав поворот налево, она в течение одной ночи пересекла ближайший тыл соседней, только что вступившей в бой дивизии и вышла в новый район: Свинорой, Пожалеево, Кузьминское. Отсюда дивизии предстояло наступать в юго-восточном направлении - на Вязовку. От Свинороя до Вязовки десять километров. Расстояние небольшое, но на пути лежали три опорных пункта: Норы, Лялино и Горбы, которые надо было взять.
      Наступление развернулось вдоль двух лесных дорог, идущих почти параллельно. Расстояние между этими дорогами -один - два километра. Правую дорогу преграждали Лялино и Горбы, левую - Норы.
      Построившись в два эшелона - в голове Новгородский полк, а за ним Казанский - дивизия в первых числах марта приступила к выполнению своей новой задачи.
      Командный пункт переместился в лес восточное Свинороя.
      Опорным пунктом Норы Новгородский полк овладел с ходу, а за Лялино и Горбы бои велись несколько дней, причем каждый бой имел свои особенности и свои поучительные стороны.
      Лялино - небольшой населенный пункт всего в пятнадцать дворов, расположенный на крутом холме. Одна сторона холма, удаленная от нас, покрыта лесом, другая, обращенная к нам, открытая, заснеженная. Скат крутой, снег глубокий, и добраться до вершины нелегко.
      Лялинский холм сковал наши действия. Пройти мимо него без потерь нельзя ни днем ни ночью.
      Первая атака Лялино ограниченными силами успеха не принесла.
      Вторично Лялино атаковал весь полк, усиленный батареей гвардейских минометов.
      За полчаса до начала атаки я приехал на НП Черепанова. После короткой артподготовки и залпа гвардейских минометов пехота по глубокому снегу начала карабкаться на холм. Подъем оказался трудным, но вначале все шло хорошо. Цель была уже близка. До вершины и населенного пункта оставалось метров двести. Противник молчал. Наша артиллерия перенесла огонь на обратные скаты.
      И вот тут-то враг заговорил. Он обрушил на наши цепи шквал огня, сковал их и заставил зарыться в снег.
      Всякие попытки подняться и продвинуться вперед хотя бы на несколько метров вызывали повторный шквал.
      Атака захлебнулась. Мало-помалу пехоте пришлось отползти обратно. Без подавления огня об успехе нечего было и думать. Повторные лобовые атаки обрекались на провал, и мы тут же отказались от них. Нужен был новый тактический прием, еще не известный противнику.
      До самого вечера лазили мы с командиром полка по снегу, стараясь нащупать в обороне врага слабое место и найти наиболее подходящее решение.
      Слабым местом у Лялино оказался левый стык с соседним опорным пунктом. Хотя днем стык обеспечивался пулеметным огнем, а ночью патрулировался еще и дозорами, все же он был наиболее уязвим.
      Сюда мы и решили направить резервную роту лыжников под командованием лейтенанта Зуева.
      В целом план ночной атаки был следующий. К 3.00 рота лыжников проникает в тыл противника и занимает исходное положение для атаки на обратных лесистых скатах холма. В это время пехота, оставаясь на обращенных к нам скатах, открывает огонь из всех видов оружия и после сигнала "две ракеты" кричит "ура", но в атаку не переходит.
      Предполагалось, что, услышав крики "ура", противник займет свои окопы и изготовится к отражению атаки с фронта. В это время гитлеровцам будет нанесен внезапный удар с тыла, который и обеспечит успех.
      Главная роль в плане отводилась роте лыжников. Ей предстояло совершить сложный и опасный маневр.
      От командира роты и всего личного состава требовались исключительная выдержка, выносливость и отвага. От того, как они справятся со своей задачей, зависел успех всего ночного боя.
      С ротой в качестве проводников направили группу разведчиков, проводивших ранее разведку стыка.
      Ночная атака явилась для лялинского гарнизона полной неожиданностью. Опорный пункт был взят в 15 - 20 минут и с незначительными потерями. Нами было захвачено все тяжелое оружие пехоты и свыше ста пленных.
      После взятия Лялино Новгородский полк двинулся по лесной дороге к Вязовке.
      Казанский полк в это время вел бой за Горбы. Бой вначале развернулся неблагоприятно для наших войск. Докладывая об этом, майор Саксеев нервничал - он не был уверен в успехе.
      Захватив с собой своего старого адъютанта - старшего лейтенанта Федю Черепанова и нового - лейтенанта Пестрецова, я поехал к Саксееву.
      Замену адъютанта я произвел перед началом наступательных боев. Черепанов настойчиво просил меня перевести его в оперативный отдел. Он мечтал приобрести боевой опыт оперативного работника и поступить в военную академию.
      ...Лошади рванули с места, заскрипели полозья, морозный ветер обжег лицо. Кутаясь в меховые воротники полушубков и отворачиваясь от резкого ветра, мы долго молчим, занятые каждый своими мыслями.
      Неожиданно Федя Черепанов спрашивает:
      - Товарищ полковник, что слышно о Герусове?
      - Ничего не знаю. Надо бы запросить Карельский полк - своим-то однополчанам он, наверное, пишет.
      Вот уже два месяца, как майора Герусова направили на учебу в Военную академию имени Фрунзе.
      - А чего там запрашивать? - говорит Черепанову Пестрецов. - Скоро весна. Болота наши раскиснут, бои затихнут, тогда и ты можешь поехать и встретиться в академии с Герусовым.
      - При чем тут бои? - возражает Федя. - Разве набор в академию от боев зависит?
      - А как же! - говорит Пестрецов. - Учатся во время передышек, а во время боев какая же учеба?
      - Эх, ты! Тюфяк! - смеется Федя. - Академия, брат, от боев не зависит. У нее свои планы, свои бои.
      - Ну а если знаешь, то чего же спрашиваешь? - обидчиво говорит Пестрецов и отворачивается.
      - Не сердись! - дружески обнимает его Федя Черепанов.-Поедем вместе! Попросим комдива - он обоих отпустит.
      - В добрый час! - говорю я. -Хорошие намерения всегда готов поддержать.
      - Вот видишь? Поедем!
      - Тебе-то хорошо. Ты среднее образование имеешь, военное училище окончил, а у меня только семилетка да стаж старшины мирного времени, печально говорит Пестрецов. - Куда уж мне...
      - Ничего, лишь бы захотелось! - не унимается Черепанов. - В наше время горы можно свернуть. Правда, товарищ полковник?
      - Правда? При желании все можно сделать.
      Тррах-ра-рах! Та-та... Та-та... Та...-неожиданно раздается где-то совсем близко.
      - Вот тебе и академия! Приехали! - задорно говорит Черепанов.
      Мы приближались к командному пункту Казанского полка, и противник "салютовал" нам из Горбов.
      Командир полка коротко доложил мне обстановку и повел на местность, на подступы к Горбам. Вместе с нами на рекогносцировку направился командир поддерживающего дивизиона. Туда же должны были подойти и командиры батальонов.
      В Горбах около двадцати дворов, разбросанных на пяти - шести небольших плоских холмах. Вздыбившись на ровной лесной поляне, холмы эти действительно напоминают чем-то горбы. Возможно, это сходство и обусловило название населенного пункта.
      Со всех сторон Горбы окружены лесом. Только две дороги связывают их с внешним миром: одна, которая идет на север, на Лялино, другая - на юг, на Ольховец и Вязовку.
      Полк обложил Горбы с трех сторон: с востока - батальон Седячко, с севера - батальон Каминского, с северо-запада - третий батальон. Пехота расположилась на опушках и блокировала всю поляну. Оба выхода из Горбов перехвачены: северный - Каминским, южный - Седячко. Дорогу на Ольховец седлала третья рота лейтенанта Гришина.
      Так обрисовал мне обстановку командир полка.
      - Вы отсюда атаковывали? - спросил я у него, показывая на чуть заметные следы на снегу.
      - Да. товарищ полковник. Пехота почти вплотную подошла к населенному пункту, а затем вынуждена была отойти в исходное положение.
      - Получают ли Горбы откуда-либо помощь?
      - Нет. Мы считаем, что гарнизон полностью изолирован, - уверенно ответил Саксеев.
      - Разрешите, товарищ полковник! - обратился ко мне командир дивизиона. До этого он слушал молча и в разговор не вмешивался.
      - Вы не согласны с командиром полка? - спросил я у него.
      - Согласен, но... имеются новые данные, разрешите доложить?
      Мы с удивлением посмотрели на капитана. А он продолжал: - Сегодня в предутренних сумерках мои наблюдатели обнаружили подводу, которая двигалась из Горбов на Вязовку. Была ли она с грузом или то были легковые сани разведчики не рассмотрели.
      - Как же так? У вас одни сведения, у командира дивизиона другие, кому же верить? - спросил я у Саксеева.
      - Впервые слышу, - пожал он плечами.
      - А Седячко действительно седлает дорогу на Вязовку?
      - У меня имеется его донесение и схема. По схеме дорогу седлает его левофланговая рота. Лично не проверял.
      - Проверять все не обязательно самому, надо было послать командира штаба.
      - Товарищ полковник! - обратился ко мне снова командир дивизиона. Позвольте пробежать в третью роту, я сейчас же выясню. Здесь совсем близко, возвращусь минут через двадцать.
      Вместе с капитаном я послал Черепанова. Подошли Седячко и Каминский. Командира третьего батальона мы не вызывали, он находился по ту сторону поляны.
      - Вы что же, товарищи, отстаете?-спросил я у комбатов. - Новгородцы уже забрали Норы и Лялино. А вы почему не выполняете задачу?
      Комбаты в нерешительности мялись, поглядывая на командира полка.
      - Ну, так что же? Рассказывайте. Начнем с вас, - обратился я к Каминскому.
      - Мне кажется, товарищ полковник, уважительных причин у нас нет, немного подумав, ответил он. - Мы несколько недооценили противника и переоценили себя, плохо прицелились, вот и получился пустой выстрел. Деревенька маленькая, рассчитывали забрать ее с ходу, да вот сорвалось. Думали, гитлеровцев здесь не более роты, а оказывается, их тут до батальона.
      - A что скажете вы? - обратился я к Седячко.
      - У нас мало огневых средств. Атака по глубокому снегу развивается медленно, противник все видит и отражает все наши действия. Я думаю...
      Седячко неуверенно посмотрел на командира полка, потом перевел взгляд на меня, видимо, не решаясь делать выводов, но, пересилив свою нерешительность, ответил уже твердо: - Думаю, что дневная атака в наших условиях бесполезна, она не оправдывает себя. Атаковать нужно только ночью.
      Выводы комбата, на мой взгляд, были правильны. Дневная атака не принесла успеха потому, что здесь не представлялось возможным применить в полной мере прямую наводку. В Горбах хорошо просматривались постройки, расположенные на холмах, а те, что скрывались в низинах, на обратных скатах, оставались недосягаемыми для прямого выстрела. Без подавления огневой системы рассчитывать на успех днем было трудно.
      - А теперь, Седячко, скажите: ваша третья рота седлает дорогу на Вязовку или нет? - спросил я комбата.
      - Седлает... Вернее, не седлает, а лежит около дороги, - с заминкой ответил он.
      - Как не седлает? На вашей схеме ясно показано, что седлает, удивился Саксеев. - Выходит, вы обманываете меня, а я ввожу в заблуждение командира дивизии?
      - Тут какое-то недоразумение, - сказал Седячко. - Вчера вечером я сам был в третьем роте, она окопалась в снегу вдоль дороги, фронтом на запад.
      - А как могла проехать подвода из Горбов на Вязовку? - спросил я.
      - Какая подвода? Я о ней ничего не слышал, - удивился в свою очередь Седячко.
      - Вот видите, комбат даже не знает, что творится у него на участке, заметил я командиру полка. - Разберитесь!
      - Есть! Разберусь! Кстати, вот и командир дивизиона возвращается, - он сейчас доложит.
      Я увидел приближающихся капитана и комиссара полка. Черепанова с ними не было.
      Из доклада капитана выяснилось, что третью роту они нашли не на дороге, а в лесу и потребовали от командира роты лейтенанта Гришина объяснения. Ранее рота располагалась на поляне у самой дороги, но там было слишком ветрено и холодно, поэтому Гришин решил отвести роту на ночь в затишье, на опушку, а утром, до рассвета, вновь занять свои окопы. Но так не получилось. Людей он отвел, а противник, узнав об этом, тут же занял их окопы. Рота вынуждена была остаться в лесу. О ночном происшествии командир роты комбату не донес: побоялся ответственности. В следующую ночь он рассчитывал восстановить положение.
      - Когда мы все выяснили, - сказал в заключение капитан, - Черепанов захотел проверить достоверность доклада и с лейтенантом Гришиным пошел на опушку, поближе к дороге. Там Черепанов был ранен и сразу же потерял сознание.
      - После перевязки мы отправили его на ваших санях в медсанбат, вставил молчавший до этого комиссар.
      Ранение Черепанова взволновало меня до глубины души.
      Лейтенанта Гришина я приказал привлечь к ответственности. Поступок его был для всего полка позором.
      В целях внезапности атаку Горбов решено было провести ночью, ограниченными силами и без предварительной огневой подготовки.
      Для начального броска от каждого батальона выделялось по одной роте. Кроме того, в атаке участвовала и рота лейтенанта Гришина, которая получила приказ выйти на свое прежнее место и закрыть дорогу на Вязовку.
      По опыту боев за Калинец и Веретейку, траншеи подводились вплотную к населенному пункту. С наступлением темноты пехота приступила к расчистке снега.
      Всю ночь, до конца боя. я оставался в Казанском полку.
      В четыре часа ночь огласилась взрывами гранат и трескотней автоматов. Горбы озарились ракетами. А через несколько минут заработали станковые пулеметы, и поток пуль с посвистом пронесся над штабными палатками.
      "Кто же бьет сюда? Не сорвалась ли атака?"
      Рука невольно потянулась к телефонному аппарату.
      И тут же из телефонной трубки глуховатый и радостный голос Каминского:
      - Алло! Алло! Говорит Каминский. Я из Горбов. Горбы наши!
      - А кто же бьет оттуда?
      - Извините! Это мы с комбатом-три из трофейных пулеметов Седячке привет шлем... Он опять опоздал...
      В трубке послышался приглушенный смех. Вызвали к телефону Седячко и попросили доложить обстановку.
      - Третья рота заняла свои прежние окопы и осел-лала дорогу, а штурмовая группа перешла в атаку. Из Горбов сильный огонь, поэтому она немного запоздала.
      Седячко не догадывался еще, что огонь поверх голов вел из Горбов Каминский.
      - Опоздал, опоздал, Седячко! - заметили ему. - Но лучше поздно, чем никогда. Выдвигайтесь скорей, остальные батальоны уже в Горбах.
      Итак, внезапным ночным штурмом был взят еще один опорный пункт.
      Путь на Ольховец и Вязовку для Казанского полка стал свободен.
      Командир третьей роты лейтенант Гришин искупил свою вину кровью - в ночной атаке он получил тяжелое ранение и был эвакуирован в тыл.
      Лично для меня радость успешного боя омрачилась известием о смерти Феди Черепанова, скончавшегося на рассвете.
      Хоронили его на командном пункте. Всматриваясь в безжизненные черты своего адъютанта, я думал о том, какой огромный мир несбывшихся надежд молодости унес он с собой - чудесный, славный товарищ.
      * * *
      Целую неделю наша дивизия вела бои за Вязовку. Фронт дивизии представлял собой вдавленный в оборону противника тактический мешок. Ширина его четыре - шесть километров, глубина восемь.
      К Вязовке с запада примыкали два опорных пункта - Обжино и Ольховец. Все три пункта образовывали сильный огневой узел, занимаемый хорошо оснащенным немецким полком. Гитлеровцы проявляли здесь особое упорство.
      А наша ударная сила ослабла - полки были обескровлены, пополнение не поступало. Поэтому мы и топтались на месте.
      Казанский полк был скован со стороны Ольховца, а Новгородский непосредственно на подступах к Вязовке. Приостановилось наступление и у наших ближайших соседей.
      Несколько дней подряд мимо нашего командного пункта, на стыке с дивизией Штыкова, тянулись лыжные батальоны, засылаемые внутрь окруженной группировки. Ночью они пересекали линию фронта, проскальзывали между опорными пунктами и, углубившись в тыл, развертывали боевые действия.
      Однако молодые, неопытные и необстрелянные лыжники, попадая сразу в сложную обстановку, не приносили той пользы, которой от них ожидали.
      К нам прибыл новый комиссар дивизии - старший батальонный комиссар Григорий Александрович Воробьев. Оказалось, что мы с ним лет пять - шесть назад служили вместе в Московской Пролетарской дивизии: он - инструктором политотдела, я -начальником штаба полка.
      С первой же встречи у нас установился деловой контакт.
      Вскоре дивизия получила на пополнение одну маршевую роту в сто человек, и одновременно штаб армии подтвердил нашу задачу - овладеть Вязовкой.
      Мне хорошо запомнилась эта рота: я сам принимал ее, был у нее на партийном собрании, напутствовал в первый бой, представлял к награде отличившихся. Мы не стали роту расформировывать, а целиком влили ее в батальон Новгородского полка.
      Народ в роте был самый разнообразный и по возрасту и по опыту. Командовал ею только что окончивший армейские курсы младший лейтенант Корольков. Политрука рота не имела, его обязанности выполнял парторг Раков. Взводами командовали сержанты. Ротная парторганизация состояла из пяти членов партии и двух кандидатов. Комсомольская - из девяти комсомольцев.
      Роте предстояло вступить в бой в составе третьего батальона Новгородского полка. Батальон должен был совершить скрытный маневр, обойти Вязовку с востока и атаковать опорный пункт с фланга и тыла. С фронта атаковали другие батальоны. На новую роту, по замыслу комбата, ложилась вспомогательная задача - прикрыть батальон со стороны Дедно. Она выдвигалась на дорогу, связывающую Дедно с Вязовкой, седлала ее и создавала заслон фронтом на восток.
      После выдачи оружия в роте состоялось открытое партийное собрание с докладом Королькова о предстоящей задаче и о примерности в бою коммунистов и комсомольцев. Я призвал бойцов достойно выполнить свой долг. И нужно сказать, свою задачу рота выполнила с честью.
      Бои за Вязовку явился последним боем на этом участке фронта. Протекал он не совсем удачно для нас. Мы многого не предусмотрели, не смогли произвести дополнительной перегруппировки, а главное - не достигли внезапности.
      Совершая обходный маневр, командир батальона допустил две непоправимые ошибки, что по существу и предопределило неуспех.
      Первая ошибка заключалась в том, что батальон слишком далеко уклонился в сторону Дедно и не сумел выйти до рассвета на свое исходное положение, вторая - в том что комбат пренебрег мерами личной маскировки, не сменил свою телогрейку на шинель, то есть не оделся так, как были одеты его бойцы.
      Оставив роту Королькова заслоном на дороге, батальон стал приближаться к Вязовке. Начинало светать. И вот тут, на опушке леса перед Вязовкой, при выходе на исходное положение батальон наскочил на засаду из "кукушек".
      Первым был убит комбат, шедший в голове колонны в своем ватнике, а через несколько минут снайперы нанесли значительный урон и всему батальону.
      За контратакой из Вязовки последовала контратака со стороны Дедно. При отражении контратак и отличилась рота Королькова. Она приняла на себя удар со стороны Дедно, сковала гитлеровцев и сдерживала их до вечера. В бою Королькова ранило. Командование принял старшина роты старший сержант Митряев.
      Рота, охваченная с трех сторон превосходящими силами противника, действовала на отшибе. После ранения Митряева в командование ею вступил ротный писарь сержант Никитин. В лесном бою помочь роте артиллерией и минометами с закрытых позиций было нельзя, а усилить численно не представлялось возможным.
      Командир полка разрешил роте отойти и для ее прикрытия выслал группу разведчиков - последний свой резерв. Но рота сцепилась с врагом вплотную и оторваться от него днем не могла. Только с наступлением темноты ей удалось выйти из боя. При выходе из боя ранило Никитина. В командование ротой вступил четвертый по счету командир - парторг Раков.
      Маршевая рота, имевшая в своем составе много бывалых воинов и спаянная коммунистами, в первом же бою прекрасно справилась со своей задачей.
      В ночь на 20 марта дивизия получила новый приказ: сдать свой участок под Вязовкой, выйти из боя и сосредоточиться в ближайшем войсковом тылу.
      Так закончился первый этап нашего наступления. Дивизия прошла с напряженными боями более ста километров и освободила пятьдесят пять населенных пунктов.
      На Ловати
      В резерве нас держали меньше педели. По и за это короткое время люди сумели отдохнуть, набраться сил. Командиры и комиссары частей и подразделений успели провести ряд организационных и политических мероприятий.
      Из боя части вышли морально крепкими и обогащенными опытом, но в значительной мере обескровленными. В батальонах осталось по одной - две роты. да и то неполноценных.
      В специальных частях дело обстояло лучше, чем в стрелковых, там и потерь в людях было меньше и кадры были не так подвержены текучести.
      На войне как-то сложилось так, что источником внутреннего накопления людских ресурсов стали тылы. Они незаметно обрастали, а если не обрастали, то сохраняли прежнюю численность при резком сокращении боевого и численного состава обслуживаемых ими частей.
      Мы сократили тыловые органы и подразделения и укрепили за их счет боевые части. Благодаря этому боеспособность частей возросла, а тылы, освободившись от лишних людей, стали оперативнее. Пополнили политработниками батальоны и роты. Вновь создали или укрепили коммунистами ротные и батарейные партийные организации. Со всем личным составом подытожили результаты прошедших боев, во всех подразделениях провели общие и партийные собрания.