Я решил поддержать инициативу Чуприна и распространить ее не только на Новгородский полк, но и на всю дивизию. Надеялся, что эти мероприятия будут поддержаны Военным советом армии.
      * * *
      Начавшийся 1942 год сулил много нового. После разгрома гитлеровцев под Москвой ожидались перемены и на Северо-Западном фронте.
      Главная цель советских войск зимой сорок второго года на северо-западном направлении состояла в том, чтобы освободить Ленинград от блокады и разгромить действовавшую на этом направлении группу вражеских армий "Север". Выполнить эту задачу, по замыслу Ставки, должны были войска Ленинградского и Волховского фронтов, а также войска правого крыла Северо-Западного фронта.
      Северо-Западному фронту предстояло перейти в наступление на старорусском направлении, разгромить войска 16-й немецкой армии, находившейся южнее озера Ильмень, и выйти во фланг и тыл новгородской группировке противника.
      Одновременно войска фронта должны были наступать и на своем левом крыле в направлении Торопец, Велиж, Рудня с целью содействовать войскам Калининского и Западного фронтов в разгроме главных сил немецкой группы армий "Центр".
      Для решения задач, поставленных Ставкой, командующий Северо-Западным фронтом создавал две ударные группировки. На правом крыле фронта он сосредоточивал 11-ю армию в составе пяти стрелковых дивизий, десяти лыжных и трех танковых батальонов. Армия должна была нанести удар в общем направлении на Старую Руссу, Сольцы, Дно и совместно с войсками левого крыла Волховского фронта разгромить новгородскую группировку противника. Войска левого крыла фронта в составе 3-й и 4-й ударных армий получили задачу нанести удар из района Осташков в общем направлении на Торопец, Рудня и во взаимодействии с войсками правого крыла Калининского фронта глубоко охватить с запада главные силы группы вражеских армий "Центр".
      На войска 34-й армии (пять стрелковых дивизий), действовавшей в центре Северо-Западного фронта, командующий фронтом возложил задачу сковать противника в центре полосы действия армии и одновременно нанести два удара своими фланговыми дивизиями: на правом фланге - в направлении Беглово, Свинорой, на левом - на Ватолино с целью окружения вражеской группировки в районе Демянска.
      Начало наступления войск фронта намечалось на 7-9 января 1942 года.
      В конце декабря в полосе обороны 11-й армии началась спешная перегруппировка войск. Она захватила и нашу дивизию.
      Сначала командующий армией вывел в свой резерв наш Карельский полк, находившийся до этого во втором эшелоне дивизии. Исполняющего обязанности командира полка майора Герусова отдел кадров направил на учебу в военную академию.
      Карельский полк мы доукомплектовали, усилили опытным командным составом, возвратившимся из госпиталей, поставили целиком на лыжи.
      Жалко было расставаться с карельцами. Отправляя их, мы надеялись, что они быстро вернутся. Никому и в голову не приходило, что это произойдет не скоро.
      Вслед за отправкой карельцев последовал новый приказ - принять оборонительную полосу от дивизии Назарова, которая также выводилась в армейский резерв.
      Судя по распоряжениям из армии, чувствовалось, что производится какая-то большая перегруппировка.
      Фронт нашей обороны увеличивался до двадцати километров, то есть в два раза, а ее плотность, без Карельского полка, уменьшалась в три раза.
      Казанский полк дополнительно принимал участок Новгородского полка, растягиваясь, таким образом, по всей прежней полосе дивизии.
      Освободившийся Новгородский полк сменял части Назарова.
      Из представителей обеих дивизий была создана приемо-сдаточная комиссия, которая наблюдала за сменой и подготавливала акт о приеме и сдаче.
      От наших приемщиков стали поступать сообщения о плохом состоянии оборонительных сооружений у сменяемых частей, особенно на переднем крае. Невольно вспоминался доклад Назарова в начале зимы на Военном совете. Тогда оборона Назарова ставилась в пример другим.
      Я решил до подписания акта во всем разобраться сам и выехал в Сухонивочку.
      Командные пункты дивизий разделялись тремя километрами и связывались глубоким оврагом, по которому пролегал санный путь.
      - Прошу, прошу! - приветливо встретил меня Назаров. -Собирался уже звонить к тебе, думал, что не приедешь попрощаться.
      - Ну как, Михаил Семенович, можно поздравить тебя с получением новой задачи? - спросил я Назарова, когда мы вошли в его маленький, но очень уютный блиндажик.
      - Пока ничего неизвестно, - ответил он, - дали только новый район сосредоточения, а что за этим последует, сказать пока трудно.
      - Я думаю, что вы будете наступать. Смотри-ка, как Гитлера от Москвы гонят. Пора и нам! Засиделись! Одним словом, завидую я тебе и желаю успеха.
      - Спасибо. Может, позавтракаем? Ты ведь в гости приехал, на проводы!
      - Нет, Михаил Семенович, - уклонился я, - вначале давай поговорим о деле. У меня есть претензии к вашей обороне. Ты когда-то говорил, что у тебя замечательные оборонительные постройки, а они на деле оказались не такими: окопы и землянки оборудованы плохо, обогреваются люди кое-как, наблюдатели сидят под открытым небом.
      - Неправда! - горячо возразил Назаров.
      - Ну что ж, выходит, докладывают нам по-разному, а кому верить сказать трудно. Предлагаю выехать в ближайший полк и самим разобраться. Тогда уж со спокойной совестью и подпишем акт.
      Поехали в полк, занимавший Володиху. Долго лазили по снегу, осматривали окопы, разговаривали с бойцами и командирами. Мои приемщики оказались правы.
      - Черт возьми! Действительно недостатки есть, - согласился Назаров. Но ты же знаешь, - оправдывался он, - окопы есть окопы: они осыпаются, обваливаются, разрушаются снарядами и непогодой, заносятся снегом. За ними каждый день ухаживать надо. А землянки твои люди доделают по своему вкусу. Когда в квартиру вселяется новый хозяин, он всегда переделывает все по-своему. Вы теперь новые хозяева - вам и карты в руки.
      Эта наша встреча с Назаровым поистине оказалась прощальной. Через месяц он сдал свою дивизию и выехал в тыл страны. Увиделись мы с ним только после войны.
      * * *
      Вскоре после приема от Назарова обороны наша дивизия приказом фронта была передана из 11-й армии в состав 34-й. В начале февраля меня срочно вызвали к новому командующему.
      Командный пункт 34-й армии находился у Соснино, в 20 километрах от нашего расположения. Добраться туда, а тем более найти его в лесу оказалось не так-то просто.
      Все лесные дороги были занесены снегом. Как нарочно, началась метель. Ехать пришлось ощупью, наугад. Лошадка моя по брюхо утопала в сугробах, измучилась, обессилела и еле-eле тянула сани.
      С большим трудом, опоздав на целых два часа, добрался я, наконец до места. Из-за опоздания чувствовал себя неловко, волновался, ожидал замечания, но, к моему удивлению, все обошлось благополучно. Командный пункт новой армии, расположенный в бору с густой порослью молодого ельника, целиком был врыт в землю.
      В блиндаже начальника штаба, куда меня провели, царила тишина. За рабочим столиком сидел седой генерал и, склонившись над картой, измерял что-то циркулем. От настольной электрической лампы разливался вокруг мягкий свет. Через открытую дверь виднелась маленькая спальня.
      - Здравствуйте, здравствуйте! - поднимаясь из-за стола, любезно ответил на мое приветствие генерал-майор П. С. Ярмошкевич.
      - Прошу извинить меня, товарищ генерал. Первый раз являюсь и то с большим опозданием, - оправдывался я.
      - Ничего, ничего, погода-то ведь вон какая! Командующий уж беспокоился, не замела ли вас по дороге вьюга. Раздевайтесь! Сейчас пойдем к нему.
      Генерал провел меня крытым ходом в столовую Военного совета и через нее на половину командарма. В столовой около длинного стола, накрытого к обеду, толпились и тихо переговаривались человек десять старших командиров.
      Генерал-майор Николай Эрастович Берзарин принял меня радушно.
      - Наконец-то! Очень приятно видеть дальневосточника, - улыбаясь, протянул он мне руку. - Как здоровье? Как дивизия?
      На столе была развернута оперативная карта с нанесенной обстановкой. Тут же в коробочке лежали цветные карандаши, циркуль, резинки.
      - Радуйтесь! - сказал командарм после моего короткого ответа. Радуйтесь и хорошенько запоминайте! Подойдите сюда поближе и внимательно смотрите, - пригласил он меня к оперативной карте. - На днях наша армия возобновит наступление. Ставкой и фронтом подтверждена задача - окружить демянскую группировку в составе шести - семи дивизий 16-й немецкой армии. Соседняя с нами армия генерала Морозова продолжает бои за Старую Руссу. На ее левом фланге командующий фронтом вводит прибывшие к нам во фронт 1-й и 2-й гвардейские стрелковые корпуса и 1-ю ударную армию. Эти войска нанесут улар из района Парфино на юг вдоль берегов Ловати и Редьи, рассекут фронт противника и отделят его старорусскую группировку от демянской. Вместе с армией Морозова они создадут внешний фронт окружения, вместе с нашей армией - внутренний, непосредственно вокруг демянской группировки.
      Войска левого фланга нашей армии, - продолжал Берзарин, - 9 января прорвали оборону противника, продвинулись на расстояние свыше сорока километров и ведут теперь бои за Ватолино и Молвотицы. Они вновь переходят в наступление в общем направлении на Залучье, Коровитчино. Где-то здесь, на берегах Ловати, - генерал показал по карте, - и должна произойти встреча с войсками 1-го гвардейского корпуса. Ваша дивизия будет наступать на правом фланге армии вместе с 202-й стрелковой дивизией полковника Штыкова. Ей ставится серьезная задача - форсировать болото Нeвий Мох, прорвать оборону противника и развить успех в направлении на Любецкое, Веретейка, Горчицы. На берегах реки Пола вы должны соединиться с войсками 1-го гвардейского корпуса, а может быть, даже и с войсками южной ударной группы армии. Но это мы еще уточним, - сказал Берзарин, оторвавшись от карты. - На смену и сосредоточение вашей дивизии будет предоставлено два - три дня и один - два дня на марш ее в исходное положение. Ясно?
      - Все ясно, товарищ генерал.
      - Очень хорошо. Имейте в виду, все, что вы узнали сейчас от меня, это только для вашей личной ориентировки и проведения подготовительных мероприятий. Письменный приказ на смену получите завтра, а приказ на наступление - через два - три дня.
      - А как с Карельским полком? Он возвратится в дивизию? - спросил я.
      - Нет. Он держит оборону у Лычково, и заменить его пока некем, ответил Берзарин. - А теперь пойдемте пообедаем, -пригласил он. - Там я познакомлю вас с командирами других дивизий, а главное, с полковником Штыковым - вашим соседом слeва. С ним вам надо держать тесный контакт.
      Обед проходил непринужденно, по-домашнему.
      С большим интересом и вниманием присматривался я ко всему, что происходило за столом, к моим новым боевым товарищам, вместе с которыми предстояло провести в эту зиму, может быть, не один бой.
      Командарм держал себя просто, как старший товарищ, шутил, смеялся, подтрунивал над некоторыми командирами. Те не оставались в долгу. По их поведению в присутствии старшего начальника и обращению между собой чувствовалось, что коллектив здесь спаянный, а командарма не только уважают, но и любят.
      Мне самому генерал Берзарин нравился уже давно, еще со времени нашей совместной службы на Дальнем Востоке. Да не я один, очень многие любили его в нашей дивизии, любили и гордились им, как своим старым однополчанином. Всего несколько лет назад он отлично командовал у нас Казанским полком, а теперь уже командарм!
      Чувствовалось, что большим авторитетом среди командиров пользуется и начальник штаба генерал Ярмошкевич, скромный старый служака, длительное время проработавший преподавателем военной академии. Верный своим педагогическим правилам, он и за обедом не переставал поучать молодых командиров. В руках у него оказалась объемистая рабочая тетрадь в мягкой коричневой обложке, которой он как бы играл, то скатывая ее трубочкой, то перекладывая из руки в руку. Тетрадь невольно привлекла к себе внимание и вызвала кое у кого недоумение, а потом и шутку.
      - И зачем это начальнику штаба школьная тетрадь? - посмеиваясь, спросил один из командиров.
      - А вы не смейтесь, - ответил генерал. - У меня таких тетрадей скоро полсейфа накопится. Окончим мы с вами войну и вновь соберемся в стенах академии, и вот тут-то и понадобятся все мои тетради для обобщения боевого опыта. Кто попадет тогда ко мне, тот смеяться уж не станет, он поймет, зачем я записывал, собирал и накапливал тетради. Так-то! Генерал с любовью похлопал ладонью по коричневой обложке.
      Не смеяться надо было, а брать пример с него. Я с тех пор тоже начал вести записи, часто заглядывал в них, чтобы не повторять ошибок, надеялся после войны на досуге подытожить пройденный боевой путь.
      Передав оборону другим частям, дивизия готовилась к маршу. В полках шли строевые смотры, проверялась боевая техника, проводились собрания.
      - Не проехаться ли нам к Свистeльникову? - предложил я комиссару. Людей посмотреть, да и себя показать.
      - С удовольствием! - согласился Шабанов. Через час мы уже были в шестой роте - лучшем подразделении полка. За день до смены она захватила здоровенного фельдфебеля. Перед рассветом между взводными районами просочилась немецкая разведка. Ее обнаружили и обстреляли. Гитлеровцы бросились наутек. В погоню устремились ротные связные Ченцов и Шумов. Они-то и взяли в плен фельдфебеля.
      Занимала рота три крестьянские избы. Отдыхали бойцы на полу, на толстом слое чистой соломы, прикрытой плаш-палатками.
      Завязалась беседа.
      - Располагаемся, как у тещи в гостях, - шутили бойцы. -Спать только неудобно: ни тебе пуль, ни мин, ни снарядов, даже тоска берет.
      - А не жалко расставаться с такими хоромами? Скоро ведь в поход, а отдохнули маловато.
      - Спасибо и на этом. Хорошего понемножку, - сказал кто-то.
      Всех интересовал вопрос: далеко ли пойдем, когда и в каком месте станем наступать. Бойцы с любопытством посматривали то на меня, то на комиссара, ожидая наших ответов.
      - Пойдем на запад, километров сорок отсюда, - сказал я, - а где наступать будем, мы и сами пока не знаем. Увидим потом, торопиться некуда, да и немец не убежит от нас.
      - Разве убежишь от шестой роты? - поддержал меня Шабанов. - Эти молодцы и под землей достанут. Не подведете?
      - Постараемся, товарищ комиссар!
      - А где же наши специалисты по "языкам"?
      - Ченцов и Шумов? Они в другой избе.
      - Позовите их! - распорядился командир полка. И вот перед нами два молоденьких красноармейца. Они похожи друг на друга: оба белокуры, со светло-серыми глазами и округлыми юношескими лицами. Ченцов только чуть поплотнее, покряжистее.
      - И как только вы захватили его? - смеется Шабанов, осматривая их с головы до нет. - фельдфебель - верзила под потолок, в два раза больше каждого из вас.
      - Маленькие, да удаленькие, товарищ комиссар, Новгородцы! - говорит командир полка.
      Я поблагодарил Ченцова и Шумова за службу и пожал им руки.
      - Служу Советскому Союзу! - дружно ответили они.
      - Товарищ полковник! Я их к награде представил, к медали "За отвагу", - выступив вперед, доложил командир роты.
      - Поддержим - заслужили!
      ...Новгородский полк двинулся в путь в предвечерних сумерках. Следом за ним потянулся и штаб дивизии.
      Сам я решил в эту ночь заехать в Карельский полк, в котором уже давно не был, да заодно побывать и у полковника Штыкова.
      На участок Карельского полка добрался около полуночи и, прежде чем найти место штаба, долго блуждал вдоль полотна железной дороги. Искусно врезанные в высокую насыпь и хорошо замаскированные землянки не только ночью, по и днем разыскать было трудно. Ночью их выдавали лишь искры и легкое зарево над блиндажами. По ним я и нашел командный пункт. Полк оборонялся на широком фронте. Центр его находился севернее Лычково, а фланги вытянулись вдоль полотна железной дороги.
      Встретил меня новый командир полка подполковник Николай Васильевич Заикин. Я выслушал его доклад, а затем вместе с ним обошел ближайшие подразделения. Мое появление насторожило карельцев. Их интересовало: на старом ли месте дивизия, скоро ли будем наступать, возвратится ли полк в ее состав? В меру возможности мы постарались удовлетворить это любопытство и разъяснить, что успех дивизии во многом будет зависеть от их стойкости.
      - На карельцев можете надеяться. Мы не подводили и не подведем, заверили меня бойцы.
      Подполковник Заикин с первой же встречи показался мне хорошо знающим дело и заботливым командиром. За короткий срок он сумел не только изучить людей, но и войти в курс всех прошлых боев полка, узнал его историю. С особым уважением он отзывался о своем предшественнике подполковнике Михееве, хотя и не знал его лично. Светлая память о Михееве продолжала жить в полку.
      Уехал я из полка со спокойной душой. К Штыкову добрался уже на рассвете и тоже с трудом разыскал его среди разбросанных по лесу н заснеженных хуторов Яблони Русской.
      Располагался он в плохоньком крестьянском домишке с земляным полом и двумя крошечными окошками. Бледный свет утренней зари еле-еле проникал внутрь. На длинных во всю стену нарах отдыхали штабные командиры, связисты и среди них командир дивизии. Его разбудили. Набросив на плечи полушубок, Штыков присел со мной у окошка. Выглядел он устало и показался мне еще меньше и суше, чем в нашу первую встречу у командарма. Кутаясь в полушубок, поеживаясь и вздрагивая от холода, он стал знакомить меня с обстановкой.
      Его 202-я стрелковая дивизия, уже значительно обескровленная и разбросанная по лесу, занимала 15-километровую полосу. Своим левым флангом, вытянутым вдоль железной дороги, она примыкала к Карельскому полку и оборонялась, а ее правый фланг, поднятый от железной дороги на восемь километров к северу, вел наступление. Правый фланг должен был овладеть двумя сильными опорными пунктами Вершина и Высочек, расположенными на восточном берегу болота Невий Мох.
      С выполнением задачи у Штыкова пока не клеилось. Атаки пехоты, плохо обеспеченные артиллерией, успеха не имели. Потери росли.
      Я посочувствовал ему и пообещал в ближайшие дни оказать посильную помощь.
      О Штыкове в армии шла хорошая молва. Соседи уважали его. Впоследствии и меня сдружила с ним совместная борьба с врагом.
      Наутро из армии поступило два приказа: одним - дивизии ставилась задача на наступление, а другим - наш начальник штаба комбриг Корчиц переводился в другую армию на должность командира дивизии. Все мы от души порадовались новому назначению Корчица: он вполне заслужил его.
      Владислав Викентьевич Корчиц и его предшественник Павел Федорович Батицкий очень помогли дивизии: наш штаб вырос при них и хорошо слаженный и боеспособный орган управления. Как с тем, так и с другим расстались мы тепло, большими друзьями, обещая в будущем помогать друг другу. Жалели только, что дивизия накануне серьезных наступательных боев опять осталась без начальника штаба.
      Зимнее наступление
      Перед нами стояла задача - форсировать болото Невий Мох, переправиться с его восточного берега на западный, затем спуститься берегом на десять километров южнее и, снова развернувшись на запад, повести наступление на Любецкое, Веретейка.
      Этим маневром будут обойдены и потеряют свое тактическое значение опорные пункты Вершина и Высочек, за которые бьется теперь дивизия Штыкова. В этом и скажется наша реальная помощь левому соседу.
      Болото Невий Мох - обширное пространство в междуречье Полометь и Полы, к юго-востоку от озера Ильмень. Длина его достигает сорока, ширина - от трех до десяти километров. Изрезанные берега болота и острова причудливой формы покрыты густым лесом. Отдельные деревья растут и по всему заболоченному пространству. Болото проходимо только зимой. Посреди него находится длинный лесистый мыс Урочище Вершинский Кремняк, занимаемый вражеским боевым охранением, а за ним - остров Саватес, превращенный фашистами в сильный опорный пункт. Избежать боя никак нельзя. Кремняк и Саватес преграждают нам путь.
      В первый же день наша боевая разведка овладела северной частью Кремняка. Поставленная на лыжи, она широкой цепью ринулась через болото. Бой был коротким и успешным.
      С наступлением темноты к берегу подтянулись Новгородский и артиллерийский полки. Но неожиданно произошла задержка. Оказалось, что по болоту трудно пройти без лыж и совершенно невозможно протащить артиллерию и обозы. Бойцы по пояс проваливались в снег, касаясь ногами незамерзшей болотной воды. Создалась опасность обморозить людей.
      Пришлось приостановить выдвижение в Кремняк и всю первую половину ночи затратить на подготовительные работы. Пехотинцы и саперы начали прокладывать два маршрута: тропу для пеших и санную дорогу для артиллерии и обозов. Снежный пласт разгребался до слабенькой подснежной корки, затем дорога гатилась ветками и смачивалась водой. Освобожденная от снега поверхность быстро леденела и превращалась в плотное покрытие.
      Вторая половина ночи ушла на переброску в Кремняк двух полков. Штаб дивизии к утру переместился на восточный берег и, раскинув палатки, приступил к работе.
      Светало. Подернутое утренней зарей безоблачное небо поминутно меняло оттенки. От сильного мороза трещали деревья, скрипело под ногами и полозьями. Мороз обжигал лицо.
      Над Кремняком, в том месте, где сосредоточились наши полки, в небе висело облако белесого дыма. И чем сильнее разгоралось утро, тем больше беспокоило меня это облако. В любую минуту мог появиться воздушный разведчик и, обнаружив скопление войск, навести бомбардировщиков.
      Не выдержав, я поспешил туда сам. Волнение мое оказалось не напрасным: в Кремняке творилась неразбериха. На узкой полосе, в которую упиралась дорога, сбились люди и лошади, обозы и артиллерия. В лесу снег оказался еще более рыхлым и сыпучим, чем на болоте, он буквально засасывал.
      Морозное утро встряхнуло людей, лес гудел голосами, у походных кухонь толпились очереди за завтраком. Тянуло дымом от затухающих костров и кухонь, и этот дым, собравшись в облако, стелился над лесом и демаскировал. Большого труда стоило мне развести людей, рассредоточить артиллерию и обозы.
      Подтвердив командиру Новгородского полка задачу - овладеть островом Саватес, - я возвратился в штаб.
      Там меня поджидал генерал Берзарин. Прибыл он к нам спозаранку, после бессонной ночи, возбужденный и обеспокоенный неприятным разговором со штабом фронта. Его плотная фигура в полушубке и валенках маячила между штабными палатками и санной дорогой. Он то и дело посматривал на болото.
      - Как дела? - тревожно спросил Берзарин, когда я соскочил с саней п подошел к нему.
      - Все в порядке, товарищ командующий.
      Подробно доложив обо всем, что было сделано за ночь и утром, я рассказал и о своих дальнейших намерениях. Берзарин внимательно выслушал меня. Его хмурое, озабоченное лицо оживилось и приняло обычное приветливое выражение. Взяв меня под руку и прохаживаясь, генерал говорил:
      - Имейте в виду, на вашу дивизию я возлагаю большие надежды. Выходом западнее болота и наступлением на юго-запад вы должны нарушить всю оборону противника, вынудить его произвести перегруппировки и тем самым облегчить задачу Штыкову. Возможно, в глубине встретите новый подготовленный противником рубеж. Прорывайте его, не теряя времени, действуйте смелее и увереннее. От меня этого требует командующий войсками фронта, а я требую от вас.
      Я заверил командарма, что все его требования будут выполнены, и в то же время доложил ему, что меня сильно тревожит открытый правый фланг. К тому же на западном берегу болота, там, где дивизия должна сделать разворот к югу, находится опорный пункт противника Пустынька, который также может угрожать нашим тылам.
      - Ко мне прибудет лыжный батальон, - сказал командарм. Направлю его для обеспечения стыка, а возможно, и подчиню вам. С Пустынькой же следует разделаться самим. Да, самим. И это, пожалуй, будет выгоднее всего.
      - Пустынька отвлечет на себя часть моих сил, а их у меня и так немного. Нельзя ли высвободить и возвратить мне Карельский полк? - попросил я.
      - Нет. Такой возможности пока не предвидится, - сказал Берзарин. - Все задачи придется решать наличными силами.
      - Тогда у меня еще одна просьба - ускорить назначение начальника штаба дивизии.
      - Это сделаю. Сегодня же пришлю.
      Пожелав дивизии успеха и напомнив еще раз о необходимости решительных действий, Берзарин уехал.
      Во второй половине дня я снова был на болоте. Погода резко изменилась. Подул ветер, густыми хлопьями повалил снег. Видимость сократилась. За остров Саватес разгорался бой: там наступал батальон Чуприна.
      Прокладка дороги к западному берегу шла успешно. Работы велись уже севернее Саватеса. Наступившее ненастье позволяло полку начать продвижение, не ожидая темноты. И я стал торопить Свистельникова.
      План был таков: прикрываясь батальоном Чуприна, полк выходил на западный берег, а оттуда повертывал на Любецкое. По прямой до Любецкого насчитывалось около двенадцати километров. В голову колонны полка Свистельников направил батальон старшего лейтенанта Лютикова.
      По бездорожью и глубокому снегу батальон мог продвигаться только налегке: без артиллерии, минометов, обоза, с одними пулеметами на лыжных установках. Головную роту поставили на лыжи. Она должна была прокладывать маршрут и утрамбовывать снег, чтобы дать возможность пройти всему батальону.
      Батальон получил задачу - ночным маршем сблизиться с противником, выйти на подступы к Любецкому и внезапной атакой овладеть этим населенным пунктом.
      Вечерело. Густой снег продолжал слепить глаза. Пообедав и оставив свой транспорт в Кремняке, пехота начала строиться в колонну вдоль проложенной дороги. Когда я и Свистельников подошли к батальону, Лютиков, окруженный командирами рот, ставил задачу. Говорил он отрывисто, сопровождая слова резким взмахом правой руки.
      В головную заставу выдвигалась шестая рота лейтенанта Балабанова. Она получила задачу обойти остров Саватес с севера и продвигаться берегом болота на юго-запад. Через десять километров марша рота должна была повернуть строго на запад и, выйдя на подступы к Любецкому, прикрыть сосредоточение батальона.
      Задача по своему замыслу бьла проста - не сбиться с направления и выйти в заданный район. Но ее исполнение в условиях ночи, лесною бездорожья и ненастной погоды таило немалые трудности.
      Застава тронулась, а вслед за ней двинулся весь батальон Лютикова. Через час должны были выступить и главные силы полка.
      Свистельников попросил высвободить ему батальон Чуприна, и я обещал сделать это к утру независимо от результатов боя за остров. Нужно было подготовить дивизионную школу младшего начсостава, и поэтому я, не ожидая выступления главных сил, вернулся на командный пункт.
      * * *
      Снег шел всю ночь. Саперы выбивались из сил, расчищая дорогу.
      Опорный пункт Саватес был взят, и батальон Чуприна получил возможность присоединиться к полку. Прибывшей для смены батальона школе младшего начсостава участвовать в бою не пришлось. Утром курсанты вместо ожидаемого боя оказались на своеобразной экскурсии. Они с интересом осматривали оборонительную систему острова: противопехотные минные поля, проволочные заграждения, разбросанные по опушкам леса, пулеметные площадки на деревьях, систему просек с легкими дзотами для перекрестного огня перед опушкой и в глубине леса.
      По всему было видно, что гитлеровцы намеревались серьезно защищать остров и готовились обороняться всю зиму.
      Бросалось в глаза отсутствие земляных построек. Блиндажи и землянки заменялись утепленными солдатскими шалашами продолговатой формы с длинными, вовсю стену, нарами и рублеными офицерскими домиками с двойными стенками. Углубляться в землю не позволяла подпочвенная вода.
      У шалашей под навесами хранились огромные, неуклюжие, сплетенные из соломы эрзац-валенки.
      Штабелями лежали ящики с неиспользованными минами для малокалиберного ротного миномета, который в зимних условиях оказался непригодным: легкая мина при падении в снег не взрывалась.
      Кроме курсантов, на острове побывали разведчики, саперы, связисты. Приезжала группа командиров Казанского полка. Всем хотелось познакомиться с обороной врага в болотистом лесу.
      Пробыв почти весь день в Кремняке и на болоте, я продрог, простудился и ночью заболел ангиной. Температура подскочила до сорока, заложило горло, пропал голос. На два дня я вышел из строя.
      А события на фронте продолжали развиваться. Правда, не так, как хотелось нам.
      От Новгородского полка донесения поступали с перебоями. С большим трудом прибивал он себе дорогу. Подобно огромному бураву, врезался полк в полутораметровый слой снега, сверлил и разбрасывал его в стороны, подминал под себя и в образовавшийся проход втягивал сначала голову, потом туловище, а затем уже длинный хвост из артиллерийских и санных запряжек.
      Без помощи каких-либо дорожных машин люди боролись со снежной стихией и шаг за шагом отвоевывали пространство. Более суток затратил полк на прокладку двенадцатикилометровой дороги и выдвижение к своей цели.
      На второй день, под вечер, в штабе дивизии с часу на час ожидали доклада Свистельникова о соединении с Лютиковым и вступлении в Любецкое. Но, к общему разочарованию, поступили сведения иного характера.
      Пробившись через лес, полк вышел на подступы к населенному пункту, занятому противником, а батальона Лютикова там не оказалось. Какой перед полком населенный пункт, где сейчас Лютиков, командир полка не знал: находясь со своим штабом в лесу, он потерял ориентировку.
      День подходил к концу, между тем положение у Свистельникова не менялось, сам он все больше и больше терял уверенность в своих действиях.
      Вечером мне удалось с помощью адъютанта переговорить с командиром полка.
      - Что вы сейчас делаете?-спросил я у Свистельникова.
      - Уточняем положение.
      - Ну и что же, уточнили хоть сколько-нибудь?
      - Да. Полк как будто бы находится у Любецкого.
      - А где же Лютиков?
      - С ним еще не связались.