В крестьянских районах в не меньшей степени, чем в индустриальных центрах, стал накапливаться взрывоопасный материал. Многие фермеры попали в кабалу к банкам и не знали, как выбраться из пут финансистов. Капиталистические корпорации хищнически эксплуатировали землевладельцев. Особенную ненависть вызывали железнодорожные компании. Длительное время именно против них направлялось в основном фермерское движение конца XIX века. Можно представить себе, какую важную роль играл А. Макартур-младший, защищая интересы "Юнион Пасифик Рэйлроуд", принадлежавшей миллионеру Эдварду Гарриману.
      Надо сказать, что железнодорожные магнаты умели ценить услуги военных. И когда спустя много лет в карьере Дугласа, сына капитана, наступил период неудач, когда начальники стали "награждать" его нелестными характеристиками (во время службы в Милуоки под командованием майора Уильяма Джадсона Дуглас Макартур получил такую аттестацию: "Поведение лейтенанта Макартура не заслуживает похвалы..: он выполняет свои обязанности весьма неудовлетворительно"), тогда за помощью обратились к самому Гарриману. "Король железных дорог" откликнулся немедленно и заявил, что готов взять Дугласа в компанию и оказать ему всяческое покровительство. Правда, и момент для просьбы был весьма удачным - в это время Э. Гарриман вел войну против профсоюзов.
      Тяжелым для А. Макартура-младшего выдалось начало семидесятых годов, когда после убийственной "великой засухи" (1870 г.) разорились скотоводческие хозяйства, многие тысячи ковбоев остались без работы и либо влились в организованное движение трудящихся, либо пополнили преступные банды.
      Семь лет прослужил А. Макартур на далеких, отторгнутых у индейцев землях. Затем его направили в гарнизон под Новый Орлеан. Заколдованным оказался для Артура Макартура этот город. Ведь здесь-то он снова встретил красавицу,- на сей раз Мэри Пинки Харди.
      Девушка принадлежала к богатой аристократической семье, в которой росли еще 13 братьев и сестер. Отец, преуспевающий торговец хлопком, много внимания уделял воспитанию детей. Правда, спокойное, размеренное течение жизни нарушила Гражданская война. Все братья Мэри ушли воевать против северян. Как известно, победа досталась не им. Дом в Норфолке - "Ривередж" ("Речная кромка"), где в 1852 году родилась Мэри, был занят северянами под госпиталь.
      После войны Мэри блестяще (корона и золотая медаль за "всеобщее отличие") закончила академию "Маунт де сейлз акэдеми" в Балтиморе и зимой 1874/75 года отправилась отдохнуть в Новый Орлеан. На танцах во время бала 22-летняя девушка познакомилась с тридцатилетним капитаном Артуром Макартуром. Она была счастлива, горда. Благодарила судьбу за то, что получила предложение - стать женой военного, женой офицера!
      До сих пор, и это заметная черта американской жизни, военный сохраняет свой пьедестал в жизни общества. Человек с оружием более чем человек. Он чувствует себя увереннее, способнее, даже умнее. Он может не произнести ни слова, не сделать ни одного движения, и тем не менее вокруг него уже складывается особая атмосфера. Да и гражданские люди нередко стараются походить на военных, подражать им. Рубашка с погончиками, пятнистая маскировочная куртка, солдатские ботинки, речь с "солеными" словечками, выражениями - и сегодня американцы, молодые в первую очередь, таким образом вольно или невольно обнаруживают свою симпатию к солдату. Это обаяние часто приводит ко всякого рода негативным явлениям. Одно из них - рост преступности. Прежде всего благодаря праву иметь огнестрельное оружие. Обаяние всячески поддерживается. И не только торговцами подержанных солдатских брюк или фуражек. Оно необходимо для утверждения патриотизма. Как противоядие против расшатывающего дух и тело, чуждого американцам пацифизма - этого оскорбляющего волю политического слабительного. Слава идет к воину, она ищет его. Воину принадлежат особые слова и вещи. Святое писание, воспевая славу бога, сравнивает его с воином. Если говорить о Мэри Пинки, то лучше всего предоставить слово Прудону. В своем сочинении "Война и мир" он пишет:
      "Единственный судья мужчины есть женщина. Но что всего более уважает женщина в своем спутнике? - Работника? - Нет, воина. Женщина может любить работника, промышленника как слугу; поэта, артиста - как дорогую игрушку; ученого - как редкость; праведника она уважает, богатый получит от нее предпочтение, сердце же ее принадлежит воину... И так как любовь обыкновенно выражается в подражании любимому, она хочет быть воином, героиней и делается амазонкой".
      Именно такой была Мэри Пинки Харди.
      Свадьбу в 1875 году отпраздновали в фамильном гнезде "Ривередж". В этот дом Мэри возвращалась только тогда, когда приходило время разрешиться от бремени. Первым появился на свет Артур (закончил военно-морскую академию в Аннаполисе в 1896 году, был одним из тех, кто создавал подводный флот США, во время первой мировой войны командовал крейсером "Чаттануга", скончался внезапно в 1923 году), вторым - Малькольм (умер от скарлатины в возрасте шести лет).
      Третий раз матери не удалось приехать в "Ривередж", и она родила Дугласа в медицинской части при казармах Арсенал (Литлл Рок, штат Арканзас). Газета Норфолка в разделе светской хроники уже заготовила место для новости о прибавлении в уважаемом семействе. Как быть? Выручил юмор, и читатели увидели такое сообщение: "26 января 1880 года в отсутствие родителей появился на свет Дуглас Макартур".
      Милая шутка впоследствии вошла не только в хронику жизни выдающегося американца генерала Дугласа Макартура, но стала даже поводом для рассуждений: что может получиться из человека, если его жизненные принципы, привычки, увлечения, философия, сильные и слабые черты рождаются или, точнее, развиваются в отсутствие родителей? Сейчас мало у кого есть сомнения в том, что Дуглас Макартур в любом случае стал бы заметной фигурой. Даже в отсутствие родителей.
      Конечно, Макартуры не потребовали опровержения и не привлекли газетчика к суду. Следует отдать им должное - они умели отсутствовать. Речь, конечно, идет не о физическом присутствии или отсутствии, чаще всего о моральном, когда человеку необходимо что-то решать самостоятельно, когда самому приходилось защищать себя, вырабатывать навыки, привычки, из которых и складывается собственная жизнестойкость, самонадежность, уверенность в своих силах. Хотя, бесспорно, родители ни в коем разе не отказывались от своей "присутственной роли". И, следует сказать, исполнили ее великолепно.
      Когда Дугласу исполнилось четыре года (к этому времени семья потеряла Малькольма), роту "К", которой командовал отец, направили в далекий гарнизон Форт Селден (60 миль к северу от Эль Пасо), чтобы охранять обширный район Рио Гранде от набегов индейцев.
      К детским воспоминаниям следует относиться осторожно. Кто знает: где здесь вымысел, игра воображения, страница из прочитанной книги? Однако в данном случае Дуглас Макартур опирается не только на свою память. На рассказы родителей и документы. Поэтому давайте поверим в искренность автора "Воспоминаний". Даже интересно и весьма показательно узнать, что же выбрал взрослый мудрый человек из "детского архива", когда он сел за свои мемуары - серьезный, не допускающий вымысла труд?
      Дугласу запомнилось прежде всего, как вместе с сержантом Питером Рипли он ковылял перед колонной солдат и как новобранец Мориарити, ирландец, стер себе ноги. На каждом привале страдающий человек просил разрешения сесть в санитарную повозку. Однако сержант говорил: "Нет!" Оставалась последняя надежда - капитан. Но обращение к нему ирландца оказалось той самой соломинкой, которая не спасает. Артур Макартур сказал: "Ты волен стонать, но ты должен идти".
      Форт Селден представлял собой крохотный гарнизон. В нем несли службу сорок шесть солдат, два офицера и фельдшер в должности "помощника хирурга". Казармами служили одноэтажные строения под плоской крышей. Дуглас присутствовал при докладах кавалерийских постов, возвращавшихся из разведки, ездил за водой для форта. Мулы шагали медленно, до колодца лежал путь в несколько миль, так что на путешествие уходил весь день. Однажды бывших на выпасе коней и мулов обуял страх. Сначала они учуяли незнакомый, пугающий запах. Потом увидели странное существо. Им оказался верблюд, последний из стада верблюдов, которых в 1855 году выписал из Египта государственный секретарь Джефферсон Дэвис, чтобы наладить систему снабжения отдаленных укрепленных постов. Однако подобных развлечений у Дугласа было мало. В основном труд, учеба, игры. По вечерам, каждый раз испытывая волнение, смотрел он, как опускается под мелодию рожка американский флаг.
      Три года прожил Дуглас с родителями в Форт Селдене. Здесь он научился стрелять и ездить верхом. "Раньше, чем читать и писать,- с удовольствием подчеркивал Дуглас Макартур.- Моя мать с помощью отца занималась образованием своих двух сыновей".
      Красивая, аккуратно одетая, Мэри Макартур, где бы ни находилась - в глухой провинции, на марше,- несла себя гордо, даже величественно. "При ней всегда была печать аристократического происхождения",- заметил кто-то. Она, правда, не могла похвастаться фамильным гербом, своей "шотландкой". Но по манерам и поведению, эрудиции ничуть не уступала потомку шотландских рыцарей. Пинки Макартур, казалось, никогда не терзали сомнения или угрызения совести. От нее нелепо было бы ждать сострадания к новобранцу, стершему в кровь ноги. Тем более что она сама стоически переносила тяготы походной жизни: никоим образом не сетовала на трудную долю жены офицера, не выказывала тоски по оставленному Норфолку с виллой. Кроткая и строгая, раздражительная и сентиментальная, трудолюбивая и ласковая к детям, она являла собой пример типичной так же "стопроцентной" американки, влияние которой сегодня выходит далеко за границы семьи, в немалой степени определяет психологический климат общества.
      Мэри Макартур стремилась передать детям не только свой опыт, свои мироощущение, привить не только те качества, которые ценила в супруге. Она с ранних лет выводила своих детей за стены дома, в окружающий мир. Жена капитана понимала: домашний очаг - не крепость, он может обогреть человека, но не защитить его. Следовало выработать, приобрести качества, которые бы "в отсутствие родителей" способствовали выживанию, обеспечивали личную "конкурентоспособность", помогали бы идти наверх.
      В год, когда родился Д. Макартур, в Соединенных Штатах действовало уже 140 телефонных компаний. Изобретенный американцем А. Беллом в 1876 году телефон (а ранее в 1832 году появился электрический телеграф С. Морзе, жатвенная машина С. Мак-Кормика (1834 г.), револьвер С. Кольта (1836 г.), стальной плуг Д. Дира (1837 г.), а также открытие Ч. Гудьиром в 1839 году процесса вулканизации резины - одним словом, мощный прорыв на пути технологического процесса) "отодвинул бога от колыбели новорожденного". Рационализм, и до этого свойственный американцам, стал занимать все большее и большее место. Для тысяч американцев, как подметил В. Я. Брюсов,
      Упали в прах обломки суеверий,
      Наука в правду превратила сон:
      В пар, в телеграф, в фонограф, в телефон,
      Познав составы звезд и жизнь бактерий.
      Пытаясь разобраться в характере американцев, понять истоки сегодняшней агрессивности, экспансионизма под флагом великодержавного шовинизма, Леопольд С. Сенгор, философ, видный политический деятель, бывший президент Сенегала, автор концепции негритюда, одной из разновидностей теории "африканского социализма" и "африканской исключительности", высказал ряд соображений, которые мне показались важными для того, чтобы понять Дугласа Макартура. Л. С. Сенгор выступил в том самом Новом Орлеане, где родилась еще одна ячейка американского общества - семья Макартуров. Существует, рассуждает философ, прежде всего американская реальность, которая окружает или которая будет окружать
      американца (что ж, ведь США не отказались от политики экспансионизма). И существует американизм, что, по мнению Л. Сенгора, следует понимать как "американский замысел, субъективное видение будущего". Однако, что очень важно, это не абстрактные рассуждения или мечтания. Они формируются и отрабатываются для конкретных действий. Мысль и желание, рассуждает далее Л. Сенгор, заставляют "анализировать и определять различия", утверждают способность к "упорядочиванию и счету". Эта способность американца относится к "картезианскому мышлению".
      Картезианство - философское учение Декарта и его последователей, название происходит от латинизированного имени философа - Картезий. Сам Декарт (1596 - 1650) исходил из того, что существование тела и души определяется третьей субстанцией - богом, он верил в силу человеческого разума и на место слепой веры ставил знания, разум. Многие американцы с упоением повторяли за Декартом его знаменитую фразу: "Я мыслю, следовательно, я существую". Однако в США картезианство пришло в виде двух школ - прогрессивной и реакционной. Первую представлял особенно ярко Жюльен Ламеттри (1709 - 1751), французский философ-материалист, талантливый врач, сыгравший значительную роль в идейной подготовке французской буржуазной революции конца XVIII века. В США многие разделяли учение Ламеттри о том, что чувства являются ненадежным руководителем в повседневной жизни, что душевное состояние и волнения полностью зависят от состояния тела. Однако и у реакционера Никола Мальбранша (1638 - 1715), врага материализма, было немало последователей. Особенно в той части буржуазии, которая долго еще испытывала духовное влияние рабовладельческого юга. Даже после отмены рабства Н. Мальбранш твердо стоял на позиции: постоянное вмешательство и проявление бога - единственная причина всех изменений. Познание, утверждал философ,- это созерцание людьми идей всего существующего. Источник же этих идей - бог.
      Однако если поклонники картезианского мышления могли разрываться между Ламеттри и Мальбраншем (мне представляется, что Артур был ближе к Ламеттри, а Пинки - к Мальбраншу) в философском объяснении мира, то в понимании общественных явлений здесь наблюдалось меньше терзаний. Ламеттри, будучи материалистом, в общественной жизни оставался идеалистом. Он исходил из того, что жизнь определяется интересами людей, а их интересы, в свою очередь, зависят от господствующих в обществе идей. В результате свободу личности он отождествлял со свободой частной собственности. Отсюда делается вывод: неимущим свобода не нужна, зато им необходима религия.
      Такое преломление к жизни "картезианского мышления" устраивало многих, примиряло сторонников Ламеттри и Мальбранша.
      До восьми лет мать наряжала Дугласа в юбочку и завивала ему волосы. Но вот однажды она сказала сыну: "Ты будешь военным человеком". Отец добавил: "Думаю, в этом мальчике есть материал для солдата". Жена согласно кивнула.
      В семье Макартура благодаря Мэри Пинки, пишет У. Манчестер, дети отдавали честь (строго по воинскому уставу) несметное количество раз. Она настаивала на этом. Повод не имел особого значения: подъем и спуск флага, приход любого взрослого человека. Салютовали даже сообщению газеты о прибытии в Нью-Йорк статуи Свободы (Дугласу тогда было шесть лет). Последними словами матери, когда она укладывала Дуга спать, были: "Ты должен расти, чтобы стать великим". При этом она добавляла: "Как твой отец" или "как Роберт Ли" (американский генерал, главнокомандующий армией южан во время Гражданской войны в США.- Л. К.). Тот факт, что его отец и Ли сражались друг против друга, не имел никакого значения. Важно, что оба сражались хорошо. Это главное.
      Однажды мать сказала, что мужчины не должны плакать. Дуглас задумался. Он сказал, что видел, как глаза отца становились влажными во время церемонии отбоя. "Это совсем другое,- быстро объяснила мать.- Это выражение любви к стране. Такие слезы позволительны".
      Но слезы страха, обиды или отчаяния в семье были запрещены. В моральном багаже капитанши это требование стояло в одном ряду с ценностями религиозной морали. А как же юбочка, белые носочки, локоны? Никакого противоречия. Ни о каких-либо сомнениях в выборе судьбы сына или колебаниях они не свидетельствуют. Напротив. Таким образом мальчику прививались вкус, стремление к чистоте, опрятности, элегантности. Может быть, благодаря юбочке военная форма всегда сидела на Дугласе аккуратно, красиво, щеголевато.
      Царивший в семье дух уважения к профессии солдата, к военному делу, считавшемуся почетным, нужным, достойным лучших граждан, определял весь уклад жизни. Отсюда строгий распорядок дня, дисциплина, поощрение физического труда, спорта.
      Но родители понимали, что даже в здоровом теле не появится сам по себе, стихийно, "здоровый дух". Помимо церкви, передачи моральных ценностей, накопленных в семьях Артура и Мэри, воспитания уважения к требованиям общественной морали, обычаев, сложившихся в американских гарнизонах, родители прививали любовь к книге. Но не просто к печатному слову. На стол Дугласа все чаще и чаще ложились биографии великих людей, рассказы об императорах, завоевателях. Знавшие Д. Макартура не раз отмечали, что он поклонялся Чингисхану, боготворил Наполеона. При этом, как писал один из биографов, не слепо и раболепно (точнее было бы сказать "не бескорыстно").
      Почитание и обожание великого полководца, преуспевающего императора, казалось, помогает взять из вечности, материализовать хотя бы частицу военной мудрости, удачи. Приобщаясь к славе Александра Македонского, пусть на мгновение, пусть в воображении, вместе с ним переживаешь сладкие моменты славы, наслаждаешься восторженным блеском глаз почитателей, рукоплесканиями толпы. Делая своим кумиром
      полководцев прошлого, Дуглас тем самым становился если не вровень, то хотя бы рядом с ними. Иногда, уже в генеральских чинах, Д. Макартур забывался, и в нем вдруг просыпался Цезарь, Нельсон, о которых читал в детстве. И как ни покажется удивительным - это помогало Макартуру: Цезарь и Нельсон делали его речь убедительной, осанку строже и величественнее, что вызывало у слушавших его людей волнение, порой трепет, что и требовалось Д. Макартуру. В будущем на военных советах, при составлении донесений, формулировании приказов генерал часто вольно (для рисовки) или невольно говорил или писал языком Платона, Шекспира, Македонского. Во всяком случае, вспоминает Тиллман Дердин, корреспондент "Нью-Йорк таймс", диктуя каждое утро сводку военных действий, Д. Макартур, стремясь к тому, чтобы записывавший ее офицер понял мысль, часто начинал цитировать Библию, Наполеона, Достоевского, Марка Твена, Линкольна. Таким образом, идея или мысль Макартура обретала дополнительный авторитет...
      Еще у домашнего очага в домике при казармах, когда отец под безжалостным солнцем или окруженный роем москитов заставлял солдат рыть щели или окопы, а мать вязала кружева, у маленького Дугласа, благоговейно перелистывавшего страницы книги о герое, уже тогда зарождались самодовольные речи, которые прозвучали значительно позднее. Речи о "решающем вкладе его, Макартура", в разгром вооруженных сил Японии, об "особой миссии по спасению мира". Жившие в памяти картины победных сражений невольно заставляли объявлять незначительную по масштабам и результатам операцию "новогвинейским Ватерлоо". Желая придать особое значение деятельности по проведению аграрной реформы в Японии, он заявил, что со времен братьев Гракх это первая по-настоящему "успешная земельная реформа"{3}.
      Закалка славой великих особенно пригодилась в периоды неудач. Во время второй мировой войны после поражения на Филиппинах Д. Макартур перенес свой штаб в Австралию. Ни одна из масок не могла скрыть глубокой апатии, депрессии, озлобления.
      "Передо мной стоял жалкий, трясущийся старик",- пишет о Д. Макартуре очевидец. "Генерал в полной прострации,- отмечает другой.- У него опускаются руки, отсюда в войсках резкое падение морали, дисциплины. В результате, например, авиация Макартура представляла груды недвижимого металла с крыльями, хотя и нового".
      Однако Макартур выходит из этого печального и жалкого состояния. В немалой степени благодаря испытанному лекарству - лести, обожанию, "настоянному на лжи" подчиненных. Они сравнивают его с великими полководцами, которые также знали неудачи. И вот мгновенно возникают любимые образы, с которыми познакомился по книгам в детстве: выпрямляется стан Макартура, снова глаза зажигаются блеском супермена.
      Так что усилия родителей, воспитывавших вкус к силе, власти, исключительности, не пропадали даром. Следует вместе с тем сказать: "зерна жизнестойкости" падали на благодатную от природы почву. Во всех отношениях. Взять хотя бы память. У Дугласа Макартура она была на редкость хорошей. Однажды в военной академии задали разобраться по учебнику в доктрине, по сложности не уступающей теории относительности Эйнштейна. Дуглас сразу увидел, что не понимает, не может постичь ее. Другой бы на его месте смирился. А он?.. Просто выучил целую главу наизусть. И когда преподаватель вызвал курсанта, тот без запинки повторил все, что было написано в книге.
      - Но вы хотя бы понимаете то, о чем говорите?- спросил удивленный наставник.
      - Нет, не понимаю,- ответил курсант.
      - Я тоже не понимаю,- признался экзаменатор и захлопнул книгу.
      Были, правда, случаи, когда желание блеснуть подводило. Так, отчет об участии американской команды в Олимпийских играх в Нидерландах он составил в пышных выражениях, языком древнегреческого мудреца, летописца, описывавшего первые соревнования в Греции. Отчет не понравился в Вашингтоне.
      Однако жизнь и деятельность Гракхов, других подобных им героев прошлого - это всего лишь толчок к воспитанию будущего великого человека, это был только аромат, которым следовало пробудить в Д. Макартуре тщеславие, желание мыслить большими, глобальными категориями.
      Как бы подводя итог детским воспоминаниям, Д. Макартур с гордостью пишет о своих родителях:
      "Нас учили не только житейским правилам, но прежде всего прививали чувство ответственности. Мы должны были делать то, что считается правильным вне зависимости от того, каковыми могли быть личные жертвы... Мы никогда не должны были делать двух вещей: лгать, заниматься болтовней".
      Артур и Пинки Макартур прекрасно понимали: чтобы стать в США заметной фигурой, мало знать Гомера. Нужно быть американцем, и не просто американцем, а преуспевающим. И тут необходимо следовать за своими, американскими героями, учиться, брать у них все лучшее, что обеспечивает динамизм, пронырливость, приспособляемость, выживание, тогда преуспеешь среди своих. Недостатка в таких героях не было.
      После Гражданской войны темпы развития американской промышленности резко увеличились. Железные дороги, связав два побережья, способствовали освоению огромных пространств, развитию там сельского хозяйства, промышленности. Началась концентрация и централизация капитала. Создавались огромные состояния.
      Конечно, Дуглас продолжал восхищаться Нельсоном или Чингисханом. Но вот рядом с книгами о них ложатся вырезки из газет, журналов, тоненькие брошюрки (вызывающие, однако, великий трепет) о том, как стал миллионером Джордж Пульман, придумавший спальный вагон, как быстро пошел в гору изобретатель воздушных тормозов Вестингауз, как простейшая комбинация из рамы и двух колес - велосипед, сконструированный Альбертом Поупом, может принести огромное состояние. Дерзкая мысль, поиск, интуиция, воля, проявленная в подчинение чувств разуму, вера, качнувшаяся от бога к науке, обернулись властью, богатством, могуществом. Миллионы, сделанные Статлером из Буффало на идее обеспечить каждый гостиничный номер ванной, миллионы Карнеги, Д. Пульмана, А. Поупа жгли душу и сердце, будоражили воображение. Вокруг этих героев американские писатели, журналисты создавали ореол, рождали мечты самому пройти путь к звездам, путь наверх. "Дуглас Макартур,отмечают биографы,- с самого начала отдался этой мечте, и отдался навсегда".
      Приобретенный в детстве и юношестве вкус к рассказам и историям о "финансовых богах", оставивших позади себя грязь из раболепия, унижения, подчинения, никогда не проходил. Позднее, уже в зрелом возрасте, уже тогда, когда были покорены многие вершины на пути к звездам, одной из любимейших книг стала книга Брюса Бартона "Человек, которого никто не знает". В роли этого человека выступает Иисус Христос. Но Б. Бартон славит его не как обычное существо, а как преуспевающего бизнесмена, "который выбрал из предпринимательских низов 12 человек, собрал их в компанию, опираясь на которую покорил всю планету". В жизни же для Бартона таким великим человеком, Иисусом Христом, был Генри Форд. Как говорят в США, он "поставил на колеса всю страну и еще полмира". Бесспорно, это был "промышленный феномен". Но это был и американец, который ненавидел евреев, католиков, иностранцев, интеллигентов, презирал профсоюзы, всегда носил с собой пистолет и претендовал на то, что говорит с богом напрямую.
      Как известно, Форд одним из первых крупных промышленников прибег к открытому массовому насилию в тот самый период, когда в Соединенных Штатах особенно громко и хвастливо говорили о торжестве демократии. 7 марта 1932 года три тысячи безработных, окоченевших на морозе, двинулись под леденящим ветром к воротам заводов Форда. Нисколько не колеблясь, Форд отдал приказ: против рабочих применили слезоточивый газ, брандспойты с водой, валившей с ног, пулеметы. На землю упали убитые. Рабочие Детройта хоронили павших под лозунгом: "Вместо хлеба Форд дал пули".
      Если кое-что заменить, скажем, "промышленный феномен", то можно говорить в какой-то степени о Д. Макартуре в зрелом возрасте. Он во всем подражал Форду. "Генерал от инфантерии" так же, как и "маршал от индустрии", всегда был при пистолете, правда, не крупнокалиберном, как у Форда, а крошечном, доставшемся от отца в виде талисмана. Д. Макартур в том же 1932 году, всего через несколько недель после Форда, так же жестоко подавил массовое выступление - в Вашингтоне расправился с ветеранами первой мировой войны. На первом месте среди советников у Макартура так же, как и у Форда, стоял бог, потом уже шли Вашингтон, Джефферсон и т. д.
      "Никто не может предположить,- писал в книге "Американский цезарь" исследователь У. Манчестер,- что вышло бы из Дугласа, если бы родители не воспитали его солдатом". Но получился солдат. Когда в район действий против немцев во Франции (первая мировая война) прибыл военный министр США Бэйкер, Макартур преподнес ему баварскую каску, принесенную с поля боя. Министр отказался принять сувенир и сказал: "Каску следует подарить вашей матушке". Это было уже признание американского военного мнения. Это уже была награда за сына. И, конечно же, Мэри Пинки Макартур заслужила ее. Прежде всего за "взятие Вест-Пойнта".
      После школы, уже на новом месте службы отца, Дуглас поступил в "Вест Тексас милитари академи" - Военную академию Западного Техаса. Здесь отношение к учебе изменилось. Сухая математика оказалась поистине ключом к разгадке тайн природы, а скучная латынь и греческий - увлекательным окном в мир древности с походами великих полководцев, захватывающими рассказами о подвигах великих людей. Пробудился интерес к наукам. Посыпались награды за успехи в учебе. И здесь окончательно завладела душой, разумом мечта Вест-Пойнт. Мэри Пинки Макартур могла поздравить себя. Не зря переносила она тяготы походов, солдатского быта, не зря жертвовала покоем, комфортом, возможностью наслаждаться богатством, избранным обществом. И вот мечта в двух шагах: Вест-Пойнт.
      Не будет преувеличением сказать, что этот главный в жизни Дугласа Макартура бой за место под солнцем выиграла мать. Хотя, конечно, без деда Дугласа, приближенного к высшему эшелону правящих кругов США, без отца, усмирителя индейцев и филиппинцев, Мэри Пинки не могла бы даже начать поход на самое престижное военное учебное заведение США. Однако обстоятельства в общем складывались благоприятно, и мать будущего генерала армии (высшее в США воинское звание!) воспользовалась ими, одновременно преодолевая обстоятельства неблагоприятные.
      Войти в стены элитарного военного учебного заведения было нелегко. Набор в Вест-Пойнт осуществляется строго по рекомендациям определенных лиц. К их числу относятся президент США, вице-президент, сенаторы и члены палаты представителей конгресса, глава военного ведомства.
      Последние недели жизни Артур Макартур - самый старший больше всего занимался внуком, точнее его судьбой, его будущим - конец одного Макартура, по убеждению судьи, должен был стать началом другого Макартура, чтобы род не оборвался и продолжался достойно. Для этого нужно было успеть, воспользовавшись своим положением, связями. Заботился о будущем рода и отец.
      Те, кто рекомендовал Дугласа, кто проводил с ним собеседования, увидели скромного, выдержанного и вместе с тем уверенного в себе юношу. Он производил приятное впечатление манерами, начитанностью, рассудительностью. И если можно было бы применить слово "блеснул" перед первыми неофициальными экзаменаторами (что и было на самом деле), то следовало бы сказать и о том айсберге, который давал этот блеск. Айсберг на 90 процентов состоял из твердо усвоенных правил: чтобы быть сильным, неуязвимым, располагать резервами силы для наступления и обороны, необходимо иметь полное право называться добрым христианином, знать законы принятой обществом морали, почувствовать силу принципов, основанных на таких понятиях, как демократия, свобода, честность. Вместе с семейными заповедями: "никогда не говори больше того, что нужно", "не лги", "слушай, больше слушай" - сознание своего древнего и благородного происхождения придавало уверенности и силы. Дуглас любил с гордостью повторять слова, которые якобы принадлежат самому первому из Макартуров: "Ничего нет старше холмов, Макартура и дьявола".
      Кстати, когда речь заходила о происхождении, Макартур всегда подчеркивал, что по своей прабабушке Саре Барни Белчер из Таунтона (штат Массачусетс) он приходится восьмым двоюродным братом Уинстону Черчиллю и шестым двоюродным братом Ф. Д. Рузвельту. Таким образом, трое великих деятелей времен второй мировой войны были связаны родственными узами в результате браков, заключенных на американской земле.
      Солидный интеллектуальный багаж, свободное владение, именно владение, моральными ценностями, набожность и рационализм, привитые и воспитанные в семье,- прекрасный потенциал для абитуриента. "Экзаменаторы духа" не нашли ни одного изъяна или дефекта в идеальном носителе американизма. Но они же и еще раз подтвердили, сами того не желая, что чужая душа действительно потемки.
      Ведь в будущем выяснилось, что Дуглас совсем не соблюдал такой заповеди, как "не лги". Но это в будущем. А тогда тринадцать губернаторов, сенаторы, конгрессмены, епископы со спокойной совестью рекомендовали Дугласа Макартура в Вест-Пойнт. Он стал обладателем солидного "входного билета", состоящего из хвалебных писем, просьб "посодействовать талантливому молодому человеку", обратить внимание на его "твердость и верность духа".