Теперь молюсь в подполье,
      Думая о белом чуде.
      6
      На улице моторный фонарь
      Днем. Свет без лучей
      Казался нездешним рассветом.
      Будто и теперь, как встарь,
      Заблудился Орфей
      Между зимой и летом.
      Надеждинская стала лужайкой
      С загробными анемонами в руке,
      А Вы, маленький, идете с Файкой,
      Заплетая ногами, вдалеке, вдалеке.
      Собака в сумеречном зале
      Лает, чтобы Вас не ждали.
      7
      Двенадцать - вещее число,
      А тридцать - Рубикон:
      Оно носителю несло
      Подземных звезд закон.
      Раскройся, веер, плавно вей,
      Пусти все планки в ход.
      Животные земли, огней,
      И воздуха, и вод.
      Стихий четыре: север, юг,
      И запад, и восток.
      Корою твердой кроет друг
      Живительный росток.
      Быть может, в щедрые моря
      Из лейки нежность лью,
      Возьми ее - она твоя.
      Возьми и жизнь мою.
      1925
      IV
      531-537. ПАЛЬЦЫ ДНЕЙ
      О. Черемшановой
      1. ПОНЕДЕЛЬНИК / Луна
      Прикосновенье лунных пальцев...
      Вставай, лунатик, в путь-дорогу.
      Дорога - чище серебра,
      Белеет Ева из ребра,
      Произрастают звери, птицы,
      Цветы сосут земную грудь.
      Все, что свечой в субботу снится,
      Ты можешь в небо окунуть.
      Закладка. Радуга. Молебен.
      Ковчег строгает старый Ной,
      И день простой уже не беден
      Играет радостью иной.
      В окошко зорю мирозданья
      Пронзает школьникам петух.
      О, первых почек клейкий дух,
      О, раннее в росе свиданье!
      2. ВТОРНИК / Марс
      Приземисто краснея, глаз
      Траншеи тускло озаряет.
      Какой неслыханный рассказ
      Глухая пушка повторяет?
      Висит туман янтарево,
      Столбом тускнеет зарево,
      Клокочет в колбе варево,
      Из-за моря нам марево.
      Свары, ссоры,
      Схватки, своры,
      Шпоры, шоры
      И барабан, барабан, барабан...
      А люди тонки и стройны,
      Неколебимы и высоки,
      Как будто стеклами войны
      Стекли бушующие соки.
      Гляди в продольные глаза:
      Не в сером вечере гроза,
      Блестит каюта на востоке.
      Когда вы сидели на кресле, я думал, я думал,
      я думал:
      Зачем этот стан, эти ноги и ребра не могут
      прижаться,
      Зачем не могу я погладить затылок, и плечи, и щеки,
      Зачем не измерить, целуя, длину протянувшего тела,
      Не вычерпать воду озер, где испуганно "да"
      рассмеялось?
      И в город - начало конца - лазутчики тихо
      вползали.
      3. СРЕДА / Меркурий
      Меркурий, Меркурий,
      Черных курей зарежем.
      Рудокоп с ногами крылатыми,
      Рулевой задумчиво-юный,
      Ходок по морям и по небу,
      Безбородый Никола,
      Офеня небесный,
      Без брони, без пики архангел,
      Шапка есть у тебя невидимка,
      Посошок волшебный,
      Учишь купцов торговать,
      Корабельщиков плавать,
      Поэтам нагоняешь сон,
      Развязываешь воображенье,
      Связываешь несвязуемое,
      Изобретать ты учишь,
      Выходить из положения,
      Отталкиваться от земли
      И снова к ней прикасаться.
      Покой тебе ненавистен,
      Умершим ты даешь мудрость.
      В любви ты учишь уловкам,
      Ревности, нежности,
      Ссорам и примиренью,
      Переходам к последней победе.
      Ты переменчив, как радуга,
      Твой день - посереди недели,
      Катись в любую сторону.
      Серо ивы клонятся,
      Сиро девы клонятся,
      Прошуршала конница
      Шумом бесшумным.
      Ветер узаконится,
      Крылья узаконятся,
      Веди, бледноколонница,
      К думам бездумным.
      Пастух и хранитель серебряных полей,
      На горячую маковку молоко пролей!
      4. ЧЕТВЕРГ / Юпитер
      Довольно. Я любим. Стоит в зените
      Юпитер неподвижный. В кабинет
      Ко мне вошел советник тайный Гете,
      Пожал мне руку и сказал: "Вас ждет
      Эрцгерцог на бостон. Кольцо и якорь".
      Закрыв окно, я потушил свечу.
      5. ПЯТНИЦА / Венера
      Кто скрижали понимает,
      Кто благую весть узнает,
      Тот не удивляется.
      По полям пятнистым идя
      И цветущий крест увидя,
      Сердцем умиляется.
      Разомкнулись вес и мера,
      У креста стоит Венера,
      Очи томно кружатся.
      По морю дымятся флоты,
      Пташек мартовских полеты
      Раздробила лужица.
      Нисхожденье - состраданье,
      Восхожденье - обладанье
      Огибают струями.
      О, святейший день недели,
      Чтоб не пили и не ели
      Жили поцелуями.
      6. СУББОТА
      Беременная Рая,
      Субботу приготовь:
      Все вымети,
      Все вычисти,
      Чтоб оживились вновь
      Мы запахами рая.
      О, елка, о, ребята.
      О, щука, о, чеснок.
      Не выразить,
      Не высказать,
      Как жребий наш высок,
      Как наша жизнь богата.
      Ну, опустите полог.
      Считай: рабочих шесть,
      А день седьмой,
      А день святой
      На то у Бога есть,
      Чтобы покой был долог.
      Теперь гут нахт, тушите свечи
      До деловой, житейской встречи.
      7. ВОСКРЕСЕНЬЕ
      Только колоколам работа.
      Равны рабы Божий.
      Паруса опустились.
      Штиль, безмолвие.
      Если я встречу вас
      Не узнаю.
      На всех крахмальные воротнички
      И шляпы, как на корове седло.
      Бездействие давит воочию.
      Все блаженно растекаются
      В подобии небытия.
      Сердце боится остановок
      И думает, что это сон,
      Выдуманный Сера и Лафоргом.
      Подходило бы, чтобы у соседей
      Непрерывно играли гаммы
      И гуляли приюты,
      Изнывая от пустоты.
      Точка, из которой ростками
      Расходятся будущие лучи.
      1925
      V
      538-547. ДЛЯ АВГУСТА
      С. В. Демьянову
      1. ТЫ
      Так долго шляпой ты махал,
      Что всем ужасно надоел.
      Взяла брюнетка на прицел,
      Подруга вставила "нахал".
      И долго крякал капитан,
      Который здорово был пьян.
      Махал, махал, и, наконец,
      Когда остался ты один,
      Какой-то плотный господин
      Тебя уводит как отец.
      В одной из светленьких кают
      Уж скоро рюмки запоют.
      Ты треугольник видишь бри
      И рядом страсбургский пирог...
      Тут удержаться уж не мог,
      Подумал: "Ах, черт побери!
      Я никогда их не едал,
      У Блока кое-что читал".
      Отец нежданный стороной
      Заводит речь о том, о сем:
      Да сколько лет, да как живем,
      Да есть ли свой у вас портной...
      То Генрих Манн, то Томас Манн,
      А сам рукой тебе в карман...
      Папаша, папа, эй-эй-эй!
      Не по-отцовски вы смелы...
      Но тот, к кому вы так милы,
      Видавший виды воробей.
      Спустилась шторка на окне,
      Корабль несется по волне.
      2. ЛУНА
      А ну, луна, печально!
      Печатать про луну
      Считается банально,
      Не знаю почему.
      А ты внушаешь знанье
      И сердцу, и уму:
      Понятней расстоянье
      При взгляде на луну,
      И время, и разлука,
      И тетушка искусств
      Оккультная наука,
      И много разных чувств.
      Покойницкие лица
      Ты милым придаешь,
      А иногда приснится
      Приятненькая ложь.
      Без всякого уменья
      Ты крыши зеленишь
      И вызовешь на пенье
      Несмысленную мышь.
      Ты путаешь, вещаешь,
      Кувыркаешь свой серп
      И точно отмечаешь
      Лишь прибыль да ущерб.
      Тебя зовут Геката,
      Тебя зовут Пастух,
      Коты тебе оплата
      Да вороной петух.
      Не думай, ради Бога,
      Что ты - хозяйка мне,
      Лежит моя дорога
      В обратной стороне.
      Но, чистая невеста
      И ведьма, нету злей,
      Тебе найдется место
      И в повести моей.
      3. А Я...
      Стоит в конце проспекта сад,
      Для многих он - приют услад,
      А для других - ну, сад как сад.
      У тех, кто ходят и сидят,
      Особенный какой-то взгляд,
      А с виду - ходят и сидят,
      Куда бы ни пришлось идти
      Все этот сад мне по пути,
      Никак его не обойти.
      Уж в августе темнее ночи,
      А под деревьями еще темнее.
      Я в сад не заходил нарочно,
      Попутчика нашел себе случайно...
      Он был высокий, в серой кепке,
      В потертом несколько, но модном платье.
      Я голоса его не слышал
      Мы познакомились без разговоров,
      А мне казалось, что, должно быть, - хриплы!
      - На Вознесенском близко дом...
      Мы скоро до него дойдем...
      Простите, очень грязный дом.
      Улыбка бедная скользит...
      Какой у Вас знакомый вид!..
      Надежды, память - все скользит...
      Ведь не был я нисколько пьян,
      Но рот, фигура и туман
      Твердили: - Ты смертельно пьян!..
      Разделся просто, детски лег...
      Метафизический намек
      Двусмысленно на сердце лег.
      4. ТОТ
      Поверим ли словам цыганки,
      До самой смерти продрожим.
      А тот сидит в стеклянной банке,
      И моложав, и невредим.
      Сидит у столика и пишет,
      Тут каждый Бердсли и Шекспир,
      Апрельский ветер тюль колышет,
      Сиреневый трепещет мир,
      Звенят, звенят невыносимо
      Иголки, искры и вино,
      И ласточки просвищут мимо
      Американкою в окно.
      Измены здесь для примиренья,
      А примиренья для измен.
      Политональнейшее пенье
      От лаковых несется стен.
      Все кружится, и все на месте...
      Все близко так, и все поет,
      Отчетливо, как при Норд-Эсте,
      Прозрачно, словно жидкий мед...
      Куда пропал ты, беспечальный
      И чистый воздух медных скал?
      На Вознесенском дом скандальный
      Да пароходный тот нахал!
      5. ТЫ / 2-ое
      - Остановка здесь от часа до шести,
      А хотелось бы неделю провести.
      Словно зайчики зеркал,
      Городок из моря встал,
      Все каналы да плотины,
      Со стадами луговины,
      Нет ни пропастей, ни скал.
      Кабачок стоит на самом берегу,
      Пароход я из окна устерегу.
      Только море, только высь.
      По земле бы мне пройтись:
      Что ни город - все чудесно,
      Неизвестно и прелестно,
      Только знай себе дивись!
      Если любишь, разве можно устоять?
      Это утро повторится ли опять?
      И галантна, и крепка
      Стариковская рука.
      Скрипнул блок. Пахнуло элем.
      Чепуху сейчас замелем,
      Не услышать нам свистка.
      6. А Я / 2-ое
      Постучали еле слышно...
      Спичка чирк... шаги... глаза...
      Шепот... "Вася, осторожней:
      По домам идет обход".
      - Шпалер, шпалер... Брось за печку...
      - Гость?.. смывайтесь... разве пьян?..
      - Черный ход еще не заперт,
      Мина Карловна сидит.
      - Извиняюсь... не нарочно...
      Я и сам тому не рад...
      Я засыпаюсь, наверно,
      На Конюшенной налет.
      Ну, пока! - поцеловались...
      - Стой! и я с тобой. - Куда?
      - Все равно! - А попадетесь?
      Укрывателю тюрьма.
      Отчего же хриплый голос
      Стал прозрачным и любимым,
      Будто флейта заиграла
      Из-за толстого стекла.
      Отчего же эта нежность
      Щеки серые покрыла,
      Словно в сердце заключенной
      Оставаться не могла?
      Разве ты сидишь и пишешь,
      Легче бабочки из шелка,
      И причесан, и напудрен,
      У апрельского стола?
      - Что же стали? - Кот-басила...
      Опрокинулось ведро.
      - Тише, черти! - Сердце бьется,
      Заливается свисток.
      - Значит, ты?.. - До самой смерти!
      Улыбнулся в темноте.
      - Может, ждать совсем не долго,
      Но спасибо и на том.
      Тут калитка возле ямы...
      Проходной я знаю двор.
      Деньги есть? Аида на Остров.
      Там знакомый пароход.
      Паспортов у нас не спросят,
      А посадят прямо в трюм.
      Дней пяток поголодаем
      Вместе, милый человек!
      7. ТОТ / 2-ое
      Февральский радио поет
      Приволье молодости дальней,
      Натопленность кисейной спальной
      И межпланетный перелет.
      Перечит нежности начальной
      Воспоминаний праздный счет.
      Сереет снег, тончает лед,
      Не уберечь зимы венчальной!
      Хрусталь на прежнее стекло
      Воображенье налагает,
      Изменчивое так светло!
      Плывут вуали, воздух тает...
      И сонный вой гавайских труб
      Напоминает трепет губ.
      8. ЛУНА / 2-ое
      Луна! Где встретились!.. сквозь люки
      Ты беспрепятственно глядишь,
      Как будто фокусника трюки,
      Что из цилиндра тянет мышь.
      Тебе милей была бы урна,
      Руины, жалостный пейзаж!
      А мы устроились недурно,
      Забравшись за чужой багаж!
      Все спит; попахивает дегтем,
      Мочалой прелой от рогож...
      И вдруг, как у Рэнбо, под ногтем
      Торжественная щелкнет вошь.
      И нам тепло, и не темно нам,
      Уютно. Качки нет следа.
      По фантастическим законам
      Не вспоминается еда
      Сосед храпит. Луна свободно
      Его ласкает как угодно,
      И сладострастна, и чиста,
      Во всевозможные места.
      Я не ревнив к такому горю:
      Ведь стоит руку протянуть
      И я с луной легко поспорю
      На деле, а не как-нибудь!
      Вдруг... Как?.. смотрю, смотрю... черты
      Чужие вовсе... Разве ты
      Таким и был? И нос, и рот...
      Он у того совсем не тот.
      Зачем же голод, трюм и море,
      Зубов нечищенных оскал?
      Ужели злых фантасмагорий,
      Луна, игрушкою я стал?
      Но так доверчиво дыханье
      И грудь худая так тепла,
      Что в темном, горестном лобзаньи
      Я забываю все дотла.
      9. ТЫ / 3-е
      - Вы мне не нравитесь при лунном свете:
      Откуда-то взялись брюшко и плешь,
      И вообще, пора бы шутки эти
      Оставить вам, - Голландия скучна!
      - Но, детка, вы же сами захотели
      Остановиться в этом городке.
      Не думал я, что в столь прелестном теле
      Такой упрямец маленький сидит.
      - Вы лишены духовных интересов.
      Что надо вам, легко б могли найти
      В любом из практикующих балбесов!
      А я... а я... - Брюссельская капуста
      Приправлена слезами. За окном
      На горизонте растушеван густо
      Далекий дождь...
      В глазах плывет размытая фиалка,
      Так самого себя бывает жалко!
      - Вы сами можете помочь невзгодам,
      Ведь дело не в Голландии, а в вас!
      - Нет, завтра, завтра, первым пароходом!
      А вас освобождаю хоть сейчас!
      Забарабанил дружно дождь по крышам,
      Все стало простодушней и ясней.
      Свисток теперь, конечно, мы услышим,
      А там посмотрим. "Утро вечера мудреней".
      10. ВСЕ ЧЕТВЕРО / Апофеоз
      Тра-та-та-т_а_-та, тра-та-та-т_а_-та,
      Тра-та-та-т_а_-та, тра-т_а_-та-т_а_!
      Нептун трезубцем тритонов гонит.
      Апофеоз. Апофеоз!
      Тра-та-та-т_а_-та. Дельфин играет!
      Тра-та-та-т_а_-та. Ярка лазурь!
      Брады завеса ключом взлетает.
      Апофеоз. Апофеоз!
      Парная роскошь - была м_о_кредь.
      Повеял ужас, дымит восторг...
      И ты - не тот ведь, и тот - не тот ведь!
      Апофеоз. Апофеоз!
      Потягиваясь сладко, вышли.
      Голландия! Конец пути.
      Идти легко, как паре в дышле.
      И заново глядят глаза:
      Земля и воздух - все другое.
      Кругом народ, все видим мы,
      И все-таки нас только двое,
      И мы другие, как и все.
      Какой чудесный день сегодня.
      Как пьяно вывески твердят,
      Что велика любовь Господня!
      Поют опущенные сходни,
      Танцуют краны, паруса.
      Ты не сидишь уже, окован,
      В стеклянном пресном далеке,
      Кисейный столик расколдован
      И бьется в сердце, как живой.
      Вдруг... Боже мой. Навстречу пара,
      И машет та же шляпа мне.
      Ах, в ожидании удара
      Прижаться в нежной простоте.
      Другой кричит издалека:
      - Fichue rencontre! c'est toi! c'est moi! {*}
      {* Ничего себе встреча! вот и ты! вот и я! (фр.) - Ред.}
      Толчком проворным старик за бортом.
      Такая жертва, такой отказ
      Считаться мог бы первейшим сортом.
      Апофеоз. Апофеоз!
      - Ведь я все тот же! минута бреда...
      Опять с тобою - и нет измен.
      - Круги бросайте! Тащите деда!
      Апофеоз. Апофеоз!
      Тра-та-т_а_-та. Но я не тот же
      Тра-та-та-т_а_-та. Я не один!
      - Какая черствость! и с кем? о Боже!
      Тра-та-та-т_а_-та, тра-та-та-т_а_.
      Триумф Нептуна туземцев тешит.
      И остаются все при своем.
      В восторге дядя затылок чешет.
      Апофеоз! Апофеоз!
      1927
      VI
      548-560. ЛАЗАРЬ
      К. П. Покровскому
      1. ЛАЗАРЬ
      Припадочно заколотился джаз,
      И Мицци дико завизжала: "Лазарь!"
      К стене прилипли декольте и фраки,
      И на гитары негры засмотрелись,
      Как будто видели их в первый раз...
      - Но Мицци, Мицци, что смутило вас?
      Ведь это брат ваш Вилли? Не узнали?
      Он даже не переменил костюма,
      Походка та же, тот же рост, прическа,
      Оттенок тот же сероватых глаз.
      - Как мог мой Вилли выйти из тюрьмы?
      Он там сидит, ты знаешь, пятый месяц.
      Четыре уж прошло... Четыре чувства,
      Четыре дня, четырехдневный Лазарь!
      Сошли с ума и он, и Бог, и мы!
      - Ах, Мицци дорогая... - О, позволь
      Мне опуститься вновь в небытие,
      Где золотая кровь и золотые
      Колосья колются, и запах тленья
      Животворит спасительную боль!
      Охриплой горлицею крик затих.
      Где наш любимый загородный домик,
      Сестрица Марта с Моцартом и Гете?
      Но успокоилось уже смятенье,
      И застонала музыка: "Fur dich!.." {*}
      {* "Для тебя!.." (нем.). - Ред.}
      2. ДОМИК
      С тех пор прошло уж года два,
      А помню, как теперь...
      Высоких лип едва-едва
      Коснулся месяц май.
      Веселый дождик. Духов день.
      Садовник рвет цветы.
      Едва ступил я на ступень
      Услышал тихий смех.
      А за стеклом две пары глаз
      Смеются, словно май,
      И Вилли в комнату сейчас
      Со скрипкою вбежит.
      Как мог быть с вами незнаком
      Я целых тридцать лет?
      Благословен ваш сельский дом,
      Благословен Господь!
      3. МИЦЦИ И МАРТА
      Не переводятся гости у нас, уж так повелося:
      Только проводишь одних, смотришь - других
      принимай.
      Едут и старый и малый: банкиры, купцы, лейтенант!!
      Киноактеры, певцы, летчик, боксер, инженер.
      Марта сбилася с ног: принять, занять разговором,
      Всех накормить, напоить, розы поставить на стол.
      Мицци - та не хозяйка: только бы ей наряжаться,
      Только бы книги читать, только бы бегать в саду.
      Мицци имеет успех гораздо больший, чем Марта,
      Не потому, что всего только семнадцать ей лет.
      Марте тоже не много, она и добрей, и спокойней,
      Меньше капризов у ней, чаще улыбка видна.
      Мицци, за что ни возьмется, мигом все одолеет,
      Мигом забросит одно, мигом другое в уме.
      То ненасытно танцует, хохочет, правит мотором,
      То помрачнеет, как ночь, молча запрется одна,
      Час, полтора просидит, плача, она неподвижно.
      Губы кривятся, дрожат, сводит суставы болезнь...
      Выйдет, как после припадка, сядет, глядит виновато...
      Спрашивать вздумает кто, молвит: ...сидела у ног,
      Слава не очень хорошая ходит про наших сестричек.
      Марту тревожит она, Мицци на все наплевать...
      Ну, а друзья? Да что же друзья? Какое им дело:
      Музыка, танцы, игра, вечно вино на столе.
      А Вилли - брат любимый;
      Румян, высокий рост,
      И сердце золотое,
      И нравом очень прост.
      Вилли несчастный, милый мой друг,
      Зачем это время я вспомнил вдруг?
      Быстро в беседку вошла и бросилась к Мицци на
      шею,
      Розою вся запылав, старшая, Марта, сестра.
      - Мицци, послушай меня: какая забавная новость!
      Всех я корю за любовь, - вот полюбила сама.
      - Марточка, Марточка, ты? Признаться
      разодолжила.
      Можно и имя узнать? - Помнишь, высокий
      блондин...
      В Духов день он пришел и на крыльце спотыкнулся...
      Вилли со скрипкой тогда в комнату быстро вбежал,
      Гость покраснел и смутился... Ужели не помнишь,
      родная?
      Мицци умолкла на миг, тень пробежала по лбу.
      Марта, разумная Марта, все для других ты
      рассудишь,
      А доведись до себя - выйдешь ребенка глупей.
      Ты полюбила его. Я верю и этому рада,
      Но рассудила ли ты, что ты получишь в ответ?
      Марта, еще покраснев, смущенная, молвит:
      Зачем же
      Он не выходит от нас, словно забыл о делах.
      Он человек занятой, а вечно сидит да играет,
      Слушает песни мои, робко краснеет, молчит.
      Мицци прищурила глаз и тихо, раздельно сказала:
      - Мы тут, поверь, ни при чем; хочет он с Вилли
      дружить
      А Вилли, брат любимый,
      Глядит себе во двор...
      Вот бы расхохотался,
      Услыша разговор.
      Вилли несчастный, милый мой друг,
      Зачем это время я вспомнил вдруг?
      4. ЭДИТ
      Весь город поутру твердит:
      - Вчера убита Джойс Эдит.
      А кто она, и где жила,
      И с кем тот вечер провела?
      Чужая смерть невнятна нам
      Поахали - и по делам:
      Кто на завод, кто в магазин,
      В контору, в банк - и ни один
      Из них не думал, что когда
      Нибудь исчезнет навсегда.
      Звенят трамваи, слаб ледок,
      А девушка глядит в листок:
      Все те же десять черных строк,
      А уж заныл от боли бок,
      Расширенно стоят глаза,
      И не бежит на них слеза,
      И рот запекшийся твердит:
      - Моя Эдит, моя Эдит.
      Куда девался милых смех,
      Улыбки и соболий мех,
      Сережки длинные в ушах
      И воробьиная душа?
      Кто будет в опере бывать,
      Блэк-беттом с Вилли танцевать?
      Где ты упала, где лежишь,
      Не обновивши модных лыж?
      Тебя в саду я не найду...
      Вдруг вскрикнула и на ходу
      С трамвая бросилась в мотор...
      Все так же дик недвижный взор.
      Скорей, скорей, скорей, скорей
      В простор сугробистых полей!
      Прокрикнут адрес кое-как...
      Шофер, как видно, не дурак,
      Пускает запрещенный ход,
      Застопорил лишь у ворот.
      - Не надо сдачи! - Вот звонок...
      Рукою жмет себе висок...
      - Где Вилли? - Старшая сестра
      Шепнула: - Он еще вчера
      Был арестован. - Мицци, ах,
      Не устояла на ногах.
      5. СУД
      Дамы, дамы, молодые люди,
      Что вы не гуляете по липкам,
      Что не забавляетесь в Давосе,
      Веселя снега своим румянцем?
      Отчего, как загнанное стадо,
      Вы толпитесь в этом душном зале,
      Прокурора слушая с волненьем,
      Словно он объявит приз за хоккей?
      Замелькали дамские платочки,
      Котелки сползают на затылок:
      Видно, и убитую жалеют,
      Жалко и убийцы молодого.
      Он сидит, закрыв лицо руками;
      Лишь порою вздрагивают уши
      Да пробор меж лаковых волосьев
      Проведен не очень что-то ровно.
      Он взглянуть боится на скамейку,
      Где сидят его родные сестры,
      Отвечает он судье, не глядя,
      И срывается любимый голос.
      А взглянул бы Вилли на скамейку,
      Увидал бы Мицци он и Марту,
      Рядом пожилого господина
      С черной бородою, в волчьей шапке..
      Мицци крепко за руку он держит.
      Та к нему лисичкою прижалась.
      - Не волнуйтесь, барышня, о брате:
      Как бы судьи тут ни рассудили,
      Бог по-своему всегда рассудит.
      Вижу ясно всю его дорогу,
      Труден путь, но велика награда.
      Отнимаются четыре чувства:
      Осязанье, зренье, слух - возьмутся,
      Обонянье испарится в воздух,
      Распадутся связки и суставы,
      Станет человек плачевней трупа.
      И тогда-то в тишине утробной
      Пятая сестра к нему подходит,
      Даст вкусить от золотого хлеба,
      Золотым вином его напоит:
      Золотая кровь вольется в жилы,
      Золотые мысли - словно пчелы,
      Чувства все вернутся хороводом
      В обновленное свое жилище.
      Выйдет человек, как из гробницы
      Вышел прежде друг Господень Лазарь.
      Все писцы внезапно встрепенулись,
      Перья приготовили, бумагу;
      Из дверей свидетелей выводят,
      Четверых подводят под присягу.
      Первым нищий тут слепорожденный
      Палкою настукивал дорогу,
      А за ним домашняя хозяйка
      Не то бандерша, не то сиделка.
      Вышел тут же и посадский шкетик,
      Дико рот накрашен, ручки в брючки,
      А четвертым - долговязый сыщик
      И при нем ищейка на цепочке.
      Встали все и приняли присягу.
      - Отчего их четверо, учитель?
      Что учил ты про четыре чувства,
      Что учил про полноту квадрата,
      Неужели в этом страшном месте
      Понимать я начинаю числа?
      Вилли, слушай! Вилли, брат любимый,
      Опускайся ниже до предела!
      Насладись до дна своим позором,
      Чтоб и я могла с тобою вместе
      Золотым ручьем протечь из снега!
      Я люблю тебя, как не полюбит
      Ни жена, ни мать, ни брат, ни ангел!
      Стали белыми глаза у Вилли,
      И на Мицци он взглянул с улыбкой,
      А сосед ее тихонько гладит,
      Успокаивает и ласкает;
      А в кармане у него конвертик
      Шелестит с американской маркой:
      "Часовых дел мастеру в Берлине,
      Вильмерсдорф, Эммануилу Прошке".
      6. ПЕРВЫЙ СВИДЕТЕЛЬ / Слепорожденный
      Слепым родился я на свет
      И так живу уж сорок лет,
      Лишь понаслышке, смутно зная,
      Что есть и зорька золотая,
      Барашки белые в реке,
      Румянец свежий на щеке.
      И как бы ни твердили внятно,
      А пестрота мне непонятна
      Природы: для меня она
      В глубокий мрак погружена.
      Я рос и вырос сиротою
      И по домам хожу с сумою.
      Кто даст - Господь того спаси,
      А нет - пустой суму неси.
      Конечно, есть между слепыми
      Живут ремеслами какими,
      Меня же смолоду влекло
      На ветер, дождик, снег, тепло!
      Что близких нет, так мне не жалко,
      Верней родни слепому - палка:
      Она и брат, она и друг,
      Пока не выпадет из рук.
      Вот так-то, палкою водимый,
      Я брел равниною родимой...
      Вдруг палкой ткнул - нельзя идти,
      Лежит преграда на пути.
      Остановился. Шум далеко,
      Собака лает одиноко.
      Провел рукою - предо мной
      Лежит мужчина молодой...
      Потрогал - он не шевелится,
      А сердце бьется, ровно птица.
      - Послушай, встань! Напился, брат?
      Пора домой идти назад.
      Замерзнешь на снегу... - Очнулся,
      Вскочил и сам ко мне нагнулся,
      - Кто здесь? Ты видел? Боже мой,
      Собака гонится за мной!
      - Я слеп и ничего не вижу,
      А и видал бы - не обижу.
      - Тебе не страшно? - Нет, чего?
      - Я, может быть... убил кого!
      - Все может быть. Не нам, убогим,
      Пристало быть к другому строгим.
      Я - просто бедный человек.
      Умолк. Рука сгребает снег,
      А снег ледок осевший кроет,
      Да столб от телеграфа воет,
      Да поезд по мосту стучит,
      Да ночь снеговая молчит...
      - Ощупай мне лицо рукою!
      Скажи, кто здесь перед тобою?
      Глубоко врезалась печать?
      Черты уж начали кричать?
      - Ты - молодой и добрый малый,
      В нужде и горе не бывалый.
      Есть у тебя друзья и дом,
      Ты с лаской нежною знаком.
      В труде рука не загрубела,
      Еще приятно, гладко тело...
      Ты говоришь, что ты убил,
      Но грех до кожи не доплыл:
      Она по-прежнему чиста,
      Она по-прежнему свята,
      По-прежнему ее коснуться
      Для жизни и любви проснуться.
      Он весь дрожит и руку жмет,
      На снег умятый слезы льет.
      - Есть люди, для которых Вилли
      Его грехи не изменили!
      Он денег дал, простился, встал...
      С тех пор его я не встречал.
      7. ВТОРОЙ СВИДЕТЕЛЬ / Хозяйка
      Покойный муж говаривал мне: "Минна,
      Умру спокойно - ты не пропадешь,
      Сумеешь грош нажить на каждый грош
      И в деле разобраться, как мужчина".
      А Фриц мой знал отлично в людях толк,
      Недаром шуцманом служил лет десять;
      На глаз определит - того повесят,
      А тот поступит в гренадерский полк.
      Ко мне, быть может, был он и пристрастен:
      Свою жену ну как не похвалить?
      Но вскоре приказал он долго жить.
      В таких делах уж человек не властен!
      Живым - живое, а умершим - тленье.
      И вот, покрывшись траурным чепцом,
      Открыла гарнированный я дом,
      Чтоб оправдать супружеское мненье.
      Вложила весь остаток капитала
      Я в этот дом; не мало и хлопот...
      А через год - глядь - маленький доход.
      Но большего ведь я и не искала.
      Без нищеты дни протянуть до смерти
      Вот вся задача. Но зато труда
      Потратила не мало, господа,