Форель разбивает лед (Стихи 1925-1928)

      На это дело, верьте иль не верьте!
      Руководить жильцовскою оравой,
      Распределять и строгость, и привет
      Трудней такой работы в свете нет.
      Должны бы мы увенчиваться славой,
      Как полководцы, иль как дипломаты,
      Иль как какой известный дирижер...
      Все должен знать хозяйский слух и взор
      Насчет скандалов, нравственности, платы.
      Перебывала масса квартирантов;
      Видала я и фрейлин, и певиц,
      И адмиралов, и простых девиц,
      И укротителей, и модных франтов.
      И Джойс Эдит была между другими;
      Актрисою писалася она,
      Нужды не знала, но была скромна
      И превосходно танцевала шимми.
      Конечно, к ней ходили тоже гости,
      Но человек - всегда ведь человек,
      И так короток наш девичий век!
      Степенным быть успеешь на погосте.
      Я никого - мой Бог! - не осуждаю:
      За молодость кто может быть судья?
      Как вспомнится: "К Максиму еду я",
      Так до сих пор теряюсь и вздыхаю...
      Меж прочими к нам приходил и Вилли,
      И наконец - бывал лишь он один.
      Ну что ж? Вполне приличный господин,
      И по-семейному мы время проводили.
      И барышня к нам часто забегала,
      Его сестра, да друг его, блондин
      Высокий, тоже милый господин,
      И ничего я не подозревала.
      В день роковой я около полночи
      Решила спать. А Вилли был у нас
      Свой человек!.. Я потушила газ
      В передней и легла, сомкнувши очи.
      Поутру встала. С виду все в порядке.
      Эдит вставала рано. Стук-стук-стук.
      Стучу... Еще... Хоть бы единый звук
      Из-за дверей в ответ! Как в лихорадке,
      Какао я скорей на подоконник...
      Стучу что мочи в двери кулаком,
      Ломаю их, не думая о том,
      Что, может, не ушел еще поклонник...
      Ах, ах! как замертво я не упала?
      Как упустил свою добычу черт? !
      Бутылки между роз, слоеный торт
      И два недопитых до дна бокала...
      Лишилась дара речи... рву косынку,
      Как дура... А Эдит моя лежит
      Как спит; кинжал в груди у ней торчит,
      И кровь течет на новую простынку!..
      Ну кто бы тут, скажите, не рехнулся?
      Никто же ведь не думал, не гадал!
      Такое преступленье и скандал!
      Я на пол - бух, и речи дар вернулся.
      Поверите, я никому на свете
      Такого не желаю пережить.
      Как застрахованной от горя быть,
      Когда мы все как маленькие дети?..
      8. ТРЕТИЙ СВИДЕТЕЛЬ / Шкет
      Что ж, господа, вы хотите знать?
      Видел что? - ничего не видел.
      Знал кого? - никого не знал.
      Слышал кой-что, да и то случайно.
      Род занятий? - как вам сказать?
      Чем придется - всего вернее.
      Возраст? - Двадцать. Холост. Крещен.
      Местожительства не имею...
      Был не очень большой мороз,
      Как вы помните: сухо, ясно
      Прямо, погода как на заказ
      Для такой вот бездомной братьи.
      Тут кино, а туда - кафе,
      Так - фонарь, там - стоянка трама.
      Место бойкое, свет вовсю:
      Можно выбрать кого угодно!
      Клюнуло... Видно, важный гусь.
      Я за ним в переулок темный.
      Вдруг куда-то пропал мой тип,
      Будто сквозь землю провалился.
      Закурил... Надо подождать.
      Слышу в желудке: скоро полночь...
      С двух... выходит - десять часов!
      Дело дрянь! А стою у подъезда.
      Как прошли, не заметил я,
      Только слышу: как будто спорят.
      Голос у девушки чист, приятен!
      Думал - гулящая; нет, не то.
      Ну а мужчина совсем как мальчик!
      Старшие классы... юнкер... спорт.
      Да и не спорят, а как-то странно
      Оба волнуются все об одном.
      С голоду все мне было понятно,
      Вспомню - опять не понять ни черта.
      Будто она ему: - Милый, ты видишь?
      Легкая поступь тяжелей всех,
      Легкий стук - это гроб забивают,
      Плод получить - не сливы трясти.
      Он ей: - Когда тебя что смущает...
      Ну, искушенье... сделай и брось!
      Тут очищенье, крепость, сила.
      - "Сделай и брось!" А прилипнет рука?
      - Есть огонь, всякий клей растопит.
      - Да, огонь, и железо, и смерть!
      Тут умолкла. Вдруг очень нежно:
      - Кто тебе дороже всего?
      - Кто дороже всего, ты знаешь.
      Я говорил, не скрывал ничего.
      - Преступленье - такая честность!
      - Что с тобой? Ты сегодня больна?
      - Ах, в болезни остреет зренье,
      Мысль яснеет, тончает слух!
      - Право, какая-то ночь вопросов!
      - Что ж? пускай, но скажи мне одно,
      Больше я приставать не буду:
      Прав ли тот, кто уходит сам?
      Ну, уходит... ты понимаешь?
      - Я далеко не фаталист,
      Но считаю, что все уходы
      Нам предписывает судьба.
      Тешимся детски свободной волей,
      А уходим, окончив роль.
      - Это ясно, по крайней мере!
      Тут вернулся мой господин,
      Подошел и пыхнул сигарой...
      Не напрасно так долго ждал!
      Пусть приходят и пусть уходят,
      Что мне за дело до других?
      Я на сегодня имею ужин...
      А чего-то мне было жаль...
      9. ЧЕТВЕРТЫЙ СВИДЕТЕЛЬ / Сыщик
      Когда нас пригласили вместе с Дэзи
      На место преступленья, я не знал,
      В чем дело. Может быть, простой грабеж
      Иль воровство. В лицо мне эта дама
      Была известна, но особой слежки
      За ней не полагалось, так что я
      Не знал - ни кто она, ни с кем водилась,
      Ни где бывала, - и пришел, как в лес.
      Но для собаки не играет роли
      Осведомленность: стоит ей на след
      Напасть - и вам преступника отыщет.
      Одно скажу, что не специалист
      Тут действовал: следов он не засыпал
      И прямо побежал, не забегая
      Туда-сюда, без всяких остановок.
      За ней помчалось на автомобилях
      Нас человека три. В поля, за город,
      За полотно куда-то нас вела.
      Мы думали, совсем уж убежала...
      Вдруг слышим лай - и бросились туда.
      Лежал без чувств преступник на сугробе;
      Сидела Дэзи, высунув язык,
      И уходил вдали слепой прохожий...
      Ведь на снегу все видно, словно днем.
      Отдался в руки он беспрекословно.
      Свое я дело сделал. Дальше - вам!
      Напомню только, что одна собака
      В суде бывает лишена пристрастья,
      Ей все равно - что молод, стар, красив,
      Один ли сын иль что-нибудь такое...
      Все это - человеческие чувства,
      А ею водит нюх и запах крови.
      Где запах крови, там ищи убийства.
      10. ПОСЛЕ СУДА
      Зачем идти домой,
      Когда не встречу брата?
      Весь мир мне стал тюрьмой,
      А жизнь цвела когда-то
      Привольно и богато
      Тобой, одним тобой.
      Зачем он все молчал,
      В устах улыбка жалась?
      Он правды не искал,
      И правда оказалась,
      Как будто приближалось
      Начало всех начал.
      Начало всех начал друзей согнало
      К Эммануилу за перегородку.
      Тут ничего о Вилли не напомнит,
      Тут тиканье часов их успокоит,
      Глубокий голос уврачует раны,
      Закат об утренней заре пророчит.
      Ведь одного лишь нет,
      А будто все разбито,
      И омрачился свет,
      И солнце тучей скрыто.
      До крика не забыто,
      Какой несем ответ.
      Связать нельзя черты,
      Не восстановишь круга,
      Своей неправоты
      Не отогнать испуга,
      И смотрят друг на друга,
      И повторяют: "Ты".
      11. НОЧЬЮ
      Шаги за спиною, и черный канал,
      А на сердце льется тягучий асфальт.
      Зачем он увидел, зачем он догнал?
      Пускай бы лишь искры, да сажа из труб,
      Да куст бузины, неопрятен и тощ,
      Тщедушный изгнанник младенческих рощ!
      Обгонит, быть может, и мимо пройдет?
      Вот эта скамейка в тени на мосту...
      Нет, шаг замедляет, за руку берет...
      Теперь никуда от него не уйти!
      О, как ненавистен и светлый пробор
      И братом любимый болотистый взор!
      - Куда вы, Мицци? Час глухой,
      И место здесь глухое.
      - Зачем следите вы за мной?
      Мне тяжелее вдвое.
      - Я должен вас оберегать,
      Теперь я вместо брата.
      - Нет! Вилли будет жить опять,
      Как с нами жил когда-то!
      Стал гуще липкий полумрак.
      - Не верите? молчите?
      - Наверно, все и будет так,
      Как вы того хотите.
      - Известно, вижу, что-то вам,
      Чего другой не знает.
      Быть может, сами были там,
      Где дух Эдит витает?
      Зачем молчанием томить?
      Сознайтесь: были? были??..
      Она могла помехой быть
      И вы ее убили.
      Так ясно все! Конечно, вы...
      Другой посмел бы кто же?
      Но он смолчал - и вы правы,
      И все на бред похоже!
      - Нет, я не убивал... А бред
      Всегда был в этом деле.
      Сказали бы: "Виновных нет",
      Когда б понять сумели.
      - Кругом такая пустота...
      Я ничего не вижу...
      Я не любила вас всегда,
      Теперь же ненавижу!..
      - Все это бред. Я вам - не враг.
      Я друг, поймите, Вилли.
      Они ускорили свой шаг,
      Про тех не говорили.
      И быстро и молча проходят они
      Заводы, заставы, заборы, мосты...
      Слилися вдали городские огни,
      И ветру просторней, и тише дышать...
      Виднеется вдруг словно вымерший дом
      По снам позабытым он сердцу знаком.
      12. ПОСЕЩЕНИЕ
      В окне под потолком желтеет липа
      И виден золотой отрезок неба.
      Так тихо, будто вы давно забыты,
      Иль выздоравливаете в больнице,
      Иль умерли, и все давно в порядке.
      Здесь каждая минута протекает
      Тяжелых, полных шестьдесят секунд.
      И сердце словно перестало биться,
      И стены белы, как в монастыре.
      Когда раздался хриплый скрип ключа,
      Сидевший у стола не обернулся,
      А продолжал неистово смотреть
      На золотую липу в небе желтом.
      Вот перед ним какой-то человек.
      Он в волчьей шапке, с черной бородою,
      В руках он держит круглый белый хлеб
      И узкогорлую бутылку с рейнским.
      - Я навестить пришел вас. Может быть,
      Не только навестить... - Молчит, ни слова.
      - Мне все известно. Вы ведь Вильгельм Штуде.
      У вас есть сестры, Марта и Мария,
      И друг у вас Эрнест фон Гогендакель...
      А Джойс Эдит вам не была невестой.
      - Вот чудеса! Газетные известья!
      Кто ж этого не знает? Имена!
      - Ну хорошо. Тогда напомню то,
      Что не было помещено в газетах:
      Что вы Эдит совсем не убивали,
      А взяли на себя вину затем,
      Чтоб не коснулось подозренье друга.
      - Зачем нам заново вести все дело?
      В суде сказалося не мненье судей,
      А чья-то правда правду оттолкнула
      И мне не позволяла говорить.
      Теперь мне все равно, как будто чувства
      Мои исчезли, связки и суставы
      Распалися. Одна осталась жажда
      Да голод маленький. Вот, я читал,
      Что дикари живьем съедают бога.
      Того, кто дорог, тоже можно съесть.
      Вы понимаете? я будто умер,
      И приговор есть только подтвержденье
      Того, что уж случилось. Право, так.
      - Я вам принес хорошего вина.
      Попробуйте и закусите хлебом.
      - О, словно золото! А хлеб какой!
      Я никогда такой не видел корки!
      Вливается божественная кровь!
      Крылатыми становятся все мысли!
      Да это - не вино, не хлеб, а чудо!
      И вас я вспоминаю. Вас видал,
      Еще когда я назывался Вилли.
      Теперь я, может быть, уж Фридрих, Карл,
      Вольфганг иль как-нибудь еще чуднее.
      - Идемте. Дверь открыта. Все готово.
      Вас ждут. Вы сами знаете - вас любят.
      И заново начать возможно жизнь.
      - А Джойс Эдит, бедняжка, не воскреснет.
      - Воскреснет, как и все. Вам неизвестно,
      Что у меня предсмертное письмо
      Ее находится? Улики сняты.
      - Ах так!.. Я разучился уж ходить...
      Я не дойду. Какое солнце! Липы!
      13. ДОМ
      Благословен, благословен
      И сад, и дом, и жизнь, и тлен.
      Крыльцо, где милый друг явился,
      Балкон, где я любви учился,
      Где поцелуй запечатлен!
      Вот две сестры, учитель, друг.
      Какой восторженный испуг!
      Ведь я опять на свет родился,
      Опять я к жизни возвратился,
      Преодолев глухой недуг!
      Зачем же Мицци так бледна?
      О чем задумалась она,
      Как будто брату и не рада,
      Стоит там, у калитки сада,
      В свои мечты погружена?
      - О, тише, тише, - говорит,
      Сейчас придет сюда Эдит.
      Она уснула - не шумите.
      К окну тихонько подойдите
      И посмотрите - тихо спит...
      Нет, Вилли, нет. Ты был не прав.
      У ней простой и нежный нрав.
      Она мышонка не обидит...
      Теперь она тебя не видит,
      Но выйдет, досыта поспав.
      Смешной нам выдался удел.
      Ты, братец, весь позолотел:
      Учитель, верно, дал покушать?..
      Его по-детски надо слушать:
      Он сделал все, что он умел.
      Взгляни с балкона прямо вниз:
      Растет малютка-кипарис,
      Все выше траурная крошка!
      Но погоди еще немножко
      И станет сад как парадиз!..
      Как золотится небосклон!
      Какой далекий, тихий звон!
      Ты, Вилли, заиграл на скрипке?
      Кругом светло, кругом улыбки...
      Что это? сон? знакомый сон?..
      А брат стоит, преображен,
      Как будто выше ростом он...
      Не видит он, как друг хлопочет
      Вернуть сознанье Мицци хочет
      И как желтеет небосклон...
      1928
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Поэтическое наследие М.А. Кузмина велико, и данный сборник представляет его не полно. Оно состоит из 11 стихотворных книг, обладающих внутренней целостностью, и значительного количества стихотворений, в них не включенных. Нередко в составе поэтического наследия Кузмина числят еще три его книги: вокально-инструментальный цикл "Куранты любви" (опубликован с нотами - М., 1910), пьесу "Вторник Мэри" (Пг., 1921) и вокально-инструментальный цикл "Лесок" (поэтический текст опубликован отдельно - Пг., 1922; планировавшееся издание нот не состоялось), а также целый ряд текстов к музыке, отчасти опубликованных с нотами. В настоящий сборник они не включены, прежде всего из соображений экономии места, как и довольно многочисленные переводы Кузмина, в том числе цельная книга А. де Ренье "Семь любовных портретов" (Пг., 1921).
      В нашем издании полностью воспроизводятся все отдельно опубликованные сборники стихотворений Кузмина, а также некоторое количество стихотворений, в эти сборники не входивших. Такой подход к составлению тома представляется наиболее оправданным, т. к. попытка составить книгу избранных стихотворений привела бы к разрушению целостных циклов и стихотворных книг. Известно несколько попыток Кузмина составить книгу избранных стихотворений, однако ни одна из них не является собственно авторским замыслом: единственный сборник, доведенный до рукописи (Изборник {Список условных сокращений, принятых в примечаниях, см. на с. 686-688}), отчетливо показывает, что на его составе и композиции сказались как требования издательства М. и С. Сабашниковых, планировавшего его опубликовать, так и русского книжного рынка того времени, а потому не может служить образцом. В еще большей степени сказались эти обстоятельства на нескольких планах различных книг "избранного", следуя которым попытался построить сборник стихов Кузмина "Арена" (СПб., 1994) А.Г. Тимофеев (см. рец. Г.А.Морева // НЛО. 1995. Э 11).
      Следует иметь в виду, что для самого Кузмина сборники не выглядели однородными по качеству. 10 октября 1931 г. он записал в Дневнике: "Перечитывал свои стихи. Откровенно говоря, как в период 1908-1916 года много каких попало, вялых и небрежных стихов. Теперь - другое дело. М б, самообман. По-моему, оценивая по пятибальной системе все сборники, получится: "Сети" (все-таки 5), "Ос Озера" - 3. "Глиняные голубки" 2, "Эхо" - 2, "Нездешние Вечера" - 4. "Вожатый" - 4, "Нов Гуль" - 3, "Параболы" - 4, "Форель" - 5. Баллы не абсолютны и в сфере моих возможностей, конечно" (НЛО. 1994. Э 7. С. 177).
      Довольно значительное количество стихотворных произведений Кузмина осталось в рукописях, хранящихся в различных государственных и частных архивах. Наиболее значительная часть их сосредоточена в РГАЛИ, важные дополнения имеются в различных фондах ИРЛИ (описаны в двух статьях А.Г.Тимофеева: Материалы М.А.Кузмина в Рукописном отделе Пушкинского Дома // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб., 1993; Материалы М.А.Кузмина в Рукописном отделе Пушкинского Дома (Некоторые дополнения) // Ежегодник... на 1991 год. СПб., 1994), ИМЛИ, РНБ, ГАМ, РГБ, ГРМ, Музея А.А.Ахматовой в Фонтанном Доме (С.-Петербург), а также в ряде личных собраний, доступных нам лишь частично. Полное выявление автографов Кузмина является делом будущего, и настоящий сборник не может претендовать на исчерпывающую полноту как подбора текстов (по условиям издания тексты, не включенные в авторские сборники, представлены весьма выборочно), так и учета их вариантов. В соответствии с принципами "Библиотеки поэта" ссылки на архивные материалы даются сокращенно: в случаях, если автограф хранится в личном фонде Кузмина (РГАЛИ, Ф. 232; РНБ, Ф. 400; ИМЛИ, Ф. 192; ГЛМ, Ф. 111), указывается лишь название архива; в остальных случаях указывается название архива и фамилия фондообразователя или название фонда.
      На протяжении многих лет, с 1929 и до середины 1970-х годов, ни поэзия, ни проза Кузмина не издавались ни в СССР, ни на Западе, если не считать появившихся в начале 1970-х годов репринтных воспроизведений прижизненных книг (ныне они довольно многочисленны и нами не учитываются), .а также небольших подборок в разного рода хрестоматиях или антологиях и отдельных публикаций единичных стихотворений, ранее не печатавшихся.
      В 1977 г. в Мюнхене было издано "Собрание стихов" Кузмина под редакцией Дж.Малмстада и В.Маркова, где первые два тома представляют собою фотомеханическое воспроизведение прижизненных поэтических сборников (в том числе "Курантов любви", "Вторника Мэри" и "Леска"; "Занавешенные картинки" воспроизведены без эротических иллюстраций В.А.Милашевского), а третий (ССт) состоит из чрезвычайно содержательных статей редакторов, большой подборки стихотворений, не входивших в прижизненные книги (в том числе текстов к музыке, стихов из прозаических произведений, переводов и коллективного), пьесы "Смерть Нерона" и театрально-музыкальной сюиты "Прогулки Гуля" (с музыкой А.И.Канкаровича под названием "Че-пу-ха (Прогулки Гуля)" была исполнена в 1929 г. в Ленинградской Академической капелле. См.: "Рабочий и театр". 1929. Э 14/15), а также примечаний ко всем трем томам (дополнения и исправления замеченных ошибок были изданы отдельным приложением подзагл. "Addenda et errata", перечень необходимых исправлений вошел также в Венский сборник).
      Названное издание является, бесспорно, наиболее ценным из осуществленных в мире до настоящего времени как по количеству включенных в него произведении, так и по качеству комментариев, раскрывающих многие подтексты стихов Кузмина. Однако оно не лишено и отдельных недостатков, вызванных обстоятельствами, в которых оно готовилось: составители не имели возможности обращаться к материалам советских государственных архивов, бывшие в их распоряжении копии ряда неизданных стихотворений являлись дефектными, по техническим причинам оказалось невозможным внести необходимую правку непосредственно в текст стихотворений и т.п. Ряд стихотворений остался составителям недоступным.
      Из изданий, вышедших на родине Кузмина до 1994 г. включительно, серьезный научный интерес имеют прежде всего "Избранные произведения" (Л., 1990) под редакцией А.В.Лаврова и Р.Д.Тименчика, представляющие творчество Кузмина далеко не полно, но оснащенные в высшей степени ценным комментарием; в частности, особый интерес вызывают обзоры критических откликов на появление книг поэта, которые из соображении экономии места в предлагаемом томе не могут быть представлены. Добросовестно откомментирован уже упоминавшийся нами сборник "Арена" под редакцией А.Г.Тимофеева, хотя его композиция не может быть, с нашей точки зрения, принята в качестве удовлетворительной. Книги, вышедшие под редакцией С.С.Куняева (Ярославль, 1989; иной вариант М., 1990) и Е.В.Ермиловой (М., 1989), научной ценностью не обладают (см. рецензию Л.Селезнева // "Вопросы литературы". 1990. Э 6).
      Настоящее издание состоит из двух больших частей. В первую, условно называемую "Основным собранием", вошли прижизненные поэтические сборники Кузмина, с полным сохранением их состава и композиции, графического оформления текстов, датировок и прочих особенностей, о чем подробно сказано в преамбулах к соответствующим разделам. Во вторую часть включены избранные стихотворения, не входившие в авторские сборники. При составлении этого раздела отдавалось предпочтение стихотворениям завершенным и представляющим определенные этапы творчества Кузмина. Более полно представлено послеоктябрьское творчество поэта.
      Обращение к рукописям Кузмина показывает, что для его творческой практики была характерна минимальная работа над рукописями: в черновых автографах правка незначительна, а последний ее слой практически совпадает с печатными редакциями. Это дает возможность отказаться от традиционного для "Библиотеки поэта" раздела "Другие редакции и варианты" и учесть их непосредственно в примечаниях. При этом варианты фиксируются лишь в тех случаях, когда они представляют значительный объем текста (как правило, 4 строки и более), или намечают возможность решительного изменения хода поэтической мысли, или могут свидетельствовать о возможных дефектах основного текста. Следует отметить, что далеко не всегда функция автографа беловой или черновой - очевидна. В тех случаях, которые невозможно разрешить однозначно, мы пользуемся просто словом "автограф".
      В тексте основного собрания сохранена датировка стихотворений, принадлежащая самому Кузмину, со всеми ее особенностями, прежде всего часто применяемыми поэтом общими датировками для целого ряда стихотворений, а также заведомо неверными датами, которые могут обладать каким-либо особым смыслом (как правило, в списках своих стихотворений Кузмин обозначает даты весьма точно, что говорит о его внимании к этому элементу текста). Исправления и дополнения к авторским датировкам вынесены в примечания. Лишь в нескольких случаях в текст внесены датировки, намеренно опущенные самим автором (чаще всего - при включении в книгу стихотворений, написанных задолго до ее издания); такие даты заключаются в квадратные скобки. В разделе "Стихотворения, не вошедшие в прижизненные сборники", произведения датировались на основании: 1) дат, проставленных самим автором в печатных изданиях или автографах; 2) различных авторских списков произведений; 3) археографических признаков или разного рода косвенных свидетельств; 4) первых публикаций. В двух последних случаях даты заключаются в ломаные скобки; во всех случаях, кроме первого, обоснование датировки приводится в примечаниях. Даты, между которыми стоит тире, означают время, не раньше и не позже которого писалось стихотворение или цикл.
      Орфография текстов безоговорочно приведена к современной, за исключением тех немногих случаев, когда исправление могло войти в противоречие со звучанием или смыслом стиха. Кузмин постоянно писал названия месяцев с прописных букв - нами они заменены на строчные. В то же время в текстах поздних книг Кузмина слова "Бог", "Господь" и др., печатавшиеся по цензурным (а нередко и автоцензурным, т. к. такое написание встречается и в рукописях) соображениям со строчной буквы, печатаются с прописной, как во всех прочих текстах. Пунктуация Кузмина не была устоявшейся, она сбивчива и противоречива. Поэтому мы сочли необходимым в основном привести ее к современным нормам, оставив без изменения в тех местах, где можно было подозревать определенно выраженную авторскую волю, или там, где однозначно толковать тот или иной знак препинания невозможно.
      Примечания содержат следующие сведения: указывается первая публикация (в единичных случаях, когда стихотворение практически одновременно печаталось в нескольких изданиях, - через двойной дефис указываются эти публикации; если впервые стихотворение было опубликовано в книге, воспроизводимой в данном разделе, ее название не повторяется). В тех случаях, когда стихотворение печатается не по источнику, указанному в преамбуле к сборнику, или не по опубликованному тексту, употребляется формула: "Печ. по ...". Далее приводятся существенные варианты печатных изданий и автографов, дается реальный комментарий (ввиду очень большого количества реалий разного рода, встречающихся в текстах, не комментируются слова и имена, которые могут быть отысканы читателем в "Большом (Советском) энциклопедическом словаре" и в "Мифологическом словаре", М., 1990), а также излагаются сведения, позволяющие полнее понять творческую историю стихотворения и его смысловую структуру. При этом особое внимание уделено информации, восходящей к до сих пор не опубликованным дневникам Кузмина и его переписке с Г.В.Чичериным, тоже лишь в незначительной степени введенной в научный оборот. При этом даже опубликованные в различных изданиях отрывки из этих материалов цитируются по автографам или по текстам, подготовленным к печати, дабы не загромождать комментарий излишними отсылками. Для библиографической полноты следует указать, что отрывки из дневника Кузмина печатались Ж.Шероном (WSA. Bd. 17), К.Н.Суворовой (ЛН. Т. 92. Кн. 2) и С.В.Шумихиным (Кузмин и русская культура. С. 146-155). Текст дневника 1921 года опубликован Н.А.Богомоловым и С.В.Шумихиным (Минувшее: Исторический альманах. [Paris, 1991]. Вып. 12; М., 1993. Вып. 13), текст дневника 1931 года - С.В.Шумихиным (НЛО. 1994. Э 7), дневник 1934 года - Г.А.Моревым (М.Кузмин. Дневник 1934 года. СПб., 1998). Обширные извлечения из писем Кузмина к Чичерину приводятся в биографии Кузмина (Богомолов Н.А., Малмстад Дж.Э. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. М., 1996). Две подборки писем опубликованы А.Г.Тимофеевым ("Итальянское путешествие" Михаила Кузмина // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1992. М., 1993; "Совсем другое, новое солнце...": Михаил Кузмин в Ревеле // "Звезда". 1997. Э 2), фрагменты двусторонней переписки опубликованы С.Чимишкян ("Cahiers du Monde Russe et sovietique". 1974. T. XV. Э 1/2).
      Особую сложность представляло выявление историко-культурных и литературных подтекстов стихотворений Кузмина. Как показывает исследовательская практика, в ряде случаев они не могут быть трактованы однозначно и оказываются возможными различные вполне убедительные интерпретации одного и того же текста, основанные на обращении к реальным и потенциальным его источникам. Большая работа, проделанная составителями-редакторами ССт и Избр. произв., не может быть признана исчерпывающей. В данном издании, в связи с ограниченностью общего объема книги и, соответственно/комментария, указаны лишь те трактовки ассоциативных ходов Кузмина, которые представлялись безусловно убедительными; тем самым неминуемо оставлен без прояснения ряд "темных" мест. По мнению комментатора, дальнейшая интерпретация различных текстов Кузмина, особенно относящихся к 1920-м годам, может быть осуществлена только коллективными, усилиями ученых.
      При составлении примечаний нами учтены опубликованные комментарии А.В.Лаврова, Дж.Малмстада, В.Ф.Маркова, Р.Д.Тименчика и А.Г.Тимофеева. В тех случаях, когда использовались комментарии других авторов или же опубликованные в других изданиях разыскания уже названных комментаторов, это оговаривается особо.
      Редакция серии приносит благодарность А.М.Луценко за предоставление им ряда уникальных материалов (автографов и надписей Кузмина на книгах), использованных в данном издании. Редакция благодарит также Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме за помощь, оказанную при иллюстрировании настоящего издания впервые публикуемыми материалами из фонда Музея и его библиотеки.
      Составитель приносит свою глубокую благодарность людям, способствовавшим ему в поиске и предоставившим возможность получить материалы для издания: С.И.Богатыревой, Г.М.Гавриловой, Н.В.Котрелеву, А.В.Лаврову, Е.Ю.Литвин, Г.А.Мореву, М.М.Павловой, А.Е.Парнису, В.Н.Сажину, М.В.Толмачеву, Л.М.Турчинскому. Особая благодарность - АТ.Тимофееву, рецензировавшему рукопись книги и высказавшему ряд важных замечаний.
      Список условных сокращений
      А - журн. "Аполлон" (С.-Петерб.-Петроград).
      Абр. - альм. "Абраксас". Вып. 1 и 2 - 1922. Вып. 3 - 1923 (Петроград).
      АЛ - собр. А.М.Луценко (С. - Петерб.).
      Арена - Кузмин М. Арена: Избранные стихотворения / Вст. ст., сост., подг. текста и комм. А.Г.Тимофеева. СПб.: "СевероЗапад", 1994.
      Ахматова и Кузмин - Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Ахматова и Кузмин // "Russian Literature". 1978. Vol. VI. Э 3.
      Бессонов - Бессонов П.А. Калеки перехожие: Сборник стихов и исследование. М., 1861. Вып. 1-3 (с общей нумерацией страниц).
      В - журн. "Весы" (Москва).
      Венский сборник - Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin / Ed. by John E.Malmstad. Wien, 1989 (WSA. Sonderband 24).
      ГГ-1 - Кузмин М. Глиняные голубки: Третья книга стихов / Обл. работы А.Божерянова. СПб.: Изд. М.И.Семенова, 1914.
      ГГ-2 - Кузмин М. Глиняные голубки: Третья книга стихов. Изд. 2-е / Обл. работы Н.И.Альтмана. [Берлин]: "Петрополис", 1923.
      ГЛМ - Рукописный отдел Гос. Литературного музея (Москва).
      ГРМ - Сектор рукописей Гос. Русского музея (С. - Петерб.).
      Дневник - Дневник М.А.Кузмина // РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 51-67а. Дневники 1921 и 1931 гг. цитируются по названным в преамбуле публикациям, за остальные годы - по тексту, подготовленному Н.А.Богомоловым и С.В.Шумихиным к изданию с указанием дат записи.
      ЖИ - газ. (впоследствии еженедельный журн.) "Жизнь искусства" (Петроград - Ленинград).
      Журнал ТЛХО - "Журнал театра Литературно-художественного общества" (С. - Петерб.).