Красные били белых, чтоб не было богатых. Потом объявили НЭП и сказали: живите, как умеете, можете торговать, работать по найму, затем разбогатевших на этом раскулачили и отправили на Беломор-канал. Провели земельный передел, но через года два-три, когда все пошли в колхозы, собственность на землю была сведена на нет. Каких только слов не придумывали: "чуждый элемент", "подкулачник", "саботажник", "троцкист", "враг народа"... И чаще всего им оказывался свой мужик, с которым живешь и трудишься рядом. В 1938 году "врагами народа" объявили и своих активистов. Так, Иннокентия Никитина посадили за то, что из свиней, привезенных в колхоз для разведения, пало несколько голов. Правда, до суда дело не дошло, но после выхода из тюрьмы Иннокентий угас, как свеча, и, так и не оправившись от побоев, скончался. А он в числе первых пошел в колхоз, верил, как никто, в силу коллективного труда, был ударником.
      Перед войной зачитали постановление ЦК и с личных подворий по новому загнали скот в колхоз, оставив на хозяйство по одной корове. И в первый же год засухи людей врасплох застал голод. Многие распухли. Но они о постигшей их беде даже заикнуться не смели. Говорили, как положено, и виновато улыбались. Постоянная нужда так и заставляет людей быть доверчивыми и смирными. Они часто падали, но тут же вставали, ошибались сами или им помогали ошибаться, теряли прежнюю веру и тут же подхватывали ту, которую им подсовывали. И получалось так, чем больше натерпятся люди бед, тем сильнее они жаждут от них избавиться. Так неужели его брат поднимается в атаку, подгоняемый вот таким же настроением? Наверно, так и есть. Он и трудился, как одержимый, хотел доказать силу коллективного труда, как единственного пути в всеобщее благополучие. Он так увлекался работой в колхозе, что не находил времени сколотить домик для своей семьи. Тогда подобное поведение брата казалось, мягко говоря, чудачеством; он носился с несбыточными думами, одержим был колхозом, новой жизнью. Неужели на войне так необходима человеку одержимость?
      Занятый своими сомнениями и догадками, старик не заметил, как вошел в свой двор. Привычным движением схватил палку, стоящую у двери, и стал сбивать снег со своих торбасов.
      А скоро ему перешлют второе письмо командира части о его брате, присланное на этот раз в адрес райкома партии. Содержание письма будет такое:
      "Товарищ секретарь райкома! В моей части служит младший сержант Охлопков Федор Матвеевич, уроженец деревни Крест-Хальджай Таттинского района Якутской АССР. Находясь в действующей армии, он участвовал во многих боях с немецкими оккупантами и стал грозным мстителем немецким оккупантам. Научившись снайперскому делу, тов. Охлопков к настоящему моменту истребил 153 гитлеровца. За это он награжден правительством дважды орденом Красной Звезды и заслужил славу как лучший воин в нашей части. Просим широко осветить в районной газете дела славного патриота нашей Родины и героя, вышедшего из среды якутского народа.
      С приветом и пожеланием вам успехов в работе зам. командира по политчасти старший лейтенант М. Главатских.
      14 марта 1943 г."12
      Старик, сидя спиной к печке, про себя скажет: "Как бы не захвалили. Испытывать судьбу ему ни к чему".
      ТРЕТЬЕ ДЫХАНИЕ
      Сердце солдата всегда чует, какая опасность впереди. После двухдневного отдыха шли на передовую. Всюду торчат стволы наших орудий. На передовую пришло и пополнение. Но успокоения не было. Такая уж ночь была: никто глаз не сомкнул, все писали письма, слюнявя карандаши.
      - Бойцы, готовы? - Послышался голос сзади. Обернулся - командир батальона капитан Власов подходит. - А, Охлопков! Знаешь, вам надо следовать по флангам между 1-м и 2-м взводами? Ну и хорошо.
      Командир говорит "хорошо", а у Федора так и засело в голове: "Не в последнюю ли атаку иду?" Но не вечно же жить. Если умирать, то надо по-честному. На войне и не такие погибают. Разве сынки останутся сиротами...
      У Федора заныло сердце. Не зная, что делать, погладил лежащий на бруствере автомат и невидящими глазами посмотрел в сторону противника. Там он, этот немец... Почему вчера не послал письмо родным? Может, надо было... Зато другу отправил. У того сынишка заболел. По словам свекрови, вряд ли выживет. Сам Гавриил спокойный, покладистый мужик. Неужели человек на этот свет родится лишь для того, чтобы бесконечно биться с неприятностями жизни? Сообщая о болезни сына, написал: "Раз ты воюешь и еще смог отличиться, я, думаю, тоже справлюсь. После третьего заявления, наконец, еду на фронт". Будь другое время, Федор воспринял бы это по- другому, может, даже рассердился бы. Фронт - это не место, где выставляют напоказ свою удаль. Как бы то ни было, Федор не хотел бы, чтобы его друг вот так лежал здесь и ждал, как он, начала атаки.
      Снова у Федора засосало под сердцем. В одном повезло: его, как некоторых, нужда не гоняет в лес. Закурил "козью ножку", вдыхая, глубоко затянулся табачным дымом. Затем поправил гранаты, привязанные к поясу, пощупал, хорошо ли лежат диски в противогазовой сумке. Без них ему хана будет. Нет, он, столь вооруженный человек, просто так им не дастся. Фу, ты...
      Наконец-то загрохотала канонада нашей артиллерии. С ней унялись все навязчивые мысли, которые со вчерашнего дня мучили Федора. Теперь его стала слегка трясти внутренняя дрожь, похожая на ту дрожь азарта, которую охотник испытывает перед схваткой с хищным зверем. Странно, но с этой дрожью у Федора в голове стало яснее.
      После двадцати минут от начала артподготовки артиллерия противника открыла ответный огонь. Это они пытаются мешать нашей атаке. Как только два раза взметнулась ракета, наша рота за ротой, батальон за батальоном встали в атаку. Наступление 259-го полка началось вступлением в бой десятка танков. Когда впереди идут танки, легче становится на сердце. Но их явно маловато.
      Как коммунист, Федор первым выскочил из траншеи и с криком "Ура!" устремился вперед. Справа идет его напарник комсомолец Николай Катионов, слева от него - отделение из нового пополнения. У Николая от волнения лицо бледное как полотно. Но дистанцию держит.
      Противник тоже дружно встал. Встречный пулеметный и автоматный огонь с каждым шагом становится гуще и плотней. Заметив, как слева направо косит пулеметный огонь и бьет по тальникам, Федор дал напарнику команду лечь.
      Потом для верности обернулся и увидел Николая уже лежачим. "Молодец парень, - подумал про себя, - понял, значит. Не растерялся". А на земле слякоть: снег почти растаял, только кое-где лежал небольшими лохмотьями.
      Как только прошлась пулеметная очередь, Федор снова вскочил и, не замечая как разлетаются от его шинели комья грязи, пустился рысцой. Пробежав метров десять, лег в воронку снаряда. Николай тоже удачно лег: за кустами лишь шапка еле заметно маячит. Теперь Федор пальцем указал сначала на себя, затем на Николая. Это условленная команда идти перебежками. Напарник кивком дал знать, что понял. Будто фашист догадался, что они хотят делать: несколько снарядов тут же взорвались прямо перед ними, образуя черную стену. Но это было им на руку. Федор, не мешкая, встал и побежал изо всех сил в ту черную стену. Снаряды рвались уже подальше, сбоку. Сквозь дым пытался увидеть бойцов из пополнения. Как все необстрелянные, могли шарахнуться от первых же взрывов и как раз угодить туда, куда переносился огонь. Немец обычно бьет слева направо - по квадратам или зигзагом.
      Задыхаясь от едкого удушающего запаха, Федор в воронке задержался. Он ждал здесь отделение и, прикрывая его, открыл огонь. Как бы вторя его автомату, слева послышался треск нескольких автоматов. "Хорошо,- идут, значит", - промелькнуло в голове Федора и он побежал в следующую воронку, подальше.
      Артиллерийский огонь противника усилился. Катионов, по уговору, без задержки пошел вперед и улегся за бревном. Вокруг него снаряды стали взрываться чаще и чаще. Это второй вал. Сквозь черную пелену дыма Федор дал короткую очередь и, тут же вскочив, нырнул в этот вихрь. Сапоги от прилипшей грязи тяжелы как конские колодки, с него стекает жижа, отлетают комки От пота лоснится лицо. С трудом переведя дыхание от дыма и пыли, он увидел воронку и рухнул туда. Кисловато-едкая вонь, перемешанная с запахом спаленной порохом глины, с еще большей силой ударила в нос и рот, забираясь в легкие. Стало как в зловонной парной, и пуще лился пот. Руки и ноги тряслись от перенапряжения. Несмотря ни на что, нельзя прекращать огонь. Как только начал рассеиваться удушающий едкий запах, грянул третий вал огня артиллерии противника. "Дальше только ползком", - приказал себе Федор и пополз по жиже до следующей воронки. Добравшись до нее, улегся на дно, достал из сумки диск и вставил его в выем автомата. Выполз на край воронки, через платок набрал талой воды в рот и, ополоснув рот, выплюнул ее. Показалось, вонь, поступающая через нос и рот, немного спала. Мимо прополз Николай. Федор дал ему знак лечь в воронку. Отсюда до первой траншеи противника осталось метров сто. Там так сильно рвутся снаряды, что огонь и дым стоят столбом. Это работает наша артиллерия. Федор, дожидаясь нового вала огня противника, дал несколько очередей по пулемету, который усердно "изрыгал" тусклое пламя.
      Фашиста, видно, забеспокоило близкое соседство - свист пуль зачастил пуще прежнего. Чтобы утолить жажду, Федор снова выполз из воронки и достал губами комки снега.
      От снега стало легче дышать. И тут Федор заметил, что Катионов, неверно поняв его сигнал, ползет уже впереди него. Что делать? Фашист перенесет следующий вал - конец ему... Крикнул - не слышит. Федор в сердцах пустил над его головой короткую очередь. Парень и впрямь обернулся. Федор махнул рукой, приказывая вбрнуться назад. Но вышло наоборот: к его удивлению, вражеская артиллерия перенесла свой огонь на пятьдесят метров ближе к своей позиции, а наша начала бить по его второй траншее. Справа сквозь дым замелькали бойцы роты 259-го полка. Слева никого не видно. Значит, 269-й полк подходит к передовой врага. Надо вставать! Федор, вставая, открыл огонь и протяжным криком "Ура-а-а!" бросился вперед. Но не тут-то было: шквальный огонь заставил лечь. А напарник, к его радости, без напоминаний, сам прошел мимо него. Как только тот лег, Федор снова встал. И на этот раз, наступив на нечто, похожее на доску, рухнул лицом вниз. Неужели наступил на мину?! Тут же сзади грохнул взрыв, мгновенно все заволокло черной пеленой и в следующий миг больно посыпались на спину комья, камни. Когда прошла волна взрыва, открыл глаза и прямо под самым носом увидел слегка зарытую мину. По наитию руки сами потянулись разгребать землю с мины. Как только мина очистилась от земли, чеку передвинул до белой линии на головке взрывателя. Это была танковая мина Т-35. Тогда почему она зарыта? Федор так и не понял. Он взял мину и поставил ее боком. Вокруг лежали такие же мины, но уже, как положено, на поверхности.
      Тут вдруг вспомнил о Николае: не подорвался ли? Но тот не сдвинулся даже. "Молодец, самообладания не теряет", - подумал Федор и пальцем подозвал его к себе.
      - Знаешь танковую мину? Парень покачал головой.
      - Вешки ставь, - снова крикнул Федор. - Будешь идти след в след за мной.
      Как только минули минное поле, стали действовать по уговору. Федор на этот раз перебежку сделал дальше и бежал, как можно быстрее, пока не дошел до одной из воронок, изрытых взрывами минуту назад. Заметив, как подошел Николай, поискал глазами соседей: справа - в дыму боя отстреливались лишь трое-четверо. Дальше ничего не видать.
      - Федор! - Николай толкнул в бок. - Смотри, второй эшелон идет.
      Передние уже прошли минное поле. Впереди бежит лейтенант с пистолетом в руках. Лицо от напряжения красное. Часто оборачивается, размахивает пистолетом. Но противник тут как тут: быстро перевел артиллерийский огонь на полосу с минным полем. Николай с досады закрыл лицо руками. Земля содрогнулась пуще прежнего. "Что это? Неужели атака захлебнется?!" - Федора охватила неуемная ярость.
      - Ы-ыык! - Федор, прикусив губы, дал длинную очередь в сторону траншеи противника и с криком "Огня! Огня!" пополз с проворностью ящерицы. Это пришло второе дыхание: колени и руки не трясутся, пот не льется. Он снова залег и его автомат бьет теперь, не переставая ни на минуту. С удовлетворением заметив, как прополз Катионов, пополз с новой силой. Так, упорно продвигаясь по талой воде и жиже, дошли до проволочного заграждения. К счастью, это тройное заграждение было прорвано взрывами в нескольких местах. Выбирай лишь, где ниже: здесь нельзя высовываться, иначе сделают из тебя решето. Федор повернул по стоку влево. Первое заграждение он приподнял и прошел под ним, подперев его камнями. Остатки другого заграждения преодолел по стоку, перекинув на них свою шинель. От заграждения отполз чуть подальше и осторожно осмотрелся: сквозь дым ничего не видно, но отсюда должно остаться метров тридцать. Так и не приподнимая голову, дал короткую очередь и потянул за рукав напарника:
      - Подождем здесь.
      Николай согласно кивнул и через платок глотнул воды. А Федор, прикоснувшись лбом к сырой земле, пытается поостыть. Но враг не дал отлеживаться. Взметая черно-красное пламя, все ближе подходил к ним огневой вал. Вокруг них густо взорвались минные снаряды, обливая их грязью и шипящими осколками. С отходом огневого вала Федор, стараясь избавиться от оглушения, помотал головой и усиленно глотнул слюну. Облегчения это не .принесло и он жалостно посмотрел на Николая. Тот, видимо, не понял его состояния, пошевелил губами и изобразил нечто похожее на улыбку. Федор, еще раз мотнув головой, почему-то подмигнул другу и не совсем кстати вытащил из кармана сперва одну, затем вторую тряпку, потом пузырек с бензином, разложил все это перед собой и стал приводить в порядок затвор и патронник - одной вытирал, другой, обмачивая в бензине, чистил.
      Все это он делал лежа. Лежа вставил уже чистый затвор. Удовлетворенный завершением важного дела, посмотрел на напарника: тот тоже чистил автомат, но подолом шинели и носовым платком. Тут и подоспели ползком лейтенант и его люди, примерно человек 20.
      - С какого взвода?
      - 2-й 5-й роты.
      - Все верно. Где ваши остальные?
      Катионов указал налево. Лейтенант, видимо, подумал, что мало и покачал головой.
      - Теперь будете слушать мою команду! - Крикнул лейтенант в ухо Катионову, затем отполз к своим и, о чем-то распорядившись, направился на левый фланг. Увидев убитых и контуженных, он нервно поморщился и пустил две красные ракеты сразу. Затем бешенно соскочил с места и завертелся с пистолетом в руках, как бы танцуя на своих длинных ногах. Федор понял, что надо встать на последний рывок.
      Кто-то падает, кто-то отстал. А у Федора одно желание - бежать быстрей и быстрей. Он устремился изо всех сил вперед. Сейчас ворвется в траншею и начнет бить, колоть, сметать все и вся. И ворвался, как бы на невидимых крыльях. Стреляя на ходу, проскочил между двумя языками пламени, бьющими струей. Струи заслонили все встречное пространство, но вдруг исчезли. Ясность мысли пришла к нему снова, когда почувствовал, что почему-то висит в воздухе. Что за ерунда? На самом деле висит: ноги не достают земли. Тут под собой увидел два широко раскрытых немигающих глаза. "Фашист!" вырвалось у него и мгновенно нажал на спусковой крючок. Уже падая, увидел, как вместо глаз появились круглые пятна с светло-красными пузырьками. Со дна окопа смог встать не сразу. Оказывается, фашист поддел его штыком за пояс- Освободившись, потянул было к себе винтовку, как кто-то наткнулся спиной на него. Отскочив, с силой ударил штыком в зеленоватую спину. Когда рухнула широкая спина, перед ним стоял Катионов - бледный, с круглыми глазами. Федор, отбросив винтовку, схватил свой автомат и с грозным криком "Давай!" нырнул в боковую траншею.
      216-й полк, видимо, так и не смог занять первую траншею. Теперь фашисты наседают именно оттуда. Стали мелькать темно-голубые мундиры, засученные до локтей рукава, каски с рогами. Это наступали эсэсовцы. Сколько их ни били, казалось, они не редели. Швыряя гранаты и стреляя, подходили все ближе и ближе. Федор быстро поменял диск и с досадой посмотрел по сторонам - наших отстреливалось человек десять. А эсэсовцы прут и прут... Их фигуры становились все крупнее. В глазах уже маячили их раскрасневшие лица. А приказано без команды не стрелять. Все из-за патронов. У Федора на бруствере лишь один диск. Надо бы открыть огонь. Через минуту будет поздно.
      А лейтенант принес ящик с гранатами и положил его у Катионова. Сам что-то кричит. С ним появились еще двое солдат с ПТР. Федор удивился было, но тут же увидел, как справа на них идут три танка. Первый идет прямо по брустверу с явным намерением раздавить их живьем.
      В этот момент лейтенант наконец-то дал сигнал открыть огонь. Все напряжение передалось автомату. Автомат нервно дергался, отрывисто бил короткими очередями. Потом, стараясь не терять набранного темпа, Федор перешел на одиночный огонь.
      Как поредели наступающие, Федор направил автомат на тех, которые шли вслед за танками. В двадцати шагах уже горел первый танк, в смертной агонии кружась на месте, весь содрогаясь- и не переставая изрыгать из орудия снаряды. Кто следовал за ним, попятился назад или шарахнулся в сторону. Второй взорвался от гранаты и начал гореть и снаружи, и изнутри.
      Он мог еще взорваться, и часть эсэсовцев тотчас залегла.
      Все происходящее Федор еще мог видеть и понимать. Он, ободренный, кинул одну за другой две гранаты. Катионов сделал то же самое.
      Откуда только они берутся?! Две каски появились в пятнадцати шагах. Немцы чуть было не забросали их горючими бутылками. Бутылки вспыхивали то тут,1 то там. Один из пэтээровцев, охваченный огнем, метался, не зная куда деться, и пытался сбить огонь об стенку траншеи. Он, сгорая на ходу, все приближался к Федору. Посторониться некуда, да и нельзя, а помочь нечем. Федор быстро сунул руки в грязь, и когда этот несчастный с ревом и криком наткнулся на него, этими руками стал сбивать огонь.
      Не ведая, что их ждет, горстка наших бойцов отбила очередной натиск эсэсовцев. Помощь подоспела, когда обороняющиеся остались впятером. Не соображая, хорошо или плохо это, Федор кинулся на бидон с водой и так напился, что долго сидел на дне траншеи. Откуда взять силы, чтобы снова встать? Придет ли к нему третье дыхание? Глубоко вдыхая терпкий воздух, пытаясь перевести дух. Капитонов тоже сидел на дне и сплевывал слизь, скопившуюся во рту.
      Вода сделала свое. Федор почувствовал, что из желудка вонь больше не поднимается в рот. Теперь очищенный водой желудок требовал пищи... Вспомнил, что в сумке от противогаза у него вместе с дисками лежат несколько сухарей. Сидя, потянул к себе сумку и, стряхнув с одного угла в другой, вычерпал измельченные дисками сухари. Подкрепившись, Федор почувствовал, что сможет встать.
      Шел он к автомату и по пути заметил, что перед их позицией еще тихо. Покуда видит глаз, вся земля изрыта, везде трупы - и наши, и немцы. Из траншеи мертвых выносят наверх. С ранеными возятся санитары и медсестры. Вокруг отовсюду доносятся стоны. Но все это до слуха Федора не доходит. В его ушах еще гремит бой, который только что затих. Отвыкшая от тишины голова трещит, застучало в висках. Белый, синий, черный дым заслонил солнце. Оказывается, на войне все горит: дерево, железо, трупы, даже земля. Но все это Федора не удивляет. Он по привычке стал чистить оружие и вдруг ощутил, что кто-то дергает его за рукав.
      - У меня патроны кончились... Все вышли... Оглянувшись, увидел Катионова. У него самого патронов тоже не было, но, чтобы успокоить, сказал:
      - Принесли, наверно"
      Парень, как бы довольный ответом, отошел в свою полуразрушенную ячейку и сел, опершись спиной к ее стенке.
      Федор за несколько часов боя впервые посмотрел вдоль траншеи, но ничего похожего на боепитание не увидел. Стал прохаживаться по траншее. С кем-то убрал наверх несколько трупов эсэсовцев, подобрал два автомата, десяток коробок. Хотел было обрадовать Николая, да тот уснул. Хорошо быть молодым: после такой смертельной бойни и тут же спит. Федор отделил один автомат с пятью коробками и положил у ног напарника.
      То ли показалось, то ли на самом деле, до Федора донесся шум, похожий на рев моторов. Подняв голову, понял что не ослышался: сквозь дым промелькнули несколько пикировщиков с черно-белыми крестами на крыльях. Сам того не замечая, поднял на них автомат. Но тут же почувствовал сильный удар в плечо и что-то случилось с автоматом: ложа разлетелась, ствол покоробило. А у самого колющая боль в левой ладони. Не понимая, что с ним случилось, поднес ладонь к глазам и увидел, что она вся стала красно-синей и тут же начала распухать. При втором заходе пикировщиков нашел выем в раскореженной траншее и всунулся туда. Фашисты били из крупнокалиберных пулеметов: следы в земле оставались такие, будто кто-то натыкал оттопыренными пальцами. Федор вышел из своего укрытия после третьего града пуль и, как нарочно, наткнулся на лейтенанта.
      - Боец, где ваше оружие? Оружие где? - Лейтенант, увидев раскореженный автомат, почему-то похлопал Охлопкова по плечу и двинулся дальше. Командира тоже шатало...
      В тот день, 20 марта 1943 года, в бою у деревни Гриньково бойцы выдержали еще три атаки и все-таки не отдали ее. А как были отбиты эти атаки, как издалека с большим риском поддержали наши тяжелые орудия, в памяти Федора так и не удержалось. Одно помнит: в живых остались лейтенант, Катионов и он. Еще кто-то дернул за плечо и сказал: "Пошли!" И они пошли, еле волоча за собой ноги. Помнить это ему помогла боль в ладони, которая временами ныла так, что зубы скрипели.
      ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ
      Лежа на наре, Федор дымит махоркой. Сухов и Федосеев, только что вышедшие с засады, чистят оружие. Они то возбужденно спорят о чем-то, то тихо хохочут.
      - Ну, что, ребята? Видели фрица? - Спросил Федор.
      - У меня один есть! - говорит Сухов, вытирая винтовку.
      - И у меня есть! - не скрывая радости, заявляет Федосеев.
      - А фашист-то в вас стрелял?
      - В меня нет, - торопливо ответил Сухов.
      - А в меня тот самый, в кого промазал. Только не попал. Во, целехонький я...
      - Тогда на позицию, где был сегодня, завтра не ходи. Понял?
      Федосеев хотел что-то сказать, но сдержался. Он наслышан, как Охлопкова и Сухова чуть не накрыли фашисты внезапным минным огнем и они остались живы только потому, что рядом оказалась старая немецкая траншея. А виноват был Сухов: он - то ли не придав значения, то ли от излишней стыдливости, - скрыл, что еще днем его заметили немцы.
      - То, что правду говорите, это хорошо, - Федор еле заметно улыбнулся.
      Сухов, приняв эти слова в свой адрес, беспокойно захлопал глазами и слегка толкнул друга в бок:
      - Пойдем получать паек?
      - Ara.
      Парни, поставив свои винтовки рядом с винтовкой Охлопкова, вышли из землянки.
      Хорошие ребята. Федосеев появился в группе недавно. А Сухов, уже опытный, полгода ходит в снайперах. Сперва этот очень уж взбаломошный и задиристый парень с Урала не понравился Федору. "Такому недолго ходить в снайперах", - думалось ему. Оказался он трудолюбивым и, самое важное, выносливым. Если Сухов из деревни, то Федосеев - парень городской. Ростом выше, но худощав. Сухов друга своего зовет "Гош-Найденыш". Если вспомнишь, как этот Гоша попал в компанию снайперов, невольно улыбнешься: когда вошли в эту землянку, Федосеев спал на крайней наре. Увидел его Сухов. Он заставил встать и учинил настоящий допрос: кто такой, откуда? Федосеева, загрипповавшего, отправили в санбат. В пути, чувствуя себя плохо, он зашел в землянку и заснул. Сухов то ли от жалости, то ли для Потехи принес новичку полный котелок супу. Новичок ел неохотно, длинные тонкие пальцы тряслись и пока ложка доходила до рта, мало что в ней оставалось. Но к удовольствию ухаживающего, едок так и не остановился, пока не кончился в котелке суп. Через два дня у парня прошел грипп и Сухов, пользуясь тем, что Катионов стал комсоргом роты, добился, чтобы "Найденыша" оставили в снайперской группе. Так, у Сухова сыскался свой подопечный, с которым он быстро подружился.
      - Гош-Найденыш, суп хочешь? - начинал Сухов и делал вид, что хлебает суп трясущимися руками. Гоша не обижался, наоборот, добродушно улыбаясь, вынимал из кармана вырезки из газет, где написано об отличившихся и невинно спрашивал:
      - Старшой, а про тебя почему ничего не пишут? Вон глянь!
      - Но-но_
      - То-то.
      Думая о ребятах, Федор тихо подошел к столу и стал перебирать письма из сегодняшней почты. Ему было приятно: за раз столько писем раньше не получал. Штук десять будет. Жаль, из дому нет. Откуда люди узнали его адрес, кто им о нем рассказал? А еще ответ надо писать. Попросить Катионова? Он ведь комсомольский секретарь. А перепишет и сам: завтра у него свободный день. Федор отодвинул письма и стал двигать плечами, желая удостовериться, сильно ли болит спина.
      После Ржевско-Вяземской операции уже с месяц идут оборонительные бои. Двадцать дней не знали затишья. А вот позавчера, казалось бы, в самый спокойный день, чуть было не погиб.
      Наша разведка из двух отделений шла ночью с задания. Шли с "языком". До леса за деревней Никитинки заминок не было, да "язык" достался без особого шума. Все шло как задумано. Но в густой роще нежданно-негаданно столкнулись лицом к лицу с вражеской группой, возвращавшейся также с разведки. Что произошло в бурной заварухе, трудно припомнить. Федор, как выплыла огромная тень фашиста из-за толстенной сосны, успел выстрелить в него. И только. Надежный друг - это счастье для солдата. Его, потерявшего сознание, не оставили, на плечах перенесли через линию фронта.
      Очнулся он на следующий день, когда солнце поднялось уже высоко. Фашист мог прикончить, да спасла кольчуга, подаренная Ровновым. Судя по следу на кольчуге, удар пришелся в уязвимое место под правой лопаткой. А он потерял сознание от того, что сила удара передалась в верхний край кольчуги, ниже шеи.
      - Как вынесли? - Допытывался Федор у разведчика, которого звали Сибиряк.
      - Да ты маленький и легонький. В котомку свою тебя сунул, - засмеялся тот.
      Потом серьезно сказал, что дважды выручила огнем группа прикрытия. "Еще был приказ капитана Власова не оставлять тебя даже мертвого". На "спасибо" Охлопкова Сибиряк все отшучивался: "Кем тебе приходится Власов? Кум или сват?" - и подал свою руку с ладонью прямо-таки с лопату. Под конец густым голосом резко сказал:
      - По Уставу положено. Но запомни, на войне имеет право на спасение только настоящий воин.
      Может, разведчик тогда перегнул малость. Но на поле боя так и случается. На помощь со стороны можно рассчитывать, лишь если сам не отстаешь от людей и, главное, если ты нужен им. Верного друга солдат не подведет, лучше сам погибнет. Федор сегодня, желая узнать настоящее имя того разведчика, сходил в разведроту. А там сказали, что Сибиряк приходил в роту из полковой разведки и фамилии его не помнили. Вот как вышло...
      Десять дней тому назад приходил тот лейтенант, с которым отбивали атаки эсэсовцев. Москвич. Ополченец.
      Василий Николаевич Злобин. Лейтенант прежде всего осведомился, болит ли еще рука и очень обрадовался, что не было перелома.
      - Извини, позже понял, кто ты. Спасибо вам, снайперам, за ваш огонь.
      Поймав недоумевающий взгляд Охлопкова, лейтенант сказал, что без снайперов взвод настигла бы такая же участь, что и роту автоматчиков соседнего полка. Остаток роты эсэсовцы забросали теми же бутылками с горючей смесью, которыми они пытались добить и их.
      - Так-то, товарищ Охлопков. Это был твой с Катионовым вечер. Обо всем сообщил командованию полка.
      Что можно ответить командиру? Почему лейтенант придает столь большое значение тому вечеру? Улыбнувшись, Федор молча подал руку лейтенанту.
      Лейтенант еще сокрушался незначительностью успехов их 43-й армии, а то таких, как Охлопков, можно было бы представлять к награде. И на самом деле, их дивизия за апрель продвинулась от силы на пять километров. Но если кто-нибудь сказал бы, что плохо воюете, послал бы к черту. Лейтенант прав: бездорожье, слабость снабжения были тому причиной.
      Сам лейтенант оказался не из простых - умеет говорить по-немецки. Услышав об этом, Федор так и ляпнул: "Сам-то из немцев?" "Нет, русский", последовал спокойный ответ. О Гейне, Гете Федор никогда и не слышал. А Маркс, Энгельс - дело другое. Но все равно не верится в слова лейтенанта о том, что и среди немцев имеются люди с нашими понятиями о жизни, что к концу войны в Германии может произойти революция. Он добреньких немцев еще не видел, и ему непонятно, что они, такие вояки, пойдут на революцию. Немец для него - враг и точка.
      На прощание Злобин с Охлопковым сфотографировались вместе. Злобин оставил Федору конверт с адресом, чтобы он отправил фотокарточку сестре.
      - Нашел-таки тебя, - сказал он перед уходом. - Напишу своим о тебе. Ты же наш Вильгельм Тель. После войны обязательно встретимся. Согласен?
      Как мог не согласиться Федор на такое приглашение? Ему очень хочется увидеть Москву. Только вот дожить надо_
      Федор опять пошевелил спиной. Не очень болит. Собрал письма в стопку и для надежности поставил на них кружку.
      Старики-якуты любили повторять: слава для человека - нелегкая ноша. Как это понимать? В чем смысл изречения? Он за зиму дважды награждался орденом. В газетах о нем стали часто писать. Хвалят как снайпера. Если это считать славой, то она ему достается не так-то просто. Тут со стариками не о чем спорить. Если хвала заслуженная, значит, ты долг перед Родиной выполняешь как надо. И эти письма, которые он получал изредка с родного наслега, тоже хвала, тоже поддержка ему.
      Конечно, солдат о славе и не думает. Но награда - кому не в радость? И он радовался, когда вручали второй орден.
      Эта награда, как думалось самому Федору, пришла ему за Ржевско-Вяземскую операцию. И было за что. После неудавшихся дневных атак выступления ночью, губительный огонь фашистких дзотов, атаки частей пехотной дивизии "Череп" - все это было испытано и пережито им. Особо тяжелые воспоминания остались от выступления 2 марта, сражения у деревни Гриньково, внезапного налета вражеской артиллерии в ночь на 22 марта. Охлопков своими глазами видел, какие были потери. Но он не знал, что эти потери в документах останутся обозначенными точной цифрой - полторы тысячи убитых и раненых.