- Это же морской узел. Только на один прием меньше, - удивился командир батареи. - Без передка пушку, оказывается, можно и так привязать к лямкам.
      Старший лейтенант позвал к себе рядовых и научил их с помощью Федора завязывать новый узел.
      По приказу, отданному после обеда, вся дивизия должна была ночью двинуться до позиции 306-й дивизии. Совершив марш-бросок, ночью того же дня дивизия сходу вступила в бой и до 22 сентября наступала беспрерывно по лесам, болотам. И части обеспечения, и тяжелая артиллерия сильно отстали. Вместе с пехотой смогли пойти лишь минометные роты. Снаряды или везли на телегах, или вьюками на животных.
      Пришлось попотеть изрядно: и люди, и лошади шли то по пыльным дорогам, то по еле заметным тропинкам. К тому же надоедливо наседали пауты, мошкара. Когда приходилось месить болото, не было отбоя от мелкого черного комара, который густо садился на спины лошадей и на одежду людей. Тут и частые стычки с отходящими частями противника.
      Однажды подходили к речке Гобза. Эту речку Федор знал. В ее верховьях еще в первых числах сентября ходили на разведку. Тогда в ночной тьме разведчики чуть было не попались в лапы немцам. После того, как группа захвата достала "языка", прикрывающая группа должна была отойти к речке. Федор крякнул "уткой" дважды, осторожно стал отходить в сторону реки. Вдруг наступил на что-то мягкое. "Это же окоп", - мелькнуло в голове, и Федор, отойдя назад, распластал руки. Но разве увидишь что в темноте? Двое, наткнувшись на него, остановились. А третий наступил на насыпь, видимо, еще глубже, и тут же стало слышно, как сыплется песок в окоп.
      Дальше случилось такое, что Федор даже не успел сообразить, что к чему. Как заорет из окопа фашист, тут же началась бешеная стрельба сначала недружная, наобум, потом, как взвились ракеты, прицельная. Федор, давая возможность уйти своим, с обрыва открыл ответный огонь из автомата. Скоро сам, скрываясь за старым мостом, стал отходить. На другом берегу никого не застал. Когда дошел до условленного места, сидел Сухов. "Группа захвата прошла, вот", - и он сунул Федору ветвь сосны - знак, что здесь ребята уже были. Неизвестно было, что стало с их ребятами. В надежде набрести на них, шли, петляя каждые триста-четыреста шагов. Под утро в сумерках наткнулись не на своих, а на двух фашистов, видимо, тоже сбившихся с пути. Когда пришли в разведроту, приведя пленного, ребята, к счастью, уже спали на чьей-то плащ-палатке. Командир допросил через переводчика фашиста и махнул рукой, дав понять, что не того привели. Он же сделал замечание: "Кто же потерялся, они или вы сами? В следующий раз за такое дело наказания вам не миновать!"
      Эту строгость Охлопков воспринял без обиды. Он был рад тому, что два молодых разведчика вернулись целыми и невредимыми. Сухов, впервые побывавший в разведке, с удовольствием рассказывал ребятам, как в лесу из двух фрицев одного "успокоили" прикладом, а другого взяли "на испуг" и забрали с собой.
      На самом деле было не совсем так... Охлопков шел впереди в шагах пяти-шести, вдруг отскочил в сторону и нырнул под крону большой сосны. Сухов в то же мгновение заметил, что к ним навстречу идут самые что ни есть настоящие фашисты: в касках, с автоматами наперевес. "Зачем прятаться? Надо бы открыть огонь!" - с этой мыслью Сухов последовал примеру Охлопкова. Тут же услышал резкий удар с необычным треском. Удара самого не видел, а увидел, как упал фашист и как в следующий миг Охлопков приставил ствол автомата ко второму фашисту с криком "Хэндэ хох!"
      - Где ты? А ну, сними автомат!
      Пока Сухов снимал автомат с фашиста, его напарник начал приходить в сознание.
      - Кончай его! Не давай орать! Быстрей! Ну, чему те бя учили?! Ну!
      Об этом Сухов не стал рассказывать ребятам. И не только из-за того, что те могли его обсмеять, просто не хотел вспоминать подробностей той скоротечной схватки в лесу. В тот вечер Сухов долго не мог заснуть и во сне видел, как Охлопков сам одним ударом кинжала между шеей и ключицей прикончил пытавшегося встать фашиста, отодвинув несправившегося Сухова. Он раньше никогда не видел, чтоб так близко от него кончали человека.
      Его поразила быстрота и ловкость содеянного в лесу. А к Охлопкову стал испытывать двоякое чувство: уважал и побаивался одновременно. Этот самый обыкновенный, низкорослый, на вид щуплый, загорелый до черноты человек в бою преображался, становился внушительным или, как говорил Сухов, от него веяло неукротимой силой.
      Как песчаная дорога повернула налево, долгожданная речка Гобза показалась вся сразу, будто кто невидимый распахнул занавес. Видя тихую гладь речки, протекавшей темной полоской меж пологих песков, люди и лошади устремились к ней напиться. Кто-то сунул в руку Федору уздцы и он побежал рядом с рвущейся к воде лошадью. Тут послышались крики: "Немцы! Немцы!" и кое-кто стал отстреливаться. "Засада! Не видите?!" - пролетел мимо и такой крик. За речкой немцы расположились вдоль невысокого зеленого берега.
      От фашистов можно ожидать чего угодно. Все же не будут устраивать засаду вот так, на самой середине поймы. Скоро стало ясно, что немцы тоже шли на переправу. Попытались было прорваться на двух танках, но это им не удалось. И тогда устремились на запад.
      Наши преследовать не стали, только несколько усилили огонь, чтобы те побыстрее убрались. Между тем все живое неудержимо тянулось к реке. Слышны были одиночные выстрелы. На середине речки ярким пламенем горел только что подбитый танк. В нем что-то грохнуло, потом второй, третий раз. И от сильного взрыва отлетела башня, объятая красно-черным огнем. Раздалось еще два-три взрыва, вода так бурлила и исходила паром, будто стала гореть сама. Эти взрывы на несколько минут остановили лишь тех, кто находился вблизи от него.
      Начавшаяся сутолока продолжалась часа полтора. Едва успев напиться, смахнув с лица пот и грязь, Федор все это время помогал артиллеристам. Возня с лошадьми и проваливающимися почти на каждом шагу пушками поглотила его так, что он ничего вокруг и не видел.
      Зато, когда двинулись, наконец, в путь по той самой дороге, по которой только что ушли немцы, Федор неожиданно для себя заметил на телеге раненого в живот человека, одетого в телогрейку. Живот перетянул ему ремнем, но все же кишки виднелись из-под полы. А раненый сидел, ухмылялся и даже шуточки отпускал:
      - Вишь, чемодан распоролся. Взрыв слыхал? Так это мой животик лопнул! Да, да!
      К полудню взяли две деревни без единого выстрела. Из третьей немцы ушли уже после короткой, но сильной перестрелки. Когда деревня была полностью очищена и взвод выходил на дорогу, Федор устроился перемотать обмотку. Только хотел было встать, тут мимо дома пробежали четверо фашистов. Федор успел сделать два выстрела, хотел было пустить третью пулю, но оставшиеся в живых два немца уже исчезли в овраге. Нельзя было их упускать, и Федор бросился следом.
      В овраге, крадучись, шел меж кустами и вдруг увидел спину фашиста, пытающегося догнать мальчишку. Тот обреченно беззвучно хныкал и делал заячьи зигзаги, а немец пытался ударить его прикладом. Как раздался выстрел, фашист рухнул прямо на ребенка. Федор подбежал, отодвинув огромного умирающего дылду, поднял оторопевшего от испуга мальчика. Чтобы успокоить его, хотел было сказать что-то ласковое, но неожиданно кто-то повис у него на спине. "Это второй!" - промелькнуло в голове, схватился за кинжал с намерением ударить через плечо, но в тот же миг на его грудь упали рыжеватые длинные косы. Перекинув через плечо напавшего, Федор увидел, к своему удивлению, женщину. Она, не то плача, не то причитая вскочила и стала обнимать, целовать наобум.
      - Спасибо, наш спаситель! Спасибо, солдат! До смерти не забуду! Спасибо...
      Освобождаясь из объятий женщины и вытерев лицо, спрятал кинжал в ножны и сделал вид, что улыбается.
      - Миленький, успокойся, все прошло... Не бойся, золотце мое... Женщина взволнованно, с щемящей нежностью целовала сына, 6 - 7-летнего пацана, поправила на нем одежонку, погладила по головке.
      Видя, что мальчик успокоился, стала приводить в порядок себя: вытерла слезы с лица, поправила косы. И тут же скороговоркой начала рассказывать.
      Испугавшись перестрелки, прихватила своих детей и спряталась в кустах вот этого оврага. Когда стрельба кончилась, они пошли в сторону деревни. Но тут грянуло два выстрела. Мать с детьми снова залегли под кустом. Там то и увидели фашиста. Он остановился возле них, оглянулся и отпрянул в сторону. Но тотчас же вернулся, держа автомат наперевес. Тут-то пацан не выдержал, встал да побежал.
      К концу рассказа женщина даже улыбнулась. Тут не по себе стало Федору. Если бы ударил, то мог сиротами оставить этих двух малышей...
      - Фашистов двое было. Куда делся второй? - спро сил Федор у женщины.
      - Я видела только одного.
      - Где они могли разойтись? Ну, до свидания, - Фе дор быстро зашагал между кустами.
      Когда выходил из зарослей кустов, те трое, которых он спас, взявшись за руку, поднимались на пригорок. На ясном горизонте видел, как маячили головки двух пацанов и их матери.
      В части Федора поджидала приятная не только для него новость. Во время обеда сообщили о том, что взят город Духовщина - один из основных опорных пунктов противника и что Москва салютовала в честь войск Калининского фронта. Эту весть все восприняли с воодушевлением. Какой-то весельчак пустил даже шутку: "Аи, как здорово, а мы тут сидим, салютуем своему повару за свежую картошку".
      Вечером того же дня у Охлопкова состоялось знакомство с человеком, который запомнился надолго.
      - Вот тебе снайпер Червяков, он пока будет твоим напарником. - Так рекомендовал молоденький старшина широкоплечего, плотного, русоволосого солдата. - При переправе реки понадобитесь для особого задания командира роты.
      Как заметил Федор на следующий день, этот Червяков ползал на локтях, силой рук. "На какой черт нужен мне такой?" - подумал Федор и после первой же атаки спросил у своего нового напарника, отчего.
      - Знаешь, ноги еще слабые...
      - Что такое? Почему так?
      Червяков, лежа на дне окопа, внимательно посмотрев на нового знакомого, начал с того, что он бывший моряк. Оказывается, он служил на Балтике в морской пехоте. Однажды катер, на котором вышли в море, разорвало торпедой, что называется, пополам. Торпеда, проскочив под носом катера, взорвалась в метрах десяти от него. Что дальше было, моряк не помнил. Очнулся лишь тогда, когда их взяли на борт другого, подоспевшего на помощь катера. Тогда он сам, вроде, целехонек остался, да ноги вот перестали слушаться. То ли ударная волна так подействовала, то ли какая "ниточка" порвалась в мышцах? Это ему неизвестно. И что странно, после лечения в госпитале мог сделать сколько угодно приседаний, мог и плясать. Это и помогло ему пройти комиссию. Но когда начинает ползать по-пластунски, ноги быстро устают и поэтому приходится прибегать к силе рук. Почему он обрек себя на такие испытания, и что заставило его так рваться на фронт, Федор не стал спрашивать.
      И этот странный Червяков очень скоро показал, на что способен, как стрелок. После того, как противник, не дав в течение полутора суток переправиться через Касплю, наконец, отступил, взвод, к которому были прикреплены Охлопков с Червяковым, в тот день получил задание прикрыть переправу батарей артиллерии. Под конец переправились третье отделение и минометная рота, также поддержавшая пехотинцев с восточного берега; Охлопков и Червяков, как перейдут реку те последние подразделения, должны были встать и присоединиться к взводу.
      Вдруг послышалась немецкая речь. Федор обернулся и глазам своим не поверил: вдоль реки шли человек двадцать с тремя навьюченными лошадьми. Шли быстро, то шагом, то рысцой. Сделав знак Червякову "делай как я", тихо стал отползать назад, затем на четвереньках вышел за поворот берега и, встав на ноги, побежал по низине. Обогнув небольшой островок, снова зашел в пойму и прыгнул в неглубокую яму, полную весенней талой водой.
      Как только напарник нашел удобное для себя место, Федор открыл огонь по немцам, чуть отошедшим от них. Червяков сразу понял замысел Охлопкова и тоже стал бить идущих сзади.
      За считанные секунды уложили шестерых. Гитлеровцы наугад открыли ответный огонь. Федор прицелился в офицера, взявшего за уздцы лошадь и размахивающего пистолетом. Гитлеровцы, отходя, были прижаты к реке и тут же попали под огонь переправившегося через реку отделения. Теперь они были вынуждены отпрянуть назад и скоро на пойме не осталось ни одного фашиста. Червяков встал и, оглаживая лицо от недавних больных ударов осколков камней и песка, собрался было спуститься к реке, как с противоположного берега раздался выстрел. Федор, пока фашист готовился ко второму выстрелу, почти не целясь, опередил его. Бойцы по пути поймали двух лошадей, бегавших ошалело то туда, то сюда.
      - Смотри, - Червяков показал пальцем дыру на галифе и, как бы извиняясь за свою неосторожность, добавил: - Почему ты сюда побежал, сразу не понял. Потом только дошло...
      Федор даже и не расслышал, что сказал Червяков, однако кивнул в знак согласия. В ушах его еще трещат хлопки выстрелов. Притом так звонко, будто раскрылся череп. С этим странным звоном в ушах он подошел к бойцам своего, отделения. К нему и Червякову вышел командир, поздоровался за руку и улыбался, видимо, благодарил. Охлопков и сейчас толком ничего не расслышал, но, догадываясь о чем речь, ответил кивком. Сержант почему-то пошел и пересчитал убитых. Потом снял полевую сумку с немецкого офицера и, накинув через плечо, вернулся в отделение.
      - Ваших 20, наших 5, - с этими словами сержант стал подниматься по склону берега.
      На этот раз Федор довольно четко услышал слова сержанта и про себя удивился точности его подсчета. Шагая за отделением по берегу, он обернулся и увидел, что отсюда были видны действительно всего пять трупов. Федору казалось, что перестрелка длилась всего несколько минут. И за эти считанные минуты полегло более двадцати фашистов. Если бы его попросили объяснить этот невероятный случай, то вряд ли смог сказать что-либо убедительное. Откуда взялись немцы? Как они могли выйти так неосмотрительно к переправе?
      О том, как воевали в тот день Охлопков и Червяков, газета "Защитник Отечества" сообщила следующее:
      "При наступлении на деревню снайперы Охлопков и Червяков выдвинулись на фланг своего подразделения. Меткими выстрелами они истребили за день 20 вражеских солдат. Своим огнем снайперы помогли стрелкам быстрее продвинуться вперед"24 .
      После перехода Охлопкова в 259-й полк, это было первым о нем упоминанием в печати.
      В тот день взяли еще одну деревню. И вскоре противник исчез совсем, будто провалился сквозь землю. На перевале бойцы хлебали свежие щи с таким удовольствием, будто гул войны, доносящийся издалека, их не касался. Давно не было такого шумного и веселого обеда. Настроение бойцов поднялось не только от хороших щей. Во время обеда политрук объявил о том, что войсками 43-й и 4-й ударной армий взят город Демидов. Значит, по крайней мере завтра соприкосновения с противником не будет.
      Но через несколько дней положение стало осложняться. Долгие, нудные дожди, рано наступившая осень с ее слякотью и пронизывающими холодными ветрами, бездорожье, непролазная грязь, усиление сопротивления противника еще более обременили и без того тяжелую жизнь солдата. Казалось, нельзя было выдержать такого шествия с боями по лесам и болотам, ночевок в мокром окопе или где-то под деревом и ежедневного, ежечасного тяжкого труда. Все же, несмотря ни на что, наступление продолжалось.
      259-й полк с другими частями 43-й армии вступил в Белоруссию. И здесь солдат не встретил ничего такого, от чего он мог бы облегченно вздохнуть. Наоборот все, что он видел на каждом шагу, будоражило, раздражало его сознание, его душу. В какую деревню ни вступит, заставал одно лишь пепелище. От деревень торчали одни трубы печей - это зловещие свидетели ужасающей боли, которая прошлась по многострадальной земле. Целыми неделями солдаты не видели живых людей. Зато везде - на улицах, около сожженных домов, в сараях, за деревнями - валялись трупы.
      Живых людей на территории Белоруссии впервые увидели после взятия деревни Колышки. В нескольких уцелевших от огня домах ютились дети, старики, раненые. Видимо, и они были бы сожжены и уничтожены, если бы тот самый гвардейский полк, переброшенный сюда с Белгорода, не создал угрозу окружения.
      Начиная с Колышек, на дорогах люди стали появляться чаще. Исхудалые, едва прикрытые тряпьем, встречали солдат с радушием, старались в чем-то помочь, делились всем, что имели.
      Однажды во время привала из леса пришло человек тридцать. Эти люди, назвавшие себя партизанами, Федору показались старыми. Подкрепившись, один из них - бородач - попросил у него курево. Пользуясь случаем, Федор стал допытываться:
      - Тебе, пожилому, не трудно в партизанах ходить?
      - Что ты говоришь? Сейчас разве такое время, чтобы обращать внимание на возраст и невзгоды? Я-то не старый. Мне девятнадцать, дяденька...
      Федор, не скрывая удивления, еще раз посмотрел на бородача и не мог поверить, хотя глаза у того и впрямь были молодыми.
      - А она тоже молодая? - Федор кивнул головой в ту сторону, где сидела женщина, одетая сверх темного платья с широким подолом в рваный ватник.
      - Она? Катя, тут интересуются годками твоими. Что скажешь любопытным?
      - Ой ли! Нет у меня секретов. Через три месяца пой дет двадцать пятый. Имею сына. Вдова красного командира. - Женщина еще что-то хотела сказать, но ограничилась неодобрительным взглядом.
      Куда ни шло с этими партизанами. Но вот встречу, случившуюся как-то раз на большаке, не ожидал никак.
      Бойцы шли по шоссе. Когда взвод почему-то замедлил шаг и пошел тихо, Федору бросилась в глаза те лежка, которую тащили вместо лошади дети. Два пацана семи-восьми лет в лохмотьях тянули лямки спереди, а третий, более старший, толкал сзади. На тележке среди всякой скарби сидела девочка в плащ-палатке, видимо, накинутой кем-то из колонны. Дети все исхудалые, руки-ноги как соломинки да еще покрыты чешуйчатым лишаем, головки тоже с лишаем. Дети на людей с оружием глядели настороженно. Только старший из них изобразил подобие улыбки. Наверно, он понял, что идут свои. На тележку детям уже кто-то успел положить пакетики НЗ, куда вложены кусок свинины, сухари, концентраты. Федор, часто моргая от подступивших слез, тоже хотел было отдать свой пакет этим несчастным детям войны. Тут, откуда ни возьмись, появился сорванец и сам вырвал пакет из его рук.
      Как избавиться от страшного бедствия, которое царило везде и всюду?! Федора, в такие минуты обуревала неуемная злость, которая просила немедленного выхода.
      На войне зло вытесняется злом, смерть очищается смертью. И Охлопков в боях за два населенных пункта на земле Белоруссии уничтожил 17 фашистов25 . Это казалось ему небольшой толикой против того огромного зла, причиняемого войной. А надо бить врага еще больше, еще хлеще, чтобы ходить с чистой совестью перед всеми измученными, натерпевшимися людьми.
      НА БОЛЬШАКЕ СУРАЖ
      Ясно было кому угодно, что враг дорогу Су-раж - Витебск так просто не уступит. Но сегодня рано утром случилось нечто невероятное.
      Шли "тигры" сквозь рваный морозный дымок, поблескивая траками гусениц. Время от времени из стволов выплевывали пучки пламени. Их сопровождали тяжелые самоходные орудия - "фердинанды". Из нервно дергающихся стволов "фердинандов" также выскакивали огненные столбы. За ними шли "пантеры". По бокам шоссе - средние и легкие танки. И все в шахматном порядке...
      Шли грозно. Земля тряслась так нервно, что хотелось встать и побежать, сломя голову.
      - Не бойтесь, наши близко! - По цепи еле слышно прошло успокаивающее сообщение.
      Гул моторов, скрежетание гусениц, взрывы снарядов - все это, слившись в невероятно протяжный гром, надвигалось все ближе. Но когда колонна, гремя, грохоча, поливая во все три стороны огнем, почти поравнялась, Федор понял, что она проходящая и на какое-то мгновение стал любоваться ею: шли так четко, будто привязаны друг к другу невидимым стальным тросом.
      И вдруг на позицию, где расположилась снайперская группа, стремительно двинулись "тигр" и два средних танка. Башня "тигра" поворачивалась то налево, то направо, как голова совы, ищущей жертву. И каждый раз изрыгала огонь, два пулемета били одновременно. В двадцати метрах от окопов "тигр", как бы уточняя свой путь, замедлил ход и повертел дымящими стволами. Когда перед ним взорвались связки гранат, вздрогнув, с ревом дал полный ход вперед. Над окопами пролетали со свистом огненные струи. Танк настолько приблизился, что заслонил сначала горизонт, потом всю четверть неба. Сам, как этакое чудовище, дышит, даже меняется в цвете - темно-коричневая броня со свастикой становилась в один миг ржавой, в другое мгновение приобретала зеленоватый оттенок. Запах, схожий с запахом слюны рассерженного медведя, дурманил голову. Когда "тигр" с душераздирающим скрежетом прошел, обвалилась траншея, засыпав землей все, что было в ней. Прижимаясь к уцелевшей стенке траншеи, Федор понял, что опасность быть раздавленным миновала, и тут же стал искать глазами своих. Солоухин стреляет в "тигра" из винтовки. Ганьшин кричит что-то, а тот не слышит. У второго новичка лицо посинело, как полотно. Ибрагимов замахнулся было бросить гранату, тут же схватили его за руку. Тогда парень, положив свою единственную гранату перед собой, беспомощно прислонился к траншее. Его страх тут же согнал Ганьшин: он взял его за шкирку и, приподняв, потряс слегка.
      Беда случилась недалеко от них. "Тигр" раздавил пулеметчика. Он лежал справа в хорошо оборудованной ячейке. Его размесило вместе со стенками ячейки. Боец с противотанковым оружием также исчез мгновенно. Федор подбежал к торчавшему стволу и стал вытаскивать его. "Живой, а?" - с этой мыслью поднял бревно, лежащее поперек, и стащил с солдата. И тут из кучи земли появилась, чертыхаясь, кашляя, выплевывая попавшую в рот землю, человеческая голова. Когда Федор помог ему вырваться, тот первым делом осмотрел свое оружие и бессильно потряс кулаком в сторону, куда ушел "тигр".
      Федор, для очистки совести, кинул вдогонку гранату. Бросили и Ибрагимов, и Ганьшин. Однако тот даже не дрогнул. "Эх, была бы бутылка со смесью! Горел бы ты синим пламенем..." - выругался в душе Федор.
      Солоухин выстрелил из снайперской винтовки, пытаясь попасть в заднюю щель.
      Когда "тигр" отошел и с явным намерением догнать колонну, прибавил ход, Ганьшин накрутил "козью ножку" и все по очереди жадно стали глотать махорочный дым. Пальцы дрожат и "козья ножка" прыгает в руках. Тут послышался крик:
      - "Тигр", "тигр" горит!
      И на самом деле "тигр" запылал черным дымом в пятидесяти шагах от них. Он шатался из стороны в сторону как пьяный. Вокруг башни вовсю полыхало пламя, как бы стараясь отделить его от самого танка. Скоро танк, содрогнувшись, замер, затем накренился на бок и остановился намертво.
      - Сейчас выскочат! - вместо команды вырвалось у Охлопкова.
      Экипаж "тигра", и вправду, стал вываливаться через задний люк. "Смотри-ка, вон где отхожее место у этого чудовища", - подумал Федор с ухмылкой. Тех, кто выходил, снайперы тут же щелкали, как орешки. Когда выскочил четвертый по счету член экипажа, "тигр" сильно вздрогнул. Судя по дыму и огню, в танке взорвались снаряды. Скоро черный дым перестал клубиться, его заменило яркое красное пламя. Потом пламя стало светлеть, будто горело не железо, а скирда соломы.
      За гибелью танка, свернувшегося с шоссе, чтобы прикрыть свою колонну, долго наблюдать не дали: послышался позывной звук трубы.
      - Оборудуйте окоп. Солоухин, давай патроны и гранаты! - Охлопков отдал приказ и сам, схватив лопатку, стал откидывать завалившую траншею землю.
      Вчера утром, где сейчас снайперы копают себе окоп, немец бил огнем из дзотов, хлестал из пулеметов и автоматов. На гребне сновали взад и вперед гитлеровцы. Скоро по ним била уже наша артиллерия, бомбили "ильюшины", под конец запела сама "катюша". В завершение встала в атаку пехота. На длинном гребне немецкие укрепления наши разбили, не оставляя камня на камне и бойцам показалось, что сопротивление противника сломлено. А сегодня мощным прорывом прошелся его танковый корпус, нагоняя страх и смятение. 198
      - Куда делся немец? Что, весь вышел? - Спросил Ибрагимов с недоумением.
      - Потерпи немного, заявится- Лучше займись делом.
      - Каким таким делом?
      - На круговую готовься. Окоп у тебя готовый?
      - А-а
      В который раз Федор поглядел на опушку леса, откуда, по его предположениям, ожидалось появление противника. Пока ничего подозрительного не замечалось. А на правом фланге бой ничуть не утихает. Здесь, кажется, у наших потери незначительные: то тут, то там по старой траншее маячат головы, видно, кидают наверх землю. Бойко устраивает себе "гнездо" и тот самый бронебойщик, которого чуть было заживо не закопал "тигр".
      Прошелся командир роты, одобрительно заметил: "Отлично! Только не опережайте артиллеристов!"
      Федор чуть подравнял окоп. Зато старательно раскидал все то, что могло мешать ему выскочить, соорудил с двух сторон ступеньки из обломков бетона. А впереди окопа накидал жердей, вытащив их из траншеи. Затем лег и стал прикидывать откуда может появиться фашист и как его бить. Тут-то послышался усиливающийся шум моторов автомашин...
      Немец долго не заставил себя ждать...
      Первые его машины, появившись на шоссе, быстро проходят в расположение второй роты. Обстреливать их начали только слева и то как бы нехотя. Артиллерия молчит. Стараясь понять происходящее, Федор повернулся в сторону опушки леса. Там с утра окопались остатки той части, которая отсюда была выбита с треском. Но чувствуется, что им переброшена дополнительная сила. К чему бы это? Как только проскочит механизированная часть, фашист поднимется в атаку? Тогда что тянут артиллеристы? Начали бы... С шоссе ведь тоже поддержат.
      Так оно и вышло. Начала вражеская артиллерия. Огонь ее, не очень-то плотный и длительный, оказался губительным. Враг не упустил воспользоваться точным знанием своих прежних позиций, ныне занятых нашими войсками. Если бы наши расположились только в старых траншеях противника, то немец сполна отомстил бы за вчерашний разнос.
      Группа Охлопкова попала в самое пекло. Она спаслась только тем, что быстро перебралась в свежую воронку.
      - По местам! - заорал Охлопков, когда утихли взрывы и, опрокинув лежащего на его ногах Солоухина, побежал к своему прежнему окопу. А там с двух сторон дымились две воронки. Ни патронов, ни гранат - все было уничтожено и перемешано с землей. Уцелели лишь жерди, брошенные перед окопами.
      - Боец Солоухин, беги за боеприпасами! Быстрей! - крикнул Охлопков прямо в ухо Солоухину.
      Враг уже подходил. За механизированной колонной подоспела и помощь. Несколько машин мчались обратно к опушке. Одна, перевернувшись колесами вверх, догорала на обочине шоссе. Снаряды минометов били в точки, и фашисты, подстегнутые этими частыми попаданиями, бежали изо всех сил вперед.
      За несколько мгновений Федор уничтожил офицера, затем второго, огромного детину, несшего на себе станковой пулемет, и его напарника. Как кончилась обойма, побежал к своим. К счастью, окоп Ибрагимова остался цел, только немного завалило. Из-под земли быстро вытащили боеприпасы. Ганьшин с Ибрагимовым вовсю вели огонь, Федор, забрав у них гранату и пять обойм, возвратился к себе. Он стал бить по автоматчикам, которые шли перед ним парами.
      Напор наступления усилился. И немцы кое-где вклинились между обороняющимися ротами. И на войне худа без добра не бывает. Враг теперь по нашим позициям артиллерийского огня уже не ведет, дабы не попасть в своих. А свист пуль над головой стал гуще. Патроны кончаются, а Солоухина нет. Одну пулю пустил в фашиста, который дал в его сторону короткую очередь. Вложив последнюю обойму в патронник, Федор подполз ближе к куче, лежавшей перед окопом, снял с винтовки снайперский прибор, отомкнул штык. К нему приближались двое. "Неужто конец? Нет, так просто не дамся!" - с криком встал во весь рост. Пуская пулю в идущего слева, увидел краем глаза, как второй прыгнул- на кучу. Федор, уклонившись от удара, отскочил направо. А фашист от силы собственного удара поскользнулся и провалился одной ногой в кучу. Скорее по инстинкту нанес удар, пропустил мимо ушей предсмертный крик и ощутил, как к нему бегут еще двое. Передний бежит в обход кучи. И Федор на него не кинулся. Наоборот, сделал вид, что пятится назад. Видя это второй фашист убыстрил ход, собираясь нанести удар в спину. В этот момент Федор, повернувшись, одной ногой присел на корточки, как делают охотники, встречая медведя с рогатиной. Фашист, ударив выше цели, сам напоролся на штык. Пока освобождал винтовку, очнулся первый и оказался на куче. Федор, не растерявшись, тут же, не целясь, выстрелил в него, после чего обессиленно распластался на спине.
      - Уу-уу-уу... - с шумом выдохнул и стал жадно глотать воздух. Но тут же кто-то больно наступил на ногу и послышался крик:
      - Федор, спасай! Федор!
      "Ох, черт! Фашист с нашим дерется!" - Эта мысль вернула ему ясность. И он, что есть мочи, пнул в пятку фашиста. Но рухнул не один, а сразу два человека - фашист и... Солоухин! Рука фашиста была уже на рукояти кинжала, торчавшего у него на поясе.
      Федор, вскочив, воткнул штык в подмышку фашиста. Пока вставал на ноги, Солоухин, вырвав винтовку из рук своего врага, с размаха ударил его в грудь. На лице Солоухина вспыхнула было гримаса, похожая на радость и торжество, но тут же, быстро отвернувшись при виде убитого, он забрал свою винтовку и побежал в сторону своего окопа.
      Бой утихал. Фашисты отступают за шоссе. Вдогонку им Федор выпустил целую обойму, а затем сел на край окопа лицом к Солоухину и, вытирая пот рукавом гимнастерки, снова выдохнул с шумом:
      - Уу... Такое не пожелал бы и недругу... - Воскликнул Федор по-якутски. Затем, сам того не замечая, крыл кого-то благим матом. Солоухин посмотрел на него с удивлением и слабо улыбнулся.