Буквально через пару месяцев после секретного концерта случилась презентация сингла “Невеста?”. Выглядело это действо крайне экзотически и, пожалуй, заслуживает отдельного рассказа.
      …В морозное ноябрьское утро 1999 года смотровая площадка на Воробьевых горах представляла эффектное зрелище. Все пространство, которое можно было охватить взглядом, оказалось усеяно толпами юных невест. Положенные в подобных случаях женихи отсутствовали как класс. Мало того. Кое-где под подвенечными платьями нескромно скрывались персонажи явно не женского пола, которые громко скандировали хиты “Мумий Тролля”. Провокация? Непохоже, поскольку лица участников утреннего маскарада светились неподдельным человеческим счастьем…
      Повод радоваться жизни у псевдоневест, безусловно, был. Для подданных своего королевства “Мумий Тролль” организовал очередную игру. Очередную забаву. Очередной праздник жизни. Правила очень простые: приходи утром в нужное место в свадебном наряде – получишь в подарок новый сингл “Невеста?”.
      Щелкали затворы фотоаппаратов, синхронно работали телекамеры. Проходившие мимо студенты МГУ не совсем понимали, что происходит в двухстах метрах от входа в главный вуз страны. Вездесущее “Радио Максимум” вело прямой репортаж с места событий. Звук в эфир шел с помехами – автобус “Троллей”, из которого велся репортаж и откуда в открытые окна пулеметными очередями вылетали стайки новеньких синглов, раскачивался сотнями фанов.
      Меня вместе с басистом Сдвигом и пресс-атташе “Радио Максимум” Димой Конновым мотало от стенки к стенке, словно пилотов попавшего в воздушную яму “кукурузника”. Мы успевали делать два дела одновременно: вести репортаж и разбрасывать пластинки. Как из амбразуры дота, компакт-диски стаями почтовых голубей вылетали из автобуса и опускались в руки новоявленных “новобрачных”.
      Когда полтысячи синглов закончились, мы поняли, что пора сматываться. Но не тут-то было. В мареве мумий-эйфории толпа лупила кулаками по корпусу машины и не давала водителю отъехать хотя бы на несколько метров. Мы не без труда прорвались, потеряв запасное колесо, которое еще долго катилось за нами по Воробьевым горам, пыхтя и подпрыгивая на склонах.
      Эта игра стоила свеч. Уже через несколько часов поклонники “Троллей” начали обзванивать радиостанции с просьбой поставить в эфир новый хит любимой группы. “Аттракцион неслыханной щедрости”, “полускандальный хэппенинг” – напишут на следующий день газеты об этой акции. “Может, они над нами издеваются? – будут вальяжно рассуждать в телевизионном ток-шоу бородатые критики. – „Мумий Тролль“ ведет свой бизнес очень странно, не так, как другие. Нет, они все-таки издеваются”.
      Но дело было вовсе не в этом. Просто в стране наступил период, когда чуть ли не все идеи Бурлакова триумфально воплощались на практике. Сегодня это было шоу на Воробьевых горах. Несколько месяцев назад он запустил на орбиту Земфиру. Через месяц в лондонской “Abbey Road” завершится микширование “Точно ртуть алоэ” “Троллей”. Через две недели в России выйдет скомпонованный им “Сборник новой музыки У2”, открывший стране “МультFильмы”, “Океан Эльзы”, Найка Борзова, “Сегодня ночью” и “Тандем”.
      Этот была вершина зигзагообразной карьеры Леонида Бурлакова. Человека, который привнес в тусклый русский шоу-бизнес ощущение праздника. Человека без друзей. Человека без иллюзий. Человека без жалости. К себе. И к окружающим.
      …Бурлаков предполагал, что пик рекламной активности вокруг “Точно ртуть алоэ” должен прийтись на первый февральский уикенд 2000 года – когда MTV и “Радио Максимум” 48 часов эфирного времени посвятили феномену и песням “Троллей”. Результат не заставил себя ждать.
      “За несколько дней до выхода нового альбома „Троллей“ меня разбудили, – вспоминает музыкальный редактор журнала “Эксперт” Алексей Мунипов. – „Я все поняла. Мы ошибались. Надо срочно писать про Лагутенко“, – сообщила телефонная трубка голосом моей начальницы Анны Наринской. Из чего стало ясно, что до этого мы не писали о нем по идеологическим соображениям, а теперь еще один бастион рухнул в одночасье. Причиной перемен послужила случайно увиденная Анной „Лучшая двадцатка российского MTV“, в которой уже несколько недель первые два места занимали клипы „Мумий Тролля“ на песни из нового альбома: „Невеста?“ и „Карнавала. Нет“ соответственно…”
      Шахматные партии рекламных акций Бурлакова поддерживались существенными инвестициями. На раскрутку “Точно ртуть алоэ” финансовый директор “Утекай звукозапись” выделил баснословный бюджет в размере $310000. В него входили деньги на производство четырех видеоклипов, их ротация на центральных телеканалах, а также прямая реклама, демонстрировавшаяся в течение зимы 2000 года в передачах ОРТ и звучавшая на ряде радиостанций.
      “Моя теория состоит в том, что каждые два года группа должна раскручивать себя заново, – говорил мне Бурлаков, сознание которого еще не было обременено словом “ребрендинг”. – И каждый раз увеличивать предыдущий бюджет на семьдесят процентов. На раскрутку „Икры“ было затрачено $190000, а в промоушн следующего альбома мы вложим $552000… Кстати, на запись нового альбома мы тратим в два раза больше, чем на запись предыдущей пластинки…”
      Я впечатлился. Я догадывался, что деньги опять взяты в долг – в расчете отбить их из средств, заработанных “Троллями” в процессе “Ртуть алоэ тура”. Но тут был один тонкий момент. И состоял он в следующем. И Бурлаков, и Лагутенко прекрасно понимали, что музыкальный материал “Точно ртуть алоэ” труден для восприятия масс. И все-таки упрямо гнули свою линию – как музыкальную, так и идеологическую.
      “В одном из пресс-релизов необходимо отметить заслуги не только группы, но и нашей публики, – рассуждал после завершения тура Бурлаков. – Несмотря на расхожее мнение о глупости и тупости, публика оказалась готова к такому альбому. И мы все должны этим гордиться. Новое поколение „Точно ртуть алоэ“ оказалось более интеллигентным, чем поколение „Морской“, – в них появился дух просвещения. Благодаря „Точно ртуть алоэ“ мы не только сохранили старых слушателей, но и приобрели новых, которым „Морская“ и „Икра“ казались поверхностными и попсовыми”.
      Я полагал, что неплохо знаю Бурлакова, но даже мне его монологи о судьбах страны казались откровениями. Которые завораживали гораздо сильнее, чем беседы о бюджетах в полмиллиона долларов. Я искренне считал “Точно ртуть алоэ” “альбомом десятилетия”, а концерты “Троллей”, которые неоднократно наблюдал в процессе тура, позволяли мне называть группу “самым сильным концертным составом страны”. Мнения недоброжелателей, завистников и людей неглубоких интересовали меня в последнюю очередь.
      Все, наверное, было бы идеально, если бы не одно обстоятельство. Не мной замечена тенденция – когда у Лени все получалось, его периодически одолевала мания величия. На языке спортсменов это называется “поймать звездочку”. В такие периоды его начинало заносить, и мы в очередной раз ругались. Все сильнее и сильнее.
      После ухода Земфиры Бурлакову стали мерещиться вокруг подвохи и предательства. Возможно, поэтому ему вдруг вздумалось материализовать наши многолетние отношения путем контрактных обязательств. Ему явно не нравилось расширение сферы деятельности “Кушнир Продакшн” – в частности, эффектная работа с “Танцами минус” и рядом проектов Макса Фадеева. Честно говоря, со стороны все это смахивало на ревность…
      В принципе, я был не против подписать контракт. Но меня смущали детали, не имеющие отношения к бизнесу. Например, я в здравом уме должен был подписать строчки о том, что “всей своей нынешней популярностью я обязан группе „Мумий Тролль“”. Спорить с этим тезисом было глупо – в магазинах продавались четыре мои книги, посвященные культурологии русского рока…
      Лагутенко такой бред составить не мог по определению. Последние месяцы Илья не вылезал из тура, играя по 20–25 концертов в месяц. Он был настолько занят, что мы даже толком не общались, – как когда-то пел Гребенщиков, “чем дальше, тем будет быстрей”. Зато с Леней мы общались выше крыши…
      Зачем подобные контракты-откровения были нужны Бурлакову, можно только догадываться. Похожая история произошла у меня в свое время с Шульгиным. Прежде чем выдать часть средств на полиграфическое производство “Правды о Мумиях и Троллях”, Александр Валерьевич предложил подписать документ, гласящий, что книга выражает исключительно авторский взгляд. “А чей же еще взгляд она выражает?” – удивился автор в моем лице, без колебаний подписав эту странную бумагу.
      Случай с Бурлаковым был посложнее, и все мои друзья не сговариваясь убеждали меня контракт не подписывать. Я немного подумал и… контракт подписал. Без проблем. Эволюция “Троллей” и общественного мнения мне были важнее местечковых заебов. Показательно, что при этом и я, и Бурлаков понимали цену любого российского контракта, касающегося шоу-бизнеса. Но… играть так играть.
      Военные действия продолжились в процессе подготовки к сольному концерту “Троллей” в “Олимпийском”. К этому моменту отношения между Бурлаковым и Лагутенко уже оставляли желать лучшего. Леню несло в экстремальный креатив – например, в бесконечные вкладывания средств в так называемый “Утекай Банк”. Илья, о чем уже упоминалось выше, тяжело переживал провал в ГУМе и трансляцию недоделанной телеверсии “Необыкновенного концерта” на канале ОРТ. Ему, к примеру, было непонятно, почему песня “Забавы” не была отдана в саундтрек к “Брату-2” – несмотря на просьбы создателей фильма. Поэтому к любым инициативам Бурлакова Лагутенко относился настороженно – начиная от высосанных из пальца “10 заповедей рокапопса” и заканчивая идеей записи альбома на яхте – во время кругосветного путешествия.
      До поры до времени Лагутенко терпел, но потом его прорвало. “Мне не нравится дизайн билетов в „Олимпийский“ принципиально, – писал Илья Бурлакову. – Текст на обратной стороне, по-моему, отражает всю непродуманность ситуации с продажей билетов. Какие браслеты? Какие поддельные билеты? Все это опять мне напоминает бред, которым никто не будет впоследствии заниматься… О продаже. Если уж т. н. „чечены“ придумали, как продавать билеты, – то нужно идти и с ними договариваться. Пусть продадут 20000 билетов и отдадут нам деньги за 10000. Вместо того, что мы продадим пять и эти пять будут там сидеть – и все. А так хоть людям праздник…”
      Бурлаков взгляды Ильи на “Олимпийский” не разделял и начинал нервничать. Вначале незаметно для окружающих, потом – заметно. Когда Илья принялся игнорировать акции Бурлакова, стало понятно, что в датском королевстве что-то не так. Ссоры и взаимные упреки стали нормой жизни. Эти настроения отражались и на мне. Когда на очередном совещании по “Олимпийскому” Бурлаков начал в резкой форме обвинять пресс-службу… в плохой продаже билетов, мое терпение лопнуло.
      Сейчас я понимаю, что это была элементарная провокация, но тогда меня просто трясло от несправедливости. Не дослушав эти упреки до конца, я поднялся со стула. У меня был неплохой опыт жестких переговоров, да и терять было нечего – кроме отношений с Бурлаковым. “Хороших артистов вокруг немало, зато попробуй-ка, парень, найди хороших пиарщиков”, – кипел мой разум возмущенный. И в смертный бой идти готов был…
      “Прошу внимания. – Я отпустил тормоза и помчался с горки навстречу новым приключениям. – Мне есть что ответить на эти чудовищные обвинения. Пиар-кампания по концерту в „Олимпийском“ проведена в соответствии с предварительным планированием: поэтапно, структурированно и креативно. Начиная от количества опубликованных анонсов и заканчивая работой с информационными спонсорами: „Московским Комсомольцем“, „Радио Максимум“, журналом „Yes!“… Неслучайно эксперты оценивают работу пресс-службы „Троллей“ выше всяких похвал. Все обвинения, которые были произнесены сейчас Бурлаковым, – это неадекват и полный, просто невиданный пиздец. Все. Общих тем с этим человеком у меня больше нет. Я ухожу. Давайте посмотрим, друзья, – как же получится провести „Олимпийский“ без такой хуевой пресс-поддержки”.
      Я вышел из квартиры Бурлакова и плотно прикрыл за собой дверь. На улице румяные бомжи с Киевского вокзала танцевали брейк – прямо посреди весенних луж. Сил радоваться жизни у меня не было. Я шел по набережной Москвы-реки, смотрел на радугу и думал о “Троллях”. Было очевидно, что с таким состоянием менеджмента группа долго не протянет. К сожалению, я как в воду глядел.
      Как известно, коммерческий результат концерта в “Олимпийском” оказался печален. Убытки от выступления “Троллей” превысили $40000. В итоге долги пришлось закрывать всем миром. В частности, “Real Records” судорожно выбросил на рынок сборник лучших хитов “Троллей”. Сделано это было не от хорошей жизни, а с целью минимизировать финансовые потери партнеров. Параллельно в лагере группы шли интенсивные поиски ответа на вопрос, “кто виноват” в отрицательном балансе “Олимпийского”. Позиция Лагутенко была жесткой – он артист и отвечает за качество шоу на сцене. Никаких подписей под документами он не ставил. Кто ставил – тот пусть и отвечает.
      События последних трех-четырех лет стали вырисовываться в мозгу у Ильи в некую систему. У “Троллей” постоянно не хватало денег. Сначала виной тому были кризис и нечеловеческие затраты на “Утекай звукозапись”. Затем – неудачно выбранные партнеры. Когда же его менеджмент-команда во главе с Бурлаковым попыталась все сделать самостоятельно, мы получили отрицательный баланс “Олимпийского”. Со всеми вытекающими последствиями.
      Эти события сложились в единый паззл и послужили поводом для разрыва деловых отношений между Лагутенко и Бурлаковым. Произошло это закономерно – и неожиданно.
      “В какой-то момент группа от меня отказалась, – не без боли вспоминал Бурлаков. – Это случилось вскоре после „Евровидения-2001“. На следующий день мы с Ильей общались, и все было нормально. И буквально через неделю я получил от него письмо – с содержанием типа „Пожалуйста, больше концертов от моего имени не организовывать, никаких денег не брать“. И потом на сайте „Троллей“ я прочитал, что Илья поменял менеджера… Если бы я вновь оказался в тех временах, я бы, конечно, начал все сначала и ничего не менял. Я бы точно так же не заключал договор с Ильей Лагутенко. Потому что не могу заключать договор с человеком, которого знаю с седьмого класса. У меня просто не возникло бы такой идеи. Я к таким людям обычно отношусь максимально доверчиво. И хотя у меня и существуют принципы, я верю один раз… Видимо, я добрый человек. И привык прощать”.
      Эти эмоции мне удалось вытащить из Лени лишь спустя несколько лет. Причем – в контексте совершенно другого интервью, которое брал у него посторонний человек. Летом же 2001года бывший продюсер “Троллей” и Земфиры старался никак не афишировать этот разрыв. Возможно, выигрывал время, чтобы оправиться от удара.
      Когда музыкальная общественность узнала, что тандем Бурлаков—Лагутенко распался, многие отказывались в это верить. Настолько нерушимой казалась эта спайка. Но времена, как пел Боб Дилан, меняются.
      “Наверное, это закономерно, дети вырастают и уходят, – заявил Бурлаков в одном из интервью. – Сейчас я еще одну группу раскручу, а потом и они от меня уйдут. Это естественный процесс, и я к этому отношусь философски. У нас не было никаких идеологических расхождений – все, что делает Лагутенко, гениально. Пару раз мы с ним уже расходились, может быть, и опять встретимся, но нес группой, а так – посидим, поговорим”.
      Как бы там ни было, осенью 2001 года один из популярнейших продюсеров страны оказался вообще без артистов. Вначале от него ушла Земфира, затем – Лагутенко. Кроме того, Леня остался без пресс-службы и дружественного лейбла, с которыми он умудрился поссориться в процессе подготовки концерта в “Олимпийском”. Но хуже всего было то, что он оказался в абсолютно изолированном пространстве. Практически без друзей. За его спиной оставались только сожженные многолетними войнами мосты – к примеру, долги за “Олимпийский” ему пришлось возвращать вплоть до лета 2007 года. Как бы там ни было, в тридцать пять лет Леониду Владимировичу Бурлакову надо было начинать жить заново.

8. Музыка нас связала