Поскольку в последнее время мы с Земфирой общались дискретно, заходить к ней в гримерку я не планировал. Но тут был другой случай. Сережа Чернов был не только моим другом, но и культовым журналистом, печатавшимся в легендарном подпольном журнале “РИО”, издававшим англоязычный фанзин “Russian Letters” и состоявшим в эмоциональной переписке с Егором Летовым. Как бы там ни было, Чернов являлся одним из тех людей, которые реально формируют общественное мнение. И отказывать ему в интервью было ошибкой.
      “Идем со мной”. – Я крепко схватил Сережу за руку и, пройдя сквозь кордон ОМОНа, оказался в заветной гримерке. Там было шумно: Земфира, Настя Колманович, люди из “Real Records”, питерские друзья, музыканты. Увидев меня, Земфира немного смутилась, но потом как-то по-детски обрадовалась. Затем попросила всех покинуть комнату. Через минуту в артистической не было никого.
      Я оказался между двух огней – Земфирой и Черновым. В сжатой форме донес до артистки необходимость дать интервью. “Нет проблем, – как будто мы виделись только вчера, сказала Земфира. – Заходите, Сергей, сразу же после концерта. Полчаса вам хватит?”
      Счастливый Чернов исчез так же внезапно, как и появился. Мы с Земфирой остались вдвоем. “Как дела? – разыграла “е2–е4” рок-звезда. – Коньяк пить будешь?”
      Вопрос был риторический. “Хорошо, что ты пришел”. – Полбутылки “Hennessy” мы уболтали минут за двадцать. Говорили быстро и жадно – казалось, никак не могли наобщаться. Земфира просила подробнее рассказать впечатления от “Олимпийского”. Я отбросил в сторону привычную политкорректность и честно выпалил: “Зал был полный, и пела ты, в общем-то, неплохо. Со сцены шел драйв, и снаряды в зал летели. Но в меня не попали. Пронеслись над головой. До конца концерт я не досмотрел…”
      По идее, в этом месте можно было и остановиться. Но под воздействием “Hennessy” меня понесло: “А это была твоя „блестящая“ идея собрать журналистов на прослушивание альбома, а самой не прийти? И пресс-атташе „Real Records“ объявляет: „Следующая композиция называется “Искала”“. А человек тридцать бухают под твой голос из колонок... Только на фига всё это делать?”
      После дежурных вопросов про “Троллей”, Лагутенко и Бурлакова Земфира начала рассказывать про тур. Жаловалась на организаторов, сверхнагрузки, одиночество. “Понимаешь, в группе одни мужики, старые дружбаны… одни и те же разговоры, ничего нового… – Мы незаметно открыли второй “Hennessy”. – Свихнуться можно. Посоветоваться не с кем, поговорить не с кем… Например, написала ночью песню, утром у своих спрашиваю: „Ну как?“ Все говорят: „Отлично!“ И так каждый раз”.
      Затем совершенно неожиданно Земфира начала рассказывать про свой последний роман. Я сидел в легком оцепенении – обычно мы таких деликатных тем в беседах не касались. Первый раз в жизни я видел, как Земфиру прорвало… Когда разговор стал совсем сентиментальным, в дверь постучали организаторы и напомнили, что пора выходить на сцену. Зашли музыканты, увидели на столе пустую бутылку. Ничего не сказали – взяли инструменты и пошли готовиться к выступлению.
      В “Юбилейном” путь от гримерки до сцены короткий – метров сорок. Казалось, ничего не должно произойти. Со всех сторон Земфиру окружали бойцы ОМОНа, но внезапно какая-то девчонка молнией пролетела мимо охраны и повисла у певицы на шее. И пока Земфира волокла ее до самой сцены, девка в голос рыдала. Обнималась, прижималась и ревела. Земфира стойко делала вид, что ничего не происходит, проявляя завидную выдержку и хладнокровие, – по-видимому, сказывалось спортивное прошлое.
      Самое печальное, что менеджмент артистки тоже делал вид, что ничего не происходит. Я на секунду замешкался – у “Троллей” такая ситуация исключалась по определению. Наконец мне удалось подтолкнуть к Земфире лейтенанта, который по-питерски неторопливо начал выполнять свои обязанности. Вскоре ему не без труда удалось отцепить одно тело от другого. Через минуту певица была готова выйти на сцену – только сцена оказалась не готова ее принять. Барабанщик Сергей вдруг обнаружил, что куда-то пропал ключ от ударной установки.
      Паузу заполняли всем миром. Одну или две песни спела Рита Митрофанова, еще одну, под гитару, – Земфира. Наконец-то ключ нашли, и концерт можно было продолжить. Кто бы мог предположить, что после двух бутылок “Hennessy” произойдет самое мощное, практически идеальное выступление группы “Земфира”? Через неделю после невнятного “Олимпийского” она взорвала Питер – исполняемое на бис “Небо Лондона” десятитысячный зал пел хором.
      Помню, меня в тот момент прямо трясло – таким сильным был эмоциональный заряд. Стоявшие рядом незнакомые девушки громко плакали, не стесняясь окружающих… Впоследствии я очень хотел найти на видео запись этого выступления в “Юбилейном” – никаких денег бы не пожалел. Но так и не нашел.
      …Я понимал, что Земфира находится в пике формы, но вокруг нее царила полная анархия. “Мы в туре совсем озверели, – призналась мне, перекрикивая хард-роковый саунд группы “Земфира”, Настя Колманович. – Я детей своих не видела полгода”.
      Неудивительно, что Питер я покидал со смешанными чувствами. Может, многие со мной не согласятся, но у меня было ощущение, что без железной руки Бурлакова дело добром не кончится. Через несколько месяцев дело кончилось Якутском. Слава богу, “разбор полетов” на пресс-конференции прошел удачно – об этом написано выше….
      Мы с Земфирой продолжали встречаться фрагментарно – что называется, по работе. Она выступала на фестивалях, я вел пресс-конференции. На “Максидроме” она вошла в пресс-центр вместе с музыкантами “Океана Эльзы”. Дело в том, что, будучи хедлайнером, Земфира выскочила на сцену во время сета “Океанов” и, по признанию журнала “Афиша”, “затмила своей харизмой лезшего из кожи вон Вакарчука”.
      На той “максидромовской” пресс-конференции произошел любопытный случай. Молодая журналистка села у ног артистки, набралась мужества и, набрав воздуха, спросила: “Земфира, а кто тебе пишет песни?” В тот момент я начал понимать, почему у артистки изменилось отношение к журналистам.
      “Я помню свои первые интервью, – говорила позднее Земфира. – Я разговаривала со всеми очень откровенно и в результате об этом страшно пожалела. С тех пор я несколько раз меняла стиль общения с журналистами… Когда у меня было очень много концертов – и не соображаешь ничего, – я просто глумилась над ними. Например, я могла вместо пресс-конференции пригласить их в гримерку, выключить свет и сидеть с зажигалкой. Они меня достали… Просто они меня очень разочаровали”.
      …В конце 2000 года Колманович с Земфирой пригласили меня на концерт в “Горбушку”. Он состоялся ровно через три месяца после Якутска, и я Земфиру просто не узнал. Она прекратила носиться реактивным самолетом, перестала поливать себя водой, не рвала подушки, не дразнила музыкантов и не избивала звукотехников… Мне показалось, что она сознательно стала себя ограничивать. Стоит себе девушка у микрофона в черной широкополой шляпе, темных очках и шикарной белой рубашке. Стоит и поет. В темпе песни “Не бери себе в голову, Земфира”. Со стороны это все похоже, скажем, на застывшую лаву. Чувства еще есть, безумия – нет. Потом был выпущен DVD, который напоминал добротный эстрадный концерт, – хоть завтра показывай по телевизору. Или под Новый год.
      …Даже постороннему человеку было понятно, что Земфира устала. По всем признакам пора было делать перерыв.
      Весь следующий год Земфира не выступала. Мы несколько раз встречались: на юбилее “CD Land” (где она пела “Lady In Red”), в “Олимпийском” после сольника “Троллей” и на концерте Лагутенко в Цирке на Цветном бульваре.
      “Слушай, Кушнир, я тут на днях гениальную песню написала, – сказала Земфира, когда после концерта мы остались в гримерке поболтать. – Ты же знаешь, я редко себя хвалю. Песня называется „Инфинити“ – про бесконечность… Наверное, это мой „Satisfaction“… Написала с ходу, села за рояль и сыграла. Буквально за пять минут”.
      Я искренне порадовался за боевого друга и внезапно вспомнил, что вскоре у Земфиры выходит альбом. Медийная ситуация вокруг него была абсурдной. Артистка уволила очередную пресс-службу, а выпускающий лейбл ситуацию не рулил. Практически целый год Земфира прожила отшельником – никаких обязательств, никаких концертов, никаких интервью. Отчаявшиеся редакторы звонили мне и предлагали обложки пачками. Но Земфире это было не нужно. И только по старой дружбе она согласилась дать мне развернутое интервью для журнала “ELLE”.
      Спустя пару недель мы сидели на пыльном подоконнике ДК ГУВД на Новослободской – там Земфира заканчивала работу над альбомом “14 недель тишины”. “Журналисты жалуются, что Земфира скрывается, – пока я возился с диктофоном, говорила мне артистка. – А Земфира не скрывается – она уже несколько месяцев сидит в студии по десять часов в сутки. Я прихожу часа в два дня и работаю до двенадцати. Приезжаю домой, залезаю в интернет, а потом – спать. Утром проснулась – и опять в путь. О каких интервью при таком ритме может идти речь?”
      Я выяснил, что на тот момент альбом назывался “:ЛЕГКИЕ:”. Соответственно первый вопрос был очевидным – не будет ли весь альбом таким же осторожным, как и его название?
      “Действительно, этот альбом нельзя назвать нервным, – не очень охотно согласилась Земфира. – Но в нем есть масса других достоинств. Полная уверенность в себе – даже если никому не понравится. Это мое естественное желание и упрямство моего характера. Естественно, я не хочу ничего делать в угоду кому-то. Это было бы ужасно. Я хочу, чтобы нравилось мне”.
      Наша беседа перетекла на рассуждения об успехе. Я напомнил про недавний провал сольного альбома Мика Джаггера – за первую неделю было куплено менее тысячи дисков. Никто бы не поверил, но так случилось. Будет ли Земфира следить за успехом своего альбома, за количеством проданных копий? Насколько для нее это важно? Эти вопросы пробудили в ней целую бурю эмоций.
      “Я не знаю, я боюсь, – откровенно и слегка растерянно отвечала она. – Стопроцентно честно здесь ответить никто не посмеет, даже самые лихие панки. Попробую проанализировать: вопрос, конечно, с подвохом. Дело же не в цифрах. Потому что у нас сейчас такая ситуация, при которой мы ничего не зарабатываем. Я уже давно заработала те деньги, которые мне были нужны. Тут дело в самолюбии. Конечно, это тонкий момент: наверное, я самолюбивый человек. Я анализировала истории успеха различных эпохальных альбомов и поняла, что чисто гипотетически сейчас взрыва быть не может. Потому что взрыв может быть только один раз. Все остальное будет его повторением”.
      Неожиданно разговор перескочил на последний тур – в частности, на концерт в “Горбушке” зимой 2000 года. Я делился с Земфирой своими впечатлениями о застывшей лаве. “Все меняется, – рассуждала певица. – Наверное, меня просто ломает – как клоуна, который на представлениях должен делать одни и те же движения. Может быть, в этом дело? Была однозначная усталость… Буду ли я теперь прыгать? Совершенно не знаю. Мы будем делать так, как нам комфортно. Мы сейчас в силах делать все, что хотим”.
      Земфира говорила так убежденно, что ей нельзя было не поверить. “Я уже соскучилась по концертам, – признавалась она. – Мне очень важно, чтобы зрители мне верили. Если я начну ощущать, что мне перестали верить, или почувствую, как проходит мода на меня как на артиста, то тогда, возможно, я вообще повешусь”.
      Несмотря на подобные откровения, Земфира выглядела отдохнувшей и “жадной до жизни”. Постепенно лед таял – мы шутили, легонько подкалывали друг друга и затем вернулись к году ее затворничества.
      “Сначала я отдыхала, вплоть до мая месяца. – Закуривая сигарету, Земфира в своих воспоминаниях как бы отматывала пленку назад. – Я много думала. У меня было время спокойно все проанализировать – без бумажки, конечно. Нужно было как-то отреагировать на многие вещи. Потому что за эти два года времени не было. Все спешка, спешка, спешка… Потом подумала – ну, это нормально, у человека бывает так. Он несется, его прет… А затем – нежданно-негаданно жизнь преподнесла мне подарок. И я оказалась в ситуации, когда только один человек решает, что мне делать. И этот человек – я. У меня было желание отдыхать – я отдыхала. У меня появилось желание заняться музыкой – и я занялась”.
      “Ты сейчас производишь впечатление абсолютно счастливого человека”, – сказал я ей на прощание. “Во всем этом есть только один минус – счастье не может продолжаться бесконечно”, – улыбнулась Земфира и плотно прикрыла за собой дверь в студию.
      Счастье, как и предполагалось, долгим не было. Как я понял из предыдущего опыта, любой тур Земфиры заканчивался стрессами. От локальных до глобальных. Как-то ночью мне позвонила Колманович – с долгим монологом на тему “Земфира и наркотики”. Говорила, что устала с этим бороться и хочет дать несколько интервью. Поскольку, мол, на артистке лежит ответственность перед тысячами поклонников. А артистка этого не понимает. Уже не первый месяц. И если Земфира не изменит свое отношение к наркотикам, Настя от нее уйдет.
      Для меня это было довольно неожиданно. В тот момент мне искренне казалось, что “девочки поссорились – девочки помирились”. Я оказался не прав – где-то через месяц Колманович ушла. Сама дала несколько интервью о Земфире и стимуляторах, делилась творческими планами на будущее. Казалось бы, ничего страшного: “девочка ушла – девочки нету”. Но проблема-то осталась…
      “Был период, когда я принимала тяжелые наркотики, – призналась вскоре Земфира еженедельнику “Аргументы и факты”. – Это было достаточно давно, я еще в Уфе жила. Писать же об этом стали спустя пять лет, как я завязала. Почему с таким опозданием… непонятно. В общем, что такое быть наркоманом, знаю не понаслышке. Но эту проблему я в итоге решила”.
      Прочитав эти “откровения от Иоанна”, я не на шутку прифигел, но вскоре успокоился. В тот момент артисты в моем мозгу разделились на тех, с кем мы сотрудничаем, и остальных. С Земфирой мы сотрудничали фрагментарно.
      На презентации “14 недель тишины” певица попросила меня оставить после концерта избранных журналистов и “всех своих”. Вместе с Цалером и новыми музыкантами она планировала сыграть джем. В просторном зале “Б2” осталось от силы человек семьдесят-восемьдесят. Именно они и стали свидетелями одного из самых ярких концертов в истории культового клуба. Эта была Земфира модели 98 года – бешеная, драйвовая, неукротимая. После концерта в гримерке мы все долго обнимались и пили коньяк – праздник жизни удался на славу.
      На “Максидроме-2002” я провел очередную пресс-конференцию Земфиры, но, к сожалению, детали стерлись из памяти. Как, впрочем, и диктофонные записи. Помню только вспышки фотоаппаратов и разговоры об украденной со сцены “Олимпийского” кожаной куртке. Помню веселенькую белую футболку Земфиры с надписью “I’m not a pyromaniac, I’m a smoker”. Я не подрывник, я только покурить вышел…
      Как корабль назовешь – так он и поплывет. Взрыв все-таки бабахнул – естественно, в конце тура. Мне позвонила Земфира с просьбой о небольшой любезности. Она хотела поставить в нашу информационную рассылку небольшой текст. Долго объясняла, в чем дело, но смысл происходящего был ясен как пень – со своими музыкантами Земфира больше не работает. Ни с Джавадом, ни с Родриго, ни с Ринатом. Я не удивился, что артистка распускает уже второй состав, но новость написал деликатную – чтобы не обидеть действительно потрясающих музыкантов. При визировании текста Земфира не изменила ни слова.
      Новость ушла в электронную рассылку. “14 недель тишины” заканчивались полной тишиной. И полной неопределенностью.
      Затем мы встречались на презентации юбилейного номера журнала “ОМ”, на концерте Massive Attack, где-то еще. На “Максидроме-2003” Земфира так и не выступила – планировала отрепетировать программу с “Моральным кодексом”, но что-то не срослось. Концерты старалась играть по минимуму – группы-то толком не было. В какой-то момент Земфира рассталась с клавишником Миролюбовым – и ни одного человека из первого состава вокруг нее не осталось. Она мечтала о девушке-басистке, пару раз даже выступила с музыкантами “Троллей” и с Лагутенко в роли внимательного VIP-зрителя…
      За это время мне запомнились два ее интервью – взрослых и продуманных. Все ее монологи были об одном и том же. О разочарованиях. Об искусственной изоляции от жизни, от старых друзей. Словно после “14 недель тишины” наступили сто лет одиночества.
      “Я раньше была веселым, открытым, общительным человеком, – как-то признавалась Земфира. – А сейчас я так… Одного человека можно затравить за месяц, второго – сломать за три месяца. Но ни один человек не в состоянии выдержать натиск ста тысяч людей. Все это накладывает свои отпечатки”.
      Я хорошо понимал, о чем Земфира говорит. Попробуйте пожить несколько лет без кожи, под прицелами телекамер. Стало грустно. Это чувство усилилось, когда мне в руки попало одно из интервью, предварявших выход альбома “Вендетта”. Там был откровенный и глубокий монолог – мудрого, но усталого человека.
      “Я помню, когда меня вокруг было очень много, – делилась своими ощущениями Земфира. – Но в какой-то момент от этого начинает подташнивать. Во всем должна быть мера. И я решила контролировать собственное появление в средствах массовой информации. Не скрою, я пережила некоторое разочарование”.
      Так получилось, что разочарование на тему контроля Земфирой средств массовой информации пришлось пережить и мне. Вначале это чувство подкрадывалось словно издалека. Впервые – когда я узнал, что на сольник в “Горбушке” Земфира повелела аккредитовать только пятнадцать придворных журналистов. Мои знакомые, неоднократно помогавшие Земфире, вынуждены были тупо покупать билеты. Часть представителей СМИ концерт проигнорировала. Агентство, которое занималось акцией, вынуждено было приносить маловразумительные извинения. Мол, нам сказали – мы сделали…
      Затем история с “ограничениями по прессе” получила неожиданное продолжение. Сразу же после выхода“Вендетты” к нам в офис позвонил один из редакторов Первого канала – с персональным приглашением на ток-шоу Малахова, в котором планировалось обсуждать новый альбом Земфиры. Я искренне обрадовался – на эту телепередачу должны были прийти мои коллеги-журналисты, и лично мне было что сказать на тему “Вендетты”.
      Я хотел донести до артистки важную мысль, что ей нужен если не местный Найджел Годрич, то хотя бы советчик. Честный и профессиональный человек, у которого “свежие” уши и свежий взгляд на музыку Земфиры. Который может в лицо артисту сказать, что альбом затянут по времени и в нем неудачная драматургия. И так далее. Возможно, таким человеком мог бы стать питерский электронщик Игорь Вдовин. Но по каким-то причинам не стал.
      “Я жду русского Пола Окенфолда, чтобы он предложил песни, а я бы просто спела”, – как-то заметила певица. Судя по всему, не дождалась.
      Сотрудничество со Шнуром, Ступкой, Самсоновым и Максом Фадеевым было эпизодическим или неудачным. Лагутенко, Бурлаков и весь состав уфимских музыкантов остались в прошлом веке.
      Земфира варилась в собственном соку, и отсутствие продюсера чувствовалось на “Вендетте” во всем. Особенно остро это ощущалось на фоне удивительно подобострастных рецензий в прессе. Ни одной по-настоящему критической статьи опубликовано не было – как, впрочем, и после “14 недель тишины”. Какой-то массовый гипноз. У меня даже возникло ощущение, что у российских музыкальных критиков внезапно сработал древнеримский комплекс про жену Цезаря, которая должна быть вне подозрений.
      …Узнав, что мы с Земфирой работали вместе несколько лет, телевизионщики из ток-шоу Малахова жутко воодушевились. В условиях цейтнота редактор программы звонил каждые полчаса – уточнял детали биографии певицы и разные нюансы. Передача обещала стать острой и по-настоящему полемичной…
      Ночью из “Останкино” мне пришло эсэмэс-сообщение, в котором говорилось, что телевизионный эфир отменяется. “Грязно работаете”, – подумал я, поскольку понимал, что ток-шоу с Земфирой состоится при любой погоде.
      Позднее один из редакторов признался, что той ночью им позвонил менеджмент Земфиры и в категорической форме заявил, что артистка на эфир не придет, если из списка гостей не уберут две фамилии: Колманович и Кушнир. Фамилии сразу же убрали. Потихоньку, шепотом. Show must go on – эфир успешно состоялся и без нас. По-другому и быть не могло.
      Позже я убеждал себя в том, что вся эта грязь происходила без ведома Земфиры. Что она ничего не знала. Что она ни о чем не догадывалась. И вообще, она хорошая.
      Мне совершенно не хотелось на эту тему париться – так легче жить. Но больше всего мне не хотелось убирать с книжной полки деревянный бочонок с выжженной от руки надписью: “Башкирский мёд”.

Глава VI Глюкоза