Дугал опять рассмеялся, услышав последние слова короля, и все еще продолжал смеяться, когда Келсон отъехал, чтобы обменяться утренними приветствиями с Кьярдом О'Руаном, присматривавшим за оруженосцами и слугами, которые заканчивали последние приготовления. Большинство слуг были людьми в возрасте и оставались серьезными, но молодые оруженосцы смеялись и шутили между собой все время, отрываясь от работы, и практически не обратили внимания на приближение короля.
      — Доброе утро, Кьярд, — поздоровался Келсон. — Эти парни совершенно неуправляемы, и тебе с ними сложно справиться?
      Когда старый Кьярд улыбнулся и дотронулся двумя пальцами до полей своей шляпы, приветствуя короля, оруженосцы быстро вернулись к работе.
      — Нет проблем, сир, — сказал он. В его голосе слышался акцент, типичный для жителей приграничных территорий. — Просто они возбуждены, отправляясь в путешествие. А если не успокоятся к тому времени, как мы тронемся в путь, — предупредил он, внимательно поглядывая на оруженосцев, — не сомневаюсь, что для них можно будет найти дополнительную работу, когда мы остановимся на ночлег, чтобы занять руки, которые не знают, куда себя девать.
      Слабая угроза поимела желаемый эффект, и развеселая молодежь успокоилась. Однако кроме мрачного и раздраженного Конала все, отправлявшиеся в путешествие с королем и его названным братом в то утро, все равно были в приподнятом настроении.
      Среди членов отряда насчитывалось еще шесть молодых людей, посвященных в рыцари на прошлой неделе, включая сэра Джатама и бывшего оруженосца Дугала сэра Дхасса Макардри. Сэйр де Трегерн и Роджер, граф Дженасский, люди более старшего возраста, должны были делиться своим опытом с молодым поколением рыцарей и улаживать споры, если возникнет такая необходимость. В путь отправлялся и полевой хирург архиепископа Кардиеля отец Лаел, хотя Дугал и имел не меньшую квалификацию. Отряд включал восемь копьеносцев Халдейна и еще троих людей Макардри, сопровождавших их с небольшим количеством багажа, а также достаточное количество оруженосцев и других слуг, чтобы заботиться о них обо всех. В общей сложности насчитывалось почти тридцать человек.
      Дункан благословил отряд, когда они проходили мимо него, счастливые и возбужденные от предстоящего путешествия. Проводить молодых людей вышли многочисленные слуги, а также высокорожденные, как мужчины, так и женщины, в это время оказавшиеся при дворе. Зрители быстро переместились на верхние этажи замка, чтобы видеть, как уходит отряд. А путешественники, чьи кони цокали копытами о камни, уже выходили из-под арки, чтобы отправиться на север по дороге, идущей вдоль реки, к Валорету. Среди провожающих были Мерауд, Джаннивер и кормилица, державшая на руках крошечную дочь Мерауд Эйриан. Джаннивер возбужденно махала сэру Джатаму, стоя в компании молодого Брендана и оруженосца Лайема, остающихся дома. Сестры из аббатства святой Бригитты также вышли проводить отряд и спели короткий псалом благодарения.
      Когда другие провожающие, стоявшие на ступенях, стали расходиться, Нигель тяжело вздохнул и повернулся к Моргану с Дунканом.
      — Боже, я чувствую себя старым, — тихо сказал Нигель. — Все наши птенцы покидают гнездо. Здесь теперь будет ужасно тихо.
      Улыбнувшись, Морган похлопал принца-регента по плечу.
      — Привыкнешь, — также тихо ответил он. — Говорят, отцам легче остаться без сыновей, чем матерям.
      — Поскольку я никогда не стану матерью, то, наверное, никогда и не узнаю этого, — вздохнул Дункан. — Хотя и для отца это тяжело.
      Морган только кивнул.
      — Я скажу вам свое мнение, когда Брендан немного подрастет. По крайней мере, на этот раз они отправляются не на войну.
      — Нет, но переговоры в Торенте могут оказаться весьма сложными, в особенности, если выяснится, что Мораг больше нет в Ремуте, — заметил Нигель. — Но это все же не война. Да и что может случиться во время поиска?
      — Если повезет — ничего, — сказал Морган. — Сейчас меня гораздо больше волнуют епископы. Однако, как кажется, у Келсона есть для них веские аргументы.
      Нигель хмыкнул.
      — Да, давайте просто надеяться, что все пройдет, как запланировано. Кстати, Аларик, когда тебе нужно уезжать?
      — Где-то в середине дня. «Рафаилла» уже стоит в Дессе. Я решил, что мы с Бренданом сегодня переночуем на борту, а утром с приливом отправимся в путь. Так мы гораздо быстрее доберемся до дома, чем по суше. Но в Лендурсе все равно будет еще очень сыро.
      — Хм-м-м, надейся, что молодой Брендан не страдает морской болезнью, — сказал Нигель. — В любом случае у тебя есть время перекусить и выпить в последний раз перед тем, как отправиться в путь. Мерауд проследит, чтобы Брендан тоже перекусил. Дункан, почему бы тебе не присоединиться к нам — если, конечно, это утреннее мероприятие не отняло у тебя все силы. И сколько времени тебе нужно притворяться больным, раз все епископы уже отправились в Валорет?
      Дункан грустно улыбнулся, когда они вошли в замок.
      — Теперь, когда Келсон уехал, а остальные царедворцы вскоре переберутся из Ремута в Валорет, думаю, что мне с каждой минутой становится лучше.
      Если повезет, Кардиель вызовет меня через неделю или две, и мое выздоровление будет окончательным.
      — Молись, чтобы он вызвал тебя ради того, чего ты хочешь, — тихо заметил Морган.
      — О, я так и делаю, по несколько раз в день.

***

      Не прошло и недели, как Келсон в Валорете повторил свой вариант той же молитвы, готовясь выступить перед собравшимися там епископами.
      Стояло мрачное унылое воскресное утро, солнце не выходило. Дождь не прекращался, похолодало, и Келсон был почти уверен, что простудился.
      Дождь начался на второй день после выезда из Ремута и почти не переставал все это время. Они попытались остановиться у одного из представителей местной знати, чьи поместья располагались по пути следования отряда, чтобы переждать дождь, но не имели права слишком долго задерживаться, или Келсон пропустил бы открытие заседания синода и возможность обратиться к епископам перед тем, как они начнут обсуждение.
      Отряд прибыл вчера вечером, на несколько дней позже, чем ожидалось. Участники путешествия промокли до костей, устали и были раздражены, так как почти всю дорогу им приходилось следовать под проливным дождем. Несколько человек уже простудились и кашляли. Они высушили одежду, погрелись у очагов, а слуги архиепископа быстро приготовили им обильный ужин.
      Дождь не прекращался и ночью и все еще шел на следующее утро, когда пришло время отправляться в собор на торжественную мессу — открытие синода.
      И Келсон, и Дугал спали плохо.
      Они тепло оделись, но в соборе было холодно, сыро и темно, свечей, горевших у алтаря, и факелов, установленных на боковых стенах, явно недоставало.
      Келсон уже сомневался, увидит ли когда-нибудь солнце. Он закутался в плащ, пытаясь согреться, когда стоял на коленях рядом с Дугалом, слушая мессу, но чувствовал он себя отвратительно. И большая часть его тщательно заученной речи вылетела из головы, когда у него заложило нос, и с каждым чихом, казалось, вылетало еще по несколько слов.
      К тому времени, как месса закончилась и все стали перемещаться в здание капитула, Келсона уже не волновало, что это было то самое место, где похожее собрание священнослужителей объявило Камбера Мак-Рори святым двести лет назад, или даже то, что на протяжении некоторого времени одна из боковых часовен собора была часовней святого Дерини.
      Король то и дело чихал, и перерывы между чихами становились все меньше, пока он шел из собора. Его настроение и уже абсолютно мокрый носовой платок не стали лучше и суше от того, что ему постоянно требовалось вытирать покрасневший нос.
      Переход между зданиями был крытым, но это не помогло, поскольку секретарь архиепископа Брадена попросил Келсона и сопровождающих его лиц подождать перед входом в здание капитула, пока священнослужители не займут свои места и капеллан не наведет порядок. У входа было холодно и ветрено, несмотря на то, что Дугал, одетый в плащ с капюшоном, пытался прикрыть Келсона своим телом. Струи дождя все равно попадали под крышу колоннады, пролетая между колоннами. Под аркадой образовались лужи. Келсон удивился, что их не подернуло льдом, и сказал об этом Дугалу. Король с трудом сдержался, чтобы не показать характер, когда остальные, сопровождавшие его лица, были приглашены занять места в конце зала, а их с Дугалом так и оставили мерзнуть на ступенях.
      Отвратительная погода не позволила королю даже надеть обычный для такого важного мероприятия наряд.
      Пришлось выбрать самые толстые шерстяные штаны, и не одну, а даже две толстые шерстяные туники, а также тяжелые высокие сапоги на толстой подошве, правда, казалось маловероятным, что кто-то обратит внимание на это облачение под свободным плащом на меховой подкладке. В такую погоду Келсон не стал надевать и тяжелую корону. Епископам придется довольствоваться простым золотым обручем с чеканкой на лбу короля, под отделанным мехом капюшоном.
      По крайней мере, зал внутри казался достаточно сухим, хотя несколько образовавшихся луж сразу за дверью могли свидетельствовать и о проблемах с крышей, а не только о том, что вода попала сюда благодаря сильным струям, бьющим в открытую дверь. И внутри было ненамного светлее, чем снаружи, несмотря на факелы, установленные в подставках вдоль стен, и свечи на столах, за которыми сидели выделенные для ведения протокола монахи.
      Внутри должно быть теплее. На полу по периметру зала было установлено шесть жаровен, а седьмая весело дымила между тронами архиепископов на возвышении. Вероятно, это были тщетные попытки избавиться от влаги и холода. Келсон решил во что бы то ни стало оказаться у одной из них.
      Он отстегнул от пояса меч и вручил Дугалу, у ног которого тоже образовалась лужа. Король уже практически дошел до точки и был готов зайти в помещение, несмотря на нежелание секретаря архиепископа.
      Затем он снова чихнул, несколько раз подряд, а когда его зрение прояснилось после того, как он высморкался, рядом с ним уже стоял капеллан. На лице капеллана отражалось глубокое уважение к королю и беспокойство, он посмотрел с осуждением на секретаря архиепископа.
      — Отче, ты должен был позволить его величеству подождать за дверьми, а не на ветру, — сказал капеллан, полный священник средних лет, по имени отец Элрой. — Сир, примите мои извинения. Погода ужасна. Пожалуйста, проходите. Вы предпочтете сидеть или стоять, выступая перед синодом?
      — Я предпочту лечь, — с мрачным видом ответил Келсон. — Хотя, как очевидно, такой выбор мне не предоставляется. Значит, я буду сидеть. В любом случае, я не знаю, что смог бы произнести лежа, когда у меня льет из носа. Простите, отче, — смягчился он, заметив, как Элрой содрогнулся, услышав его резкий ответ. — Вы не виноваты в том, что я подхватил этот отвратительный насморк и что стоит такая отвратительная погода. Как вы считаете, нам придется пережить сорок дней и сорок ночей потопа за наши грехи?
      Отец Элрой позволил себе легкую улыбку, неуверенный, что ему делать: успокоиться после извинений короля, раздражаться из-за слегка непочтительной ссылки на Священное Писание или все еще обижаться.
      — Ваше Величество, несомненно, помнит, что Господь поклялся никогда больше не насылать на нас такое наказание и в качестве завета подарил нам радугу, — священник начинал говорить с суровым лицом, но затем строгое выражение смягчилось и превратилось в обычное человеческое сочувствие. — С другой стороны, сир, тридцать девять дней и ночей не удивят меня, если судить по тому, что мы уже видели.
      Когда он подмигнул, Келсон засмеялся, несмотря на плохое самочувствие, и похлопал отца Элроя по плечу, оценивая его юмор, а затем прошел в зал, снова вытирая нос. Внутри он откинул капюшон.
      Возможно, ему все-таки удастся это пережить. Теперь, когда не задувал ветер и до него не долетали капли дождя, ему стало теплее.
      — Господа епископы, ваши преосвященства и святые отцы, — обратился к собравшимся капеллан, стукая посохом с железным наконечником, чтобы призвать собравшихся к порядку. — Его величество король.
      Все, кто еще не стоял, поднялись, когда Келсон проследовал по выложенному плиткой полу к возвышению, где на тронах сидели архиепископы. Дугал не сопровождал его, устроившись в задней части зала рядом с Сэйром де Трегерном и Дхассом. За его спиной были двери, которые закрыл секретарь архиепископа.
      Когда Келсон проходил мимо, священнослужители кланялись. Некоторых ему доводилось встречать раньше, но многих он видел впервые. Все епископы занимали места в партере круглого помещения, каждый имел в помощниках капеллана; остальные священнослужители располагались в два ряда на каменных скамьях, идущих по кругу, причем многие в тесноте. Пять стульев оказались пусты, включая место Дункана рядом с Кардиелем и представителя Меарской епархии, так как место до сих пор оставалось вакантным: предыдущего священнослужителя жестоко убили более года назад. Вопрос о причислении его к лику святых стоял в повестке дня на ближайшие дни или недели. Свободными оказались также три места епископов, которым на данный момент было запрещено служение за участие или попустительство этого убийства. По крайней мере, один точно потеряет место, если не жизнь в дополнение в свободе, которой эти трое уже были лишены.
      Не приготовили места и для пяти странствующих епископов, которым также было запрещено служить после Меарского дела. Несомненно, несколько вакансий будут созданы и заполнены к тому времени, как участники заседания закончат с дисциплинарными мерами, применяемыми к их сбившимся с пути братьям. Отец Лаел показал Келсону список семи странствующих епископов, которым не было отказано в служении, уверяя его, что каждый из них постарается присутствовать, и Келсон верил в это.
      Если же кто-то из странствующих епископов станет епископом Меарским, то его место окажется пустующим. И его, возможно, займет кто-то из многочисленных аббатов и приоров и других высокопоставленных священнослужителей, которые также приложили усилия, чтобы присутствовать и чтобы их кандидатуры рассмотрели. Келсон невольно вспомнил все перестановки и маневры, продолжавшиеся со времени выбора последнего епископа Меарского.
      Этому синоду предстоит снова кого-то выбирать, а также избрать еще нескольких прелатов. Келсон раздумывал, случалось ли такое глубокое потрясение епископата после первых массовых реорганизаций вслед за Реставрацией.
      — Добро пожаловать в Валорет, сир, — сказал архиепископ Браден, наклоняясь над королем, когда Келсон поднялся по ступеням на возвышение и встал на одно колено, чтобы поцеловать перстень примаса. — Мне очень жаль, что наши молитвы оказались малоэффективны и ваше путешествие проходило в такую ужасную погоду. Возможно, путешествие прошло бы легче, если бы вы приехали сюда с архиепископом Кардиелем, епископами Ариланом и Вольфрамом сразу же после посвящения вас в рыцари. Все мои коллеги, присутствующие здесь, которые не смогли стать свидетелями такого важного события, искренне поздравляют вас и возносят свои молитвы, чтобы Ваше Величество всегда находило исполнение своих рыцарских клятв радостью, а не тяжелой обязанностью.
      — Спасибо, архиепископ, — тихо произнес Келсон, отмахиваясь от монаха, пытавшегося украдкой приблизиться к нему со стулом, который велел ему подать капеллан. — Спасибо, отец, я все-таки постою.
      Это заставит меня выступить кратко. Простите меня, господа.
      Оказавшись между двумя архиепископами, он подобрал полы плаща и перешагнул через жаровню, затем развернулся и сапогом подвинул ее к краю возвышения, чтобы стоять сразу же за ней на одном уровне с архиепископами. Тепло казалось благословенным после холода и сырости, от которых он так страдал снаружи, и король слегка раздвинул полы плаща, чтобы тепло шло прямо на его тело.
      Плащ был сшит из шерстяной ткани темно-малинового цвета, причем настолько темного, что представлялся почти черным в тусклом свете. Когда король распахнул плащ, собравшиеся могли увидеть только белый рыцарский пояс на сером фоне туники. Король поднес руки в перчатках к огню, чтобы согреть, и подержал их над жаровней. Из одного сапога торчала рукоятка кинжала — единственного представленного на обозрение оружия. На короле также не было украшений, если не считать золотого обруча с чеканкой на лбу, и серьги с красным рубином, принадлежавшей отцу Келсона.
      — Пожалуйста, садитесь, господа. Я не очень хорошо себя чувствую, и надеюсь, что вы меня извините, если моя речь покажется вам более резкой и прямой, чем обычно.
      Когда участники заседания подчинились и стали устраиваться в ожидании, перешептываясь, Келсон еще несколько раз потер руки в перчатках, оглядывая аудиторию, затем вытер нос, надеясь, что хоть какое-то время ему не потребуется больше этого делать, а затем сунул носовой платок в рукав.
      — Приветствую вас, уважаемые святые отцы, — сказал он, снова грея руки и уважительно склоняя голову. — Благодарю вас за ваши поздравления и за предоставленную мне возможность обратиться к вам перед тем, как вы начнете обсуждение. Со многими из вас я встречался ранее, но с некоторыми мне только предстоит познакомиться. Если я не слягу с простудой, то надеюсь встретить вас сегодня вечером на ужине. Надеюсь, дождь когда-нибудь закончится.
      Отец Элрой заверил меня, что он не должен длиться сорок дней и ночей, хотя вполне может затянуться на тридцать девять.
      Его шутка вызвала скромные смешки, но Келсон предполагал, что дальше будет не до веселья. Он заткнул большие пальцы за пояс и приготовился перейти к самой сути того, о чем собирался говорить.
      — Как я и заверял многих из вас в прошлом, я очень ценю ваши советы, как в мирских, так и духовных вопросах. Поэтому я надеюсь, что вы не посчитаете слишком высокомерными и дерзкими мои советы вам по нескольким духовным вопросам, которые вы будете рассматривать во время нынешнего заседания синода.
      После этой фразы по залу прошел шепот, но Келсон и ожидал его. По крайней мере, они не выражали враждебности. И теперь, произнеся перед ними речь, он почувствовал себя лучше, да и выступление стоя мобилизует гораздо лучше, чем сидя. Ему просто следует проявлять осторожность, чтобы не выразиться уж слишком прямо и не рисковать: иначе они настроятся против него.
      — Во-первых, я не завидую вам в выполнении задачи наложения дисциплинарных взысканий на тех из ваших рядов, кто не оправдал вашего доверия и не оправдал моего доверия в том неприятном деле прошлым летом. Как вас, несомненно, уже оповестили, я тогда свершил правосудие — по совету и с согласия архиепископа Кардиеля и епископа Маклайна — в отношении трех священнослужителей, чье предательство по отношению ко мне и вам было так велико, что я посчитал бы необходимым для себя вмешаться, даже если бы Церковь добровольно не сдала их для мирского правосудия. К счастью, преступления всех троих были таковы, что между нами не возникло разногласий относительно наложения наказания. Бывший архиепископ Эдмунд Лорис, монсеньор Лоуренс Горони и принц-епископ Джедаил Меарский были казнены по моему приказу в июле прошлого года — последний, в основном, в наказание за преступления против государства, хотя предательство им Церкви и неподчинение были таковы, что при сложившихся обстоятельствах политическая необходимость вами не оспаривалась. И я так понимаю, что двое других были бы повешены духовным судом, если бы я не сделал этого раньше.
      Он обвел взглядом зал и продолжил:
      — После этих трех казней, а также нескольких чисто мирских, постановления о коих принимались судом относительно лиц за конкретные совершенные преступления против рыцарства и обычаев военного времени, королевская справедливость восторжествовала, и я удовлетворен. Я не ищу лишних смертей, потому что и так слишком многие погибли прошлым летом в результате предательства и его последствий. Однако я хочу, чтобы вы отметили: если вы посчитаете необходимым вынести смертный приговор в адрес некоторых других лиц, участвовавших в Меарском восстании, я поддержу ваше решение.
      Насколько я понимаю, речь идет о восьми лицах, все из которых — епископы, и все они в настоящее время лишены свободы архиепископом Валоретским.
      Он позволил собравшимся несколько секунд переваривать услышанное, сделав паузу, чтобы самому откашляться и высморкаться. Эта часть речи не была слишком трудной. Он просто повторил то, что большинство из них знали и так. Да и следующая проблема не должна была вызвать особых разногласий.
      — Второй вопрос, по которому я хочу обратиться к вашему собранию, связан с первым, потому что он касается выбора следующего главы Меарской епархии, чье место в настоящий момент остается вакантным. Также должны образоваться и другие вакансии — после ваших действий, связанных с первым затронутым мною вопросом, потому что даже если вы решите не выносить смертные приговоры в отношении ряда нарушителей, сомневаюсь, что вы посчитаете возможным, чтобы эти люди занимали высокие духовные посты. Относительно выбора новых кандидатур скажу только, что я знаю ряд кандидатов, которые рассматривались вами на заседании два года назад, и считаю, что некоторые из этих людей теперь еще более достойны, чем были тогда. Я уверен, вы оцените их должным образом, а также рассмотрите и ряд новых кандидатур. Несколько недель назад после совещания с некоторыми из моих светских советников я передал архиепископу Кардиелю письмо, изложив ряд своих наблюдений и рекомендаций относительно известных мне кандидатов.
      Он представит вам эту информацию в свое время.
      Однако, уверен, мне не нужно напоминать вам, что и вы, и те кандидаты, которых вы выберете, имеют и будут иметь значительную мирскую власть в дополнение к духовной, поэтому ваш выбор должен рассматриваться и в свете мирских проблем. События последних нескольких лет и, в особенности, прошлого лета, широко продемонстрировали нам, что епископу уже недостаточно быть просто благочестивым священнослужителем и заниматься своей паствой.
      Он также должен быть администратором, а иногда и политиком — хотя, хочу отметить, ему никогда не следует позволять мирским занятиям затмевать духовные обязанности. Относительно выборов я просто хочу сказать: очистите свой разум, свои сердца и души и вслушайтесь в послания Святого Духа, когда обсуждаете новых Пастырей Стада.
      После последней фразы, когда Келсон сделал паузу, чтобы снова высморкаться, по залу пронесся шепот. Его нос теперь щекотало от тепла, идущего от жаровни. Но он знал, что может избавиться от щекотки, сделав следующее заявление.
      — Третий вопрос, по которому я хочу выступить, касается одного из вас. Его больше нет с нами. Я имею в виду епископа Генри Истелина, да будет он благословен во веки веков. Его очень не хватает нам, и, как я понимаю, вы собираетесь обсуждать вопрос о его канонизации.
      Шепот мгновенно прекратился. Теперь король знал, что они очень внимательно слушают его, не отвлекаясь ни на что другое.
      — Могу только сказать, что мои собственные дела с его преосвященством всегда приносили глубокое удовлетворение, и его преданность короне и Церкви не поколебались до самого конца. Мученики являются примерами для всех нас, и, конечно, Генри Истелин — один из самых ярких примеров. Нет сомнений, что за смелость и благочестивую жизнь, которую он вел, его уже признал наш Господь на небесах. Мое страстное желание заключается в том, чтобы в ближайшее время мы могли официально обращаться к святому Генри Истелину, епископу и мученику.
      По залу прокатился вздох согласия, когда участники заседания выслушали короля, и Келсон понял, что достаточно подготовил почву для последнего и наиболее трудного вопроса, который ему предстояло поднять сегодня. Это был самый важный вопрос, если учитывать перспективу, и он потребует очень осторожной подачи. Королю хотелось бы, чтобы он мог более четко изложить суть.
      — Наконец, — сказал он, и несколько участников заседания неуютно заерзали на своих местах, — наконец я рекомендую вам тщательно рассмотреть вопрос внесения дальнейших изменений в Рамосские Уложения, которые почти двести лет являлись основой как нашего гражданского права, так и канонического. Я не буду даже пытаться доказывать вам, что все Рамосские Уложения следует отменить, так как этого делать, и правда, не следует. Я не стану также отрицать, что некоторые положения являются ценными и уважаемыми. Но относительно законов, касающихся в частности — давайте говорить прямо, господа — тех, кто известен как Дерини, я хотел бы попросить вас рассмотреть их наиболее внимательно.
      Он обвел взглядом зал.
      — Гражданское право, касающееся Дерини, постепенно менялось последние два десятилетия, по мере того, как отдельные Дерини доказывали свою ценность и преданность короне — как и было во многих случаях во время худших периодов Междуцарствия.
      Мой собственный отец, пусть земля будет ему пухом, осмелился исключить или внести поправки в несколько наиболее проблемных положений гражданского права, запрещавших Дерини, даже тем, которые доказали свою преданность, занимать посты или иметь титулы, или даже владеть землей, как простому крестьянину или помещику. Но я склонен считать, что некоторые положения канонического права были продиктованы скорее корыстным расчетом, нежели оправдывались неким изначальным злом, свойственным Дерини. Вы сами в течение последнего года наконец согласились, что смертная казнь не должна налагаться на Дерини, который просто хочет быть посвящен в духовный сан, поняв, что это — его призвание. Слава Богу, что выявлять отступления от этой до сих пор не вычеркнутой части Рамосских Уложений не предлагалось на практике. Сомневаюсь, знает ли большинство из вас, как на протяжении двух последних столетий обеспечивалось обнаружение будущих священников Дерини.
      — А вы сами знаете, сир? — прозвучал голос из правой части зала.
      — Кто это спросил? — Келсон осмотрел повернутые к нему лица. — Встань. Тебя не накажут за твой честный вопрос. Я клянусь в этом.
      Мужчина в черной рясе с синим поясом Ordo Vox Dei поднялся со своего места. Келсон отметил его для себя, чтобы в дальнейшем побольше о нем узнать, а затем кивнул ему, разрешая сесть.
      — Да, знаю, — тихо сказал он. — Не все детали, но мне знаком сам метод. И с этим необходимо что-то делать, ибо рука человека, а не Господа обнаруживала их и посылала на костер.
      — Вам об этом рассказал епископ Маклайн, сир? — спросил еще один человек, сидевший слева.
      Келсон заметил его, пока тот еще не закончил говорить, и в упор посмотрел на него.
      — Епископ Маклайн теперь знает об этом, но не он рассказал мне. И не он уберег себя, когда был посвящен в духовный сан более двадцати лет назад, Вот, пусть поразмыслят над этим; нужно приготовить их к тому, что и другие, подобно Дункану, смогли обойти их драгоценную систему. Келсон не смел смотреть на Арилана, который, наверное, сейчас был еще более возбужден, чем он сам.
      — Я хочу сказать вам, господа, что пришло время полностью пересмотреть весь вопрос с Дерини. Пути человеческие могут быть ошибочными, в отличие от путей Господних. Бог призывает людей быть Его священниками, когда, где и как Он пожелает, независимо от того, являются ли они простыми людьми, Дерини или смесью обоих. Пришла пора снять все человеческие наказания с этого преступления, которое на самом деле никогда не являлось преступлением, и судить, подходит ли человек на роль священнослужителя, по тому, какую жизнь он ведет — а не по способностями, с какими он мог родиться или не родиться. Если вы намерены продолжать поддерживать эту безжалостную и нелогичную позицию относительно Дерини, то вы не уважаете и меня — хотя все вы поклялись защищать и поддерживать меня, как я клялся защищать и поддерживать вас. Потому что моя мать, независимо от того, с каким неистовством она это отрицает, передала мне в наследство кровь Дерини, которую я ценю не меньше, чем кровь Халдейнов, текущую в моих жилах. Молюсь, чтобы вы не забывали об этом, когда в последующие недели будете вести обсуждение.

Глава десятая