Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Адепт (№2) - Ложа рыси

ModernLib.Net / Фэнтези / Куртц Кэтрин / Ложа рыси - Чтение (стр. 14)
Автор: Куртц Кэтрин
Жанр: Фэнтези
Серия: Адепт

 

 


Адам повернул ключ в замке, забрал у Филиппы металлическую шкатулку и задержался, чтобы закрыть и запереть дверь, пока мать шла по короткому коридору к еще одной полукруглой двери. За ней находилось сводчатое помещение размером с винный погреб; побеленные стены мягко освещала лампа, свисающая на бронзовых цепях с розетки в центре потолка. Прямо под лампой стоял квадратный, высотой по пояс, алтарь в форме двойного куба, установленный в центре большого ковра с бахромой и покрытый свисающей до полу темно-синей напрестольной пеленой. Справа от алтаря стояло кресло из золотистого дуба; сиденье и высокая овальная спинка были обиты синим бархатом того же оттенка, что и напрестольная пелена.

Узкий проход в стене справа от входа вел в маленькую ризницу. Филиппа уже вошла туда со своей лампой, но Адам сначала подошел к порогу храма, уже сосредоточившись для предстоящей работы. Когда через несколько минут он зашел в ризницу, Филиппа сменила тунику на сапфировую сутану и при помощи маленького ручного насоса с бронзовой рукояткой наполняла водой фарфоровый кувшин кремового цвета.

Отложив шкатулку, Адам снял стеганый халат и надел такую же, как у матери, сутану, доверху застегнув ее, подобно священнику, и подпоясавшись кушаком такого же темно-сапфирового цвета. На руке у него уже было сапфировое кольцо с печаткой — и эмблема, и орудие Старшего Адепта, а теперь он возложил на себя каббалистическую епитрахиль Верховного Адепта, черную справа, белую слева и усеянную крохотными красными мальтийскими крестиками на месте соединения двух цветов — напоминание о знамени Beauceant тамплиерского наследия. В другую ночь, для другой Работы, он, наверное, накинул бы белое поверх черного и заправил концы под кушак, символизируя Милосердие, сдерживающее Силу — Царя-Жреца, предлагающего себя в жертву Божеству; но нынче вечером он оставил концы свободными, ибо должен был служить орудием в руках Божества, стоящего, подобно Срединному Столпу, между Силой и Милосердием, дабы вершить восстановление Равновесия, искаженного темным деянием Ложи Рыси.

Сжав перед собой ладони, легко прижимая сапфир кольца к губам, Адам вознес, как молитву, девиз, принятый тамплиерами, когда их было лишь девять Бедных Рыцарей в Святой Земле.

«Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай Славу!»

Филиппа ждала с кремовым кувшином и такой же чашей; на руке висело чистое льняное полотенце. Он подошел к ней и позволил полить на руки водой, вдыхая благоухание розового масла, потом вытер руки полотенцем и оказал ей такую же услугу.

Ее кольцо сверкнуло в свете лампы — сапфир и золото в форме скарабея, древнего египетского символа вечной жизни. Отец Адама купил это кольцо незадолго до свадьбы, не зная ни тогда, ни потом, что его избранница призвана к другому служению, помимо обязанностей врача, жены и со временем матери. Пектораль, висевшая у нее на груди, была приобретена позже, но относилась к временам гораздо более древним. Подвеску из голубого фаянса и эмали с изображением сокола-Гора, сжимающего солнечный диск, сделанную в Египте во времена XXI династии, купили на аукционе, чтобы отпраздновать рождение Адама. Сэр Иэн Синклер так никогда и не узнал, что душа, смотрящая из мудрых глаз его новорожденного сына и наследника, восприняла украшение как знак царственного жречества.

Филиппа отложила полотенце, и Адам оторвался от воспоминаний. Он опорожнил чашу над умывальницей, вделанной в стену, вернув воду земле, откуда она пришла. Пока мать переносила в храм разные предметы, он вынул кинжал из кармана халата и на время заткнул его за кушак.

Она вернулась. Они были готовы. Засветив новую восковую свечку от лампы-папируса, Филиппа первой вошла в храм, Адам последовал за ней с металлической шкатулкой. На этот раз он остановился в проходе, предоставив Филиппе зажечь восковые свечи, стоявшие в зеркальных подсвечниках на всех четырех стенах храма, отвечая в уме, когда Филиппа приветствовала каждую четверть, прося о защите. На восточной стене была фреска, изображающая Древо Жизни, и восточная свеча находилась на месте Кетера, Венца*.[9] У самой стены стоял более традиционный христианский алтарь, хотя сегодня они не собирались им пользоваться. Сияние свечей зажгло серебряные точки на потолке, где свод был выложен мозаичными звездами.

Филиппа закончила круг и погасила свечку, положив ее в маленькую нишу справа от входа, потом встала между алтарем и креслом. Повернувшись лицом к востоку и низко поклонившись в благоговейной благодарности Божеству, которому они оба с Адамом служили, она обратилась к Нему словами из Псалмопевца Израиля:

— Ты, Господи, светильник мой; Господь просвещает тьму мою.

Легкое дуновение пробежало по комнате, сделав ярче пламя свечей, так что оно затрепетало и затанцевало. Выпрямившись, Филиппа повернулась налево и посмотрела на Адама, подняв руки на уровень плеч и повернув ладони вверх.

— Господь пребывает в святом храме Своем, — объявила она. — Приблизься с верой и благоговением, дабы труд наш снискал расположение в глазах Его.

Адам приблизился к алтарю, пройдя к востоку, и напротив Филиппы опустился на одно колено, как рыцарь, клянущийся в верности своему сеньору; шкатулка была у него на колене. Когда он встал, Филиппа откинула синюю ткань с алтаря, открыв тонкое, белое камчатное полотно.

Она сложила покров и положила на одну из специально сооруженных полок, вделанных в основание кресла, потом развернула гораздо меньший квадрат полотна, размером как раз с поверхность алтаря, и расстелила поверх белого дамаста. Далее последовали два серебряных кубка с солью и чистой водой. Их она поставила на край алтаря, после чего, коротко склонившись над сжатыми руками, указала большим и указательным пальцами правой руки на сосуд с солью.

— Изгоняю тебя, создание соли, именем Бога живого, именем Бога святого, именем Бога всемогущего, дабы очистилось ты во имя Адонаи, Властителя Ангелов и людей.

Филиппа начертала над ним крест, обвела кругом, потом обеими руками подняла кубок на уровень глаз.

— Создание земли, склонись пред Создателем твоим. Ибо освящено ты для служения Свету, дабы отвратилось ты от Тьмы и принесло очищение всему, что ощутит твое святое прикосновение. Аминь.

Поставив кубок с солью на ткани справа, она низко склонилась перед алтарем, потом указала большим и указательным пальцами на кубок с водой.

— Изгоняю тебя, создание воды, именем Бога живого, именем Бога святого, именем Бога всемогущего, дабы очистилось ты во имя Элохима Саваофа, Властителя Ангелов и людей.

И снова крест в круге, и снова она подняла сосуд с водой как поднимала соль.

— Создание воды, склонись пред Создателем твоим, ибо освящено ты для служения Свету Именем, что превыше всех имен, пред которым всякое колено должно преклонить и всякому языку воздавать хвалу. Аминь.

Поставив кубок с водой слева, Филиппа поклонилась алтарю, рукой, носящей кольцо, начертила сначала крест, затем пентаграмму и, наконец, коптский крест[10] в воздухе над полотняным квадратом. Обострившимся чувствам Адама представлялось, что фигуры висят в воздухе остаточным изображением; он поставил шкатулку посреди них.

Вытаскивая из-за кушака кинжал, он пошел по кругу налево, чтобы занять свое место перед креслом; Филиппа, двигаясь согласно с ним, оказалась напротив. Сознавая ее силу, готовую усилить его собственную, он обнажил кинжал и положил ножны и клинок слева и справа от шкатулки. Затем поднял крышку.

Светло-желтый конверт ярко выделялся на фоне синей, как морская вода, шелковой обивки. Вынув его, Адам оторвал край и осторожно потянул за кончик носового платка Маклеода, так чтобы содержимое осталось в шкатулке. Осторожно поддел лезвием кинжала шелковые складки, являя свету висящей алтарной лампы то, что осталось от оригами-рыси вместе со свернувшейся бумажкой с подписью Маклеода и потрепанными полосками пенопласта.

Потрескивающий всплеск невидимых энергий сопровождал его действия, сконцентрировавшись на шкатулке; в ответ уже поднималось сопротивление. Прекрасно осознавая внезапно создавшееся напряжение, Адам положил клинок поперек шкатулки, простер над ним левую руку, глубоко вздохнул и вознес молитву о защите и наставлении. Когда он открыл себя Божественной Воле, призывая Срединный Столп, все опасения бежали перед чудесным ощущением твердого спокойствия.

Укрепившись в этом спокойствии, он легко скользнул из молитвы в более глубокий транс. Обостренное восприятие принесло все более четкое видение абсолютной злобы, окружающей содержимое шкатулки. Выделяемое зло было подобно сернистым испарениям. Левой рукой не давая ему распространяться, Адам отложил кинжал в сторону и поднял кубок с освященной солью, призывая власть Того, Чье Имя благословенно. Он произнес Имя вполголоса, рассыпая соль над содержимым шкатулки.

С едким шипением, похожим на брызги горячего жира, бумага, из которой была сделана рысь, начала сворачиваться. Черные подпалины усеивали золотую бумагу, расползаясь со складки на складку. Внезапно вырвалась мертвенно-бледная вспышка вместе с клубом грязного дыма. И в этом дыму перед Адамом внезапно словно открылось окно.

Большая комната, обставленная, как викторианская библиотека; четыре скрытые туманом фигуры собрались вокруг стола в центре комнаты. При свете ветвистого канделябра один из четверки полоснул скальпелем по большому пальцу левой руки; кровь закапала в маленькую стеклянную кружку, частично наполненную. По крайней мере один из четверых уже совершил приношение кровью и сейчас прижимал ватный шарик к большому пальцу левой руки. Другие атрибуты на столе объясняли, что это сборище, создавшее амулет-рысь. С одной стороны лежало воронье перо, а золотая вспышка у локтя предводителя была от той самой позолоченной бумаги, из которой сделали оригами.

Адам напряг зрение, пытаясь разглядеть лицо предводителя. Но не успел он вглядеться, как нечто темное с вытянутыми руками поднялось перед ним — с тускло мерцающим торком на шее и стрелами молний в обеих руках. Рука Адама рефлекторно сделала охранительный жест. Призрак исчез во вспышке белого света.

Он услышал, как ахнула Филиппа. Мгновение перед глазами плясали огненные всполохи. Когда зрение вернулось, от содержимого шкатулки не осталось ничего, кроме вонючего пятна светящегося пепла и расплавленного пенопласта. Даже внутренности шкатулки исчезли: шелковая обивка выгорела дотла, а дерево под ней обуглилось почти до металла.

Чтобы завершить очищение, Адам взял сосуд с освященной водой и полил по всей длине шкатулки. Вскипел пар — гораздо больше, чем оправдывали размеры шкатулки или количество воды. Зловоние крови и серы быстро рассеялось, уступив слабому свежему благоуханию, похожему на запах чистого снега. Когда оно рассеялось последним облачком белого пара, шкатулка была пустой и сухой — каркас из кованого металла.

С благодарным вздохом Адам наклонился осмотреть то, что осталось, протянув над шкатулкой ладони, чтобы удостовериться, что работа выполнена, потом упал на колени, охваченный облегчением, смешанным с усталостью, благодарно прижавшись лбом к краю алтаря и вознося безмолвную благодарность за заступничество Света.

* * *

Через полчаса, приведя храм в порядок и сняв ритуальное облачение, Адам и Филиппа вернулись в библиотеку для позднего и весьма необходимого ужина, состоящего из горячего тушеного мяса с овощами. Съежившись у камина, ибо она все еще ощущала холод, неизменно следующий за тяжелой работой, Филиппа несколько минут изучала лицо сына, пытаясь понять его реакцию на недавние события. Убедившись, что сын не склонен к разговорам, она отставила чашку с шоколадом и положила тонкую, испещренную голубыми прожилками руку ему на колено.

— Не похоже, чтобы ты получил большое удовлетворение от сегодняшней работы, — тихо сказала Филиппа. Адам перевел взгляд с чашки на пламя в камине.

— Я был бы более доволен, если бы мы хоть что-то узнали. Мы обезвредили непосредственную угрозу Ноэлю, но это не меняет того факта, что в защите Охотничьей Ложи пробита брешь. Они предпримут новую попытку и раскинут сеть шире, когда узнают о моем участии — и участии Перегрина. Ситуация достаточно трудна и без того, что наши враги знают о нас больше, чем мы о них.

Это жесткое заявление заставило Филиппу поморщиться.

— Разве ты не смог ничего узнать о тех, кто участвовал в создании амулета?

— Очень немного сверх того, на что уже намекнули наброски Перегрина, — ответил Адам. — Было четверо тех, кто явно внес вклад в кровь, использованную для написания заклинания, но я не смог разглядеть их лица. А в самом конце появилось что-то еще, чтобы убедиться, что я не смог… что-то нечеловеческое. Я не смог разглядеть и его тоже… и совсем не уверен, что хотел бы этого… но торк появился снова. И стрелы молний.

Он покачал головой, подавляя дрожь.

— Та же история, куда ни повернись. Ни имен, ни лиц — только удлиняющийся отчет о преступлениях, каждое более жестокое и дерзкое, чем предыдущее… а теперь намек на появление чего-то очень темного и очень могущественного. Чего бы они ни стремились достичь, это что-то большое. И если нам скоро не выпадет счастливый случай, они могут преуспеть — и покончить с нами.

Адам впал в беспокойное молчание. Филиппа задумчиво подлила себе шоколада и элегантно пила маленькими глоточками.

— Я согласна с тобой, время не совсем на нашей стороне, — призналась она через минуту. — Но не позволяй раздражению затмить тот факт, что сегодняшнее нападение на Ноэля было в какой-то мере ошибкой. Факт, что он выжил, когда, честно говоря, должен был бы умереть, может оказаться именно тем свободным концом, который нам нужен, чтобы разгадать всю тайну.

— Надеюсь, ты права, — сказал Адам с полуулыбкой. — Если есть хоть какие-то свободные концы, то, думаю, они куда-то ведут.

Глава 21

На следующий вечер внезапно пошел снег. Проспав далеко за полдень и весь остаток дня пробездельничав, Перегрин отправился обедать с Адамом и его матерью. Когда он затормозил у парадного входа, Хэмфри уже ждал.

— Добрый вечер, мистер Ловэт.

— Привет, Хэмфри. Ну и погодка! — воскликнул Перегрин, оказавшись в вестибюле; он потопал ногами, чтобы стряхнуть снег, и сбросил шляпу и шарф, потом Хэмфри помог ему снять пальто.

— Да уж, сэр. «Ни для людей, ни для животных», как говорится.

Перегрин протер забрызганные растаявшим снегом очки, засунул платок обратно в нагрудный карман и быстро провел рукой по волосам.

— Порядок, Хэмфри. Куда теперь?

— Сэр Адам и ее светлость в Розовой комнате, сэр, — сказал дворецкий. — Сюда, будьте добры.

Напряженный, чтобы не сказать немного напуганный, Перегрин поднялся следом за Хэмфри по лестнице и пересек площадку первого этажа, украдкой глянув на зеркало: не сбился ли галстук. Ему нравилась Розовая комната, с обоями цвета светлой чайной розы, драпировками цвета розовых лепестков и изящной мебелью в стиле Людовика XIV. Взгляду художника она напоминала о более спокойных временах, когда элегантная маленькая гостиная служила кабинетом викторианской леди. Адам редко пользовался ею, но Перегрин понимал, почему хозяин решил открыть ее сейчас… Меньше библиотеки и более камерная, чем обе торжественные приемные внизу, Розовая комната предлагала уютную и изысканную обстановку для официального знакомства и спокойной беседы.

Пройдя за Хэмфри через площадку первого этажа к двери Розовой комнаты, Перегрин в последний раз поправил манжеты сорочки, потом глубоко вздохнул; Хэмфри сдержанно постучал и доложил о его приходе.

— А, Перегрин, вот и вы! — сказал Адам. Он поставил хрустальный стакан на каминную полку и пошел навстречу гостю.

За спиной Адама ярко горел огонь в камине, облицованном розовым каррарским мрамором. У камина в кресле, обитом розовым бархатом, сидела стройная седая женщина с прямой, как шомпол, спиной и глазами, напомнившими Перегрину богинь на стенах египетских надгробий. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы убедить его: присутствуй здесь еще хоть сотня людей, он смог бы узнать в ней мать Адама.

Ибо сходство матери и сына было настолько сильным, насколько и поразительным. Та же элегантная осанка, те же твердые, скульптурные черты лица. Еще поразительнее, однако, была бьющая из обоих жизненная сила. Когда Перегрин, помимо воли, пригляделся внимательнее, это впечатление усилилось волной призрачных образов, которые он начинал связывать с присутствием тех, кто разделяет таинственное призвание Адама. Молодой человек затрепетал, однако не слишком удивился, обнаружив, что сходство Адама с матерью не только внешнее.

Все еще обдумывая значение этого мгновенного, но знаменательного открытия, он с опозданием понял, что его представляют, и, подойдя, склонился над тонкой рукой, которую протянула ему Филиппа Синклер.

— Здравствуйте, леди Синклер. С тех самых пор, как Адам сказал мне о вашем приезде, я с нетерпением ожидал знакомства.

Его очевидное почтение вызвало у Филиппы улыбку.

— Я тоже очень рада познакомиться с вами, мистер Ловэт. Адам показал мне некоторые ваши работы. В наше время генерируемого компьютерами воображения редко встретишь художника с даром рисовать истинные портреты.

Она говорила чистым, низким контральто; колониальный акцент был едва ощутимо подкорректирован интонационными резонансами нескольких других языков. Легкое ударение на слове «истинные» было очевидным.

— Вы очень добры, леди Синклер, — сказал Перегрин. — В сущности, именно Адам продемонстрировал мне, что некоторые люди являют собой гораздо больше, чем видно невооруженным глазом.

Это заявление сопровождалось взглядом и многозначительным, и восхищенным, и губы Филиппы изогнула улыбка искреннего изумления.

— Туше! — засмеялась она. — Нечего было поддразнивать вас комплиментами. Теперь, когда мы знаем, кто есть кто, надеюсь, Адам нальет вам выпить. И зовите меня Филиппой. Хотелось бы думать, что настанет день, когда Адам сочтет нужным даровать титул «леди Синклер» другой хозяйке Стратмурна.

Адам добродушно закатил глаза, а Перегрин неожиданно для себя улыбнулся вместе с Филиппой, которая указала ему на кресло напротив своего.

Благодарно потягивая из бокала любимый «Мак-Аллан» Адама, Перегрин продолжал поражаться естественной силой личности Филиппы. Несмотря на возраст, в ней была живость, которую невозможно было выразить словами. Он поймал себя на мысли о том, не приходилось ли ей когда-либо скрещивать шпаги с Ложей Рыси, и решил, что, если приходилось, то она более чем способна постоять за себя.

После получаса непринужденной беседы в столовой был подан скромный обед: на столе эпохи Регентства стояли украшенный гербами севрский фарфор, старинное столовое серебро и эдинбургский хрусталь. На первое был суп из свежих мидий, сидр и крем, за которым последовал сваренный на медленном огне палтус в соусе «Гранвиль». Они засиделись, наслаждаясь как трапезой, так и обществом; Перегрин спросил о Маклеоде и узнал, что инспектор отдыхает дома с приемлемым комфортом.

— Я звонил ему сегодня утром, — сказал Адам. — Официальная версия гласит, что он свалился с тяжелым гриппом и должен посидеть дома, чтобы поправиться. В реальности это, вероятно, означает, что инспектор вернется на работу во вторник или среду… раньше, если настоит на своем. А пока за лавочкой присматривает молодой Кохрейн. И по крайней мере мы не прогнозируем долговременных побочных эффектов.

— Что ж, это утешает, — сказал Перегрин. — Когда будете говорить с ним, передайте от меня привет.

Во время следующей перемены Филиппа искусно перевела беседу на живопись, признавшись, что практически не интересуется американским реализмом. Перегрин с удивлением и радостью обнаружил, что она прекрасно знает предмет, и дал втянуть себя в оживленный разговор о сравнительных достоинствах различных американских реалистов от Уинслоу Гомера до Джона Слоуна.

— Термин «реализм» удачнее, чем понимает большинство критиков, — сказала Филиппа с некоторой иронией за десертом. — Поскольку критики считают художника реалистом, если он рисует сцены из повседневной жизни, а не изображает сцены из царства аллегорического воображения. На самом деле все гораздо глубже. Художники вроде Уистлера и Джона Сингера Сарджента не просто отображают лица своих моделей, а уводят к чему-то глубинному, духовному… чему-то более реальному, если хотите, чем видно на фотографии. Существует что-то, что не может уловить глаз камеры — только глаз истинно одаренного художника.

— Кстати о художниках, — Адам подчеркнуто посмотрел на Перегрина, — закончили вы портрет мэра?

— Почти, — улыбнулся Перегрин, прикасаясь салфеткой к губам. — Закончил бы вчера, да пришлось ехать спасать Ноэля. Я уже перенес последний сеанс на понедельник. Конечно, его надо как следует высушить и покрыть лаком, но, думаю, даже мэр будет доволен результатом; я знаю, что его жене нравится. Так что, надеюсь, мы можем считать этот заказ выполненным.

Он снова склонился над десертом и потому не заметил взглядов, которыми обменялись сидящие друг против друга хозяева.

— В таком случае, — сказал Адам, — предлагаю вам подумать над еще одним заказом.

Перегрин поднял голову, не донеся ложку до рта. Лицо его застыло. Встретив взгляд Адама, он сказал:

— Почему у меня вдруг возникло ощущение, что речь идет не об обычном заказе?

Филиппа улыбнулась.

— Можешь говорить всю правду, дорогой, — посоветовала она. — Ты уже потерял элемент внезапности.

— Я заметил, — сухо промолвил Адам. — Полагаю, вам не надо напоминать имя Джиллиан Толбэт?

Перегрин опустил ложку, украдкой бросив осторожный взгляд на Филиппу.

— Конечно, — сказал он тихо.

— Не стесняйтесь говорить свободно, — сказал Адам. — Филиппа знает все о нашем деле в Мелроузе. Так или иначе, — продолжил он, откладывая салфетку, — на прошлой неделе, когда я был в Лондоне, Толбэты наконец связались со мной и попросили моей профессиональной помощи. На следующий день мы с Филиппой встретились с ними в больнице. Результат встречи таков: Джиллиан перевезут в Джорданберн. Она и ее мать прибывают в понедельник.

Перегрин кивнул, по-прежнему осторожно и уклончиво.

— Я помню, вы надеялись, что нечто подобное можно устроить. При чем тут я?

— Я задумал нечто вроде эксперимента, — сказал Адам. — Когда Джиллиан устроят, мне бы хотелось, чтобы вы посетили ее в больнице и сделали несколько набросков. Подозреваю, что они могут оказаться очень полезными, когда перед нами станет проблема восстановления ее личности. Самое малое, они помогут понять роль, которую вам самому предназначено сыграть.

— Мне? — Перегрин слегка побледнел. — Я ничего не знаю о…

— Вы только думаете, что не знаете, — прервала Филиппа, — но, по-моему, в Мелроузе Майкл Скотт дал понять, что он считает ваши таланты полезными. Адам считает — и я с ним согласна, — что этот выбор не случаен. Совсем наоборот. Скотт выбрал вас как человека, который, вероятно способен помочь ему в будущем — его будущем.

Перегрин перевел взгляд с Филиппы на Адама и обратно.

— Не знаю, — сказал он с сомнением. — Что скажет об этом ее мать? Я даже не врач.

Адам улыбнулся.

— Уверен, мы придумаем правдоподобное объяснение.

* * *

Пока Перегрин обедал с хозяевами Стратмурна, намного менее дружеская встреча состоялась в библиотеке большого сельского дома в двадцати милях к западу от Стерлинга. Приглашены — весьма настоятельно — были Чарльз Нейпир, старший инспектор полиции из Эдинбурга, доктор Престон Вемисс, известный врач, и Анджела Фицджеральд, знаменитая светская обозревательница из Глазго. Никому из них не предложили подкрепиться. Всем им было решительно не по себе под холодным, пренебрежительным взглядом хозяина. Фрэнсис Ребурн, сам взбодренный предшествующей встречей со своим начальником, не был расположен щадить подчиненных.

— Вряд ли стоит останавливаться на факте, что Ноэль Маклеод все еще жив, хотя должен был бы быть мертв, — сообщил он им с едким сарказмом. — Наша неспособность обезвредить инспектора создала осложнения, без которых я, например, вполне обошелся бы. Мы не можем позволить себе дальнейших ошибок. Я требую от всех вас гарантии, что больше не будет ни одной.

Он устремил взгляд на каждого из подчиненных по очереди. Нейпир — угрюмое грубое лицо под нахмуренными бровями — пожал сгорбленными плечами борца и ответил за всех:

— Откуда ж нам было знать, что он окажется настолько стойким к заклинанию? Кроме того, это вы выбрали способ нападения.

— А я полагался на вашу оценку жертвы, — отрезал Ребурн. — Вы должны были бы знать. Вы все не новички в этой игре. Вы знали, какие использовать тесты…

— Вообще говоря, Фрэнсис, мы все знали, что рискуем, — запротестовала единственная женщина среди присутствующих. — Если вам нужны гарантии, следовало бы дать нам больше времени для всесторонней оценки жертвы.

— И сколько времени вы бы сочли достаточным? — парировал Ребурн. — Неделю? Две? Месяц? Пока Охотничья Ложа не объявилась бы в полном составе у нас на пороге? Мы не можем позволить себе предаваться досугу. Или вы забыли, что наш Верховный Мастер еще менее терпелив, чем я?

— Если Верховный Мастер так стремится к результатам, то пусть бы принял более прямое участие в этом деле! — Анджела Фицджеральд жестко поджала накрашенные губы, смахивая воображаемую пушинку с рукава шелковой серой блузки. — Вам известно, что Маклеод не просто выжил. Он получил помощь от своих товарищей.

— Ага, этот чертов художник Ловэт, — проворчал Нейпир. — Кто бы подумал, что у изнеженного молокососа хватит знаний, чтобы вмешаться? И я еще дал ему войти прямо в кабинет Маклеода с Кохрейном… за которым теперь тоже надо наблюдать. Вряд ли он совершенно не подозревал о том, что происходило.

— А не мог ли он сам, а не Ловэт, спасти Маклеода? — впервые заговорил Вемисс. Нейпир покачал головой.

— Будь он на это способен, ему бы не понадобилось приводить Ловэта и Синклера. А факт, что он привел обоих, подтверждает, что ими руководит именно Синклер. Если он или Ловэт снова будут путаться под ногами…

— Не разбрасывайтесь угрозами, которые не способны осуществить, — сказала Анджела. — Мы еще не знаем их полную силу. Зато знаем то, чего не знали раньше, — продолжала она, снова повернувшись к Ребурну. — Мы знаем почти наверняка, что столкнулись с Охотничьей Ложей. Маклеод, конечно, еще жив, но опыт не провалился полностью. Мы сумели вспугнуть двух его союзников.

Ребурн мрачно посмотрел на нее.

— Это образец утешения или просто оправдание?

Вемисс, худой темноволосый человек с голодными глазами куницы, вынул из кармана красивую позолоченную ручку и нервно крутил ее между пальцами.

— Ради Бога, что сделано, то сделано! — раздраженно сказал он. — Не думаю, что в данный момент взаимные обвинения могут поправить ситуацию.

— Согласна, — кивнула Анджела. Направив на Ребурна пронзительный взгляд голубых глаз, она добавила язвительно: — Поскольку мы трое настолько некомпетентны, возможно, Фрэнсис будет так любезен посоветовать, что нам делать дальше.

Ребурн криво, почти презрительно, усмехнулся.

— Вести вас за руку? Вы действительно хотите этого? Ладно, полагаю, кто-то должен.

Он наклонился вперед и переплел пальцы на столе.

— Когда мы нанесем следующий удар, он должен быть сильным. Вы жалуетесь, что я не дал вам достаточно времени, чтобы собрать факты о Маклеоде? Ладно, теперь я даю вам время. Мне нужна информация — полное досье. Не только по Маклеоду, но и по Синклеру, Ловэту и всем, кто тесно связан с ними. Я хочу знать, с кем они общаются, как коротают вечера… И хочу, чтобы все вы были готовы действовать, когда я отдам распоряжение.

— Вы говорите так, словно мы постоянно бездельничаем, — обиделся доктор. — Позвольте напомнить, что я уже велел своим людям присматривать и за домом Синклера, и за больницей, где он работает.

— Так, может быть, — сказал Ребурн, — пора вашим наемникам отработать свои деньги?

Вемисс открыл было рот, словно собравшись возмутиться, но поймал взгляд Ребурна и затих.

— Хорошо, — сказал Нейпир, поглядев на двоих коллег. — Нам надо действовать порасторопнее. А как насчет события, назначенного на следующую пятницу?

— Все пойдет по плану, — сказал Ребурн. Анджела Фицджеральд нахмурилась.

— Вам не кажется, что это, пожалуй, немного рискованно? Наши противники, несомненно, примчатся расследовать.

— Пусть их, — пожал плечами Ребурн. — Пока они будут разбираться с оставшимися уликами, мы будем заниматься своими делами в других местах. В сущности, чем больше развлечений мы предложим нашим благочестивым друзьям, тем лучше. К тому времени, как они закончат анализ улик, наши планы будут намного ближе к завершению.

— Кто знает, — добавил он с тонкой улыбкой. — Если мы можем рассчитывать, что они будут появляться всякий раз, когда мы наносим удар, то сама их предсказуемость окажется нам на руку.

Глава 22

В понедельник во второй половине дня — примерно во время вечернего чая — ко входу в Королевскую эдинбургскую больницу, более известную среди местного населения как Джорданберн, подъехала лондонская машина «скорой помощи». Когда водитель с напарником вылезли из кабины, их встретили пара санитаров и медсестра.

Впятером они вытащили из машины носилки. На них лежала бледная девочка лет одиннадцати-двенадцати; спутанный клубок трубок для внутривенных вливаний высовывался из-под темно-синего одеяла, закрепленного пряжками на неподвижном теле. Следом за носилками из машины вышла измученная белокурая женщина лет тридцати пяти, озабоченность которой очевидно показывала даже самому случайному наблюдателю, что это мать ребенка.

Но один наблюдатель — рыжеватая, неопределенно средних лет женщина в очках, в неописуемом твидовом пальто поверх комбинезона уборщицы и зажатой под мышкой большой сумкой, идущая через автостоянку больницы к автобусной остановке на шоссе, — был далеко не случайным. Она бы не обратила особого внимания на суету у входа, если бы не заметила, как к младшему медперсоналу подошел врач-консультант в накрахмаленном белом халате — высокий, аристократического вида мужчина с темными, посеребренными на висках волосами. Тот самый, фотография которого находилась у нее в сумке.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30