Смерть постороннего

      Ему вдруг вспомнилось, как Миша иногда стоял перед этим большим зеркалом и неподвижно смотрел на свое отражение. Почему он это делал? От одиночества? От невозможности найти себе подобного?
      Виктор опустил руку. Ладонь неприятно щемила, словно произошла какая-то химическая реакция между двумя несочетающимися компонентами. Он опустил пистолет на ковер и поднес ладонь к лицу. Ладонь была удивительно белой, словно кровь отошла куда-то, вытесненная холодностью и тяжестью металла.
      Вздохнув, Виктор поднялся с пола. Нагнулся за пистолетом и сунул его в карман джинсов. Тут же снова посмотрел в большое зеркало и увидел, что из кармана выглядывает черная рукоять, да и сам пистолет заметно выпирал.
      Виктор открыл шкаф, нашел старую синюю ветровку с капюшоном. Набросил ее и снова посмотрел в зеркало - теперь все было в порядке. Только солнце, бросавшее лучи на ковер комнаты, словно намекало на неуместность ветровки. День обещал быть по-летнему жарким.
      Застегнув на ветровке молнию, Виктор вышел из квартиры.
      Гидропарк снова был полон народа.
      - Суббота, - подумал Виктор, присаживаясь за столик "тротуарного" кафе.
      Он осмотрелся и к своему успокоению заметил еще несколько человек одетых не по погоде. Обычные чудаки. Не может же быть, чтобы все они так оделись, чтобы спрятать свое оружие! Один мужчина вообще был одет чуть ли не в зимнюю нейлоновую куртку. Правда, он был намного старше Виктора и его возраст вполне мог оказаться частью диагноза.
      - Кофе и пятьдесят коньяка, - сказал Виктор замершему перед ним в вопросительной позе официанту.
      На площадку возле метро, заполненную столиками и киосками, наползла неожиданная тень. Виктор посмотрел на небо и обрадовался, увидев там облако. Погода подстраивалась под его одежду.
      Дождавшись кофе и коньяк, он осмотрелся по сторонам уже внимательнее. Нины и Сони видно не было, но Виктор знал, что они где-то здесь и поэтому не волновался.
      Посидев еще минут пятнадцать за столиком, он прошелся по аллее мимо тенисных кортов до руин ресторана "Охотник" и назад. Потом перешел под мостом на другую сторону гидропарка, прошелся по аллее, вдоль скамеек, на одной из которых вчера видел Нину с этим необъяснимо любопытным Колей.
      - Ничего, - подумал, глядя по сторонам Виктор. - Скоро мы узнаем, зачем ему я и моя фотография...
      Аллея закончилась, перейдя в тропинку, и Виктор повернул назад. Потом поднялся на мостик над проливом. Остановился посередине и облокотился о перила. Справа от него над проливом немного угрюмо нависал ресторан "Млын". На его широком балконе за столиками сидело несколько человек, но и среди них не было тех, кого он искал. А под рестораном на автостоянке стоял длинный серебристый "Линкольн", кажется такой же, какой был у покойного Миши-непингвина.
      Снова выглянуло солнце и его внезапное появление словно сделали чернобелую фотографию цветной открыткой. Ожила и заиграла изумрудом вода пролива. Белый цемент перил пожелтел и кроме его шершавости ладони Виктора ощутили вдруг словно поднимающееся из глубины цемента тепло.
      Уже возвращаясь к "тротуарным" кафе, Виктор резко остановился, увидев за одним из столиков Нину с Соней. Они сидели вдвоем. Перед Соней стояла вазочка с тремя разноцветными шариками мороженного. Нина пила кофе.
      - А где же любопытный толстяк?.. - подумал Виктор.
      Он снова оглянулся по сторонам.
      Выбрав столик метрах в тридцати от Нины с Соней, он присел и заказал себе кофе.
      Нина с Соней о чем-то болтали. Время от времени Нина оборачивалась в сторону выхода из метро.
      Прошло, может быть, минут пятнадцать. Кофе был допит и Виктор просто сидел, погрузившись в возникшие ни к месту воспоминания.
      Между делом, он еще разок обернулся в сторону Нины и Сони и увидел, что сидели они уже втроем с толстяком и девочка-официантка несла ему кофе.
      Прикипев взглядом к их столику, Виктор следил за ними. Соня сидела молча, а Нина с толстяком о чем-то живо говорили. Толстяк то и дело широко улыбался, из-за чего его и так круглое лицо становилось еще круглее. В какой-то момент он вытащил из кармана летнего белого пиджака шоколадку и протянул ее Нине. Нина стала ее разворачивать на столе и Виктор видел, как к развернутой фольге прилип расстаявший шоколад. Нина подняла развернутую шоколадку ко рту и "слизала" часть шоколада. Потом протянула шоколадку толстяку.
      Виктору стало противно. Он отвернулся и почувствовал боль в шее, уставшей от его слежки. Он потер рукой затылок. Снова повернулся к их столику.
      Толстяк их явно куда-то приглашал. Он поднялся и, стоя над пластмассовым стулом, говорил им что-то, умеренно жестикулируя.
      Нина с Соней тоже поднялись и вся троица пошла в сторону Виктора.
      Виктор напрягся. Мгновение он не знал, как от них спрятаться. Пригнувшись к столу, он сидел спиной к свободной части тротуара. Вот-вот они должны были пройти мимо.
      Виктор вдруг сдвинул стул назад и наклонился к своим ногам. Дотянулся до туфель и стал делать вид, что завязывает развязавшийся шнурок.
      - А ты цирк любишь? - прозвучал за спиной у Виктора слащавый мужской голос.
      - Люблю, - ответил голос Сони и Виктор еще ниже наклонился.
      - Мы уже два раза были, - удалялся, затихая, голос Нины. - Один раз видели тигров, второй раз...
      Подождав еще секунд тридцать, Виктор повернул голову вслед затихшему разговору. Потом сел нормально.
      Они шли к мосту через пролив, но перед мостом свернули направо.
      Виктор поднялся и направился вслед за ними. Дойдя до моста, он заметил, как они входили в ресторан "Млын".
      Он снова поднялся на мост, только теперь остановился на другой стороне, лицом к Владимирской горке. Постояв так минут пять, обернулся и увидел их уже на балконе ресторана. Толстяк разговаривал с официантом, Нина - с Соней.
      Виктор так и не увидел момент передачи своей фотографии толстяку, но бутылка шампанского на их столике на балконе ресторана вызвала в нем гораздо больше раздражения, чем даже их совместное поедание расстаявшего шоколада. Нет, вряд ли бы он разозлился больше, увидев, как его фото попадает в руки к толстяку. Это было чем-то уже запланированным, в отличие от их шампанского и шоколада.
      Солнце продолжало светить и Виктору становилось жарко в ветровке. Ощущение неудобства только усиливало его раздражение. Он уже стоял лицом к ресторану, облокотившись о перила мостика. Стоял и смотрел, как Соня снова ела мороженное, и толстяк с Ниной тоже ели мороженное, запивая его шампанским.
      А когда, спустя почти час, они вышли из ресторана, Виктор снова пошел за ними на расстоянии метров тридцати - сорока. Они остановились под мостом рядом со входом в метро. Виктор тоже остановился поодаль, следя за ними.
      Толстяк попрощался с Ниной и Соней, попрощался довольно скромно, даже не попытавшись поцеловать Нину в щечку. Виктор со злой иронией следил за церемонией прощания. Следил, пока толстяк не зашел в метро, а Нина с Соней направилась дальше, на другую сторону Гидропарка.
      Виктор быстрым шагом последовал за толстяком. Увидел его на платформе и остановился за колонной.
      Потом они оба сели в поезд, ехавший в сторону центра. Виктор зашел в соседние двери и теперь внимательно рассматривал толстяка, стоявшего к нему боком и читавшего рекламное объявление-липучку, одно из десятков, приклеенных к внутренним стенкам и окнам вагона.
      Виктор первый раз видел его так близко. Толстяк был одет в широкие парусиновые брюки мышиного цвета и белый летний пиджак поверх тускло-оранжевой футболки.
      Его внешность была нема, он мог быть кем-угодно и никем. Он весь был сплошным отсутствием деталей, способных подсказать что-то о его характере или о его работе.
      Толстяк вышел на "Вокзальной". Виктор тоже вышел и, оказавшись вдруг за его спиной, остановился и пропустил толстяка немного вперед, подождал, пока тот станет на ступеньку эскалатора. Потом, когда за толстяком образовалось заполненное другими пассажирами пространство, Виктор тоже ступил на эскалатор и поехал вверх, не выпуская толстяка из виду.
      Пройдя через вокзальную платформу, потом через подземный переход, Виктор вышел к началу улицы Урицкого. Вместе с толстяком дождался трамвая, проехал с ним две остановки и вместе с ним же вышел.
      В какой-то момент толстяк посмотрел на него, но тут же спокойно отвернулся. Он то ли действительно не знал Виктора в лицо, то ли был крайне невнимателен.
      На улице было довольно пустынно и Виктор остался на трамвайной остановке, лишь следя за толстяком, который поднимался по дорожке, ведущей мимо автостоянки к многоэтажному дому, стоявшему чуть поодаль от дороги.
      Потом он медленно прошел по той же дорожке, остановившись на мгновение, заметив, как толстяк заходил в единственное парадное многоэтажного дома.
      В считанные секунды добежав до парадного, Виктор остановился возле открытой двери, прислушиваясь, и краем глаза заметил перед домом знакомый синий "москвич-комби".
      В парадном уже никого не было. Виктор зашел. Жужжание лифта нарушало тишину. Рядом стоял открытый грузовой лифт, а над закрытой дверью пассажирского поочередно зажигавшиеся лампочки высвечивали его неспешное движение вверх. Наконец жужжание замерло и также замерла лампочка, высвечивая цифру "13".
      Виктор зашел в грузовой лифт и нажал на кнопку тринадцатого этажа.
      Выйдя из лифта, он оказался перед расписанной граффити стеной, под которой лежали пустые картонные коробки.
      Дверь с лестничной площадки вела в длинный сумрачный коридор. Пахло псиной.
      Виктор, прислушиваясь, прошелся вдоль квартирных дверей. Из-за одной из них пискляво залаяла собачонка. Длинный коридор с одной стороны упирался в окно. Но свет от этого окна едва ли доходил до середины коридора, где был выход к лифту.
      Задержавшись в темном конце коридора, Виктор замер, снова прислушиваясь. Возле одной двери стоял детский велосипед, возле двери напротив - к вертикальной, видимо насквозь пронизывающей все этажи то ли водопроводной, то ли газовой трубе, цепью с навесным замком была прикована автомобильная покрышка. Виктор подошел вплотную к этой двери. Неясный шум долетал оттуда до его уха, скрипнула дверь внутри, в туалете спустили воду.
      Глаза Виктора, уже привыкшие к полумраку этой части коридора, уперлись в обитую коричневым дерматином дверь. Он уже видел черную кнопку дверного замка. Он уже вытер ноги о смятую тряпку, лежавшую под дверью. Но уже знакомая частично объяснимая нерешительность овладела им и он стоял неподвижно, думая: а стоит ли заходить, стоит ли пытаться узнать причину любопытства этого толстяка? А вдруг он ничего не захочет сказать?
      Рука Виктора приподнялась и дотронулась до пистолета, все еще давившего на бедро. Словно удостоверившись, что пистолет на месте, Виктор облегченно вздохнул.
      - Каждый человек имеет право утолить свое любопытство, - подумал он. - Сейчас моя очередь.
      Он решительно нажал на черную кнопку.
      За дверью послышался мотив "Подмосковных вечеров" в исполнении дверного звонка.
      Шаркающие шаги замерли за дверью.
      - Кто там? - спросил хриплый мужской голос.
      - Сосед, - ответил Виктор.
      Щелкнул замок и дверь приоткрылась. Из проема выглянул обрюзгший мужчина лет пятидесяти в пижамных штанах и майке.
      Виктор на мгновение замер, всматриваясь в небритое круглое лицо мужчины.
      - Вам что? - спросил он.
      Подавшись вперед всем телом, Виктор оттолкнул хозяина квартиры и оказался в коридоре. Быстро оглянувшись по сторонам, игнорируя оцепеневшего хозяина, Виктор остановил свой взгляд на толстяке, выглянувшем и тоже застывшем около открытой двери в ванную.
      - Вам кого? - снова выдавил из себя мужик в пижамных штанах.
      - Его! - Виктор кивнул на толстяка.
      Мужик тоже посмотрел в сторону толстяка.
      - Коля, это к тебе? - удивленно произнес он.
      Коля испуганно пожал плечами.
      - Кто вы? - заторможено спросил он через минуту.
      Виктор удивленно мотнул головой.
      - Ну ты даешь, - сказал он и, подойдя к толстяку, кивнул ему в сторону кухни.
      Толстяк прошел туда. Виктор за ним.
      - Что вам надо? - снова спросил толстяк, остановившись спиной к окну.
      - Я только хотел спросить, зачем тебе моя фотография, да и вообще: с какой стати ты интересуешься моей жизнью?
      Лицо толстяка вдруг приняло осмысленное выражение - он задумался, глядя на непрошенного гостя. Его рука медленно полезла во внутренний карман белого летнего пиджака и вытащила оттуда фотографию.
      Взглянув на фотографию, он возратил свой взгляд на Виктора. Толстяк выглядел растерянным и это словно придало Виктору силы и наглости.
      - Я тебя слушаю! - в голосе Виктора зазвучали угрожающие нотки.
      Толстяк молчал.
      Виктор медленно растегнул молнию на ветровке, вытащил из кармана джинсов пистолет, но не направил его на толстяка, а только показал ему, напряженно улыбаясь.
      Толстяк облизнул губы, будто они пересохли.
      - Я не могу... - дрожащим голосом проговорил он.
      Виктор услышал за спиной шаркающие шаги. Обернулся и встретился с еще одним испуганным взглядом - перед ним замер мужик в пижамных штанах.
      Виктор направил на него пистолет.
      - Уйдите! - сказал он и мужик, кивая, вернулся в коридор.
      - Ну? - Виктор уставился на толстяка, чувствуя, что его терпению приходит конец.
      - Мне... - заговорил толстяк. - Мне пообещали работу... это мое первое задание...
      - Какую работу?
      - В газете... что-то вроде интервью... - говорил толстяк дрожащим голосом. - Я в другом отделе работал... а тут лучше платят...
      - Что-то вроде интервью? - Подумал Виктор. - Это я писал все эти месяцы "что-то вроде интервью"... Неужели "смена пришла"?
      Мрачная догадка заставила его ощутить внутри себя холод. Холод и какой-то подавленный старый страх снова поднимали голову, пытаясь овладеть его мыслями и чувствами.
      - А фотография зачем? - холодно спросил Виктор, глядя в глаза толстяку.
      - Это было необязательно... Просто я так много о вас узнал... Хотелось увидеть лицо...
      - Лицо... - повторил Виктор. - Зачем тебе мое лицо?.. Когда я писал "что-то вроде интервью", меня не интересовали лица... Покажи, что ты там написал!
      Толстяк не сдвинулся с места.
      - Я не могу, - сказал он. - Если они узнают...
      - Никто не узнает! - перебил его Виктор.
      Толстяк развернулся и, пройдя по коридору, зашел в спальню, где перед окном стоял письменный стол с печатной машинкой. Слева и справа от машинки аккуратными стопками лежали бумаги, да и сама комната была какой-то излишне чистой. Только воздух в комнате был тяжелым и спертым, словно им уже несколько месяцев до этого дышали, не открывая форточки.
      Толстяк остановился перед письменным столом, Виктор - за его спиной.
      Руки толстяка дрожали. Он обернулся и посмотрел на Виктора.
      - Давай-давай! - поторопил Виктор.
      Толстяк тяжело вздохнул, взял со стола синюю папку. Вытащил оттуда листок.
      "Короткой, но упакованной событиями жизни Виктора Золотарева хватило бы на серьезную трилогию и, надо думать, в свое время такая трилогия будет написана. А пока, как грустную аннотацию к будущей трилогии, приходится писать некролог на Виктора Золотарева.
      Его смело можно было бы назвать писателем-неудачником, если бы он остановился только на литературной или журналистской деятельности. Но он при очевидном недостатке чисто литературного таланта имел явный избыток таланта другого рода - таланта построения сюжетов и схем. Он не пошел по пути более старших писателей-неудачников, перешедших в "тихую" политику и теперь мирно дремлющих на депутатских креслах. Но, проявляя свой действительный интерес к политике, он нашел довольно неожиданное применение своему вышеупомянутому таланту.
      Пока что многое в его судьбе остается загадкой. Загадкой остается и момент его знакомства с сотрудниками "группы А" по обеспечению государственной безопасности. Но именно после знакомства с ними, Виктором Золотаревым овладела мысль о необходимости "санитарной очистки" нашего общества. Сейчас уже можно назвать некоторые результаты его неожиданно закончившейся литературно-политической деятельности - 118 убитых или умерших при подозрительных обстоятельствах людей, которых, пользуясь западными аналогиями, можно было бы причислить к классу "очень важных персон" - от депутатов парламента до директоров заводов и министров. Все это были люди с небезоблачным прошлым. Люди, на которых у "группы А" были заведены досье. Видимо невозможность привлечь этих людей к ответственности то ли ввиду депутатского иммунитета, то ли из-за коррумпированности судебного аппарата в конце концов вывела сотрудников "группы А" на Виктора Золотарева. Его некрологи, написанные на еще живых людей, были своего рода заявками на будущую смерть. В каждом из написанных им некрологов можно было легко найти повод для смерти человека, о котором он писал.
      Идеальным прикрытием оказалась для него должность внештатного корреспондента нашей газеты, полученная им при содействии покойного завотделом культуры.
      Предстоит еще многое узнать, но уже сейчас можно сказать, что он не только подводил под будущую смерть базис социальной справедливости, но и определял дату и способ смерти - иногда слишком жестокий. Баллистическая экспертиза пистолета Стечкина, из которого он застрелился, позволяет предположить, что он лично принимал участие как минимум в одной из операций по "санитарной очистке общества" - из этого же пистолета был убит депутат Якорницкий и уже мертвый выброшен с шестого этажа.
      Личная жизнь Виктора Золотарева также была больше похожа на литературное построение, чем на реальную жизнь. Единственным существом, к которому он питал искреннюю привязанность, был пингвин. Виктор Золотарев настолько дорожил своим пингвином, что когда животное серьезно заболело организовал ему трансплантацию детского сердца. При этом он буквально купил сердце у родителей смертельно раненного в автокатастрофе мальчика, совершенно не думая о вопросах этики и морали.
      Еще одной из загадок остается его связь с лидерами преступного мира, среди которых он был известен под кличкой "Пингвин". Поразительно то, что часто он принимал участие в похоронах убитых с его же помощью людей, таким образом как бы завершая своеобразный цикл - от знакомства с досье будущего покойника и до участия в поминках среди друзей и родственников покойного.
      Сейчас, когда придуманная и осуществлявшаяся им операция "по санитарной очистке общества" стала достоянием гласности, можно надеяться, что все ее детали вскоре станут известными. Уже работает депутатская комиссия, расследующая эту операцию. Уже снят с должности руководитель "Группы А" и хотя его фамилия, как и фамилия его преемника сохраняются в тайне, у нас есть все основания верить, что подобное не повториться и что ни одна из групп и организаций, занимающихся государственной безопасностью, не позволит себе в будущем устраивать самосуд над людьми, пусть даже если они и являются преступниками, находящимися вне юрисдикции суда.
      Виктор Золотарев не внес вклад в литературу нашей молодой страны, но его "вклад" в политическую историю Украины наверняка станет темой исследования не только депутатской комиссии, но и коллег-писателей. И кто знает, может судьба такого романа окажется длиннее и удачливее судьбы самого Виктора."
      Дочитав, Виктор поднял глаза на толстяка. Тот смотрел на Виктора выжидательно, словно надеясь услышать оценку своему труду.
      Виктор молча опустил лист с текстом на стол. Внезапная тяжесть ссутулила его плечи.
      Он вспомнил слова главного редактора. "Когда ты что-то узнаешь, это будет обозначать, что в твоей работе, как и в твоей дальнейшей жизни больше нет смысла."
      Правая рука показалась ему излишне тяжелой и он вспомнил о пистолете. Теперь он знал марку этого пистолета. Пистолет Стечкина.
      Толстяк наблюдал за Виктором и испуг постепенно покидал его круглое лицо. Губы толстяка шевелились, словно он проговаривал про себя какие-то мысли.
      - Ну как? - наконец осторожно спросил он, увидев, что Виктор обмяк и потерял свою агрессивность.
      - Что как? - Виктор устало посмотрел на толстяка.
      - Ну... текст...
      - Сухо, - сказал Виктор. - Очень сухо. И начало паршивое, газетное... На, на память!
      Он протянул ошарашенному толстяку пистолет. Толстяк взял его двумя руками, не сводя с Виктора глаз. Правой руке Виктора вернулась легкость. Он словно избавился от какой-то болезни - именно физическое облегчение ощутил он, отдав пистолет толстяку. Потом развернулся и, не говоря больше ни слова, вышел из квартиры.
      75
      До полуночи Виктор сидел в зале ожидания центрального вокзала среди сотен пассажиров, слушая глухие и невнятные объявления о прибывающих и отбывающих поездах.
      Сидел и мерз в своей ветровке.
      Страха он уже не ощущал. Не потому, что смирился, не потому, что на все махнул рукой. Шум этого людного места немного приводил его в себя, возвращал к жизни после шока, наступившего после прочтения собственного "крестика". И пусть конец его жизни был близок и очевиден - те же люди, которые создали его будущий "героический" образ, определили уже и способ смерти - самоубийство, и дату, когда это должно было произойти. Не зная их, он мог бы бояться каждого, сидевшего или проходившего рядом. Но в этом не было смысла. Бояться можно, когда есть шанс остаться в живых. Виктор, сидя на вокзале, не видел для себя такого шанса. Ему хотелось затянуть свою жизнь, добавить к ней хотя бы еще пару дней.
      Одновременно обидно было Виктору, что его "крестик" был написан явно бездарной рукой.
      - Я бы про себя лучше написал, - подумал он. И отогнал эту мысль, тут же сочтя ее непристойно глупой.
      И почему там не было ни слова про Нину и Соню? Почему только пингвин был упомянут? Кто-то, должно быть, знал Виктора лучше, чем он сам. То, что люди, составлявшие досье знали больше, чем сам Виктор, тоже было очевидно. Они даже знали, откуда взялось донорское сердце для пингвина. Виктор этого не знал.
      - Поезд Львов-Москва прибывает на девятый путь! - объявил глухой трещащий голос и сидевшие рядом с Виктором женщины резво поднялись, стали забрасывать на плечи тяжелые мешки, поднимать с пола огромные хозяйственные сумки.
      Виктор почувствовал себя неуютно. Во первых он сидел сейчас на пути у этих женщин, а во-вторых - после того, как они выберутся - весь ряд останется пустым. Виктор тоже встал и пошел к выходу из вокзала.
      Домой пришел около часа. Тихонько закрыл за собой дверь, разулся.
      Нина и Соня уже спали.
      Не включая свет, Виктор уселся на кухне за столом. Посмотрел на окна дома напротив - только одно окно горело на первом этаже первого парадного. Кажется, там жила дворничиха.
      В самом углу подоконника Виктор заметил баночку из-под майонеза со свечой. Эта свеча ему напомнила о чем-то. Он взял с плиты спички и, поставив свечу на стол, зажег ее.
      Нервное пламя отбросило дрожащие блики на стены кухни.
      Некоторое время Виктор смотрел на огонек, словно завороженный. Потом достал лист бумаги, ручку.
      "Милая Нина, - писал он. - На шкафу в сумке - деньги Сони. Позаботься о ней. Мне приходится на время уехать. Когда пыль уляжется - появлюсь. Эта фраза написалась как бы сама собой и Виктор хотел было ее перечеркнуть, но остановился и только прочитал ее про себя несколько раз. Она звучала убаюкивающе. - Желаю тебе удачи. Виктор."
      Написав, он отодвинул от себя записку. Потом еще долго сидел, глядя на огонек свечи.
      На подоконнике по-прежнему стояла темнозеленая урна с крышечкой. Огонек отражался на ее поверхности мягким пятном.
      - Стиль, - вспомнил он одно из любимых слов Леши-бородача. - Может мне надо придумать собственный "стиль"? Сделать перед "самоубийством" что-нибудь новенькое? Побывать там, где я еще никогда не был? Ведь меня никто и искать не будет там, где я никогда не был!
      Огонек свечи осветил грустную улыбку на лице Виктора. Он встал, тихонько прошел в спальню, открыл шкаф. Вытащил из кармана зимней куртки пачку собственных долларов, заработанных на пару с пингвином. Вернулся на кухню. Снова выглянул на улицу. Подумал о том, что там, в темноте, должно быть холодно. И снова сходил в спальню и принес оттуда свой свитер. Одел его, а сверху - снова ветровку. Положил увесистую пачку долларов в карман и вышел из квартиры.
      76
      За десять долларов таксист подвез его прямо ко входу в казино "Джонни". Тут же дорогу ему преградил квадратный охранник в темном костюме. Почему-то его мощная фигура и агрессивно-предупреждающая поза вызвали у Виктора смех. Он показал охраннику свою пачку долларов. Потом вытащил оттуда одну купюру, и не глядя на ее достоинство, сунул охраннику в карманчик для носового платка на пиджаке. Охранник отошел в сторону.
      За кассовым окошком дремала девушка в белоснежной блузе и голубом платочке, повязанном вокруг шеи. Было слишком тихо для ночного заведения. Виктор озадаченно осмотрелся - он представлял себе ночное казино совсем иначе.
      Постучал пальцем по стеклу окошка. Девушка проснулась. Удивленно посмотрела на ветровку Виктора.
      Он протянул ей стодолларовую бумажку.
      Она отсыпала ему разноцветных пластмассовых жетонов.
      - Вы здесь первый раз? - спросила она, заметив с каким подозрением Виктор разглядывал жетоны. - Это вместо денег. Можете ими и в баре платить, и ставки делать...
      Виктор оглянулся по сторонам.
      - Туда! - подсказала девушка, кивнув в сторону тяжелой зеленой занавеси.
      Виктор прошел за занавесь и действительно оказался в другом мире. Чуть более соответствовавшем его воображению, но слишком тихом. На все казино он насчитал человек семь. Один сидел за рулеточным столом и играл один на один с крупье. За вторым рулеточным столом играло три человека. Двое играли в покер. Откуда-то доносилась негромкая музыка. Виктор заметил коридор, из которого только что в зал вошла девушка с бокалом вина. Над коридором горела тонкая неоновая надпись "BAR".
      Виктор подошел к ближайшей рулетке, в которую играл всего лишь один человек. Этот человек был то ли японцем, то ли корейцем и играл он с какой-то тихой озлобленностью.
      Виктор присел рядом и, понаблюдав за действиями этого одинокого игрока, сделал свою первую ставку.
      Шарик, набегавшись по кругу, остановился и крупье подтолкнул в сторону Виктора несколько жетонов.
      - Я выиграл! - понял Виктор.
      Раньше он видел рулетку только в кино и теперь, все что с ним происходило, тоже казалось ему каким-то новым фильмом. Он почувствовал азарт. Поставил все свои жетоны на "красное". И снова выиграл. Японец-кореец посмотрел на него пристально с явным недоверием.
      Виктор поставил все жетоны на "четное" и снова выиграл.
      Стало скучно. Он сунул жетоны в карман ветровки и прошел в бар. Взял сто грамм французского коньяка. Протянул один жетон, получил три жетона сдачи - другого цвета, конечно.
      - Детский мир, - подумал он. - Игрушечные деньги, игрушечные цены, игрушечные люди...
      Со стаканом вернулся в игровой зал. Снова сел за ту же рулетку. Поставил пригоршню жетонов на черное и снова выиграл.
      - Дураку везет, - подумал он и сам себе кивнул.
      Японец-кореец куда-то ушел и теперь Виктор играл один. Играл и выигрывал. Он уже чувствовал вес все этой выигранной пластмассы в обоих карманах ветровки.
      - Послушай, - сказал он крупье - молоденькому изящному парню в белой рубашке с бабочкой. - А что мне потом с этими жетонами делать?
      - Можете поменять обратно в доллары, - сказал крупье.
      Виктор кивнул и продолжил выигрывать.
      Потом снова был бар, ресторан, какая-то женщина-коротышка без возраста и фигуры. Гостиничный номер. Запомнились очень сильные руки этой женщины.
      Утром Виктор проснулся один. В голове немного гудело. Поднялся, выглянул в окно номера - знакомая площадь, рядом базарчик.
      - Нет, я никуда не иду, - решительно подумал Виктор. - У меня еще есть деньги, которые мне потом не понадобятся....
      Вдруг в его голову закралось сомнение и он взял со стула ветровку и проверил карманы. На удивление пачка долларов лежала на месте, да и жетонов была масса.
      Умывшись и одевшись, Виктор спустился в ресторан и за несколько жетонов отлично поел и снова выпил. Вернулся в номер. Проспал до вечера и снова спустился - в этот раз в казино.
      Вторая ночь была еще удачливее первой. Он продолжал выигрывать и ему было совершенно все равно, что с ним произойдет дальше. Подсознательно он понимал, что постоянно выигрывать нехорошо. Но эта мысль казалась ему одновременно странной - ведь играют, чтобы выиграть.
      Немного перепив в баре, он подошел к кассе обмена. Там никого не было, но, видимо заметив его, у кассы появился еще один молоденький изящный мальчик лет семнадцати с виду, тоже в белой рубашке и бабочке.
      Виктор стал высыпать из карманов жетоны на полочку перед окошком.
      В какой-то момент он заметил огонек страха в глазах у этого мальчика. Он остановился и посмотрел ему в глаза пристально.
      Мальчик едва заметно мотнул головой.
      - Вам не стоит все это сейчас менять, - прошептал он. - Вы отсюда не выйдете!
      Виктор в недоумении посмотрел на него.
      - А что мне делать? - спросил он.
      - Играйте до утра, а потом позвоните отсюда друзьям, чтобы вас встретили на выходе из гостиницы...
      - Это что, у вас такие правила? - спросил пьяно-удивленным голосом Виктор.
      - Нет, - сказал мальчик. - У нас правила хорошие, но не все им подчиняются, - и он кивнул в сторону зеленой занавеси, через которую Виктор вошел в казино прошлой ночью.
      Виктор, оставив жетоны у окошка кассы, подошел к занавеси и заглянул за нее. Там, метрах в пяти от него в фойе гостиницы стояли и о чем-то говорили четыре крепких парня. Один из них заметил выглядывающего из-за занавеси Виктора и весело подмигнул ему.
      Виктор забрал свои жетоны и продолжил играть. Под утро он заснул в баре на черной коже мягкого дивана.
      Кто-то разбудил его около девяти, порылся в его карманах и, найдя ключ от номера с тяжелой гостиничной "грушей", отвел его туда.
      На третью "игровую" ночь он почувствовал, что силы его покидают. Уже туман кружился перед глазами и он не видел отчетливо, куда он ставил свои жетоны. Но все равно он выигрывал. Выигрывал и выигрывал. И в конце концов он испугался. Он видел, как на него смотрят крупье и внутренние охранники, все одетые с иголочки, аккуратно подстриженные, и все - с такими холодными неживыми взглядами.