Еще до того, как Винер появился на базе, его предшественники делали попытки изучить язык дикарей, накопив для этого многие часы аудио– и видеозаписей. Ситуационных звуков было много, а вот слов, а тем более предложений – как грецких орешков в ладошке. Складывалось впечатление, будто они вообще меж собой не разговаривают, точнее, больше говорят с детьми, особенно маленькими. Ну и иногда, очень редко, меж собой. Такие записные молчуны. То есть работать получалось не с чем. Почти не с чем. С последней сменой на базу даже не прислали лингвиста, заменив профессионала парочкой новых программ.
      От нечего делать просматривая архив, Винер наткнулся на те записи и просто наудачу пропустил их через компьютер, заряженный этими самыми новыми программами-лингваторами. А вдруг? Ученые, как бы их не превозносили, частенько пользуются методом тыка, не зря получившего название научного. Это потом уже можно говорить о научной интуиции, системном подходе и прочих высоких материях, а вначале-то все делается на авось, которым так славятся русские. Потому-то у них в свое время наука так мощно шагнула, что не боялись они этого самого авось.
      Как и следует ожидать, ничего путного не вышло. В то время Винер пил еще немного и нечасто; тоскливая рутина внеземной базы еще не успела его засосать, и он еще испытывал некий энтузиазм и без алкоголя, но в тот вечер он как раз распечатал одну из последних бутылок коньяка – был день рождения его матери, который он неукоснительно справлял по давно заведенной семейной традиции. Под воздействием благородного, но крепкого напитка, он продолжал упорствовать, насилуя компьютер, самонадеянно перекраивая программу, вводя в нее уточнения и бессмысленные с точки зрения трезвого человека усовершенствования. Куски из других продуктов, институтские разработки, еще что-то. И заснул, не доведя дела до конца, оставив компьютер включенным. Наутро, бегло посмотрев то, что наворотил вечером и частично ночью, плюнул и закрыл программу. Долгое время не возвращаясь к ней, однажды, собравшись чистить компьютер, к тому времени сверх меры замусоренный, натолкнулся на свою полузабытую попытку расшифровать чужой язык и неожиданно заинтересовался вновь. Промучившись часов пять, плюнул, но сделал заказ на новые программы, которые за это время должны были уже появиться. Он вообще делал много всяких заказов, не больно-то щадя бюджет военного ведомства, по чьей недоброй воле оказался в этой дыре, где только и оставалось, что тешить себя надеждами на будущее. И его заявки выполнялись. Не все, далеко не все, но гораздо больше, чем он мог бы рассчитывать. Кое-что из того, что ему доставляли, он ни при каких условиях не мог бы получать в своем институте.
      С последней почтой, поступившей при доставке нового тренера, он получил здоровенный пакет программ, разбираться с которыми особо не было времени да и желания тоже, сильно подавленного перманентным похмельем.
      А тут, когда пошли эти события, и Кинг закрутил гайки, Винер решил разобрать почту и почти механически засунул в машинку новые продукты, не собираясь, по крайней мере пока, особо в них вникать. И вдруг, к его большому удивлению, поперло. На основании всего-то нескольких сотен слов, что куда меньше, чем наблюдается у самого примитивного из известных науке племен, вдруг выстроилась структура языка. Поэтому он, возбудившись, и заявил полковнику, что готов участвовать в допросе пленника, буде таковой найдется.
      И вот он нашелся. Не один, а сразу два. Или полтора, учитывая, что один из дикарей ранен, и допрашивать его, согласно закону, нельзя. Впрочем, неизвестно, какие из земных законов тут действуют.
      Ну да раненого пока отдали в распоряжение Тома Ивановича, а вот второго привели в штаб, к полковнику, где Винер, внутренне вздрагивая, настраивал аппаратуру. Черт его толкнул заявить о том, что он что-то там может переводить. Для храбрости он, отлучившись в свой бокс якобы для того, чтобы чего-то там взять, принял сто пятьдесят изобретенного им и лично приготовленного пойла, вернулся заметно приободрившимся и готовым если не к подвигу, то к более или менее продуктивной работе, когда мошонка не сжимается при виде Кинга.
      Видеть вблизи живого дикаря Винеру довелось впервые. Против ожидания тот не пах так ужасно, как профессор предполагал не без внутреннего содрогания.
      – Готов? – сурово, чуть ли не зло спросил Кинг, монументально восседая за своим столом и буравя Винера взглядом.
      Дикарь стоял у стола, скованный наручниками и охраняемый двумя дюжими солдатами. За все время своего пребывания на базе Винер всего второй раз видел наручники. Первый – где-то через две недели после прибытия сюда. Когда несколько солдат учинили страшную драку с применением холодного оружия. До смерти, к счастью, дело не дошло, но доктор Том штопал порезанных и обихаживал покалеченных половину ночи. Второй – сейчас.
      – Надеюсь, – ответил Винер, в очередной раз проверяя аппаратуру. Самодельщина, конечно, но не в этом, в конце концов, проблема.
      – Я – тоже! Приступим тогда. Спросите у него, сколько человек в его племени.
      – Извините, полковник. В моем распоряжении очень скудный словарный запас. Будет лучше, если для начала он ответит на простые вопросы, чтобы аппаратура смогла хоть немного пополнить словарь.
      – Ну так действуйте.
      Винер проговорил в микрофон фразу, которую назначил стартовой. Преобразованная аппаратурой, она прозвучала чудовищным набором звуков, от которых у нормального человека ум в гармошку складывается.
      – Ты хорошо ‹себя› чувствуешь?
      Дикарь изумленно, даже испуганно посмотрел на динамик, из которого шел лишенный интонаций голос.
      – Ты не ‹должен› бояться. Говори.
      Из-за крайне скудного запаса слов фразы, естественно, получались корявые, недоделанные, но Винер полагал, что лучше хоть так, чем вовсе никак.
      И дикарь заговорил.
      Аппаратура, кажется, начала потихоньку сходить с ума. Ни одного знакомого слова! Ни единого. Хуже того, профессору даже показалось, что язык, которым пользуется дикарь, не похож на то, что воспроизводит его аппаратура. Наверное, его племя говорит на своем языке. Как в старом анекдоте про девицу, у которой начал расти живот. Откуда, откуда! На исповедь сходила.
      Но и это ничего. Все его слова пишутся. Только как это полковнику сказать? Злой, зараза.
      – Господин Ларусс, мне кажется, что это другой язык.
      – Так какого черта!
      – Мне нужно с ним поработать. Не знаю, может быть, мне потребуются еще сутки. Или двое. Или…
      – Ну и забирай его. Увести!
      Спустя примерно час, когда аппаратура и следом за ней дикарь переместились в его бокс, Винер приступил к налаживанию языкового контакта. Ну как это делается? Показываешь палец и говоришь: «Палец», инициируя визави произнести то же на своем языке. Кальвин Винер не был профессиональным лингвистом, но как и многие люди, представляющие окружающий мир по большей части умозрительно, теоретически, полагал, что умный и образованный человек в состоянии изучить и в итоге сделать любую работу, если у него для этого достаточно времени и ресурсов. Ну и, само собой, желания. А уж изучить язык примитивного дикаря, имея в своем распоряжении аппаратуру и программный продукт, обогнавшие убогую недоцивилизацию на многие тысячи лет и вовсе не проблема. Главное – терпение и упорство. А еще охранники – без них никак – и стимулы в виде, например, вкусной еды.
      Сутки спустя Винер задался вопросом – кто быстрее сойдет с ума, он или аппаратура. У аппаратуры и, что еще более прискорбно, у него самого складывалось впечатление, будто дикарь говорит сразу на нескольких языках. У него менялась тональность, скорость речи, длинна и характер слов, строение фраз.
      Попытка наладить контакт с раненым дикарем тоже ни к чему не привела.
      Отправив – или отпустив под почти нескрываемые улыбочки солдат – дикаря на гауптвахту, где его и второго содержали, Винер не слишком долго принимал решение как поступить. Он напился прямо в рабочем боксе. И перед тем как заснуть на полу, постелив вместо матраса несколько слоев упаковочных пленок, решил, что завтра же устроит себе членовредительство, благо что какой-то корабль все еще висит на орбите. Все, к черту! Домой. Надоело…
      Он не знал, да его это и не интересовало, что полковник Ларусс – век бы его не видеть, скотину! – получил два сообщения и одно предложение.
      С ним снова вышли на связь с корабля, продолжающего висеть над головой, что не могло не раздражать полковника, не без оснований полагающего, что все это неспроста; за ним, привыкшим считать себя здесь чуть ли не самодержцем, просто напросто наблюдают, практически не скрывая этого.
      – Господин полковник, – обратился к нему с экрана уже знакомый тип. – В последние дни мы стали невольными свидетелями действий ваших солдат и офицеров. Мы, конечно, далеки от ратного дела, но нам представляется, что некоторая, скажем так, неуверенность действий ваших подчиненных связана с тем, что они недостаточно осведомлены о перемещениях и местонахождении местного населения.
      – С чего вы это взяли, господин Чалистер?
      – О, нам это просто показалось. Я же уже сказал, что в ратном деле нам очень далеко до вас. В этой связи у нас есть к вам деловое предложение. Волей случая у нас на борту оказалась новейшая аппаратура слежения спутникового базирования. Насколько мы можем судить по сопроводительной документации, с ее помощью можно мышь увидеть под землей, не говоря уж о более крупных объектах всего лишь в лесу. Мы полагаем, что техника такого рода может вам очень пригодиться, если не сказать, что она может стать жизненно необходимой.
      – У нас довольно своего оборудования, – сказал полковник. – И, заверяю вас, надлежащего качества.
      Ему очень не понравилось, что кто-то, какие-то попы, ведущие себя как заправские торгаши, нашли у него слабость, разговаривать о которой с гражданскими он элементарно не имел права. И что это за гражданские такие, которые умеют делать подобные выводы?
      – Я чрезвычайно раз за вас, поверьте. Только за те девять лет, что прошли с момента выпуска ваших спутников слежения, техника сделала очень большой шаг в этом направлении. Я бы сказал громадный, но не хочется свою речь чрезмерными эпитетами, пусть даже и заслуженными. От этого в глазах слушателя ее достоверность не повышается. Уверен, что знай вы, где в настоящее время находятся стоянки и логова местного населения…
      Полковник взорвался.
      – А вы знаете, что по действующим правилам вы, располагая подобной информацией, обязаны поделиться ей с военными даже не по первому требованию, а просто по самому ее факту? В противном случае у вас могут возникнуть крупные неприятности.
      – С чего вы взяли, что она у нас есть? Мы всего лишь предположили, что ее нет у вас, и вспомнили, что соответствующее оборудование имеется у нас на борту, после чего сразу же предложили вам его приобрести. Не больше и не меньше. Причем мы готовы смонтировать ее на имеющийся у нас спутник в самые сжатые сроки и сами же вывести его на орбиту, снабдив его необходимым запасом топлива. При этом мы идем к тому же на немалый риск, так как наш клиент, которому все это предназначено, может подать на нас в суд за нарушение договорных обязательств.
      Полковник нахмурился. Торгаш обыграл его вчистую. Если б все это принадлежало ему самому, то можно было бы потребовать предоставить аппаратуру для временного использования в связи с чрезвычайными обстоятельствами военного положения, в состоянии которого фактически находится база. А так как имущество принадлежит третьему лицу, доверителю, согласно букве и духу закона Чалистер должен костьми лечь, охраняя его от любых посягательств. Он вправе защищать его даже с оружием в руках. А уж говорить о сумме неустойки, которую он может выкатить военному ведомству, и подумать страшно, ведь в нее войдут не только стоимость собственно имущества, но и недополученные доходы следующих периодов, неопределенно долгих, так что размер компенсации зависит только от степени буйства фантазии истца.
      И торгаш, скорее всего, врет, когда говорит, что не знает мест нынешних стоянок дикарей. Наверняка знает. А вот он, командир военной базы, не знает, хотя и обязан. То, что пару дней назад удалось засечь две небольшие группы и атаковать одну из них – всего лишь удача, пойманная за улетающий хвост. С тех пор спутники фиксировали лишь крохотные, в две-три особи, группки дикарей. И ни единой обитаемой стоянки. Просто как сквозь землю провалились. Уж не на это ли намекал торгаш? На то, что сквозь землю? Все интереснее становится.
      – И сколько же вы хотите?
      – Не так много.
      Может, для кого-то названная цифра и в самом деле ассоциируется с понятием «не так много», но только не у полковника Ларусса. Он едва из кресла не выпал.
      В результате переговоров, с перерывами шедших более трех часов, цену покупки удалось снизить почти на семь процентов, и господин Чалистер клятвенно заверил, что уже завтра новый разведспутник военного ведомства будет выведен на согласованную сторонами орбиту. И сразу же после того, как все формальности были закончены, огорошил полковника, сказав, что только что на его имя получены аж два сообщения.
      Удивляться было чему. Аппаратура сверхдальней так называемой мгновенной связи стоила так дорого, в том числе ее эксплуатация, что даже военные использовали ее только лишь в стратегически значимых случаях. На базе, например, ее не было. А вот на корабле – была!
      Теперь стало понятно, почему торгаши зависли на орбите. Вероятно, они сообщили в министерство, что некоторое время готовы служить в качестве ретранслятора – за определенное вознаграждение, конечно. И, естественно, пользуясь мгновенной связью, давным-давно провели банковскую операцию по получению наличности на свой счет.
      Первое из расшифрованных сообщений было по казенному кратким и сухим. В нем говорилось о смерти его отца и заканчивалось одним единственным «соболезнуем». Второе было куда более эмоциональным и пространным. В нем замначальника управления, обращаясь лично к полковнику, в весьма красочных выражениях живописал, чем грозит последнему перерасход бюджетных средств, и грозил в самое ближайшее время устроить хорошую проверку на предмет того, за каким чертом на базе потребовалось такое количество успокоительных лекарств. А пока что требовал подробного отчета на этот предмет и объявлял о неполном служебном соответствии.
      Представив реакцию руководства на покупку спутника, Кинг испытал острую необходимость надраться до потери пульса. Это называется потерять нюх. Слишком долго он находится вдали от начальства. Настолько, что вполне может быть выброшен на улицу без пенсионного обеспечения.
      Приняв за упокой души отца грамм триста, полковник связался с торгашами и договорился о транспортировке на Землю тела майора Строга. За счет военного ведомства, конечно. В ответ ему сообщили, что монтаж и запуск спутника будет закончен на два часа раньше оговоренного срока. Торговцы явно спешили, но Кингу было уже наплевать. Запершись в жилом боксе, он допил литровую бутыль и завалился спать прямо в одежде. Дежурный, пытавшийся вызвать его по коммуникатору, не смог его разбудить.

      Костику было неспокойно. Две лошадки болели и хирели на глазах. Злющий Густав все дни, проходя мимо их денников, только шипел, уже не в силах членораздельно выражаться. Уж скорее бы они померли, что ли. Костик давно усвоил, что с мертвыми меньше хлопот. С живыми-то намаешься. Шум от них, суета и всяческие неприятности. А с мертвыми что? Тишина и покой.
      Он сидел в своей каморке, слушая глубоко им любимую печальную музыку и разговаривая про себя, когда прозвучал омерзительный вызов по коммуникатору, который Костик боялся одевать, отчего тот большую часть времени – да что там! все время – висел на стене. С опаской подойдя к нему, посмотрел на злое лицо офицера.
      – Спишь там, что ли?!
      – Спать рано.
      – Срочный выезд. Готовь десять лошадей. Бегом!
      Пожав плечами, Костик аккуратно выключил музыку и вышел в коридор конюшни. А чего их готовить? Они всегда готовы. Помыты, накормлены, навоз вывезен, седла на месте. Что еще надо?
      Позвякивая ключами, отпер замок и распахнул створки ворот, предусмотрительно отступив в сторону. Когда-то давно он вот так же открывал, а эти ворвались толпой и сбили Костика с ног. Больно тогда было Костику, он долго плакал и скулил. Его пожалел только старый тренер, который позже покалечился. Хороший был человек. Умер, должно быть.
      Капитан Берг вбежал в конюшню одним из первых. Дежурный сообщил, что новый тренер только что вышел на связь. Он неподалеку, километрах в пятнадцати от базы, в лесу, практически на опушке. Слегка травмирован, устал, голодный как собака, но жив! Полковник наверняка напился, а без его личного разрешения вертолеты хрен покинут территорию базы, так что, посоветовавшись с Таубергом, решили, не дожидаясь утра, срочно направить за Чемпионом спасательную группу. Время хоть и позднее, но до настоящей темноты еще далеко, часа два. Главное успеть засветло отыскать Чемпиона, добро хоть сигнал его коммуникатора устойчивый.
      Берг засомневался было, чего ж он столько времени не выходил на связь и вообще есть вопросы, но майор Тауберг, приняв командование на себя, распорядился организовать спасательную экспедицию и точка.
      – Живо, живо! – орал капитан, седлая своего скакуна.
      Но ничего, в норматив укладывались. После гибели майора Строга на его должность приказом командира базы его должность занял Берг. Эх, война! Тут уж кому как повезет. Это повышение здорово воодушевляло капитана. Не только прибавка к жалованию, но и неожиданно открывшиеся перспективы роста не могут не воодушевить молодого офицера, сознательно, по расчету, связавшего свою жизнь с армией.
      За ворота базы вышли рысью. Все, до последнего солдата, понимали, что нужно спешить; возвращаться в темноте никому не хотелось. Поэтому на знакомой дороге подгоняли лошадей, заставляя их переходить на крупную рысь. При этом рядовой Карнеги едва не сорвался с тропы, чудом вырулив с опасного края. Кое-кто из солдат вспомнил про себя, что покойный майор этот участок проходил куда осторожней. Толковый был мужик, мир его праху. А Чемпион, если уж столько времени пробирался по лесу, мог бы и еще одну ночку потерпеть. Чего в ночь-то!
      Закрыв ворота, Костик прошелся по конюшне, подмел сор, под злым взглядом Густава отвез его к утилизатору и вернулся к себе. Ему хотелось послушать музыку и поговорить с самим собой.
      Суета, крики – все осталось там, за дверью его крепости. Здесь он говорил. Много, умно, бесконечно. Хорошо тут Костику.
      «Ты хороший, Костик».
      «Я хороший».
      «Ты так ловко и хорошо управляешься с лошадьми».
      «Очень хорошо. Я стараюсь».
      «А зачем надевают на лицо?»
      «На лицо надевают, чтобы ничего не видеть».
      «Так разве может быть?»
      «Я не знаю что одевают».
      «Круглое. Очки».
      «Очки надевают, чтобы лучше видеть. Костик никогда не надевал очков».
      «Даже в темноте?»
      «Это очень хитрые, особые очки. Я знаю»,
      «Ты большая умница. Молодец. Все должны брать с тебя пример. Хочешь показать пример? Хороший пример. Ты же умный».
      «Костик очень умный».
      «Костик самый умный! Гауптвахта. Ее охраняют. Но ты же разведчик. Тут все разведчики, но ты же самый лучший, да?».
      «Очень лучший, да».
      «Нужно схитрить. Обмануть. Сколько там охранников?».
      «Охраняют. Они там».
      «Вот видишь! Молодец! Их надо отвлечь. А хочешь их убить?».
      Костик закатил глаза. Убить… И будет тихо. Хорошо. Спокойно. Костик хочет убить. И разговаривать. И музыку слушать. Он хочет. Ему нравится.
      «Возьми нож. Где твой нож?».
 
      «Я не знаю».
 
      «А как ты хочешь убить?».
      «Я не знаю. Ругать надо. Умрут».
      «Нет, ругать никого не надо. Это нельзя. Надо тихо. Ты же сильный. Сколько ты тачек сегодня вывез?».
      «Костик вывез тачки!»
      «Очень большой молодец! А они слабые. Ты их возьмешь руками за шею и сильно сдавишь. Так?».
      «Я очень сильный».
      «Тогда иди. Встань и иди. Тебя все любят. Убей их. Руками за шею. Сильно. Но сначала выпусти лошадей. Пусть они погуляют по коридору».
      Караульный рядовой Тошиба (в приютном доме под Марселем ему, подкидышу, дали эту отвратительную фамилию из-за врожденного косоглазия) откровенно скучал на посту. Ну чего тут охранять-то! Что, какой-то дикарь разнесет бокс из бронепласта? Да его гаубицей не прошибешь, не то что какая-то там тварь недоразвитая. Нарушая устав караульной службы, он, отойдя за угол, курил, зажав сигарету в кулаке. Офицеров Тошиба, честно-то говоря, побаивался. Среди них такие суки попадаются! А сегодняшний помдеж просто сука из сук, сам наизнанку выворачивается и других туда же. Хорошо хоть Строг сдох, тот вообще натуральным живодером был.
      Он только затоптал окурок, как к «губе» подошел этот дурак их конюшни, который только и умеет, что идиотски улыбаться и лошадиное говно таскать. Ну вот какого, спрашивается, таких в космос берут? И ведь, поди, тоже немалую деньгу получает. И зачем, интересно, идиоту деньги? Слюни ими подтирать?
      Тошиба сплюнул. Ладно, все развлечение. Охренело уже тут торчать, хоть над дураком посмеяться.
      – Стой! – караульный лапнул автомат, не делая даже попытки перевести его в боевое положение. И добавил. – Стрельну, козел.
      – Костик хороший.
      – Ага! В гробу ты будешь хороший. С дыркой в балде твоей бестолковой. Хочешь праздника? Это я тебе сейчас устрою. Похоронный марш просвистеть? Один куплет. А то это, сам, может? Валяй, я погожу. Свистеть-то умеешь?
      – Хорошо умею.
      Тошиба развеселился.
      – Так свисти, черт недоделанный!
      Надув губы, идиот стал выпускать через них звуки, похожие на пердеж, выдувая при этом густые слюни.
      – Громче, дура, не слышу! – начал духариться Тошиба.
      Ему в жизни столько раз приходилось бывать объектом насмешек и издевательств, что эту науку он изучил до тонкости. И навсегда запомнил самое главное правило – кто не топчет тебя, того топчешь ты. И наоборот. Если б ему от рожденья досталось здоровья чуток побольше, то он бы такую поляну вокруг себя растоптал – загляденье. До конца жизни хватило б. Но и так ничего, нормально устроился. Контракт на десять лет со внеземкой – и гуляй с полной мошной.
      Идиот вдруг, подойдя вплотную, протянул свои ручищи и вцепился в глотку, пьяно мяслянясь глаза. Типа, кайф ему подошел.
      Рядовой Тошиба, разом вспомнив устав и, больше того, борясь за жизнь, заученно врезал идиоту, оказавшемуся неожиданно крепким, весь из мускулов, в живот. Какая там дробинка слону! Недоделок вообще ничего не почувствовал!
      Наверное, это была последняя разумная мысль, которую бывший подкидыш родил под хруст ломаемых позвонков и гортани. Все остальное было из области выживания и прощания с жизнью.
      То, что с легкой руки начальников называлось гауптвахтой, представляло из себя всего лишь несколько переделанный жилблок плюс хороший замок. Если посмотреть объективно, без зависти и предрассудков, Кинг жил ровно в таком же. Да и Тауберг тоже. Только у тех ключи от своих хором хранились в карманах, а от этих двух пеналов – в караульном помещении, в смысле архитектуры так же идентичном. «Губа» отличалась лишь наличием густых решеток на окнах, играющих роль сугубо психологического фактора, так как между ними и находящимися внутри имелись бронированные стекла, по прочности вряд ли уступающие бронепласту, которым они, в сущности, и являлись.
      Расправившись с караульным, Костик замер, как автомат, исчерпавший свою рабочую программу. Что дальше? Он не знал. Потом, кое-что припомнив, сообразил. Труп – тачка – утилизатор. Он даже успел сделать пару шагов в сторону по направлению к своему транспортному средству, когда опять заговорил.
      «Ты молодец».
      «Костик молодец», – повторил он.
      «Нужно открыть дверь».
      Да, конечно, он вспомнил! Подергал за ручку, но прочная дверь не поддалась.
      «Нужен ключ».
      «Возьми его. Ты знаешь, где он?».
      «В карауле».
      «Иди в караул и возьми ключ».
      «Мне не дадут».
      «Ты хороший. Кто тебе не даст ключ?».
      «Офицер. Там офицер. Офицер мне не даст».
      «Офицер плохой. Убей офицера. И возьми ключ. Потом ты им откроешь дверь».
      С некоторым сожалением посмотрев на мертвого караульного – программа мертвый-тачка-утилизатор оказалась невыполненной, – Костик пошел в караулку.
      Сидящий перед монитором сержант Поплавский, исполняющий сегодня обязанности начальника караула, прекрасно видел дурачка, идущего в его сторону, но не испытывал по этому поводу никаких волнений или хотя бы предчувствия. Максимум что могло случиться, это желудочные колики у одной из лошадей, но это совсем не причина для беспокойства. Пусть об этом у других голова болит.
      Стандартный блок разделен легкой загородкой на две части. В передней находится монитор слежения и прочая аппаратура, а также время от времени собирается бодрствующая смена. В задней – отдыхают те, кому по расписанию положено отдыхать. Сейчас в рабочей зоне находился один только сержант, остальные пошли на обход территории.
      – Тебе чего? – спросил Поплавский, отворачиваясь от экрана. Несмотря на всю ответственность службы ему тут было дико скучно. – Случилось что?
      – Мне ключ.
      Сержант автоматически глянул на застекленный шкафчик, в котором каждый на своем крючке висели ключи с бирками.
      – Какой еще на хрен…
      Передняя, рабочая часть караульного помещения хоть и большая в блоке, но все равно маленькая, если не сказать крошечная, поэтому Костик, сделав всего два шага, оказался рядом с сержантом и сжал своими лапищами его шею.
      Не ожидавший подобной подлости сержант тем не менее мгновенно среагировал, вцепившись в запястья идиота и бросая его через бедро. Отличный, много раз отрепетированный прием, который, несомненно, принес бы результат, не будь здесь так тесно.
      Костик, уже оторванный от земли, неожиданно зацепился ногой за тяжеленный оружейный ящик, точнее, носок его ботинка каким-то чудом влетел в оттопыренную ручку и застрял там. Сержант, почувствовав успешное проведение приема, привычно, как это всегда делал на тренировках, подсел и подался корпусом вперед, придавая необходимое ускорение телу на его плечах, но сработавший как якорь ящик не дал возможности красиво завершить прием, и сержант, все еще удерживаемый за шею мертвой хваткой, упал назад, на уборщика. Тот, тяжело рухнув на спину, в придачу ударился головой о дверной косяк, но несколько мгновений, за которые совершалось падение, даром не потерял, продолжая сжимать шею сержанта, которая хоть и была накачана многочисленными тренировками, все же не выдержала бокового ускорения и хрустнула. Так что некоторое время на полу лежали двое.
      Спасла Костика все та же теснота караулки. Когда-то, когда перегородки тут вообще не было, отдыхающий наряд не мог делать то, что, согласно устава караульной службы, был обязан, а именно спать. Причина проста – тут для этого оказалось слишком шумно. И тогда выстроили перегородку. Звуконепроницаемую. Поэтому те, кто находился отсюда всего-то в трех шагах, не услышали шума борьбы и продолжили выполнять свои служебные обязанности.
      А Костик, очухавшись, спихнул с себя тело сержанта, взял ключ и пошел, пошатываясь, к гауптвахте.
      «Костик молодец, он все правильно делает».
      Вскоре оттуда выскочил абориген, подхватил автомат и, стараясь держаться в тени, скользнул по направлению к конюшне. За ним побрел Костик, держась за голову обеими руками. Его-то и увидел наряд в составе двух человек, завершающий обход территории и вышедший на край спортгородка.
      – Глянь, нализался, что ли? – усмехнулся один, зябко передергивая плечами. Здесь, на высоте, по ночам здорово холодало.
      – Надо его тормознуть, – решительно сказал второй. – Сержант наверняка его сейчас видит. Замордует потом. Эй! Ты! Стой!
      Подай караульный эту команду чуть раньше, он, возможно, сумел бы увидеть разбитую голову дурачка. Но после того, как прозвучало «Стой!», вопреки всякой логике как раз и началось очень интенсивное движение.
      Ворота конюшни распахнулись, и из них выскочили лошади, просто повалили как подарки из рога изобилия. Сразу перейдя в галоп, они понеслись на караульных, наполняя ночь тяжелым топотом. Один успел отскочить, спрятавшись за столб турника. Второго растоптал относительно невысокий жеребец. Сбив солдата с ног, задней правой ногой он наступил ему на грудь.
      Дальше начался хаос.
      Сначала вспыхнула конюшня, хотя, казалось бы, гореть там особо нечему. Чуть позже заполыхал так называемый сарай с запасом фуража. Вот уж где было разгуляться огню. Люди стали выскакивать на улицу, кто кое-как одетый, а многие и вовсе никак. Когда сработала система пожаротушения, сначала повалили клубы пара, резко ухудшившие видимость, но по каким-то неизвестным причинам очень быстро вода перестала поступать, так что работала лишь пена, залившая часть площади горения. Вспыхнули прожекторы, слепя людей, но ясности они не прибавили. Вскоре прозвучали первые одиночные выстрелы. Кто-то решил отстрелить взбесившихся скотин, нещадно топчущих людей.