Глава 1

Я бы никогда не пошла к Энни Ричмонд, если бы меня не допекла Нина.

— Седрик на тебя совсем не обращает внимания, — сказала она, запихивая платья в чемодан.

— Седрик занят своей карьерой, — возразила я. — Мы поженимся, как только он зарегистрируется в качестве кандидата.

— Ну еще бы, у женатого кандидата больше шансов на выборах, чем у холостяка, — заметила Нина. — Но он не должен оставлять тебя одну надолго. Ты только что вернулась с курорта, выглядишь потрясающе — другой бы ни на шаг от тебя не отходил, а этот сухарь уже помчался на очередное политическое сборище.

— У нас с ним чудные отношения. А эта, между прочим, моя. — Я вытащила желтую блузку, которую она успела незаметно засунуть в чемодан. — Седрик положительно влияет на меня.

— С ним ты стала занудой, — сказала Нина. — А ведь в компании с тобой бывало так весело, когда ты с половиной Лондона шашни водила.

— Мне нужна цель в жизни, — возразила я. — Я не хочу в один далеко не прекрасный день умереть в Челси в чужой постели.

Подойдя к зеркалу, Нина положила на лицо крем-пудру.

— Ты куда это собралась? — спросила я.

— Домой. Не хочу, чтобы мамаша опять ворчала, что у меня бледный вид. A завтра я с одним таким красавчиком встречаюсь! Что, завидно стало?

— Ничуть, — солгала я. — Когда девушка помолвлена, приходится кое от чего отказываться.

— Ага, например, от развлечений. Сухарь думает, что, раз он с тобой обручился, он может теперь тебя ни во что не ставить. А я думаю, ты просто должна пойти к Энни Ричмонд. У нее сегодня будет этот ее фантастический кузен. Если бы он за тебя взялся, ты бы своего сухаря сразу забыла.

— Не называй его так, — возмутилась я. — И вообще у меня нет больше ничего общего с компанией Энни Ричмонд.

Нина многозначительно хмыкнула.

— Ты хочешь сказать, это у Седрика нет с ними общего. Знаешь, ты потому и не идешь к ней, что боишься в кого-нибудь влюбиться. Если бы ты к Седрику и впрямь неровно дышала, ты бы не побоялась.

Когда она ушла, я впала в уныние. Вчера в надежде на свидание с Седриком я вымыла голову, побрила ноги и сделала маникюр. Поскучав немного, я принялась за уборку квартиры и за стирку блузок, заляпанных пятнами от крема.

Взглянув на фотографию Седрика на столике у кровати, я в который раз подумала, как он все-таки хорош. Потом я взяла книжку о консервативной партии и почитала немного. Скучища была такая, что я чуть не заснула. Ровно в десять — как он и обещал — позвонил Седрик.

— Какое блаженство слышать тебя, любимый, — проворковала я, преисполнившись нежности. — Как твои дела?

— Отлично. — Его бодрый, на публику, голос означал, что он был не один. Слушая рассказ о том, как прекрасно прошел митинг и какой успех имела его речь, я рассматривала у себя на пальце подаренное им кольцо с сапфиром и бриллиантом.

Наконец он спросил:

— Какие у тебя планы на уик-энд?

— Энни Ричмонд затевает очередную оргию, — сказала я небрежно. — Раз тебя нет, я раздумываю, не пойти ли мне к ней.

Седрик от души рассмеялся.

— А я думал, что это для тебя уже пройденный этап. Однако мне пора, дорогая. Позвоню в понедельник, и мы поужинаем вместе. Будь здорова и помни — никаких оргий! Это может повредить моей репутации.

Я положила трубку в крайнем раздражении. Какой смысл было скучать десять дней в одиночестве на юге Франции — Седрик, естественно, вырваться не смог, — приобретая изумительный загар, если им некому любоваться?

Ранний сентябрьский вечер вступал в свои права. В осеннем полумраке меня пронизывали волны желания. Я думала о сексе, о целом мире, полном мужчин, которые были теперь для меня вне пределов досягаемости. Я уже так давно нигде не бывала. Седрик, считавший моих друзей глупыми и пошлыми, всех их распугал. Я снова взглянула на фотографию — коротко стриженные белокурые волосы, ясные голубые глаза, упрямый подбородок.

— Жизнь не грезы, жизнь есть подвиг! — твердо сказала я себе. — Седрик не хочет, чтобы я шла к Энни, и я не пойду.

Час спустя, чувствуя себя ужасно виноватой, я взбиралась по лестнице в квартиру Энни. Шум оттуда разносился по всей улице. Она сама мне открыла.

— Эмили! — радостно воскликнула Энни, обнимая меня. — Я уже и не надеялась, что ты придешь.

Платье Энни так откровенно обнажало ее тело спереди, сзади и по бокам, что его все равно что не было вовсе. На мне было черное платье с открытой спиной и довольно низким декольте, державшееся на английских булавках. Я никогда бы не рискнула предстать в таком виде перед Седриком. Я поправилась с тех пор, как надевала его в последний раз, так что выпирала из него по всем направлениям. Мне оставалось только надеяться, что я хоть немного похожа на Софи Лорен.

Энни одобрительно меня оглядела.

— Вот так ты больше похожа на прежнюю Эмили, — сказала она, подавая мне стакан.

— Я заскочила только на минутку, — сказала я поспешно. — Седрик в отъезде.

— Я знаю, — заговорщически улыбнулась она. — Здесь сегодня кое-кем можно будет поживиться. Так что пей — и вперед.

Гостиную заполняла толпа очень привлекательных личностей, старавшихся перекричать друг друга. Мне было немного не по себе, поэтому я залпом проглотила довольно противное содержимое моего стакана и тут же взяла еще один. Я никого не знала среди присутствующих. Похоже, Энни меняет своих друзей как перчатки.

Ко мне подошел здоровенный австралиец в красной рубашке и принялся меня обхаживать. Его глаза загорелись под густыми черными бровями.

Этот взгляд мне был давно знаком: я тебя насквозь вижу, милашка, так не будем тянуть резину, — говорил он недвусмысленно.

— Чертов галдеж, — сказал он. — Жаль, я не умею читать по губам. — Он впился глазами в мой рот, потом перевел взгляд на сползающее с меня платье. Еще минута, и я останусь голой до пояса. Я поспешно его поддернула.

— Оставьте, — сказал он. — Мне так больше нравится.

Ему бы ничего не стоило затащить меня в постель Энни ровным счетом за две секунды. Но мне такая перспектива не улыбалась. Подавив окатывающие меня волны желания, я начала орать ему про Седрика и его карьеру. Австралиец вряд ли что мог расслышать из моих слов, но главное он уловил и тут же отчалил.

Потом ко мне пристала тощая девица — модель далеко не юного вида, рыжая, с худыми белыми руками. Она долго рассказывала мне, как у нее ужасно секутся сухие волосы.

Вдруг у двери возникла какая-то суета.

— Ну как же это получается, Энни, — произнес мужской голос. — Я рассчитывал на оргию, а где же гости, возлежащие с прелестными девушками на тигровых шкурах?

Суховласка шумно втянула в себя воздух.

Я, как и все остальные, обернулась. И челюсть у меня отвисла: в дверях стоял самый красивый мужчина, какого я когда-либо видела в своей жизни. Высокий, широкоплечий, с длинными темными волосами, с озорным блеском в темных глазах и надменным капризным ртом, он источал обаяние.

Холодный и высокомерный, как принц, он в то же время таил в себе нечто опасное. «Я выходец из джунглей, — казалось, говорил весь его облик, — и меня никому не укротить». Все женщины в комнате просто зашлись от страсти, и я тоже. Единственная проблема заключалась в том, что на руке у него висела прекрасная брюнетка в нечто вроде бикини, сотканном сплошь из одних цветов.

— Ты же обещала мне оргию, Энни, — сказал он холодно, — а я здесь нахожу девичьи посиделки.

Взяв его и брюнетку под руки, Энни потянула их к бару.

— Скоро дело пойдет веселее, — донесся до меня ее голос. — Много занятной публики явится попозже.

Я заметила, что она вручила ему бутылку виски в единоличное пользование, тогда как все мы были вынуждены довольствоваться отвратительной микстурой от кашля.

Постепенно шум возобновился.

— Кто это? — спрашивали все.

— Кто это? — спросила я Суховласку.

Она недоверчиво на меня вытаращилась.

— Вы хотите сказать, что не знаете его?

Подошедший к нам биржевой маклер с раскрасневшимся лицом и глазами на уровне моего декольте наполнил наши стаканы.

— Это Рори Бэлнил, — сказал он. — Опасный тип.

— Он — кузен Энни. — У Суховласки просто слюнки текли. — Самый страшный человек в Лондоне.

— В каком смысле?

— Пьет без просыха и походя разбивает сердца. Творит всякие ужасы, вообразимые и невообразимые.

— Он похож на вождя скифов, — сказала я. — Кто он по национальности?

— Шотландец с какой-то примесью, кажется, французской. Его семья владеет огромными землями на севере Шотландии, но живых денег мало, так как основной капитал завещан и трогать его нельзя. Его повыгоняли из всех школ и университетов. В Лондоне он появился с месяц назад и, кажется, с тех пор ни дня не был трезв.

— Он опасный человек, — повторил биржевик, заглядывая мне в декольте.

— Говорят, он очень хороший художник, — вставила Суховласка.

— Знаем мы его художества, — сказал биржевик.

— Он чудовищно обходится с женщинами, — продолжала Суховласка.

— Он и с вами чудовищно обошелся?

— Пока еще нет, — вздохнула она. — Но я не теряю надежды.

Я снова оглянулась. Рори Бэлнил стоял, облокотившись на каминную полку. Две девицы, блестящие и вылощенные, как отлично ухоженные кобылки, изо всех сил добивались его внимания.

Он налил им из своей бутылки, потом вдруг поднял голову, слегка зевнул и взглянул в мою сторону. Я бросила на него взгляд, который давно уже не практиковала, выражающий откровенный, обнаженный, жадный призыв. Взгляд не произвел ни малейшего впечатления. Он отвернулся с явным отсутствием интереса.

— Вам не повезло, — заметила Суховласка, наслаждаясь этим старым, как мир, зрелищем подчеркнутого равнодушия. — Вы явно не в его вкусе.

— А может, он «голубой», — разозлилась я. — В любом случае все эти донжуаны потенциальные гомосексуалисты.

Посмотрев на меня с сожалением, Суховласка схватила со стола тарелку с закусками.

— Я ему сейчас сделаю предложение, — хихикнула она и через всю комнату двинулась к нему.

Я повернулась к ним спиной и заговорила с биржевиком. Это было сделано с расчетом. Уж если что-то и могло возбудить Рори Бэлнила, так это моя спина — загорелая, гладкая, обнаженная от шеи до основания позвоночника и без единого следа от лифчика или чего-нибудь в этом роде. Я воображала себе, как он скользит по мне взглядом, думая при этом: «Вот девушка, которая загорает голышом, смелая, готовая на все, даже на то, чтобы с ней чудовищно обошлись».

Но, когда я оглянулась, он разговаривал с Суховлаской и со всех сторон их обступала толпа народа.

Бесполое чудовище, решила я; а быть может, это моя сексапильность на ущербе?

Седрик прав. Эти люди пошлы и глупы. Вечер тянулся бесконечно долго. В соседней комнате танцевали, много пили и немного нежничали. На оргию это было не похоже. Я все собиралась домой, но отсутствие инстинкта самосохранения вынуждало меня остаться. Я была взбудоражена, выбита из равновесия и все время мучительно ощущала присутствие Рори Бэлнила. Холодный шарм и зловещее спокойствие выделяли его среди остальных. В нем чувствовалась какая-то особенная сила.

Суховласка и пришедшая с ним девица, которую, как я выяснила, звали Тиффани (пари держу, что это имя она сама себе придумала), по-прежнему старались добиться его внимания. Он смеялся их шуткам, но немного невпопад. Когда он наполнял свой стакан, рука у него не дрожала. Только по лихорадочному блеску в глазах можно было догадаться, сколько он уже выпил.

Подойдя к нему, Энни Ричмонд забрала у него бутылку.

— Рори, милый, я не собираюсь пилить тебя, но все же…

— Женщины всегда так говорят, когда именно этим они и собираются заняться. — Он отобрал у нее бутылку обратно.

Публика действительно понемногу разогревалась. Парочки разбрелись по квартире. Прекрасная негритянка танцевала одна. Какой-то толстяк рассказывал похабные анекдоты безобразной американке, пока она не свалилась на пол и не отключилась полностью. Австралиец в красной рубашке, пристававший ко мне в начале вечера, оказался приятелем Суховласки. Он был не в восторге от ее повышенного внимания к Рори Бэлнилу и появился вдруг в маске Микки Мауса, ожидая, что всех этим насмешит.

— Откуда у вас эта маска? — спросил Рори Бэлнил.

— Энни дала.

— Вы должны носить ее постоянно. Каждый день. Всегда. На работе. Она вам идет. Придает вашей наружности оригинальность, которой ей так не хватает.

— Довольно придуриваться, — взбеленился австралиец, срывая маску. Он чуть не споткнулся о храпевшую на полу американку.

— Господа, почему кто-нибудь не подберет ее?

— Она вполне счастлива, — сказал Рори Бэлнил. — Я думаю, сон ей необходим. Во всяком случае, она придаст комнате жилой вид.

— Кто-нибудь наступит ей на лицо, — сказал австралиец, оттаскивая ее в сторону.

— Хорошо сделает. Оно только лучше станет. — Рори Бэлнил пытался балансировать стаканом, поразительно напоминая при этом сиамского кота. Стакан, само собой, разлетелся вдребезги.

Суховласка и Тиффани закатились хохотом. Привлеченная звоном разбитого стекла, к ним подошла блондинка.

— Я слышала, вы художник, — сказала она. — Я бы хотела вам позировать.

Рори Бэлнил осмотрел ее с головы до ног.

— А как насчет того, чтобы переспать со мной потом, милочка? Вот в чем вопрос.

Он принялся расстегивать платье на Суховласке.

— Послушайте, — обратился к нему биржевик, — здесь нельзя. Ставите Энни в неловкое положение, знаете ли. Вы меня понимаете?

— Нет, — сказал Рори Бэлнил.

Он расстегнул на ней все пуговицы, обнажив несвежий лифчик.

— Перестаньте, — сказала сердито Суховласка, пытясь застегнуться.

Внезапно лицо его превратилось в злобную маску.

— Если вы обнажаетесь на людях, вполне естественно, что людям хочется заглянуть поглубже.

Суховласка выскочила из комнаты.

— Туда ей и дорога, — блондинка прижалась к нему.

— Глупая корова, — сказал он спокойно, допивая стакан.

— Ты что сказал? — Австралиец все еще не мог простить ему Микки Мауса. — Это ты о моей девушке?

— Это я о корове, — сказал Рори. — А если она твоя девушка, значит, она еще глупее, чем кажется с виду. И не высовывайся лучше, абориген чертов, а то я тебя отправлю туда, откуда ты явился.

Рори отбил горлышко бутылки о каминную полку и размахивал им перед носом австралийца.

Тот сжал кулаки.

— Я сейчас полицию позову, — сказал он без особой, впрочем, уверенности.

— Позовешь их поразвлечься с нами?

Взяв стакан с каминной полки, Рори швырнул его на пол.

Австралиец надул было щеки, но тут же ретировался.

Две девицы снова расхохотались, наслаждаясь происходящим. Не дождавшись продолжения, они стали искать себе новое развлечение.

Жуткий субъект, подумала я. Неужели его кто-нибудь может выносить?

Осторожно переступая через осколки разбитой посуды, подошел маленький биржевик и пригласил меня танцевать.

— Я говорил вам, его нужно опасаться, — сказал он вполголоса.

Танцуя, он начал ко мне клеиться самым откровенным образом. Понять не могу, почему все малорослые мужчины такие распутные. К счастью, одна из моих булавок откололась и воткнулась в него, что несколько охладило его пыл. Но буквально через две секунды он возобновил свою атаку.

Четверть часа спустя, вся в синяках и взбешенная, я разыскивала свою сумку. На этот раз я решительно намеревалась уйти. Рори Бэлнил сидел на софе между Тиффани и блондинкой. Девицы держали друг друга за руки через его колени, но были слишком пьяны, чтобы что-нибудь соображать.

— Рори, дорогой, — шептала блондинка.

— Рори, ангел мой, — бормотала Тиффани.

Это выглядело так нелепо, что я расхохоталась. Он тоже засмеялся.

— Мне кажется, они созданы друг для друга, — сказал он. Взбодрившись, он встал и подошел ко мне.

Я прислонилась к стене. Ноги не держали меня, отчасти потому, что я тоже перебрала немного, отчасти из-за его магической близости.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — отвечала я. Я никогда за словом в карман не лезла.

Он внимательно осмотрел меня, словно выбирая на палитре нужный оттенок цвета.

— Выпивка кончилась, — сказал он, допивая из бутылки последний глоток.

Он был весь белый как мел, даже зубы, только в кончики пальцев у него прочно въелся никотин.

— Как, вы сказали, вас зовут? — Голос его, утратив прежнюю резкость, стал мягким и нежным.

— А я вам и не говорила, — ответила я как можно равнодушнее. — Но раз уж вы спрашиваете, Эмили.

— Эмили — красивое имя, старомодное. Вы старомодны?

— Это зависит от того, что понимать под старомодным — чопорное викторианство или разгул Реставрации?

Он взял меня за руку.

Он пьян, повторяла я про себя, стараясь сохранять присутствие духа.

— Ренуаровская женщина, — сказал он.

— Это из тех толстух с виноградом? — спросила я.

— Нет, то Рубенс. Ренуаровские девушки — изящные голубоглазые блондинки с нежно-розовой кожей. Странно, — он бросил на меня разящий насмерть взгляд, — вы совсем не мой тип, а возбуждаете меня чертовски.

Опустив глаза, я, к своему ужасу, увидела, что мои пальцы переплелись с его, а мой единственный необкусанный ноготь вонзился в его ладонь.

Внезапно его пальцы коснулись моего кольца.

Я попыталась выдернуть руку, но он не отпускал ее, внимательно рассматривая кольцо.

— Кто вам его подарил? — спросил он.

— Седрик, — отвечала я. — Мой… жених. Ужасное слово, правда? — Я натужно хихикнула самым жалким образом.

— И кольцо ужасное, — сказал он.

— Оно очень дорогое, — вступилась я за Седрика.

— А почему ваш жених не с вами?

Я объяснила, что Седрик в Норфолке, устраивает свою политическую карьеру.

— Вы давно помолвлены?

— Почти полтора года.

Рори неприятно улыбнулся.

— И часто он вас любит?

Я попыталась принять оскорбленный вид, но у меня ничего не вышло.

— Его это вообще мало волнует, — пробормотала я.

Рори раскачивал пустую бутылку, держа ее двумя пальцами за горлышко.

— Стало быть, он к вам равнодушен?

— Мы с ним отлично ладим.

— С обожаемого предмета обычно глаз не спускают.

Мой взгляд невольно обратился к Тиффани, мирно спавшей, опустив голову на плечо блондинки.

— Я ее не слишком обожаю, — сказал он, проследив за моим взглядом.

— Она потрясающе выглядит, — искренне заметила я с завистью.

Он пожал плечами.

— Корпус от «Роллс-Ройса», а мозги от «Мини».

Я снова хихикнула. Внезапно он наклонился и поцеловал мое обнаженное плечо. Волна возбуждения прокатилась по мне. Еще минута, и мое платье, вместе со всеми булавками, просто воспламенится.

Я перевела дыхание.

— У меня дома есть бутылка виски, — сказала я.

— Так чего же мы ждем, пошли!

Глава 2

Мне было стыдно. Я сознавала, что ужасно виновата перед Седриком, но мне еще никогда в жизни не встречалось такое воплощенное искушение, как Рори Бэлнил. Как Оскар Уайльд, я могла устоять перед чем угодно, кроме искушения.

Мы брели по Кингз-роуд в поисках такси и очень позабавились, усаживаясь в ванны, выставленные у магазина сантехники. Потом мы проходили мимо художественного салона. Рори, хмурясь, приглядывался через стекло к выставленным полотнам.

— Ты только взгляни на эту дрянь, — сказал он. — Там бы, если бы не милость Господня, могли быть и мои картины, ведь я — величайший гений двадцатого столетия. Кстати, завтра в одиннадцать я встречаюсь с одним человеком насчет моих картин. Ты лучше сразу заведи будильник, как мы придем.

Какая самонадеянность, подумала я. Уж не думает ли он, что я так легко уступлю?

Рори увидел такси и остановил его. Всю дорогу мы целовались.

Боже, какое это было наслаждение! Я и миллионной доли такого не испытала за все время моего знакомства с Седриком. Вместе с оранжевыми цифрами на счетчике стремительно взлетала моя температура. У Рори было такое изумительное стройное тело. Быть может, потому, что он художник, да еще с примесью французской крови, в искусстве целоваться ему не было равных.

И все же какой-то настойчивый внутренний голос призывал меня остановиться. Я регрессировала со скоростью света, позволяя себе все, что я делана до встречи с Седриком: я слишком быстро уступала, слишком поддавалась и чувствовала себя, как и прежде, неприкаянной и несчастной. Я распрощаюсь с ним у подъезда, решила я твердо, а когда мы были уже у двери, я подумала: я только приглашу его выпить немного, как делают в таких случаях, а потом он уйдет.

Только мы вошли, я дала ему виски, а сама бросилась в ванную, вычистила зубы и вылила на себя полфлакона Мининых духов. Потом я бросилась в спальню и убрала с ночного столика детектив Жоржетты Хейер, заменив ее парой интеллектуальных французских романов, взятых с полки.

— Где ты научилась так наливать? — спросил он, когда я вошла в гостиную.

— Я одно время подрабатывала в баре.

— Это семикратная доза, — сказал он, залпом допивая виски.

— У меня сейчас все перед глазами в семикратном размере, — сказала я. — Я столько сегодня выпила, что вижу и семерых тебя. Великолепная семерка, надо сказать.

— Значит, можно приступать к оргии. Планы Энни в конце концов реализуются.

Я с покорным видом села на софу. Он сел рядом.

— Ну и как? Приступим? — Он не сводил с меня глаз, но и не шевелился.

Я судорожно придумывала, что бы сказать.

— Подожди, — сказал он. — Тебе что-то попало в волосы.

Я так никогда и не узнала, было ли там что-нибудь на самом деле. Но он сделал движение, как будто вынимал что-то, и, придвинувшись ближе ко мне, с неподвижным лицом поцеловал меня.

Ощутив укоры совести, я попыталась оттолкнуть его.

— Я пойду сварю кофе, — пробормотала я. — Ты же знаешь, я помолвлена с Седриком, ему бы это не понравилось.

— Замолчи, — сказал он мягко. Очень медленно он расстегнул все булавки, скреплявшие мое платье — сначала ту, что соединяла лиф и плечико, потом маленькую золоченую под замком «молнии» и, наконец, две, на которых держался мой лифчик без бретелек.

Обнаженная до пояса, я не могла двинуться с места.

— Ренуаровская девушка, точно! — сказал он негромко.

«Остановись, прекрати это!» — сказала я себе, но так и не шевельнулась.

Проснулась я уже утром. Я не закрыла как следует шторы, и солнце жгло мне глаза лазерным лучом. Но еще более жгучей была улыбка Седрика, смотревшего прямо на меня с фотографии. Умирая от жажды, я потянулась за стоявшим на столе стаканом, сделала глоток, и меня чуть не вырвало. В стакане было виски.

Осторожно шевельнув рукой, я чуть не взвизгнула, наткнувшись на чье-то тело. Это Седрик. Я застонала. Нет, Седрик в Норфолке, собирает под свои знамена правоверных. В моей постели лежал неверный. Откинув простыню, я осмотрела его и с первого же взгляда обнаружила, что безупречный вкус не изменяет мне и в состоянии опьянения. И в очередной раз убедилась в том, что соображения мне все-таки не хватает, иначе я не оказалась бы в постели с первым встречным.

С трудом припоминая события вчерашнего вечера, я взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Он должен встретиться с кем-то в одиннадцать по поводу картин. Я встала и умылась. Лицо у меня было в пятнах. Кое-как приведя его в порядок, я бросила в стакан с водой пригоршню зельтерских таблеток. Подождав, пока они растворились и осела пена, я выпила и вернулась в постель.

Мне кажется, Рори был все еще пьян, когда я разбудила его. Он встал, раздвинул шторы и достал сигарету.

— Что случилось вчера?

— О, Рори, — взвыла я, — разве ты ничего не помнишь?

— Я помню дождливое детство среди овец в Шотландии, как меня выгнали сначала из Хэрроу, а потом из Оксфорда. Я помню, как приехал в Лондон продать свои картины. А потом — провал в памяти. Помню только бесконечные попойки.

— Мы были у Энни Ричмонд.

— Так, так.

— Мы оба там порядочно выпили и приехали сюда.

— Так, так, так. — Он снова улегся в смятую постель. — А дальше что?

— Боже мой, неужели ты не помнишь?

— Ну и как, ничего получилось? — В его тоне не было ни малейшего смущения, одно любопытство.

— Ты был великолепен, и в этом-то весь и ужас! — Я зарылась лицом в подушку и разрыдалась.

Он гладил меня по голове, но я не успокаивалась.

— Я вообще не такая. Я не ловлю мужчин и не сплю с первым встречным. По крайней мере, не в последнее время. А тебе лучше поторопиться, у тебя с кем-то встреча в одиннадцать.

— Да, да. — Он медленно поднялся и начал одеваться. Я чувствовала себя совершенно несчастной, но попыталась обратить все в шутку.

— Не воображай, пожалуйста, что я получила огромное удовольствие от нашей встречи. Ничего подобного, — я презрительно фыркнула.

Он засмеялся. Когда он оделся и порезался, бреясь Нининой пластиковой бритвой, то вернулся в спальню.

— Запомни в точности, что случилось прошлой ночью. Когда я примусь за мемуары, мне понадобится твоя помощь.

Я застонала, натягивая себе на голову подушку.

— Пока, — сказал он.

Я испытала все муки ада, гадая, вернется он или нет. Я ругала себя за то, что имела глупость пойти к Энни, за то, что позволила Рори соблазнить себя. Но, хотя он и не помнил ничего, это было изумительное ощущение, после которого мне с Седриком просто делать будет нечего.

Трижды звонил телефон. Каждый раз спрашивали Нину и каждый раз звонившему доставалось за то, что он не Рори. В четыре часа, сообразив, что он не вернется, я встала, приняла ванну, проплакала час, а потом налила себе огромную порцию виски. Дурные привычки прививаются быстро. Скоро я начну походя жевать что-нибудь между едой.

В шесть часов в дверь позвонили. Успокойся, твердила я себе. Не теряй голову. Это же, конечно, молочник или кто-нибудь из Армии спасения.

Но это оказался Рори. Он пошатывался и был бледен до зелени.

— Меня только что вырвало, — сказал он.

Я засмеялась, стараясь скрыть свою радость.

— Заходи, — сказала я.

Он прямо направился за бутылкой.

— Можно мне еще выпить? Мое похмелье войдет в историю медицины. Родовые муки ничто по сравнению с ним.

Его трясло.

— На эти эксцессы есть причина, — продолжал он. — Но, к счастью, я сейчас не могу вспомнить, какая. Мне вообще-то не следовало возвращаться. У меня просто кончились деньги.

— Мне всегда хотелось взять мужчину на содержание, — сказала я.

— Дела еще не так плохи. В салоне мне повезло.

— Твои картины понравились?

Он кивнул.

— Весной мне обещают выставку.

— Но это замечательно. Ты прославишься.

— Не сомневаюсь. — Прищурившись в зеркало, он смахнул со лба темную прядь. — Мне очень скверно.

— Тебе нужно что-нибудь съесть.

— Ты прелесть. Жаль, что у меня нет матери, которая бы так со мной возилась.

На самом деле ему было очень плохо. Всю ночь и почти весь следующий день, с высокой температурой, в бреду и обливаясь потом, он цеплялся за меня, бормоча что-то нечленораздельное. Он дрожал, как вытащенный из воды щенок. К. вечеру в воскресенье, однако, ему стало лучше. Взяв со столика фотографию Седрика, он вдруг выбросил ее в окно.

— Не очень-то дружелюбный жест, — сказала я, прислушиваясь к звону разбитого стекла.

— Когда он возвращается?

— Завтра. Седрик мне очень помогает. Он не дает мне сбиться с пути. До встречи с ним я была довольно легкомысленна.

— Это потому, Эмили, что ты из тех, кто предпочитает давать, а не брать, и не в твоей натуре обижать людей. Ты спала со всеми ними потому, что ты не могла сказать «нет», а не потому, что хотела сказать «да».

— Нет, не всегда. Вообще-то их было не так уж много, во всяком случае, до двузначных цифр не дошло.

— Если бы я позвонил и пригласил тебя куда-нибудь, — продолжал он, не обращая внимания на мои слова, — ты бы согласилась, даже если бы я тебе не нравился, только чтобы не огорчать меня. А в последний момент ты бы послала мне телеграмму или попросила подружку позвонить и сказать, что ты что-то съела и отравилась.

— Почему ты так думаешь? — спросила я обиженно.

— Я знаю. — Он привлек меня в свои объятия.

— Но ты нездоров, — возразила я.

— Не настолько уж, — сказал он.

— Мне нравится спать с тобой, — сказал он через пару часов. — Давай поженимся.

Я ошеломленно на него уставилась.

— Пошли Седрику сейчас же телеграмму, — продолжал он. — Я не хочу, чтобы он стал нам помехой.

— Ты сказал, что хочешь на мне жениться? — прошептала я. — Ты не можешь этого хотеть. А как же все эти девушки, которых у тебя столько? Ты мог бы жениться на ком угодно. Почему на мне?

— Я в этом отношении со сдвигом. Я должен хоть раз все испробовать.

— Но где мы будем жить? — спросила я в полном смятении.

— В Шотландии. У меня там дом. В Шотландии я куда лучше, Лондон на меня ужасно действует — и я скоро должен получить наследство, так что голодать мы не будем.

— Но… но… — пыталась выговорить я, задыхаясь. Я хотела, чтобы он обнял меня и сказал, что любит до безумия, но в этот момент зазвонил телефон.

Рори снял трубку.

— Алло, кто это? А, Седрик. — В глазах у него появился злорадный блеск. — Мы незнакомы. Моя фамилия Бэлнил, Рори Бэлнил. Как прошел митинг? Вот и прекрасно. Вы заслуживаете некоторую компенсацию, потому что я очень сожалею, но Эмили только что дала согласие стать моей женой, так что в ваших услугах — вернее, в отсутствии таковых — она больше не нуждается.

— О нет, — слабо запротестовала я. — Бедный Седрик!

На другом конце провода я слышала его негодующие возгласы.

— Так что боюсь, на этот раз вы свой депозит потеряли, — сказал Рори и положил трубку.

— До чего же он теперь разозлится, — предположила я с некоторым трепетом.

Глава 3

Разозлился не только Седрик. Энни Ричмонд была вне себя.

— Ты не можешь выйти за Рори! Он никому еще не был верен дольше пяти минут. Он ужасно избалованный и абсолютно безнравственный. Он еще мальчишкой жульничал, когда мы вместе играли.