31

В общем Джорджия так устала, что у нее уже не было сил убивать Гая ножом, и они добрались до дома без скандала. Она только дала Благотворительности и Динсдейлу филе.

– Мне пора идти, Панда. Я обещал Джой и Перси помочь убраться. Об ужине не беспокойся. Я съем сандвичи в «Жемчужных воротах». Попозже надо еще на собрание комитета Лучше-Всех-Сохранившейся Деревни.

– Почему бы тебе не выставить Джулию на конкурс лучше-всех-сохранившейся любовницы? – завопила Джорджия. – Она могла бы победить даже Гермиону.

Джорджия плакала и плакала после большого Бакарди и, собрав чемодан, не знала, куда деться. Было так жарко, что пришлось надеть старенький хлопчатобумажный бикини, севший от утюжки. Затем она взяла сливу из фруктовой вазы и в рот положила косточку, выбросив мякоть. Все шло прахом. Бедная Джулия тоже выглядела несчастной. Джорджия поняла, что ее ненависть к ней прошла. А может быть, Мериголд, Гермиона и остальные леди Парадайза правы, и Гай на самом деле совсем не такой, как с ней. Почему Лизандер ее бросил? Потому что равнодушен. Она подпрыгнула от телефонного звонка. Это была Флора.

– Где ты?

– На Женевском озере... э... остановилась в молодежном общежитии. Здесь здорово.

– А где, черт побери, моя белая шелковая рубашка? Надо полагать, она уже треснула на спине какого-нибудь из твоих знакомых игроков в регби, и теперь ею протирается машина.

Последовала пауза.

– Посмотри в свободной комнате, – обиженно сказала Флора. – Ты ее там найдешь. Сходи и посмотри сейчас.

Наверху Джорджия нашла белую рубашку и, вспомнив, что именно в свободной комнате Гай прилаживал зеркало, когда спал с Джулией, вновь зарыдала. Когда она спустилась, Флора уже повесила трубку. Джорджия ужаснулась – ведь ее дочь может прыгнуть в Женевское озеро.

«Я поступила с ней по-скотски, – прозвучал внутренний голосок, – потому что ревную Лизандера». Ее тошнило, сердце учащенно билось, ей хотелось знать все, но она не отваживалась рыться в кабинете Гая. Джорджия немного выпила и может оставить бумаги чуть сдвинутыми.

Ненавидя себя, она пошла в комнату Флоры. Радио и магнитофон были выключены, пол завален вещами. На стене висел плакат с гориллой; под ним кто-то написал: «ФЛОРЕ СЕЙМУР НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ». Здесь же лежал дневник Флоры. У Джорджии тряслись руки, и она никак не могла вникнуть.

«13 августа: Читала французскую повесть (неплохую для серийной книги) о мужчине, который спит с отвратительной старухой, превращающейся в прекрасную принцессу. Я могу кое-что рассказать французам».

«Интересно, превратилась бы в принцессу я, переспав с Лизандером?» – подумала Джорджия.

«14 августа: Воскресенье». – «Ага, вот оно». – «Обед в «Валгалле». Были Лизандер, Ферди и больная Гермиона». Затем следовало много пустого о переходе Лизандера через озеро.

«Он великолепен, но уж слишком стар. Лизандер и Ферди очень милы и пригласили меня в «Магнит». Папочка был тоже очень добр и подвез. Мы славно поболтали. Позже занялись у нас в лесу сексом. Боюсь, что я влюбляюсь».

Издав стон, Джорджия перевернула страницу. «15 августа: X, позвонив, попросил прийти. Он подарил маленький вибратор в виде авторучки на прощанье, чтобы мне без него не было скучно, но я знаю, это нереально. В конце концов он улетает, чтобы потом опять вернуться».

Джорджия так оцепенела от ужаса, что не сразу услышала телефонный звонок. Всхлипывая от боли и отвращения, она спустилась в спальню и схватила трубку.

– Джорджия, это Лизандер. Я так виноват, что напился. Можно зайти?

– Пошел к черту! – завопила Джорджия.

– Знаю, я тебя подвел. Ферди только что на меня наорал. Давай помиримся.

– Ты не хочешь. Твой Джек испортил мне речь, затем ты выставил меня перед всеми дурой, да к тому же трахаешься с моей дочерью. Как ты смеешь? Можете оставить себе эти мерзкие деньги, но чтобы я не видела ни тебя, ни Ферди, и прекрати общаться с Флорой.

Нажав кнопку, она обежала дом, положив трубки всех аппаратов.

Ей не верилось, что всего лишь одиннадцать часов. На террасе ночной воздух был полон запахов. При лунном свете упакованные в блестящий материал тюки сена были похожи на гигантских слизняков, приближающихся, чтобы ее съесть.

Сидя неодетой на двуспальной кровати, Джорджия смотрела на рыжие волосы в большом зеркале над камином, ниспадающие на обнаженные плечи, и видела только Джулию. Приняв две таблетки снотворного, она рухнула спать.

На следующее утро она проснулась, чувствуя себя после снотворного спокойной и пребывая в эйфорическом настроении. Да и что значит хоть миллион любовниц? Ведь она перестанет отталкивать обнимающие руки Гая. Сегодня Джорджия решила быть, как Китти, никогда не презиравшая мужа.

– Давай займемся любовью на свежем воздухе. О, Панда, я по тебе соскучился, – сказал Гай, ведя ее в укромный уголок у озера, спрятавшийся среди ив и царапающейся желтой травы. Но как только он просунул руку между ее ног, сквозь ветви ивы проломился Динсдейл и помчался куда-то, словно услышал неуклюжую походку Мамаши Кураж.

Джорджия, которой было необходимо изжить отчаяние, вдруг обнаружила сексуальный зажим.

Она слишком напряглась, чтобы достичь оргазма, и начала плакать и умолять Гая войти в нее, но чуть не завопила от боли.

– Это было так сладко, дорогой, – пробормотала она, когда все закончилось, – я так тебе благодарна.

Но когда она вышла из ванной, Гай поцеловал ее в щеку и объявил, что уезжает в Оксфорд.

– Ты, Панда, все жалуешься, что не можешь работать, так я решил предоставить тебе целый день.

Несомненно, он встретится с Джулией в лесу Рикки Франс-Линча и скажет: «Так больше не может продолжаться. Джорджия просто ужасна».

Было нестерпимо жарко. Запах укропа, идущий от грядки, напомнил Джорджии об Уиллере, Лондоне и ее поклонниках. Изнуренное стадо коров, сопровождаемое пастухом Ларри, искало в долине пастбище. Отзвонили колокола церкви Всех Святых перед обновлением шпиля. Молодые лисички сидели на стерне, не двигаясь и ожидая, пока испуганные кролики или полевые мыши от жажды забудут об инстинкте выживания. «Как я, – подумала Джорджия, всхлипнув. – О, Господи, пожалуйста, помоги мне». И она упала на колени.

Господь приказал ей заняться работой. Она надела бикини, взяла рукопись, ручки и бисквиты для Динсдейла, который, ворча, вернулся, и вышла на террасу.

Зачесав назад волосы, чтобы загорал лоб, она приподняла бикини, намазала бледную грудь кремом и задумалась. Клеопатра всегда что-то выкрикивала Антонию, обаятельному, самовлюбленному, обожаемому слугами. Джорджия увидела на западе красное зарево под клубами дыма. Солому жгли, как некогда погребение Антония.

Джорджия, закрыв глаза, запела. Постепенно мелодия, мучавшая ее уже несколько дней, сформировалась, и быстро нашлись слова:

– «Мне б от любви ещехотъраз сгореть, пока настанет время умереть».

Она радостно начала писать, но на местах пятен от крема перо не оставляло следов. Пришлось взять свежий лист; так или иначе, но Джорджия должна спеть об обреченности их любви.

Она не знала, как долго писала, мелодия лилась вместе со словами, как речные потоки с гор после дождя. Она собиралась остановиться, находясь «еще в работе», и сделать кофе, но тут залаял Динсдейл, а через лужайку понеслись Джек и Мегги. Мегги тащила растрепанный ею конверт. Джорджия едва успела завязать и распушить волосы и натянуть на грудь бикини, как из-за угла появился Лизандер.

Надев темные очки Ферди, он нес бутылку шампанского и букет розовых и лиловых астр. Было непонятно, отчего его трясет – от волнения или с похмелья.

– Проваливай, – сказала Джорджия.

– Я должен просить прощения. Я Бог знает что натворил, будучи пьян, и Джек извиняется.

Он нагнулся поднять брошенный Мегги конверт.

– О, Иисусе, бедная моя головушка! Ничего никогда, кроме шампанского, не буду пить.

Протянув ей бутылку «Мюэ»( он бросил взгляд из-под бровей и разочаровался, не увидев оживления.

– Почему ты не на финальной игре в поло?

– Я отказался. Ты важнее, и у меня нет никаких отношений с Флорой.

– Я тебе не верю, – произнесла Джорджия, пытаясь забыть о жаре и возрасте, когда зашла речь о чести дочери.

– Она так и не возвращалась после четырех часов утра в прошлое воскресенье, и я общался с ней только по телефону.

Жаль, что нельзя было сходить прочитать дневник Флоры.

– Она вообще пробыла у нас только полчаса и выпила немножко, – говорил Лизандер. – И что самое ужасное, – возмущенно продолжил он, – ее совершенно не заинтересовал Артур, лежавший на боку и храпевший. Она только отряхнула руки от крошек «Твикса» и выпила банку «Фанты». Я был испуган.

«Это уж точно не путь к его сердцу», – оттаивая подумала Джорджия.

– И она постоянно смотрела на часы, – продолжал он. – Потом к нашей подъездной дорожке подъехал автомобиль, и она исчезла. Спроси у Ферди.

– Он всегда тебя прикроет.

– Ну нет. Он только что устроил мне очередную взбучку.

– И вы не догадываетесь, кто был в автомобиле?

– Нет, – солгал Лизандер. – А где же адский водитель?

– Уехал в Оксфорд на финальную встречу.

– Я тебе помешал? – Лизандер посмотрел на бумаги. – Ты должна много написать.

– У меня было удачное утро. – Джорджия вдруг почувствовала себя абсурдно счастливой. – Не хочешь перекусить?

– Думаю, что не удержу пищу. О, Джорджия, спасибо, что больше не злишься. Я чувствовал себя таким несчастным.

Он последовал за ней на кухню, прохладную и темную, как пещера.

– Я должна одеться, – сказала Джорджия, кладя цветы в раковину.

– Пожалуйста, не надо. Ты и так одета.

– Не хочешь цыпленка или морской форели? – открыла дверцу холодильника Джорджия.

– Ну если ты так голодна. Но я, честно, нет. Давай сначала посмотрим «Истэндерз».

– Ты должен приготовить для меня, – произнесла Джорджия, – так как победил в конкурсе шоколадных тортов.

Лизандер расхохотался, раскрыв покрасневшие глаза.

– Да я же разбил его. Не удивительно, что судьи так |и не смогли определить, из чего он. А Ферди еще злился, ;:когда я ел тесто ложкой, пока он его мешал. Сырое тесто гораздо вкуснее самих тортов.

– Как и женщины, – едко заметила Джорджия.

– Не все, – возразил Лизандер, протягивая ей бокал. Лежа в гостиной на темно-золотой софе, Джорджия жалела, что Гай срезал розы, закрывавшие вид из окна. Яркий солнечный свет, теперь проникавший в комнату, подчеркивал морщины.

Динсдейл проворно устроился рядом с ней и не желал пошевельнуться, так что Лизандеру пришлось растянуться на коврике у ног, как частенько делали дети. Он был похож на одного из приятелей Флоры по крикету – восхитительного, но вряд ли к чему пригодного.

Выпуск «Истэндерз» был захватывающим, и Джорджия так им увлеклась, что незаметно для себя стала поглаживать Лизандера по волосам.

– Я думала, это Динсдейл, – произнесла она испуганно.

– Если бы я им был, – сказал Лизандер, удерживая ее руку, – забирался бы к тебе в постель каждое утро. О, Джорджия, я же не сводил бинокль с «Ангельского отдыха» в ожидании ухода Гая. И подсматривал за тобой сегодня днем во время работы, ты великолепно выглядела. Я просто грежу тобой.

– Не будь смешным!

Джорджия ощетинилась, как кошка на собаку.

– Я действительно был готов поцеловать тебя в лесу тогда, во время матча. И я знаю, ты тоже обо мне думаешь.

– Вот уж нет.

– Да, ты тоже, иначе бы так не разозлилась из-за нас с Флорой.

Обняв за шею, он притянул ее к себе, пока не соприкоснулись их губы, а затем с такой страстью поцеловал что Джорджия почувствовала, как сваливается на него с дивана.

– Нет, мы не должны...

Они восхитительно переплелись руками и ногами, его язык скользнул ей в рот, и Джорджия уже боролась с желанием сбежать. Вдруг застежка лифчика расстегнулась, и на ней не осталось ничего, кроме голубых трусиков-бикини. Рыжие волосы рассыпались по золотистым плечам и по-девичьи округлым грудям.

– О, как они милы! Лизандер поцеловал соски:

– Ты прекрасна.

Положив ее на себя и откинув челку, он стал целовать лоб, веки, нос, а затем с восхищением опять в губы. Он гладил ее шею, подмышки и грудь ниже сосков, каждое чувствительное местечко, прежде чем скользнул под трусики к ягодицам, пока не почувствовал, что ее сердце бешено бьется и бедра подрагивают.

– Я думала, у тебя похмелье, – прошептала Джорджия.

– Господи, как я хочу тебя. Опытная женщина, это так здорово.

– Опытная в отпугивании мужчин, – печально сказала Джорджия. И почему она не делала упражнений для укрепления внутренних мышц?

– Тем не менее мы не можем, хотя бы потому, что рядом Динсдейл.

Смеясь, Лизандер положил ее на коврик. Выключив «Истэндерз», он снял темно-голубую рубашку, бросил ею в Динсдейла и повернул фотографию Гая к стене. И, скинув джинсы, встал на колени рядом с Джорджией, нежно снимая с нее трусики. Уткнувшись лицом в грудь, он пробормотал:

– Все думал, как же это произойдет. Я стану мостом к твоему счастью. Не плачь, обещаю быть таким нежным. I Ложись на меня, если пол слишком жесткий.

С Гаем последний раз это походило на муку, и, почувствовав великолепие члена Лизандера, Джорджия испугалась, что ему не войти в нее. Повернув партнершу так, что одно ее бедро оказалось между его ног, он скользнул внутрь пальцами и аккуратно стал поглаживать, вскоре у нее там запенилось.

– О-о-о-о-о, это божественно, – выдохнула Джорджия, когда он легко в нее вошел. – Мы просто созданы друг для друга. Господи, какой он у тебя изумительный.

Лизандер улыбался ей снизу.

– Вот это настоящий оплот, – прошептал он, а Джорджия так смеялась, что не кончила.

– Господи, это было волшебно. Лизандер наполнил бокалы шампанским.

– Извини, что кончил только я. Ферди всегда держит дистанцию, цитируя Шекспира или латинские стихи, а я ничего надолго не запоминаю. И не могу думать ни о чем, кроме тебя. О, Джорджия.

И Лизандер поцеловал ее так, что это стоило любого оргазма.

Когда он зажег сигареты, с софы донесся глубокий вздох. Джек, Мегти и Динсдейл смотрели из-под рубашки Лизандера с крайним неодобрением.

– Они выглядят как Джек Тинкер, Мильтон Шульман и Ирвинг Уордли после первого акта по-настоящему плохой пьесы, – проговорила Джорджия.

Нагнувшись для поцелуя к плоскому загорелому животу Лизандера, она медленно двинулась вверх, касаясь губами каждого ребра.

– Ты само желание, но у нас это должно быть в последний раз. Ты больше чем вдвое моложе. Это неприлично.

– Ну и что? Посмотри на Раннальдини и... – Лизандер чуть не сказал: Флору. – «Господи, надо быть осторожнее». – И... э... всех этих статисток, которых он лишает девственности.

– Если верить Гермионе, Раннальдини любую женщину полностью удовлетворяет.

Швырнув окурок в камин, Лизандер вскочил с коврика с высоко поднятым членом.

– Иди ко мне и удовлетвори меня, – сказал он, – на этот раз ты должна кончить.

Жизнь Джорджии изменилась. Чувствуя себя желанной, она пошла навстречу своей страсти и к ней вернулась уверенность. Выглядеть она стала потрясающе. Ее еще никогда так не привлекал секс. Она и не догадывалась о взаимосвязи чувств и жажды жизни.

Но Ферди был очень зол.

– Этого совсем не требуется, – кричал он на Лизандера. – Ты должен вернуть им очарование. Гай может так тебя отделать...

– Да наплевать, мне нравится трахаться с Джорджией.

– Она же развалина, – огрызнулся Ферди. – А ты похож на малиновку, готовую гнездиться в любом ржавом котелке.

Ферди сам был удивлен, что отреагировал на происшедшее как трус.

– И не говори так больше о Джорджии.

Гай же был не на шутку ошеломлен. В прошлом Джорджия выла волком и грозилась уйти. Теперь же она не отвечала на его звонки, уверяя, что увлечена работой.

Но он посмотрел, где она остановилась на нотном листе и в блокноте в понедельник. В пятницу не было никаких изменений.

– Ты слишком много времени проводишь с Лизандером Хоукли, – выговаривал он Джорджии, укутанной в этот жаркий день в шарф, скрывающий засосы.

– А ты – с Джулией Армстронг, – беспечно заявила Джорджия. – Зуб за зуб.

– Не обо мне речь. И это мальчишество – так пытаться мстить.

– Кто-то сказал, что ревность сладка, как пирожное. Гай предпринял еще одну попытку:

– Мы должны больше времени проводить вместе, Панда.

– Хорошо, – ответила Джорджия. – Давай займемся разводом.

32

Изнурительно жаркое лето изматывало, и люди надевали как можно меньше одежды. Джорджия и Лизандер проводили время в постели, а его присутствие в «Магните» заставляло мужей Парадайза ходить на цыпочках. В частности, Гай и Ларри начали заботливо звонить домой утром и вечером, сократили свои спортивные занятия по уик-эндам, а в пятницу возвращались домой пораньше и с букетами цветов. Драма Гая заключалась в нежелании британских железных дорог улучшать сервис.

И только Раннальдини неуклонно продолжал заниматься любовью с Флорой во всех столицах Европы. Гермиона и Сесилия, и неведающие о новой пассии, разделяли чувство одиночества с Наташей и стали требовательны, особенно по отношению к Китти, которая, по их мнению, могла бы сообщить им, когда Раннальдини захочет с ними увидеться.

Единственным утешением для жены, муж которой постоянно меняет любовниц, было то, что Китти поняла: Раннальдини увлечен Флорой больше, чем другими.

Выпуск фильма «Дон-Жуан» задержали до конца августа. Впрочем, его быстро прозвали «Динь-Дон Джио-ванни», поскольку другие персонажи вообще не звучали. Критики, расхвалив постановку, отметили, что дирижер фигурирует в кадрах чаще, чем сам Дон. Парадайз же эпатировало то, что Гермиона Гарфилд и экс-жена Раннальдини Сесилия появились на экране обнаженными. «Скорпион» тут же окрестил их Грин и Барфилд. По Парадайзу поползли пиратские слухи, что звуки, издаваемые Гермионой, исходят из заднего прохода.

Во время позднего просмотра фильма в «Жемчужных воротах» говорили непристойности, а в экран бросали кусочки масла. Гермиону в Парадайзе любили иначе, чем она полагала.

Прихватив копию фильма, показанную Джорджии, Лизандер теперь спустился в Парадайз к мисс Крикдейл. Получив в подарок огромную коробку шоколада, она простила Лизандеру выпитое им и даже стирала белье.

Был подходящий день для свадьбы. После ночного ливня отмытые до голубизны небеса куполом раскинулись над золотыми полями. Каждый стебелек и начавшая уже опадать листва блестели на солнце. Во фруктовых садах Парадайза, как смущенные невесты, краснели яблоки.

Лизандер собирался взять с собой только собак, но Артур так рвался на прогулку, а Тини устроила тарарам, оставшись одна, что пришлось идти всем вместе. Джек гордо вышагивал с привязанной к Артуру веревкой в зубах. Мегги, переросшая Джека раза в три, подпрыгивала, дразня Тини, но держась подальше от ее зубов и грозящих брыкнуть копыт.

Лизандер был счастлив. Одетый только в мокасины и поношенные шорты, он чувствовал лучи солнца на спине, золотившейся больше полей. Лизандер был влюблен. Теперь у него опять была мамочка, заботившаяся о нем, и прекрасная жизнь в Парадайзе. После того как он перепутал церковный праздник со свадебной пирушкой, рассердив жену священника, Мериголд и леди Числеден (всеми уважаемую), его популярность только выросла.

«В этом мире, где все кажется ненастоящим, я отыскал тебя», – пел Лизандер Артуру, мотавшему ушами и не реагировавшему на то, что хозяин фальшивит.

Проходя мимо поместья Боба и Гермионы, Лизандер обратил внимание на двух взмокших работников, водружавших на вершины столбов по сторонам ворот новые белые шары.

Он никого не замечал. Раздраженная тем, что компания Лизандера заняла всю дорогу, заставив ее жаться к краю, к нему приближалась очень высокая и тоненькая девушка. Она была бледна, бежевые волосы торчали, на хитроватом лице выделялись сердитые глаза. На ней было свободное коричневатое платье, совершенно не идущее к ее фигуре. Что-то показалось в ее облике знакомым. Лизандер слышал, как затихают шаги, но, когда повернулся, она уже совсем исчезла. Должно быть, прошла в Жасминовый коттедж, принадлежавший Гермионе, дорого сдававшей его на время каникул.

После чашечки кофе и бокала шерри с мисс Крикдейл он забрал постиранное и выпил еще бокальчик с мисс Парадайз-89 – официанткой в «Небесном сонме», припасшей остатки масляного пудинга для Артура. Заключив пари и приняв пинту цветочного в «Жемчужных воротах», Лизандер в прекрасном настроении направился к «Яблоне». Но поскольку Тини сожрала список покупок, он забыл, зачем пришел.

Побродив по магазину и набив корзинку копченым лососем, мороженым «Марс» и бутылкой «Мюэ» для угощения Джорджии, он наткнулся на Еву, владелицу магазина, низенькую, пухлую и жизнерадостную.

– Кто снял Жасминовый коттедж? – спросил Лизандер.

– Миссис Левицки вернулась, – сказала Ева, шмыгнув носом. – Она была замужем за Борисом, этим русским. И поначалу очень счастливо. У нее двое милых ребятишек и волосы росли до поясницы. А после муж ушел к другой женщине.

– А-а, Рэчел. Она играет на пианино?

– Да. Ей очень нравится, когда ее называют Рэчел Грант.

– Да ведь я же ее знаю, – изумился Лизандер. – Она была так прекрасна, что я при встрече забыл о важной беседе. Изменилась, черт возьми.

Лизандер прихватил еще «Педигри Пал», жевательной резинки и морковки для лошадей.

– Это, конечно, здорово выбило ее из колеи, – продолжила Ева, записывая покупки Лизандера. – Она примкнула к партии «зеленых» и теперь всегда об этом напоминает. Эти фрукты якобы недостаточно полезны. Но у нас не диетический магазин. Потом она сказала, что жидкости для стирки, зубная паста и шампуни вредны. – Ева еще больше распалялась. – Я желаю ей, чтобы у нее позеленели волосы, а затем и выпали. Она уже разогнала многих моих покупателей.

– Но чем ей заниматься в Парадайзе? – спросил Лизандер, беря еще «Сан» и «Спортивную жизнь».

– Вернулась, чтобы аккомпанировать Гермионе. Но получает за это гроши. Говорит, Жасминовый коттедж очень темный. Неудивительно, все окна заклеены призывами «спасать китов, белых носорогов и тропические леса». Лучше бы занялась собственным спасением, – добавила Ева, перекладывая покупки из корзинки в сумку.

– Я по дороге домой загляну поздороваться с ней, – сказал Лизандер.

Ева проводила его на улицу, вынеся еды собакам и по палочке «Твикса» Артуру и Тини.

– Ну а что ты думаешь о фильме нашей мадам? – полюбопытствовала она.

– Вообще-то я ничего не понимаю в опере. Никак не могу понять, как это так громко и долго поют, когда собираются умирать, а уж бедра у Гермионы шире, чем у Артура. Но о бедрах чего разговаривать, лучше их использовать. А вон и священник.

Путь домой был почти таким же долгим, но уже с большим количеством вина после заключения пари и сопровождался беседой с Мамашей Кураж. Она возвращалась из «Ангельского отдыха» с мокрым платьем под мышками, некогда принадлежавшим Гермионе, а ныне купленным в палатке «Почти новых вещей» за два с половиной фунта.

– Не спеши, Сенди, – остановила она Лизандера. – Джорджия играет и поет в своей башенке, как жаворонок. Ты, небось, еще и не соскучился. Привет, Джек, привет, Мегги. Да, я знаю Рэчел. Всегда немножко не в себе. Муж был славный малый. Что-то такое сочинял. Покупал себе вино. Люди говорят, по дороге из России не вылезал из нужника.

Возвращаясь, Лизандер вычитал в «Сан», что во Франции бушуют лесные пожары. Может, это заставит Флору прекратить работу в лопухах под крик: «Раннальдини, еще!» Он подумал о том, что скажут Джорджия и Флора, когда одна узнает, с кем спит другая. Лизандер еще раздумывал, заходить ли к Рэчел, когда дело решил Джек. Заметив полосатую кошку на дороге, он отпустил веревку Артура и бросился в погоню, сопровождаемый Мегги.

Лизандер догнал их, но кошка уже взобралась на древнее айвовое дерево, оставив внизу лающих собак около размахивающей метлой и вопящей Рэчел:

– Пошли вон, проклятые.

– Не убейте их, – попросил Лизандер. – Ко мне, идите к Артуру и Тини.

Он схватил Джека, в то время как Мегги, испуганная громкими голосами, а следовательно, какой-то опасностью, стала носиться по лужайке, заливаясь лаем.

– Вы что, хотите разбудить моих детей? Почему эти чертовы собаки не на поводке? Заберите их из моего сада.

– Я искренне извиняюсь.

Взяв под мышки Джека, подхватив веревки лошадей и кликнув Мегги, Лизандер пошел по тропинке за ворота.

– Послушайте, вы меня не помните? Лизандер Хоукли. Мы встретились в аптеке и пошли к вам домой, неплохо проведя время до возвращения мужа.

Рэчел, казалось, медленно и болезненно из кошмаров настоящего погружалась в ужасы прошлого.

– Борис меня бросил.

В отчаянии она начала обрывать желтые цветки роз.

– Я знаю. Мне очень жалко.

– А что вы здесь делаете?

– Живу в коттедже «Магнит». Так где же ваши дети?

– Их забрал один приятель, когда я получила приглашение от Гермионы. У нее на следующей неделе променад-концерт, и ей надо пробежать партитуру.

Рэчел похудела еще больше, чем Джорджия. На лице были морщины, в огромных глазах не было огня. «Господи, что делают мужчины с женщинами», – подумал Лизандер. Была пятница, и Лизандер отдыхал вечером, ведь Гай в этот день возвращался домой. А еще он запасся вином и услышал сам, как говорит:

– Не хотите зайти на ужин, после того как закончите работу?

– Нет, спасибо. Лицо ее омрачилось.

– Гермиона задержит меня на несколько часов. Уж она-то своего не упустит. А потом надо будет ехать за детьми.

– А, ну да, – с облегчением сказал Лизандер. – Тогда в другой раз.

Его кожа была гладкой и загорелой, наверное, как какие-нибудь красные деревья в тропических лесах, которые она пыталась спасать. Белые травы падали прямо на глаза. Он был неотразим.

– Носите рубашку, иначе получите рак кожи от солнца, – проворчала Рэчел. – Озоновый слой такой тонкий. Хотя вам на это наплевать.

Захлопнув входную дверь, Рэчел заплакала. Она почувствовала облегчение от иссушающего ее горя после этой встряски. Лизандер пробудил в ней множество воспоминаний. В тот давний вечер, когда их так грубо прервали, она было уверилась, что Борис ее любит.

Брак обещал многое, после того как Борис не мог опомниться от ее стройной обнаженной спины с пышными ниспадающими волосами на исполнении Третьего фортепьянного концерта Бетховена в Москве. И любовь была такая, что казалось, ей ничто не повредит. Какое-то время они сияли на музыкальном небосклоне, как созвездие Близнецов: красивый юный дирижер быстро зацепился за лондонский «Мет» и, следовательно, ослепительная жена-пианистка.

Вырвавшись из оков коммунизма, Борис, уже имевший наклонности к красному вину, мясу и пышным женщинам, попал в ловушки капитализма: быстрые машины, одежда от дизайнеров, музыкальная и электронная аппаратура – все было неплохо, пока они оба работали.

Но с появлением детей возникли и трудности. Поскольку мать Рэчел продолжала работать, ей самой пришлось остаться с детьми дома, что перекрыло поступление денег.

Рэчел начала возмущаться отсутствием возможности заниматься своей карьерой. Потолкавшись в парке среди «зеленых», читающих «Гардиан» феминисток, она прониклась их губительными идеями, начала готовить вегетарианскую пищу и запретила Борису дома пить и курить. Решив вернуться к работе, она согласилась на турне по Америке, полагая, что мужу будет полезно остаться дома и присмотреть за двумя малышами. Он поймет, как ей все достается.

Но Борис, заскучав в семье и устав от стремления Рэчел к правде, которое многие называют бестактностью, вдруг почувствовал отчаянную тоску по теплу и партнерству.

И, вернувшись из Америки, Рэчел обнаружила, что у мужа роман с меццо Хлоей, красивой, стройной и счастливой оттого, что может говорить Борису, как он неблагополучен.

Почувствовав, что бросить Хлою не способен и слишком прямодушен в отличие от Гая, Раннальдини и Ларри, чтобы удерживать двух женщин, он наконец решил пожертвовать браком. Растерявшая все связи с музыкальным миром Рэчел не могла получить работу. А пара давних концертов, на которых она исполняла композиции – Бориса и с которых зрители уходили в перерывах, никак не способствовали ее карьере. Гермиона, как и ученики Рэчел, платила ей гроши, и она озлобилась из-за неспособности Бориса делать более или менее стабильные выплаты. Вечера пришлось проводить за переписыванием циркулярных писем, полных гнева и адресованных премьер-министрам зарубежных стран, в которых указывалось, что они должны сделать для охраны окружающей среды. И редкие ответы только уверили ее в правильности избранного пути.

После копченого лосося, «Мюэ», мороженого «Марс» и вечера любви в «Магните» – в «Ангельский отдых» ждали Гая и Флору, неожиданно все-таки приехавшую, – Лизандера разбудил телефонный звонок. Это была Рэчел, негодующая из-за того, что Гермиона отказала ей в работе, сославшись на кризис, но попросившаяся вместе с детьми на ужин. Лизандер, которому на самом деле очень хотелось спать после всех возлияний, все же сказал: