То, что ковчег был найден, произвело неодинаковое впечатление на наших путников. Лишь только пирога причалила к просвету между ветвями, служившему входом, как Непоседа перескочил через борт и минуту спустя весело, но несколько язвительно беседовал с Джудит, видимо позабыв обо всем на свете. Совсем иначе вел себя Зверобой. Он медленно и осторожно вошел в ковчег и внимательно, с любопытством рассматривал его устройство. Правда, в его взгляде, брошенном на Джудит, мелькнуло восхищение ее ослепительной и своеобразной красотой, но даже красота девушки ни на секунду не ослабила его интереса к жилищу Хаттеров. Шаг за шагом обследовал он это оригинальное сооружение, ощупывая скрепы и соединения, знакомясь со средствами обороны и вообще не пропустив ни одной мелочи, которая имеет значение для человека, постоянно имеющего дело с подобными предметами. Не оставил он без внимания и маскировку. Он изучил ее во всех подробностях и время от времени что-то бормотал себе под нос. Так как пограничные обычаи очень просты и допускают большую свободу, он осмотрел каюты и, открыв дверь, прошел на другой конец баржи. Здесь он застал вторую сестру, сидевшую под лиственным навесом и занятую каким-то незамысловатым рукоделием.

Зверобой опустил на пол свой карабин и, опершись обеими руками на дуло, стал смотреть на девушку с таким интересом, какого не могла пробудить в нем даже необычайная красота ее сестры. Он заключил из слов Непоседы, что у Хетти разума меньше, чем обычно приходится на долю человека, а воспитание среди индейцев научило его особенно мягко обращаться с теми, кто обижен судьбой. К тому же внешность Хетти Хаттер не могла бы оттолкнуть того, в ком ее положение вызывало участие. Ее отнюдь нельзя было назвать слабоумной в полном смысле этого слова. Она лишь потеряла присущие большинству нормальных людей хитрость и способность к притворству, но зато сохранила простодушие и любовь к правде. Те немногие наблюдатели, которые имели случай видеть эту девушку, часто замечали, что ее понятия о справедливости были почти инстинктивны, а отвращение ко всему дурному составляло отличительную черту ее характера, как бы окружая ее атмосферой чистейшей нравственности. Особенность эта нередко встречается у людей, которые слывут умалишенными.

Наружность у Хетти была привлекательная; она казалась смягченной и более скромной копией своей сестры.

Внешнего блеска, свойственного Джудит, у нее не было, однако спокойное, тихое выражение ее кроткого лица подкупало каждого, кто ее видел; и лишь очень немногие, поглядев на эту девушку, не проникались к ней глубоким сочувствием. Лицо Хетти было лишено живых красок; невинное воображение не порождало у нее в мозгу мыслей, от которых могли бы зарумяниться ее щеки; добродетель была настолько свойственна ей, что, казалось, превратила кроткую девушку в существо, стоящее выше обыкновенных людских слабостей. Природа и образ жизни сделали Хетти наивным, бесхитростным созданием, а провидение защитило ее от порока.

— Вы Хетти Хаттер? — сказал Зверобой, как бы безотчетно обращаясь с этим вопросом к самому себе и таким ласковым тоном, что, несомненно, должен был завоевать доверие девушки. — Гарри Непоседа рассказывал мне о вас, и я знаю, что вы совсем дитя.

— Да, я Хетти Хаттер, — ответила девушка низким приятным голосом. — Я — Хетти, сестра Джудит Хаттер и младшая дочь Томаса Хаттера.

— В таком случае, я знаю вашу историю. Гарри Непоседа много говорил мне о вас Вы большей частью живете на озере, Хетти?

— Да. Мать моя умерла, отец ставит капканы, а мы с Джудит сидим дома.

А как вас зовут?

— Легче задать этот вопрос, чем ответить на него. Я еще молод, но у меня уже было больше имен, чем у некоторых величайших вождей в Америке. — Но ведь вы не отказываетесь от своего имени, прежде чем не заслужите честно другое?

— Надеюсь, что нет, девушка. Мои прозвища приходят ко мне сами собой, и я думаю, что то, которым окрестили меня нынче, удержится недолго, — ведь делавары редко дают человеку постоянную кличку, прежде чем представится случай показать себя в совете или на тропе войны. Мой черед еще не настал. Во-первых, я не родился краснокожим и не имею права участвовать в их советах и в то же время слишком ничтожен, чтобы моего мнения спрашивали знатные люди моего цвета кожи. Во-вторых, война еще только началась — первая за всю мою жизнь, и еще ни один враг не проникал настолько далеко в Колонию, чтобы его могла достать рука даже подлиннее моей.

— Назовите мне ваши имена, — подхватила Хетти, простодушно глядя на него, — и, быть может, я скажу вам, что вы за человек.

— Не отрицаю, это возможно, хотя и не всегда удается. Люди часто заблуждаются, когда судят о своих ближних, и дают им имена, которых те ничуть не заслуживают. Вы можете убедиться в этом, если вспомните имена мингов, которые на их языке означают то же самое, что делаварские имена, — по крайней мере, так мне говорили, потому что сам я мало знаю об этом племени, — но, судя по слухам, никто не может назвать мингов честными, справедливыми людьми. Поэтому я не придаю большого значения именам.

— Скажите мне все ваши имена, — серьезно повторила девушка, ибо ум ее был слишком прост, чтобы отделять вещи от их названий, и именам она придавала большое значение. — Я хочу знать, что следует о вас думать.

— Ладно, не спорю. Вы узнаете все мои имена. Прежде всего я христианин и прирожденный белый, подобно вам, и родители дали мне имя, которое переходит от отца к сыну, как часть наследства. Отца моего звали Бампо, и меня, разумеется, назвали так, а при крещении дали имя Натаниэль, или Натти, как чаше всего и называют меня…

— Да, да, Натти и Хетти! — быстро прервала его девушка и, снова улыбнувшись, подняла глаза над рукоделием. — Вы Натти, а я Хетти, хотя вы Бампо, а я Хаттер. Бампо звучит не так красиво, как Хаттер, не правда ли?

— Ну, это дело вкуса. Я согласен, что Бампо звучит не очень громко, и все же многие люди прожили свою жизнь с этим именем. Я, однако, носил его не очень долго: делавары скоро заметили, или, быть может, им только показалось, что я не умею лгать, и они прозвали меня для начала Правдивый Язык…

— Это хорошее имя, — прервала его Хетти задумчиво и с глубокой убежденностью. — А вы мне говорите, что имена ничего не значат!

— Этого я не говорю, потому что, пожалуй, заслужил это прозвище, и лгать мне труднее, чем другим. Немного спустя делавары увидели, что я скор на ноги, и прозвали меня Голубем; ведь вы знаете, у голубя быстрые крылья и летает он всегда по прямой линии.

— Какое красивое имя! — воскликнула Хетти. — Голуби — милые птички.

— Большинство существ, созданных богом, хороши по-своему, добрая девушка, хотя люди часто уродуют их и заставляют изменять свою природу и внешность. После того как я некоторое время служил гонцом, меня начали брать на охоту, решив, что я проворнее нахожу дичь, чем большинство моих сверстников. Тогда прозвали меня Вислоухим, потому что, как они говорили, у меня собачье чутье.

— Это не так красиво, — ответила Хетти. — Надеюсь, вы недолго носили это имя?

— Пока не разбогател настолько, что купил себе карабин, — возразил собеседник с какой-то гордостью, которая вдруг проглянула сквозь его обычно спокойные и сдержанные манеры. — Тогда увидели, что я могу обзавестись вигвамом, промышлять охотой. Вскоре я получил имя Зверобой и ношу его до сих пор, хотя иные и считают, что больше доблести в том, чтобы добыть скальп ближнего, чем рога оленя.

— Ну, Зверобой, я не из их числа, — ответила Хетти просто. — Джудит любит солдат, и красные мундиры, и пышные султаны, но мне все это не по душе. Она говорит, что офицеры-люди знатные, веселые и любезные, а я дрожу, глядя на них, ведь все ремесло их заключается в том, чтобы убивать своих ближних. Ваше занятие мне больше нравится, и у вас очень хорошее последнее имя, оно гораздо приятнее, чем Натти Бампо.

— Так думать очень естественно для девушки, подобной вам, Хетти, и ничего другого я не ожидал. Говорят, ваша сестра красива, замечательно красива, а красота всегда ищет поклонения.

— Неужели вы никогда не видели Джудит? — спросила девушка с внезапной серьезностью. — Если нет, ступайте сейчас же и посмотрите на нее. Даже Гарри Непоседа не так хорош собой.

Одно мгновение Зверобой глядел на девушку с некоторой досадой. Ее бледное лицо немного зарумянилось, а глаза обычно такие кроткие и ясные, заблестели, выдавая какое-то тайное душевное движение.

— Ах, Гарри Непоседа! — пробормотал он про себя, направляясь через каюту на противоположный конец судна. — Вот что значит приглядная внешность и хорошо подвешенный язык. Легко видеть, куда склоняется сердце этого бедного создания, как бы там ни обстояли дела с — твоей Джудит. Тут любезничанье Непоседы, кокетство его возлюбленной, размышления Зверобоя и кроткие мечтания Хетти были прерваны появлением пироги, в которой владелец ковчега проплыл сквозь узкий проход между кустами, служившими его жилищу чем-то вроде бруствера. Видимо, Хаттер, или Плавучий Том, как его запросто называли охотники, знакомые с его привычками, узнал пирогу Непоседы, потому что он нисколько не удивился, увидев молодого человека на своей барже. Старик приветствовал его не только радушно, но с явным удовольствием, к которому примешивалось легкое сожаление о том, что он не появился на несколько дней раньше.

— Я ждал тебя еще на прошлой неделе, — сказал Хаттер не то ворчливо, не то приветливо, — и очень сердился, что ты не показываешься. Здесь проходил гонец, предупреждавший трапперов и охотников, что у Колонии опять вышли неприятности с Канадой. И я чувствовал себя довольно неуютно в этих горах с тремя скальпами на моем попечении и только с одной парой рук, чтобы защищать их.

— Оно и понятно, — ответил Марч. — Так и надлежит чувствовать родителю. Будь у меня две такие дочки, как Джудит и Хетти, я бы, конечно, сказал то же самое, хоть меня и вовсе не огорчает, когда ближайший сосед живет в пятидесяти милях.

— Однако ты предпочел странствовать по этим дебрям не в одиночку, зная, быть может, что канадские дикари шныряют поблизости, — возразил Хаттер, бросая недоверчивый и в то же время пытливый взгляд на Зверобоя. — Ну так что ж! Говорят, даже плохой товарищ помогает скоротать дорогу. А этого юношу я считаю недурным спутником. Это Зверобой, старый Том, охотник, знаменитый среди делаваров, но христианин по рождению и воспитанию, подобно нам с тобой. Этому парню далеко до совершенства, но попадаются люди похуже его в тех местах, откуда он явился, да, вероятно, и здесь он встретит кое-кого не лучше его. Если нам придется защищать наши капканы и наши владения, парень будет кормить всех нас: он мастак по части дичины.

— Добро пожаловать, молодой человек, — пробурчал Том, протягивая юноше жесткую, костлявую руку в знак своего искреннего расположения. — В такие времена всякий белый человек-друг, и я рассчитываю на вашу поддержку. Дети иногда заставляют сжиматься даже каменное сердце, и дочки тревожат меня больше, чем все мои капканы, шкуры и права на эту страну. — Это совершенно естественно! — воскликнул Непоседа. — Да, Зверобой, мы с тобой еще не знаем такого по собственному опыту, но все-таки я считаю это естественным. Будь у нас дочери, весьма вероятно мы разделяли бы те же чувства, и я уважаю человека, который их испытывает. Что касается Джудит, старик, то я уже записался к ней в солдаты, а Зверобой поможет тебе караулить Хетти.

— Очень вам благодарна, мастер Марч, — возразила красавица своим звучным низким голосом. Произношение у нее было совершенно правильное и доказывало, что она получила лучшее воспитание, чем можно было ожидать, судя по внешнему виду и образу жизни ее отца. — Очень вам благодарна, но Джудит Хаттер хватит мужества и опыта, чтобы рассчитывать скорее на себя, чем на таких красивых ветрогонов, как вы. Если нам придется столкнуться с дикарями, то уж лучше вам сойти с моим отцом на берег, чем прятаться в хижине под предлогом защиты нас, женщин, и…

— Ах, девушка, девушка, — перебил отец, — придержи язык и выслушай слово правды! Дикари бродят где-то по берегу озера. Кто знает, может быть, они уже совсем близко и нам придется скоро о них услышать.

— Если это верно, мастер Хаттер, — сказал Непоседа, переменившись в лице, хотя и не обнаруживая малодушного страха, — если это верно, твой ковчег занимает чрезвычайно неудачную позицию. Маскировка могла ввести в заблуждение меня и Зверобоя, но вряд ли она обманет чистокровного индейца, отправившего на охоту за скальпами.

— Совершенно согласен с тобой, Непоседа, и от всего сердца желал бы, чтобы мы находились теперь где угодно, но только не в этом узком извилистом протоке. Правда, сейчас он скрывает нас, но непременно погубит, если только нас обнаружат. Дикари близко, и нам трудно выбраться из реки, не рискуя быть подстреленными, как дичь у водопоя.

— Но уверены ли вы, мастер Хаттер, что краснокожие, которых вы боитесь, действительно пришли сюда из Канады? — спросил Зверобой почтительно, но серьезно. — Видели вы хотя бы одного из них? Можете ли вы описать их окраску?

— Я нашел следы индейцев по соседству, но не видел ни одного из них. Осматривая свои капканы, я проплыл вниз по протоку милю или около того, как вдруг заметил свежий след, пересекавший край болота и направлявшийся к северу. Какой-то человек проходил здесь меньше чем час назад, и я по размерам сразу узнал отпечаток индейской ступни, даже прежде чем нашел изорванный мокасин, брошенный его хозяином. Я даже видел, где остановился индеец, чтобы сплести себе новый мокасин: его было всего в нескольких ярдах от того места, где он бросил старый.

— Это не похоже на краснокожего, идущего по тропе войны, — возразил Зверобой, покачивая головой. — Во всяком случае, опытный воин сжег, закопал или утопил бы в реке такую улику. Очень возможно, что вы натолкнулись на след мирного индейца. Но на сердце у меня станет гораздо легче, если вы опишете или покажете мне этот мокасин. Я сам пришел сюда, чтобы повидаться с молодым индейским вождем, и он должен был пройти приблизительно в том же направлении, о каком вы говорили. Быть может, это был его след.

— Гарри Непоседа, надеюсь, ты хорошо знаешь этого молодого человека, который назначает свидание дикарям в такой части страны, где он никогда раньше не бывал? — спросил Хаттер тоном, достаточно ясно свидетельствовавшим об истинном смысле вопроса: грубые люди редко стесняются высказывать свои чувства. — Предательство — индейская повадка, а белые, долго живущие среди индейских племен, быстро перенимают их обычаи и приемы.

— Верно, верно, старый Том, но это не относится к Зверобою, потому что он парень честный, даже если бы у него и не было других достоинств. Я отвечаю за его порядочность, старый Том, хоть не могу поручиться за его храбрость в битве.

— Хотелось бы мне знать, чего ради он сюда приплелся?

— На это легко ответить, мастер Хаттер, — сказал молодой охотник со спокойствием человека, у которого совесть совершенно чиста. — Да и вы, я думаю, вправе спросить об этом. Отец двух таких дочек, который живет на озере, имеет такое же право допрашивать посторонних, как Колония имеет право требовать у французов объяснений, для чего они выставили столько новых полков на границе. Нет, нет, я не отрицаю вашего права знать, почему незнакомый человек явился в ваши места в такое тревожное время.

— Если вы так думаете, друг, расскажите мне вашу историю, не тратя лишних слов.

— Как я уже сказал, это легко сделать, и я все честно расскажу вам. Я еще молод и до сих пор никогда не ходил по тропе войны. Но лишь только к делаварам пришла весть, что им скоро пришлют вампум и томагавк, они поручили мне отправиться к людям моего цвета кожи и получить самые точные сведения о том, как обстоят дела. Так я и сделал. Вернувшись и отдав отчет вождям, я встретил на Скохари королевского офицера, который вез деньги для раздачи дружественным племенам, живущим далее к западу. Чингачгук, молодой вождь, который еще не сразил ни одного врага, тоже решил, что представляется подходящий случай выйти впервые на тропу войны. И один старый делавар посоветовал нам назначить друг другу свидание подле утеса, вблизи истока этого озера. Не скрою, есть у Чингачгука еще и другая цель, но это его тайна, а не моя. И так как она не касается никого из присутствующих, то я больше ничего не скажу…

— Эта тайна касается молодой женщины, — быстро перебила его Джудит и тут же сама рассмеялась над своей несдержанностью и даже немного покраснела, оттого что ей прежде, чем другим, пришла в голову подобная мысль. — Если это дело не связано ни с войной, ни с охотой, то здесь должна быть замешана любовь.

— Тот, кто молод, красив и часто слышит о любви, сразу готов предположить, будто всюду скрываются сердечные чувства, но я ничего не скажу по этому поводу.

Чингачгук должен встретиться со мной завтра вечером, за час до заката, подле утеса, а потом мы пойдем дальше своей дорогой, не трогая никого, кроме врагов короля, которых мы по закону считаем и нашими собственными врагами. Издавна зная Непоседу, который ставил капканы в наших местах, и встретив его на Скохари, когда он собирался идти сюда, я сговорился совершить путешествие вместе с ним. Не столько из страха перед мингами, сколько для того, чтобы иметь доброю товарища и, как он говорит, скоротать вместе длинную дорогу.

— И вы думаете, что след, который я видел, может быть оставлен вашим другом? — спросил Хаттер.

— По-моему, да. Может быть, я заблуждаюсь, а может, и нет. Если бы я поглядел на мокасин, то сразу бы вам сказал, сплетен ли он на делаварский образец.

— Ну так вот он, — сказала проворная Джудит, которая уже успела сбегать за ним в отцовскую пирогу. — Скажите, кого он сулит нам — друга или врага? Я считаю вас честным человеком и верю вам, что бы ни воображал мой отец.

— Ты, Джудит, всегда находишь друзей там, где я подозреваю врагов, — проворчал Том. — Но говорите, молодой человек, что вы думаете об этом мокасине.

— Это не делаварская работа, — ответил Зверобой, внимательно разглядывая изношенный и пришедший в негодность мокасин. — Я еще слишком неопытен и не показал себя на тропе войны, чтобы говорить уверенно, но мне кажется, что мокасин этот сплетен на севере и попал сюда из Страны Великих Озер note 26 .

— Если это так, то здесь нельзя оставаться ни минуты, — сказал Хаттер, выглядывая из лиственного прикрытия, как будто он уже ожидал увидать, врагов на другом берегу узкого и извилистого протока. — До ночи осталось не больше часа, а в темноте невозможно двигаться без шума, и он непременно выдаст нас. Слышали вы эхо от выстрела в горах полчаса назад? — Да, старик, — ответил Непоседа, только теперь сообразивший, какую оплошность он допустил. — Я слышал выстрел, потому что ведь это я спустил курок.

— А я боялся, что стреляют французские индейцы. Все равно — это могло заставить их насторожиться и навести на наш след. Ты худо сделал, выпалив без толку в военное время.

— Я и сам так начинаю думать, дядя Том. Однако если человек даже в безлюдной глуши не смеет выстрелить из страха, что враг услышит его, то на кой черт носить при себе карабин!

Хаттер еще долго совещался с обоими гостями, пока собеседники окончательно не уяснили себе создавшегося положения. Старик растолковал им, как трудно будет вывести в темноте ковчег из такого узкого и быстрого протока, не произведя шума, который неминуемо достигнет индейских ушей. Кто бы ни были пришельцы, бродящие по соседству, они, во всяком случае, станут держаться возможно ближе к озеру или к реке. Берега реки во многих местах заболочены: к тому же она извилиста и так заросла кустами, что по ней при дневном свете можно передвигаться, не подвергаясь ни малейшей опасности быть обнаруженными. Поэтому ушей следует остерегаться гораздо больше, чем глаз, особенно пока судно будет находиться в коротком, и прикрытом лиственным сводом участке протока.

— Место это очень удобно, чтобы расставлять капканы, да и укрыто оно от любопытных глаз гораздо лучше, чем озеро. И все же я никогда не забираюсь сюда, не приняв предварительно всех мер, чтобы выбраться обратно, — продолжал старый чудак. — А выбираться отсюда гораздо легче, подтягивая судно на канате, чем отталкиваясь веслом. Якорь лежит в открытом озере, у начала протока, а здесь вы видите канат, за который можно тянуть. Но без вашей помощи, с одной только парой рук, было бы довольно тяжело протащить такую баржу вверх по течению. К счастью, Джуди орудует веслом не хуже меня, и когда мы не боимся неприятеля, то выбраться из реки бывает не слишком трудно.

— А что мы выиграем, мастер Хаттер, переменив позицию? — серьезно спросил Зверобой. — Здесь мы хорошо укрыты и, засев в каюте, можем упорно обороняться.

Сам я никогда не участвовал в боях и знаю о них только понаслышке, но мне кажется, что мы могли бы одолеть двадцать мингов под защитой таких укреплений.

— Эх, эх! Никогда не участвовали в боях и знаете о них только понаслышке! Это сразу заметно, молодой человек. Видели вы когда-нибудь озеро пошире этого, прежде чем явились сюда с Непоседой?

— Не могу сказать, чтобы видел, — скромно ответил Зверобой. — В мои годы надо учиться, и я вовсе не желаю возвышать голос в совете, пока не наберусь достаточно опыта.

— Хорошо. В таком случае я объясню вам все невыгоды этой позиции и все преимущества боя на открытом озере. Здесь, видите ли, дикари будут направлять свод выстрелы прямо в цель, и надо полагать, что несколько пуль все же попадут в щели между бревнами. Нам же придется стрелять наугад в лесную чащу. Кроме того, пока я здесь, дикари могут захватить и разграбить замок, и тогда пропадет все мое имущество. А когда мы выйдем на озеро, на нас могут напасть только в лодках или на плотах, и там мы можем заслонить замок ковчегом. Понятно ли все это, юноша?

— Да, это звучит разумно, и я не стану с вами спорить.

— Ладно, старый Том! — крикнул Непоседа. — Если надо убираться отсюда, то, чем скорее мы это сделаем, тем раньше узнаем, суждено ли нам воспользоваться сегодня нашими собственными волосами в качестве ночных колпаков.

Предложение это было настолько благоразумно, что никто не подумал возражать против него. После краткого предварительного совещания трое мужчин поспешили сдвинуть ковчег с места.

Причалы были отданы в один миг, и тяжелая махина медленно выплыла из-под прикрытия. Лишь только она освободилась от помехи, которую представляли собой ветви, сила течения почти вплотную прибила ее к западному берегу.

У всех невольно сжалось сердце, когда ковчег, ломая ветви, начал пробираться сквозь кусты и деревья: никто не знал, когда и где может появиться тайный лютый враг. Сумрачный свет, все еще струившийся через нависший лиственный покров и пролагавший себе дорогу сквозь узкий, похожий на ленту просвет над рекой, усиливал ощущение опасности: предметы видны, но очертания их расплывались. Солнце еще не закатилось, но прямые лучи его уже не проникали в долину; вечерние тени начали сгущаться, и лесной сумрак становился еще более жутким и унылым.

Однако мужчины все время вытягивали канат, и ковчег медленно и безостановочно двигался вперед. У баржи было очень широкое днище, поэтому она неглубоко сидела в воде и плыла довольно легко.

Опыт подсказал Хаттеру еще одну меру предосторожности, устранявшую препятствия, которые иначе неизбежно поджидали бы их у каждого изгиба реки. Когда ковчег спускался вниз по течению, Хаттер погрузил в воду на самой середине протока тяжелые камни, привязанные к канату. Благодаря этому образовалась цепь якорей: каждый из них удерживался на месте при помощи предыдущего. Не будь этих якорей, ковчег неминуемо цеплялся бы за берега; теперь же он плыл, легко и обходя их.

Пользуясь всеми выгодами этой уловки и подгоняемые боязнью встретиться с индейцами, Плавучий Том и оба его товарища тянули ковчег вверх по течению с такой быстротой, какую только допустила прочность каната. На каждом повороте протока со дна поднимали камень, после чего курс баржи изменялся и она направлялась к следующему камню. Иногда Хаттер тихим, приглушенным голосом побуждал друзей напрячь все свои силы, иногда. Предостерегал их от излишнего усердия, которое в данном случае могло быть опасным.

Несмотря на то что мужчины привыкли к лесам, угрюмый характер густо заросшей и затененной реки усиливал томившее их беспокойство. И когда наконец ковчег достиг первого поворота Саскуиханны, и глазу открылась широкая гладь озера, все испытали чувство облегчения, в котором, быть может, не хотели признаться. Со дна подняли последний камень; канат уже тянулся прямо к якорю, заброшенному, как объяснил Хаттер, в том месте, где начиналось течение.

— Слава богу! — воскликнул Непоседа. — Наконец-то показался дневной свет, и мы скоро сможем увидеть наших врагов, если нам суждено иметь с ними дело!

— Ну, этого еще нельзя сказать, — проворчал Хаттер. — На берегу, у самого истока, осталось одно местечко, где может притаиться целая шайка. Самая опасная минута настанет тогда, когда, миновав эти деревья, мы выйдем на открытое место: тогда враги останутся под прикрытием, а мы будем на виду… Джудит, моя девочка, брось весло и спрячься в каюту вместе с Хетти, и, пожалуйста, не высовывайтесь из окошка. Те, с кем, может быть, придется нам встретиться, вряд ли станут любоваться вашей красотой… А теперь, Непоседа, давай-ка тоже войдем внутрь и будем тянуть канат из-за двери; что, по крайней мере, избавит нас от всяких неожиданностей… Друг Зверобой, здесь течение гораздо слабее и канат лежит совершенно прямо, поэтому будет гораздо лучше, если вы станете переходить от окошка к окошку и следить за тем, что делается снаружи. Но помните: прячьте голову, если только вам дорога жизнь. Как знать, когда и где мы услышим о наших соседях.

Зверобой повиновался, не испытывая страха. Он был сильно возбужден, оттого что попал в совершенно новое для него положение. Впервые в жизни он находился поблизости от врага или, во всяком случае, имел все основания предполагать это. Когда он занял место у окошка, ковчег проходил через самую узкую часть протока, откуда началась река в собственном смысле этого слова и где деревья переплетались наверху, прикрывая проток зеленым сводом.

Ковчег уже оставлял за собой последнюю извилину этого лиственного коридора, когда Зверобой, высмотрев все, что можно было увидеть на восточном берегу реки, прошел через каюту, чтобы взглянуть на западный берег через другое окошко. Он появился у этого наблюдательного пункта как нельзя более вовремя: не успел он приложить глаз к щели, как увидел зрелище, способное, несомненно, напугать такого молодого и неопытного часового. Над водой, образуя дугу, свисало молодое деревце; когда-то оно тянулось к свету, а потом было придавлено тяжестью снега — случай нередкий в американских лесах. И вот на это дерево уже взбиралось человек шесть индейцев, а другие стояли внизу, готовясь последовать за первыми, лишь только освободится место Индейцы, очевидно, намеревались, перебравшись по стволу, соскочить на крышу ковчега, когда судно будет проплывать под ними. Это не представляло большой трудности, так как по склоненному дереву передвигаться были легко. Ветви служили достаточно прочной опорой рукам, а прыгнуть с такой высоты ничего не стоило. Зверобой увидел эту кучку краснокожих в ту минуту, когда они только что вышли из леса и начали карабкаться по стволу. Давнее знакомство с индейскими обычаями подсказало охотнику, что пришельцы в полной боевой раскраске и принадлежат к враждебному племени.

— Тяни, Непоседа, — закричал он, — тяни изо всех сил, если любишь Джудит Хаттер! Тяни, малый, тяни!

Молодой охотник знал, что обращается к человеку, обладающему исполинской мощью. Призыв прозвучал грозно и предостерегающе. Хаттер и Марч, поняв все его значение, в самый опасный момент изо всей мочи налегли на канат. Ковчег пошел вдвое быстрее и наконец выскользнул из-под лесного свода, словно сознавая нависшую над ним беду.

Заметив, что они обнаружены, индейцы издали громкий боевой клич и сломя голову начали прыгать с дерева, стараясь попасть на кровлю ковчега. На дерево уже успели взобраться шесть человек, и они один за другим пытали свое счастье. Но все падали в воду — кто ближе, а кто дальше, в зависимости от того, раньше или позже оказались они на дереве.

Лишь вождь, занимавший наиболее опасный пост впереди всех, прыгнул раньше других и упал на баржу как раз возле кормы. Однако он был так оглушен, что минуту стоял согнувшись, не соображая, что с ним происходит. В это мгновение Джудит, с разгоревшимися щеками и еще более красивая, чем всегда, выскочила из каюты и, собрав все свои силы, одним толчком сбросила индейца за борт, головой прямо в реку. Едва успела она совершить этот решительный поступок, как в ней пробудилась слабая женщина. Она наклонилась над кормой, желая узнать, что стало с упавшим, и выражение ее глаз смягчилось. Лицо девушки зарумянилось от стыда и удивления перед собственной смелостью, и она рассмеялась своим обычным приятным смехом. Все это было делом секунды. Потом рука Зверобоя обхватила ее за талию и увлекла обратно в каюту. Отступление произошло вовремя. Едва они очутились под прикрытием, как весь лес огласился воплями и пули застучали по бревнам.

Тем временем ковчег продолжал продвигаться вперед: после этого небольшого происшествия ему уже не грозила опасность. Как только погасла первая вспышка гнева, дикари прекратили стрельбу, поняв, что лишь зря тратят заряды. Хаттер вытащил из воды последний якорь. Течение здесь было тихое, и судно продолжало медленно плыть вперед, пока не очутилось в открытом озере, хотя настолько близко от берега, что пули представляли еще некоторую угрозу. Хаттер и Марч под прикрытием бревенчатых стен налегли на весла и вскоре отвели ковчег настолько далеко, что враги потеряли желание снова напасть на них.