— Не вижу, каким образом это может случиться, мистер Ньюкем, если только вы не рассчитываете, что французы отнимут у нас эту колонию, что весьма невероятно!

— Я не думал о французах. Но разве гуроны не завладели в данный момент всей этой землей, кроме форта? Надеюсь, против этого спорить нельзя?! Если же мы прогоним их и вновь овладеем этой землей и нашими участками, то это будет, так сказать, вновь отвоеванная земля, а завоевание дает право завоевателю на завоеванную территорию, так сказано в законах!

Эту речь Язон клонил к тому, чтобы утвердить свои права собственности на мельницу и участок, арендованный им у мистера Мордаунта. Это было задумано Язоном для того, чтобы лишить Мордаунта его собственности и присвоить этот мельничный участок себе.

Однако мне не удалось ничего возразить ему на это, так как явился мистер Мордаунт и стал разъяснять нам план зашиты нашей цитадели. Как и следовало ожидать, индейцы прибегли к единственно возможному, при отсутствии артиллерии, плану атаки: они готовились поджечь ограду и ворваться в дом и с этой целью в продолжение всей ночи собирали горючий материал и сваливали его у самой деревянной ограды почти на всем ее протяжении.

Работа эта велась очень остроумно. Один из наиболее ловких, смелых и проворных индейцев подбирался к самой стене вплотную и, присев там на корточки так, чтобы быть совершенно недоступным глазу неприятеля, принимал поданные ему на длинном шесте корзины с горючим материалом — сосновыми шишками, валежником и тому подобным — и раскладывал их под стеной. Для большей успешности работы товарищи поджигателя выстроились в два ряда, один ряд внизу, на ровном месте, другой — на скалах, на которых был построен форт, а остальные доставляли материал из леса, насадив корзины на шесты, затем передавали их следующей группе, а те в свою очередь — главному поджигателю. Таким образом, все стояли на своих местах, не теряя времени на ходьбу или беготню взад и вперед, — и работа шла бесперебойно, как бы с помощью механизма.

Эту ловкую махинацию открыл Сускезус; часовые же ее проглядели. Зная нрав индейцев, а в особенности зная Мускеруска, он был уверен, что ночь не пройдет у них в бездействии. Самым слабо защищенным местом цитадели была, несомненно, сторона, обращенная к скале, где имелась лишь невысокая деревянная стена да еще естественная защита, то есть скала, которая, однако, не могла считаться неприступной. Поэтому Сускезус нисколько не сомневался, что нападение будет произведено именно с этой стороны. Стоя здесь настороже, он заметил подготовку гуронов к поджогу, но, зная поспешность и нетерпеливость бледнолицых, не сказал об этом никому ни слова, пока гуроны не закончили почти всей работы. Если бы им помешали в самом начале, они измыслили бы что-нибудь другое, быть может, такое, что труднее было бы заметить и что ускользнуло бы от внимания осажденных; теперь же, предоставив им тратить свои силы на эту работу, Сускезус мог всегда успеть предупредить Мордаунта о намерении гуронов и в последний момент помешать осуществлению их плана.

Сейчас предстояло решить, как нам поступить: попытаться ли застрелить смельчака-поджигателя и затем сделать вылазку, чтобы уничтожить его работу, или же дать ему поджечь и затем только показаться неприятелю?

В стене накануне была проделана маленькая бойница, через которую можно было видеть груду материала для поджога, и я побежал к этой бойнице посмотреть, что происходило за стеной. Бойница находилась на уровне второго этажа дома, и хотя ночь была темная, но груды хвороста и шишек, сложенные у самой стены под бойницей можно было различить, так же как и фигуру индейца, который в тот момент, когда я выглянул из бойницы, присев на корточки, старательно поджигал еловые шишки. Гурт был возле меня, и мы оба с напряженным вниманием следили за гуроном; у нас под рукой был достаточный запас воды, чтобы при желании залить огонь, прежде чем он успеет охватить слишком большое пространство.

Так как мы смотрели сверху, то не могли разглядеть лица поджигателя, но когда он поднял голову и взглянул вверх, следя за пламенем, мы оба признали в нем свирепого Мускеруска, пленника Джепа. Гурт не выдержал и, высунув дуло своего карабина в бойницу, выстрелил по нему, даже не дав себе труда хорошенько прицелиться. Этот выстрел стал как бы сигналом, от которого все разом пришло в волнение. Мускеруск в первый момент был как бы ошеломлен этим выстрелом, но затем, издав свой боевой клич, как лань, большими прыжками кинулся из-под стены к своим. Одновременно с этим как из-под земли выросли сотни темнокожих воинов, огласивших воздух пронзительным криком; они бегали, скакали, прыгали так, что от них рябило в глазах, и казалось, что их тут сотни и тысячи, но вместе с тем они как будто не намеревались атаковать нас, а только метались как угорелые во все стороны, бегали во всех направлениях, приплясывали и кривлялись с невероятным, чисто обезьяньим проворством и ужимками, время от времени стреляя наугад и, очевидно, выжидая, когда пламя сделает свое дело.

Герман Мордаунт сохранял удивительное спокойствие, женщины также вели себя геройски: ни криков, ни жалоб, ни отчаяния, ни даже проявления страха; некоторые из жен колонистов даже вооружились карабинами и совершенно бесстрашно готовились постоять за себя и за своих детей.

Прошло около четверти часа со времени выстрела Гурта. Огонь стал разгораться, и наши запоздалые . усилия затушить его не привели ни к чему. Но это нас не особенно огорчало, так как пламя освещало всю равнину и скалы, а, следовательно, от нас не ускользнуло малейшее движение неприятеля, тогда как нас за стеной не было видно; к тому же с равнины стрелять по нам не было никакой возможности; обстреливать же дом не имело смысла, так как толстые бревенчатые стены его были со всех сторон глухие, а двор, где мы, защитники цитадели, собрались, был со всех сторон защищен домом.

Таково было положение, когда горничная Аннеке, разыскав меня в толпе, передала, что ее госпожа просит меня прийти к ней хотя бы всего только на одну минутку, если я могу покинуть свой пост. Так как мне не было поручено никакого поста, то я легко мог отлучиться на несколько минут. Гурт осведомился, не было ли такого же приглашения и для него, но даже и в этот критический момент Мэри Уаллас осталась верна себе и, по-видимому, не желала выказать бедному Гурту ни малейшего предпочтения перед другими. Аннеке ожидала меня в той самой маленькой гостиной, где мы вчера объяснились с ней; она была одна и бледна как полотно.

— Корни, — сказала она, — я послала за вами, так как почувствовала потребность сказать вам несколько слов, быть может, в последний раз!

— Не тревожьтесь, дорогая моя! Вы преувеличиваете опасность! Гурт, Дирк и я видели минуты много хуже этих!

Аннеке склонила голову ко мне на грудь и тихо плакала, но вскоре подняла голову и, глядя мне прямо в глаза с любовью и доверием, сказала:

— Корни, моему отцу уже все известно! Вы, конечно, знали, что он желал видеть своим зятем мистера Бельстрода, но вместе с тем он сейчас только сказал мне, что никогда не желал идти в этом деле против моего желания или противиться моей склонности, и добавил, что мой выбор в то же время и его выбор; он поручил мне передать это вам от его имени. Одному Богу известно, свидимся ли мы, дорогой друг, но, во всяком случае, я думала, что для вас будет утешительно знать, что отныне мы одна семья!

— Наши родители не имеют других детей, кроме нас, Аннеке, и я верю, что они будут разделять наше счастье!

— Да, я часто с радостью думала о том, что теперь у меня будет мать, ваша мать!

— И мать, нежно любящая вас, как я это не раз слышал из ее собственных уст!

— Благодарю, Корни, за эти слова; они для меня очень отрадны! Но теперь вам пора вернуться к вашим друзьям! Идите, я буду молить за вас Бога!

— Иду, но еще одно слово, одно слово о бедном Гурте; вы не поверите, как он был огорчен, что только меня одного призвали в такой момент, а о нем даже не подумали!

— Что же делать?! Мэри Уаллас строго держится приличий, и ничто на свете не заставит ее отступить от однажды принятых ею правил!

— Да, но в характере Гурта столько благородства, и он любит так искренне, так нежно и так глубоко, что Мэри Уаллас своею строгостью заставляет его жестоко страдать!

— Как же быть?! Быть может, уже близок момент, когда она изменит свое поведение; но надо помнить, что Мэри — круглая сирота, и потому она должна быть особенно осторожна в своих решениях.

На одно мгновение я заключил Аннеке в свои объятия, а затем побежал во двор, где находились все остальные мужчины. В тот момент, когда я добежал до ворот, страшный вой за стеной возвестил всем нам о начале нападения со стороны гуронов: этот неистовый вой был их военным кличем. Тотчас же был открыт беглый огонь, на который наши отвечали сквозь щели частокола, стреляя из-за этого прикрытия по бегущим по равнине индейцам. Герман Мордаунт сообщил мне, что значительный отряд гуронов засел под скалой и что Гурт с Дирком, Джепом и четырьмя поселенцами и нашими двумя индейцами вызвались выбить врага из этого прикрытия.

Костер под стеной был подожжен в том месте, где кончалась скала, под северо-восточным углом дома, так что две стороны цитадели были освещены, а две другие тонули во мраке. Ворота выходили на запад, поэтому обойти дом с юго-западной стороны было не особенно трудно, и добраться до скалы с этой стороны также было возможно; отсюда можно было произвести залп по индейцам, засевшим непосредственно под самым частоколом, чтобы, воспользовавшись удобным моментом, взобраться на него, так как в этом месте он был значительно ниже.

— А кто охраняет ворота? — спросил я.

— Мистер Ворден и мистер Ньюкем; оба они хорошо вооружены. Мистер Ворден, несмотря на свой сан и возраст, выказывает много мужества и решимости! — добавил Герман Мордаунт.

Видя, что мое присутствие во дворе бесполезно, я поспешил к воротам; меня беспокоила и затея Гурта, и разгоравшийся кругом огонь. Попросив их пропустить меня, я, пользуясь темнотой ночи, хотел посмотреть, не грозит ли огонь нашей ограде. По счастью, только что прошел грозовой ливень, и столбы частокола были до того мокры, что их трудно было поджечь. Пробравшись по ограде до северо-западного угла дома, я увидел груды горящего валежника. Яркий свет, исходивший от этого пламенеющего костра, до того слепил находящихся на равнине, что под его прикрытием я мог пробираться незаметно. Рассеянные повсюду выкорчеванные обгорелые пни, казалось, плясали под дрожащим светом костра, падавшим на них, и я несколько раз принимал эти вывороченные пни за неприятелей. Наконец я добрался до того места, откуда моим глазам представилось настоящее пожарище: не только валежник и сучья были объяты пламенем, но огонь успел уже охватить на весьма значительном протяжении первый ряд столбов частокола. Две минуты спустя я вернулся во двор и просил Язона передать Герману Мордаунту, что нельзя терять ни минуты и необходимо во что бы то ни стало скорее тушить огонь.

В той стороне, где должен был находиться Гурт, не было слышно ни малейшего звука. Эта тишина тревожила меня; то тут, то там слышались одинокие выстрелы, но все больше в другой стороне. Я решил сделать еще одну вылазку и добраться до юго-западного угла цитадели, и на этот раз меня никто не потревожил. Весь южный фасад здания тонул во мраке, только верхнюю часть крутых скал озарял слабый луч света. Сколько я ни вглядывался, нигде не было ни малейших признаков моих друзей, и я начал уже опасаться, не попал ли мой отважный альбаниец в какую-нибудь западню. Вдруг я почувствовал, что кто-то слегка коснулся моего локтя; я оглянулся и увидел индейца в полном боевом убранстве и татуировке; я уже схватился за нож, но он удержал мою руку, проговорив:

— Он не прав! У него голова слишком молодая, сердце хорошее, рука тоже хорошая, дух смелый, но голова дурная… Там слишком много огня, светло, здесь темно, здесь лучше!

Я сразу узнал голос онондаго и понял, что он говорил о плане Гурта, который избрал позицию, по мнению Сускезуса, неудобную.

Гурт дошел до самого края скалы, где он и его товарищи оказались на свету, озаренные пламенем пожара, и где их нельзя было не увидеть. Однако я его не видел, пока Сускезус не указал мне.

Действительно. Гурт со своим отрядом взобрался на маленький выступ скалы, где позиция у него была превосходная и откуда он легко мог стрелять в тех, кто попытался бы пойти на приступ. Но отсюда было далеко до места, где бы он, в случае надобности, мог укрыться. У меня не было времени ни присоединиться к нему, ни предупредить его об опасности; и он, и товарищи его стояли совсем на виду, и силуэты их ясно вырисовывались на фоне зарева. Все они готовили оружие, собираясь произвести залп. Впереди всех стоял Гурт, почти вися над пропастью; позади него — Дирк и Джеп, а за ними Прыгун и четверо колонистов. Еще минута, и все они разом выстрелили в притаившихся под скалой индейцев. С минуту царила тишина, затем раздался залп из-за обгорелых пней на равнине. Тогда те из наших, которые были ближе к воротам, кинулись на них; но я видел, как упали двое из поселенцев и Прыгун, а Гурт, Дирк, Джеп и двое других исчезли; воздух же огласился столь диким ревом и воем, что мне трудно было поверить, что эти звуки исходили из человеческих уст.

Вскоре все кругом покрылось индейцами, словно тучей саранчи. В это же время сверху через ограду лили воду, заливая огонь, и вдруг в один момент кругом воцарилась темнота. Не случись этого, вероятно, никто из бывших на скале не вернулся бы во двор, и хотя по ним все время продолжали стрелять, но теперь уже просто наугад: завязалась свалка, и среди воя и крика дикарей явственно слышался властный и низкий голос Гурта, ободрявшего своих товарищей. Стоя под прикрытием стены, мы с Сускезусом выстрелили по гуронам, очутившимся ближе других к Гурту, но этого было мало: их было более сотни. Стоять в стороне и смотреть, как неприятель подавляет своей численностью наших товарищей, было свыше моих сил, — и мы с Сускезусом набросились на неприятельский арьергард. Те приняли это нападение за вылазку и расступились на мгновение настолько, что Дирк и двое поселенцев пробились и присоединились к нам. Тогда мы стали отступать шаг за шагом, продолжая отстреливаться. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы нам на выручку не пришел Герман Мордаунт со значительным отрядом наших. Мы дали общий залп, и враги рассеялись, точно провалились сквозь землю, а мы все вместе добежали до ворот, и они закрылись за нами.

За это время все кругом совершенно изменилось. Огонь был потушен и всюду царил полнейший мрак. Шум, крик и вой совершенно затихли; везде было тихо, как в могиле. Даже наши раненые не издавали ни стона, ни жалобы; теперь нечего было более опасаться нового нападения врагов, так как бледная линия на горизонте предвещала близость восхода, а индейцы никогда не нападают при дневном свете.

Теперь Герман Мордаунт принялся подсчитывать наши потери и урон неприятеля, стараясь выяснить наше положение. С этой целью стали искать Гурта, но оказалось, что его нигде не было; его никто не видел; точно так же исчез и Джеп. Тем временем уже почти совсем рассвело. Мы не знали, какая участь постигла Гурта и моего несчастного негра, и потому вышли за ворота и стали обыскивать все места, где бы они могли укрыться и дождаться дня; затем мы вышли на равнину искать тела убитых товарищей. Уже ни одного трупа гуронов не оставалось на поле сражения; наши же лежали у подножия скалы: оба поселенца и Прыгун; все трое были скальпированы. Но Гурта и Джепа нигде не было видно.