Проснулся я от зычного голоса американского гида, вопившего по-шведски:

– Дорогие леди и джентльмены! Мы с вами прибыли в столицу Соединенных Штатов Америки – Вашингтон. Здесь мы пробудем два дня. Однако прежде чем мы поедем в отель, я хотела бы на пять минут задержаться у самого сердца Америки – у Белого дома, резиденции всех Президентов Соединенных Штатов, начиная с Джорджа Вашингтона, именем которого и назван этот город. Впереди у нас «Маунт Верной» – загородное поместье Вашингтона, Арлингтонское кладбище с пантеоном Джону Кеннеди, прогулки вокруг Капитолия, музей Аэронавтики (бедненький Тимурчик!..), посещение Джорджтауна – старого Вашингтона и Линкольн-мемориал, и многое другое… А пока оставим наш автобус… Вещи можно не брать. Не забудьте фотоаппараты и видеокамеры. Дамам рекомендую набросить на плечи теплые куртки…

«А конгресс где?! Едрёна вошь!!! Мне конгресс нужен!.. Я только ради конгресса и ехал сюда, черт бы вас всех побрал!.. – возмутился я. – Даешь конгресс, мать вашу в душу!!!»

Возмутился я так сильно, так мощно взъярился, что шведская группа стала вдруг странно переглядываться и полубессознательно чуть ли не в один голос заквакала:

– А конгресс?! Почему нет конгресса?.. Хотим конгресс!

Наверное, выброс моей возмущенной энергии был настолько силен, что я вздрючил сразу же чуть ли не половину группы поразительно тихих и спокойных пожилых шведов!

Вот уж никогда не думал, что обладаю еще и массовым гипнотическим воздействием!.. Знал ведь, что – НЕЗАУРЯДЕН, но что до такой степени?!

– И конгресс, разумеется, тоже!.. – поспешила ответить гид.

Кевин Стивенс запер все двери автобуса и пошел размяться вместе с группой. Я, естественно, помчался за ним.

Как всегда, после долгого сна мне дико хотелось писать и жрать! С первой потребностью я справился довольно легко – обоссал какой-то кустик по дороге, пока наша шведская группа дисциплинированно стояла перед красным светофором.

Облегчившись, я огляделся. Бог мой, как этот город похож на наш! Ни тебе небоскребов, ни столпотворения людей и машин, и дома все такие красивые, так напоминающие центр Ленинграда, что просто сердце сжалось!..

И улицы такие широкие. А через улицу вдруг живая Белка с Бельчатами идет! И все автомобили остановились – пропускали Белку. А эта стерва идет себе и ухом не ведет. А за ней – четверо Бельчат.

Хотел я их было пугнуть, а потом пожалел. Спрятался за ноги Кевина, чтобы они меня не увидели и не обгадились бы сами со страху. Раз Белка может со своим потомством ходить вот так по городу, переполненному всякими опасностями для маленьких Существ, значит, это – прекрасный город! И правильно, что Президенты именно здесь живут. Здесь-то поспокойнее, чем в Нью-Йорке. А в спокойствии всегда лучше думается. И добрее.

На другой стороне улицы меня чуть с ног не сбил невероятной силы сосисочный дух! Шел он от небольшой тележки, на ней сосиски и жарились. Жарил их длинный черный парень в белой и грязной куртке, запихивал в длинную булочку, поливал чем-то красным или чем-то желтым и продавал. Около него стояли еще трое черных парней – все в коже, черных очках, золото повсюду и изо всех мест торчит – по нескольку цепей на шеях, кольца на всех пальцах у каждого, в ноздрях, в ушах, в губах – повсюду кольца!..

Жрут, гады, эти сосиски, чавкают, звякают своим золотом и треплются с продавцом. А тот тоже, видать, из их компахи – одна половина выкрашена в желтый цвет, другая – в сиреневый.

Все четверо были так увлечены трепотней и жареными сосисками, да еще и что-то алкогольное, судя по запаху, хлебали из бумажных пакетов… То есть не из пакетов, конечно, а из бутылок, спрятанных в пакеты.

Вот, кстати, моя первая претензия к Америке!

Ну какого хрена нужно прятать бутылку с алкоголем в бумажный пакет? А то не понятно, что он делает?! Ну что за вонючее ханжество? Из «горла», как говорят у нас, видишь ли, нельзя, а запихни бутылку в пакет, и будь здоров – лакай хоть до усрачки.

По-моему, это их слабая сторона.

Так вот, эти черненькие ребятишки так самозабвенно «задвигались» из пакетов и жрали сосиски, что я совершенно беспрепятственно и даже не особенно таясь слямзил из картонной коробки, стоявшей под тележкой, еще не жареную, но уже готовую к употреблению огромную сосисищу! Они все четверо даже не рюхнулись…

И побежал за Кевином Стивенсом. Тот посмотрел на меня, на сосиску, осторожно оглянулся и негромко сказал:

– М-да… Если я поначалу немного волновался – как ты тут будешь один целых десять дней, то теперь понял, что делал это напрасно. Ты – паренек самостоятельный.

Тут мы наконец подошли к ограде Белого дома. Я схавал полсосиски и огляделся.

Мамочки мои!.. Картинка маслом, как говорил Шура. Вся ограда облеплена зеваками!.. В сторонке от спокойных, как слоны, полицейских в касках ходит какая-то шобла по кругу – человек пятнадцать, что-то орут дурными голосами и вздымают над головами плакаты. Демонстрируют, протестуют. Протестуют, наверное, против незначительной хреновины, так как ни полиция, ни зеваки внимания на них не обращают…

Тут же мужичишко в цилиндре и длиннополом лапсердаке продавал Библию для военнослужащих. Это мне Кевин сказал.

Несколько человек хиппового вида приковали себя наручниками к ограде и мирно переговаривались с полицией, время от времени стреляя у прохожих сигареты. Тоже чем-то возмущались. Но настолько мирно и незлобно, что все это было похоже на какую-то клоунаду…

Неподалеку раскинула палатку остроносая бабешка – тощая, лет пятидесяти, маленькая, с очень настырным выражением лица. Стоял плакат – что-то против атомной бомбы. Это я из разговоров наших шведов понял. Вокруг бабешки – куча пластиковых мешков для мусора, набитых ее имуществом. Дело у нее было поставлено на широкую ногу: сначала спрашивала, откуда группа, и когда ей отвечали откуда, она раздавала листовки на языке той страны, откуда эта группа прибыла. Все было так деловито, что жалеть тетку не было сил. Хотя она провела здесь уже около пяти тысяч дней и ночей! Однако если бы спросили меня, я ответил бы, что она тут гораздо больше пяти тысяч ночей. Сужу просто по запаху…

Она охотно фотографировалась и с удовольствием давала объяснения. А я слушал и жрал свою сосиску. И поглядывал туда, куда смотрели все – за ограду Белого дома. Словно ждали, что вот-вот оттуда выйдет сам Президент, помашет всем лапой и скажет: «Привет, ребята! Заходите, чего стоять за оградой?..»

И вдруг я совершенно неожиданно для себя увидел пегого, черно-белого Кота-дворнягу, который там за оградой прогуливался по бортику большого фонтана, украшенного ярко-красными цветами. Этот фонтан был расположен как раз посередине лужайки – между оградой и входом в Белый дом.

А уже в следующую секунду с омерзительным истерическим, захлебывающимся лаем из рук неподалеку стоящей от нас пожилой дамы с поводков срываются два таких Собачьих шибздона среднего веса, перескакивают, сволочи, сквозь ограду и с двух сторон мчатся на этого черно-белого дурачка, который знай себе прогуливается по бортику бассейна и пытается лапкой, видите ли, выловить из воды какой-то там листочек. А в голову ему даже и прийти не может, что кто-то на него собирается напасть или вообще причинить какие-то неприятности… Мудило грешный…

Что делает в таких случаях нормальный русский Кот, жрущий скоммунизденную сосиску в центре главного города Соединенных Штатов Америки – Вашингтона, округ Дикстрид-Колумбия?

Естественно, хватает остаток сосиски, мгновенно перепрыгивает невысокий каменный барьер, из которого торчат прутья ограды, оставляет недоеденную сосиску в мягкой, пушистой и ухоженной траве президентской лужайки и с криком на чисто Животном «Держись, браток!!!» мчится к черно-белому дурачку на помощь!..

Не знаю, как у них здесь, в Америке, а у нас на пустыре в Питере это совершенно нормальная реакция. Хотя за последнее время очень многое изменилось…

Но «дурачок» оказывается совсем не таким уж дурачком, а вполне приличным Котярой. Ни на секунду не задумавшись, он тут же вступает в бой с первым Собачьим шибздоном и довольно уверенно несколько раз врезает ему по харе когтями.

Я беру на себя второго – он потяжелее, бежал не так быстро, как первый, и всего в два раза больше меня. И пока он не доскакал до Черно-Белого Кота, я как раз успеваю вцепиться в него. Потому как замечаю, что, несмотря на личную храбрость Черно-Белого, приходится ему довольно туго – явно сказывается недостаток опыта уличных драк и столкновений со всякими говнюками типа этих двух «отмороженных» Псов.

Но это я вижу одним краем глаза во время располосовывания когтями рожи «своего» Собака, а вторым краем, наверное, даже другого глаза, вижу, как к нам бегут какие-то мужики в пиджаках и галстуках. Двое с пистолетами, а третий с какой-то чуть ли не пушкой в руках!..

Но тут, волею драки, мы с Черно-Белым оказываемся совсем рядом, становимся спина к спине и начинаем всеми нашими Котовыми способами пиздить двух гнусных Собаков!..

Один мужик другому орет:

– Стреляй, Ларри! Стреляй!..

– Ты что?! – орет второй. – Сбрендил?! Ты что, не понимаешь, в КОГО я могу попасть?

А мы с Черно-Белым мудохаем этих двух болванов-Псов изо всех сил, но если честно признаться, то и нам перепадает – будьте-нате!..

Кровищи от этих Псов, да и от нас – хоть залейся, шерсть летит клочьями в разные стороны!.. И тут я чувствую жуткую боль в задней левой лапе!!! Этот здоровенный гад все-таки прокусил мне ляжку!.. Ах, сука вонючая!..

Из последних сил я взлетаю над этим гадом вверх и, к сожалению, промахиваюсь. Смертельного трюка, как с Вагифом, не получилось.

Тогда я переворачиваюсь на спину и задними лапами (одна уже почти не действует!..) чуть ли не вспарываю живот большому Собаку. А тому, который наседает на Черно-Белого Кота, умудряюсь прокусить и его член, и яйца. В два приема!..

Не самое приятное на вкус, должен заметить, но очень эффективное средство необходимой самообороны.

Вот кто побил рекорд по прыжкам в высоту – этот, которому я прокусил яйца! Он от боли сиганул чуть ли не выше Белого дома!

Оба Собака – один с сильно испорченным брюхом, второй, считай, без яиц и возможного потомства в будущем, с отвратительно жалобным визгом – будто это мы с Черно-Белым Котом на них напали, – начинают от нас улепетывать к ограде, за которой беснуется и рыдает Хозяйка этих двух кретинов и, как обезьяны, мечутся за оградой фоторепортеры…

Казалось бы, все. Время зализывать раны и знакомиться.

Но нет! Третий мужик, по-моему, полный дебил с запоздалой реакцией, вдруг неожиданно пускает в ход свою пушку и стреляет, засранец, не в удирающих Собаков, а в нас с Черно-Белым Котом. Идиот…

Что-то из этой пушки вылетает и накрывает нас вместе с этим Котом тонкой сетью на шнуре. И мы оказываемся буквально спеленутые и тесно прижатые друг к другу… Вот только сейчас я начинаю чувствовать, что задняя лапа у меня уже онемела, а жгучая боль от прокуса перешла в тупую, нестерпимую, разливающуюся по всему телу. Я даже слегка застонал… Ну не выдержал.

А вообще-то мы оба в крови. Черно-Белому Коту эти два кретинских Собака чуть глаз не выдрали и хвост прокусили.

Нас в этой сетке поднимают, берут на руки и начинают выпутывать из нее.

– Ну ты как?.. – спрашиваю я Черно-Белого.

– Да вроде ничего… – отвечает он. – Твоими молитвами. А ты как?..

– Нормально, – говорю я, а у самого от боли аж глаза закрываются и хвост трясется.

– Я вижу, как «нормально», – довольно иронически замечает Черно-Белый, и мне это в нем кажется чрезвычайно симпатичным. – Посмотри-ка, что у меня с глазом. Я что-то неважно им вижу…

– Глаз, – говорю, – слава Богу, на месте! Но вокруг жутко запухло. Попортили тебе все-таки рожу эти бляди…

– Кто-о-о? – не понимает Черно-Белый.

– Бляди, – говорю.

– А-а!.. – наконец дотумкал Черно-Белый. – А я думал, что это скотч-терьеры.

Наконец нас выпутывают из этой дурацкой сетки, и этот же мудило, который в нас и стрелял ею, берет меня за шкирку и говорит двум другим мужикам:

– Подождите меня, ребята… Сейчас я этого выброшу за ограду и вернусь.

А я вишу в его здоровенной лапе и даже не рыпаюсь – боль адская, сил нет, и хочется только лечь и сдохнуть!..

Но тут вдруг вижу, что Черно-Белый прекрасно сечет по-Человечески. Он как услышал, что этот раздолбай собирается меня через ограду выбросить, так сразу уши прижал, верхнюю губу поднял на этого типа, клыки обнажил и ка-а-ак зашипит на него!..

Тот от страха и обгадился. Но явно не из-за клыков и шипения, а совсем-совсем из-за чего-то другого…

– Ты что?! – говорит один мужик этому раздолбаю. – Из них кровища хлещет. К доктору их надо. А потом, ты не видишь реакцию нашего?

– Дай-ка мне его, – говорит другой мужик с пистолетом и забирает меня из рук того кретина. – А ты сматывай свою идиотскую сетку.

Но в эту секунду от самого Белого дома, откуда-то из-под колонн вылетает какая-то девчонка в джинсах, с длинными распущенными светлыми волосиками, и вопит на весь Вашингтон:

– Соксик! Соксинька!.. Боже мой!.. Что случилось?!

И мчится к нам с такой скоростью, будто хочет выиграть большую золотую медаль будущих Олимпийских игр.

А за ней и вокруг нее скачут еще несколько мужиков, как две капли воды похожих на тех трех, которые находятся сейчас при нас с Черно-Белым Котом. И воздух вокруг буквально пропитывается оружейным запахом. Ничего себе – попал, думаю…

Подлетает к нам эта девчонка, хватает из рук первого мужика своего Черно-Белого, капает на него двумя-тремя слезками и…

…хотите – верьте, хотите – нет, но на чистейшем шелдрейсовском языке отчаянно восклицает:

– Что случилось, Соксик?! Солнышко мое… Бедненький мой Котик!..

Потом грозно смотрит на меня и спрашивает Черно-Белого:

– И вот этот грязный мерзавец так тебя изуродовал?!

А мне так больно, так обидно вдруг стало…

Хрен с вами, думаю, валите все на меня! Мы – русские. Мы ко всему привыкшие и претерпевшие… У нас и преступность самая огромадная, и президентов столько, что до Москвы раком не переставить, как говорил Водила. И мы – такие, мы – сякие…

А только что бы вы без нас делали? Кого бы еще несли по пням и кочкам? Негров?.. Латинос?.. Как говорила мне Рут Истлейк – чистокровная американка, – вы и сами их так «либерально» трусите, будто у вас во рту тряпка воткнута. Подлизываетесь к ним, вместо того чтобы хоть раз гаркнуть погромче…

А она еще, дурочка малолетняя, поворачивается к охране, показывает на меня и по-Человечески очень недобро спрашивает:

– Это он так Сокса отделал?! Что это за Кот?! Откуда этот Кот?! Чего стоит вся ваша охранная электроника? Где ваша хваленая служба безопасности?!

Но тут уж за меня в один голос вступились все мужики! Все, которые видели нападение Собаков на Черно-Белого Кота. Да и сам Черно-Белый закричал этой девчонке по-шелдрейсовски:

– Что ты, что ты, Челси?! Этот Кот теперь мой друг до конца жизни! Если бы не он – меня бы на части разорвали!!! Этот Кот меня от целых двух Блядей спас!..

Челси услышала, как Черно-Белый назвал тех Собаков, покраснела и своим ушам не поверила:

– От КОГО он тебя спас?..

– От двух Блядей, – повторил Черно-Белый. – Это порода такая. Очень похожа на скотч-терьеров.

А я чувствую, что тот мужик, который меня на руках держит, как-то странно трясется. Я голову поднял, заглянул ему в морду, а он ржет, сукин сын, еле сдерживается, чтобы в голос не расхохотаться. И так с понтом отворачивается от Челси…

Ну надо же?! И этот по-шелдрейсовски тянет! Куда я попал?..

– Немедленно к врачу, – строго говорит Челси охране. – И этого Кота тоже.

Потом смотрит на меня и добавляет уже по-шелдрейсовски:

– Простите меня, пожалуйста.

– Да ладно, – говорю. – Чего уж там…

Лежим в специальной малюсенькой ветеринарной лечебнице при Белом доме – ничуть не хуже пилипенковской при его пятизвездочном «Интеротеле» в Петербурге для высокопоставленных Кошек и Собак дальнего зарубежья.

Все уже с нами сделали – уколы там разные, примочки всякие, мне даже два шва наложили на заднюю лапу. А всякие там царапины и укусы этих сволочей смазали нам такой шикарной мазью, которая и лечит, и на вкус – обалденная! Это чтобы не лишать нас – Котов – единственной инстинктивной привычки самостоятельно зализывать свои раны…

Но до вечера велели нам лежать и не дрыгаться – дескать, кормежка в койку, поссать или еще чего хуже – вот сюда: ни запаха, ни «вида», все мгновенно смывается ароматическими струями, – короче, начинаем процесс накопления сил для скорейшего выздоровления…

Лежим, треплемся. Я его спрашиваю:

– Ты кто?

А он мне говорит:

– Я Сокc Клинтон – Первый Кот Америки. А ты?

– А я, – говорю, – Мартын-Кыся Плоткин фон Тифенбах!

Фон Тифенбаха я приплел для пущей важности – понял, что не с простым Котом дело имею. Так вот, пусть знает…

– Ты испанец? – спрашивает меня Сокс Клинтон.

– Нет, – говорю. – С чего это ты взял?

– У них всегда тоже такие длинные и пышные имена – Хозе-Мария-Луис-Фернандо де Альварец, например… А как мне тебя называть? Неужели полностью?..

– Ты что, чокнулся?! – говорю. – Зови – Мартын. Или просто – Кыся.

– О’кей, Кыся! – говорит мне Сокс. – А кто же ты по национальности?

– Русский, – говорю.

– Ну да? Здорово!.. Бывали тут у нас ваши русские – и Горбачев, и этот… как его?.. Ельцин! Да и завтра как раз Билли принимает русских депутатов вашей Государственной Думы… Так что тебе повезло – наверняка тебе будет интересно повидаться с ними!

– Не думаю, – говорю. – Мы одно время с Шурой их заседания в Думе чуть ли не каждый день смотрели по телевизору. Срань болотная!

– Ка-а-ак?!

Ну явно, явно этот Сокc – Кот домашнего, я бы даже сказал, оранжерейного воспитания! Хотя и чувствуется в нем культура, интеллект. Наверное, знаний до чертовой матери, а в обычной жизни ни хрена не рубит!.. Очень многих слов не знает, удивляется пустякам… Хотя в то же самое время в драке вел себя отменно и мужественно. Не очень умело, но достаточно настырно.

– Объясняю, – говорю. – Срань болотная… Это… Как бы поточнее выразиться? Ну, ерунда Собачья, понимаешь? Они в этой Думе лаются на чем свет стоит, некоторые даже дерутся и болтают, болтают, болтают… И все без толку! Уж кто только не стал депутатом в этой говенной Думе?! Разброс жуткий! От жлоба до академика, от ворюги до банкира, от бандита до генерала. Приличных мужиков – раз-два и обчелся. Кормушка – будь здоров!

– Как ты странно рассуждаешь… – задумчиво говорит Сокс. – У нас тоже есть свои претензии к конгрессу, но чтобы так… Ты что, не чисто русский? Это я с точки зрения патриотизма…

– Чисто, чисто русский! – говорю. – Уж с точки зрения патриотизма – я такой русский, дай Бог всем русским такими быть! Хотя можно считать, что во мне есть и частичка еврейской крови тоже…

– Что ты говоришь?! – восхитился Сокс. – А откуда же?!

– Года три назад, на пустыре перед нашим домом, мой Шура Плоткин разнимал мою драку с тремя чужими Котами. Ну и в пылу схватки мне кто-то из этих троих прокусил переднюю лапу. Видишь шрам?

– Вижу…

– Ну вот. А в горячке миротворческих усилий Шуры эти курвы расцарапали ему руку до крови. Наши крови – моя и Шурина – по запарке смешались, и Шура потом повсюду утверждал, что теперь во мне течет и еврейская кровь тоже!..

Ну и пошло-поехало!.. Кто такой Шура? Что такое «курвы»? Где такой город «Пустырь»? И так далее…

Вот и пришлось за последний месяц в третий раз пересказывать свою историю.

Первый раз – Капитану судна «Академик Абрам Ф. Иоффе», второй раз – сержанту нью-йоркской полиции Рут Истлейк и ее русскому сыну Тимуру и в третий раз вот сейчас.

Причем я заметил, что каждый раз, несмотря на все более и более сокращенные варианты моего рассказа, рассказ все удлинялся и увеличивался в объеме: Капитану я рассказывал все, что было ДО НЕГО; Рут и Тимурчику – все, что было ДО НИХ, но уже включая в рассказ и Капитана; теперь же я рассказываю Соксу все, что происходило со мной ДО БЕЛОГО ДОМА, но уже с историями Капитана и Рут с Тимуром…

Надо отдать должное Соксу – он был превосходным слушателем.

Но как только я закончил свой опус на том, каким образом оказался в Вашингтоне, так меня словно молнией стукнуло!!!

– Боже мой!.. – завопил я. – Что же делать?! Я же шофера этого туристического автобуса Кевина Стивенса ни о чем не предупредил!.. Елочки точеные!.. Он же там с ума сходит!.. Ему же за меня перед Рут и Тимурчиком ответ держать… Что делать?! Батюшки, сволочь я, каких не бывало!..

– Не мечись и не верещи так, – говорит Сокс. – У меня даже голова распухла от твоей истерики. Сейчас что-нибудь придумаем…

И нажимает лапой одну из трех разноцветных кнопок на пульте, который лежит прямо перед ним. И Сокc нажимает именно зеленую кнопку.

– Возьми себя в лапы, Кыся. Сейчас придет Ларри Браун, и ты ему все объяснишь. Это мой личный телохранитель и умница. Мой приятель. Говорит по-Нашему лучше любого Кота.

Дверь открывается, и в наш лазаретик входит тот самый мужик, у которого я лежал на руках, а он еще втихаря ржал, когда услышал от Сокса, что «Бляди» – это особая порода Собак.

– Привет, ребята! – говорит он. – Как дела?

– Нормально, – отвечает ему Сокс. – Ларри, познакомься, пожалуйста: это – Кыся. Кыся! А это Ларри Браун. Я тебе про него уже говорил.

– Привет, Кыся, – говорит Ларри. – Что стряслось?

Объяснил я ему ситуацию – так сбивчиво, с пятого на десятое, но он все просек, записал откуда автобус, название – «Америка», и что по бокам автобуса нарисована та смехотворная тощая Псина. И что группа – шведская, а водителя зовут Кевин Стивенс.

Ларри тут же позвонил по своему карманному телефону, продиктовал кому-то все эти данные, попросил немедленно разыскать мистера Кевина Стивенса и соединить его с ним – Ларри Брауном.

– Он еще толстый такой, и на вид ему лет за пятьдесят, – добавил я для верности.

– Это не обязательно. Такие автобусы снабжены радиостанциями, а водители в обязательном порядке имеют в карманах вот эти штуки. – И Ларри показывает мне свой карманный телефон. – Сейчас наши ребята достанут его номер и…

И в эту секунду телефон Ларри запиликал прямо у него в руке.

– Браун! – говорит Ларри в трубку и подмигивает мне. – Здравствуйте, мистер Стивенс. Вам уже сказали, кто я? Вот и прекрасно! А то ваш клиент тут волнуется, нервничает – не успел предупредить вас, что ненадолго задержится у нас тут в Белом доме… Ах, ему еще в конгресс надо?.. Поможем. Нет проблем. Когда он должен вернуться в Нью-Йорк? Ага… Никаких трудностей. Подъедете к Южному входу и заберете его. Я сам вам его и передам. Не волнуйтесь…

Но Кевин Стивенс и не собирался откланиваться! Ларри пришлось еще довольно долго слушать Кевина, глядя на меня. Наконец он прорвался:

– А вы мне продиктуйте телефоны мистера и миссис Истлейк – я им сам сообщу, что все в порядке. Как говорится, информация будет из первых рук. Так им будет спокойнее. А что напишут газеты – я уже заранее знаю… Мы с этим сталкиваемся чуть ли не ежедневно. Так!.. Записываю нью-йоркские телефоны Истлейков… Постойте… Этот второй номер… Это же номер какого-то полицейского участка! Ах, миссис Истлейк работает в полиции?! Понял. Спасибо. Счастливого вам пути, мистер Стивенс.

Ларри отключил телефон, сунул его в пиджачный карман и сказал мне:

– Я специально не говорил этому парню, что вы тут прихварываете. Лишний шухер нам ни к чему, и травмы у вас не смертельные. Но в Нью-Йорк нужно позвонить как можно быстрее – до выхода вечерних газет и телевизионных новостей! Вашу драку снимали из-за ограды репортеры не менее пятнадцати газет, человек сорок любителей, если не считать еще трех-четырех операторов телевидения. Так что, ребятки, материальчик о вас уже стряпается и вот-вот выйдет в эфир, а газеты напишут вообще черт знает что!.. Будто один из вас съел Ясира Арафата, а второй пытался перекусить глотку Саддаму Хусейну.

– А мы потом будем три месяца отмываться от этого дерьма и писать опровержения!.. – склочным голосом проговорил Сокc.

– Точно! – подтвердил Ларри Браун. – Значит, я звоню в Нью-Йорк Истлейкам. А то они посмотрят телевизор, почитают газетки и с ума сойдут там от ужаса – что их Кыся наделал!..

А я про себя подумал – не дай Бог, Шурочка Плоткин все это узнает из газет и телевидения – дескать, какой «халеймес» (это его словечко!) я устроил в Белом доме, вместо того чтобы бросить все свои Котовые силы на поиски его – моего единственного и неповторимого друга и ближайшего кровного родственника… Он так огорчится, так расстроится, что это может быть просто опасным для его здоровья! Потому что я всем своим нутром, всем многотысячелетним Котово-Кошачьим опытом ПРЕДВИДЕНИЙ и интуитивных особенностей, присущих только НАМ, чувствовал, что Шурик Плоткин сейчас очень и очень нездоров…

– Правильно! – тут же сказал этот стервец Сокc, просто-напросто прочитав мои мысли как по книге. – Это самый важный аспект в данной ситуации. Но тем не менее в Нью-Йорк тоже необходимо звонить немедленно!

Не успел я потрястись и поразиться ТАКИМИ ГЛУБИННЫМИ способностями Сокса, не успел Ларри Браун набрать наш нью-йоркский телефон, как распахнулась дверь нашей больнички, и к нам вошли сразу же трое – Челси, которая, по словам Сокса, оказалась дочерью Президента Соединенных Штатов Америки, и ее венценосные родители – мама Хиллари и папа Билл Клинтон – сам Президент Америки.

Хиллари и Билла я узнал сразу же! Мне их фотографии только позавчера Тимур показывал в каком-то журнальчике…

А то, что Билл Клинтон еще и играет на саксофоне, – мне это было известно уже давно и очень нравилось!

Не скрою, я тут же почтительно встал на три здоровые лапы, поджимая под себя больную заднюю левую.

– Да лежи ты! – спокойно посоветовал мне Сокс, даже не шелохнувшись. – Чего ты вскочил?

– Неудобно… – пролепетал я. – Все-таки Первая Леди и сам Президент!..

– Я тебя умоляю!.. – желчно усмехнулся Сокс, будто знал про Хиллари и Билла Клинтон что-то такое, из-за чего не хрен было перед ними так уж вытягиваться. – Не сотвори себе кумира, Кыся.

– Сокс, не хами! – неожиданно не по-шелдрейсовски, а по-нашему, по-Животному жестко произнес Ларри Браун. – Даже твое положение в Белом доме не дает тебе права разговаривать о них таким тоном. Или ты хочешь, чтобы я перевел это Челси?..

– Нет, нет, Ларри!.. – дико перетрусил Сокc, тут же вскочил на все четыре лапы и ну очень натурально стал ластиться к президентской семье.

Он был безусловно талантлив – этот чертов Сокc! Я видел, что его буквально тошнит от необходимости тереться носом о ноги и руки Хиллари, что он еле сдерживает отвращение при прикосновении к нему самого Президента… Но он зато нежно и абсолютно искренне отвечает на любое движение их дочери – Челси…

Сокс был несомненно одаренным актером и опытным царедворцем и, наверное, по праву занимал свое место в Белом доме. Просто иногда уставал и не выдерживал собственной фальши.

А они – несчастные Билл и Хиллари – были свято убеждены в любви и непогрешимой преданности к ним их драгоценнейшего Сокса, простенького и очень дворово-уличного Котенка, которого они усыновили еще в тысяча девятьсот девяносто первом году в Литтл-Роке, штат Арканзас, и которого собственноручно возвели на престол Первого Кота Америки!..

К несчастью, ни Хиллари, ни Билл Клинтон не знали шелдрейсовского, и поэтому их отношения с Соксом напоминали, как говорил Шура, «игру в одни ворота» – они его любили, а он их почему-то нет…

Челси же даже и не подозревала о существовании такого английского ученого, как доктор Ричард Шелдрейс. А уж о том, что она читала его книги – не могло быть и речи! Просто свойства характера Челси – доброта, искренность, постоянное желание понять, готовность прийти на помощь – сами по себе сформировали в ее сознании (точнее было бы «в бессознании») способность понимать Сокса, а впоследствии и разговаривать с ним, как, впрочем, и со всеми остальными Котово-Кошачьими, на превосходном щелдрейсовском языке! Она даже не знала, что этот язык называется «шелдрейсовским»!..

Но такое возможно лишь при очень сильной воле партнеров или при беззаветной любви друг к другу.

Все это я узнал потом. Потом и понял причину таких странных отношений между Соксом и старшими Клинтонами.

Оказалось, что Сокс – КАСТРАТ! Еще до того, как стать Президентом Америки, будучи губернатором Арканзаса, Билли обратился к врачам по поводу своих странных недомоганий. Врачи констатировали – аллергия на Кошачью шерсть! Такое, к несчастью, бывает. Знаю по собственному опыту.

У Шуры одна приятельница страдала именно этим самым – аллергией на Котов. Как останется у нас ночевать – так наутро ее рожа черт знает на что смахивает! Вся в струпьях, раздута, глаз не видно… Кошмар! И все из-за меня. Причем когда я сам где-то трахаюсь вне дома и ночевать не прихожу, так у нее все в порядке. И рожа на месте, и глаза смотрят. Ну просто прелесть!

Хорошо, когда это происходит летом! А зимой как быть? Когда холодно, когда все подвалы закрыты – дворники их зимой запирают так, что только взрывом открыть можно!.. Трахнешься где-нибудь на лестнице по-быстрому и домой шпаришь от холода. А там эта… Со своей аллергией.

И мы с Шурой решили сменить бабу. Что и сделали. Не скрою, с легкостью и весельем. Эта нам поднадоела не только своей антиКотовой восприимчивостью, но и вообще…

Тем же страдал и Билл Клинтон. Крупные силы американской науки были брошены на борьбу с недугом губернатора, но тщетно… Расставаться с Котенком Соксом губернатор не хотел ни под каким видом, наука оказалась бессильной, но какой-то ученый мудило посоветовал КАСТРИРОВАТЬ Сокса.