- И чего стоят? Чего ждут? Нет же ни хрена! Сами «докторской» закусываем… А они стоят! Ну, люди!
      Клава раздраженно захлопывает дверь, вытаскивает из-под стола большую початую бутылку «Московской» и разливает по стаканам.
      - Оскоромишься? - Клава протягивает Насте бутылку.
      Настя отрицательно покачивает головой.
      - Будем здоровы, девки, - Клава выпивает, хрустит огурцом. - Настюха! Хоть студень-то спробуй. Домашний. С чесночком.
      Это тебе не магазинный -ухо-горло-нос-сиськи-письки-хвост.
      Настя вежливо пробует студень.
      - Лучше б двадцать пять капель приняла, чем курить, - говорит одна продавщица Насте.
      - А в «Аргументах и фактах» написано, что в Калифорнии уже больше никто не курит. Во, дают! Да? - говорит другая.
      - Это почему же? - лениво осведомляется третья.
      - Люди, которые живут хорошо, хотят прожить дольше, - объясняет Клава.
      Заглядывает полупьяный небритый магазинный работяга:
      - Наська! Обратно твой хахаль пришел. С тебя стакан. Гы-ы!
      - Иди, иди, стаканщик хренов! - кричит Клава. - Ты с холодильника товар в отдел поднимай!
      - А нальешь?
      - Догоню и еще добавлю!
      Работяга исчезает. Настя гасит сигарету и поднимается.
      - Смотри, девка, - говорит Клава.
      - Женится - тогда пусть хоть ложкой хлебает, - говорит вторая.
      - Ихне дело не рожать - сунул, вынул и бежать, - говорит третья.
      - Ето точно, - подтверждает четвертая.
      Настя усмехается и выходит. Клава кричит ей вслед:
      - Особо не рассусоливай! Через двадцать минут открываемся!
      В грязном, отгороженном тупичке замагазинного лабиринта, среди смятых коробок и ломаных тарных ящиков, Мишка тискает Настю.
      Настя отталкивает его, а тот бормочет срывающимся голосом:
      - Ну в чем дело, малыш? Расслабься…
      - Да отвали ты, дурак! Нашел место. Не лезь, кому говорю!..
      А у Мишки глаза бессмысленные, шепчет хриплым говорком:
      - Ну че ты, че ты, малыш?..
      - «Че», «че»! Ниче! Влипли мы, вот «че».
      - Не понял, - насторожился Мишка.
      - Ну, я влипла. Так тебе понятней?
      - Во что? - Мишка наконец совладал со своим естеством.
      - О, Господи! Кретин. Именно в это самое.
      - Что, сдурела?! - пугается Мишка.
      - Ага. Сдурела. Сколько раз просила: «Мишенька, будь осторожней! Мишенька, будь осторожней…» «Все в порядке, малыш, я все знаю. Не бойся, малыш!» Дотрахались…
      Последнее слово Мишке не нравится, и он болезненно морщится.
      - Чего ты рожу кривишь? Назови иначе, - советует ему Настя.
      - Да погоди ты, Настя… А ты уверена, что ты… Это…
      - В том, что я беременна?
      - Да.
      - Беременна, беременна. Не боись, «малыш», - усмехается Настя.
      - А ты уверена, что это… от м е н я?
      Настя смотрит на него в упор немигающими бабушкиными глазами. Рука нашаривает за собой грязный тарный ящик.
      Взмах!.. И ящик с жутким треском разлетается на голове у Мишки.
      Мишка падает. Сверху на него сыплются еще несколько ящиков.
      - Засранец, - краем куртки Настя вытирает испачканные руки.
      - Настя! - доносится голос Клавы. - Открываемся!..
      - Иду, тетя Клава! - и Настя уходит, даже не оглянувшись.
      На экране японского телевизора «Панасоник» в любовном томлении движутся обнаженные тела двух женщин. Струится обволакивающая мелодия из фильма «Эммануэль».
      И тут же гортанный голос:
      - Слушай, зачем они это делают - женщина с женщиной? Зачем мужчину не приглашают? Странно, да?
      А в ответ пьяненький голос Евгения Анатольевича:
      - Очень, очень странно. И ведь сначала сами приглашают, а потом…
      В двухместном стандартно-неуютном номере гостиницы «Турист» сидят Евгений Анатольевич, в пижаме и тапочках, и огромный толстый туркмен в ярких «адидасовских» штанах, сетчатой майке-полурукавке и роскошной каракулевой шапке.
      На фирменных упаковочных коробках стоит телевизор «Панасоник» и «Панасоник» -видеомагнитофон. На подоконнике - стопка пестрых кассет.
      На столе - чудовищных размеров дыня и две водочные бутылки. Одна пустая, вторая - наполовину опорожненная. Два стакана и туркменский нож с тонкой ручкой.
      - Дорогой, клянусь, как брату! Мне эти десять тысяч - тьфу! - толстый туркмен показывает на телевизор и видеомагнитофон. - Не жалко! Мне нашу страну жалко! Дыню кушай, пожалуйста…
      - При чем здесь желто-синие цветочки?.. - недоумевает Евгений Анатольевич. -Что же, я не могу себе другие трусы купить?
      - Мы все можем купить! - Туркмен выпивает полстакана водки. - Будь здоров, дорогой! Почему мы сами так делать не можем? Карту мира видел? Что такое Япония по сравнению с нами? Ничего! Плакать хочется!
      - Да, - говорит Евгений Анатольевич и глаза его увлажняются. - Очень хочется плакать…
      Он тоже выпивает полстакана.
      - Дыню кушай, - говорит туркмен. - Зачем Япония может так делать, а мы нет? Вот что обидно!
      - Ужасно обидно… Ну просто ужасно! - Евгений Анатольевич деликатно отрезает маленький кусочек дыни.- Мне еще никто никогда так не нравился…
      - Мне тоже нравится, слушай! Но если бы наши смогли тоже так сделать - я бы двадцать тысяч заплатил! Мамой клянусь!
      - И маму я бы ее забрал. Какая разница, где лежать, в Москве или…
      - Только в Москве! Всю Среднюю Азию объедешь - не купишь. Все везем из Москвы, - решительно говорит туркмен и разливает остатки водки по стаканам. -Будь здоров, дорогой! Дыню кушай…
      - Ваше здоровье, - Евгений Анатольевич выпивает. Его передергивает от тоски и отвращения.
      Он с трудом встает из-за стола и подходит к телефону.
      - Вагиф Ильясович, не откажите в любезности, чуть сделайте потише. Я должен ей позвонить. Если я сейчас не услышу ее голос - я умру.
      - Ты дыню кушай, дорогой! Дыню кушай. У нас старики на дынях до ста двадцати лет живут и еще детей могут сделать, - торжественно говорит туркмен и выключает телевизор. - А я пока назад перемотаю. Все-таки интересно, как это можно - женщина с женщиной?!
      Настя валяется на диване с журналом «Здоровье», а Нина Елизаровна, поставив швейную машинку на обеденный стол, латает старыми простынями пододеяльники и наволочки.
      Дверь в маленькую комнату открыта, и Бабушка со своего лежбища тревожно прислушивается к тому, как на экране старенького черно-белого телевизора Валентин Зорин ласково сопротивляется двум американским сенаторам.
      Раздается телефонный звонок.
      - Мам, если это Мишка - я ушла на дискотеку, - говорит Настя, разглядывая в журнале эволюционный процесс эмбриона и пожирая аскорбинку.
      - Алло! - поднимает трубку Нина Елизаровна. - Да… Это я.
      Потом она долго молчит - слушает. И наконец спрашивает тревожно:
      - Вы не захворали?
      И снова долго слушает.
      - Мне и самой очень жаль, - искренне говорит Нина Елизаровна. - А может быть, вы придете к нам послезавтра? У мамы день рождения… Только свои. Удобно! Удобно!.. Что вы! Да. Часам к пяти. И, пожалуйста, не покупайте больше цветы у Белорусского, а то по миру пойдете. И вам спокойной ночи.
      Она кладет трубку и перехватывает внимательный взгляд Насти.
      - Кто это, ма? - бесцеремонно спрашивает Настя.
      - Ты не знаешь.
      - Интересное кино! «Только свои» - и я не знаю.
      - Милый и одинокий человек… Тебе достаточно?
      И снова раздается телефонный звонок.
      - Меня нет дома! - тут же опять предупреждает Настя.
      - Да!.. - берет трубку Нина Елизаровна. - А, Сашенька… Ну, конечно. Послезавтра к пяти. Да. Мы решили чуточку раньше, чем обычно, потому что Лидочка на следующий день очень рано улетает в отпуск. Хорошо, - она прикрывает трубку рукой, спрашивает у Насти: - С папой будешь говорить?
      Настя вскакивает с дивана, хватает трубку:
      - Привет, папуль! Все в ажуре, не боись… Ага. Придешь? Порядок. Ну да?! Обалдеть! Какой кайф! На липучках или на шнурках? Ну, дают загранродственники! Погоди, па! Мама! Бабушка, папина, прислала мне из Израиля кроссовки! Точно такие же, как были у их сборной на Олимпиаде в Сеуле!..
      - Я очень рада - за тебя, за папу, за сборную, за Израиль, - бормочет Нина Елизаровна, приметывая заплату к пододеяльнику.
      - Ладно! Все! Целую. До послезавтра. Передам! Привет, - говорит Настя и кладет трубку.
      Тут же снова звонит телефон. Утеряв бдительность, Настя автоматически поднимает трубку:
      - Алло! - лицо ее принимает жесткое, безразличное выражение, голос становится мерзко-металлическим: - Меня нет дома. Я на дискотеке. Вернусь поздно. И прошу мне не звонить. Вообще никогда.
      И Настя снова укладывается на диван.
      - Ты с ним поссорилась? - осторожно спрашивает Нина Елизаровна.
      - Мамуленька, разбирайся со своими делами, - покровительственно советует ей Настя. - Я смотрю, у тебя их невпроворот. А я уж как-нибудь сама. Договорились? И переключи, пожалуйста, на бабушкину программу. Там уже началось.
      Нина Елизаровна покорно встает и включает «Спокойной ночи, малыши». И снова садится за швейную машинку.
      - И сдвинься в сторону, а то бабушке из-за тебя ни хрена не видно, - говорит ей Настя и погружается в изучение журнала.
      Часам к двенадцати ночи Лида подходит к дому.
      У подьезда стоит Мишка с перевязанной головой.
      Лида в испуге шарахается, но тут же узнает его:
      - Господи, как ты меня напугал!.. Миша, что с тобой?
      - Да так, - криво усмехается Мишка. - Лидия Александровна, вы не могли бы…
      - Я не Александровна, а Викторовна.
      - Но вы же сестра Насти?..
      - Да. И тем не менее, я - Викторовна.
      - А она Александровна… - ничего не понимает Мишка.
      - Это у нас такое маленькое семейное хобби - каждому свое отчество, -улыбается Лида.
      Когда Лида осторожно входит в совершенно темную квартиру, Нина Елизаровна говорит ей со своего дивана сонным голосом:
      - Доченька… Там в кухне - все на столе. Покушай, детка.
      - Спасибо, мамуля.
      Лида тихо пробирается к Настиной раскладушке, опускается на корточки и трогает Настю за плечо:
      - Настюхочка… Там Мишка внизу. Просит тебя на секунду выйти.
      Настя открывает глаза, свешивается с раскладушки и заглядывает под стол, чтобы убедиться, спит мать на своем диване или нет.
      И тихо говорит Лиде:
      - Лидуня, если тебе нетрудно, спустись к нему и пошли его… - Настя берет Лиду за воротник, притягивает к себе вплотную и что-то шепчет ей на ухо.
      - Что?! Что ты сказала?! - в ужасе отшатывается Лида.
      И тогда Настя достаточно громко повторяет:
      - Я сказала, чтобы он пошел…
      Нина Елизаровна на своем диване зажмуривается и зажимает уши руками.
      На светящемся будильнике два часа ночи. Не спит Нина Елизаровна. Уткнулась глазами в спинку дивана…
      Настя не спит на своей раскладушке. Смотрит в закрытую дверь бабушкиной комнаты, злобно вытирает взрослые слезы с детского лица.
      В маленькой комнате все ворочается и ворочается с боку на бок Лида. Тоже никак не может уснуть…
      Да и Бабушка - неподвижная, немая, почти не дышащая, вонзила открытые немигающие глаза в потолок, на котором вздрагивает отблеск уличного фонаря.
      И всплывают в остатках бабушкиной памяти ее постоянные беззвучные черно-белые видения…
 
      (i)…Тогда, в сорок девятом, она проснулась от звука подъехавших к дому машин. Тихо выскользнула из широченной постели, где на второй подушке сладко посапывал Друг, метнулась к окну и увидела «эмку» и «воронок» у подъезда…(/i)
      (i)…Потом трясущемуся, растерянному Другу его помощник предъявлял ордер на арест, а еще один подавал Бабушке уже заранее заготовленные листы протоколов, и она, сидя за туалетным столиком в ночной рубашке, подписывала их с одной и другой стороны. Друг увидел, что Бабушка подписывает протоколы, закричал, забился в истерике, упал на колени, подполз к ней, стал целовать ей ноги, рыдая и умоляя не подписывать эти страшные листы.(/i)
      (i)А Бабушка, боясь поднять на него глаза, поджимали босые ноги под банкетку и ставила одну подпись за другой…(/i)
      (i)Помощник дал знак увести Друга. И когда дверь за ними захлопнулась, он подошел к бабушке, намотал ее длинные волосы на правую руку, а левой стал расстегивать ширинку своих форменных галифе…(/i)
 
      В день бабушкиного рождения утро, как всегда, началось с дикой суматохи: уже готовая к выходу из дома Лида мечется по квартире:
      - Где мои перчатки? Мама, ты не видела моих перчаток? Бабушка, с днем рождения! Прости меня, миленькая… Голова кругом… Ну где же мои перчатки?!
      Нина Елизаровна вынимает Лидины вещи из шкафа, стопкой складывает их на диван:
      - Лидочка! Паспорт, билет на самолет и деньги будут лежать вот здесь. Да! Бабушка подарила тебе к отпуску пятьдесят рублей!
      - Бабуленька, спасибо, родненькая… Господи, ну где же перчатки?!
      Настя в одних трусиках и короткой ночной рубашке убирает свою раскладушку.
      - Ты эту кофточку берешь с собой? - спрашивает Нина Елизаровна.
      - Мама, успеется с кофточкой! Я на работу опаздываю! Где мои перчатки?
      - Завтра в шесть утра тебе улетать! Когда ты думаешь собирать вещи? Сегодня весь вечер у нас будет народ!
      - Боже мой, еще вчера перчатки лежали перед зеркалом в прихожей! Настя, где мои перчатки?
      - В машине - не можешь без перчаток? - спрашивает Настя.
      - Какая машина?! - орет Лида. - Он еще позавчера вечером улетел! Ну где же мои перчатки?
      - Слушай, ты с этими перчатками уже всех в доме заколебала! - Настя проходит в прихожую, вынимает Лидины перчатки из своей куртки. - На, подавись своими перчатками!
      - Мама, ты видишь?! Ты видишь, что это такое растет?! - кричит Лида, но в это время из бабушкиной комнаты раздается сильный удар корабельной рынды.
      Бом-м-м!!! - несется по всей квартире.
      - Судно! Судно забыли вынуть из-под бабушки! - кричит Лида.
      - Иди, иди уже со своими перчатками, - говорит ей Настя и проходит в комнату Бабушки: - Привет, бабуля! Ну что там у нас?
      Она довольно ловко вытаскивает судно из-под Бабушки, морщит нос и вопит на всю квартиру:
      - Ура! Бабушка покакала!
      На вытянутых руках, отвернув голову в сторону, она проносит судно мимо сестры и матери в ванную:
      - Милости прошу! Вуаля! Какой цвет! А запах! Кристиан Диор!
      Она сливает судно и начинает его мыть щеткой.
      - Что ни говори, а в жизни всегда есть место подвигу! Да, Лида?
      - Дура малолетняя! Раз в жизни… И то умудрилась спектакль устроить! -почему-то обижается Лида и выскакивает за дверь.
      Настя выходит с чистым судном из ванной и уже без ерничества, спокойно просит мать:
      - Мамуль, подмой бабушку сама. Мне, наверное, с этим не справиться.
      Нина Елизаровна берет Настю за уши, притягивает к себе и целует ее в нос…
      В теплой курточке, в джинсах, заправленных в резиновые сапожки, и в спортивной шапочке Настя стоит в кухне и записывает все, что говорит Нина Елизаровна:
      - Черный хлеб - целый. И два батона белого по двадцать две. Виктор Витальевич любит по двадцать две. И обязательно смотайся в «Прагу»! Там могут быть крутоны из ветчины. Помнишь, я к Новому году покупала? Так… Нас - трое, Виктор Витальевич - четыре, папа - пять, Евгений Анатольевич - шесть.
      - Что еще за Евгений Анатольевич?
      - Я тебе уже говорила. Возьмешь шесть штук. Ясно?
      - Да. А бабушка будет опять овсянку жрать?
      - Настя!.. А бабушке там же купишь две куриные котлетки. - Нина Елизаровна лезет в шкафчик за деньгами и видит несколько трешек, лежащих отдельно. - А это что за деньги?
      - Степуху вчера получила.
      - Очень кстати. А почему так мало?
      - Елки-моталки! - вспоминает Настя, открывает холодильник и достает из морозильной камеры смерзшийся пакет. - Я же к сегодняшнему дню языки достала! Шесть сорок за них отдала! Мамуля, их же нужно срочно разморозить!
      - Языки? Настя! Немедленно признавайся, где ты достала языки?
      - Мам, знаешь, есть такой анекдот: что такое «коммунизм?» Это когда у каждого советского человека будет свой знакомый мясник в магазине. Вот мы сегодня и заглянем в наше светлое будущее…
      - Это безнравственно, Настя! И отвратительно!
      - Зато вкусно! Давай деньги, я пошла, - Настя вынимает из рук матери деньги, берет сумку и уже в дверях говорит: - Ма, я заскочу на рынок? Папа очень любит киндзу. Куплю ему пучок?
      - Купи… - растерянно говорит Нина Елизаровна.
      Троллейбусная остановка точно напротив Лидиной работы.
      Лида выскакивает из троллейбуса, перебегает тротуар и плечом толкает старинную роскошную стеклянную дверь своего учреждения.
      И тут же, в тамбуре, перед второй, тоже прозрачной дверью, Лиду останавливает молодая печальная женщина с пятилетним мальчиком.
      - Простите, пожалуйста. Вы - Лида?
      - Да. А собственно…
      - Я - Надя. Жена Андрея Павловича.
      Лида зажмуривается, нервно трет руками лицо.
      - Простите меня, Лидочка, - с трудом говорит Надя. - Но мне сейчас просто не к кому…
      - Что вы, что вы… Это вы меня простите… Это я… - сгорая от стыда, бормочет Лида.
      - Вы уже знаете? - горестно спрашивает Надя.
      - Что-нибудь с Андреем Павловичем?! - пугается Лида.
      Маленький мальчик крепко берет Лиду за руку, поджимает ноги и пробует качаться, держась одной рукой за руку матери, а второй - за руку Лиды.
      - Они уехали вместе на юг. С вашей подругой. С Мариной…
      - Нет! Нет! Нет! - в отчаянии кричит Лида. - Это ошибка! Этого не может быть!
      Все сильнее раскачивается мальчик.
      - Она вылетела вчера. Вслед за ним.
      - В Адлер? - зачем-то спрашивает Лида.
      - В Ялту. Он в последний момент поменял билет на Симферополь.
      Мальчик раскачивается все сильнее и сильнее. Обе женщины уже еле стоят на ногах…
      - Лидочка… Вы не могли бы как-нибудь с ней связаться? Попросите ее не делать этого! Двое детей… Второму - десять месяцев. Он с моей мамой сейчас… Костя! Отпусти тетину руку! Ты же видишь, как ей тяжело!
      - Ничего, ничего… Он легкий, - говорит Лида.
      - Если он от нас уйдет… У меня даже специальности никакой. Помогите мне, Лидочка! Умоляю вас… - плачет Надя.
      За внутренней стеклянной дверью военизированная охранница с булыжным рылом проверяет пропуска у служебного люда… А за внешней - бежит, торопится, плетется, едет, мчится, тормозит и снова срывается с места осенняя утренняя Москва…
      После курсов Евгений Анатольевич прибегает в свой гостиничный номер переодеться. В руках у него уже поздравительный тортик.
      Вместо пожилого туркмена с «Панасониками» соседом его оказывается здоровенный молодой мужик в одних кальсонах.
      - О! У меня новый сосед? - радушно говорит Евгений Анатольевич. -Здравствуйте, здравствуйте.
      Сосед внимательно смотрит на Евгения Анатольевича:
      - Слава богу! Я-то думал, придет сейчас какой-нибудь старый хрыч - с ним и каши не сваришь. Здоров! - он протягивает руку. - Дмитрий Иванович! Можно просто - Митя.
      - Евгений Анатольевич.
      - Порядок! Значит так… Тебе сколько, Жека?
      - Чего?
      - Лет.
      - А… Пятьдесят четыре.
      - Ладно. Скажем - сорок пять. Ты выглядишь - зашибись! Обьясняю: заклеил двух телок. Придут к пяти. У меня - две бутылки самогона, баночка килек и… вот твой тортик. Одна, чернявенькая, тебе. Не то евреечка, не то армянка. Они, знаешь, какие заводные? Только туда рукой, а ее уже всю трясет! А вторая, беленькая, мне. Годится? После захочешь - махнемся. Они, по-моему, на что хошь подпишутся! И главное - потом не надо три дня на конец заглядывать. Одна в судомойке, вторая на раздаче в каком-то пищеблоке. А там, сам знаешь, осмотр за осмотром. Так что и тут порядок в танковых войсках! Учись!
      - Видите ли, Митя, дело в том, что я вряд ли смогу…
      - Главное, не тушуйся, Женька! Я ж с тобой! Сели, по стакану, килечка-шмилечка, две-три дежурные хохмы, гасим свет и… понеслась по проселочной!
      - Вы меня не поняли, Дмитрий Иванович. Я сегодня приглашен в гости. На день рождения.
      - Вот так уха из петуха! - растерянно чешет в затылке Митя. - Что ж мне с двумя-то делать?..
      Евгений Анатольевич оглядывает здоровенного Митю и говорит:
      - Да вы и с двумя справитесь.
      - Я не за себя боюсь. Я и троих до мыльной пены загоню. Лишь бы они из-за меня не перецарапались… Мне сейчас эта гласность совершенно ни к чему.
      - А вы надолго? - вежливо спрашивает Евгений Анатольевич и начинает переодеваться.
      - Да нет! Всего-то на пару дней. Специально на сутки раньше выехал -погулять…
      - Командировка?
      - На партактив вызвали, будь он неладен! Будто мы там у себя в горкоме все пальцем деланные! Да, Евгений, подвел ты меня. Сильно подвел!
      От холодного ветра Мишка прячется в телефонной будке, стоящей неподалеку от Настиного дома, и неотрывно следит за проездом, откуда должна появиться Настя.
      Но вот и Настя. Тащит тяжеленную сумку.
      С перевязанной головой под «адидасовской» шапочкой Мишка выползает из своего укрытия и неверными шагами идет Насте навстречу.
      Увидев Мишку, Настя останавливается у своего подъезда, улыбается и приветливо говорит ему:
      - А я уж думаю, куда ты подевался! Хорошо, что встретила…
      И тогда Мишка бежит к ней радостно и раскрепощенно.
      - Тихо, тихо, тихо, - останавливает его Настя. - Я тут для тебя одну любопытную книжечку достала. Как будущему юристу…
      Настя вытаскивает из накладного кармана продуктовой сумки небольшую книжку с бумажной закладкой в середине.
      - Называется «Уголовный кодекс РСФСР». Вот слушай… - Настя открывает кодекс в месте закладки и начинает читать вслух: - «Статья сто девятнадцатая. Половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости, наказывается лишением свободы до трех лет. Те же действия, сопряженные с удовлетворением половой страсти в извращенных формах…» На это у тебя, слава богу, ума не хватило, так что, думаю, трех лет вполне достаточно. Держи!
      Она сует Мишке за пазуху кодекс и добавляет без всяких улыбок:
      - И учи это наизусть, сволочь. Если еще ко мне хоть один раз приблизишься -сидеть тебе от звонка до звонка! Понял, дерьмо собачье? И вали отсюда, чтобы я тебя больше никогда в жизни не видела! «Малыш»…
      И Настя входит в свой подъезд.
      Бабушка лежит под свежим пододеяльником. На ней какой-то пестрый, праздничный халатик, головка тщательно причесана.
      В комнату входит Нина Елизаровна:
      - Мамочка, я хочу прикрыть к тебе дверь. Там на кухне такое! Настя, дуреха, во все чеснок сует. Шурует - просто загляденье! Я ее, по-моему, такой еще в жизни не видела!
      Бабушка в упор, не мигая, смотрит в лицо дочери.
      - Тебе что-то нужно? - не понимает Нина Елизаровна.
      Но старуха отводит глаза, и Нина Елизаровна закрывает дверь.
      Теперь взгляд Бабушки скользит по стене с фотографиями и останавливается на старом снимке начала пятидесятых. Бабушка тех лет сидит на гнутом венском стуле, а сзади, обняв ее за плечи, стоит двенадцатилетняя Нина с ровненькой челочкой над бровями.
      Бабушка все вглядывается и вглядывается в эту фотографию, и лицо дочери заполняет остатки ее сознания…
 
      (i)…Плохо и скудно одетая девочка Нина - самая старшая среди полутора десятка маленьких ребятишек, закутанных в какое-то немыслимое тряпье.(/i)
      (i)Нина учит малышей играть в «классы», сама скачет с ними на одной ноге, кого-то утешает, кому-то вытирает нос, помогает крутить скакалку…(/i)
      (i)Вокруг ни деревца, ни кустика - только вытоптанный сотнями ног земляной плац… А потом бабушкино сознание расширяется, и она уже видит за плацем бараки, а впереди - высокий бетонный забор с металлическими штангами, загнутыми внутрь зоны…(/i)
      (i)И туго натянутую колючую проволоку между этими штангами…(/i)
      (i)И вышки с часовыми по углам забора… Вот и сама Бабушка… Она стоит в общем сером замершем строе женщин-зэков. А за спиной этого строя играют в «классы», прыгают, смеются и плачут их дети. Дети, живущие в лагере со своими заключенными матерями…(/i)
      (i)Но вот строй по команде поворачивается и становится колонной.(/i)
      (i)Конвой берет оружие наизготовку. Распахиваются ворота зоны, и женскую колонну уводят на работы за пределы лагеря. Девочка Нина, с челкой из-под платка, смотрит вслед колонне - ждет, оглянется мать или нет…(/i)
      (i)Оглянулась! Да еще и рукой помахала!.. И счастливая улыбка озаряет лицо голодной одиннадцатилетней Нины.(/i)
      (i)Остаются на плацу только Нина да десятка полтора заключенных ребятишек - от трех до восьми лет…(/i)
 
      На Ленинградском проспекте, в аэровокзале, Лида протаптывается к кассовому окошку и робко спрашивает:
      - Вы знаете, у меня на завтра, шесть десять утра, билет «Москва - Адлер»… Я не могла бы его поменять?
      - На что? - слегка раздраженно спрашивает кассирша.
      Лида вздыхает, проглатывает комок, собирается с силами и говорит:
      - На деньги…
      Она открывает дверь квартиры, когда Нина Елизаровна и Настя уже вовсю готовят на кухне разную еду к бабушкиному дню рождения.
      - Ой, как здорово! - в восторге кричит Настя. - Лидуня пришла!
      - Тебя пораньше отпустили? - радуется Нина Елизаровна.
      - Да, мои родные! Да, мои хорошие! - Лида выгружает из сумки бутылку водки, бутылку коньяка, роскошную яркую бутылку «Чинзано». - Оказывается, меня еще вчера отпустили и вообще заменили!
      Несмотря на то что последнюю фразу Лида произносит с очаровательной ироничной непосредственностью, Настя и Нина Елизаровна успевают тревожно переглянуться.
      - Откуда это, Лидочка? - осторожно спрашивает Нина Елизаровна.
      Но Лида пропускает вопрос матери мимо ушей и звонко, чуточку излишне нервно предлагает:
      - Девушки вы мои любимые! Давайте, пока никого нет, шлепнем по-разминочному рюмашу просто так - друг за друга! Я - водку.
      - Я - коньяк, - говорит Нина Елизаровна.
      - Я - капельку этой штуки… - Настя показывает на «Чинзано».
      - Это «Чинзано», дурашка! - кричит Лида.- Италия! Напиток богов!
      Каждая открывает «свою» бутылку, наливает, чокаются, и Лида одним махом выпивает полную рюмку водки, Нина Елизаровна - половину рюмки коньяку, Настя отпивает самую малость.
      Она видит на бутылочных этикетках чернильные печати:
      - Ресторанные?
      - Сколько же это стоит?! - пугается Нина Елизаровна.
      - Девочки! Кисаньки вы мои! - в голосе Лиды уже появились хмельные интонации. - Плюньте! Какая разница - сколько? Откуда? Пусть наш дом будет полная чаша!
      Тут Лида не выдерживает нервно-веселого напряжения и, разрыдавшись, падает на стул, обхватив руками голову.
      Нина Елизаровна и Настя бросаются к ней, но в эту секунду раздается звонок в дверь.
      - Боже мой! Кого черт несет раньше времени?! - Нина Елизаровна силой поднимает Лиду, тащит ее в ванную: - Доченька… Любимая, успокойся, маленькая моя… Успокойся, девочка… Настя!!! Открой дверь! Займи как-нибудь…
      …Без пиджака, в женском фартуке с оборочками, Евгений Анатольевич сидит на кухне и чистит картошку.
      Настя нарезает хлеб, великосветски прихлебывает «Чинзано»:
      - Ах, Евгений Анатольевич! Вы уж извините, что я вас так напрягаю, но когда собираются, как сказала мама, т о л ь к о с в о и…
      - Что вы, Настенька! Наоборот, мне очень приятно…
      Шумит вода в ванной, доносятся до кухни всхлипы, какое-то неясное бормотание. Настя осторожно прикрывает ногой застекленную дверь кухни и говорит с преувеличенной экзальтацией:
      - Обожаю «Чинзано»! Италия… Напиток богов! Правда, сейчас, когда я готовлюсь стать матерью…
      - Как? - улыбается Евгений Анатольевич.
      - Я говорю, приходится ограничивать себя перед родами.
      - А-а! - Евгений Анатольевич весело смеется и тут же включается в игру: - И когда же это должно произойти?
      - Месяцев через семь, через семь с половиной…
      Шум воды прекращается, и слышен голос Нины Елизаровны:
      - Настюша, у нас кто-нибудь есть?
      - Все нормально, мамуля! Только с в о и.
      - Иди, Лидочка, одевайся, я пол подотру, - слышится голос Нины Елизаровны.
      Дверь ванной распахивается, и оттуда с мокрой головой, почти голая, выходит зареванная Лида.
      Увидев незнакомого мужчину в фартуке с оборочками, Лида взвизгивает, прикрывает грудь руками и скрывается в комнате с криком:
      - Идиотка малолетняя!!!
      Настя спокойно приканчивает рюмку с «Чинзано» и спрашивает у смущенного и растерянного Евгения Анатольевича:
      - Как, по-вашему, Евгений Анатольевич, Бермудский треугольник действительно существует или это так - трепотня, чушь собачья?..
      Намазанные, приодетые и причесанные Нина Елизаровна, Лида и Настя, а также Евгений Анатольевич, в фартуке с оборочками, заканчивают накрывать праздничный стол в большой комнате.
      - Ты почему в джинсах? - шипит Нина Елизаровна на Настю.
      - Мне так удобнее, мам. Евгений Анатольевич, будьте добры, принесите, пожалуйста, блюдо с языком. Оно в кухне на подоконнике.
      - Один момент! - и Евгений Анатольевич с удовольствием бежит в кухню.
      - Какой еще язык? Откуда у нас язык? - удивлена Лида.
      - Анастасия - добытчица. Волчица! - отвечает Нина Елизаровна.
      - Ох, как я не люблю этого! Все эти дела торгашеские…
      - А жрать любишь? - в упор спрашивает Настя.
      - Очень. Но…
      - Вот и заткнись, - говорит ей Настя.
      - Девочки! - Нина Елизаровна показывает глазами на входящего с блюдом Евгения Анатольевича. - Девочки!
      Раздается несмелый короткий звонок.
      - Твой пришел, - говорит Нина Елизаровна Насте.
      Настя бросается в переднюю. Евгений Анатольевич поспешно снимает фартук, но запутывается в завязках на спине. Нина Елизаровна подходит к нему сзади, помогает развязать тесемки: