* * *

По советскому законодательству, клад считается государственным достоянием. Лицо, обнаружившее клад, обязано указать или передать его органам Министерства финансов, которые выплачивают нашедшему клад вознаграждение в размере 25% стоимости клада. Присвоение клада карается в уголовном порядке.

Была ранняя промозглая весна с нескончаемыми дождями.

Неподалеку от проезжего грейдера, в жутко раскисшем поле, безнадежно сидели в грязи три самосвала «ЗИЛ-130». Они ссыпали в мокрое месиво подкормочную известь и теперь безуспешно пытались выбраться на проезжую часть.

Собственно говоря, выбраться на дорогу пыталась только одна машина. Хозяева двух других самосвалов – шестидесятилетний кряжистый Петрович и сорокалетний тощий Михаил, скользя пудовыми от грязи сапогами, тупо толкали самосвал в задний борт. Колеса крутились в глянцевитой липкой колее, но машина не двигалась с места.

За рулем этого самосвала сидел третий герой нашей истории – шофер Генка. Генка был втрое моложе Петровича, вдвое – Михаила и имел от роду двадцать лет сознательной жизни. В отличие от Петровича и Михаила, одетых в обычные замасленные телогрейки, свитера и сапоги, Генка был в сторублевых западногерманских вельветовых джинсах, модной четырехсотрублевой английской кожаной куртке, купленных в родном сельпо. На ногах Генки были роскошные «адидасы», приобретенные по случаю за две трети Генкиной зарплаты.

Вертелись на месте колеса «ЗИЛа», багровели от натуги Петрович и Михаил, под сапогами чавкала жижа, лил нескончаемый дождь.

– Не газуй, Генка! Стой! – закричал Петрович. – Вылезай к чертовой матери! Михаил, садись за руль, а то он машину по самый кузов закопает!

Генка достал из-под сиденья кирзовые сапоги невероятного размера, вытащил чистенькие портяночки и ловко обмотал ими «адидасы». Натянул сапоги и выпрыгнул прямо в непролазную грязь, под мелкий холодный дождь.

– Цыгане шумною толпою пихали задом паровоз... – усмехнулся он. – Петрович, все, чем мы сейчас занимаемся, – нерационально и нерентабельно, что категорически идет вразрез с сегодняшним основным экономическим направлением. Надо сходить в поселок, попросить у них нормальный тягач.

Петрович был рад возможности передохнуть:

– Ну что с тобой делать, Генка? Посмотреть издаля – современный человек. А подойти ближе – неандерталец, извини за выражение. Тебе газеты, радио, телек каждый день о внутренних резервах талдычат...

– Обижаете, начальник. Я с генеральной линией иду нога в ногу, – холодно ответил Генка. – Во-первых, как вам известно, я не пью. Во-вторых, я постоянно и неуклонно повышаю свое благосостояние. А в-третьих, где вы видите внутренние резервы?

– Внутренние резервы – это ты, Мишка и я. А пять верст шлепать за тягачом, потом опять обратно, потом неизвестно, есть ли свободный тягач... И где твоя рентабельность, рационалист хренов?

– Ну чего, пробуем, Петрович? – крикнул Михаил из кабины.

– Давай, Мишаня, раскачай ее как следует! Пошел!

Генка и Петрович уперлись руками в задний борт самосвала, а Михаил на малом газу стал попеременно включать то заднюю, то переднюю скорость.

Машина стала раскачиваться все больше и больше, и вдруг, пробуксовывая в липком и вязком месиве, тихонько двинулась вперед.

– Хорош! – завопил Генка хриплым от напряжения голосом.

– Давай, Мишаня! Давай, родимый! – В восторге Петрович даже запел песню свой юности: «Гремя огнем, сверкая блеском стали...»

– Неактуальная песенка, Петрович, – хрипел Генка, налегая всем телом на борт самосвала. – Не ко времени. Наша политическая слепота...

Что дальше хотел сказать Генка Петровичу, осталось неизвестным, потому что из-под буксующего колеса вылетело что-то маленькое и блестящее и с силой ударило Генку по верхней губе.

– Ой! – только и успел взвизгнуть Генка, как из-под другого бешено вращающегося колеса в Генку и Петровича веером полетели маленькие твердые кружочки, облепленные грязью.

– Ой! – Петрович схватился руками за левый глаз. А самосвал, выбравшись из гибельной колеи, все

увереннее и увереннее набирал ход к грейдеру.

– Стой! Стой! Мишка!.. – заорал Петрович дурным голосом.

Они стояли под дождем и растерянно разглядывали друг друга. У обоих были сжаты кулаки. Верхняя губа Генки уже приняла неправдоподобные размеры, а левый глаз Петровича, окрашенный в нежно-фиолетовые тона, почти заплыл опухолью.

– Батюшки!.. – тоненько, по-старушечьи запричитал Михаил. – Да вы что, мужики?! С ума сошли, что ли?! Генка, мерзавец! Как же ты мог на Петровича руку поднять?! – Он бросился между Генкой и Петровичем и с неожиданной силой раскидал их в разные стороны. – И вы, Петрович, тоже хороши... Поглядите, что с пацаном сделали!

Петрович и Генка молча стали приближаться к Михаилу с кулаками. Михаил не на шутку испугался, выхватил из земли бесцельно торчавшую лопату и взмахнул ею над головой:

– Не подходи, психопаты чертовы! Совсем чокнулись!

Но Генка и Петрович медленно надвигались на пятившегося Михаила. Петрович разжал кулак и сипло проговорил:

– Гляди, Мишаня...

Генка тоже разжал кулак. В ладонях у них лежали грязные золотые монеты.

– Чего это? – опасливо спросил Михаил, не опуская лопату.

– Клад... – в один голос выдохнули Петрович и Генка.

– Чего-о-о?!

– Ну, золото... Золото! – почти шептал Генка.

Михаил опустил лопату, отер мокрое от дождя лицо, поглядел на грязные золотые монеты, на заплывший глаз Петровича, на вспухшую губу Генки и спросил печально:

– И вот из-за этого... вы так друг дружку поуродовали?

В том месте, где еще недавно буксовал самосвал, теперь была вырыта огромная яма. На брустверах ямы валялись три лопаты, а на дне ее сидели чудовищно грязные и измученные Петрович, Генка и Михаил, пили горячий чай из кружек. Рядом стоял большой китайский старый термос, расписанный разноцветными колибри. Тут же на газете лежали бутерброды с колбасой.

На расстеленном ватнике высилась внушительная кучка грязных золотых десятирублевиков и черепки глиняного горшка, в котором эти монеты хранились.

Генка прихлебывал чай и что-то быстро подсчитывал на маленьком ученическом электронном калькуляторе. Стараясь не смотреть на золото, Петрович и Михаил вели светский разговор:

– Вот все-таки молодцы китайцы, хорошие термосы делали, – говорил Михаил. – Теперь такой не достанешь.

– Тридцать пять лет он у меня. С целины. Мы тогда были «русский с китайцем – братья навек». Так нам этих термосов на целину завезли – пропасть! Помню, в Акмолинске женился на Ксюшке, этот термос купил и костюмчик чешский. Чистая полушерсть, и сшит – будь здоров! И все за пятьсот рублей старыми. Вместе с термосом.

– А сейчас поди-ка купи костюм импортный за полсотни! – сказал Михаил и чихнул.

– Да замолчите вы! Мешаете же, – цыкнул на них Генка. – Я из-за вас третий раз пересчитываю. Что за манера у вас, у стариков: все, что было раньше, все прекрасно, все замечательно! Вас послушать, так в вашем прошлом даже куры соловьями пели!

– Пели, – подтвердил Петрович. – Просто ты этого не мог слышать, потому что прошлого-то у тебя нет.

– Все! Все! Кончили базар! – прикрикнул Генка и снова взялся за калькулятор. – Значит, так, сто девяносто две монеты по девять граммов. Следовательно, общий вес нашего клада...

– Тысяча семьсот двадцать восемь грамм, – тихо сказал Михаил и чихнул.

– Точно! – удивился Генка. – Ну, ты даешь! Идем дальше. Один грамм золота по госцене – сорок три рэ...

– Семьдесят четыре тысячи триста четыре рубля, – сказал Михаил.

Генка глянул на калькулятор и воскликнул:

– Вот это цирк! А разделить на три?

– Двадцать четыре тысячи семьсот шестьдесят восемь рублей.

Генка лихорадочно защелкал клавишами калькулятора, и на маленьком световом табло появились цифры – 24 768.

– Давно это с тобой? – спросил Петрович.

– С детства, – скромно ответил Михаил

– «Все могут короли, все могут короли...» – запел Генка. – Куплю «Волгу», видеосистему!..

– А я кооператив однокомнатный, – сказал Михаил. – Дров не нужно, вода горячая.

– Бери трехкомнатную, – закричал Генка.

– Одинокому трехкомнатную не дадут, – сказал Михаил и опечалился. Но не потому, что не дадут трехкомнатную, а оттого, что одинокий.

Петрович допил чай и обстоятельно утер рукавом рот:

– Стойте. Я чего-то никак врубиться не могу. Что у вас в итоге-то получилось?

– Без малого по двадцать пять тысяч на брата, – улыбнулся Михаил.

– Это как минимум, Петрович! – в восторге зашептал Генка. – А если подключить к этому нескольких зубных техников, можно взять вдвое больше. Получится куча денег!

– Сейчас я вам эту кучу несколько иначе раскассирую, – пообещал Петрович. – Про зубных техников, Генка, ты сразу забудь. Это раз. Второе: мы сейчас соберем всю эту шелупонь, – Петрович показал на грязную кучку золота, – и законно сдадим ее в государственную казну. А потом будем ждать награды – двадцать пять процентов от стоимости клада. Ну-ка, Мишаня, прикинь, по скольку на нос?

Михаил поднял глаза к серому дождливому небу, подумал и выдал:

– По шесть тысяч сто девяносто два рубля шестьдесят три с дробями копейки...

– Вот видишь, Генка, даже с дробями! – с удовольствием сказал Петрович. – Очень даже неплохо! А иначе возьмут тебя за шкирятник, и «До свиданья, мама, не горюй...», а там – до встречи через пять лет.

Михаил грустно оглядел яму.

– Уродовались, уродовались... Жизнью рисковали, – потерянно произнес Генка и потрогал вспухшую губу. – «Волгу», дурак, хотел купить...

– «Запорожец» купишь, – успокоил его Петрович.

– Видал я его в гробу и в белых тапочках!

– Ну, «Жигули».

– На «жигуль» теперь не хватит.

– На «жигуль» я тебе из своих добавлю. Без процентов, с рассрочкой на пятнадцать лет. Устраивает?

– Вам же это невыгодно.

– Это мне куда выгоднее, чем потом тебе пять лет передачи носить. Михаил, цепляй трос к Генкиной лайбе. И по очереди друг дружку вытащим...

Все три самосвала стояли на твердом грейдере. Михаил отцеплял буксировочный трос, Петрович отверткой соскребал с сапог налипшую грязь, а Генка бережно прижимал к груди старый китайский термос Петровича.

Генка уже оправился от потрясения, вызванного суровой необходимостью соблюдения социалистической законности, и теперь прочно взял нить разговора в свои руки:

– Итак, золото поедет с Петровичем. Петрович участник войны. Он точно знает, как нужно вести себя в боевой обстановке, а обстановка должна быть максимально приближена к боевой. Мы с Михаилом сопровождаем этот ценный груз на своих тачках, тщательно оберегая Петровича и его машину от любой нештатной ситуации.

– Это еще что такое? – спросил Михаил.

– Что угодно! Поломка, наезд на препятствие, столкновение...

– Типун тебе на язык... – Петрович суеверно трижды сплюнул.

– Петрович, вы гарантированы, что вам навстречу не попадется какой-нибудь колхозник на своем «газоне»? Он вопреки указу о мерах борьбы с этим делом, – Генка пощелкал себя по воротнику, – с вечера сильно набрался, а утром опохмелиться негде. Представляете, в каком состоянии он будет?! Опохмелиться же негде.

– Что ты... Кошмар! – проговорил Михаил. – Вот я про себя скажу...

– Погоди, – сказал Петрович. – Где золото, черт бы его побрал? Вы его в яме-то не оставили?

– Золото здесь, и я вам его торжественно вручаю при свидетелях! – Генка протянул Петровичу термос.

Петрович чуть не лопнул от возмущения и злости:

– Ты что же наделал? Чего ж ты мне термос изгадил! Не мог в тряпку какую-нибудь завернуть! Вот я тебе...

Генка отскочил на безопасное расстояние и нагло сказал:

– Спокуха, Петрович. Только без рукоприкладства, потому что впоследствии это может быть неверно истолковано соответствующими органами. Вы не трясите его, как грушу, и ничего с вашим термосом не случится. Зато никому в голову не придет, что золото в термосе.

– А кого бояться-то? – спросил Михаил.

– Не скажи. – Генка зловеще понизил голос. – Я в одном заграничном фильме видел подобную историйку. Там все это кончилось кроваво.

– Да что ты. – Михаил испуганно огляделся.

– Вот именно. Поэтому двигаться по шоссе мы будем так...

Надо сказать, это было красиво! По пустынной дороге сквозь нескончаемый дождь мчались, занимая всю проезжую часть, борт о борт, три самосвала, фары их горели средь бела дня тревожно-торжественным дальним светом. Они летели вперед навстречу своему законному счастью.

Районные городки замечательны тем, что все их управленческие органы обычно сосредоточены в одном месте. Как правило, главная улица такого городка вспухает небольшой чистенькой площадью, где райком партии стоит бок о бок с исполкомом; прокуратура соседствует с райсобесом; ЗАГС примыкает к районному отделению милиции, а сберкасса и почта традиционно сосуществуют под одной крышей. Любую жгучую проблему районной важности можно разрешить буквально не сходя с места.

Три самосвала, заляпанные грязью, влетели на площадь райцентра, с ходу развернулись, сдали назад и почти одновременно затормозили напротив стоянки служебных машин.

Генка, Петрович и Михаил выпрыгнули из кабин. Через площадь протянулись невидимые враждебные нити. Местные шоферы смотрели недобрым, настороженным взглядом.

Михаил достал из кабины тяжеленный разводной ключ и демонстративно засунул его за голенище. Петрович крепче прижал к груди термос. Генка презрительно оглядел строй надраенных машин и на глазах у всех стал стаскивать с себя свои огромные сапоги.

Учрежденческие шоферы переглянулись с ухмылкой, дескать, «деревня-матушка». Однако когда Генка размотал портянки и под ними оказались роскошные «адидасы», шоферы легковых машин откровенно сглотнули слюну зависти.

– Кончай возиться, – нервно сказал Петрович Генке.

Генка выпрямился, бросил сапоги в кабину и, придав своему голосу максимально легкомысленный оттенок, спросил:

– Что, действительно идем отдавать наше золотишко?

Петрович посмотрел на него таким взглядом, что Генка тут же отступил:

– Ну, шутка такая! Шутка. Неужели не понятно? Просто полное отсутствие чувства юмора!

– Ты даешь, Генка... – испуганно сказал Михаил.

– Становись! – сказал Петрович. – Шагом марш!

– Кому сдавать-то будем? – прошептал Михаил, печатая шаг.

– Государству, – сурово ответил Петрович. – Держи ногу!

Перед ними в тесном сомкнутом строю стояли райком, исполком, райсобес, прокуратура, ЗАГС, милиция и почта со сберкассой.

– Государство – перед нами, – напряженно сказал Генка. – Страна ждет своих сыновей. Конкретней! Кому?

– Мы кто? – спросил Петрович.

– Водители, – одновременно сказали Генка и Михаил.

– Правильно! Кто для нас государство?

– Милиция, – хором ответили они.

– Правильно! Для нас с вами государство – это милиция! Значит, клад сдаем в милицию!..

– Ох, не погорячились ли мы? – покачал головой Генка.

– Не боись, Генка! – с веселой бесшабашностью воскликнул Петрович. – Ты сейчас увидишь, что будет! Корреспонденты из области саранчой налетят! Из президиумов вылезать не будем! Ты этот день на всю жизнь запомнишь. И внукам своим будешь врать, что в твоей молодости даже обыкновенные куры соловьями пели!..

У самых дверей милиции Михаил вдруг оживился, ткнул заскорузлым пальцем в термос и торопливо зашептал:

– Слушайте, мужики! А мне за это не могут там талон предупреждения поменять? А то у меня уже две просечки...

В одном из кабинетов райотдела милиции восседал суровый дознаватель Генкиного возраста в форме младшего лейтенанта. Напротив него сидела запуганная старушка.

– Приметы? – вкрадчиво произнес младший лейтенант, вонзая в старушку всевидящие голубые глаза.

– Чё? – пролепетала старуха.

– Как выглядел, во что был одет?

– Дак темно ж было, ночь. А я со страху была под кроватью, притаивши...

– Что заметили, услышали?

– Сильно матерился и, видать, был очень даже выпивши...

– Это не примета. Ночью был пьяный, утром стал трезвый. И, протрезвев, мог спокойно раствориться в общей массе сознательных граждан.

– Значит, и кроликов моих теперя не сыщете?

Но тут зазвонил телефон. Младший лейтенант схватил трубку:

– Слушаюсь, товарищ майор! – Положил трубку и приказал старушке: – Выйдите в коридор. Посидите, повспоминайте. Скоро вернусь.

– А кролики?

– Я кому сказал, гражданка? Выйдите в коридор. Меня вызывает сам заместитель начальника райотдела, а вы... Давайте, давайте!..

– Входи, входи, Белянчиков! – радушно пригласил младшего лейтенанта майор лет пятидесяти, чем-то неуловимо похожий на Петровича.

На майорском столе, на расстеленной газете, высилась куча золотых десятирублевиков, перемазанных землей и глиной. Тут же стоял старый китайский термос.

Петрович, Михаил и Генка сидели вдоль стены.

– Слушай, Белянчиков. Я чего тебя вызвал – почерк у тебя замечательный! Садись-ка, набросай акт приемочный.

– Слушаюсь, товарищ майор! А на что акт?

– Ты посмотри, чудо-то какое! – Майор был в восторге. – Вот товарищи из Прохоровки в поле нашего района обнаружили... Колесами самосвала, можно сказать, вырыли из земли такое богатство для всей нашей Родины!

Майор был счастлив и горд за свой район, за его людей, за себя, за всю страну.

– А чего оно все такое грязное и липкое? – без интереса оглядел кучку золота младший лейтенант.

– Ну, в земле ж, говорю, было!

– Та-а-ак... – протянул Белянчиков и посмотрел на Петровича, Михаила и Генку. – А это что у них? – Он показал на вздутую Генкину губу и заплывший глаз Петровича.

– А это... – Майор даже прослезился от веселья. – Слушай, ну, умора! Это их золотом, когда из-под колес вылетало! Представляешь себе?! Давай садись за стол, бери бумагу...

Но младший лейтенант не разделял хорошего настроения своего начальника:

– Фантастика. Прямо братья Стругацкие. Кого вы слушаете, товарищ майор? Не поделили заначку, вот отсюда и бланжи на физиономиях. Считаю необходимым обыскать всех троих.

– Это зачем? – удивился майор. Ему было очень жалко терять свое хорошее настроение.

– Золото липкое. Может, у них где еще с десяток монеток прилипло, – со значением произнес младший лейтенант.

– Вот я сейчас засвечу тебе между глаз! – заорал Петрович и вскочил со стула.

– Сидеть! – рявкнул майор. – Ишь, нервные какие... А ты, Белянчиков, не превышай. И вы себя в руках держите. Это наш молодой товарищ. Как сотрудник покамест неопытный. А вы позволяете всякие слова, когда он при исполнении и при форме. Не положено.

– Ничего, – сказал Генка. – Я его как-нибудь в Доме культуры на танцах отловлю, когда он без формы будет. Он у меня быстро опыта наберется!

Но младший лейтенант был не такой уж неопытный – спросил майора ровным, спокойным голосом, будто предлагал чаю попить:

– Может, в КПЗ всех троих, товарищ майор? И по разным камерам.

– Да уймись ты, Белянчиков! – Майор даже побагровел от стыда.

– А потом по одному на допросик выдергивать, – спокойно продолжал младший лейтенант. – Расколются как миленькие. КПЗ – великая штука!

– Слушай, Белянчиков!!! – заорал майор. – Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову! А то я сейчас тебя самого в КПЗ налажу!..

Белянчиков моментально исчез, а майор продолжал бушевать:

– Сыщики сопливые! Начитаются разного дерьма детективного, а потом от них спасения нету! Мужики, вы уж простите его, дурака!..

– Ладно тебе, не психуй, – сказал ему Петрович. – Давай акт стряпать. Вон у Генки у нашего почерк тоже – будь здоров!

Как только Белянчиков подошел к своей двери, со скамейки поднялась старушка:

– Сыночек, как же с моими кроликами?

– С какими, еще кроликами?

– Ну, которых сегодня ночью у меня украли. Ты сказал: сиди, вспоминай...

– Вспоминайте, куда вы этих кроликов сами подевали. Подарили, съели, продали? А то чуть что, сразу в милицию: «Украли!» Откуда в вас всех такая подозрительность?! – И он захлопнул дверь перед самым старушечьим носом.

Генка заканчивал писать акт. Петрович и Михаил ссыпали золотые монеты обратно в термос.

– Все, – сказал Генка.

Майор заглянул ему через плечо, в умилении погладил Генку по голове:

– Во, молодец! Действительно, почерк – прямо загляденье! Куда нашему Белянчикову. Подписывайте.

– А когда мне термос вернут? – спросил Петрович.

– Вернут, – коротко ответил майор. – Не на базаре. С государством дело имеешь. Подписывай.

Все трое подписали акт. Майор тоже расписался. Напоследок полюбовался документом, запер его в сейф и радостно потер руки:

– Вот теперь порядок! Теперь берите свой драгоценный груз – и в областной центр. В ювелирный магазин «Сапфир». Там все это оценят, примут и выплатят вам положенное. Только не загуляйте от дурных денег! А то не посмотрю, что вы герои...

– Братцы! Да что же это!.. – ахнул Михаил. – Еще сто тридцать верст пилить?!

– Слушай, командир, в какой еще областной центр? – возмутился Петрович. – Какой «Сапфир»? Мы тебе золото сдали...

– От чудаки! – искренне развеселился майор. – Ну, дают славяне! Вы мне акт сдали, а не золото. А золото я у вас принять не имею никакого права. Акт – пожалуйста, а золото – ни-ни. Вот ежели бы вы его, так сказать, того... Вот тогда мне пришлось бы с вами разбираться. А пока вы проявили себя как честные, сознательные граждане, настоящие патриоты. Короче, берите термос...

– Нам известь на поле возить надо! – заорал Петрович. – Нас управляющий «Агропромом» за невыход на работу схарчит и сапог не оставит!

– А на это есть закон, – легко парировал майор. – Я вам повестки выпишу на два дня, и пусть он только посмеет... Закон есть закон!

Майор выписал три повестки и вручил каждому, будто грамоту, с пожатием руки.

– И в путь-дорогу. Бон вояж, как говорят французы. Дескать, всего хорошего!

– А если в дороге что случится? – слабо выкрикнул Генка.

– Тоже читаешь какую-нибудь муру собачью? – спросил майор и тут же добавил, лучезарно улыбаясь: – А если что-нибудь случится, если хоть одна монетка из ста девяноста двух пропадет – я вам по шесть лет гарантирую. И называться это будет уже не обнаружение клада, а его сокрытие. Всем все ясно?

В коридоре районного «Агропрома» у дверей управляющего толпился рабочий люд. Все были в крайнем возбуждении.

– Ну, чего он говорит?..

– А они?

– Да тихо вы!.. Говорят, что им уже и повестки милиция вручила...

Толпа сочувственно затихла. Здесь хорошо знали, что такое повестка из милиции. И вдруг из кабинета во внезапно наступившую в коридоре тишину понеслось громовое:

– Да я на его повестки... Пусть он этими повестками себе...

Дальше уже ничего нельзя было расслышать, потому что коридор восхищенно заржал:

– Ну, мужик!

– Руку на отсечение даю, его от нас скоро в Москву заберут! Сейчас там будь здоров команду собирают!..

... Петрович, Генка и Михаил стояли у стола управляющего и тупо разглядывали кучку грязных золотых монет.

Управляющий прошелся по кабинету, сел за стол и уже спокойнее сказал:

– Ему главное – спихнуть с себя. Он первый раз в жизни в своей милиции столкнулся с честными, порядочными людьми и ничего лучше не придумал,

как повестки им выписать! А отпустить вас не только на два дня – на два часа я не имею никакого права!.. Господи Боже мой! Да кому я это все рассказываю?! Были бы вы прохиндеи-сезонники, но вы же волки! Асы! Вы же сами не хуже меня понимаете, что такое для нашей страны будущий урожай! И в самый критический момент, в дожди, когда у нас до посевной осталось всего несколько дней...

– Все, – твердо сказал Петрович.

Он первый проникся ответственностью за выполнение плана по вывозу удобрений на родные поля и стал собственноручно запихивать золото в термос.

– Нет вопросов, – сказал Генка и взялся помогать Петровичу. Ему очень понравилось, что управляющий назвал его волком и асом.

– Надо – так надо... – тихо согласился Михаил.

– Значит, мы сейчас погоним машины под погрузку, – сказал Петрович. – А эти несколько дней, от греха подальше и чтоб душе было спокойней, нехай золотишко полежит у вас в сейфе. А когда напряженка с удобрениями спадет, мы его у вас заберем и съездим в область. Там его сдадим... – И Петрович протянул управляющему термос.

– Молодцы! – торжественно проговорил управляющий и вышел из-за стола. – Очень правильное решение! Я в вас и не сомневался. Мыслите истинно по-государственному! – Он с чувством пожал руку каждому и мягко отстранил от себя термос. – А вот это уже совершенно ни к чему. Сами говорили, что майор вам по шесть лет заключения пообещал, если хоть одна монетка пропадет. Как же я могу брать на себя ответственность за свободу моих лучших водителей?! А не дай Бог кто-нибудь залезет в сейф? Вам по шесть лет, а я потом всю жизнь себе этого не прощу! Встаньте на мое место...

– Вот это да-а-а-а... – протянул Генка.

– А ты как думал? – сказал управляющий. – Я руководитель и не имею права рисковать свободой личности своих подчиненных. Мне обо всем думать надо.

– Здесь же ценностей на семьдесят четыре тысячи... – хрипло выдавил Петрович и протянул вперед термос.

Управляющий «Агропромом», словно тореадор, увернулся от термоса и сказал:

– Ты меня только цифрами не пугай. У меня удобрений на миллион лежит под открытым небом, я и то не пугаюсь. Так что давайте по машинам, и... я на вас очень надеюсь! – Он внимательно оглядел их и, указывая на заплывший глаз Петровича и вздутую верхнюю губу Генки, спросил: – А это что?

Петрович с ненавистью ответил:

– Золотишко делили!

В коридоре Генку, Михаила и Петровича встретила тихая, угрюмая толпа. Запахло кровью... Все трос вжались в стену. Петрович прижал термос к груди.

Самый жуткий тип из толпы тихо сказал им:

– А ну, выходи на волю. Двигай, двигай.

Страшные, злобные лица, грязные спецовки, пудовые кулаки окружали Петровича, Генку и Михаила. Казалось, пришел последний час. Их вывели в серый от дождя двор автопарка.

– Ну-ка, прикрой дверь, – приказал главарь шайки одному из своих вассалов.

Тот прыгнул в самосвал с работающим двигателем, развернулся и мгновенно прижал дверь конторы задним бортом машины.

– Ничего, отмахнемся... – неуверенно прошептал Петрович.

Не сводя глаз с толпы, Генка нагнулся и нашарил обломок кирпича. Толпа молча стала надвигаться.

– Не подходи! – звенящим от напряжения голосом проговорил Генка.

– Точно, ребята. Лучше не стоит... – Михаил вытащил тяжелый разводной ключ из-за голенища.

Темные силы остановились. Главарь оглянулся по сторонам, негромко спросил:

– Где золото?

– Здесь. – Петрович тряхнул термосом. – Здесь и останется. Зубами буду грызть.

Михаил и Генка выдвинулись вперед, прикрывая Петровича. Жить оставалось совсем немного.

– Погоди ты грызть. Тоже мне, грызун старый, – презрительно сказал главарь. – Вот что, мужики. Мы там все слышали. Вы плюньте на него, езжайте в область, сдавайте эту хреновину, действительно, от греха подальше. Свобода дороже.

И тут вся толпа задвигалась-заговорила:

– Он, вишь, боится к себе в шкафчик это барахло запереть...

– Пока люди на него же вкалывать будут...

– Людям срок корячиться, а он их под погрузку ставит!

– Не думайте ничего, уезжайте, и дело с концом, – сказал главарь. – Мы ваши тонны на несколько машин разбросаем и вывезем, и пусть он потом попробует чего-нибудь вякнуть.

Генка выронил обломок кирпича. Михаил тщетно пытался запихнуть разводной ключ обратно за голенище сапога. Петрович прослезился...

Уже позже, когда, счастливые и вдохновленные народными массами на продолжение подвига, они ехали на мотоцикле по проселочной дороге, Михаил растроганно сказал:

– Во люди... Никогда не подумаешь!

– Какой коллектив! – шмыгнул носом Петрович. Генка выдержал паузу и, глядя через плечо Михаила в серую пелену дождя, странным голосом произнес:

– Да. Такое возможно только у нас.

При въезде в поселок Генка снова потянул режиссуру на себя:

– Теперь, пока мы от золота не избавимся, мы ни на минуту не должны расставаться друг с другом. Всё – только втроем!

– Правильно, – согласился Петрович. – Теперь мы повязаны.

– Мне это лично даже лучше, – улыбнулся Михаил. – А то я все один и один. К кому первому, Гена?

– К тебе.

Михаил покатил к дому бабы Шуры, где снимал комнатенку.

Кровать была не застелена. Над ней висели вырезанные из журналов фотографии Пугачевой и Гурченко. На столе грязная посуда, закопченный чайник, варенье в дешевой стеклянной вазочке. И на всем этом лежала печать холостяцкого убожества и тоски.

Петрович с термосом в руках сидел на колченогом стуле, Генка брезгливо оглядывал жилище Михаила.

– И сколько ты за эти хоромы бабе Шуре платишь? – крикнул Петрович Михаилу, который стоял в коридоре.

– Да нормально... – ушел от ответа Михаил, и стало понятно, что баба Шура дерет с него втридорога.

Михаил появился в новом костюме, полуботинках и клетчатой рубашке с желтым галстуком. На голове у него был мотоциклетный шлем. Еще два совершенно новеньких шлема он держал в руках.

– А я все думал, куда я их подевал... – Он протянул шлемы Петровичу и Генке. – Это для вас. Без шлемов в области на каждом углу тормозить будут. Там ГАИ – жуть!

– На кой ляд тебе столько шлемов? – удивленно спросил Петрович.

– Почему «столько»? Всего три. Один мой... – Он снял с гвоздя плащ на подстежке. – Думал, женюсь когда-нибудь, ребеночек родится, вырастет, захочет на мотоцикле покататься...

Генка жил в доме своей разведенной тетки Веры. У Веры дочь Юлька шести лет. Да и самой тетке – всего тридцать два.

Тетка красивая. Она в джинсах, в японской куртке-дутике и обычном бабьем платке.

Юлька в фирменном комбинезончике. На голове у нее деревенской вязки розовый капор с бомбошками.

Когда мотоцикл с Генкой, Петровичем и Михаилом подъехал к дому, Вера и Юлька запирали дверь, собирались уходить.

– Не запирай, тетя Вера! – крикнул Генка. – Я ключи в машине оставил!

– Что это так рано? – удивилась Вера. – Здравствуйте, Петрович. Здравствуй, Миша...

– Здорово, Верочка, – сказал Петрович, вылезая из коляски. – В область едем.

Но Вера не услышала Петровича, не приметила ни его распухший глаз, ни разбитую губу Генки. Она смотрела на Михаила. Смотрела с такой нежностью, что скрыть этого было нельзя. Да Вера и не скрывала.

Генка открыл входную дверь:

– Поросенка кормили?

– Я кормила! Я кормила! – закричала Юлька.

– Молодец. – Генка погладил Юльку по голове, увидел на ней капор и возмутился: – Тетя Вера! Что ты ей на голову надрючила! Я шустрю по району, вещи покупаю, а они ходят, как две цыганские потеряшки! Чтобы в таком виде на улицу больше не выходить! Айда, Петрович! Михаил, проходи.

– Хозяин, – ласково сказала Вера про Генку, а сама еле удержалась, чтобы не погладить Михаила по плечу. Уже даже руку занесла.

В прихожей Петрович и Михаил разулись. В комнату вошли в одних носках.

– Что за азиатчина?! – закричал Генка. – Зачем разувались?

– Ладно тебе. Разорался. Бери паспорт и чего там тебе нужно, и поехали. У меня пообедаем перед дорогой, – сказал Петрович.

Генкина комната уставлена старинными деревянными прялками и прочей резной русской утварью. Было два самовара начала века, деревянный раскрашенный ангелок, наверное, выломанный из деревенского церковного аналоя; три иконки мирно соседствовали с цветными фотографиями американских автомобилей. На телевизоре «Юность» стояло католическое распятие, на собственноручно сработанном стеллаже – все пятьдесят два тома Большой Советской Энциклопедии и стереомагнитофон с небольшими колонками. В отличие от комнаты Михаила у Генки чисто, прибрано.

– Ты никак в Бога веришь? – спросил Петрович, разглядывая иконки и распятие.

– Это предметы искусства и старины. Антиквариат. Так сказать, наследие предков, – холодно ответил Генка.

– Чего ты мне мозги пудришь? – усмехнулся Петрович. – Что я, твоих предков не знал? У них отродясь такого не было.

– Я не о своих предках, а о наших общих.

– У нас с тобой общих предков ни хрена не было. Не вкручивай.

В комнату влетела маленькая Юлька. Теперь у нее на голове красовалась замечательная спортивная шапочка для горнолыжников.

– Так хорошо, Ген? – закричала она с порога.

– Теперь порядок. И кончай с этой безвкусицей! Поехали. Я готов!

Когда все вышли из комнаты, оказалось, что Вера сидит в прихожей и ждет их. Вместо бабьего платка на ней была такая же, как у Юльки, горнолыжная шапочка.

– Другое дело, – сказал Генка. – А то черт-те что напялят на себя!.. Что из города привезти?

– Михаила. – Вера загадочно улыбнулась, глядя Генке в глаза.

– Я серьезно, тетя Вера!

– Я еще серьезней, – ответила Вера и долгим нежным взглядом одарила прифранченную, чуточку нелепую, тощую фигуру Михаила.

Михаил стоял, боясь пошевелиться. Петрович с уважением посмотрел на Веру. Генка ничего не сообразил:

– Тьфу! Живет, как на облаке. Но иногда совершенно не понять!

– Почему же! – вдруг развеселился Петрович. – Очень даже все понятно! Вперед, орлы!

Все трое двинулись к выходу.

– Мишенька... – тихо окликнула Вера.

Михаил остановился как вкопанный, испуганно повернулся:

– Чего?..

– Ты бы полуботинки-то надел, – ласково посоветовала Вера. – Что же ты в одних носках на улицу! Холодно, дождик...

«Чао, бамбино, сори...» – пела Мирей Матье. Ее голос несся из открытого окна единственного в поселке трехэтажного дома, где жил Петрович.

«Чао, бамбино, сори...» – вторил знаменитой француженке не лишенный приятности другой женский голос под аккомпанемент баяна.

Петрович неловко вылез из мотоциклетной коляски, с гордостью прислушался:

– Ксюшка репетирует. С пластинки учит. Любую мелодию на лету ухватывает.

Он тряхнул термосом с золотом, смущенно добавил:

– Если нам за эту штуковину чего-нибудь отвалят – сразу же ей аккордеон справлю и пианину куплю.

– Не пианину, а пианино, – поправил его Генка.

– Все равно куплю, – упрямо сказал Петрович. – Сейчас переоденусь, порубаем и двинем. Ксюша беляши делает – пальчики оближете! – Петрович открыл своим ключом дверь и с порога заорал: – Ксения! Мечи на стол! В область едем!

Музыка разом оборвалась. Из комнаты выскочила жена Петровича с баяном в руках, в стареньком синем тренировочном костюме. Она была чуть моложе Петровича и сохранила на своем широком добром лице пятидесятипятилетней казашки следы веселой, разгульной степной красоты.

– Здравствуйте, Ксения Мухаммедовна, – церемонно поклонился Генка.

– Привет, ребята! – счастливо улыбнулась Ксения Мухаммедовна и рванула на баяне какой-то дурашливый проигрыш. – Петрович, солнце мое! Как здорово, что ты пришел так рано. Приготовь чего-нибудь пожевать. Я просто с голоду умираю.

Петрович поскреб в затылке, осторожно покосился на Генку и Михаила:

– А что, обеда нету?

– Миленький! Ну откуда ему взяться! – рассмеялась Ксения Мухаммедовна. – Я же еще никуда не выходила. Зашиваюсь! Мне к завтрему нужно чуть ли не всю Мирей Матье выучить. Будь другом, сделай чего-нибудь перекусить!

– Нет вопросов, – легко сказал Петрович. – Репетируй, репетируй. А чего сделать?

– Да брось яички на сковородку, колбаски порежь, лучку с маслицем постным. Пошуруй, может, банку какую-нибудь консервную найдешь... Чайку завари, – весело посоветовала Ксения Мухаммедовна и запела: «Чао, бамбино, сори...»

Спустя час Генка, Петрович и Михаил в оранжевых шлемах катили на мотоцикле в направлении областного центра.

Петрович с термосом в руках сидел в коляске. Генка хоронился от мокрого встречного ветра за спиной Михаила. Ехали молча. Наконец Генка не выдержал, сказал с неодобрением:

– Ни черта не, понимаю! Как можно так жить в вашем возрасте?

– А как? – легкомысленно спросил Петрович.

– Семья все-таки. Без обеда, без хозяйства, без мысли о завтрашнем дне. Студенты!

Наверное, Петровичу это никогда не приходило в голову, поэтому он только недоуменно пожал плечами. Михаил чихнул и, стараясь преодолеть шум мотоцикла, прокричал:

– Любить надо, Гена!

– Что любить?! – не понял Генка.

– Не «что», а «кого», – сказал Петрович. – Мишка прав – нужно просто любить. Тогда на все наплевать – есть обед, нет обеда. Не из борща же с котлетами состоит семья, не из поросенка твоего. Семья должна состоять из любви, Генка. Тогда ни черта не страшно! Тогда, чтобы не сказать хуже, море по колено!.. Правда, тебе, Генка, это дело еще рано, а вот Мишке – в самый раз!

– А я и не собираюсь! – кричал Генка.

Областной центр был одним из древнейших русских городов. Начиная с весны в нем не переводились экскурсии, от родных месткомовских до интуристовских, чуть ли не из всех стран мира.

Вот и сейчас к ювелирному магазину «Сапфир», около которого уже стоял мотоцикл наших героев, подкатил роскошный «Икарус». Из автобуса разноцветной цепочкой к магазину потянулись ухоженные, веселые старички и старушки иноземного происхождения.

Последними вышли шофер, смахивающий на министра, и гид-переводчик – молоденькая девушка с усталым, озабоченным лицом.

– Здесь, как обычно, не меньше часа, – быстро сказала девушка.

Водитель-министр высокомерно кивнул головой. Девушка закричала по-французски:

– Дамы и господа! У нас только двадцать минут! Впереди собор, музей и обед. У нас только двадцать минут!

В магазине «Сапфир» директорствовала могучая женщина с высоченной прической. Перед ней лежала кучка грязных золотых монет. Директриса брезгливо указала пальцем на кучку золота:

– В таком виде принимать не буду. Золото грязное.

Петрович и Михаил растерянно переглянулись, а Генка тут же деловито предложил:

– У вас, наверное, есть туалет и раковина? Дадите кусочек мыла – я вам их через пять минут в лучшем виде представлю.

– Соображаете, что говорите? – обиделась директриса. – Это вам не овощная лавка. Не петрушкой с морковкой торгуем, Здесь ювелирный магазин. И в подсобное помещение посторонним вход воспрещен.

– Где же мыть-то? – спросил Михаил.

Петрович прижал термос к груди:

– Мы не здешние. Мы черт-те откуда...

Директриса с трудом подавила глухое раздражение.

Она презрительно оглядела Михаила, вспухшую губу Генки, заплывший глаз Петровича и сказала:

– Прежде чем пригласить эксперта из краевого музея и товароведа «Росювелирторга» для оценки и взвешивания, сдаваемое изделие должно быть очищено и не содержать посторонних примесей. А здешние вы или не здешние, это никого не касается. И как вы его будете мыть и где – нам тоже не важно. Существует утвержденная соответствующими органами инструкция. Закон есть закон!

Река, опоясывающая старый город, была полноводная, с обрывистым берегом. Наверху проходила окружная дорога. У самой кромки воды стоял мотоцикл Михаила. Закатав рукава и оскальзываясь при каждом движении, три соискателя официального вознаграждения за найденный клад зубными щетками и куском мыла, приобретенными в галантерейной лавке, мыли золото. Мыли молча, сосредоточенно, складывая каждую вымытую монету в термос. Вода была ледяная – мерзли руки, немели пальцы. Время от времени приходилось согревать их дыханием, засовывать под мышки. Генка опустил очередную монету в термос и сказал:

– Сто четыре.

– Смотри, Генка, не ошибись в счете, – крикнул Петрович. – А то нам потом долго придется разглядывать небо в крупную клетку!

Михаил тоже хотел что-то сказать, но тут лицо его исказилось, глаза зажмурились, и он оглушительно чихнул! Маленькая намыленная золотая монетка выскользнула из его пальцев, взлетела в воздух и... булькнула в воду! Все трое потрясенно посмотрели друг на друга, а потом уставились на то место реки, где теперь расходились концентрические круги от утонувшей золотой монеты. И представилась всем троим одна и та же леденящая душу картина.

К зданию районного суда подъезжает «черный ворон» – милицейский фургон для перевозки арестованных. У дверей суда собралась скорбная толпа – водители, слесари и грузчики из «Агропрома», Ксения Мухаммедовна с баяном, Вера с дочерью Юлькой, майор милиции, смахивающий скупую мужскую слезу, горестно-растерянный управляющий «Агропромом», директор магазина «Сапфир» с непроницаемым лицом...

Открывается фургон, и оттуда, потирая руки, выскакивает радостный младший лейтенант Белянчиков. Он делает приглашающий жест, и вооруженные автоматами милиционеры выводят из «воронка» наголо обритых Петровича, Генку и Михаила. Руки заложены за спины, головы опущены. Их ведут в суд.

А вокруг все плачут... Только один Белянчиков посмеивается и что-то говорит и говорит рыдающему майору милиции. Наверное, про то, что он был с самого начала прав – нужно было этих трех прохиндеев еще тогда отправить в КПЗ!..

* * *

По шоссе катил интуристовский «Икарус».

Водитель-министр в ослепительно белой рубашке и похоронно-черном галстуке мрачно смотрел на дорогу. Переводчица уставшим голосом рассказывала в микрофон все, что положено рассказывать иностранцам. Старички и старушки дисциплинированно вертели головами, щелкали фотоаппаратами.

Вдруг одна из старушек восторженно взвизгнула, вскочила со своего места и зааплодировала, тыча сухоньким пальчиком в окно. Все туристы посмотрели в окно и тут же потребовали остановить автобус.

Девушка глянула в окно и сказала водителю тусклым голосом:

– Остановите на минутку.

Водитель затормозил. Двери «Икаруса» распахнулись, и шустрая гурьба иностранцев высыпала на твердую русскую землю.

Внизу, на узенькой полоске суши, где стоял мотоцикл Михаила, валялись разбросанные одежды наших героев... А сами они – Петрович в пестрых трикотажных кальсонах, Генка в белоснежных трусах и Михаил в черных сатиновых «семейных» трусах – бултыхались в ледяной воде.

Двое из них поочередно скрывались под водой на время, недоступное нормальному человеку, а третий плавал на поверхности, не спуская глаз с мотоцикла, на котором стоял термос с вымытым золотом.

Закутанные в шубки и теплые куртки экспансивные старички, стоя на краю обрыва, кричали: «Браво!», «Фантистик!», «Оля-ля!..» Стрекотали любительские кинокамеры.

Переводчица бесстрастным голосом давала пояснения:

– Еще в глубокой древности в Советском Союзе... Простите, в России существовал народный обычай – купание в проруби. Происходило это в дни зимних престольных праздников. Купание в ледяной воде всегда символизировало могучий физический потенциал и неукротимость русского народа. Сегодня же у нас в России... Простите, в Советском Союзе этот обычай принял цивилизованный спортивный характер. Клубы так называемых «моржей» разбросаны по всей нашей стране. Мы с вами наблюдаем одну из плановых тренировок спортсменов при подготовке к зимнему сезону. Недалек тот день...

Но тут из-под толщи воды вынырнул окоченевший Петрович, победно потряс кулаком в серое дождливое небо и заорал:

– Нашел, мать его в бога, в душу так!!!

Сверху обрушились бурные аплодисменты. Один аккуратненький старичок прослезился и сказал своей пестро одетой старушке:

– Да... Этот народ непобедим!

Стуча зубами, дрожа от холода, Михаил, Генка и Петрович подъезжали на мотоцикле к ювелирному магазину «Сапфир». Генка выглянул из-за плеча Михаила и вдруг закричал:

– Глядите! Глядите! Она уезжает!..

До магазина «Сапфир» оставалось совсем немного, когда все трое увидели, как директорша магазина садится в черную «Волгу» и отбывает в неизвестном направлении.

– Гони, Мишка! Все штрафы плачу из своей доли! – закричал Петрович шальным голосом и от возбуждения чуть не выпал из коляски.

Мотоцикл взревел, мигом настиг «Волгу» и поехал впритирку с ней всего лишь в нескольких сантиметрах.

– Товарищ директор, мы его вымыли! – кричал Генка, чуть ли не всовываясь внутрь «Волги» и стараясь говорить вежливо. – Как вы сказали, так мы и сделали!

– А вы уезжаете! Совесть есть?! – орал Петрович.

– Нехорошо, – укоризненно сипел Михаил.

Шофер «Волги» испуганно косился на мотоцикл с тремя отчаянными седоками в одинаковых оранжевых шлемах.

– Немедленно оставьте нас в покое! – грозно распорядилась директорша. – Я еду на срочное совещание в облторг.

– Вы у нас примите золотишко и потом поезжайте хоть в Сочи! – елейно уговаривал ее Генка.

– Просто наглость! Я должна все бросить и заниматься только вами и вашим золотом!

– Это государственное золото! – заорал Петрович. – Было бы оно наше – хрен бы я с тобой разговаривал!..

– Потрудитесь выбирать выражения! – возмутилась директорша.

– Он как раз и выбирает. А то б вы такое услышали, – ласково сказал Генка.

Словно сиамские близнецы, «Волга» и мотоцикл мчались по городу вопреки всем правилам дорожного движения. Встречные машины в панике сворачивали в ближайшие переулки.

– Не, мужики, на нее надо в Москву написать, – просипел Михаил.

– Что же это за бандитизм?! – испугалась директорша. – Чуть что, сразу в Москву! Приезжайте в начале будущего месяца, создадим комиссию... В этом месяце у нас план по товарообороту уже выполнен, а в следующем месяце...

– В следующем месяце мы, может быть, вообще уже в тюрьме сидеть будем! – выкрикнул Генка.

– Вот там вам и место, – обрадовалась директорша.

– Ох, был бы я сейчас на танке! – мечтательно простонал Петрович.

Директорша тихо сказала своему водителю:

– Только посмотрите на эти ужасные лица. Такими типами должен заниматься по меньшей мере Комитет государственной безопасности...

Но тут мотоцикл начал терять скорость и, проехав немного, остановился.

– Горючее кончилось, – виновато просипел Михаил.

В поселке Прохоровском темной ночью светилось только одно окно, в кухне Петровича. Мотоцикл Михаила был прикован к дереву цепью с большим замком.

В кухне Ксения Мухаммедовна с Верой мыли и перетирали посуду. На столе стоял старый китайский термос. Рядом, на небольшом керамическом блюдце с казахским орнаментом, лежали сто девяносто две золотые монеты.

На разные голоса храпели в соседней комнате наши герои.

Ксения Мухаммедовна негромко рассказывала Вере:

– Приехали грязные, злые, замерзшие... Мы, говорят, теперь одним делом повязаны, и пока все не выяснится, будем жить вместе, на казарменном положении. Я говорю – живите, мне-то что. А как увидела, что мой перед сном этот термос под подушку пихает, так сразу поняла – или с ума сбрендил, или еще чего хуже. Дождалась, когда они все задрыхли, термос потихоньку вытащила, и вот... пожалуйста!

Вера горестно покачала головой и сказала:

– Ну откуда?! Откуда у простого советского человека может быть столько золота?! Ведь потом всю жизнь жалеть будут.

– Уже жалеют, – сказала Ксения Мухаммедовна. – Как я поняла из их намеков, они с утречка собирались по начальству идти – сознаваться. Все спорили, с кого начать. Мой-то партийный, так он уговаривал прямо в райком податься, а Генка твой просил райком напоследок оставить. Дескать, когда уже деваться будет некуда. А сначала, говорил, надо в исполком и прокуратуру...

– Господи, спаси и помилуй. А Мишка?

– Мишка все помалкивал. Ты ж его знаешь.

– Знаю, – всхлипнула Вера. – Я на него с детства глаза пялила.

– Интересно, и на сколько же их могут засадить за это?

– Если нет жертв...

– Сомневаюсь, – сказала Ксения Мухаммедовна. – Это вряд ли. Мой Петрович ужас какой здоровый! Вот ему шестьдесят, а он ведь, совестно сказать, ко мне по этой самой части каждый день претензии имеет!..

– Да что ты... – с нескрываемой завистью сказала Вера.

Ксения Мухаммедовна ногой прикрыла кухонную дверь, взяла баян, осторожно тронула пальцами клавиши и негромко запела старую известную песню: «Тюрьма Таганская – все ночи, полные огня, тюрьма Таганская, зачем сгубила ты меня?.. Тюрьма Таганская – я твой бессменный арестант, погибли юность и талант в стенах твоих...»

Рано утром Генка, Михаил и Петрович ехали на мотоцикле. Навстречу им показались четыре груженых самосвала из их конторы. Самосвалы посигналили светом и притормозили. Остановился и мотоцикл.

– Ну как, ребята, сдали? – спросили водители. Генка одной рукой ткнул Михаила в спину, второй ущипнул Петровича.

– Сдали, сдали! Еще вчера сдали. Оформлять едем!

– Вас там управляющий уже оформил, – хохотал один из водителей. – Вот такенный приказ со строгачом и лишением квартальной премии каждому за невыход на работу!

– Ничего, – сказал Генка, – переживем.

– С вас причитается! – намекнули водители.

– Само собой, – ухмыльнулся Петрович. И они разъехались в разные стороны.

– Ты зачем наврал, что мы уже сдали золото? – спросил Михаил.

– Трепло несчастное, – проворчал Петрович.

– Так спокойнее, – ответил Генка. – Рули прямо к исполкому.

В приемной председателя райисполкома молоденькая секретарша, с интересом глядя на Генку, сообщила:

– Ну никогошеньки нет! Все на приемке стройобъекта родильного дома. И председатель, и оба его зама, и все, все, все... Ждут госкомиссию, а там чепе. И туда лучше не соваться. Это я вам чисто по-человечески скажу.

– Кажись, у меня уже ничего человеческого не осталось, – недобро покрутил головой Петрович.

– Елки-моталки, когда ж это кончится? – вздохнул Михаил.

– А вот мне ничто человеческое не чуждо! – весело сказал Генка, чем еще больше понравился секретарше. – Где этот родильный дом построили?

На огромном щите, укрепленном на двух сваях, было написано крупным красивым шрифтом: «Ударное строительство родильного дома Ляминского районного отдела здравоохранения. Срок сдачи объекта I квартал 1984 г. Подрядчик „Межколхозстрой“. Прораб..........»

Фамилии прораба не было. Как, впрочем, не было и самого родильного дома. Только фундамент и проросший бурьяном незаконченный первый этаж...

Вокруг щита стояли машины: «Волга», три «Москвича» и два «УАЗа». У края фундамента, словно у могилы, молча собралась группа людей одинакового вида – председатель райисполкома, два его заместителя, начальник отдела капитального строительства, заведующий райздравотделом с помощниками и не похожий на них представитель «Межколхозстроя», именуемый подрядчиком.

Эта картина напоминала похороны. Та же скорбная тишина, неподдельная печаль и искренняя растерянность. Ощущение трагической непоправимости было столь велико, что когда Михаил, Петрович и Генка подкатили сюда на своем мотоцикле и присоединились к стоявшим, на них никто не обратил внимания.

Наверное, самый тяжелый разговор уже состоялся, потому что председатель райисполкома, тяжко вздохнув, снял почему-то шляпу и дрогнувшим голосом произнес:

– Товарищи...

Глядя на него, все тоже сняли шляпы.

– Товарищи, – повторил председатель. – Один из передовых районов области без родильного дома – это средневековье. Как будем дальше рожать, товарищи? Опять за тридевять земель?! Жду ваших предложений. Что скажет представитель «Межколхозстроя»?

– Если мне добавят средства, я постараюсь сдать объект к концу четвертого квартала. Это будет новогодний подарок трудящимся.

– Сколько вам требуется для завершения работ по роддому? – спросил один из замов.

Представитель «Межколхозстроя» отвел свои вороватые глаза в сторону и сказал:

– Тысяч семьдесят, семьдесят пять...

Прошел гул возмущения.

– Это несерьезно, – сказал председатель. – Таких денег вам никто дать не сможет.

– Это почему же?! – неожиданно громко сказал Михаил. – Мы можем дать!

Весь райисполком повернулся на голос Михаила.

– Ай да Мишаня! – восхищенно ахнул Петрович. – Прорезался!

– Только не семьдесят! – в панике закричал Генка. – Только не семьдесят! Там восемнадцать тысяч пятьсот сорок восемь рублей наших собственных! Мишка, быстро: сколько остается?

– Пятьдесят пять тысяч семьсот пятьдесят шесть рублей, – мгновенно ответил Михаил.

– Молодец, Генка... – Петрович показал на представителя «Межколхозстроя». – Глянь на его рожу – он и миллион схапает – не подавится. Так вот, граждане! – сказал он уже громко. – Пятьдесят пять тысяч семьсот с копейками можем отстегнуть наличняком, чтобы вам было где рожать. Устраивает?

– Вполне, – немедленно ответил представитель «Межколхозстроя». – Ужмемся, справимся и к Новому году...

– Минуточку! – закричал председатель райисполкома. – Да кто вы такие?!

Спустя некоторое время на черном капоте председательской «Волги» стоял старый китайский термос, а на расстеленном чистом носовом платке лежали золотые монеты.

Генка, Михаил и Петрович растроганно принимали поздравлений и с максимальной деликатностью оберегали золото от возможных посягательств. Только один раз, когда подрядчик из «Межколхозстроя» потянулся, чтобы взять монету и разглядеть ее поближе, Генка жестко сказал ему:

– Руки!

– Так вот вы какие. – Председатель исполкома ласково разглядывал Генку, Петровича и Михаила. – А мне еще вчера про этот случай докладывали – и ваш управляющий, и милиция. И с самой лучшей стороны. Так что район может по праву вами гордиться.

– А золото может район принять? – спросил Петрович.

– И выплатить нам положенные двадцать пять процентов, – добавил Генка.

– А то уже просто сил нет, – пожаловался Михаил.

– Ну конечно! – улыбнулся председатель. – О чем вы говорите? И прессу подключим, и законное вознаграждение вручим в торжественной обстановке. Немедленно все это организуем. Ну-ка, где наш начальник райфо?

– В отпуске, – доложил председателю его первый зам.

– Когда вернется?

– Через восемь дней, – подсказал второй зам.

– Вот и хорошо, – мягко проговорил председатель, обращаясь к Михаилу, Генке и Петровичу. – Приезжайте со своим богатством через восемь дней и прямо к начальнику районного финансового отдела. А мы к тому времени уже дадим ему команду...

– А золото?.. – потерянно просипел Михаил. От горя он снова потерял голос. – Где золото держать?

– Я же сказал – к начальнику райфо, – терпеливо объяснил ему председатель райисполкома. – Деньги – это его епархия. И мы призваны для того, чтобы каждый на своем месте занимался своим делом, и с полной ответственностью.

Сея ужас и панику на дороге, мотоцикл с тремя нашими героями мчался с чудовищной скоростью.

Он напрямую проскакивал дворы и палисадники, перелетал через заборы, врезался в огромные лужи, вздымая стены грязной воды, и вообще совершал невероятные мотоциклетные чудеса, которые не снились чемпионам. Ибо отчаяние, движущее нашими героями, намного превышало технические возможности этого транспортного средства.

– Прокурора! – яростно хрипел Михаил.

– Требую прокурора! – явно подражая кому-то, вопил Генка, стоя в полный рост за спиной Михаила.

– Только к прокурору!!! – злобно рычал Петрович из коляски, прижимая к груди старый китайский термос с отвергнутым золотом.

– Ваша жалоба совершенно обоснованна, – сказал им районный прокурор и потряс большим, густо исписанным листом бумаги. – Если факты, указанные здесь, подтвердятся, виновные получат очень строгие взыскания, невзирая на занимаемые должности и прошлые заслуги. Как сказал Петр Великий: «Прокурор – око государево». Перед законом все равны. – Райпрокурор оглядел термос, золото на столе и добавил: – Кстати, по закону вы были обязаны сдать государству найденные ценности в течение двенадцати часов с момента их обнаружения. Однако, руководствуясь тем, что ряд ответственных лиц создали вам невозможные условия для соблюдения сроков сдачи, мы вас к ответственности привлекать не будем.

– И на том спасибо!.. – поклонился ему Петрович.

– Не за что, – сказал прокурор. – Я руководствуюсь только законом. Жалоба ваша будет рассмотрена в установленные сроки.

– Это когда? – спросил Генка.

– Обычно все зависит от существа дела. В данном случае проверка фактов и выводы займут не более десяти суток. Случай, честно говоря, примитивный: бюрократизм, бездушие и безответственность.

– Я хочу умереть... – тихо сказал Михаил.

– Что? – не расслышал прокурор.

– Ничего, ничего. Все в порядке, – улыбнулся прокурору Генка и обнял Михаила за плечи.

– А как быть с золотом? – наливаясь гневом, спросил Петрович.

– Беречь как зеницу ока! – строго сказал районный прокурор.

– Я хочу умереть... – стонал Михаил, пока Генка и Петрович бережно усаживали его в мотоциклетную коляску.

Они застегнули его клеенчатым пологом по самую грудь. И в нерешительности встали у мотоциклетного руля.

– Ты умеешь? – спросил Петрович, указывая на мотоцикл.

– Не боги горшки обжигают. Попробую, – ответил Генка.

– Нет. Тогда давай уж лучше я буду пробовать, – решительно сказал Петрович. – Я когда-то на целине ездил на этой хреновине. Лет тридцать пять тому назад...

Тридцатипятилетний перерыв в вождении мотоцикла оказался ощутимым, скорость их движения была не более семи километров в час.

Генка сидел за широкой спиной Петровича, а одной рукой заботливо поддерживал голову Михаила.

– Мишку надо срочно к врачу. Он совсем загибается! – шептал Генка на ухо Петровичу.

– С Божьей помощью привезем его ко мне – позовешь свою тетку Веру.

– Тетя Вера счетовод, а не врач! А в Мишкином состоянии...

– В его состоянии счетовод нужнее. Позовешь Веру. Понял?

Петрович сказал это так сурово и непреклонно, что Генка только плечами пожал.

В квартире Петровича на высокой кровати лежал Михаил с компрессом на лбу. Около него сидела Вера, гладила его и ласково шептала:

– А мы уж с Ксенией Мухаммедовной прошлой ночью ужас что себе вообразили...

... За кухонным столом распаренный Петрович глушил третью бутылку пива, а Генка держал на коленях маленькую Юльку и поил ее чаем.

– Поросенка кормила? – тихо спросил он ее.

Рот у Юльки был набит тортом, и она только утвердительно кивнула.

Петрович посмотрел на пустые кухонные полки, на два туго набитых чемодана, стоявших на полу, и спросил:

– А это что?

– Собрались мы с Веркой за вами ехать, – объяснила Ксения Мухаммедовна. – В Сибирь или куда теперь душегубов-то отправляют?..

– Декабристки. Дурищи стоеросовые, – сказал Петрович.

Ксения Мухаммедовна рассмеялась и поцеловала Петровича в лысину.

Генка вытер Юльке физиономию и невесело усмехнулся:

– Интересное кино. Пойти Мишке рассказать, что ли...

– Сиди, – не пустила его Ксения Мухаммедовна. – Он еще в себя не пришел.

– Вот у меня теория есть, – сказал Генка, засовывая огромный кусок торта в рот. – Эти сорокалетние, или около того, они вообще слабые сейчас. Все.

– Это еще почему? – недовольно спросил Петрович.

– Объясняю. Вот у вас, Петрович, уже все было – и война, и целина, и любовь... жизнь – будь здоров! Вас ничем не напугаешь. У нас, молодых, все впереди. Мы сегодня четко знаем, чего хотим – чтобы нам не врали! А вот такие, как Мишка, которым по сорок, – они слабоваты. Они вашей жизни не нюхали и в нашем возрасте свою жизнь проморгали да промолчали. Всего боятся, интересы ерундовские, хватки никакой. У кого всякие там инфаркты, язвы желудков, склонность к этому делу? У сорокалетних! И одиноких среди них больше всех. У них нет четко выраженных позиций, и вообще...

– Ну нахал! – в одно слово хором сказали Петрович и Ксения Мухаммедовна.

Юлька захохотала, захлопала в ладоши. Понравилось, что говорят хором. В кухню вошли Михаил и Вера. Вера смущенно улыбалась. Михаил, вопреки Генкиной теории, был настроен довольно агрессивно:

– Ну, вот что. Мы тут с Верой кое-что решили. Она вам потом скажет. А вы, Петрович, и ты, Генка, кончайте рассиживаться. Раз договорились – ни шагу назад! Закопать его – и дело с концом. Хватит мучиться! Подъем.

Завывал ветер. Почти в чернильную темноту Генка, Петрович и Михаил вышли из дома с небольшим рюкзачком и двумя лопатами.

Генка привычно направился к мотоциклу, но Михаил перехватил его, притянул к себе и сказал на ухо:

– Не трожь мотоцикл. Пешком и тихо. Хватит. Пошумели.

Неожиданно Генка и Петрович почувствовали железную командную руку и покорно последовали за Михаилом.

– Куда? – позволил себе спросить Петрович.

– К Генке. У них там хозяйство, огород, поросенок. Найдем место.

Хоронясь от тусклого света редких фонарей, они нырнули за дом Веры и Генки, а оттуда – прямо в сарай. Шуршала солома, завозился поросенок.

– Петрович, давайте свой фонарик. Только аккуратней, чтобы снаружи ничего не было видно, – распорядился Михаил. – Генка, выбирай место.

С великими предосторожностями Петрович включил ручной фонарь и в ужасе отпрянул от загородки – там весело похрюкивала и шумно дышала огромная свинья килограммов на двести.

– Господи!.. – только и сказал Михаил.

– Это что?! – тыча фонариком в свинью, еле вымолвил Петрович.

– Поросенок. – Генка безмятежно почесывал чудовище за ухом.

– Это «поросенок»?! – Петрович был потрясен.

– Да. Я его вот с таких вынянчил. – Генка показал руками что-то очень маленькое. – Он для меня всегда поросенком останется.

– Пошел ты знаешь куда!.. – взъярился Михаил. – Если здесь закопать, этот хряк все перероет! Тушите свет, Петрович. Я знаю место. Айда за мной!

За поселком на пустыре росла одинокая яблоня. В ночной темноте только верхушка кроны выделялась на фоне ночного неба.

Слышалось хриплое дыхание, звяканье лопат и шорох сыплющейся земли.

Где-то далеко, на другом конце поселка, заиграла гармошка. Все звуки под яблоней сразу же прекратились. Несколько секунд томительного выжидания, и снова работа началась.

– Чего вы детектив-то устраиваете? Не видно же ни черта. Включите фонарик, – послышался раздраженный шепот Генки.

– Я тебе сейчас дам фонарик. Копай! – тихо рявкнул Михаил.

И Генка, как ни странно, ничего не ответил. Зато голос Петровича спросил:

– Тебе не кажется, что у Мишки очень даже четкая позиция? А, Генка?..

Яркое весеннее солнце заливало кабинет председателя райисполкома. Но сидящих за столом заседаний это не радовало.

Очень растерянно выглядел веселый и добрый человек – майор милиции, заместитель начальника райотдела МВД. Нервно подергивал головой худенький управляющий «Агропромом». Такой справедливый и мужественный в своем кабинете, здесь он чувствовал себя крайне неуютно. И первый, и второй заместители председателя райисполкома старались не поднимать глаз на своего шефа и задумчиво рисовали на бумажках разные закорючки...

Несколько неожиданным было присутствие в этом кабинете директорши ювелирного магазина «Сапфир». Вызов в отдаленный район из центра был для нее оскорбителен, и она не пыталась этого скрывать.

Сильно отличался от всех собравшихся дочерна загорелый человек с живыми, блестящими глазами. Это был начальник райфинотдела. Он только сегодня вернулся из отпуска и все еще не мог настроиться на деловой лад..

Сам председатель райисполкома, чуткий и мягкий человек, рачительный хозяин, сумевший добиться замечательных показателей, сохранял на лице выражение достоинства и готовности отвечать за все, что произошло в его районе.

И был районный прокурор. В полной форме советника юстиции соответствующего ранга. Несмотря на свое серьезное служебное положение, районный прокурор был не лишен юмора и начал свою речь почти классическим заявлением:

– Я пригласил вас, товарищи, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие...

– К нам едет ревизор! – рассмеялся загорелый начальник райфо.

– Отнюдь, – строго сказал прокурор. – Гораздо хуже. Восемь дней назад ко мне поступила жалоба...

На голове Михаила была теперь модная шерстяная горнолыжная шапочка, а из-под ворота грязного ватника выглядывал краешек пестрого кокетливого шарфика. Он стоял вместе с Генкой и Петровичем во дворе «Агропрома». Крановщик засыпал удобрения в их машины.

– Сегодня у Ксении в клубе вечер французской песни. Придете? – спросил Петрович.

– Об чем речь, – сказал Михаил.

– Нет вопросов, – поддержал Генка.

Крановщик засыпал последний ковш в кузов и заорал:

– Эй, миллионеры! Все! Поехали!..

– Петрович! Мишаня! Умоляю!.. – быстро проговорил Генка. – Махнем через район! Всего лишних три с половиной кэмэ. Мне вот так надо! – И Генка полоснул ребром ладони по горлу.

– Во, нашего прихватило! – заржал Петрович. – Аж трясется!

Три груженых самосвала «ЗИЛ-130» вкатились на центральную районную площадь и остановились напротив стоянки служебных машин.

Генка выскочил из кабины, быстро скинул сапоги, размотал портянки и оказался в тщательно начищенных модных туфлях.

– Я сейчас! – крикнул он Петровичу и Михаилу и побежал через площадь прямо к дверям райисполкома.

– Привет, Гена! – закричали ему водители легковых машин. – Чего-то ты зачастил к нам?!

– Привет, привет, мужики! – ответил им Генка.

Генка пробежал по широкому коридору, распахнул дверь приемной самого председателя.

Увидев Генку, хорошенькая секретарша засветилась радостью.

– Натуля, зайчик... Я на секунду. – Генка положил перед ней плитку шоколада и венгерский кубик Рубика.

– Ой, Геночка... Спасибо!

На ее столе, у пишущей машинки, лежала красивая южная ракушка.

– Еще вчера не было, – ревниво заметил Генка. – Откуда такая?

– Презент. Заврайфо сегодня из Пицунды вернулся.

– Уже?

– Да. А что?

– Нет-нет, ничего. Когда освободишься?

– Ой, Геник... Понятия не имею. Сегодня такой трудный день! Из области приехали, наши все там... – Наташа показала на дверь кабинета председателя.

– Что стряслось?

Наташа оглянулась, плотно прикрыла дверь приемной:

– Девочки говорили, что какой-то дядька нашел клад в три миллиона рублей. Хотел его сдать, а у него нигде не приняли. Теперь ни клада, ни дядьки... С утра сидят, выясняют – кто виноват и что делать.

– Тяжелая история, – посочувствовал Генка. С площади послышались сигналы самосвалов.

– Жду тебя у клуба! – заторопился Генка. – Договорились?

– Обязательно постараюсь. – И Наташа поцеловала Генку в щеку.

Поздно вечером, когда в зале сельского клуба шел концерт, к зданию с разных сторон почти одновременно подъехали несколько милицейских «УАЗов» и один желто-синий «Москвич» с мигающим фонарем на крыше. Операция по захвату началась.

Из машин выскочили милиционеры, один даже с собакой, и сразу перекрыли все входы в клуб. Этим с упоением руководил младший лейтенант Белянчиков.

Из «Москвича» вышли майор милиции, начальник райфо и сухонькая пожилая женщина с большим портфелем. Майор дал им знак оставаться у машины, а сам в сопровождении двух милиционеров пошел к центральным дверям клуба. Здесь висело объявление: «Сегодня, 3 апреля, вечер французской песни. Исполняет коллектив художественной самодеятельности поселка Прохоровский Ляминского района. Начало в 20 часов. После – танцы!»

Белянчиков рванулся было за майором, но тот оставил его на улице. Белянчиков обиделся и на всякий случай расстегнул кобуру пистолета.

На сцене стоял небольшой хор девушек от шестнадцати до шестидесяти лет. Все они были в длинных белых платьях и красных фригийских колпаках.

Впереди, прямо на авансцене, стояла Ксения Мухаммедовна с баяном в руках. На ней тоже были красный фригийский колпак и длинное белое платье, но в отличие от рядовых хористок у нее оно было расшито золотыми аппликациями с мотивами казахского орнамента.

«Чао, бамбино, сори...» – гремело со сцены.

Первые пять мест в седьмом ряду занимали Петрович с Юлькой на коленях, Наташа с Генкой и Михаил с Верой.

Майор с двумя милиционерами незаметно появился у запасного выхода, расположенного чуть ли не у самой сцены, и стал внимательно вглядываться в лица зрителей. Увидев Петровича с Юлькой, пригнулся и на цыпочках прошел к седьмому ряду. Наклонился к Петровичу и сказал ему шепотом:

– Пройдемте.

Петрович усмехнулся, Юльку передал Генке и встал со своего места.

– И вы тоже, – прошептал майор Генке.

Генка успокоил встревоженную Наташу и передал Юльку Михаилу.

– Вас тоже попрошу, – тихо сказал Михаилу майор. Тот отдал Юльку Вере.

Зал заволновался. Ксения Мухаммедовна прервала французскую песню и громко сказала на чистом русском языке:

– Наконец-то! Спохватились!..

Хор растерялся, умолк.

– Петрович! – крикнула Ксения Мухаммедовна. – Если вернешься раньше меня, – котлеты на подоконнике в кухне. – Она посмотрела в зал и весело сказала: – Все в полном ажуре! Продолжаем вечер французской песни! – повернулась к хору и скомандовала: – Раз, два, три! «Чао, бамбино, сори...»

И вслед уходящим – Петровичу, Генке, Михаилу и сопровождающему милицейскому конвою – хор грянул шлягер Мирей Матье.

Генку, Петровича и Михаила вывели на улицу. По мановению руки Белянчикова они были сразу же окружены милицией. Служебная собака доверчиво потерлась о ногу Михаила и радостно завиляла хвостом.

– Вот это наши герои, – благодушно сказал майор. – А это наш начальник районного финансового отдела. И старший кассир исполкома... Извините, как ваше имя-отчество?

– Им это не обязательно. – Женщина с портфелем зло поджала губы.

Начальник райфо шепнул майору:

– Как к ним обращаться?

– Нормально.

– Я в смысле «товарищи» или «граждане»?..

– Пока «товарищи», а там посмотрим.

Начальник райфо откашлялся и торжественно произнес:

– Товарищи! Районный исполнительный комитет поручил мне...

– Документы, – прервал его Генка.

– Что?!

– Предъявите документы, – жестко повторил Генка.

– Ну, ты бюрократ!.. – изумился майор. – Такой молодой, а уже... Покажите, покажите ему удостоверение. А я ему потом покажу акт, который он сам подписал.

Начальник райфо вынул красную книжечку, протянул ее Генке. Генка внимательно сличил фотографию с оригиналом и передал удостоверение Михаилу. Михаил сделал то же самое и отдал книжечку Петровичу. Тот похлопал себя по карманам:

– Очки забыл дома...

– У тебя сколько? – спросил майор.

– Плюс три.

– Держи. – Майор протянул Петровичу свои очки.

Петрович надел очки майора, прочитал удостоверение от корки до корки и вернул его растерянному владельцу:

– Теперь – порядок. Поехали.

Уже садясь в машину, Петрович поинтересовался у майора:

– Где такую оправу достал?

– У нас в районе были в прошлом месяце.

– Что ты говоришь?! – удивился Петрович.

Одинокая яблоня на темном пустыре, освещенная фарами милицейских автомобилей, стояла как в сказке. Генка, Петрович и Михаил – ошеломленные и униженные – потрясенно смотрели в пустоту вырытой ямы. Клада не было!.. Несколько милиционеров с лопатами в руках стояли рядом.

На одной из машин работала рация. Сержант милиции что-то негромко говорил в радиотелефонную трубку.

Вне себя от огорчения, майор стоял на коленях у края ямы и сильным фонарем истово шарил по дну. Но ничего, кроме разрыхленной земли, не было видно! Над ямой склонился и Белянчиков.

– Ну, и где же ваше золото? – злорадно спросил он.

– Да погоди ты, – примирительно сказал майор и поднял глаза на Петровича, Генку и Михаила: – Может, вы закопали клад под какой-то другой яблоней?

Не в силах вымолвить ни слова, Генка, Михаил и Петрович отрицательно покачали головой.

– Точно здесь зарыли?

Трое утвердительно кивнули.

– И где же оно? – усмехнулся Белянчиков и передвинул кобуру на живот.

Видно было, что майор нервничал не меньше Михаила, Петровича и Генки. Не вставая с колен, майор снова поднял на них глаза:

– Ну, может быть, кто из вас пошутил и вырыл этот термос? Вы уж скажите – остальных-то двоих товарищей зачем подводить? Ну, просто так, в шутку?.. – пытался майор спасти хотя бы двоих.

Все трое отрицательно закачали головой.

– Может, обмолвились кому, где зарыли? Женам, девушкам, родственникам? Всякое бывает... – Майор бросил последний спасательный круг.

И снова они отрицательно покачали головами.

– М-да... – Майор поднялся с колен и отряхнул с себя землю. – Тогда только на саперов надежда.

Он подошел к начальнику райфо и старшему кассиру.

– Я же сам это золото видел! Сто девяносто две монеты. У меня даже акт есть!.. – проговорил он в отчаянии и вдруг гневно закричал: – С саперами связались или нет?! Где они, черт бы их побрал?!

Сержант отнял от уха телефонную трубку, вытянулся:

– Так точно, товарищ майор. Я с ними на связи. Уже на подходе!..

– Доигрались с золотишком? – спросил Белянчиков.

Несчастные Петрович, Михаил и Генка стояли перед ним, раздавленные, растерянные, ничего не понимающие... Стояли, словно перед казнью. Казалось, они уже попрощались друг с другом, с жизнью, со всем на свете, и единственное, что сейчас терзало их души, – то, что через несколько секунд они погибнут, так и не сумев доказать свою невиновность!..

Мощно рокоча двигателем, подъехал военный «ГАЗ-66». Из кабины выскочил старший лейтенант. Из-под брезентового фургона спрыгнули на землю три солдата с миноискателями и еще какими-то мудреными приборами. Старший лейтенант тут же подбежал к майору:

– Товарищ майор! Старший лейтенант Пилипенко прибыл в ваше распоряжение. Какие будут указания?

– Голубчик... – чуть не плача, совсем не по-военному взмолился майор. – Пошуруйте своими этими штуками под яблонькой!.. Христа ради! Может, чего и сыщете...

– Что предположительно искать? – спросил старший лейтенант.

– Сынок, ты, главное, ищи... Я тебе потом скажу. Тут дело тонкое.

– Ориентироваться на взрывчатку?

– Сохрани Бог! Кой-что металлическое. Понял?

– Так точно! Масленников, Хамраев, Кульбицкий! Приступить к выполнению задания! – скомандовал старший лейтенант.

Солдаты надели наушники, изготовили свой радиоинструмент и осторожно стали окружать яблоню. Генка, Петрович и Михаил собрались было уступить место солдатам, но Белянчиков мгновенно выхватил пистолет из кобуры и прокричал победным голосом:

– Стоять! Не двигаться!

Пожилая кассирша закатила глаза, выронила портфель. Начальник райфо кинулся за милицейскую машину...

– А ну, перестань оружием баловать! – заорал на Белянчикова майор. – Спрячь немедленно! И вообще геть отсюда! Отстраняю!!!

Солдаты внимательно посмотрели на своего командира, тот вопросительно на майора.

– Давайте, давайте, ребятки, – успокоил их майор с вымученной улыбкой. – Не обращайте внимания. Наше внутреннее дело...

Солдаты склонили к земле миноискатели и стали медленно продвигаться вокруг яблони.

Старший лейтенант взял какой-то прибор со стрелкой, подсоединил его к пульту в кузове грузовика и аккуратно повел прибор над землей.

Майор нервно сглотнул, рукавом вытер пот с лица. Начальник райфо все пытался прикурить – ломались спички.

Саперы уже были в стороне от яблони, как вдруг один из солдат остановился и негромко сказал:

– Есть сигнал.

Старший лейтенант метнулся туда с прибором, приложил его к земле. Стрелка заплясала как сумасшедшая!

Ни Генка, ни Петрович, ни Михаил этого не видели. Они стояли как изваяние, как памятник.

– Зафиксировать место раскопа по краям предполагаемого залегания, – распорядился старший лейтенант. – Начать раскоп. Пожалуйста, свет на ту сторону, – попросил он майора.

Два милицейских «УАЗа» объехали яблоню и фарами осветили солдат-саперов. Помимо фар, водители включили сильные «поисковые» фонари, и место раскопа засияло в ночи сказочным светом...

Под тремя ловкими и осторожными солдатскими саперными лопатками яма углублялась и углублялась. Неожиданно лопатки замерли в воздухе.

– Предмет раскопа, – доложил солдат.

– Осторожно, – предупредил старший лейтенант и скомандовал: – Отойти на безопасное расстояние! Пока предмет неизвестен.

Он вынул из полевой сумки садовый совочек, широкую плоскую малярную кисть с короткой ручкой и стал осторожно окапывать предмет со всех сторон. Сначала показались брезентовые ремешки, затем весь рюкзачок.

Старший лейтенант лег на землю, свесился в яму по пояс и приложил ухо к рюкзаку. Послушал, встал:

– Все нормально. Вынуть предмет!

Два солдата вытащили рюкзачок, открыли. Там лежал старый китайский термос с разноцветными колибри.

– Сто девяносто две, – бесстрастным голосом доложила старая кассирша исполкома начальнику райфо и пересыпала золото в инкассаторский мешок.

Начальник райфо опломбировал мешок и пожал майору руку.

– Я-то тут при чем? – раздраженно заметил майор милиции. – Вон кому руки жать надо.

И он показал на обессиленных Генку, Петровича и Михаила. Они сидели прямо на сырой земле и безразлично смотрели в черную даль.

Саперы уже уехали, фары милицейских машин были переключены на ближний свет, поисковые фонари погашены.

– Правильно, товарищи! – воскликнул начальник райфо. – Мы должны поздравить наших товарищей! И поблагодарить их за честность и мужество, за высокую сознательность и непримиримость...

– Ну, будя, будя... – остановил его майор.

Он первый подошел к Михаилу, Петровичу и Генке. Все остальные, кроме женщины-кассира, потянулись за ним цепочкой.

Петрович, Михаил и Генка увидели, что к ним направляется целая делегация, с трудом поднялись с земли, помогая друг другу. Майор пожал им руки и укоризненно сказал:

– Как же вы сторону-то спутали? Я чуть инфаркт не получил!

– Темно было, – хрипло сказал Петрович.

– Фонарик боялись зажечь, – еле выдавил из себя Генка.

– Чтобы никто не увидел, – объяснил Михаил.

Они стояли и отвечали на рукопожатия всем подходившим. Последним шел младший лейтенант Белянчиков. Майор вовремя позвал его к себе:

– Белянчиков! Ну-ка, поди сюда.

Белянчиков подбежал к майору.

– Слушай, – задумчиво сказал майор. – У тебя до школы милиции какая была гражданская специальность?

– Пэтэу окончил. Слесарь по ремонту подъемных механизмов.

– Это что?

– Лифты в городе обслуживал.

– Замечательно! – обрадовался майор. – Очень нужная людям специальность! Так ты давай освежай в памяти свою профессию. Думаю, что она тебе уже через месяц очень пригодится. Зачем тебе милиция?

Еще за несколько часов до встречи Нового года на поля, покрытые снегом, Генка, Михаил и Петрович возили зольные удобрения.

На этот раз в глубоком снегу увязла машина Петровича.

Генка и Михаил – каждый за рулем своей машины – на тросе пытались вытащить Петровича на укатанный грейдер.

У всех трех машин крутились колеса, ревели двигатели, но усилия были тщетны. Самосвалы все глубже и глубже зарывались в снег...

Чертыхался в своей кабине Петрович – ему казалось, что Генка и Михаил все делают не так, как нужно. Рядом с ним на сиденье стоял старый китайский термос и лежала большая коробка с новогодним тортом.

Генка поддавал газу и нервно посматривал на часы. На его сиденье стоял огромный Дед Мороз, валялись какие-то подарочные сверточки.

Михаил открыл водительскую дверь, высунулся и что-то кричал Петровичу. В его кабине стояла небольшая пушистая елочка.

Петрович сердился, кричал в ответ, но двигатели шумели так сильно, что слов, к счастью, разобрать было невозможно.

Из-под колес машин Михаила и Генки летела грязная земля со снегом. И тут что-то с силой ударило по лобовому стеклу машины Петровича. Стекло мгновенно покрылось густой сетью трещин. Петрович ахнул и в ярости нажал на сигнал.

Генка и Михаил перестали газовать и высунулись из своих кабин. Увидели разбитое лобовое стекло на машине Петровича и тоже ахнули.

Они выпрыгнули в снег и побежали навстречу разъяренному Петровичу.

– Кто ж так тянет?! Кто ж так тянет!.. – с ходу заорал на них Петрович. – Сапожники! Ни хрена не умеете!..

Генка и Михаил виновато почесали в затылке и принялись осматривать задние колеса своих машин – насколько глубоко они засели сами. И вдруг Михаил увидел под задним колесом раздавленный ларец с драгоценностями!!!

Золотые монеты, бриллиантовые диадемы, рубиновые браслеты, кольца сверкали в грязном месиве земли и снега! А длинная нитка крупного жемчуга просто намоталась на ступицу заднего колеса «ЗИЛа»!..

– Генка... – в ужасе прошептал Михаил и потерял дар речи.

Генка заглянул под колесо и тут же сел на снег, бессмысленно поводя глазами.

– Чего вы там уставились? – закричал Петрович.

– Клад... – еле вымолвил Генка.

– Чего? – не расслышал Петрович и подошел ближе.

– Клад... – дрожа, произнес Михаил и глазами показал под колесо.

Петрович увидел драгоценности и пошатнулся:

– Еще один?! Нет! Нет! Не-е-ет!!!

Он попятился, упал в снег, вскочил и побежал назад...

Генка и Михаил в дикой панике, в кошмаре бросились по своим машинам.

Все трое одновременно вскочили в кабины. На предельных оборотах взревели три двигателя, и три, казалось бы, намертво засевших самосвала, поднимая тучи грязи и снега, рванулись и, набирая скорость, помчались по снежной целине в разные стороны!..

Сам по себе отцепился трос, и теперь они, влекомые паническим ужасом и какой-то высшей силой, мчались с чудовищной быстротой в совершенно разные стороны света – лишь бы подальше убраться от того проклятого места, где в грязном снегу лежал раздавленный ларец со вторым кладом!

Мощно вступил могучий оркестр, и потрясающий голос великого русского певца загремел:

Люди гибнут за металл.

Люди гибнут за металл.

Сатана там правит бал!

Там правит бал!..

А три самосвала уже перекрыли пределы возможных земных скоростей, оторвались от снежного наста и, словно три сверхзвуковых истребителя, круто набирая высоту, взмыли в синь морозного неба.

В воздухе они разошлись веером и, оставляя за собой белый инверсионный след, стали-исчезать в вышине и вскоре превратились в три сверкающие серебряные точки на фоне яркого безоблачного зимнего неба...