— Лапы сначала оботри, — процедил я сквозь зубы. — Не разноси грязь по всем комнатам.
      Браток с фальшивым удивлением оглядел свои передние лапы, перепачканные влажной землей.
      — Во, бля!.. Точняк, Шеф! И откуда это на мне, интересно, да?!.
      — Отряхни лапы! Артист сраный... — рявкнул я на него. — А то мы не знаем «откуда»!!!
      Браток попятился, отряхнул передние лапы, вытер их о губчатый коврик перед входом в гостиную и сел в дверях. И замер, как памятник самому себе.
      — Ну слушайте, — сказал Пит и поднял стакан с виски двумя забинтованными руками. — Завтра с утра будет готов официальный документ Лос-Анджелес полис департмент о легализации автора и непосредственного участника последней антитеррористической операции с освобождением заложника. Документ на право проживания в Лос-Анджелесе южнокалифорнийского Горного Льва (он же — Пум или Кугуар, — как вам больше нравится!..), нашего друга и партнера — мистера Братка! В отеле уже все улажено, завтра я извещу об этом и «Парамаунт»!..
      — Это он про что, Шеф? — так ничего и не поняв, несмотря на мой перевод, спросил меня Браток. — Это как?..
      — Ну, это вроде как если бы ты получил американский паспорт, — сказал ему Тимур. — Или официальный «вид на жительство».
      — А на хуя мне это, Шеф? — открытым текстом спросил меня Браток.
      — Чтобы никто не мог тебя пристрелить по запарке! — попытался я объяснить Братку его основное преимущество перед Кугуарами, у которых такого документа не будет.
      А сам подумал, что легализация Братка — полнейший идиотизм. И нужна она ему, как рыбе — зонтик. Во-первых, при существующем и уже сложившемся положении — отстреливать всех Кугуаров, появившихся в черте Большого Лос-Анджелеса, — Браток может просто не успеть показать свою «грин-карту»... А во-вторых, его хоть в Русскую Государственную Думу, хоть в конгресс Соединенных Штатов выбери от какой-нибудь Пумско-Кугуарской партии, он как был Братком-Бандитом, так им и останется: и Индюков будет приворовывать, и домашними Козами закусывать, и Собачками не брезговать. И в Думе, и в конгрессе таких примеров — пруд пруди...
      —...а чтобы любой полицейский мог бы отличить нашего Братка от обычного Пума, спустившегося с гор, нашему Братку уже завтра сделают такой же электронный ошейник, как у его Шефа — Мартына, только в соответствии с его размерами. Этот ошейник будет служить Братку и удостоверением личности, и визитной карточкой! — на пафосной ноте закончил свою тронную речь Пит Морено и поднял стакан с виски в честь Братка.
      Надо отдать должное Братку — он понял все, что сказал Пит. Мне даже не пришлось переводить на Животный. Понял и отреагировал так, как и должен был отреагировать нормальный, не отягощенный образованием и интеллигентностью, свободный Пум.
      — А ху-ху не хо-хо? — спросил нас всех Браток. — Да чтоб я, бля, эту хреновину на себя напялил?! Да вы чё?! С крыши ёбну... Извиняюсь, — упали?! Может, вы меня еще и на поводок пристегнете?! Ну уж хуюшки вам! Пусть лучше пристрелят... В гробу и в белых тапочках видал я ваши ошейники, ясно вам?! Ишь, нашли фраера!.. Переведите им, Шеф. И как можно точнее!
      — О’кей! — сказал я и посмотрел на Тимура и Боба, которые по-Животному секли так, что преподавать могли бы этот язык. Но я знал, что они меня не продадут.
      Они, как и я, СЕГОДНЯ ни за что не испортят настроения Питу Морено. Они, как и я, ни под каким видом не лишат Пита того кайфа, который он словил, в полночь договариваясь с руководством L.A.P.D. о легализации Братка...
      И тогда я сказал:
      — Пит! Браток искренне благодарен лично лейтенанту Морено и всему Лос-Анджелес полис департмент за такую высокую честь, и в будущем, говорит Браток, он охотно воспользуется этим замечательным ошейником. Однако, на время пребывания в Калифорнии Джека Пински, Тима Истлейка и вашего покорного слуги (очень давно хотел воткнуть это роскошное выражение!..), ему кажется, что острой необходимости в этом ошейнике пока нету. Все это время он обязуется постоянно контактировать только с Бобом, Джеком, самим Питом, Наташей, Тимом и мной, а это, как он считает, уже залог его безопасности и признания его гордых Животных прав!
      И я даванул косяка на Джека Пински, потому что кончиками усов почувствовал явное недоверие Джека к моему «переводу».
      — Ну, Кыся!.. Ты даешь!!! — по-русски восхитился Тимур.
      А Боб сказал мне по-китайски:
      — Мартын, если бы Президент спросил моего совета — кого порекомендовать на высший дипломатический пост в правительстве Соединенных Штатов, я не задумываясь назвал бы твое имя!
      И уже по-английски попросил Джека:
      — Джек! А не нарушить ли мне нашу вековую семейную традицию? И не выпить ли мне вместе с вами за здоровье мистера Братка и за его Шефа — потрясающего мистера Мартына-Кысю Плоткина-Истлейк фон Тифенбаха... Налейте мне, Джек. Ваше здоровье, леди и джентльмены!..

* * *

      Через пару дней после моего вынужденного суточного перерыва в работе над фильмом «Суперкот», когда снова начались суровые кинематографические будни, разразился небольшой скандальчик.
      Весь сыр-бор разгорелся перед съемкой одной из сцен, назовем ее условно — «Приход Детектива (Рэй Уоттен) к бедной русской девушке Глаше (Нэнси Паркер) и ее любимому Котику Мише (М.-К. Плоткин-Истлейк фон Тифенбах)». В декорации, изображающей маленькую скромненькую квартирку на берегу океана, где за окнами по Променаду должна была бы просматриваться «шикарная калифорнийская жизнь», в этой квартирке — все «русское»! Полотенца с петухами, матрешки, в углу — икона, под ней — горящая лампадка, на столе — старинный самовар, большая хрустальная ваза со льдом, а в ней — открытая двухкилограммовая синяя металлическая банка с черной зернистой икрой. Причем банка развернута к камере так, чтобы можно было увидеть, что икра — русская! Ну и само собой — бутылка «Столичной». По исконно-посконному «русскому обычаю», Глаша и Детектив пьют водку из больших стаканов мелкими глоточками, а икру едят прямо из банки исключительно деревянными ложками с хохломской росписью!..
      Я когда это увидел на репетиции, так пасть и разинул! Я чуть сознание не потерял...
      Но собрался, взял себя в лапы, задрал хвост и на весь съемочный павильон сказал все, что я — нормальный, современный Русский Кот — думаю по поводу этой заплесневело-пыльной безграмотной «панамы». А Тимурчик, как сейчас любят говорить в России, меня «ОЗВУЧИЛ».
      И начался небольшой скандальчик!
      С появлением продюсеров в декорации, с криками и воплями Клиффа Спенсера — нашего режиссера, с вызовом в павильон (здесь говорят — «ателье») художника, декораторов, реквизиторов, тучи помощников и даже двух каких-то испуганных Типов, как потом выяснилось, авторов именно этой фольклорной сцены!.. Я же отлично помню, что в Шуриной редакции этого сценария такой сцены и отродясь не было! В том, что мы снимаем сейчас — Шурой и не пахло. Сценарий переделывался потом еще десятки раз, и в этих переделках принимали участие все: от Продюсеров и Режиссера до штатных Сценаристов — «наемников», как их назвал Игорь Злотник.
      — Спасибо тебе, старина, — тихо по-русски сказал мне Игорь. — Когда я попробовал было заикнуться, что этот «лубок» даже малейшего отношения не имеет к сегодняшней жизни в России, Бен заявил, что до революции его бабушка жила в Могилеве и кому, как не ему, знать все о русских реалиях. А если мне не очень хочется снимать эту сцену так, как она написана, то Бен будет мне очень благодарен, если я сам порекомендую ему другого оператора на эту картину. И я сдался.
      — Почему? — спросил я.
      — Никаких гарантий, что, уйдя с этого фильма, я получу другой. Напротив — шансов втрое меньше... А мне очень нужна работа.
      Но Клифф нас не заложил! Я не знаю, насколько Клиффорд Спенсер талантлив в режиссуре — я в этом ни хрена не петрю: мне фильм или нравится, или нет. И все!
      Но то, что Клифф Спенсер талантливый и честный Человек, — тут я могу дать хвост на отгрыз!
      На наших с Тимуркой глазах он тремя-четырьмя фразами заставил нашего Главного Продюсера старика Стива послать в жопу своего партнера Бена вместе с его воспоминаниями о своей дореволюционной бабушке из Могилева. Он убедил Стива внимательно прислушаться к тому, что говорим мы с Тимуром.
      Но больше всего старого Стива в нашей правоте убедил уверенный голос Наташи Векслер, открыто вставшей на мою сторону!
      Клифф тут же наорал на всю свою группу и объявил перерыв на два часа. За это время декорация «Квартира эмигранточки Глаши в Лос-Анджелесе» приняла совсем другой вид.
      Как потом сказал Браток: «Во, бля, техника!..»
      А мы с Братком сумели смотаться в старое ателье, временно превращенное в Слоновник и Обезьянник. Я — для того чтобы поблагодарить Слона за его замечательное слабительное, которое всех нас сделало Героями, многих уберегло от смерти, как с той, так и с другой стороны (ОБСЁР — угрозой Жизни не считается!..), а Братку помогло стать Первым Легализированным Пумом в истории мирового Кугуарства...
      Браток же, направляясь в Слоно-Обезьянник, преследовал узколичные эротико-сексуальные интересы. Он страстно хотел Шимпу! И это испепеляющее его желание чисто технически мешало нашему продвижению к цели.
      Дело в том, что Браток все еще не мог осознать, что получил официальную возможность ходить, как говорится, ВЫПРЯМИВШИСЬ — во всех смыслах этого слова.
      Он же, по своей Дикой и Хищной привычке, больше передвигался гигантскими прыжками с одного дерева на другое. А если нужно было идти по земле, то он скользил на полусогнутых лапах, буквально чертя брюхом по асфальту или по траве, крался, ежесекундно оглядывался и волочил хвост.
      А так как в это же время Браток жутко хотел немедленно оттрахать Шимпу, то его «пумородный орган», находящийся в предельно твердом и максимально выдвинутом состоянии, очень мешал ему при таком ползковом типе ходьбы — в низком приседе, на полусогнутых: он постоянно цеплялся своим членом за все, что попадалось ему на его нелегком пути к Шимпе!..
      Тем трагичнее оказалось состояние Братка, когда Слоно-Обезьянник был заполнен всего лишь одними запахами Шимпы и Слона! Ни нашего приятеля Слона, ни страстно желаемой Братком Шимпы в ателье не было.
      Братка было жалко чуть ли не до слез!
      Мы выползли из ателье совершенно подавленные. Мимо нас случайно пробегал один из уже знакомых мне Котов-Каскадеров. Увидел Братка с его еще не втянутым, но уже печально повисшим от горя и невостребованности членом, в ужасе шарахнулся в сторону, а потом, с трудом успокоенный мной, дрожащим голосом, заикаясь, сообщил нам, что Слона и Шимпанзе еще в шесть утра увезл на съемку куда-то в район Гриффит-парка.
      — А ты куда мчишься? — спросил я его безо всякого интереса, просто так — из вежливости.
      Опасливо косядь на поникшего Братка, Кот-Каскадер ответил:
      — К нам на тренировочную базу на «Юниверсел студиос» привезли самих Пусси и Лесси, и сейчас нас будут снюхивать с ними на совместимость для какого-то триллера.
      — А кто такие Пусси и Лесси? — спросил я.
      — Как?! Вы не знаете?! — Кот-Каскадер был настолько потрясен, что даже Братка позабыл трусить. — Это же знаменитые «звезды» американского кинематографа!.. Ну как Шерон Стоун и Синди Кроуфорд... Пусси — бывшая уличная Кошка, найденная уже с год назад на мусорной свалке под Сан-Диего, сейчас снялась в жуткой куче фильмов, и ее Хозяйка огребает за нее такие бабки, о которых любая средняя голливудская актриса может только мечтать!.. А Лесси — это Собака Колли, известная всему миру по телевизионным сериалам, где она всегда играет Главную роль!..
      И тут я смутно стал припоминать, что еще в Петербурге мы с Шурой по телику смотрели какую-то лабуду с этой Лесси... Про что — ни хрена не помню. Помню только, что эта Лесси-Колли была, наверное, по Собачьим меркам очень красивая. А уж такая умная, что меня чуть не вытошнило! Тогда еще я ко всем Собакам относился, как сейчас модно говорить, — «однозначно».
      — Слушай, так ей же, должно быть, сейчас в обед сто лет?! — сказал я Коту-Каскадеру. — Я еще в России пару картин из этого сериала с ней видел. А это когда было...
      — Эта Лесси новая и совсем молодая, — возразил мне Кот, — а вы видели старую. Их там штук десять было...
      — Ну-ка пойдем, посмотрим на «звезд»! — слегка ревниво сказал я Братку. — Время у нас еще есть...
      Огородами, огородами — прибежали на Котово-Кошачью тренировочную базу. Еще не заходя туда, слышим — молодой, заливистый и задорный лай. У Братка тут же — уши топориком, облизывается, глаз сразу стал заинтересованным... Ну не жрал Пум с утра — вот его на Собачку и потянуло!
      Я наблюдаю эту картинку и говорю Братку на всякий случай:
      — Знаешь, Браток... Ты лучше туда не входи. Чтоб не соблазняться. После съемки придем в трейлер — я тебя там хорошим мясом накормлю. Боб для тебя свежатинки купил... А пока посиди здесь, подожди меня. Я только одним глазком гляну и сразу же вернусь. О’кей?
      — Чего для вас не сделаешь, Шеф... — грустно изрекает Браток и тихо растворяется в кустах.
      И будто его и не было. Вот что значит Зверь, воспитанный Природой-матушкой!
      Проскочил я осторожно в тренировочный Котово-Кошачий павильон, а там как раз ихний Тренер объявил перерыв и ушел куда-то покурить. Однако никто из Котов и Кошек-Каскадеров не расходится — все собрались вокруг какой-то, кажется, золотисто-рыжей Киски (мне из-за их спин видно было хреново), а по павильону, весело лая, носится действительно молодая роскошная Колли. Видно, это и была Лесси.
      Носилась она, носилась и вдруг замерла на месте и давай принюхиваться...
      Ну все, думаю! Не иначе как она Братка почуяла!
      И точно. Эта Лесси ка-а-ак залает злобно, как прижмет уши и прямиком из павильона на улицу, к тем самым кустам, где, по моим предположениям, оставался Браток...
      Я прям-таки лапами за голову схватился, прилип хвостом и всей задницей к полу — не могу сдвинуться с места.
      А в глазах леденящая душу кровавая картинка: эта дура Колли — «Лесси-Шмесси», как ее там?! Она, кретинка, подумала, наверное, что там в кустах прячется обычный, незнакомый ей Кот, и решила поохотиться. И теперь, судя по ее ужасающему визгу, Браток уже перекусывает ей глотку и прямиком отправляет на тот свет! Она, бедняжка, визжит, стонет — помирать-то никому неохота, а этот Бандюга, этот Беспределыцик-Браток ее уже частично хавает!
      Ему, Жлобу, спустившемуся с гор, все до фени — и что она «звезда», и что ее весь мир знает... Она для него — всего лишь обычный запоздалый обед! Тем более что его еще полчаса тому назад пора было кормить. Вот он сам о себе и позаботился!..
      Мы все застыли от ужаса! Эти предсмертные визги, мучительные стоны, последние всхлипы...
      Тут я пришел в себя и пулей рванул на выход — может быть, еще удастся спасти эту идиотку Лесси... И все Коты и Кошки за мной.
      А там в кустах — картинка маслом!!!
      Браток, уже не с желтыми своими глазами, а с красными — налитыми кровью, держит «звезду» Лесси клыками за холку, прижал ее своим могучим телом к траве и трахает ее за милую душу, как истинный интернационалист, наплевав на расовые и «межвидовые» предрассудки, во всю широту своей Бандитской натуры.
      А та от восторга стонет, хрипит, повизгивает и все норовит повернуть голову и лизнуть Братка в морду! А тот употребляет ее и даже рыпнуться ей не дает, и вокруг себя ни черта не видит.
      Ну, все Коты-Каскадеры; а особенно их Кошки, конечное дело, «Ох!..» да «Ах!..», дескать, «Спасайся, кто может!» — и врассыпную.
      Один я стою — и ни с места...
      И так мне вдруг моя немочка, карликовая пинчеришка Дженни вспомнилась, с которой у меня в Мюнхене был роман, так сладко заныло сердце...
      И слышу, будто ее голос шелестит так тихо-тихо:
      — Мартын... Мартынчик! Это ты, Мартын?..
      Тут я совсем прибалдел! У меня на глазах Горный Лев, Кугуар, он же — дикий Пум трахает Собаку породы Колли, а мне здесь, на краю Америки, голоса из Европы слышатся — просто голова кругом!..
      — Мартын...
      Я не выдержал, думаю, с ума схожу, обернулся и посмотрел себе за спину...
      Гляжу, а за мной сидит потрясающая золотисто-рыжая Кошечка с голубыми глазками и шепчет мне:
      — Это ты, Мартынчик?! Ты меня совсем не узнаешь? Это же я — Пусси... То есть для тебя, Мартынчик, я, конечно, не Пусси, а всего лишь...

* * *

      Естественно, для меня она была не «Пусси», а та самая хорошенькая шалава с нашего ленинградского пустыря перед нашим с Шурой бывшим домом.
      Та самая, на которой меня и отловил тогда этот мерзавец Пилипенко! На эту всегда грязно-рыжую безымянную поблядушку, как на «живца», Пилипенко отлавливал вышедших на пустырь прошвырнуться сытых и крупных домашних Котов, а потом торговал их шкурками на Калининском рынке!..
      Боже мой, сколько же прекрасных и достойных Котов лежит на ее совести в виде меховых шапок, наспех состряпанных из дурно выделанных шкурок!..
      В Америку она попала чрезвычайно просто. Один из Охранников-Бандитов русско-американской фирмы «Экспорт-Импорт» поймал эту рыжую посикуху где-то в районе Торжковской улицы, отмыл, причесал и подарил ее американской Представительнице этой фирмы. Которую он охранял, как Бандит, а пользовал — как Мужчина. Не фирму, а Представительницу. Сами понимаете — Женщина одинокая, в чужой стране...
      Когда фирма развалилась, американка вернулась в Калифорнию и приволокла с собой из России немеркнущую любовь к своему русскому Охраннику и русскую рыжую Кошечку с голубыми глазками.
      Здесь с этой бывшей Представительницей липовой совместной фирмы постоянно спали еще несколько Человек, двое из которых работали в Голливуде. И одному из них наша Кисуля-поблядуха попалась на глаза именно в тот момент, когда кому-то на съемки потребовалась рыжая Кошка...
      А дальше уже пошло-поехало. Из фильма в фильм!
      Как говорил Шура: «Нет, не оскудела еще талантами земля Русская!» Придумали ей имя — «Пусси», сочинили жалостливую историю про то, что нашли ее на мусорной свалке под Сан-Диего, раскрутили ее имя, создали необходимое в кино «паблисити», и теперь Пусси зарабатывает для своей Хозяйки столько, что этих денег хватит до конца жизни даже Попугаю...
      — При чем тут Попугай? — поразился я.
      — А говорят, что они по двести лет живут, — ответила Пусси.
      Как вы понимаете, все это Пусси рассказывала мне во время нашего бурного совокупления. Соитие было безумно пронзительным и, я бы даже сказал, в некотором роде — идейным! Я трахал ее, будто мстил за все! За ее постыдное предательское прошлое, за самого себя, которого именно на ней накрыл сачок этого гада Кошкодава и Собаколова Пилипенко, за прерванный ТОГДА половой акт, за вынужденный побег из родного края, который надолго разлучил нас с Шурой... За все! Хотя теперь я ни о чем не жалею.
      И если быть честным и до конца следовать логике, то, может быть, мне ее сейчас нужно трахать с БЛАГОДАРНОСТЬЮ?! Вот ведь какая сложная драматическая коллизия...
      А тут вдруг, в самый что ни есть высочайший миг полового наслаждения, когда я вот-вот... неожиданно в моем проклятом радиоошейнике имени Первого Кота Америки — Сокса, достаточно хамский, и уж совсем не ко времени, голос Джека Пински:
      — Мартын! Чтоб тебя черти разорвали! Где ты шляешься?! Пулей в декорацию!.. Съемка же!
      — Сейча-а-ас!.. — хриплю я и ИЗВЕРГАЮСЬ!!! А Джек пугается моего голоса и орет как зарезанный:
      — Что с тобой, Мартынчик?! Где ты?!
      И я, даже находясь в полуобморочном состоянии от ТАКОГО бурного полового финиша, просто очень даже явственно вижу, как Джек мгновенно сует руку под курточку и снимает пистолет с предохранителя!
      — Все нормально! — спешу я его успокоить и, понимая, что на вранье уже нет никаких сил, честно говорю: — Землячку тут одну встретил... Иду, иду.
      А Браток уже закрыл глаза и развалился под кустом в сладкой истоме. И «звезда экрана» — длинношерстная красавица Собака Колли по имени Лесси, позабыв о своем «небожительском» положении, благодарно и очень по-бабски облизывает своего случайного инопородного хахаля и, захлебываясь слезами благодарности, бормочет:
      — Боже мой... Боже мой!.. Это что-то невероятное... Кто ты, любимый?!
      А Браток... Ну Жлоб — он и есть Жлоб, — тут уж ни хрена не поделаешь, отвечает ей с явными нотками раздражения в голосе:
      — «Кто, кто»!.. Много знать — для жизни вредно.
      И начинает, сукин Кот, принюхиваться к «моей» Пусси. И эта курва, только что оттраханная мной по полной программе и высшему классу, уже начинает строить Братку свои голубые глазки!..
      Нет, все-таки в наших поздних эмигранточках блядство неистребимо... Пора, думаю, уводить Братка. И говорю в ошейник:
      — Джек! Боб рядом?
      — А где же ему еще быть?
      — Пусть подъедет на электрокаре (для разъездов по территории «Парамаунта» нам еще и электрокарчик такой симпатичный выдали...) к Кошачьей тренировочной базе и отвезет Братка в наш трейлер. И покормит!.. А я своим ходом сейчас буду уже в ателье!
      А Браток все принюхивается и принюхивается к Пусси! Ну я взял и тоже, ради смеха, понюхал ее...
      И чувствую, среди всех запахов этой задрыги Пусси — ее Хозяйки, ее дома, еды, ее собственных запахов, присутствует какой-то неуловимо-знакомый запах! Будто я его уже не раз нюхивал. И от этого непонятного запаха шерсть моя сама собой стала подниматься вверх. А это очень хреновый для Котов признак!
      Гляжу, и у Братка верхняя губа самостоятельно задирается, клыки — наружу, уши — к загривку, и хвост, самый кончик, как забарабанит по земле!
      Он смотрит на меня, я уставился в его желтые глаза, и помалкиваем — мало ли, может, эти Пусси-Лесси тоже по-шелдрейсовски тянут?
      К счастью, вернулся с перекура их Кошачье-Собачий тренер. Посвистел в свисточек, и Пусси — меня, а Лесси — Братка напоследок облизали и рванули на тренировку.
      Здесь, в Голливуде, не забалуешь. Здесь даже «звездам» иногда так дают под хвост, что не обрадуешься. Дело есть Дело, а все твои личные заморочки — это твои заботы. Большие деньги тебе платят за работу, а не за голубые твои глазки. С глазок можно только начать свои первые шаги, а все остальное уже нужно доказывать делом: точным выбором общения — с кем приятельствовать, а с кем и не очень, талантом, настырностью, работой и умением вовремя показать клыки... В смысле — зубы.
      И уж точно знать, как говорят некоторые Собачки, «где лизнуть, а где и тявкнуть...»
      Как только наши Пусси-Лесси усвистали в состоянии глубокого сексуально-эротического удовлетворения, так я сразу же открыл рот, чтобы спросить у Братка: что его так встревожило? К чему он так принюхивался? К этому времени я уж понял, что это Братковое принюхивание не носило никакого трахательного характера. Если бы он действительно захотел мою Пусси, то у него не шерсть встала бы на загривке, а кое-что другое. И не на загривке.
      Но тут бесшумно подкатил на электрокаре Боб, забрал Братка и увез его в трейлер — кормить. А мне пришлось немедленно бежать на работу...

* * *

      Снимали довольно сложную, как я теперь понимаю, сцену. С многочисленными перемещениями в декорации «квартиры Глаши», с жуткой трюковой «дракой» нашего «частного детектива» и парочки «исламских террористов», которыми командует один «русский гангстер». Естественно, что в драке принимают участие и «бедная девушка Глаша», и ее «Суперкот Миша»!..
      Рэя Уоттена и Нэнси Паркер в особо сложных трюковых ситуациях подменяли Дублеры — прекрасно тренированные профессиональные Каскадеры-Трюкачи. Кстати, почти все — приятели нашего Боба по их прошлой совместной работе.
      Но нужно отдать должное и немолодому Рэю, и сильно молодящейся Нэнси — они были оба в превосходной форме и некоторые трюки, не очень опасные, делали сами...
      Я только никак не мог взять в толк — откуда «бедная русская эмигранточка Глаша» так лихо и замечательно дерется стилем не то кун-фу, не то тхеквондо и потрясающе владеет неизвестно откуда взявшимся самурайским мечом?!
      От бывшего Рыжего, ныне перекрашенного под меня Кота-Каскадера, я решительно отказался, чем сильно обрадовал нашего оператора Игоря Злотника. И мне это «вопиющее беззаконие с юридической точки зрения» было разрешено самим стариком Стивом!
      Конечно, тут немаловажную роль сыграла газетно-телевизионная шумиха, раструбившая о нашем настоящем участии в освобождении Тимурчика и захвате банды боевиков-террористов из «Армии Защиты Исламских Свобод»...
      На нас с Братком и Тимуром и на Боба с Джеком сбегался посмотреть чуть ли не весь «Парамаунт»!
      И тогда старый Стив мудро решил, что если он потом объявит на весь свет, что Кот Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах исполнял самостоятельно все головоломные трюки, не прибегая к услугам профессионалов, — это только увеличит «будущую кассу нашего фильма»! Так заявил Стив, когда страховая компания и банк, давший бабки на нашу картину, встали на дыбы при этом известии.
      Кроме всего, Стив потребовал от тех двух сценаристов-наемников срочно дописать парочку сцен с Братком — «Приятелем Суперкота Миши».
      Сценаристы принесли такой непроходимо-слюнтяйский бред, что Клифф Спенсер послал их двоих в одну жопу и несколько «Кугуарских» сцен сочинил сам. Это было не намного лучше, но значительно ближе его режиссерскому сердцу.
      Таким образом Браток попал в официальные члены съемочной группы, а его Художественным Руководителем был назначен, естественно, Я!
      Однако при заключении договора с Братком было решено все официальные бумаги оформить на сержанта лос-анджелесской полиции Чжи-Бо и назначить его — бывшего Каскадера-Трюкача — личным тренером Братка с почасовой оплатой, выражавшейся в довольно приличной сумме. Браток был официально взят на довольствие студией старика Стива и отдельной статьей расходов был введен в бюджет всего фильма...

* * *

      — Слушай, Мартын! А каким образом тебе пришло в голову прыгнуть со шкафа под потолок, оборвать занавеску и в падении накрыть ею последнего «террориста»? — спросил меня Клифф Спенсер.
      — А тебе не понравилось? — задал я ему встречный вопрос.
      Естественно, через Тимура.
      Мокрый и взъерошенный, я сидел под прохладной воздушной струей кондиционера и пытался перевести дух после всего того, что мы натворили в этой несчастной декорации, снимая последний дубль сцены «драки и победы над темными международными силами»...
      — Нет, нет!.. Очень понравилось! Иначе бы я прервал съемку, — поспешил заверить меня Клифф, и я почувствовал в его словах абсолютную искренность. — Просто мне хотелось бы понять твое движение души, когда ты вдруг принял это несрепетированное решение.
      — Видишь ли, Клифф... Вряд ли я смогу толково ответить тебе про «движение души». Думаю, что в этот момент у меня его и не было, — честно ответил я. — Скорее всего я поступил так, как поступил бы, если бы все это происходило в действительности. Мне вдруг показалось, что это единственно возможный выход из ситуации, в которую мы вляпались с Нэнси и Рэем. И если я сию секунду не предприму чего-нибудь этакого — все остальное будет стопроцентной липой...
      Клиф внимательно посмотрел мне в глаза, осторожно и уважительно пожал мою правую переднюю лапу и сказал:
      — Я тебе очень признателен, Мартын. Жаль, что мне самому не пришло это в голову...

* * *

      Когда мы все — Наташа, Джек, Тимур, Боб, Браток и я вернулись после съемки со студии в отель, на автоответчике нас ждали несколько записей звонивших нам Людей.
      Первый звонок был от Морта Пински — Джекова брата. Он вернулся со всеми своими внуками и Айрин откуда-то, куда его на время наших «боевых» событий упрятал Пит Морено. Морт приглашал в гости. Из некоего калифорнийского захолустья он приволок целую коллекцию феноменальных вин и требовал их немедленного и совместного распития!..
      Второй звонила из Нью-Йорка Рут. Продиктовала нам номер телефона в своей больничной палате и просила отзвониться с учетом разницы во времени.
      Вот эту «разницу во времени» — я никак не могу взять в толк! Ну как это может быть: если у нас сейчас в Лос-Анджелесе девять часов вечера, то в Нью-Йорке уже полночь?! А предположим, в Мюнхене — у Фридриха фон Тифенбаха — вообще шесть часов утра?.. А у моего дорогого Водилы, в Санкт-Петербурге, как безуспешно пытался объяснить мне Тимур, — уже черт знает сколько ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ?! Хреновина, которая может любого Кота свести с ума и подорвать его веру в свои неограниченные возможности. А это очень вредно для кого бы то ни было. Тем более для Котов!
      Третий звонок был от Пита Морено. Он у сына в Медицинском центре и ждет нашего звонка на свой сотовый телефон, как только мы вернемся в отель.
      Четвертый и последний звонок был просто отвратительным!
      Чей-то противный, но явственный шепот с очень хорошим английским и почти неуловимым восточным акцентом, мерзко подхихикивая, сообщал нам всем, чтобы мы не очень восторгались тем, что захватили тридцать шесть членов «Армии Защиты Исламских Свобод», ибо тридцать шесть рядовых воинов Аллаха — всего лишь крохотная капелька в незамутненном, как слезы, Мировом океане гнева и ненависти ислама, пропитанного духом джихада и Священной веры в Победу зеленого знамени на всей территории «белой» Америки!!!
      Последнюю запись мы прослушали несколько раз и долго молчали. Первой нарушила наше молчание Наташа Векслер.
      — Я, сколько себя помню, — очень несмелый человек, — сказала она. — Но если бы этот звонок прозвучал бы не столь пышно и чуть менее театрально, я, наверное, испугалась бы гораздо больше. Хотя мне и сейчас не по себе...
      Вот тут у всех на глазах наш невозмутимый Джек обнял Наташу за плечи, прижал ее к себе и коснулся губами ее виска.
      И Наташа, будучи одного роста с Джеком, как-то умудрилась посмотреть на него СНИЗУ ВВЕРХ, да так нежно, так благодарно, что нам всем вдруг захотелось отвернуть свои морды и лица.
      Я думаю, что такое доступно только Умным Женщинам — вдруг уменьшиться в размерах и дать возможность хоть и квадратненькому, но, прямо скажем, невысокому Мужичку почувствовать себя могучим гигантом, способным защитить СВОЮ Женщину от чего угодно!

* * *

      После звонка Боба в Медицинский центр Пит примчался минут через сорок. Ему тут же дали прослушать последнюю запись на автоответчике, и Пит переписал ее на свой диктофон. И сказал: