Будни революционера

Для Владимира Ильича начались тяжелейшие годы эмиграции, годы ожесточенной борьбы с теми, кто в мрачный период реакции отошел от марксистских позиций. Он разоблачает идеалистическую философию богоискательства и богостроительства, показывает оппортунизм «ликвидаторов» и «отзовистов», учит партию завоевывать массы в обстановке усталости и разочарования, вызванных поражением первой русской революции. Местные работники опять в глубочайшем подполье, но партия живет, создаются все новые ячейки, используются и легальные и нелегальные методы работы.

Связь с Россией необходима была Ленину как воздух. Только по обширным материалам, присылаемым сестрами и оставшимися на свободе товарищами, он может сделать правильные выводы о положении в стране. Сразу по приезде в Женеву Владимир Ильич пишет Маняше: «Вчера я писал Льву Борисовичу по поводу статейки и просил раздобыть мне протоколы III Думы (официальное издание стенографических отчетов, а также заявления, запросы и законопроекты, вносимые в Думу). Достать это можно только через личные связи. Похлопочи, пожалуйста, чтобы кто-нибудь согласился давать мне это, и высылай все, без пропусков. Попрошу также высылать мне все профессиональные журналы, выходящие еще в России (СПБ., Москва тоже), покупая их немедленно... посылай мне, пожалуйста, все новинки издания меньшевиков (буде у них что выходит) и прочее. Я выписал себе „Товарищ“ („Наш Век“) с 1 января и буду следить тоже за новинками»[41].

Сестры вместе с матерью обосновались в Петербурге, а Дмитрий Ильич уехал к новому месту службы в Москву. Зима 1908 года была в Петербурге холодной, ветреной. Мария Ильинична ежедневно проделывает несколько маршрутов в различные концы города — в одном месте надо получить иностранную литературу, присланную из-за рубежа, в другом — назначена нелегальная встреча, в третьем — ее ждут издательские переговоры.

Квартира, которую нанимали осенью, зимой показала все свои недостатки — она не прогревалась никакими печами, в углах комнат намерзла изморозь. Сначала заболела Мария Александровна. Дочери всполошились, ведь ей уже 73 года, и она плохо переносит высокую температуру. Врачи находили простуду и небольшое воспаление легких. Мать поместили в самой теплой комнате. Чтобы развлечь ее, Мария Ильинична иногда садилась к фортепиано. Вечерами, возвращаясь из очередного похода на конспиративную встречу, она приносила к ужину что-нибудь повкуснее.

В середине февраля захворала сама Мария Ильинична. Несколько дней она чувствовала слабость и озноб, кружилась голова, трудно было утром вставать, ныли руки и ноги. Через неделю вдруг подскочила температура... Утром Анна подошла к постели младшей сестры и увидела, что лицо ее пылает, глаза блестят, дышит она часто и тяжело. Положила руку на лоб — температура. Доктор констатировал тиф. Попросили его пока ничего не говорить матери, ведь эта болезнь уже отняла у нее одну дочь. Анна Ильинична даже растерялась — мать и сестра больны, Марк Тимофеевич в командировке, Дмитрий в Москве. На помощь пришла Лидия Михайловна Книпович, жившая по соседству. Она взяла на себя роль добровольной сиделки, ухаживала за больной, покупала провизию и каждый день писала Владимиру Ильичу в Женеву, но он боялся поверить ее успокоительной информации и с тревогой запрашивал Анну: «Это беда, что Маняша схватила тиф! Лидия Михайловна пишет каждый день и сообщает, что температура невысока. Но я боюсь придавать этому известию успокоительное значение: бывают ведь тяжелые формы тифа с невысокими температурами.

А как мамино здоровье теперь?..

Послал Маняше книгу для перевода (немецкий роман). Получили ли (из Лейпцига)? Ей же писал о книге Анатоля Франса (La vie de Jeanne d'Arc) и Синклера...»[42]

Постепенно здоровье Марии Ильиничны восстанавливается. Мать уже на ногах, и ее теплая забота вливает в дочь новые силы. Весна прогнала холод, все ярче светит солнце, поголубело питерское северное небо. Ослабевшая, с едва отросшими волосами, Мария Ильинична передвигается по квартире. Она похожа сейчас на большеглазого подростка; родные рады ее выздоровлению. «Дорогая Маняша! — пишет Владимир Ильич. — Надеюсь, что тебе теперь уже можно читать самой и что ты почти здорова. Безобразно долго провозилась с болезнью! Но главное, — чтобы не было повторений. Самое опасное после этой болезни — какие-нибудь утомления или нервное волнение. Вот когда бы в Стирсудден тебя отправить! Когда будешь вполне здорова, черкни мне пару слов. Я еду на недельку в Италию. Напишу по возвращении.

Крепко тебя обнимаю и желаю хорошенько поправляться»[43].

После тифа Мария Ильинична очень ослабла. Сказалось и огромное напряжение предыдущих лет. Выздоровление идет медленно. Необходимо как можно больше бывать на свежем воздухе, но дачи под Петербургом у них больше нет: Марку Тимофеевичу пришлось продать дом в Саблине, к которому все так привыкли. Мария Александровна решила ехать вместе с Маняшей в Михнево, где служил в земской больнице Дмитрий Ильич.

Младший брат, напустив невероятную серьезность, внимательно обследует мать и сестру и вырабатывает для них строжайший режим. «Двигаться, гулять как можно больше!» — таково его главное требование.

Выздоровление пришло внезапно. Мария Ильинична проснулась от яркого солнечного луча, который ударил ей в глаза. За распахнутым окном щебетали птицы. Она вдруг почувствовала, что абсолютно здорова. Гимнастика доставила ей удовольствие. Вбежав в столовую, она весело и звонко потребовала: «Еды как можно больше и еще больше газет!» Все переглянулись и радостно засмеялись ей навстречу. «Все, я без пациентов, — обрадовался Дмитрий Ильич и тут же, не дав сестре продолжать, заявил: — Но в Москву поедешь только через неделю! И не спорь, я врач, я отвечаю за твое здоровье».

Постепенно поездки в город становятся регулярными. Переписка с Женевой оживляется, растет количество поручений Владимира Ильича, личных и партийных.

Владимир Ильич сообщает о работе над своей философской книгой «Материализм и эмпириокритицизм», просит найти издателя, запрашивает, как всегда, много литературы.

Мария Александровна с младшей дочерью решила обосноваться в Москве. О возвращении в Петербург не может быть и речи — в городе вспыхнула холерная эпидемия. Мария Ильинична собирается в Швейцарский университет, но для поступления туда необходимо иметь документы об окончании курсов французского языка. Для отъезда за границу, думается, есть и другие причины, о которых ничего не говорится в семейной переписке. Ведь партийная деятельность Марии Ильиничны не прекращается ни на минуту, хотя обстановка в Москве по-прежнему остается трудной, один за другим идут аресты.

Осенью 1907 года были арестованы несколько районных партийных собраний, Бутырский и Железнодорожный райкомы и весь состав Московского комитета. В феврале 1908 года полиция разгромила типографию большевистской газеты «Борьба», изъяв при обыске 100 экземпляров программы РСДРП и другие партийные документы. 1 июня арестовали часть делегатов партийной конференции Московской окружной организации. Поэтому было решено на время перенести работу в районные организации. Зубатов продолжает внедрять провокаторов, бороться с ними тяжело. В таких условиях лучше на некоторый срок уйти из-под «недремлющего ока».

Мария Ильинична уехала из Михнева и поселилась в Москве в меблированных комнатах. Она много занимается. Экзамены предстоят сложные, устные и письменные. И хотя Мария Ильинична уже делала переводы с французского, она знает его пока хуже, чем немецкий. Получить звание учительницы французского языка не каприз. Теперь трудно достать уроки, а она нуждается в средствах. Даже когда по рекомендации нанимаешься в домашние учительницы, требуют диплом, и желательно иностранный.

Встав на путь профессионального революционера, Мария Ильинична подчиняет свою жизнь партийной работе. Она уже не всегда может себе позволить государственную службу. Людей, имеющих такую полицейскую характеристику, берут неохотно, а если и находится место, то вокруг, как правило, много добровольных помощников полиции. Ей нужно свободное время и свобода передвижения. И она сидит над учебниками. В Петербург Анне Ильиничне посылает письмо: «Сегодня получили твою открытку из Питера. Ты в ней пишешь о мамином письме и ни слова о моем, которое было вложено в том же конверте. Я писала там, что, кроме аттестата и метрического свидетельства, нужен еще папин формулярный список. Грустно будет, если ты не найдешь все эти бумаги...

Вчера получила письмо от Володи. Он пишет, что книга («Материализм и эмпириокритицизм». — Авт.) его затянулась, надеется кончить ее к 1/Х по новому стилю. Всего будет 20 — 25 листов (40 т. букв). Просит заключить с издателем точный договор...

Я зубрю вовсю, хотела начать экзамены 18/IX, но, по-видимому, не удастся...»

И все же она сдала экзамены вовремя и очень успешно. Все документы собраны. Можно и в дорогу. Туда, в Женеву, к Владимиру Ильичу! Ее багаж состоит из нескольких мест, громоздок и тяжел, хотя «гардероб», как тогда выражались, умещается в небольшом чемодане. Мария Ильинична пользуется возможностью отвезти Ленину как можно больше периодической литературы и с таким трудом добытые официальные документы о работе Думы, статистические сборники.

Дорога промелькнула незаметно.

Женева встретила путешественницу ярким солнцем, синью озера и улыбками родных. Город показался ей празднично-нарядным, каким-то слишком чистым и светлым.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна жили на уютной узкой улочке Марэше, недалеко от улицы Каруж, где помещалась типография «Пролетария». Квартирка была двухкомнатной, на третьем этаже. Хозяйство вела мать Крупской Елизавета Васильевна. За несколько дней до приезда Марии Ильиничны освободилась маленькая квартирка этажом выше, и Владимир Ильич поспешил снять ее для сестры.

Первые дни были заполнены разговорами, обменом информацией, знакомством с большевистской колонией.

В университете Марию Ильиничну ждал неприятный сюрприз — сданный с таким трудом французский язык не нужен, зато совершенно необходима латынь.

Владимир Ильич предложил сестре помочь в изучении латыни, но тут у нее снова начались нелады со здоровьем. Воспаление среднего уха вызывало такую головную боль, что даже читать было трудно. Женевский врач, прописав лечение, посоветовал все же обратиться к лучшему специалисту по ушным болезням, практикующему в Лозанне. Обо всех перипетиях ее швейцарской жизни подробно сообщает Владимир Ильич матери в письме от 17 ноября 1908 года: «Дорогая мамочка! Маняша сегодня поехала в Лозанну к Dr.Mermod, знаменитости по ушным болезням. Он назначил ей визит письменно: приходится ждать очереди у здешних знаменитостей. Но зато, по общему отзыву, врач этот дельный. Я четыре года назад делал маленькую операцию у него в клинике: работают великолепно. Надеюсь поэтому, что Мане он поможет, а то ее все же порядком еще беспокоит ухо и мешает работать. Поселилась она на нашей лестнице, этажом выше; в комнате поставили печку, так что теперь тепло, хорошо. Обедает и ужинает она у нас. Неудача только вышла у нее с латинским языком. Оказалось, что латынь требуется и что держать экзамен можно только 19.XI. До этого срока оставалось ей всего десять дней. Я было попробовал убедить ее рискнуть, пройдя „ускоренным маршем“ грамматику; благо, французский она хорошо знает. Но оказалось, что работать очень интенсивно она не может, ухо мешает; да и срок до того маленький, что шансы плохи. Так и бросила латынь. Утешается тем, что мы, вероятно, все переедем в Париж, а тогда и она, конечно, с нами. В Париже не требуют латыни»[44].

Центр большевистской эмиграции и печатание «Пролетария» решено перенести в Париж.

Мария Ильинична не жалеет о Швейцарии. Она не привыкла к мерному, сонному существованию швейцарских городов. Здесь нет шумных собраний и уличных манифестаций. Обыватели с опаской и недоверием смотрят на странных, вечно о чем-то спорящих русских, которые так плохо одеты и так скромно питаются. В небольших городах полиции легко проследить за всеми вновь прибывшими. Русское правительство требует, чтобы Швейцария не давала убежища русским революционерам. Русским эмигрантам становится труднее найти комнату, снять помещение для собрания или реферата.

Владимир Ильич колеблется: жизнь в Париже очень дорога, а их средства чрезвычайно ограниченны. В Швейцарии прекрасные библиотеки, в маленьких кафе можно бесплатно получать важнейшие европейские газеты. Работать удобно, завязаны связи со швейцарскими социал-демократами. Но все больше русских эмигрантов переезжает в Париж, там разворачивается основная работа и внутрипартийная борьба. Из Франции приехали товарищи, они убеждают Владимира Ильича в необходимости переезда. «Приводились разные доводы, — вспоминает Н.К.Крупская. — 1) можно будет принять участие во французском движении, 2) Париж большой город — там будет меньше слежки. Последний аргумент убедил Ильича».

Мария Ильинична со свойственной ей горячностью тоже агитирует брата за переезд. Ее привлекает политическая и культурная жизнь французской столицы, кроме того, ей хочется перевестись в Сорбонну, где латынь не требуется и где она уже летом 1909 года может получить диплом учительницы французского языка. Как только вопрос принципиально решился, Мария Ильинична первая снялась с места, взяв на себя хлопоты по подысканию квартиры в Париже. Она забирает свои документы и без сожаления расстается с Женевским университетом.

Из окна вагона сквозь пелену дождя Женева уже не кажется ей такой уютной. Владимир Ильич и Надежда Константиновна дают ей последние наставления. Мария Ильинична улыбается про себя: для Володи она все еще маленькая девочка, нуждающаяся в заботе и опеке.

Сняв себе маленькую комнатку на бульваре Сен-Мишель, поблизости от Сорбонны, Мария Ильинична поспешила в университет. Занятия уже давно начались, она записалась на второй семестр. Товарищи помогали подыскать квартиру для Владимира Ильича с семьей. Они обошли прилегающие кварталы и остановились на четырехкомнатной квартире по улице Бонье. Марию Ильиничну смущают огромные комнаты, камины и зеркала, а уж плата вообще ей кажется ужасающей, но товарищи убеждают, что такая квартира в России стоит во много раз дороже. Нет, сама она не может решить этого вопроса. На всякий случай дав задаток, она попросила хозяйку подождать несколько дней до приезда брата.

Наконец они опять все вместе. Мария Ильинична с тревогой вглядывается в осунувшееся лицо брата, замечает его отсутствующий взгляд. Ей понятно его волнение — все мысли Владимира Ильича поглощены предстоящей совместно с меньшевиками партийной конференцией. Обстановка сложилась тяжелая.

Только большевики не растерялись перед натиском контрреволюции. Они считали поражение революции явлением временным. Новый революционный подъем неизбежен. Значит, отступать надо в порядке, надо сохранить партию, укреплять ее связи с массами. Не верившие в новую революцию меньшевики требовали ликвидировать нелегальную организацию, прекратить революционную борьбу. В другую крайность ударились некоторые большевики: они призывали партию отказаться от легальных форм работы и отозвать социал-демократических депутатов из Государственной думы. Еще до приезда Ленина и Крупской Мария Ильинична побывала в целом ряде кафе, где обычно собирались русские политические эмигранты. Не вступая в спор, внимательно прислушивалась к высказываниям ораторов. Она понимала, почему волнуется Владимир Ильич. Было необходимо, дав правильную оценку момента, добиться, чтобы партия осталась авангардом рабочего класса, помогла массам справиться с трудностями, организоваться для новых боев.

И V Общероссийская конференция определила революционную линию и организационную политику партии на время реакции. Конференция осудила ликвидаторство и решительно отмежевалась от отзовизма.

Мария Ильинична втягивалась в студенческую жизнь. В Сорбонне учились люди из разных стран, в коридорах и аудиториях слышалась разноязыкая речь. Спорили об искусстве, о социальных проблемах, посещали многочисленные лекции, рефераты, официальные и неофициальные художественные выставки.

День Ульяновой заполнен до отказа. Она не хочет пропустить ни одной встречи с приехавшими из России товарищами. Слушает рассказы бежавшего из Сольвычегодской ссылки Иннокентия Дубровинского. Он почти не может ходить; кандалы до кости растерли ногу, появилась незаживающая рана. Мария Ильинична помогает брату устроить Инока на лечение к профессору Дюбуше. Кто знал, что через несколько месяцев ей самой придется стать пациенткой Дюбуше?!

Она прислушивается к оживленным беседам Ленина и Дубровинского о философии. Ленин рад, что Дубровинский на его стороне в борьбе против идеализма, который пытается протащить в партийные ряды Богданов. Обидно, что к идеалистам примыкают Луначарский, Горький... Владимир Ильич с нетерпением ждет выхода из печати своей книги «Материализм и эмпириокритицизм». Все силы Ленина направлены на разгром отзовизма и ликвидаторства.

В феврале ненадолго приехал в Париж Марк Тимофеевич. Он привез Владимиру Ильичу сведения из России — их нельзя было доверить переписке.

Елизарову хочется как можно лучше узнать Париж. Мария Ильинична берет на себя обязанности переводчика. Теперь, возвращаясь с лекций, она неизменно сворачивает в узенькую улочку, где живет Марк. Они посещают музеи, театры, ходят на митинги и собрания, слушают парламентские прения. Спокойный, уравновешенный, обладающий большим чувством юмора, Марк Тимофеевич вносит успокоительную ноту в жизнь своих родных. К Маняше он проявляет трогательную заботу: ему все кажется, что она слишком много занимается и плохо ест. Когда они гуляют по городу, его так и тянет в маленькие кафе, где можно угостить спутницу чем-нибудь вкусным.

Марк Тимофеевич и Маняша часами бродили по городу и старались представить себе, как здесь жили Гюго, Золя, Шопен. Улицы и площади как бы наполнялись литературными героями и их создателями.

Забирались они и на Монмартр. Смотрели, как работают художники. «Вот возьмем, купим картину, а через 100 лет это окажется шедевр», — шутил Марк Тимофеевич. Они не покупали картин, но их привлекали маленькие кафе Монмартра, где можно было запросто встретить знаменитых художников, артистов, поэтов.

Париж Коммуны звал их к себе... Кладбище Пер-Лашез. Стена коммунаров. Они приносили сюда скромные букетики фиалок. И Мария Ильинична старалась не замечать, как подозрительно блестят глаза Марка за стеклами очков, а он, такой внимательный, не спрашивал, что это она так закашлялась, почему отвернулась.

Мария Ильинична всегда будет с благодарностью вспоминать эти дни, проведенные в Париже с Марком Тимофеевичем. В письме к Анне она признается, что многого бы не увидела, если бы не Марк. Он оказался неутомимым и неугомонным. Знакомые достали им билеты в ложи для публики во французском парламенте, и они часто слушали прения. Мария Ильинична усердно переводила. Увлекала сама процедура прений, пока еще недоступная на родине. Ходили на митинги, слушали французских ораторов-социалистов, наблюдали за реакцией слушателей. По примеру Владимира Ильича и Надежды Константиновны ходили в маленькие народные театрики на окраинах. Здесь была и своя публика — рабочие с женами и детьми, свои артисты, свой репертуар. Выступали певцы — исполнители актуальных политических куплетов. То и дело вспыхивал смех, аплодисменты, а часто зал подпевал выступающим. Марк Тимофеевич задумчиво качал головой — все это было еще недоступно русскому рабочему. Царизм боялся даже намека на просвещение масс.

Как-то пошли в оперу. Конечно, на галерку — в партер и в ложи не пускали без вечернего туалета. Попали на новую оперу — «Монна Ванна» — молодого композитора Анри Феврие. Сюжет Метерлинка и музыка не увлекли Марка Тимофеевича и Марию Ильиничну, но обстановка премьеры захватила. Всеобщее оживление, красочное зрелище лож. А рядом с ними на галерке студенческая молодежь, как везде, в любой стране, экспансивная и бескомпромиссная. Опера была принята с прохладцей. Марк Тимофеевич и Маняша не спеша шли домой и вспоминали русскую оперу в Москве и Петербурге, в Казани и Самаре. Мягким приятным баском Марк Тимофеевич напевал знакомые и любимые обоими арии. А дома в лицах они изображали то, что недавно прослушали, вызвав улыбку на лицах Владимира Ильича и Надежды Константиновны.

Дни летели незаметно. Ульяновых, живущих в Париже, огорчили известия о болезни Марии Александровны. Это ускорило отъезд Марка Тимофеевича. Мария Ильинична тоже собралась было домой, но следующее письмо старшей сестры и уговоры брата заставили ее остаться.

В семейной переписке Ульяновых тесно переплетаются личные и политические аспекты. Мария Ильинична пишет сестре из Парижа (26/II-09): «Дорогая Анечка! Сейчас получила письмо твое от 8-го — большое спасибо тебе за него, дорогая!

Ты пишешь, что у мамы утром была нормальная температура, а вечером разве все еще поднимается? Был ли еще раз Титов?

Марк собирается ехать завтра, а я уж решаю остаться, хотя надежды сдать экзамен у меня очень мало. Последнее время мало занималась, теперь придется приналечь. Много приходится читать, особенно если ладить сдать экзамен в Alliance, надо знать литературу за 3 века. Приходится читать и из новой литературы, чтобы привыкать к языку.

Атмосфера здесь теперь очень тяжелая, Володины предположения относительно раскола оправдываются, если уже не оправдались. Начата война против А.А. (Богданов. — Авт.) и Ник-ча (Л.Б.Красин. — Авт.). Ну, да Марк тебе расскажет подробно всю эту грязь...

Начала писать утром, потом пошла с Марком в палату депутатов, осталась там дольше, чем он, а когда вернулась домой, застала Володю с чемоданом у двери — решил ехать в Ниццу на 10 дней! Я очень рада, там хорошо, говорят, розы цветут, купаться можно».

Чтобы не беспокоить мать и старшую сестру, Мария Ильинична лишь вскользь упоминает об обстановке и о поездке Ленина на юг. На самом деле борьба с недавними единомышленниками, извращавшими марксистскую философию, стремившимися увести пролетариат от политической борьбы, привела к полному истощению сил Владимира Ильича. Не надо забывать, что те, против кого пришлось бороться, были долгие годы друзьями, товарищами по партии.

В России Анна Ильинична занимается корректурой, следит за выходом в свет философского труда Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Наконец работа завершена. Ее с нетерпением ждут большевики. В одном из писем Анна Ильинична сообщила, что «выторговала» у издателя 100 авторских экземпляров и просит разрешения 50 оставить себе. Мария Ильинична шутливо пеняет ей: «...Кому это ты хочешь раздать так много экземпляров в Москве — патриотка ты эдакая московская! Чай бы, хватило штук 10 — 15? Нет? Мало?»

Она много времени уделяет занятиям. Сохранились тетради с конспектами лекций по истории французской литературы, которые записывала Мария Ильинична в Сорбонне. Она с увлечением читает Расина, Мольеpa, Ронсара. Вместе с Владимиром Ильичем зачитывается Верхарном и другими современными поэтами.

Лекции в Сорбонне читают лучшие профессора Франции. Курс истории, например, вел Шарль Сеньобос, специалист по новой истории, автор двухтомной «Политической истории современной Европы» и других работ. Марии Ильиничне нравятся его лекции, насыщенные богатым конкретным материалом. Вместе с тем ее удивляет, когда на лекции профессор развивает ту мысль, что история не носит научного характера, это лишь особый характер познания. Когда она рассказала об этом Владимиру Ильичу, он расхохотался: «Вот и вылезли ваши идеалистические уши, господин профессор!»

К предстоящему экзамену Сеньобос предложил студентам разработать индивидуальные темы. Мария Ильинична подошла к нему по окончании одной из лекций. «Профессор, вы не будете возражать, если я приготовлю к экзамену материал по французскому социализму?» Он удивленно посмотрел на русскую студентку. «Мадемуазель интересуется современной политикой? — спросил он. — Что же, я не возражаю. Ведь все русские интересуются политикой, не так ли? — пошутил Сеньобос и прибавил: — С интересом жду вашей работы». Мария Ильинична написала к экзамену статью о французском социализме.