Затем, купленное мною на улице в Брюсселе стихотворение „Le drapeau noir“, приобретенная там же группа, где помещены фотографии троих из профессоров Брюссельского университета и „Stammbaum des modernen socialismus“, таблица демократических учений, начиная с древнейших времен и до наших дней, купленная мною по возвращении из Брюсселя в Берлин»[17].

Мария Ильинична упорно подчеркивает, что все отобранные у нее материалы куплены вполне законным путем, в основном, конечно, за границей, где свободно продаются. Она даже указывает магазин, где приобрела книгу Бернштейна. Поэтому поднадзорная Мария Ульянова просит не только разрешения вернуться в Москву к семье, но и вернуть ей отобранную при обыске литературу.

Два месяца полиция следит за каждым ее шагом в Нижнем Новгороде, еще и еще раз проверяет ее связи в Москве. Жандармам нужны какие-либо новые, более веские компрометирующие Марию Ильиничну сведения. Усердие полицейских ищеек напрасно, и наконец ей разрешают вернуться в Москву и жить с матерью. Но полиция ликвидировала ее заграничный паспорт, и не может быть речи о его восстановлении, поэтому с Брюссельским университетом ей пришлось проститься навсегда. Мария Ильинична не намерена жить на средства матери или старшей сестры. Она понимает, что нужна работа, которая, отнимая минимум времени и сад, вместе с тем дала бы возможность встречаться с товарищами, служила бы надежным прикрытием нелегальной деятельности. Мария Ильинична устроилась счетоводом в Управление Московско-Казанской железной дороги.

Здесь всегда «толчея непротолченная». Среди многочисленных посетителей легко затеряться связному партийного комитета, всегда есть возможность передать сверток с листовками или нелегальной литературой, записку или письмо.

Аресты осенью 1899 года пробили большую брешь в Московской социал-демократической организации, однако постепенно связи восстанавливаются, работа становится более активной.

Маняша вернулась в Москву в январе 1900 года, а в феврале возвратился наконец из ссылки Владимир Ильич. Он собирался за границу, чтобы там наладить издание общероссийской партийной газеты. Жить в столицах и крупных промышленных городах ему запрещено, потому Владимир Ильич решил до отъезда за границу обосноваться во Пскове. Не ставя в известность полицию, он несколько дней прожил у родных в Москве. Радостным разговорам не было конца. Мать не может насмотреться на сына, которого не видела три года. Сияют глаза сестер. Пошли разговоры о партийной работе, о будущей газете.

Зубатов доносит в департамент полиции: «...В здешнюю столицу (Москву) приехал известный по литературе (под псевдонимом „Ильин“) представитель марксизма, Владимир Ульянов, только что отбывший срок ссылки в Сибири, и поселился тоже нелегально в квартире сестры своей Анны Ильиничны Елизаровой, проживающей в доме Шарапова по Бахметьевской улице вместе с мужем своим Марком Тимофеевичем и сестрой Марией Ульяновой (все трое состоят под надзором полиции). Последняя из упомянутых 17 числа свела своего брата Владимира на Мещанскую улицу, где указала ему дом Гельбрас, куда он и зашел — здесь квартирует приятель его, негласно надзорный, инженер-технолог Герман Борисов Красин и жена последнего Екатерина Васильевна». Затем отмечается, что в квартиру Елизаровых, когда там были Владимир Ильич и Мария Ильинична, приходил И.X.Лалаянц.

Мария Ильинична в курсе планов брата и выполняет труднейшие и опаснейшие задания — связывает Ленина с нелегальными работниками партии в Москве. Действуют и партийные «цепочки»: документы и устные договоры передаются от товарища к товарищу. Каждый связной знает не более 2 — 3 человек.

Приехав в Псков, Ленин проводит там ряд совещаний с товарищами-марксистами, где обсуждается организационный план построения «Искры», распределяются функции тех, кто остается в России, и тех, кто может выехать за границу.

Срок ссылки Надежды Константиновны еще не кончен. Ей разрешен переезд в Уфу, и туда перед отъездом за границу едет Владимир Ильич.

В июне 1900 года по дороге в Уфу он остановился в Москве и почти две недели прожил вместе с семьей в Подольске.

К Владимиру Ильичу приезжают товарищи. Еще и еще раз оговаривают все вопросы, связанные с изданием газеты. Мария Ильинична каждое утро уезжает в Москву на службу и выполняет, как обычно, партийные поручения Владимира Ильича — перевозит его письма и записки, достает необходимую литературу и спешит в Подольск: она дорожит каждой минутой, проведенной вместе с любимым братом. Мария Александровна с нежностью смотрит на детей, собравшихся за вечерним чаем: они молоды, полны сил, оживленны. Они не скрывают от нее своих мыслей и своей работы, и она разделяет их взгляды, помогает им как может. Сейчас, слушая, как Марк Тимофеевич запевает «Дубинушку», а все остальные подхватывают песню, она старается отогнать мрачные мысли. Маняша аккомпанирует певцам и улыбается матери, затем переводит взгляд на энергично дирижирующего Владимира. Все понимают, как недолго им осталось быть вместе.

В июле Владимир Ильич уехал за границу.

Создание газеты предполагало большую работу в России — организация сети корреспондентов, агентов газеты, подготовка пунктов для ее приема и много других дел.

Мария Ильинична получила наказ брата — она должна собирать материал для будущей газеты, готовить рабочих корреспондентов для нее, так как сила «Искры» в местном актуальном материале.

Московская организация РСДРП начинает действовать более активно. Осенью 1900 года группа социал-демократов, руководимая Марией Ульяновой, написала и сумела размножить на гектографе прокламацию «Memento!» («Помни!»). Необходимость такой прокламации, обращенной к демократическому студенчеству, была вызвана распространением работ Э.Бернштейна, ревизующих марксизм. Советуя молодежи с большой осторожностью относиться к современным критикам марксизма, прокламация давала политическую оценку выступлениям против Маркса Эдуарда Бернштейна и его соратников. Одновременно она призывала молодежь к активной борьбе «за лучший строй жизни против унизительного бесправия всего нашего общества»[18].

Постепенно в руках Марии Ильиничны сосредоточиваются и московские связи, и связи с организациями целого ряда городов.

Получая материал для «Искры» из различных социал-демократических организаций, Мария Ильинична со всеми необходимыми предосторожностями пересылает его Владимиру Ильичу за границу. Почта к Ленину проходила несколько этапов: сначала корреспонденция следовала в Прагу на имя рабочего Яна Модрачека, тот пересылал ее в Мюнхен на имя хозяина пивной г.Ритмейера, а уже Ритмейер направлял ее в Лейпциг к Владимиру Ильичу.

Ленин с нетерпением ждал из России заметок, статей, корреспонденций. Мария Ильинична регулярно отправляла материал. Она сумела связаться с одним из выдающихся рабочих-революционеров, учеником Владимира Ильича Иваном Васильевичем Бабушкиным. Все Ульяновы хорошо знали и любили Ивана Васильевича. Мария Ильинична восстановила его связь с Лениным, и уже в четвертом номере «Искры» была помещена корреспонденция Бабушкина о порядках на фабриках Морозовых в Орехово-Зуеве. Затем его статьи печатались почти в каждом номере ленинской газеты за 1901 год.

Если найти корреспондентов, собрать материалы было сложно и трудно, то не менее сложно и трудно было переправить собранное за границу. Оказии случались нечасто. Доверить материал можно было не каждому, ведь «курьер» должен быть абсолютно «чистым» в глазах полиции, чтобы избежать досмотра багажа на границе.

Способы пересылки материала изобретаются самые разные. В конце 1900 года появился «Манифест» складывавшейся в это время из народнических кружков и групп мелкобуржуазной партии (организационно она оформилась в 1902 году в получила название партии социалистов-революционеров). Ознакомившись с ним, Мария Ильинична поняла: «Манифест» нужно переслать Ленину. Как это сделать? Задумавшись, шла она по оживленной Тверской. В одной из витрин ее внимание привлек великолепный альбом в прекрасном сафьяновом переплете с тисненными золотом виньетками и позолоченными застежками. Стоил он дорого, но Мария Ильинична решительно выложила требуемую сумму. Несколько дней понадобилось на то, чтобы собрать около полусотни различных семейных фотографий, а затем несколько вечеров они с Митей и Марком вклеивали листки с текстом эсеровского манифеста в паспарту фотографий и заполняли ими альбом. «Вот родственничков развелось, всех не упомнишь», — смеялся Марк Тимофеевич, сочиняя очередную «дарственную» надпись на фотографии.

Владимир Ильич, получив подарок, пишет Марии Александровне: «Шлю большой привет Мите и Марку, а Маняшу очень благодарю за присланные книги и особенно за чрезвычайно красивые и интересные фотографии, посланные кузеном из Вены; очень желал бы почаще получать такие подарки»[19]. В пятом номере «Искры» была помещена статья Г.В. Плеханова, посвященная этому «Манифесту», — «Новое вино в старых мехах».

В декабре 1900 года увидел свет первый номер ленинской «Искры», газеты, которая сыграла решающую роль в создании революционной партии в России. В Германии Ленин и Крупская читали и перечитывали пахнущие типографской краской листы. Тонкие спрессованные пачки газет прятали в чемоданы с двойным дном и разными путями отправляли в Россию. Один из таких чемоданов о первым номером «Искры» в январе 1901 года был доставлен в Москву. Сразу состоялось собрание Московской социал-демократической организации. На собрании обсудили вопрос о пропаганде среди рабочих. Там же было решено создать партийную кассу, чтобы иметь средства на приобретение нелегальной литературы и другие партийные нужды.

Мария Ильинична стала активнейшим распространителем газеты, которую с нетерпением ждали в рабочих и студенческих кружках. Каждый номер «Искры» зачитывался буквально до дыр, так как его передавали из рук в руки, и иногда один и тот же экземпляр успевали прочитать несколько десятков человек.

Печатание газеты обходилось дорого, а партийная касса была бедна. Письма Владимира Ильича и Надежды Константиновны в Россию полны отчаянных призывов: «Денег, денег!» Нечем платить хозяину типографии, наборщикам, не на что покупать бумагу. Мария Ильинична знакомит с содержанием этих писем московских сторонников Ленина. 14 февраля 1901 года на фабриках и заводах Москвы, в университете и других учебных заведениях царило оживление — проводился сбор средств в помощь пролетарской газете. В нем участвовали все социал-демократы ленинского толка. Те, кто имел такую возможность, обращались к либеральным деятелям — адвокатам, профессорам, и нередко удавалось что-то получить. Однако такая единовременная помощь не спасала положения, поэтому в конце февраля Московский комитет принимает специальное решение о ежемесячном отчислении 50 рублей в фонд «Искры». Рабочие видели в газете своего вождя и организатора, участие в ней и материальную поддержку газеты считали своим кровным делом.

Нелегальная работа заметно оживилась. 1 марта 1901 года полиция провела новые аресты. Было схвачено более двадцати человек, в том числе и Мария Ильинична и Марк Тимофеевич. Анна Ильинична в это время находилась у Владимира Ильича в Германии, лишь это помогло ей избежать ареста. Квартира Ульяновых опустела.

Мария Александровна не находит себе места. Несколько дней она все приводит в порядок после обыска «с пристрастием». Затем начинаются ее хождения в тюрьму на свидания то с дочерью, то с зятем. Марию Ильиничну заключили в одиночную камеру Таганской тюрьмы.

При обыске полиции удалось захватить большое количество нелегальной литературы искровского направления, в том числе листовку «К студентам», изданную московскими социал-демократами. Студентов призывали к совместным с рабочими выступлениям против правительства. Самым опасным было то, что у одного из товарищей обнаружили «Общий план организации московской группы социал-демократической рабочей партии», «Устав кассы борьбы за свободу печати», а также материал, подготовленный для первого номера газеты «Рабочее слово», которая должна была быть выпущена в марте.

Одиночная камера. Серые шершавые стены, намертво прикрепленные к стенам кровать, стол, откидной стул. Мария Ильинична присела на койку, застланную грубым солдатским одеялом, и задумалась. Она перебирала в памяти недавние события, пытаясь разобраться в причинах провала, вспоминала, с кем виделась последние дни. Первые дни были особенно мучительны именно своей неизвестностью — кого арестовали, что нашли при обысках.

Одиночество — это уже наказание. Ее не вызывали на допросы, не разрешали ни прогулок, ни свиданий. Мария Ильинична понимала, что провал серьезный и кара может быть суровой. Но она давно приготовилась и к такому повороту событий. Теперь нужно лишь запастись терпением и мужеством. Она пытается выяснить, кто ее соседи и что они могут сообщить об арестах. Попытка прибегнуть к обычному способу общения заключенных — перестукиванию ни к чему не привела. Стены «Таганки» так толсты, что не пропускают негромких звуков, а если усилить стук, сейчас же открывается дверной глазок, взгляд жандарма обшаривает камеру и с тупой злобой упирается в хрупкую фигурку заключенной. По всему длинному коридору прокатывается гулкий окрик: «Прекратить!»

Окно камеры невелико, но если встать на стол, то видно противоположные стены тюрьмы. Мария Ильинична стоит у окна часами, напряженно вглядываясь в окна. В их темных провалах лишь неясные светлые пятна лиц. Узнать никого невозможно. И вдруг в одном из окон вспыхивает яркий лучик. «Что это может так блестеть?» Погас, опять вспыхнул! Кто же из политических заключенных не знает азбуки Морзе?! «Всем политическим! — читает Мария Ильинична. — Передайте: в Москве арестовано 20 человек», и дальше следуют имена. В окошке, расположенном в угловой части стены, тоже вспыхнул лучик: «Мы из Екатеринослава, откликнитесь». Мария Ильинична поспешно перерыла свое имущество. Вытащила небольшое зеркальце. Увы, солнце не светит на ее сторону. Надо ждать второй половины дня.

Вскоре переговоры наладились. Утром она принимала сигналы солнечных зайчиков. После двух часов могла отвечать. «Зайчики» порхали от окна к окну. Так Мария Ильинична узнала, что, кроме Москвы, аресты произведены еще в ряде городов. И вот сидят здесь, в Таганской тюрьме, товарищи из Екатеринослава. К ним никто не приходит на свидания, никаких писем, никаких посылок. Во время первого же свидания Мария Ильинична просит мать, чтобы она сообщила находящимся на свободе товарищам, что екатеринославцев надо поддержать. Так у арестованных из других городов вдруг оказалась в Москве масса всяких родственников: невесты, дяди, племянники, кузины и кузены. В Московское охранное отделение посыпались прошения, запросы, письма, посылки. Теперь к иногородним арестованным приходило не меньше посетителей, чем к москвичам. Запретить эти посещения жандармы не могут, так как степень родства проверить не представляется возможным, хотя жандармы отлично понимают, что все эти смущенно краснеющие «невесты», как правило, впервые видят своих женихов именно здесь, на свидании в Таганской тюрьме.

Первое свидание с матерью Марии Ильиничне было разрешено лишь 26 марта в результате нескольких прошений, поданных Марией Александровной. Сколько их на своем веку написала мать Ленина! Вот одно из них: «Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство разрешить мне свидание с дочерью моей Марией Ильиничной Ульяновой. После ареста ея, я осталась, в преклонных летах моих 67 лет, совершенно одна, совершенно убитая горем, и нравственное состояние мое страшно угнетено. Свидание с дочерью успокоит и ободрит меня, поэтому и прошу Ваше Превосходительство разрешить мою просьбу...»[20]

«...Имею честь покорнейше просить...» — такова форма, ее невозможно обойти, но покорности-то и нет ни в Марии Александровне, ни в ее детях. Мария Александровна с достоинством держится в присутствии полицейских чинов, ничем не выдает своего беспокойства, хотя вид дочери, которая под стать ей — подтянута, энергична, — ясно говорит о недоедании, о плохом, сыром помещении, об отсутствии необходимого движения. Мария Ильинична просит передать книги и на немецком и на французском языках. Обещает делать гимнастику и съедать все, что мать присылает. А для отдыха она вяжет — это помогает коротать время.

Весть об аресте Маняши и Марка доходит до Владимира Ильича. Он спешит ободрить их и поделиться своим «опытом» отсидки в одиночке. 19 мая он пишет сестре из Мюнхена: «Как-то ты поживаешь? Надеюсь, наладила уже более правильный режим, который так важен в одиночке? Я Марку писал сейчас письмо и с необычайной подробностью расписывал ему, как бы лучше всего „режим“ установить: по части умственной работы особенно рекомендовал переводы и притом обратные, т.е. сначала с иностранного на русский письменно, а потом с русского перевода опять на иностранный. Я вынес из своего опыта, что это самый рациональный способ изучения языка. А по части физической усиленно рекомендовал ему, и повторяю то же тебе, гимнастику ежедневную и обтирания. В одиночке это прямо необходимо.

Из одного твоего письма, пересланного сюда мамой, я увидел, что тебе удалось уже наладить некоторые занятия. Надеюсь, что благодаря этому ты будешь хоть иногда забывать об обстановке и время (которое обыкновенно в тюрьмах летит быстро, если нет особо неблагоприятных условий) будет проходить еще незаметнее. Советую еще распределить правильно занятия по имеющимся книгам так, чтобы разнообразить их: я очень хорошо помню, что перемена чтения или работы — с перевода на чтение, с письма на гимнастику, с серьезного чтения на беллетристику — чрезвычайно много помогает»[21].

Мария Ильинична старается следовать советам брата. В тюрьме много работает: переводит, читает, вяжет. Она так же, как и брат, мужественно держится на допросах. Следователю не помогают ни очные ставки, ни перекрестные допросы, ни информация шпиков. Мария Ульянова отрицает свою принадлежность к московской группе РСДРП и отказывается признать или назвать кого-либо из своих знакомых. Вследствие ее стойкого поведения, которое было поддержано большинством арестованных, ей определено наказание — высылка под особый надзор полиции с запрещением проживать в столицах, С.-Петербургской и Таврической губерниях, университетских городах и тех местностях, фабричных районах, «...в коих пребывание ее Министерством Внутренних дел будет признано нежелательным...»[22]. Так гласило секретное предписание.

За окнами тюрьмы меняются времена года, а для тех, кто сидит в одиночке, эти перемены замечаются только по цвету московского неба, видного в маленькое окошко, да по атмосфере в камере. Летняя жара раскаляет стены тюрьмы, нечем дышать, все падает из рук. Требуется колоссальное усилие воли, чтобы выполнять раз принятый режим.

6 октября за Марией Ильиничной закрылись ворота Таганской тюрьмы. Моросящий серый дождь не мог испортить ей настроения. Свобода! Свобода! Хотя полиция дала ей всего одни сутки на сборы для отъезда в Самару. Этот город она избрала местом своего проживания. Мать обо всем уже позаботилась. Вещи собраны, багаж отправлен. Мария Ильинична оживленно рассказывает о «тяжбе» с жандармами: получив имущество, отобранное при аресте, она обнаружила «пропажу» — не хватало целой пачки фотографий. «Написала я, мамочка, прошение. Думаю, а вдруг пройдет?!» До нас дошел этот документ:

«...В день моего освобождения из заключения, ведущий дознание жандармский офицер отказался вернуть мне находившиеся в моем альбоме фотографические карточки (в том числе большинство моих гимназических подруг и карточки некоторых моих родных), мотивируя свой отказ тем, что я (на допросе 4-го октября сего 1901 года) не сочла возможным называть фамилии по этим карточкам...»[23]

Ей были дороги эти фотографии, она делает попытку вызволить их из архива департамента полиции, но в охранном отделении уже нет работников, которые еще 10 лет тому назад портрет К.Маркса спокойно рассматривали как портрет дедушки того или иного политического заключенного. Ведущий дознание жандарм в ответ на прошение М.И.Ульяновой дает следующее объяснение: «...М.Ульяновой при ее освобождении из-под стражи не возвращены 23 фотографические карточки (относительно лиц, изображенных на коих, Ульянова не только отказалась назвать фамилии, но и дать какие-либо указания). Вследствие того, что среди указанных фотограф. снимков оказались: карточка Николая Лопатина и группа, изображающая политических преступников: Николая Лурье, Феликса Кона, Мечеслава Маньковского, Фаддея Рехневского и Генриха Дулемба, и вне сомнения, есть карточки и других политических преступников и лиц, политически неблагонадежных (ибо только среди таковых Ульянова и вращается), то все они и приобщены к делу в качестве вещественных доказательств»[24].

Вот так... Полиция давно уверена, что в окружении Ульяновых верноподданных царского правительства не имеется.