Глава 11

В дождевике и сапогах, в тех же джинсах и свитере, что и раньше, сидя за рулем серебристого «БМВ», Корки Лапута едва мог пошевелиться, словно на нем была тяжелая и сковывающая движения шуба.

Хотя рубашку он застегнул не до самого верха, злость распирала горло, и казалось, что он запихнул свою шестнадцатидюймовую шею в пятнадцатидюймовый воротник.

Ему хотелось поехать в Западный Голливуд и убить Райнерда.

Такие импульсы, естественно, следовало подавлять. Пусть он и мечтал ввергнуть общество в беззаконный хаос, из которого поднялся бы новый мир, законы, запрещающие убийство, пока еще действовали. Мало того, их нарушение каралось.

Корки был революционером, но не мучеником.

Он осознавал необходимость соблюдения баланса между радикальными действиями и терпением.

Признавал существование границ анархической ярости.

Чтобы успокоиться, съел шоколадный батончик.

Наперекор утверждениям медицины, как продажной, обуянной жадностью западной, так и претендующей на духовность восточной, очищенный сахар не прибавлял Корки энергии. Наоборот, успокаивал.

Очень старые люди, нервы которых основательно потрепало как самой жизнью, так и разочарованиями, принесенными ею, давно знали об успокаивающем эффекте избытка сахара. Чем дальше уплывала возможность реализации надежд и грез, тем большую роль в их диете играло мороженое, поглощаемое квартами, пирожные с кремом, которые покупались большими коробками, и шоколад в самых различных видах, плитки, конфеты, фигурки.

В последние годы своей жизни его мать села на иглу мороженого. Ела его на завтрак, обед и ужин. Ела большущими стаканами из вощеной бумаги, огромными пластиковыми контейнерами.

Съеденного ею мороженого с лихвой хватило бы для того, чтобы забить холестериновыми бляшками артериальную систему, протянувшуюся от Калифорнии до Луны. Какое-то время Корки думал, что родительница придумала новый способ покончить жизнь самоубийством.

Но вместо того, чтобы довести себя до обширного инфаркта, мать становилась здоровее и здоровее. У нее заметно улучшился цвет лица, ярко заблестели глаза, чего не было даже в молодости.

Галлоны и баррели «Шоколадно-мятного безумия», «Орехово-шоколадной фантазии», «Кленово-ореховой радости» и десятков других сортов мороженого, похоже, заставили пойти в обратную сторону ее биологические часы.

И он начал подозревать, что мать нашла ключ к бессмертию для уникального обмена веществ своего организма: молочный жир. Поэтому Корки ее убил.

Если бы она согласилась при жизни поделиться с ним своими деньгами, он бы позволил ей жить. Он-то жадностью не отличался.

Она же не верила ни в щедрость, ни даже в родительскую ответственность. И плевать хотела на его благополучие, на его потребности. Он даже склонялся к мысли, что со временем она просто вычеркнет его из завещания и оставит на бобах, только потому, что такое деяние доставило бы ей удовольствие.

В свое время мать была университетским профессором экономики и специализировалась на экономических моделях Маркса и факультетских интригах.

Она свято верила в праведность зависти и силу ненависти. Когда время доказало ее неправоту, она не отказалась от постулатов своей веры, но заменила их мороженым.

Корки не испытывал ненависти к матери. Он ни к кому не испытывал ненависти.

И никому не завидовал.

Убедившись, что эти боги подвели мать, он отверг их обоих. Не хотел коротать старость без душевного покоя, зато с любимым сортом кокосового мороженого.

Четырьмя годами раньше он нанес ей тайный визит с намерением быстро и милосердно удушить подушкой во сне, но вместо этого забил до смерти каминной кочергой, словно начала историю Энн Тайлер в своем ироничном стиле, а заканчивал Норман Майлер с его неистовостью.

Пусть и не спланированное заранее, использование кочерги оказало на Корки самое благотворное воздействие. И не то чтобы он получал удовольствие от насилия. Отнюдь.

В решении убить мать было столько же эмоций, что и в решении купить акции той или иной корпорации из числа голубых фишек, а само убийство он исполнил с хладнокровной эффективностью, столь необходимой для игры на фондовом рынке.

Будучи экономистом, мать, безусловно, его бы поняла.

Он обеспечил себе железное алиби. И получил полагающееся по завещанию. Жизнь продолжалась. Во всяком случае, для него.

И теперь, доев шоколадный батончик, он заметно успокоился, спасибо сахару и шоколаду.

Он по-прежнему хотел убить Райнерда, но неблагоразумное импульсивное желание сделать это незамедлительно ушло. Теперь он понимал, что убийство необходимо тщательно спланировать.

И на этот раз, составив план, он намеревался скрупулезно ему следовать. Знал, подушка не станет кочергой.

Заметив, что вода с желтого дождевика натекла на сиденье, он вздохнул, но оставил все, как есть. Убежденных анархистов вода на обивке сидений не волнует.

И потом, ему хватало забот с Райнердом. По возрасту и внешне давно став мужчиной, в душе Рольф оставался подростком, вот и на этот раз не смог устоять перед искушением лично привезти шестую коробку. Искал острых ощущений.

Этот болван думал, что камер наблюдения по периметру поместья не существует, если он не может их заметить.

«А планет Солнечной системы не существует потому, что мы не видим их на небе?» — спросил его Корки.

И когда Этан Трумэн, глава службы безопасности Манхейма, позвонил в дверь, Райнерд обалдел от неожиданности. И по собственному признанию, повел себя подозрительно.

Сминая обертку от шоколадного батончика и засовывая ее в мешок для мусора, Корки сожалел, что не может вот так же легко отделаться от Райнерда.

Внезапно дождь полил сильнее. Водяные потоки принялись сшибать желуди с дуба, под которым припарковался Корки. Они забарабанили по крыше, наверняка оставляя следы на краске, отскакивали от лобовою стекла, не в силах его разбить.

Он понял, что не может и дальше сидеть здесь, планируя избавление от Райнерда, под обстрелом желудей. Более того, могла обломиться и ветвь весом в добрую тысячу фунтов, освободив его от всех тревог. Он мог продолжать реализовывать намеченное на день и параллельно строить планы убийства.

Корки проехал несколько миль до популярного у местного населения торгового центра и припарковался в подземном гараже.

Вышел из «БМВ», снял дождевик и шляпу из клеенки, бросил на пол у заднего сиденья. Надел твидовый пиджак спортивного покроя, который идеально сочетался с джинсами и свитером.

Из подземелья лифт вознес его на самый верхний из этажей, занятых магазинами, ресторанами, центрами развлечений. Туда, где находился зал игровых автоматов.

По случаю каникул, вокруг них толпились школьники. В основном не старше четырнадцати лет.

Машины пикали, звенели, пищали, свистели, трещали, гремели, визжали, кричали, ревели, как форсированные двигатели, из них доносилась варварская музыка, вопли жертв, они мигали, вспыхивали, переливались всеми возможными цветами, радостно заглатывая четвертаки и доллары.

Неспешно прогуливаясь между автоматами, Корки раздавал подросткам наркотики.

В каждом из маленьких пластиковых пакетиков лежало по восемь таблеток «экстази». Под наклейкой с надписями: «БЕСПЛАТНЫЕ X» и «ПРОСТО ПОМНИ, КТО ТВОЙ ДРУГ».

Он прикидывался продавцом наркотиков, расширяющим свой бизнес. На самом же деле никогда больше не собирался встречаться с этими паршивцами.

Некоторые подростки брали пакетики, думая, что это круто.

Другие не выказывали интереса. Из тех, кто отказывался, ни один не сделал попытки заложить его: никому не нравится быть доносчиком.

Несколько раз Корки просто совал пакетик в карман куртки подростка, без его ведома. Пусть найдет подарок позже.

Некоторые закинулись бы таблеткой. Другие выкинули бы или отдали кому-то из приятелей. Но в результате он отравил бы еще несколько мозгов.

По правде говоря, превращение детей в наркоманов и его намерения не входило. Иначе он раздавал бы героин или даже крэк.

Научные исследования «экстази» показали, что даже после приема единичной дозы последствия ощущаются и через пять лет. А при регулярном приеме постоянные изменения в мозгу гарантированы.

Некоторые онкологи и невропатологи предполагали, что в грядущие десятилетия из-за широкого распространения «экстази» значительно возрастет процент злокачественных опухолей мозга, а у сотен тысяч, если не v миллионов граждан снизятся умственные способности.

Подарки из восьми таблеток не приводили к мгновенному крушению цивилизации. Корки работал на перспективу, рассчитывая на долговременный эффект.

Он никогда не брал с собой более пятнадцати пакетиков, а начав их раздавать, проделывал все быстро. Слишком умный, чтобы попасться на такой мелочевке, он покинул зал игровых автоматов через три минуты после того, как туда вошел.

Поскольку ему не приходилось притормаживать, чтобы получить деньги за товар, сотрудники игрового зала не успевали обратить на него внимания. А выйдя за порог, он превратился в обыкновенного посетителя торгового центра: в карманах не было ничего инкриминирующего.

В кофейне «Старбакс» он заказал большую чашку кофе с молоком и мелкими глотками пил его, сидя за столиком и наблюдая парад человечества во всей его абсурдности.

Допив кофе, он пошел в универмаг. Ему требовались носки.

Глава 12

Восемь деревьев, растущие рощицей, с искривленными, сучковатыми стволами, переплетясь ветвями, покачивали серо-зелеными кронами под мокрым ветром, нисколько не боясь дождя, даже радуясь ему. Бесплодные в это время года, они сбрасывали на мощеную пешеходную дорожку не оливки, а только листья.

В листве виднелись рождественские гирлянды. Сейчас погашенные, они ждали наступления темноты, чтобы ярко вспыхнуть и светить всю ночь.

Пятиэтажный кондоминиум «Уэствуд» находился менее чем в квартале от Уилширского бульвара, не такой роскошный, как некоторые его соседи, и недостаточно большой, чтобы нанимать швейцара. Однако стоимость квартиры в этом кондоминиуме заставила бы поперхнуться и шпагоглотателя.

Этан прошагал по листьям мира, под еще не зажженными рождественскими огнями и вошел в вестибюль с мраморными полом и стенами. Воспользовавшись ключом, открыл дверь и переступил порог.

За дверью вестибюль переходил в маленький и уютный холл, с ковром на полу, двумя удобными креслами в стиле арт-деко и лампой на столе со стеклянным красно-желто-зеленым абажуром.

Лестнице, которой в основном пользовались жильцы пятиэтажного дома, Этан предпочел тихоходный лифт. Данни Уистлер жил… раньше жил… на пятом этаже.

На каждом из первых четырех этажей было по четыре квартиры, на пятом, самом высоком, — только две, пентхаузы.

Слабый, неприятный запах остался в кабине после предыдущего пассажира. Сложный и гонкий, этот запах что-то ему напоминал, но Этану никак не удавалось идентифицировать его.

На уровне второго этажа у Этана возникло ощущение, что кабина стала меньше в сравнении с предыдущим визитом в этот дом. Крыша просто нависала над головой.

На третьем этаже он понял, что дыхание у него учащенное, словно после быстрой прогулки. Воздух стал разреженным, ему явно не хватало кислорода.

На четвертом отпали всякие сомнения в том, что

мотор лифта барахлит, а тросы, поднимающие кабину, натужно трещат, готовые лопнуть в любой момент.

Этот треск, эти щелчки и поскрипывания говорили о том, что до пятого этажа сегодня ему не доехать.

Воздух становился все разреженнее, стены сближались, потолок опускался, мотор сдавал.

Двери, конечно же, не откроются. Канал связи с лифтером поврежден. Его сотовый работать не будет.

А если случится землетрясение, шахта сложится, превратив кабину в гроб.

У самого пятого этажа Этан понял, что все это — симптомы клаустрофобии, которой он раньше не страдал,и проявились они лишь для того, чтобы скрыть другой страх, который он, будучи человеком здравомыслящим, не хотел признавать.

Какая-то часть Этана ожидала, что на пятом этаже ею встретит Рольф Райнерд.

Как Райнерд мог узнать о существовании Данни или о том, где жил Данни, как мог догадаться, что Этан собирается приехать сюда… логичного ответа на эти вопросы не было, да, наверное, и быть не могло.

Тем не менее Этан шагнул к боковой стене кабины, Чтобыне подставляться всем телом под пули, и сам достал пистолет.

Двери кабины открылись в достаточно большой, десятьна двенадцать футов, холл, с выкрашенными в теплый, медовый цвет стенами. Само собой, никто в холле его не ждал.

Этан не стал убирать пистолет в кобуру. В квартиры вели одинаковые двери, он прямиком направился к жилищу Уистлера.

Ключом, полученным от адвоката Данни, открыл замок, распахнул дверь, осторожно вошел.

Увидел, что охранная сигнализация отключена. Побывав здесь в прошлый раз, восемью днями раньше, Этан, уходя, включил сигнализацию.

Домоправительница, миссис Эрнандес, за этот промежуток побывала в квартире. До того, как Данни попал в больницу, она появлялась тут трижды в неделю, но теперь только по средам.

С одной стороны, миссис Эрнандес могла забыть подключить сигнализацию, когда уходила на прошлой неделе. С другой, при всей очевидности такого объяснения, Этан в него не верил. Хуанита Эрнандес была женщиной ответственной, всегда и все делала, как положено.

У порога Этан остановился, прислушался. Дверь за его спиной оставалась открытой.

Дождь барабанил по крыше, отдаленно напоминая тяжелую поступь легионов, направляющихся на войну в далекое царство.

Но его напрягшийся слух вознаградила только полная тишина. Может, инстинкт предупредил его, может, воображение обмануло, но он чувствовал, что это не пустая тишина, что в ней свернулась кольцом, изготовившись к смертоносному прыжку, кобра, гремучая змея, а может, и черная мамба.

Поскольку он не хотел привлекать внимание соседей и облегчать выход из квартиры кому-либо, кроме себя, дверь он закрыл. Запер на замок.

Благодаря рэкету, благодаря наркотикам, благодаря контролю над проститутками, благодаря… список преступных деяний можно продолжать и продолжать, Дункан Уистлер разбогател. У бандитов частенько водятся большие деньги, но редко кто сохраняет и приумножает их или остается на свободе, чтобы потратить. Данни хватило ума, чтобы избегать ареста, отмывать свои деньги и платить налоги.

И результате, жил он в огромной квартире, с двумя соединенными друг с другом коридорами и множеством комнат, которые, казалось, переходили одна в другую, замыкаясь в кольцо.

Будь Этан на службе и окажись в незнакомой квартире, где его мог поджидать преступник, он держал бы Пистолет обеими руками, с правым указательным пальцем на спусковом крючке. А мимо дверей проскакивал бы быстро и пригнувшись.

Теперь же он продвигался вперед с пистолетом в Привой руке, направив ствол в потолок. Шел осторожно, но не принимая всех мер безопасности, которым учили в полицейской академии.

Не прижимался спиной к стене, не избегал поворачиваться спиной к открытому дверному проему, при Перемещении не бросал короткие взгляды направо — налево, не старался двигаться на полусогнутых ногах, чтобы и любой момент сгруппироваться и открыть стрельбу. Если бы он все это делал, ему пришлось бы признать: он боится мертвеца.

Но это была правда. Он боялся, пусть в этом не хотелось признаваться даже самому себе.

Приступ клаустрофобии в кабине лифта, ожидание встречи с Рольфом Райнердом в холле пятого этажа были попытками отвлечься от настоящего страха, противоречащей всем законам логики убежденности в том, что Данни поднялся с каталки в морге и непонятно зачем отравился домой.

Этан не верил, что мертвецы могут ходить.

Сильно сомневался, что Данни, живой или мертвый, может причинить ему вред.

Тревожило другое: возможность того, что Данни Уистлер, если он действительно покинул больничную теплицу по собственной воле, был Данни только по имени. Он, чуть не утонув, провел три месяца в коме, и в его мозгу могли произойти необратимые изменения, Которые сделали бы его опасным.

И хотя в Данни было не только плохое, но и хорошее, во всяком случае, он признавал, что Ханна напрочь лишена пороков, его отличала крайняя безжалостность, и он не стеснялся применить силу. В преступном мире успеха добиваются не безупречными манерами и обаятельной улыбкой.

Он мог разбивать головы, когда понимал, что без этого не обойтись. Но иногда разбивал, если в этом и не было особой необходимости.

И если от Данни осталась темная половина, Этан предпочел бы не встречаться с ним. За долгие годы их отношения не раз и не два кардинально менялись, и не стоило исключать еще одного грядущего поворота.

В просторной гостиной стояли современные диваны и кресла с обивкой цвета соломы. А мебель — столы, стулья, комоды, буфеты, декоративные предметы — была китайским антиквариатом. То ли Данни нашел лампу с джинном и пожелал себе утонченный художественный вкус, то ли нанял очень дорогого дизайнера по интерьерам.

Из окон, высоко вознесенных над оливковыми деревьями, открывался вид на дома на противоположной стороне улицы и на небо, напоминавшее пропитанные водой угли и золу огромного, давно погасшего кострища.