Евгений Кукаркин
      Замполит
      Написана в 1996 г. Приключения.
      Все эти кретины никак не могут понять, что я хочу умереть. Только что ушла Маша и в глазах ее я видел жалость к моему искалеченному телу и ни грамма любви.
      - Готовьте его к операции?
      Рядом доктор, толстый, лоснящийся от пота мужик в расстегнутом белом халате. Мне больно говорить, лицо замотано бинтами и болит зудящей подпрыгивающей болью, особенно подбородок, но я стараюсь объясниться с этими кретинами.
      - Объясните... еще раз, док..., что вы хотите? - каждая фраза, огнем полыхает в голове. - Лучше... сразу отправьте на тот свет..., чем терпеть эту... безумную боль. Я же...понимаю, что изуродован... и изувечен на всю жизнь..., стоит ли еще мучаться...
      Эта речь добила меня. Выступил пот и такое ощущение, что по мне прошел каток.
      - Не надо разговаривать. Вы только успокойтесь. Здесь отличные специалисты. Мы вас подправим, подошьем где надо. Я вызвал профессора Зальцмана, он вас поставит на ноги, будете еще лучше прежнего.
      Я уже ничего не в силах сказать.
      А во всем виноват маршал Cеделин. Чванливый человек, он допек всех придирками и глупостями. Считая себя очень умным человеком, разбирающимся в космических делах лучше любого главного конструктора, этот тип погубил себя и сотню окружающих людей. Он приказал на стартовую площадку принести стул, уселся на него и принялся всех погонять, особенно рабочих и инженеров, которые подготавливали космическую ракету к пуску. Главный боялся его как огня и, спрятавшись в бункере, все приставал ко мне.
      - Вы бы, Михаил Сергеевич, сказали маршалу, что нельзя находиться посторонним на стартовой площадке. Мало того, что он сам рискует, так свиту какую привел, одних генералов считай человек двадцать, а офицеров и не пересчитать. Сходите, голубчик, попросите его уйти.
      Я пробился через большую толпу бездельников-офицеров и, подойдя к маршалу, вежливо предложил.
      - Товарищ маршал, по инструкции перед запуском нельзя находиться посторонним на стартовой площадке...
      - Иди ты в ж... со своей инструкцией, - прервал меня откормленный маршал, - трусы поганые, все жужжите о безопасности, инструкциях, а в топливные баки перегнать компоненты без команды не можете. Эй, дайте этому... пинка, еще одним засранцем меньше здесь будет.
      Его подчиненные под "этим" поняли меня и кто-то, рванув за ворот пиджака, раскрутил в толпу офицеров. Я, бормоча ругательства, пробился через толпу прислужников, пошел к бункеру и только отошел метров триста, тут то все и произошло... Чудовищный грохот сзади, вспышка и меня отрывает от земли и, пролетев бог знает сколько метров, мое тело встретилось с бетонной стенкой, о которую я буквально был "размазан". Еще "хорошо" отделался, все кто был на стартовой площадке исчезли, то есть при взрыве ракеты превратились в пар и кучки обгорелого мяса. Был бы Королев жив, он бы этого маршала действительно засунул куда-нибудь, погибли бы только люди на ферме, а так... Так, меня кое как перемотали бинтами и на самолете отправили в Алма-Ату, в больницу, где хирурги обещают сделать "красавцем".
      Профессор был лыс и худ. Он долго изучал мои рентгеновские снимки, попросил снять простынь, кое-где перерезали бинты и долго ковырялся пинцетом в ранах. Боль давно сидела во мне, чуть не выл от нее и это ковыряние профессора, я даже не почувствовал.
      - Наркоз, - вдруг рявкнул он.
      Что-то опустилось мне на лицо и вся реальность провалилась черт знает куда.
      Рядом стоит худощавая девушка в халате и старательно делает мне укол в руку. Язык у меня распух, но я с трудом все же проталкиваю слова.
      - Разве... я... жив???
      - Живой, живой. Неделю без памяти пролежали, но теперь, слава богу, все в порядке.
      - Как... я...
      - Профессор сделал чудо, двадцать часов была операция. Три смены врачей работали, а он один все штопал и штопал вас.
      Чувствую, что на меня наваливается сон и девушка растворилась в тумане.
      Профессор делает обход и меня обступает свита белых халатов.
      - Все что с ним произошло, перечислять не буду, здесь и поломанные кости, и отбитые органы, - объясняет окружающим профессор, - но целы и функционируют три вещи, ради которых следует поставить его на ноги. Это: сердце, неповрежденный мозг и молодость... Через две недели повторная операция, нужно еще доделать то, что не успели сделать в первый раз.
      - Лицо. Что с моим лицом, профессор? - мычу я.
      - Кто о чем? Одни хотят быть здоровыми, а этот... о лице. Все будет нормально. Подзаживут трещины, раны и мы пришлем вам врача косметолога, он вам такое личико сделает, что все девчонки с ума сходить будут. Вон у нас Люся, - он показывает пальцем на худощавую девчонку, которую я увидел в первый раз после операции, - два года работает, а жениха нет.
      Все услужливо хихикают, а девчонка заливается краской и смотрит на пол.
      - Пока все идет как надо, - заканчивает профессор. - Пойдемте дальше.
      Они переходят к койке напротив и толстый врач начинает докладывать.
      - Этот больной выпал с шестого этажа гостиницы прямо на газон и... остался жив. Все кости смещены, часть поломана, все органы отбиты, после первой операции состояние критическое, но есть надежда на выздоровление. Самый опасный участок здесь, - все смотрят на снимок, - видите темную область, это часть легкого в которую врезались ребра. Если этот участок локализировать, то нужно время, что бы набраться больному силы и сделать вторую, а потом и третью операции...
      Они еще долго обсуждают больного, а я возвращаюсь к своим невеселым мыслям. Руки, ноги в гипсе, лицо изуродовано, а тело как мешок с говном, неподвластно и неподвижно. Неужели на всю жизнь?
      Сестра вколола обезболивающий укол.
      - К вам посетители. Сейчас после профессора зайдут к вам.
      Ко мне пришел главный конструктор. Он стыдливо положил на столик полиэтиленовый мешок с яблоками и спросил.
      - Ну как, Миша?
      Мое лицо перебинтовано, оставлено отверстие для глаз и рта. Боль отходит ступенями и уже при разговоре не бьет молоточками по голове.
      - Вроде жив.
      - Мне профессор сказал, что ты идешь на поправку.
      - Раз он так сказал..., значит поправлюсь.
      - К тебе скоро придут из правительственной следственной комиссии, ты должен дать показания по поводу маршала, ведь ты последний, кто видел его живым.
      - Ну и что?
      - Видишь ли. Народу и всем странам сообщили, что в результате несчастного случая, потерпел аварию самолет, в котором якобы летел Седелин. Он и ряд генералов погибли?
      - Зачем же нужно врать. Он погиб глупо и бездарно... на стартовой площадке, вмешиваясь в то..., чего не знал. Я не хочу лгать..., все что видел..., все расскажу комиссии.
      - Этого делать нельзя. Ты должен подтвердить, что маршала на стартовой площадке не было.
      Если бы не бинты, растяжки и не гипсы, я бы точно выпрыгнул от неожиданности с кровати.
      - Тогда не понимаю..., зачем же ко мне приходит комиссия?... Ведь я пострадал на стартовой... площадке.
      - В правительственном сообщении есть несколько строчек, где сказано, что из всего экипажа и пассажиров авиалайнера остался в живых... только ты. Миша, ты жертва авиакатастрофы, понимаешь это? Вместе с маршалом летел в самолете и когда в тумане самолет врезался в гору, ты был в хвосте и поэтому чудом остался в живых.
      - Что за чушь?
      - Так надо, Миша. Нельзя раскрывать секрет его гибели, иначе все узнают, что у нас были неполадки с космической техникой. Американцы и все наши враги поднимут вой. Пойми, это политика. Весь мир знает, что пока, слава богу, у нас налажена вся система...
      - А Комаров, а гибель трех космонавтов... в результате разгерметизации...
      - Это трагедии в космосе.
      - А теперь этот случай... Помните, пол года назад..., подряд два взрыва, сначала... погибли геодезисты, которых... скрытно пытались отправить в космос... и во втором случае..., когда из-за погодных условий, мы отложили пуск... и стали перекачивать топливо обратно..., опять погиб обслуживающий персонал...
      - Тише, чего расшумелся. И у американцев тоже сплошные неполадки. Чего перечислять. Мы все скрываем и они тоже. Пойми, это политика. Весь мир считает, что самое мощное государство то, где космическая техника работает исправно и бесперебойно. Так ты понял, зачем придет комиссия?
      - Я не понял только одно..., зачем вплели в эту лож меня?
      - Ты поступил в больницу по первому правительственному разряду в результате несчастного случая на стартовой площадке и справка о тебе попала в ЦК, поэтому там решили, раз ты последний раз видел Седелина, значит и в аварии на самолете был вместе с ним.
      - Послушайте, там, на стартовой..., я не говорю про тех, кто обслуживал ракету и... погиб вместе со свитой, десятки людей видели маршала... Здесь в больнице все знают..., откуда я прибыл. Достаточно комиссии копнуть и все...
      - Миша, ничего копать не будут. А в больнице... все в порядке. Они уже все знают, что ты последний, кто видел маршала Седелина в... самолете.
      Мне стало тошно. Главный тоже почувствовал во мне перемену и заторопился.
      - Ну, Мишенька, я пойду. Знаешь, так много дел, ты поправляйся быстрей.
      Еще не приехала комиссия, как возле меня очутился белый халат посетителя, а под ним выглядывал военный мундир.
      - Здравствуйте, Михаил Сергеевич, - слащаво запел голос.
      - Здравствуйте, но кто вы, я вас не знаю?
      - Я из комитета государственной безопасности. Вот мои документы. Я полковник Мухитдинов.
      Перед моими глазами мелькнули красные корочки с фотографией стриженного идиота.
      - Я вас слушаю.
      - Я хотел бы вас расспросить по поводу аварии самолета...
      - Какого самолета?
      - На котором вы разбились и где погиб маршал Седелин.
      - Я не знаю никакого самолета.
      - Не запирайтесь, Михаил Сергеевич, вы там были.
      - Идите вы в...
      - Нехорошо, ой как нехорошо. А еще доктор наук, без пяти минут членкор и на тебе, запирается.
      - Лучше вы бы ушли, полковник, а то мне становиться плохо от одного вашего присутствия.
      - Я снисходителен к вам, потому что вы больны и сейчас не понимаете с чем играете?
      - Я сейчас не играю, я плохо себя чувствую.
      - Ну что же поправляйтесь, - зловеще пропел полковник, - мы же с вами еще встретимся.
      Только что сделали вторую операцию. И вот, отлежав два дня в реанимационной палате, меня переводят в старое помещение, к больному, который грохнулся с шестого этажа гостиницы.
      - Сосед, как себя чувствуешь? - мычу я, так как мне очень мешает трубочка с выводным шлангом, приклеенным к моей губе.
      - Плохо... Все болит. Загнусь я скоро, - еле-еле выдыхает он.
      - Крепись, мужик...
      В палату врывается Люся.
      - Ой, комиссия приехала, столько генералов. Они сейчас в коридоре, скоро придут сюда...
      Появляется толстая главная сестра.
      - А ты что здесь делаешь? - рявкает она на Люсю. - Марш от сюда. Ну, мальчики, - она обращается к нам, - давайте приведем себя в порядок. Сейчас придут очень важные люди и надо, чтобы вы выглядели прилично.
      Толстая сестра подходит к моей койке.
      - Давай закрепим попрочней трубочку, вот так...
      Прозрачная клейкая лента стягивает мне губы. И тут я понял, что мне заткнули рот. На мое мычание, сестра не реагирует, она у моего соседа.
      - Ты все понял, Миша...?
      Разве его тоже звать Миша? Тут в палату входят человек десять, среди них профессор. Они окружают койку моего соседа. Передо мной мелькнуло злое лицо полковника Мухитдинова, потом его зад, прикрыл меня от всей группы.
      - Вот это пациент и есть, Михаил Сергеевич Сумароков, - раздается голос профессора за задницей полковника.
      Но это же моя фамилия, мое имя, отчество. Почему моего соседа назвали так? И почему все окружили его?
      - Его состояние удовлетворительное, - продолжает профессор, - но он может отвечать на ваши вопросы.
      - Скажите, - сочный бас гудит в помещении, - где вы находились во время аварии?
      - Я был в хвосте самолета, - сипит мой сосед. - Потом удар и меня выбросило к стенке... Дальше ничего не помню.
      - Вы видели маршала Седелина?- спросил другой голос.
      - Да, он сидел в первом классе.
      - А общались с ним во время перелета?
      - Нет, по-моему он был занят какими-то бумагами, ему было не до нас.
      - Можно посмотреть его снимки? - вдруг спросил сердитый голос.
      - Да, пожалуйста. - уже ответил голос профессора.
      - М да, весь переломан, но молодец... самое важное жив.
      - Михаил Сергеевич, вы говорите был удар. А где слева или справа от самолета? - кто-то спросил еще.
      Зад моего полковника заходил ходуном.
      - По-моему справа.
      - Ну вот видите, я вам говорил, - торжественно произнес голос.
      - Мы все выяснили? - спросил сердитый голос.
      - По-моему все. А кто там лежит?
      Это кажется по мою душу.
      - Да здесь тоже несчастный случай, человек выпал с окна высотного дома, - ответил Мухитдинов.
      - А... Так почему, Михаил Сергеевича не положили в отдельную палату. Не порядок.
      - Сделаем, - ответил профессор.
      - Тогда пойдемте, товарищи. Больным нужно выздоравливать, а у нас тоже много дел.
      Все выметаются. Последним выходит полковник. На прощание он обернулся и кривая улыбка прошла по его лицу.
      Прошло минут пять.
      - Ты прости меня, мужик, - сипит голос моего соседа, - мне приказали так сказать. Полковник этот, пока ты был в реанимации, обещал смешать с говном меня и мою семью, а у меня как- никак дочурка.
      Рот заклеен, а то бы я ему сказал. Въезжает каталка, а с ней Люся и старшая сестра. Люся сразу идет ко мне.
      - Не его, - рычит сестра, - вот этого.
      Она тычет пальцем в соседа.
      - Разве...
      - Заткнись, не твоего ума дело.
      Они переваливают тело моего соседа на каталку и увозят.
      У меня опять сидит полковник.
      - Так вот, гражданин Полторанин Иван Васильевич, что получилось. И это все результат вашего глупого упрямства.
      - Может поиграли в эти игры, пора и возвращаться к действительности.
      - Э... э... нет. Теперь-то мы не играем. Теперь вы будите под нашей опекой.
      - Я чего-то не понимаю. Вкрутили мозги комиссии, можно и успокоиться.
      - Дело-то еще больше осложнилось. Генерал, главный хирург Москвы, решил вас... то есть вашего соседа увезти в Москву. Дело-то у парня паршивое. Оба легких гниют и похоже ему конец, но они надеются на очистку легких и импортные препараты. Наш профессор все равно уже ни на что не надеется, говорит, что каждый час тянет того парня к смерти. Так что его похоронят с почестями под твоей фамилией, а тебе придется тянуть лямку Полторанина, обычного замполита на торговом флоте, если конечно, выздоровеешь. Специальности у вас конечно не одинаковые, но с должностью замполита справиться любой придурок, у которого даже мозгов нет, а уж с таким образованием как у тебя, все быстро схватишь. Только у нашего замполита еще бзик был, любил вот прыгать...
      - Бред какой-то. У этого, Иван Васильевича, жена, дочка. У меня тоже жена.
      - Чего вы волнуетесь? Ваша бывшая жена с облегчением похоронит вас такого изуродованного, то есть того, на кладбище в Москве, когда его туда перевезут, а вы c новой женой, если будете друг другу противны, то доведете дело до суда и разведетесь с ней.
      - А друзья, товарищи, того Полторанина?
      - Все будет в порядке. Рожу вам сделают новую, все же знают, что она разбита, поэтому примут вас нормально, а то что никого не знаете... исправимо, мы сообщим, что от удара временно потеряли память и все будет как надо.
      - Скажите, зачем это надо? На кой черт, замена одной лжи на другую?
      - Попозже узнаете, гражданин Полторанин.
      Мне кажется, я схожу с ума. Мухитдинов еще что-то пытается сказать, но почувствовав, что я в шоке, махнув рукой, уходит.
      Передо мной сидит на табуретке Люся.
      - Как же так, дяденька? Прибыли одним, а вам фамилию поменяли.
      - Лучше помалкивай. Я сам ничего не понимаю.
      - А тот больной, который с вашей фамилией, умер.
      - Как умер?
      - Сегодня ночью и умер. Его хотели сегодня же на самолете в Москву отправить, а теперь вот похоронят здесь, с почестями говорят. Наш главный врач говорил, из Москвы много важных людей будет.
      - Люсенька, только прошу, не проговорись кому-либо о том что знаешь, иначе... иначе тебе и твоим родителям будет плохо.
      Люся молчит, раскачиваясь на табурете, потом заявляет.
      - У меня нет родителей. Померли. Вот я и зарабатываю санитаркой в больнице.
      - Все равно молчи, а то и твоих знакомых затронут.
      - Как же вы теперь?
      - Так. Если жить буду, буду работать.
      - С другой фамилией?
      - Даже с другой семьей.
      На следующий день Люся взволнованная врывается в палату.
      - К вам жена и дочка, то есть того жена и дочка, - уже шепотом добавляет она.
      Первым в дверь проходит толстый, потный доктор, за ним симпатичная женщина и девочка пяти лет.
      - Ну вот, Елена Ивановна, ваш муж. Идет на поправку. Как себя чувствуете, Иван Васильевич? - уже обращается он ко мне.
      - Нормально, - мычу я сквозь бинты.
      - Ванечка, господи, как я вся испереживалась.
      Она с ужасом разглядывает меня, всего перевязанного, загипсованного и даже без лица, а с маской из бинтов. Слезы бегут по ее милому личику.
      - Ребенка испугаешь, не реви. Все будет в порядке.
      Дочке не до меня, она с удовольствием качает противовес к моей ноге.
      - Катенька, не надо папе больно. Иди лучше сюда.
      - Сейчас, - говорит девочка и толкает другую гирю.
      - Пусть играет. Расскажи как живешь, какие новости?
      - Ой, тебе привет от Комаровых, Сопиных, а Маслюков сказал, что скоро приедет навестить. В общем привет от всех.
      - А ты-то как?
      - У меня все нормально. Как приехала сюда из Ростова, друзья сразу же помогли устроиться на работу в проектную часть. Твою зарплату из пароходства передают по почте. Так что ты за меня не беспокойся. Катенька, пока я работаю, при детсаде, а маму я вызвала домой в Ростов, - она испуганно взглянула на мои бинты. - Я маму вызвала, чтобы квартиру охраняла.
      Катенька переходит к моему лицу.
      - Папа, а ты меня видишь?
      - Вижу.
      - Через эти дырочки?
      Она пальчиком чуть не попадает мне в глаз. Елена Ивановна вовремя перехватывает ее руку.
      - Катенька, не надо, папе будет больно.
      - А как же папа ест, его развязывают?
      - Нет. Ему дают готовую кашку, как тебе по утрам.
      - Она такая противная.
      Врач смотрит на часы.
      - Елена Ивановна, сейчас Иван Васильевичу должны сделать перевязку. Вам пора.
      - Ванечка, до свидания. Ты выглядишь гораздо лучше, даже голос изменился. Катенька, скажи папе до свидания.
      - До свидания, папа.
      Доктор с Еленой Ивановной и дочкой уходят. Перед моими глазами возникает заплаканное лицо Люси.
      - Как это страшно, - говорит она.
      Полковник действительно вцепился в меня. Он пришел очень довольный.
      - А вы молодец. Доктор рассказал мне все о вашей встрече с женой.
      Он подчеркнул это слово - с женой.
      - Боже, как я вас ненавижу.
      Полковник смеется.
      - Все ненавидят. Скоро здесь будет следователь по вашему делу, так что держитесь, гражданин Полторанин.
      - Что вы мне еще повесили?
      - Это вполне нормальная вещь. Ведь вы выпали из окна и естественно возникают вопросы, как и почему?
      - Что же вы мне предлагаете здесь-то сказать?
      - А ничего. Вы же не помните, что произошло? Вот и отвечайте, что ничего не знаете. - А все же?
      - Это хорошо, что вы ничего не знаете. Так и оставайтесь в неведении.
      Мне подсовывают нового соседа. Как мне рассказала шепотом Люся, это скрывающийся от правосудия директор универмага. В палате запахло апельсинами, яблоками, жареными курами. Появились нескончаемые родственники, которые сумками приносили еду и выпивку. Вечером сытый директор, развалившись на кровати, пытался завязать со мной разговор.
      - Как же тебе удалось так шлепнуться?
      - А как тебе удалось, отделаться от правосудия?
      Директор хохочет.
      - У меня все будет в порядке, кому надо вклеят, а меня на пол года отправят долечиваться в санаторий, а там все пройдет.
      - А у меня все залечиться и я пойду домой.
      Он опять ржет. Потом его понесло в воспоминания, про райскую жизнь, про баб, а я все мучаюсь и думаю о своих проблемах.
      Утром приходит следователь, моего соседа из палаты как ветром сдуло. Мы сидим в палате вдвоем и аккуратный человечек в очках записывает мои показания.
      - Вы в последнее время ни с кем не ссорились?
      - Нет.
      - В показаниях боцмана Альметьева, есть следующие слова: "Замполит очень злился на старпома и четвертого помощника. Они не раз в каюте замполита ругались и однажды он даже слышал, проходя мимо двери, как замполит орал о том, что когда они вернуться на родину, то он постарается этих приятелей привести в чувство..." О чем вы спорили?
      - Не помню.
      - Хорошо. Вы были в номере гостиницы один?
      - Да.
      - Вы подошли к открытому окну, перед тем как выпасть?
      - Не помню. Было оно открытым или закрытым, ничего не помню.
      - Давайте все так и запишем.
      - Давайте.
      В конце разговора следователь сказал.
      - К сожалению, мы не можем прекратить следствие, так как на лицо факт, что кто-то побывал в вашем номере и оставил следы. Уж больно этот кто-то хотел, что бы вы погибли. Придется разбираться, кто это сделал.
      Ну и сволочь же полковник, мало того, что биографию испортил, так еще мне одну пакость подсунул.
      Торгаш сразу стал выпытывать.
      - Никак дело шьет?
      - Разбирается почему упал, по пьянке или трезвый?
      - Вот волчье племя, вцепиться так пока не сожрет, не выпустит. У меня из практики только один такой хорошенький хлюст попался. Я его накормил, напоил, денег дал и все..., а вот другие, как с цепи сорвались...
      - Все равно когда-нибудь попадешься.
      - Ну и дурак. К нему лицом, а он попой.
      Входит Люся.
      - А ну спать.
      - Люсенька, девочка, ты не хочешь, что бы я тебя поцеловал.
      - Больной, спать, иначе я доложу врачу, что вы нарушаете распорядок.
      - Ой, как мне страшно. Ладно, ложусь, но все равно тебя потом поцелую.
      Я иду на поправку. Каждую неделю регулярно приходит лже-жена с дочкой и рассказывает о своих делах, соседях, друзьях. Мне сняли гипсы с ног и рук, я учусь владеть ими. Наконец, пришел косметолог. Ему распаковали и показали мое лицо, он занялся им всерьез.
      - Здесь почти нет носа, но мы вам его сделаем, будет лучше прежнего, так..., здесь подтянем кожу, а здесь исправим челюсть, придется ее оперировать. Ничего, молодой человек, и ни таких исправляли. Я вот восхищаюсь вами. Говорят вы упали с шестого этажа на землю, жутко разбились и надо же, не хандрили, не ныли и... поправляетесь.
      - Наверно это так.
      - Не наверно, а точно. Сегодня и мы с вами начнем курс лечения.
      - Давайте начнем сегодня.
      Торговец пришел в палату с распухшим лицом.
      - Вот, сволочь, попортила все лицо.
      - Вы о чем?
      - Да эта тощая вобла, Люська. Придавил ее в препараторской, так она врезала мне "уткой". Надо идти к дежурной сестре.
      - Ты лучше на Люську не дави. Если пожалуешься на нее, так мои ребята с пароходства тебя со света сживут.
      - Тоже испугал. Хотя, что с замполита возьмешь, кроме неприятностей ничего не получишь.
      - Вот и хорошо. Теперь иди... лечись.
      Меня готовят к операции. Рядом суетится Люська.
      - Вам сегодня есть нельзя.
      - Разве последний раз поесть тощего картофельного пюре нельзя, неужели это отразиться на моей роже?
      - Не знаю. У вас дома есть фотография, с вашим лицом? Интересно было бы сравнить, что сейчас сделают с тем, что было.
      - Зачем это тебе?
      - Хочу тоже научиться переделывать лица. Наверно это здорово. Приходит к тебе урод, нос длинный, подбородок на бок, а ты его раз... и сделала красавцем.
      - Иванушкой дурачком...
      - Нет, не обязательно. Красивые люди, всегда красивые.
      - Учись. Будешь действительно тогда всех уродов переделывать.
      - Легко сказать. Меня собираются увольнять. Надо куда-то на новое место устраиваться или уезжать от сюда совсем. Живу-то я в общежитии, если выгонят, то и от туда выгонят.
      - Положение твое жуткое. Неужели эта жирная свинья накапала?
      - Он расплакался дежурной сестре, а та меня недолюбливает, сразу утром поскакала к главному врачу.
      - Придется провести с ним политбеседу, хотя я никогда в жизни этого не делал.
      - Не надо, дядечка, нашу больницу, из-за этого жулика, по первому разряду стали снабжать продовольствием и медикаментами. Кто захочет лишиться этого?
      - Поборемся, Люська. А вдруг победим.
      - Ладно, поборемся, дядечка.
      Лежу один и вдруг дверь распахивается и появляется профессор.
      - Как дела, молодой человек?
      Он быстро садится на табуретку и начинает бегло ощупывать мое тело.
      - Вы все время меня избегаете, профессор, после того случая, когда поменяли фамилию.
      - Нет, нет. Я просто очень занят. Я хотел зайти к вам и поговорить по душам, но все никак. То у вас народ, то у меня операции.
      - А где сейчас мой сосед?
      - В вестибюле, к нему там делегация пришла, похоже это надолго.
      - Что же вы со мной сделали профессор? Я не по поводу здоровья, а по поводу перемены в жизни.
      Он тарабанит пальцами по одеялу.
      - Я был против этого, но меня убедили, что ради высшей политики и интересов страны, можно пожертвовать одним человеком.
      - Это же изуверство.
      - Я все время мучаюсь, вспоминая вас. Знаю, что действовал неправильно, но страх... понимаете ли страх. Эти же сотрут в порошок, если не сделаю, как они требуют.
      - А я был хорошим теоретиком в космических вопросах. Разрабатывал тысячи идей и теперь...
      - Не стоните. Еще не известно, как все обернется. Может и работать не сможете, а может и вернетесь в прежнее естество.
      - Неужто так плохо с здоровьем?
      - Вы везунчик. Вас ударило о стенку и ни одного смещения позвонка. Если бы шлепнулись под углом, я не мог бы прогнозировать, что бы было. А то что произошло, сохранило нервную систему и возможно весь двигательный аппарат. А насчет работы, это как посмотрит медицинская комиссия. Я свое дело сделаю, поставлю вас на ноги. Единственное, что обещаю в дальнейшем , это ломоту в костях, когда наблюдается приближение непогоды.
      - Так как же мне жить дальше?
      - Не знаю. Того, под вашей фамилией, похоронили с почестями. Маршала Седелина похоронили в кремлевской стене, а вам надо жить. Жить хотя бы для того, что бы помогать другим, у которых психика ослаблена. Знаю, вы тоже в стрессе, новая незнакомая семья, новые друзья, новые обязанности, но привыкнете и найдете свое место в обществе.
      - Вы мне прочли лекцию, как заправский замполит.
      - Мы тоже духовные лечители, и тоже заинтересованы, чтобы больные были здоровыми.
      - У вас есть санитарка, Люся, не выгоняйте ее. Этот подонок, мой сосед пытался ее опозорить, но она отстояла себя и теперь ее пытаются уволить.
      Профессор прекратил тарабанить пальцами.
      - Она вам сказала?
      - Нет, мой сосед. Уступите мне профессор. Может и здесь у вас тоже в дальнейшем будет не чиста совесть, когда будете вспоминать о ней. Испачкали совесть в большом, то есть на мне, так не пачкайте в малом.
      - Однако вы бываете и безжалостны.
      - Сами сказали, надо жить, чтобы помогать другим.
      - Хорошо. Мы ее не выгоним. Cкоро сделаем вам лицо, начнем массаж и лечебную физкультуру. Пора, молодой человек, пора вставать на ноги.
      - А ничего...
      Врач отошел в сторону, разглядывая меня.
      - Опухоль сойдет и будет великолепно, - он разгладил пальцем кожу у носа. - Мой совет. Обязательно постригитесь как Эльвин Пресли и тогда будете неотразимы.
      Он протягивает мне зеркало. Там незнакомое лицо, чуть распухшее справа и слева вокруг носа.
      - Ну как? - нетерпелив врач.
      - Мне к нему надо еще привыкнуть.
      - Конечно, но сделано хорошо, - уже хвалит он сам себя. - Я старался подогнать ваше лицо к фотокарточке.
      - К какой фотокарточке?
      - Да здесь военный у меня был, по звездочкам, звание полковник, на татарина похожий, вот он мне ее и дал. Сказал, что надо хоть в общих чертах, чтобы был похож. Я и постарался.
      Я застонал.
      - Да вы не расстраивайтесь. Конечно не очень похожи, но все же... Опухоль пройдет и будете красавцем.
      Меня отвозят в палату и тут же врывается Люська.
      - Вот вы какой.
      - Это не мое лицо.
      - Я знаю. Я думала, а вдруг... Но вышло очень хорошо.
      Появился торгаш.
      - Вот это рожа. Ну, приятель, я бы за это дело тяпнул. Оказывается у нас тоже умеют делать. Думал за бугром только это дело налажено. Значит и мне можно лицо переделать?
      - Проворуетесь еще раз, вот тогда и сделаете, что бы смыться от правосудия, - шипит Люська.
      - Заткнись, глиста.
      - Сам свинья.
      - Если бы не замполит, врезал бы я тебе.
      - А ты и без него уже получил писсуаром по роже.
      Торгаш наливается яростью. Я чувствую, что может произойти драка, тем более Люська уже держит в руке блюдце с моей тумбочки.
      - Вы что, так приветствуете мое новое лицо? Лучше успокойтесь. Люся, принеси мне кусочек зеркала. Я так его и не разглядел как следует.
      Люська бросает блюдце и уходит.
      - Вот, стерва, - выпускает пары торгаш.
      - Сам виноват, не зачем было к ней лезть.
      - Другие бабы, как бабы, а эта... Подумаешь, погладил раз.
      - Еще раз погладишь, голову оторвет. Так и застрянешь в этой больнице.
      - Ладно, замполит, давай лучше действительно тяпнем за твою новую физиономию.