Евгений Кукаркин
      Мне приказал ОН.
      Написано в 1998 г. Политический триллер.
      Январь 1942года.
      Я уныло стою посреди кабинета. Передо мной, сжав губы и свирепо глядя на меня, стоит полковник, наш начальник школы.
      - Так рассказывай, чего язык проглотил, - зловеще говорит он. - Что произошло вчера вечером?
      - ... Пошли в увольнение...
      - Да знаю, черт возьми. Где вы нарвались на патруль?
      - На улице Осиновской...
      - Ну и что?
      - Разошлись...
      - Так, - тянет полковник. - Так ты понимаешь чем это пахнет в военное время? Вы оказали сопротивление патрулю и в результате один из них попал в госпиталь. Вас же под трибунал загонят...
      - Я выполнял ваше распоряжение, - наконец выдавил я.
      - Мое? - полковник с изумлением рассматривает меня. - Какое распоряжение?
      - Охранять Свищева и не допускать, чтобы он попадал в переделки...
      Теперь начальник школы раскрыл рот, что то хотел сказать, но... подошел к своему креслу и сел в него.
      - Может я тебя еще просил калечить людей, при этом, или оказывать сопротивление властям? - уже спокойно говорит он.
      - Нет. Но я понял это еще и так... Свищев не должен попадать ни в какие переделки...
      Полковник молчит и изучает мое лицо, потом вздохнув говорит.
      - Хорошо. Иди. Позови сюда ХруСвищева.
      Лешка - подлец, стоит улыбаясь в коридоре.
      - Ну что там тебе наговорил, старик?
      - Сейчас узнаешь. Он просил тебя зайти.
      - Не боись, Серега. Пробьемся.
      Лешка по барски похлопал меня по плечу и пошел к двери.
      Еще в Ноябре 1941 года, когда над Москвой и страной нависла смертельная опасность от наступающих гитлеровских орд, Лешка, сын известных в стране родителей, был направлен своим папашей в Ейск в офицерскую артиллерийскую школу. Он прибыл с опозданием на целый месяц и сразу показал всем свой заносчивый характер и вздорный норов. Преподаватели его явно побаивались, курсанты сторонились и лишь подленькие среди них, заискивающе старались потереться о пояс славы нового курсанта. Лешка отставал по всем предметам, особенно по математике. Будь здесь простой смертный, который бы не разбирался в этой основной дисциплине, его бы выперли на фронт в два счета, а ему все сошло с рук. Его терпели, сначала прикрепили отличника, но после того как он его чуть не избил в туалете, махнули рукой. В Декабре грозный отец проконтролировал по телефону, как ведет себя сын и пообещал ему, что если он не возьмется за ум, то штрафбата ему не миновать. Теперь Лешка мучался сам и вместе с ним мучались десятки прикрепленных к нему преподавателей.
      Декабрь 1941 года
      Он сам себе выбрал товарища. В то время среди парней уважением пользовались сильные и здоровые ребята. Я был среди таких. Рост около 194 сантиметров, ноги 46 размера, штангу весом 100 килограмм отжимал раз десять. Вот на меня Лешка и обратил внимание.
      Однажды в субботу он подошел ко мне.
      - Тебя кажется звать Сергеем?
      - Кажется, да.
      Он не смутился на мой вызывающий тон.
      - Слушай, ты мне не поможешь? Я иду в увольнение в город, а батя заодно попросил отнести полковые книги в местную библиотеку. Мне просто все не унести.
      - У меня наказание, мне увольнительную не дадут.
      Старшина не любил меня за медлительность и придирался по всякому поводу. Вот и вчера он не мог успокоиться по поводу плохо застеленной кровати и после того, когда я что то буркнул в ответ, матрац скинул и лишил увольнения на эту неделю.
      - Это ерунда. Я сейчас все улажу, увольнительная тебе обеспечена.
      Действительно через пятнадцать минут меня позвал в канцелярию писарь Васька, по кличке Кот.
      - Тебе батя приказал оформить увольнительную.
      Он протягивает бумажку. Я посмотрел и чуть не ахнул. Мне дали двое суток.
      На дворе морозище, я одеваю шинельку, а Лешка под нее еще натянул теплую мамину цигейку. Берем по пачке книг и идем в город. Через пол часа я замерз, а Лешка разрумянился и пер по тропинкам, как лось. Наконец то добрались до места. Хотя в нашей казарме холодновато, а в бане мы даже замерзаем из-за экономии городских властей, в библиотеке очень тепло и полно электрического света.
      - Лешка пришел, - визжит одна из девчонок за деревянным барьером.
      Несколько девичьих фигур метнулось к нам. Они тормошат моего товарища.
      - Девчата, я вам привел замечательного парня. Во какой, - он пальцем показывает на меня. - Его звать Сережа.
      Несколько ладошек протянулось ко мне.
      - Ира.
      - Тася.
      - Галя.
      Откуда он только заимел столько знакомых, - мысленно удивился я.
      - Так, девочки, куда мы сегодня двинем? - продолжает Лешка.
      - Может к Тасе... Таська, ты как? - спросила Ира.
      - Наверно можно, мама на работе, сегодня домой не придет.
      - Тогда, Галя, вот деньги и давай. Ты знаешь куда...
      Полноватая девушка с улыбкой берет у Лешки пачку деньг.
      - Ладно, все сделаю. Вы забросьте книги вот сюда за прилавок. Тася, одевайся, пока без тебя справимся. Проводи гостей до дома.
      Дома у Таси холодно и от этого очень неуютно. Лешка, по-хозяйски, скинул шинель и принялся колдовать над печкой.
      - Сергей, - кричит он, - пойди наколи дров. Тася, дай ему топор и покажи какие дрова надо раздолбать.
      На дворе полно частных полениц. Тасина, стоит в углу, прикрыв разрушающийся угол дома. Действительно, это еще не расколотые чурбаны. Я скидываю шинельку и начинаю бороться с морозом и массой не колотого дерева. Тася не уходит, она стоит рядом и с любопытством наблюдает, как я размахиваю топором.
      - Ты чего в дом не идешь? - удивляюсь я.
      - Там Лешка... Еще лапаться будет.
      - Замерзнешь.
      - Я тебе помогу.
      Она собирает поленья и аккуратно складывает у стеночки, вновь закрывая оголившиеся гнилые доски.
      - Не растащат другие...?
      - Нет..., - даже пугается она, - здесь все свои. У нас не тащат.
      Во дворе появляется Галя, нагруженная сверками.
      - Тася, помоги...
      - Слава богу, хоть кто то пришел. Пошли, Галочка.
      Тася берет у нее тяжелую сумку и они скрываются в парадной.
      Я освободился через пол часа и с большой вязанкой дров ввалился в квартиру. Комната уже нагрелась от раскаленной печки. Лешка разделся до рубахи и развалился на диване, Тася и Галя колдовали на кухне, вынося аппетитные блюда закусок.
      - Ну ты даешь..., - восхищается мной Лешка, - весь месячный запас дров у Таськи изрубил. Подбрось заодно полешко в печку, а то все что здесь было, закончились...
      Через пол часа стол был накрыт, появились две мутные бутылки самогона и тут ворвалась в квартиру Ира.
      - Ура! Наши долбанули фашистов, отогнав их к Истре. Там по радио сообщили... столько взяли их в плен, а побили то, побили... еще больше.
      - Надо за это выпить, - орет Алешка.
      Мы садимся за стол и началось...
      После третьей рюмки самогонки, я стал тупеть, перед глазами поплыло лицо Таси..., а дальше... Дальше ничего не помню.
      Проснулся с головной болью. Лежу на кровати почти раздетый, рядом посапывает Тася. Лешка совсем голый на раскинутом диване, в окружении, так же без одежды, Гали и Иры.
      Так начались наши совместные походы в увольнение по городку и другим местам. У Лешки постоянные пристанища были в разных местах города и, как всегда, здесь были завязаны женщины. То мы уходили на квартиру по улице Безименской к красивой жене фронтового офицера, Алле Васильевне, у которой были сестры беженки из Украины, то шли на проспект Ленина к местной продавщице хлебного магазина, которая, пользуясь полуголодным временем, завела у себя небольшой притончик с молодыми девушками. Иногда Лешка шел на случайные встречи даже с некрасивыми женщинами и мне приходилось, спать у дверей и слушать охи..., вздохи... и их любовную чушь. Сначала я не очень охотно ходил с Лешкой, но перед Новым Годом меня пригласил к себе в кабинет начальник училища. Он был не один, рядом сидел начальник спецотдела капитан Волков.
      - Курсант Марков, я хотел бы поговорить с вами по поводу курсанта Свищева, - начал полковник.
      - ???
      - Вы прекрасно знаете, что Свищев сын известных в стране родителей и всегда находится под пристальным вниманием окружающих людей и естественно недоброжелателей и... врагов. Я не оговорился... наших врагов. Нам хотелось бы, чтобы вы по прежнему были вместе с Свищевым и взяли над ним покровительство...
      - Это над Лешкой то?
      - Да, над ним, над Свищевым, - поправил тот. - Вы должны всегда быть с ним и все события держать под контролем. Должны охранять его и не позволять ему вляпаться в грязные истории.
      - Разве я должен?
      - Это приказ, - вдруг жестко сказал капитан Волков. - Приказ народного комиссара внутренних дел.
      Сердце у меня сжалось. Докатился.
      - Желательно, чтобы вы докладывали нам иногда, куда Свищев ходит и что делает, - уже спокойно закончил капитан.
      - Слушаюсь, - уныло ответил я.
      - Вот и хорошо, - поспешно закончил начальник школы. - О нашем разговоре никому ни слова. Можете идти, курсант Марков.
      Январь 1942года
      У Лешки всегда были деньги. Их ему каждый месяц присылала мать. В то время самым ценным был паек и население привыкло к хроническому безденежью. Деньги были только на черном рынке, где можно было на них купить все.
      В тот день, мы, получив увольнительную, посетили актерку Клавочку и чтобы не светится на рынке, послали туда соседку Клавочки, Зину, купить выпивку и жратву. Все было по прежнему, пьянка, голые женщины, головная боль и спешка, чтобы вовремя возвратиться в казармы.
      На улице Осиновской мы нарвались на патруль. Старлей, начальник патруля, со счастливой улыбкой манил нас пальцем к себе.
      - Товарищи курсанты, подойдите сюда.
      И тут на Лешку напал кураж.
      - Иди ты в...
      Он выругался и демонстративно пошел в другую сторону. Офицер подпрыгнул даже от этих слов.
      - Остановить, - заорал он, - на гауптвахту обоих.
      Двое молодых солдат, с повязками "патруль" и длинными Мосинскими винтовками, бросились к нам и только один из них схватил Лешку за рукав, он развернулся и всадил кулаком ему в лицо. Солдат охнул и повалился в сугроб, выронив винтовку. Старлей выдернул пистолет и направил на него.
      - Не шевелись. Ручки..., ручки вверх.
      Он не обращает на меня внимание, так как уверен, что второй патрульный меня не выпустит из своих объятий. У Лешки чуть растерянный вид, он стоит как парализованный под дулом пистолета и не шевелится. Офицер медленно приближается к нему. И тут я вспомнил о приказе наркома. Ужас придал мне силы. Я схватил правой рукой за воротник шинели, стоящего за мной патрульного и присев перебросил его, как перышко, через свое плечо. Он грохнулся под ноги старлею, нелепо вогнав штык в сугроб, тот от неожиданности подпрыгнул и я ударил его кулаком в висок.
      - Бежим.
      Лешка очнулся от оцепенения и бросился бежать по улице. Лежащий в сугробе солдат пришел в себя и стал подниматься, пытаясь подтянуть винтовку. Я ногой двинул ему в голову, тело отлетело еще дальше от оружия и он затих.
      Мы прибежали в школу вовремя.
      В камере холодно и чтобы согреться мы лежим прижавшись друг к другу на нарах.
      - Я тебе говорил, что все будет как надо, - бормочет в воротник Лешка.
      - Чуть под трибунал не угодили...
      - Не посмеют. Батя не позволит, чтобы позорили его фамилию.
      Загремели запоры на двери, мы оторвали головы от соломы.
      - Поднимайтесь, горе курсанты, - в дверях стоит часовой. - Вас приказано вернуть в школу.
      - Чего-нибудь произошло? Нам скосили срок?
      - Комиссия приехала, принимать экзамены. На фронт всех отправляют.
      - Ура! - орет Лешка.
      Он выпрыгивает с нар и дубасит меня в плечо.
      - Слышишь, Серега, на фронт.
      Передо мной сидят несколько старших офицеров. Это так называемая комиссия: двое фронтовиков из местного госпиталя, одна тусклая физиономия военного, из НКВД, капитан Волков, наш начальник спецотдела и председатель, усталый лысый полковник. Сбоку сидит с папками начальник училища и представляет каждого курсанта.
      - Курсант Марков Сергей Павлович, родился в 1924 году в семье военнослужащего. Окончил 7 классов школы и проучился год в ФЗУ. Поступил на машиностроительный завод в Иркутске, откуда и призван в армию. Отец погиб в 1926 году в Туркменистане, мать живет в Иркутске. Прошел обучение в нашей школе по полной программе, по всем предметам оценка - хорошо. Командование школы рекомендует курсанта Маркова к присвоение офицерского звания лейтенант.
      Комиссия рассматривает мою папку и первый вопрос задает военный из НКВД.
      - Должен ли младший командир докладывать в соответствующие органы о неправильных действиях своего командира или его политических взглядах, направленных против деятельности партии и правительства?
      - Должен.
      - Смогли бы вы расстрелять такого подлеца?
      - Смог.
      - Что вы можете сказать о своем командире взвода, старшем лейтенанте Коркия.
      - По-моему, хорошей командир.
      - Вы с несколькими курсантами были в курилке 14 Декабря, где старший лейтенант Коркия излагал свои взгляды на эту войну. Почему вы не доложили капитану Волкову обо всех высказываниях своего командира?
      - А разве там было что то такое?
      - Было. Не прикидывайтесь идиотом. Вот что сказал при вас Коркия, читаю: "Эта война будет долгой и обойдется нам морем крови..." Это разве не панические высказывания.
      - Не знаю.
      Я явно растерян. Но тут выступил капитан Волков.
      - Курсант Марков давно помогает органам.
      Он передает ему какую то бумажку.
      - Это меняет дело. Куда его?
      Капитан Волков что то зашептал на ухо полковнику. Тот сразу выпрямился и стал кивать головой, потом повернулся к настырному НКВДешнику.
      - Его направляют на Юго-западный фронт. Вот распоряжение самого...
      Тот читает бумажку, потом кивает головой.
      - Курсант Марков, приказом главкома вам присваивается звание лейтенант, - торжественно говорит председатель комиссии. - Поздравляю.
      Мне пожимают руки, но я не чувствую восторга, как оплеванный, ухожу из кабинета.
      Лешку тоже отправляют на Юго-западный фронт. Он уже где-то достал кубики и нацепил их на форму.
      - Надо отпраздновать, как ты думаешь?
      - Неплохо бы.
      Лешка убегает в канцелярию. Через две минуты он выходит расстроенный.
      - Увольнительные отменены. Там сейчас такой ажиотаж... Но я что-нибудь придумаю.
      Придумать он уже ничего не мог. Меня и его через час вызвали к начальнику школы, где полковник вручил нам предписание.
      - Товарищи лейтенанты, сегодня же отправляйтесь к месту назначения.
      - А можно..., - пытается что то сказать Лешка.
      - Нет. Ничего нельзя. Время очень сложное, офицеров в полках не хватает. Срочно отправляйтесь к новому месту службы. Вам дается четверо суток, чтобы добраться до штаба армии.
      Нам после такой речи, осталось отдать честь и пойти собирать шмотки.
      Лешка, есть Лешка. Он не мог не обойти всех своих красоток в городе и не попрощаться с ними. Первую мы навестили жену офицера Аллу Васильевну.
      - Лешенька, вот не ожидала, - запричитала та в дверях. - Ты бы хоть предупредил...
      - Где девочки?
      Лешка пытался проскочить мимо могучей груди женщины, но та крепко заперла своим торсом проем.
      - Понимаешь, Лешенька, мы тебя не ждали. Твое время в выходной день.
      Тут до Лешки доходит.
      - Ах, ты б... Да я тебя с...
      Он с кулаками пытается набросится на нее, но Алла Васильевна одним взмахом руки опрокидывает его на лестничную площадку.
      - Сережа, дай ей с...
      Но дверь быстро захлопывается. Я ногой разношу ее нижнюю часть и груда планок вываливается на площадку. За дверью вой и крики.
      - Ну ее к бесу, - успокаивается Лешка, - пошли от сюда, а то эта дура патруль вызовет, вони не оберешься.
      В библиотеке по прежнему тепло и уютно. Девчонки радостно приветствуют нас.
      - Мы пришли попрощаться с вами, - сразу огорошил их Лешка, - едем на фронт.
      - Ой, - вскрикивает Ира.
      - Как же так? - удивляется Тася.
      - Надеюсь, мы организуем отвальную, - предлагает Галя.
      - Конечно, - оживает Лешка, - Галя, вот деньги, организуй жратву, пожалуйста.
      Лешка запихивает ей в карманчик на груди, пачку денег.
      - Давайте соберемся у меня, - это голос Таси.
      - Леша, - я пытаюсь остановить его, - нам дали мало времени, мы должны через четверо суток быть в части.
      - А, ерунда. Сутки раньше, сутки позже. Фронт теперь не убежит. Не боись, Серега. Все будет в порядке. Ну так, разбегаемся, девочки. Галя, вперед на базар, Ира, закрывай библиотеку, а мы с Тасенькой, пойдем
      нагреем квартиру.
      Все заметались. Тася ведет нас к себе домой. Она демонстративно оттолкнула Лешку, пытавшего обхватить ее за талию, и взяла меня под руку.
      - Неужели так и расстанемся совсем...? - спрашиваю я.
      - Почему совсем, я тебе буду писать, если хочешь.
      - Напиши.
      Она плотней прижалась ко мне и замолчала.
      В доме Таси бедлам. Мы уже объелись и все пьяные. Лешка утащил Ирку и Галю в спальню. Тася медленно раздевается передо мной.
      - Ты меня будешь помнить? - спрашивает она.
      - Я же сказал, буду. У тебя фотокарточка есть?
      - Есть. Но это потом.
      Она остается в комбинации и идет ко мне, на диван. Ее холодные губы прикасаются к моей щеке. Я через тонкую ткань чувствую грудь и голое тело. Тася почти наваливается на меня, опрокинув на подушки. Теперь я забываю о фронте и то, что должен быть в пути.
      - Лешка, мы опаздываем.
      Я трясу бесчувственное тело. Голые девицы спят рядом, бесстыдно скинув с себя простыни.
      - Сейчас...
      Он опять сопит носом. Я поднимаю его с кровати и несу под кран. Холодная вода неприятно щекочет тело. Лешка пытается вырваться из моих рук, но я крепко его держу и поливаю.
      - Отпусти, - успокаивается Лешка, - Я сейчас. Который час?
      - Около пяти.
      - Хорошо. Одеваюсь.
      Возле стола стоит Тася, в комбинации с натянутой поверху юбкой. Она собирает еду.
      - Ты чего?
      - Я приготовлю поесть вам в дорогу...
      Я тепло прощаюсь с Тасей, целую ее в губы.
      - Может разбудить остальных? - спрашивает Лешку Тася.
      - А ну их. Пусть спят. Пошли, Серега. Прощай, Тася.
      Он хлопает ее по плечу.
      - Прощай. Живите, мальчики...
      В жуткой темноте города, по каким то узким тропам, пробитым в снегу, зигзагами и обходами, чтобы не нарваться на патрули, мы бежали на станцию и кажется не зря. На путях стоял состав с какой то пехотной частью, отправляющейся на запад. Нам разрешили поехать с ним.
      Все равно опоздали к месту назначения. Под Купянском находился штаб армии, который мы с трудом отыскали, затратив на это уйму времени. В это время бои на фронте носили местный характер и потрепанная армия понемножку получала пополнение в живой силе и технике. В штабе армии почему то было не до нас и зам командующего артиллерией без всякой морали, выписал нам направление в дивизию, сказав, что там разберутся. От Купянска на санях мы за половину суток прибыли к месту назначения.
      В рубленной избе жарко. Нас принимал начальник штаба дивизии, полковник Бессмертнов, который рассмотрев наши бумаги, психанул. Особенно он разошелся почему то в отношении меня.
      - Где вы шатались целых двое суток? - ревел седоватый полковник обратившись ко мне, как- будь то рядом нет Лешки, хотя тот стоит рядом и нежится от теплоты печки. - Блядствуйте, распутничайте, в штрафбат захотелось?
      - Задержка в пути, - оправдывался я.
      - Молокосос. Эта задержка, может для вас кончится плачевно.
      - Прошу меня не оскорблять. Я офицер Красной Армии и готов отвечать за свои проступки в соответствии с уставом.
      Полковник застыл. Глаза из бешеных превратились в вполне нормальные. Голос сразу упал на пол тона.
      - Хм... Однако... Ладно... Мы с вами еще поговорим. А вы, Свищев, разве не понимаете, чем каждое опоздание может для вас кончиться?
      - Так точно, понимаю. Простите нас, товарищ полковник. Только что вырвались со школьной скамьи и так, чуть расслабились в дороге.
      Полковник внимательно изучает Лешкино лицо.
      - Хорошо. Я уже договорился с командиром полка, он сейчас в медсанбате и вас принять не сможет, оба направляетесь в первую батарею. Вы, - он вдруг резко повернулся ко мне, - командиром второго взвода. А вот... вы, - его взгляд задумчиво плавал по Лешкиной стриженной голове, - вы...
      - Разрешите нам вместе, - просит Лешка.
      - Отставить... Пойдете командиром взвода артиллерийской разведки.
      - Есть, - радостно отвечает Лешка.
      - Тогда отправляйтесь на свои места сейчас. Там у сараев старшина Гладких принимает припасы, он как раз отправляется в ту сторону куда вам надо, пусть вас прихватит.
      Лешка первый срывается с места, я спокойно разворачиваюсь и иду за ним.
      - Лейтенант Марков, - слышу в спину, - задержитесь на минуту.
      Я остаюсь с полковником один на один.
      - Скажите, Марков, что вас связывает с лейтенантом Свищевым?
      Я мнусь, но потом решаю, будь что будет, даже если я выскажусь, то дальше фронта не пошлют.
      - Мне еще в школе было приказано оберегать курсанта Свищева... Не позволять ему попадаться в различные истории.
      - Вот оно что. И кто же это приказал?
      - Начальник школы и наш капитан из спецотдела.
      - А я то подумал, что за идиотская шифровка пришла по поводу вас из Москвы. Теперь все ясно.
      - Мне же не ясно, продолжать оберегать лейтенанта Свищева или нет? Вы же нас разделили.
      - Ишь ты какое слово придумал "оберегать". Давай-ка, дружок, поставим точки над "И". Ты будешь служишь, как положено служить офицеру Красной Армии, а при появлении в своем расположении лейтенанта Свищева, исполняешь предписанные тебе указания, то есть будешь оберегать его.
      - Не значит ли это, что лейтенант Свищев должен все время обитаться в расположении моего взвода.
      - Идите, лейтенант Марков, выполняйте что вам положено. Будет Свищев у вас или не будет, вы служите честно.
      Март 1942 года
      У меня две гаубицы 1939 года. Еще два по штату так и не дошли до расположения дивизии. Мы все время в напряжении, бесконечные дневные перестрелки и борьба за самый выгодный кусок земли не позволяет расслабится. Расчеты орудий слаженные и уже прошли декабрьскую стужу 1941 года. Мартовское потепление все принимают как манну небесную и тепло солнца вытаскивает даже ленивых на свет божий. У меня денщик, сухой и длинный как тростинка Паша Смирнов из под Ростова. Этого бедолагу пожалел замполит полка и вытащил из окопов, чтобы заниматься обслуживанием офицера. Сегодня Паша сделал мне кусок жареной конины, из убитой вчера лошади, и я, усевшись на поваленное дерево, вяло жую жесткое мясо, подставляя лицо теплым лучам солнца.
      - Товарищ лейтенант, - обращается Паша, - не лучше ли вернутся в блиндаж? Немец дурак, у него все по расписанию, сейчас должон нас потревожить, бросит куда попало снаряд, а вдруг...
      - Не каркай...
      Но вот знакомый вой снаряда, заставляет меня свалится на дно ровика.
      На шинель сыпется еще не оттаявшая земля, и мелкие осколки камней.
      - Испортил жратву, - ругаюсь я, пытаясь вытрясти мелкие крошки из миски и пальцем очищаю куски грязи от недоеденного мяса .
      На передовой начинается бедлам. Трещат пулеметы, слышен грохот орудий. Пока телефон молчит и мы ждем, чем закончится эта потасовка.
      У меня на каждое орудие по четыре снаряда. Скупердяи снабженцы выделяют по ящику или двум, снарядов в неделю.
      Через четверть часа все затихает и солдаты выползают из своих нор под солнечные лучи.
      - Привет, Серега.
      На позицию пришел Лешка. За ним идет преданный, как собака, денщик Корявко, сибирский мужик с тупыми как у бычка глазами. Лешка навеселе и где только, черт, достает спиртное, не понятно.
      - Привет, Леша. Чего нового?
      - А ничего. Батяня звонил. Мать простудилась малость. Ругал, что ни одного письма домой не послал, она даже не знала, что я уехал на фронт.
      - А чего не послал?
      - Все некогда.
      Лешка глупо хохочет.
      - Чего ржешь то?
      - Да, ничего. Он все расстраивался, что мать по незнанию деньги послала в Ейск, в училище и очень опасался, что они теперь не вернуться, пропадут... Ха.. ха...ха.... Выпить хочешь?
      - Нет.
      - А я хочу. Ей, Корявый, - Лешка небрежно пнул денщика, - чего там у тебя есть горячительное? Гони сюда.
      Солдат подобострастно роется в вещмешке и достает уже распечатанную бутылку "Московской". Лешка выдирает пробку и лихо опрокидывает часть содержимого в рот, потом без стеснения выдергивает у меня из миски кусок конины и начинает его жевать.
      - Жесткая, скотина...
      - Ты не очень то, сейчас сюда кто-нибудь из начальства заявиться. Каждое утро, когда не стреляют, оно всегда здесь.
      - А... пошли они...
      Я накаркал. По тропинке в снегу, к батарее плетется с очередной проверкой политрук. Мужик противный и занудливый, он с самого начала встречи, почему то решил меня опекать и моя батарея стала всегда постоянным объектом его обследования. Лешка же политрука терпеть не мог, у него были свои причины. Он считал, что тот за ним следит и капает начальству...
      - Здравствуйте, товарищи офицеры.
      Я не успел сказать слова приветствия, пока старался сбалансировать миску с кониной на бревне, Лешка поторопился...
      - Привет, Вася.
      Политрук недовольно кривит губы и смотрит на него.
      - Опять, напился.
      - Ни в одном глазу, но как только тебя увижу, так ты всегда у меня двоишься. Один Вася стоит рядом с Серегой, а другой вон там...
      Лешка махнул рукой в сторону немца.
      - Лейтенант Свищев, вы ведете себя недостойно. На вас смотрят солдаты и сержанты, вы... вы... пьяны.
      - Иди ты, дорогой, в жопу...
      У политрука от ужаса покраснело и взмокло лицо.
      - Я вынужден доложить...
      - Катись от сюда, пока я тебе не въехал в харю...
      Политрук срывается и рысцой бежит в сторону штаба.
      - Ох, и будет же тебе на орехи, - говорю я Лешке. - Ну какого черта, ты все время лезешь на рожон? Сейчас завертится каша... Ты бы лучше, выспался. Иди в мой блиндаж...
      - Нет, я посижу здесь. Эй, лапоть, - это обращение к своему денщику, садись рядом, чего глазами шлепаешь...
      Он валится на бревно, моя миска от сотрясения все же валится в снег. Паша возмущенно машет руками. Денщик Корявко осторожно садиться на ствол дерева подальше.
      - Ты Тасе письмо написал?
      - Написал.
      - А я никому. Чего писать то. Что здесь баб нет? В госпитале такие цыпочки, только пальчики оближешь. А в банно- прачечном отряде, такая Танечка, просто ягодка, попочка у... Я ее в котле тискал...
      - Кажется, на горизонте наш командир полка. С ним идет политрук и два солдата с винтовками. Похоже по твою душу.
      Мы видим, как к нам по тропинке движется, цепочкой по ранжиру, группа военных.
      - Ну, политрук, ну, сволота. Я ему все же устрою...
      Вся группа подходит к нам, мы вскакиваем с бревна и приводим себя в порядок.
      - Лейтенант Свищев, в чем дело? Вы опять напились? - грозно нахмурив лоб, говорит полковник.
      - Никак нет. Вечером, передо сном принял свои положенные сто грамм, а утром еще не завтракал, вот запах и остался. Политрук Харьян, как всегда не разобрался...
      Лешка хорошо собрался и все говорит без запинки.
      - Что значит не разобрался? А ну, дыхни...
      Хрущев набирает полные легкие и запах перегара наполняет почти всю позицию.
      - Все понятно. Под арест его.
      Лешку уводят в тыл, в его собственный блиндаж, под охраной солдат. Сзади понуро плетется денщик.
      В течении двух дней, к нам неожиданно стали подвозить снаряды и вскоре мы получили их, двойную норму. В штабе мне вручили цели, добытые разведчиками. Все поняли, что скоро будет наступление.
      Лешка пришел на позицию под вечер и не один. Две девушки в военной форме поддерживали его с обеих сторон. Сзади плелся сибиряк Корявко с огромным мешком за плечами.
      - Лешка? Ты же...
      - Тсс... Меня освободили на следующий день. Полковник душка, поговорил со мной и отпустил. У тебя блиндаж свободный? Мы к тебе в гости. Познакомься. Это Вера, это Светочка. Девочек по моей просьбе отпустили из госпиталя.
      Девочки с интересом оглядывали меня. Кажется Вера, самая худая, осторожно протянула тонкую руку.
      - Здравствуйте. Какой вы огромный.
      - Еще какой, - хвастается Лешка, - быка валит. На него специальную гимнастерку и штаны шили. Говорят, в учебке, он почти месяц в строю без формы ходил. Так, Серега?
      Я осторожно жму девушке руку.
      - Так, так. Паша, где ты там?
      Плащ палатка, изображающая дверь в мой блиндаж, раздвинулась и появилась голова денщика.
      - Принимай гостей, Паша.
      - Енто, мы счас. Я за водой только...
      Паша вылетает из блиндажа с большим чайником и несется в сторону ручья. Я приглашаю гостей в свое жилище. Внутри тепло, две самодельных лампы сделанных из гильз с протянутым через узкую щель фитилем, сносно освещают помещение. Слева и справа нары, посредине стол.
      - Корявый, - орет Лешка, - давай все на стол.
      Он небрежно скидывает грязную посуду и отодвигает мои документы на край досок. Его денщик вытаскивает две бутылки водки, хлеб, сало, котелок соленых огурцов и две толстых селедки. Пока Корявко готовит еду, Лешка заталкивает Веру на нары.
      - Ты все спрашивала, где фронт? Вот он.
      - Как это? А где окопы, фашисты...?
      - Это... чуть впереди.
      В блиндаж влетает мой Паша с чайником в руке и тут же в углу настраивает примус. Я присаживаюсь на другие нары, Света пристраивается рядом.
      - Ребятки, начнем.
      Лешка разливает водку по железным кружкам.
      - За наше наступление, за победу.
      Вера, закрыв глаза, с отвращением пьет водку и оторвав кружку, спешно хватает огурец и начинает есть.
      - Ух... До чего же крепко...
      Через четверть часа кампания пьянеет, особенно косеют девушки. Я пол бутылки водки, хлеб и сало передаю денщикам и киваю им на палатку. Они послушно уходят из блиндажа. Пьянка продолжается. Мы мнем разгоряченные тела девушек и тут.. Лешка приподнимается и задувает фитили. Пискнула Вера...
      Меня разбудил Пашка. Он держит светильник перед собой.
      - Товарищ лейтенант, к телефону.
      Я подпрыгиваю и вижу рядом, в дергающимся свете, голое тело Светы. Быстро одеваюсь и выскакиваю из блиндажа наружу. Ночь подозрительна тиха, лишь изредка на передовой небосвод прочерчивают светлые следы ракет. По чуть приметной тропинке бегу к телефонистам.
      - Чего так долго дрыхнешь? - грозно рычит в трубку начальник штаба полка. - Лейтенант Свищев у тебя?
      - Так точно.
      - Срочно гони его ко мне. Сам поднимай батарею и подготовь орудия к бою. Через час начинаешь арт-огонь. Сигналом будет три зеленых ракеты... Ты понял?
      - Так точно.
      - Тогда действуй.
      Как трещит голова. Я выпиваю пол чайника воды, но от этого косею еще больше. Пашка услужливо подсовывает котелок с огурцами, съедаю несколько из них и становиться легче.
      - Лешка, вставай.
      - Не приставай, - отмахивается он.
      - Лешка, тебя к нач штабу. Мы начинаем наступление.
      - Наступление? Вот, черт.
      В полумраке копошатся девушки, выискивая свою одежду. Лешка чуть пошатывается, медленно одевается и орет.
      - Корявый, ты где?
      Денщик выплывает из темноты.
      - Опохмелиться есть?
      - Нету... Вчерась все.
      - Вот, черт, где котелок?
      Он выпивает рассол и, заев огурчиком, уже бодрее натягивает гимнастерку.
      - Ладно, я пошел. Корявый, отведи девушек в госпиталь, мне ждать некогда.
      Лешка набрасывает шинель и уходит. Девушки торопливо одеваются и, перекусив остатками стола, собираются уходить.
      - Пока, Сережа.
      Света целует меня в щеку, Вера пожимает руку.
      - Мы еще увидимся.
      На батарее глухой шум. Наводчики ставят панорамы и по коллиматорам ориентируют стволы орудий. Сержанты чуть подсвечивают карты с таблицами целей. Скрипят ящики, снаряды лишаются защитных колпачков и укладываются на брустверы ровиков.
      Никто из нас не знал, что это началось самое печальное весеннее Харьковское наступление 1942 года.
      Апрель 1942года
      Мы идем за пехотой. У меня теперь одно орудие. Другое я потерял, нарвавшись на противотанковую мину. Мои дохлые лошадки сумели пройти и не задеть спрятанную на дороге смерть, зато колесо гаубицы точно навалилось на эту проклятую штуку. Нет орудия, нет половины расчета и половины лошадей.
      Лешка иногда появляется у меня, но в основном, он мотается по тылам, приобретая обширные знакомства.
      Ко мне подскакали на лошадях начальник штаба и лейтенант Свищев со своим денщиком.
      - Лейтенант Марков, вот здесь в овраге, - майор передает мне карту с красным кружочком, - установите гаубицу.
      Я замечаю, что мы находимся недалеко от городишка Петровское. Я возвращаю карту.
      - У меня осталось только одиннадцать снарядов.
      - Это еще хорошо. Считай богато живешь. В соседней батарее почти по четыре на ствол.
      - Где цели?
      - Вот начальник разведки, он тебе даст. Лейтенант Свищев, останься, покажи лейтенанту все. Я пока поеду к третьей батарее.
      Батарея сворачивает в яблоневый сад и, проехав его, закатываемся в полу овраг, где и начинаем готовить позицию.
      - Где цели то? - спрашиваю я Лешку.
      - Черт его знает где? Ты что думаешь, в таком хаосе можно чего-нибудь определить.
      Он достает из полевой сумки карту и начинает глубокомысленно изучать.
      - Серега, мы где?
      - Был ты двоечником, так и остался им. Вот, здесь.
      Я делаю пометку в его карте карандашом.
      - Ага. Понял. Мы же недалеко от Петровского. Слушай, Серега, ты уж здесь без меня. Пусть твои телефонисты тащат связь туда, наверно пехота впереди. Там подсоединишься к любому взводу... Они тебе чего-нибудь подкинут.
      - Ты куда?
      - В Петровское.
      - Не нарвись на свое начальство...
      - Не боись...
      Лешка и денщик ускакали...
      К вечеру мы устроили позицию. Вырыли землянки в склоне оврага и даже сумели подсоединиться к пехоте, удачно протащив кабель. Вот тут то опять и появился Лешка Свищев с каким то полу пьяным майором интендантской службы.
      - Серега, знакомься, Ванюшка Салов. Мужик, во. Я его пригласил к тебе, пусть он переночует, а завтра поедет дальше. Майор заблудился, завтра я провожу его в штаб полка, от туда кто-нибудь в дивизию перебросит.
      - Хорошо.
      - Где твоя землянка? Эта. Иван. Вот здесь слезай. Корявый, тащи мешок.
      Новый наш знакомый заводной мужик. Если мы косели от водки, то он с каждой кружкой заряжался энергией и кажется трезвел. Майор мог спорить, говорить, беспрестанно махать руками и не знал куда себя деть.
      - Вы, ребята, молодые, - говорил он, - а вот ни хрена воевать не умеете. Стрелять то как следует еще не научились. Гаубичники самые недотепы в артиллерии. Вот орудия стреляющие прямой наводкой... это, да... Они в основном немца и бьют. А вы, сколько не палите, все коту под хвост. Мне начальник артиллерии дивизии полковник Максимов жаловался, цели мол дает, все вроде как на ладони выложит, а они трах... и мимо.
      - Врешь, - шипит Лешка, - мы то знаем, как разбрасывать снаряды. Верно, Серега?
      - Верно. Хоть я и не видел, куда они летят, но верно...
      - Во, видишь, - тыкает в меня ложкой Лешка. - Ты ему верь...
      - Скажешь, что я не прав? - удивляется тыловик. - Вы даже стрелять то из пистолета не умеете, не то что из пушки палить. А я... могу. Мишень до войны... всю в центре... разносил. Спорим, что слабо, всадить обойму в ствол дерева, за десять шагов.
      - Спорим, - тупо смотрит на него Лешка. - На бутылку. Серега, возьми бутылку со стола и пошли наружу, я докажу.
      Мы выползаем из землянки и пытаемся по скосу оврага забраться на верх. Это нам удается не всем. Лешка катится вниз.
      - Где, ты, Корявый..., помоги, - кричит он.
      Появляется его денщик и мой Пашка, они подхватывают Лешку и их помощью, он ползет по склону оврага. Я и интендант уже стоим на верху и закуриваем "махру", свернув большие " козьи ножки".
      - У тебя дружок, во мужик, - майор задирает вверх большой палец, - в городке сразу учуял где колбаса, а где водка...
      - Я уже здесь..., - показалась голова дружка.
      Лешка встряхнулся, как петух, отстранил денщиков и твердо пошел к яблоням.
      Я всегда восхищался его способностью собираться. Вот и сейчас, кажется был как размазня, а теперь пошел трезво, как на параде.
      - Где твое дерево? - Лешка с удивлением рассматривает сад.
      - Вон старая яблоня, - усмотрел майор толстый ствол.
      Интендант подводит нас к яблоне и отсчитывает от нее, сбиваясь на счете, десять шагов.
      - Вот от сюда.
      Мы собираемся за невидимой чертой. Лешка вытаскивает из кобуры пистолет Токарева и, собравшись, стал твердой рукой наводит ствол на цель. Раздается семь выстрелов и видно, как отлетают от яблони, крошки коры.
      - Видал. Бутылка с тебя.
      - Сейчас пойду проверю, говорит интендант и плетется к яблоне. Точно, орет он через некоторое время. - Ну ты даешь, парень. Спустимся вниз, бутылка твоя.
      - А у нас здесь есть еще одна. Серега, где наша..., - Лешка сразу обмяк и прислонился к соседнему дереву.
      Я достаю из кармана только что начатую бутылку.
      - Ребята, по кругу.
      Каждый прямо из горлышка, делаем по несколько глотков этой дряни и передаем бутылку следующему. Лешка оторвался от горлышка и тут же пристает к майору.
      - А вот спорим, что я попаду в бутылку на голове моего денщика?
      - Врешь, рука дрогнет. Я ставлю флягу спирта, что промажешь...
      - Корявый, поди сюда, - зовет своего денщика Лешка. - Мы сейчас стрелять бутылку будем. На, пей все что там есть, освобождай ее.
      Бедный парень давиться, но допивает все до капли и начинает хмелеть.
      - Пошли под яблоню, я тебе на голову поставлю бутылку.
      - А зачем?
      - Стрелять ее буду...
      - А это... Ну...
      - Не боись. Я не промажу.
      Он, пошатываясь, ведет парня к дереву, скидывает с его головы ушанку и ставит на еще не подросшие волосы, бутылку. Потом подходит к нам.
      - Лешка, лучше не надо, - прошу я его.
      - Испугался.
      - Да.
      - Такой большой, а все чего то боишься.
      Лешка вскидывает пистолет, я зажмуриваю глаза. Разлается выстрел. Открываю глаза и вижу лежащего Корявко на полу оттаявшем снегу, рядом валяется не разбитая бутылка. Хмель мгновенно вылетел из головы. Я бросился к денщику. Большие вылупленные глаза покорно смотрели в небо, небольшая дырочка во лбу, говорила, что Лешка попал не туда.
      - Ну чего там? - раздается сзади голос Лешки. - Пусть не придуривает. Эй, Корявый, вставай. Тоже мне солдат, от страха без памяти свалился.
      - Ты его, убил, Леша.
      - Врешь.
      Но уже лицо у Свищева стало меняться, оно побледнело и я тоже чувствую, что хмель исчез. Интендант пятится к оврагу.
      - Стой, - кричу я ему. - Ты свидетель, никуда не уходи. Лешка, отдай мне пистолет.
      Я отбираю у него оружие и, прихватив майора, мы все спускаемся на батарею.
      Звоню по телефону к пехоте и прошу их подсоединить меня к командиру нашего полка.
      На позицию сначала прибыл командир полка, потом особист дивизии и начальник штаба дивизии. Началась разборка. Меня, майора и Пашку заставили писать объяснения. Лешку под охраной, держали отдельно в моей землянке и никого к нему не допускали. Только под вечер все уехали. Свищева и интенданта увезли с собой.
      Май 1942 года.
      Наступление захлебнулось. Немцы ударили с юга, под Барвенковский выступ и сразу отрезали большое количество войск в котел. Мы были на северном направлении и поэтому успели смыться. Хорошо еще, что у меня было много тощих лошадей, они вытянули орудие из оврага и мы покатились на восток к городу Изюм. Наш артиллерийский полк задержался здесь, командование решило удержаться на старых позициях, вырытых перед началом Харьковского наступления.
      Но мне уже в этом сражении участвовать не пришлось.
      - Марков, лейтенант Марков, - орет посыльный.
      - Чего тебе? - я высовываюсь из окна хаты.
      - Вас в штаб.
      - Всегда так. Только пожрать надо, тут катись в штаб. Пошли, Пашка.
      Кругом деревья в садах буйно покрыты белыми и нежно розовыми цветами. Мы идем и вдыхаем едкие ароматы вишен и черешни. У домика нач штаба, Пашка присаживается на скамеечку, а я вхожу в дом. В комнате четыре человека. Начальник штаба, неизвестный капитан в новенькой форме и два автоматчика. Автоматы еще в новинку в наших местах, поэтому я задерживаю на них взгляд и вытянувшись, собираюсь доложить о своем прибытии
      - Вольно, лейтенант, - говорит мне начальник штаба. - За вами прибыли товарищи из НКВД . Вы арестованы, лейтенант Марков.
      - За что?
      - Сдайте оружие, - капитан протягивает свою руку.
      Сзади автоматчики напряглись. Я вытаскиваю из кобуры свой пистолет и передаю ему.
      - Давайте сюда документы. Снимайте ремень.
      Что же творится то. Неужели это Лешка, может он чего-нибудь там наговорил. Отдаю все, что этот НКВДешник требовал. Потом как в полу сне, меня обыскивают и ведут на улицу. Пашка приподнимается со скамеечки.
      - Товарищ... - и глупо разевает рот.
      Черная ЭМКа любезно распахнула двери, меня теперь действительно отвозят на восток.
      Я в Воронежской тюрьме. Сосед по камере, запуганный интеллигент, схвачен как враг народа. Его дело плохо, дочь известная артистка, выступила на концерте в, захваченном немцами, городе Киеве.
      - Вас то за что? - спрашивает он.
      - Не знаю. Прямо с фронта сняли.
      - Значит за дело, - сокрушенно говорит он.
      - Может быть.
      Через день вызывают к следователю. Это воплощение любезности.
      - Лейтенант Марков Cергей Павлович?
      - Да, я.
      - Я следователь по особо важным делам Гринштеин Борис Григорьевич и буду вести ваше дело.
      - За что меня арестовали?
      Он пристально смотрит на меня.
      - Не догадались?
      - Нет.
      - Вашим делом заинтересовался сам..., - следователь кивает на потолок.
      - Кто? - не понимаю я.
      - Сталин...
      Сталин... Я оглушен и действительно испугался.
      - Я...? Что я сделал?
      - Вам было поручено охранять лейтенанта Свищева?
      - Нет... То есть... Мне в учебке говорили, чтобы я старался предохранить его от всяких неприятностей... Но... здесь... я... на службе...
      - Лейтенант Алексей Свищев совершил свой проступок в вашем подразделении, при вас и свидетелях. И никто не отменял распоряжения следить лейтенантом. Когда вы прибыли в армию из учебного подразделения, начальник штаба дивизии прямо указал на то, что вы должны продолжать охранять от врагов и сдерживать Свищева от всяких нехороших поступков. Вы должны были остановить его, не дать возможности ему стрелять. Товарищ Сталин так и спросил министра внутренних дел: "Кто держал под контролем лейтенанта Свищева?". На что министр назвал вашу фамилию. Поймите, лейтенант, Свищев слишком заметная фигура в нашем обществе и этот его проступок рассматривается не на местном уровне, а на высшем.
      - Но я то... пытался его отговорить...
      - Мы все знаем. Вашу судьбу, вместе с Алексеем Свищевым будет решать... он...
      Меня больше не допрашивали, до самого приговора. Почти пол месяца просидел просто так, в тюрьме.
      Встретил я Лешку на суде. Его, бритого наголо, привели в приемную, где уже своей очереди ждал я.
      - Серега, - он попытался бросится ко мне.
      - Отставить, - рявкнул здоровенный старшина и за плечо ловко крутанул Лешку к стенке. - Молчать.
      Меня пригласили на заседание тройки. Председатель, совершенно лысый мужик, взял из стопки папок верхнюю и сразу бросился на секретаря.
      - По какой статье..., почему на папке нет...
      Тот наклонился к его уху и что то зашептал. Лицо председателя вытянулось и он поспешно раскрыл мое дело. Его помощники встрепенулись.
      - Вы признаете себя виновным? - спрашивает меня лысый.
      - В чем?
      - В нарушении воинской дисциплины в районе боевых действий.
      - Я не пытался...
      - Понятно. В соответствии со статьями, - голос председателя потускнел и он монотонно стал перечислять статьи. - Вы направляетесь в штрафной батальон, на должность командира взвода. Кровью будете искупать свою вину.
      Меня заставляют расписаться и выводят, но не через приемную, а в боковую дверь, подделанную под панель стены.
      Штрафной батальон формируется здесь же под Воронежем. Участок земли огороженный колючей проволокой и корявыми вышками, и есть место сбора недостойных родины людей. Немец настырно прет к городу и нас торопят с комплектованием команд. Во всю старается особист батальона капитан Григорьев.
      - Так вы и есть лейтенант Марков?
      - Так точно.
      - Хочу вас предупредить. Нам пришло предписание, чтобы в ваш взвод перевели рядового Салова и Свищева.
      - Салова? Майора Салова?
      - Рядового Салова. Так же вам приказано, следить за указанными лицами. О всех их противоправных действиях докладывать мне, а в случае попытки измены, вы должны их расстрелять. Это приказ, лейтенант.
      - Я понял.
      - Завтра штрафников присылают сюда. Я знаю, о ваших взаимоотношениях с Свищевым, поэтому прошу соблюдать субординацию, никаких панибратских отношений.
      - Ясно.
      Цепочка людей проходит ворота лагеря. В драной телогрейке с трудом узнаю майора Салова. Он как то постарел, косо повел на меня взглядом и, опустив голову, прошел мимо.
      - Серега, здорово.
      Лешка стоит передо мной в застиранной фуфайке, обмотках и грубых ботинках.
      - Заключенный Свищев, смирно.
      Лешка застывает.
      - Прошу не забывать, где вы находитесь. Советую в следующий раз обращаться ко мне, как положено, по уставу.
      - Есть.
      - Вольно, идите.
      Недалеко стоит капитан Григорьев. Он внимательно следит за нашим разговором.
      Два дня идет на комплектацию. Неожиданно Воронеж посетила фашистская авиация, после воздушного налета, лагерь свернули. Колонну штрафников, окруженную войсками НКВД, пешком без оружия погнали на фронт. Лешка идет со мной рядом.
      - Если бы не папаня, мне крышка, - рассказывает он. - Напросился на прием к Сталину, тот поиграл его чувствами, потом согласился смягчить наказание, но в рамках закона.
      - Дурак, ты Лешка.
      - Думаешь не понимаю, что виноват? Виноват. Тебя и Ваньку еще втянул в это дело. Сколько людей сразу пострадало. Больше всего конечно переживаю за Корявко, хороший был мужик, забитый, туповатый...
      - Нас обещали простить, если мы остановим немца...
      - Если при этом мы будем живыми, - поправляет Лешка.
      - Воздух, - орет где то далеко Григорьев, - всем в укрытие.
      Колонна раскалывается, одна часть валит влево, другая вправо дороги. Два фокера, пронеслись низко над нами, поливая из пулеметов пространство дороги. Лешка, закрыв голову, лежит рядом со мной. Самолеты улетают и он поднимает голову.
      - Даже винтовки нет, чтобы выстрелить... Смотри, охрана то тоже обмочилась. Сейчас можно удрать кому угодно.
      Охрана действительно забилась по канавам и им было не до нас.
      - Отбой, - орет капитан.
      Колонна медленно собирается на дороге.
      - Командиры взводов, проверить людей, - слышится опять командный голос.
      Я просто считаю по головам, вроде все на месте. Колонна тронулась дальше. Впереди грохотала канонада.
      Только пожевали концентратов, чуть-чуть отдохнули и тронулись дальше, как фашист нас подловил. На колонну из-за леса, на низкой высоте, буквально обрушили шквал огня самолеты. Колонна не успела разбежаться. Я метнулся в сторону и тут же что то ударило меня в живот и отбросило на кусты малины. В голове поплыл туман и было такое ощущение, что нижняя часть туловища у меня оторвана...
      Звон в ушах расходится и я рядом слышу голос.
      - Где Свищев?
      Кто то прокричали из далека.
      - Мать... Где лейтенант?
      - Похоже, убит.
      Это меня, что ли. Я хочу сказать, что еще нет и пытаюсь открыть рот...
      - Эй, вы раззявы. Найти Свищева, - орет тот же голос.
      Где то вдали стреляют. Слышен топот сапог.
      - Ну что?
      - Ушел, сволочь.
      Раздается виртуозный мат.
      - Всех собрать. Раненых оттащить к дороге, убитых положить рядом в канаве, потом пришлем машины. Быстрее.
      Опять мат. Голос удаляется в сторону. Чьи то руки берут меня за ноги и за руки. Они приподняли меня и боль ударила по пояснице, да так, что я застонал.
      - Лейтенант то живой, - басит голос.
      - Хрен с ним. Бросай на дорогу, там разберут.
      Опять удар о землю и я опять потерял сознание.
      Очнулся в палатке. Надо мной склонилось девичье лицо.
      - Сережа, ты меня узнаешь?
      Кто же это... До чего знакомый голос. Я напрягаюсь Лицо принимает реальные черты Светы, которую приводил Лешка мне перед наступлением.
      - Света...
      - Точно, Света, - радуется она.
      - Что со мной?
      - Ранен в ногу и... в живот. Доктор говорит, что вторая рана тяжелая, но ты молодой, вытянешь. Вера, Вера, иди сюда, Сережка очнулся.
      Надо мной склоняется второе лицо.
      - Как себя чувствуешь, Сережа?
      - Как у черта на сковородке.
      - Где Леша? Ты не видел его?
      - Пропал.
      - Как пропал?
      - Так.
      Мне не хочется распространятся, но Вера настырна.
      - Что произошло?
      - Не знаю.
      - Сережка устал, - заступилась за меня Света, - потом все выясните, а сейчас дай ему поспать.
      Июнь 1942 года.
      Фронт стремительно приближается к Воронежу. Госпиталь эвакуируют за Волгу. Меня как тяжело больного, грузят в санитарный эшелон, чтобы отправить в глубь России. Света прощается со мной.
      - Правильно сделал, что не рассказал Верке, правду о Лешке.
      - Ты ей тоже ни о чем не говори. Она может быть потом сама все узнает.
      - Ты мне будешь писать?
      - А ты мне?
      - Буду.
      - Значит все в порядке.
      К нам подходят два санитара.
      - Барышня, нам его в вагон надо.
      Светка поспешно целует меня в губы, потом в лоб.
      - Выздоравливай, быстрей, Сереженька.
      Меня поднимают на носилках и несут к вагону, но тут нас догоняет Верка.
      - Постойте, постойте.
      Санитары послушно задержались. Вера склоняется надо мной.
      - Ох. Насилу упросила главного, чтобы отпустил. Сережа, поправляйся. Если увидишь Лешку или узнаешь где он, передай привет и скажи... я беременна...
      Светка ахает.
      - А ты не вздумай кому либо сказать, - крысится на нее Вера.
      - Нет, что ты.
      Похоже, Света становиться доверенным лицом наших тайн.
      - Адрес госпиталя и мой домашний возьми.
      Она подпихивает мне под голову пакет. Санитары нетерпеливо дергаются и несут меня к двери вагона. Вера и Света семенят рядом. У Светки по щеке бежит слеза.
      - Эй. Там, принимайте.
      Носилки поднимаются и меня вносят в двери. Девчонки что то кричат внизу у полотна дороги, но я их уже не слышу.
      Август 1942 года.
      Я в госпитале в Барнауле. Уже могу ходить с палочкой и есть нормально пищу, правда у меня после этого начинаются рези в желудке, но это уже прогресс.
      Меня вызывает глав врач и я предвкушаю, что два месяца отдыха с таким ранением, мне после госпиталя обеспечено.
      - Ну что, Марков, выглядишь молодцом. Живот болит?
      - Вот здесь и еще после еды.
      - Это так и должно быть. Месяцок, два, еще поболит, потом понемногу боль будет уходить, если конечно не будешь таскать мешки...
      - Меня выписывают?
      - Да. Но ты понимаешь ли, пришел вызов...
      - Как вызов? Я же должен отдохнуть... Мне два месяца...
      - Ничего не поделаешь, пришла разнарядка на тебя. Вызывают в Москву.
      Он протягивает мне бумагу.
      - В управление НКВД. Господи, что еще от меня нужно?
      - Я здесь не причем. Собирайся и поезжай. Документы тебе выпишем. Скажи спасибо, что выезжаешь не под конвоем....
      - И как они только узнали, что я здесь?
      - Они знают все.
      Сентябрь 1942 года.
      Как только я приехал в Москву, сразу отправился на Лубянку, где меня, как я понял, уже ждали. Сначала меня принял Мешик, заместитель Берии. Он, увидев мою палку, кивнул на кресло.
      - Садитесь. Долго вы едете, лейтенант Марков... Мы вас уже ждем дней десять. Конечно, мы могли бы вас подогнать, но.... вы кажется были тяжело ранены и как я вижу, бегать еще не можете?
      - Я и сейчас неважно себя чувствую.
      - Сочувствую. К сожалению, обстоятельства требуют, чтобы вы были здесь.
      У нас пауза. Мешик изучает меня.
      - Так вы были другом молодого Свищева?
      - Был.
      - И расстались при весьма странном обстоятельстве?
      - На нашу колонну напала авиация фашистов, меня сразу тяжело ранило, а что было с ним, я уже не помнил...
      - А сейчас вы не знаете где он?
      - Нет. Я три с лишним месяца пролежал в госпитале.
      - Знаю. Алексей Никитович Свищев оказался предателем нашей родины... Он сейчас служит фашистам.
      - Лешка?
      - Да, он. С вами хочет по этому поводу поговорить Лаврентий Павлович. Он примет вас завтра.
      - Где мне сейчас остановиться?
      - Сейчас несколько офицеров СМЕРШа уезжает в общежитие НКВД, отправляйся с ними и никуда от туда не уходи. Завтра в любую минуту тебя могут вызвать. Давай мне свой пропуск, я подпишу.
      Берия с усмешкой наблюдает как я ковыляю.
      - Ну какой же вы вояка, лейтенант Марков?
      - Я еще не долечился.
      - Этим меня не разжалобишь. Сейчас родине трудно и требуются даже калеки. Думаешь, я тебя вызвал, чтобы полюбоваться как ты хромаешь? Чушь. Тебя потребовал ОН...
      Берия удовлетворен моим изумленным видом.
      - Предатель Алексей Свищев сейчас у немцев на центральном фронте, бегает с агитационной установкой и вербует наших солдат и офицеров перебежать к фашистам. Вам приказ, поймать его.
      - Но почему я?
      - Вы его друг, кроме этого, опекали его на фронте и в были в ответе за все его действия. Конечно, тяжелое ранение снимает с вас многие обязательства, но поймать его можете только вы, лейтенант. За это вас простят... Мы уже посылали несколько оперативных групп за линию фронта, но они погибли. Теперь ваша очередь. Лестью, хитростью, силой, как угодно, заманите на встречу и схватите. Свищев нужен только живым. Так приказал ОН...
      - Когда отправляться?
      - Завтра. Группу поддержки вам уже сформировали.
      - Есть. Разрешите, идти.
      - Разрешаю. Запомните, лейтенант, если вы его не поймаете, тогда... сами погибните.
      В группе четыре человека, одна женщина и трое мужчин. Я еще с ними плохо знаком и не знаю, кто из них служит моим тайным палачом. Женщину звать Дарьей, ей около 25 лет, она радист. Молодой лейтенант, Павел, знает отлично немецкий, топографию и не раз бывал в Воронежских лесах. Григорий, степенный мужик, гражданский, раньше был вторым секретарем обкома в области, имеет большие связи среди населения и наконец последний, татарин Сейфулин, парень без чувств и нервов, ему убить человека, что плюнуть. Он прекрасно кидает ножи, ломает выстрелом спичку из пистолета в двадцати шагах и дерется, как черт.
      Мы летим в самолете, одетые в тяжелые доспехи парашютистов. Мало того, на нас дополнительные мешки с боеприпасами, радиостанцией, батареями, пищей, одеждой и всякой мелочью. Я даже сидя на сиденье с трудом держу на себе этот груз. Боль в животе, все время дает знать, от этого пот застилает лицо.
      - Первый раз прыгаете? - спрашивает меня лейтенант Павел.
      - Да.
      - Это просто, смело прыгать вниз и парашют сам раскроется.
      Он подумал, что у меня пот от страха. Чтобы заглушить боль, я готов прыгнуть хоть в море. На меня с презрением смотрит Сейфулин и сочувственно Дарья. Григорий видно действительно боится и чтобы скрыть это сжал зубами нижнюю губу до крови. Господи. Еще час и я не выдержу, потеряю сознание. Наконец то замигал красный цвет лампочки.
      - Приготовиться, - раздается команда.
      Второй пилот отодвигает дверцу.
      - Первый, пошел.
      Первым пошел Сейфулин, он лихо бросился в темноту ночи. Потом по порядку: Дарья, Григорий на деревянных ногах и я с палочкой. Так как у меня руки заняты, летчик сам застегивает карабин.
      - Может выкинешь ее?
      Он намекает на палку.
      - Нет.
      - Тогда счастливо... выжить. Пока.
      Я прыгнул вниз.
      Первым на меня вышел Сейфулин.
      - Все в порядке, товарищ лейтенант?
      Я лежу на траве и не могу подняться. Фонарик татарина светит прямо в лицо.
      - Помоги мне подняться и отстегнуть парашют... Где то моя палка...
      - Лучше сейчас иметь в руке пистолет.
      - Ты только ни кому не говори, пули фашистов разворотили мне живот и ногу. Я еще не долечился как следует, настолько ослаб, что не могу даже пистолет в руках держать, не то, что груз на спине.
      - Я понял.
      Сейфулин не церемонится, он кинжалом отсекает ремни парашюта и сдирает с живота вещ мешок. Я облегченно вдыхаю холодный воздух.
      - Возьмите.
      В руки мне лезет палка.
      - Где остальные?
      - Сейчас.
      Татарин кричит кукушкой несколько раз. Мелькнула точка света, Сейфулин ответил. Ломая кустарник выходит Григорий.
      - А где Дарья, Павел?
      - Бродят где то.
      Опять надрывается кукушка. Издали слышится ответ. Это радистка. Она чуть не плачет от радости, увидев нас.
      - Ну и темень. Я так боялась остаться одна. Парашют там бросила... не успела собрать...
      - Все бабы бояться, - философски замечает Григорий. - Павла нет.
      - Сейфулин ты сможешь посмотреть где он и привести сюда?
      Он понял все с полу слова.
      - Я пойду поищу.
      Татарин приходит только минут через тридцать с мокрым по уши Павлом.
      - Где вы были?
      - В болоте сидел, еле выволок.
      - Где мы сейчас?
      Павел вытаскивает карту и подсвечивает ее фонариком.
      - Если ориентироваться по болоту, то мы здесь, недалеко от Россоши.
      - Нам туда и надо. Пошли.
      Мой мешок берет татарин. Павел идет впереди, за ним цепочкой движется Григорий, Дарья, я и Сейфулин. Идут медленно, так как я не могу быстро хромать. К рассвету выходим в пригород Россоши. Здесь главенство принимает Григорий.
      - Вот что, ребята. Я вас приведу к тетушке Марине Сергеевне. Она вас спрячет, но потом я должен пойти в город.
      - У тебя нет пропуска.
      - Мне не нужен. Я здесь каждую щель знаю.
      - Хорошо. Пошли к Марине Сергеевне.
      Мне только приходится соглашаться.
      Мы проходим по чьим то огородам, перебираясь через изгороди. Черные неприветливые избы с уродливыми сараями и уборными тянуться вдоль дороги и нам приходится чуть ли не ползти между грядок, чтобы не быть видимыми на голом пространстве.
      - Сюда, - завет Григорий. - Вы здесь ждите.
      Мы прижимаемся к тыльной стороне сарая и затихаем. Григорий уходит к невидимой избе. Проходит минут десять, наконец он возвращается.
      - Все чисто, ребята, пошли.
      Марина Сергеевна, пожилая располневшая женщина, смотрит на нас доверчивыми глазами.
      - Проходите, пожалуйста. Гришины друзья, мои друзья.
      Павел сразу идет в дом и начинает его осматривать, мы входим в светелку.
      - Раздевайтесь, - предлагает хозяйка.
      Возвращается разочарованный Павел.
      - Нам даже не убежать от сюда, если придут немцы, - говорит он.
      - Я вас спрячу в подполье.
      Все смотрят на меня.
      - Окно у вас, которое выходит в огород, можно открыть?
      - Бог его знает, мы его считай лет сто не открывали.
      - Павел, посмотри.
      Пока мы раздеваемся, слышится скрип гвоздей. Приходит Павел.
      - Они ведь не делают петель, хорошо, что дерево сгнило, я чуть нажал и окно вышло наружу. Обратно поставил, вроде ничего.
      - Я пошел тогда, - топчется у входа Григорий.
      - Приведи себя в порядок.
      - Это я сейчас. Мария, где тут у тебя щетки и веник.
      - Гриша, ты бы лучше взял телогрейку мужа, в ней внимание не привлечешь и еще, сапоги эти сними, они приметные, я тебе вынесу другие.
      - Мне бы по размеру...
      - Найду.
      Она уходит в спаленку и копается там.
      - Когда придешь? - спрашиваю его.
      - Ночью. А может завтра, ночью. Вы не волнуйтесь только.
      Григорию подбирают обнову, он уходит.
      Сидим второй день. Павел волнуется, спокоен лишь Сейфулин. Ночью разбудил стук в дверь.
      - Мария, это я.
      Григорий входит и неторопливо снимает сапоги. Мы стоим вокруг него полукругом.
      - Пошли к столу, новостей воз.
      Он неторопливо пьет холодный чай и заедает куском хлеба.
      - Значит так. Свищев приезжает в город почти каждую неделю. Он прикреплен к отделу пропаганды 9 немецкой армии и ему отрезан участок по фронту от речки Новая Калитва до города Павловск вдоль Дона. Немцы берегут его, поэтому и не послали на лесистые или степные участки, а нашли естественную преграду - Дон.
      - Кто же рискнет переплыть Дон на его призыв?
      - А немцам этого не надо. Важно другое, сын одного из видных руководителей страны служит им. Теперь весь мир знает об этом.
      - Что он делает в Россоши?
      - Здесь штаб дивизии и можно погулять... Немцы сразу организовали, рестораны, казино, бары, гостиницы. Вот сюда то два дня отдохнуть и приезжает Свищев.
      - Охрана у него большая?
      - В фургоне, где установлены динамики и аппаратура, двое рядовых, сам Свищев и в кабине шофер. Кроме этой машины немцы для охраны предоставили маленькую амфибию, где есть шофер, офицер и двое солдат.
      - Семь человек, на такое ничтожество. Когда он будет здесь?
      - После завтра, как раз суббота. Машины подъезжают к гостинице "Гамбург", где для них забронирован номер, а вечером у Свищева загул... В казино "Венский Вальс", начинается пьянка. Там есть девочки...
      - Наши? - удивляется Дарья.
      - Да. Своих из Германии не привезли. Вот и идет загул всю ночь. Дальше вся компания отсыпается до вечера и уезжает опять на фронт.
      - Может его по дороге... того..., - предлагает Павел.
      - Нет. Мне сначала нужно попасть в "Венский Вальс" и поговорить с ним..., - говорю я.
      Наступила небольшая пауза. Григорий мнется.
      - Казино хорошо охраняется. Снаружи патрули, у входа тоже стоит здоровенная фигура... Есть черный ход для приема продуктов, но он закрывается изнутри...
      - Надо что то придумать. Времени у нас мало, но разве там нет обслуживающего персонала из русских?
      - Весь персонал русский.
      - Наверно среди них есть и хорошие люди.
      - Я понял. Отдохну немного и пойду утром опять.
      Утром Григорий уходит в город.
      День проходит в напряжении. К ночи появляется бывший секретарь обкома. Он устало валится на стул.
      - Завтра прибывает Свищев... Вечером, к 21 часу надо быть у черного хода в казино.
      - Хорошо. Значит я с ним встречусь.
      - А мы? - спрашивает Павел. - Что будем делать мы?
      - Со мной и Григорием пойдет только Сейфулин. Остальные ждут здесь.
      - А зачем Сейфулин? - удивляется Григорий.
      - Для страховки.
      До казино мы добрались три часа. Изучали улицы, проскакивали через заборы и дворы, 21 часу стояли у помойных бочек рядом с черным ходом.
      - Григорий, ты со мной или как? - шепотом спрашиваю его.
      - Нет. Идите вы, лишний человек там будет замечен.
      Дверь открывается и невзрачный парень машет рукой. Я бросаю палочку Сейфулину и ковыляю к дверям. Невзрачный человек, заталкивает меня в коридор, закрывает дверь на задвижку, сразу сдирает плащ и подсовывает мне фартук и поварской колпак.
      - Быстро одевайте и за мной...
      Мы выскакиваем на кухню. Меня сразу заталкивают в угол и подсунув бадью картошки, заставляют чистить. На кухне еще человек пять, но на меня не смотрят, все заняты делом или пытаются меня не замечать. Невзрачный человек, официант, он носится как метеор, за шторку в зал и обратно.
      - Отбивную с жареной картошкой, - кричит он старшему повару. Потом проскальзывает ко мне. - Сейчас выйдите из кухни и сразу по коридору влево, там туалет. Ваш пациент пошел туда.
      Я вытираю о передник руки и отправляюсь в указанном направлении. В туалете пять кабинок. Свищев в форме немецкого офицера стоит в одной из них, спиной ко мне.
      - Лешка, привет.
      Фигура в кабинке вздрагивает, голова резко поворачивается.
      - Сергей?
      - Да, это я.
      - Зачем ты здесь?
      - Я приехал за тобой.
      Наконец Лешка разворачивается ко мне.
      - Ты безумец, я сейчас тебя прикажу взять...
      - Можешь, но я прибыл от твоего отца и официально от руководителей государства, с просьбой, вернуться домой. Тебе предлагают прощение. Ты никого не убивал из русских людей и нет за тобой их крови...
      Слышны по коридору шаги, я спешно заскакиваю в кабинку и прикрываюсь дверцей. Кто то вошел и пошел в соседнюю кабинку. Слышу плещется вода. Наконец немец спустил воду.
      - Ты чего? - слышен акцент.
      - Да вот, угорь вскочил, - это голос Лешки.
      - Угорь... А... Нарыв...Как это у вас..., в баню ходить надо..., в парнуху... Ха-ха-ха...
      Хлопает дверь. Шаги удаляются.
      - И что же мне светит? Что там предлагает Сталин? Опять штрафной... или тюрьма до победного конца?
      - Это небольшой выбор, ты прав, но есть еще один вариант... служба в отдаленном гарнизоне на Чукотке.
      - Врешь. Это они уже только обещают. Никогда еще эта система не прощала, своих предателей.
      - Ты, другое дело, у тебя слишком известная фамилия. Смотри сам, там наверху предлагают сделку, просят все, отец, Вера, наконец.
      - При чем здесь Вера?
      - Она беременна. У нее будет ребенок от тебя.
      - Это ты специально...?
      - Она просила, когда тебя увижу отдать письмо и адрес, где она возможно будет рожать. Вот возьми.
      Открываю дверцу и протягиваю ему пакет. Он не глядя запихивает бумаги в карман.
      - Мне здесь задерживаться больше нельзя. Где я тебя могу найти?
      - Я тебя сам найду.
      Лешка торопливо уходит. Я медленно хромаю к кухне.
      В кухню влетает официант и направляется ко мне.
      - Ну что? - тихо спрашивает он.
      - Мне нужно убраться, - отвечаю ему, склонившись к уху. - В следующую субботу в тоже время, откройте мне дверь.
      Он кивает головой.
      - Пошли.
      Мы идем к черному ходу.
      Сейфулин передает мне палочку.
      - Как там? - шепотом спрашивает Григорий.
      - Никак. Продолжение следует.
      Мы идем по темным улицам, стараясь не нарваться на патрулей. Как только входим в дом к Марине Сергеевне, я всем своим командую.
      - Собирайтесь, мы уходим. Кроме Григория, он останется здесь для связи.
      - Может подождете до утра? - предлагает хозяйка.
      - Нет. Григорий, подойди сюда.
      Мы отходим в сторону.
      - Я не знаю, как себя сейчас поведет Свищев, - тихо говорю ему, - толи он поднимет гестапо, толи промолчит, но я подстраховываюсь и ухожу. Предыдущие группы захвата погибли и кто в этом виноват, нам не сообщили. Если в городе будет неспокойно, не рискуй, затаись. Мы прибудем в следующую субботу, если что то возникнет, ну например, начнутся повальные поиски, облавы, усиление патрулей, прибытие дополнительной жандармерии, нарисуй углем на стенке сарая, которая обращена к огородам, круг. Если все спокойно - вертикальную черту.
      - Понял.
      - Тогда счастливо оставаться.
      Мы идем в кромешной темноте по огородам, впереди Павел, он ведет группу в лес.
      Уже очень холодно и мы ежимся в своих полу брезентовых плащах. В лесу совсем темно и приходится все время подсвечивать спину впереди идущего товарища. Наконец Павел остановился.
      - Куда теперь, товарищ лейтенант?
      - Надо найти место, чтобы организовать стоянку. Хорошо бы там разжечь костер и согреться.
      - Понятно.
      Павел нашел яму, за вывороченной из земли, громадной елью. Это была стена из земли и корней. У нас только один топор и мы поочередно рубим жерди и ветви, чтобы сотворить что то на подобии шалаша. Когда внутри загорелся костер все ожили.
      - Так что дальше, товарищ лейтенант? - спрашивает Павел.
      - Будем ждать.
      - Вы с ним говорили?
      - Да.
      - Ну и как?
      - Это мы выясним на следующей встрече. Дарья включай рацию, дай в центр шифровку, что переговоры начались...
      Неделя прошла тягуче медленно. Наконец мы тронулись обратно. В Сентябре дни короче и мы пошли в часа три, чтобы к пяти быть у Марины Сергеевны. Так же ползем по огородам, подкрадываемся к сараям и ... столбенеем. Дома Марины Сергеевны нет, одни головешки, да печь с трубой, вытянутая как рубка корабля вверх. Сарай не потревожен, хотя дрова из него частично выкинуты и дверь выломана. На задней стенке углем нарисована жирная черта вниз... Что же произошло?
      - Слушайте меня все. Дарья, спрячь радиостанцию, закопай ее под стенкой сарая. Остальным, все лишнее оставить здесь, взять с собой оружие и гранаты. Сейфулин, дорогу до казино помнишь?
      - Да.
      - Веди.
      Уже темно, но мы чуть не нарвались на патруль, пришлось просидеть в парадной дома. Когда вышли к казино, было около восьми вечера.
      - Ребята, надо сделать у черного входа засаду. Сейфулин, перекроешь улицу, мало ли, вдруг придется прорываться через главный вход, но все равно, надо и держать под пристальным вниманием эти двери. Дарья, держи под прицелом черный ход с противоположной стороны улицы. Павел, помоги ей сориентироваться, а сам потом заляжешь здесь, между этими бочками с отходами.
      - Понятно, товарищ лейтенант.
      - По местам.
      В девять часов щелкнула задвижка двери. Тот же плюгавенький официант ведет меня на кухню и заталкивает в угол, на очистку лука и морковки. Все остальные повара также безразличны ко мне и делают свое дело. Проходит часа полтора, из зала входит официант и кивает мне головой. Я опять отправляюсь к уборной.
      Их пяти кабинок, одна закрыта.
      - Леша...
      Дверь открывается и пистолет упирается мне в грудь.
      - Привет, Серега.
      - Я пришел за ответом.
      - Не будет тебе никакого ответа. Я все обдумал и ни одному твоему слову не поверил.
      - Даже с Верой?
      - Даже с Верой. Я ее почерк не знаю, и не верю, что писала она. Но не в этом дело, то что я переспал с бабой и она сама нарвалась, так это не моя вина. Плевал я на всех этих сук. Здесь их тоже до дури.
      - Хорошо, что же дальше?
      - Я тебя сдам.
      - Ты также сдал предыдущих, вот почему ты стал таким. Мы то думали, что на тебе крови нет.
      - Неправда, те сами в петлю полезли, они в меня стреляли.
      - Если я пойду прочь, ты меня тоже убьешь?
      - Убью. Порву сразу со всеми окончательно. Со Сталиным, отцом, прошлым, с... Верой или как там... Мы взяли Сталинград...
      Он так и сказал, МЫ. И тут во мне закипела злость. Я рванул его руку с пистолетом в бок и правой дал в зубы. Лешка и раньше был слабее меня, но у меня сейчас за плечами была не та спортивная форма, а многомесячная больница и страшные боли в животе. Не смотря на это, Хрущев повалился на стульчак. Я крутанул пистолет и Лешка взвыл.
      - Ой.
      Пистолет оказался в моих руках. У него губы в крови и он держит одну руку у рта, другая на коленях с неестественно распухшим пальцем. Лешка сплевывает два зуба в стенку.
      - Тебе от сюда не выйти, - выдавил он.
      Слышны чьи то шаги. Я захлопываю дверцу, закидываю крючок и, запрыгнув на планки прибитые для устойчивости к стенке, наставляю пистолет к Лешкиному виску.
      - Свищев, - слышен гортанный звук, - у тебя все в порядке?
      Я придавливаю ствол к его голове.
      - Все в порядке, гер... капитан.
      - Чего у тебя с голосом?
      - Зуб, заболел.
      - Не ешь много сладкого. Твоя Машка прелесть, отдай ее мне.
      - Не могу. Я обещал ей...
      - Ха-ха-ха. Обещал. Таким курочкам, можно что угодно обещать. Пока ты здесь обсераешься, ее уведет лейтенант Крамер.
      - Пусть только попробует.
      - Ну-ну. Не задерживайся долго.
      Слышен звук воды. Четко звучат шаги и хлопает дверь. Я жду когда шаги совсем пропадут в коридоре. Соскакиваю на пол и откидываю крючок..
      - Пошли.
      - Нет. Никуда не пойду.
      Я подождал когда Лешка выпрямится, а затем двинул стволом в живот и когда он согнулся от боли, заехал рукояткой пистолета по голове. Он обмяк. Я сгибаюсь, поддеваю его под свое плечо и выпрямившись, направляюсь к коридору. Дикая боль рванула в животе, меня сразу охватил пот. Но мыль бьется одна, только бы никто из фашистов не вошел в коридор. Я проковылял до кухни и перед изумленными , бросившими свою работу поварами , иду к двери черного хода. Отодвигаю задвижку и выхожу в темноту ночи. И тут яркий свет фар ударил в лицо. Напротив стоит машина, попался - только и понял я. Требовательный голос на плохом русском пролаял.
      - Брось офицера. Руки, вверх.
      Боль давит в животе так, что мне сейчас просто не до команд, хочется просто упасть и замереть... Грохот выстрелов будоражит ночь. Наверно в меня. Я падаю вместе с Лешкой на землю...
      Меня подбирают руки Павла.
      - Быстрее, лейтенант, сейчас набегут...
      Где-то вдоль улицы стрельба и гремят разрывы гранат.
      - Что со мной?
      - Вы упали.
      - А этот...?
      - Забросил в машину.
      - Какую машину?
      - Не до объяснений. Пошли.
      Рядом Дарья, они тащат меня волоком. Головой забрасывают на заднее сидение машины, прямо на живот неподвижного Лешки. Павел заводит машину и задом разворачивается на улицу. Вдруг что то плюхается мне на спину, и слышится отчаянный крик Сейфулина.
      - Пошел.
      От этой тяжести я совсем... сдох. Опять потерял сознание.
      Меня приводит в чувство вода, она льется на подбородок и затекает под рубашку на грудь. Кругом темно, только фонарики освещают лицо.
      - Лейтенант, все в порядке? - слышен голос Дарьи.
      - Где мы?
      - Где то на лесной дороге.
      - А что с этим, Свищевым?
      - Упакован, - это уже голос Сейфулина.
      - Павел, сориентируйся, надо спрятать машину и вернуться в Россошь за радиостанцией.
      - Сейчас.
      Фонарики сдвинулись вперед.
      - Не могу, товарищ лейтенант, надо дождаться рассвета. Мы мчались по первым попавшимся дорогам, у меня нет ни каких ориентиров.
      - Хорошо, ждем рассвета.
      Мы подняли над машиной брезент и затихли, подремывая.
      Утром Павел прошелся по дороге вперед и назад, потом пришел к машине.
      - Я думаю, надо машину бросить вон там в кустах и идти на юг...
      - Нам нужна радиостанция.
      - Я знаю. Поэтому предлагаю разделиться. Вы втроем, вместе с пленным идете к речке Новая Калитва, до этого поворота, - он показывает мне карту, и ждете меня. Я приду с радиостанцией. Если через три дня ничего не появлюсь, уходите...
      - Пойдет. Будь осторожней. Григорий наверно погиб из-за неосторожности...
      - Почему так думаете?
      - Он мне оставил знак, что все в порядке...
      - Хорошо, я пошел.
      Павел от нас уходит. Мы закатываем машину в кусты. Я развязываю Лешке рот.
      - Пошли.
      - Не пойду.
      - Дурак, тебе была обещана жизнь, а так... получишь пулю и загнешься здесь.
      - Хорошо, иду.
      - Сейфулин...
      - Я
      - Пленного под твою ответственность. Руки не освобождать, привязать дополнительно веревку и как на поводке вести до места...
      - А если он захочет?
      - Сними штаны сам, потом застегни, но перед этим привяжи конец веревки за что-нибудь...
      - Есть.
      Весь день мы шли до реки, и когда вышли на берег, я повел отряд на запад к изгибу реки. На месте встречи, мы замаскировались в кустах и сделали из лапника, что-то похожее на лежанки.
      - Эх, пожрать бы, - говорит Сейфулин. - Мы же все свои мешки там оставили.
      - Лучше попей воды, она рядом.
      - Ну ее... Неужели Павел не догадается захватить еды.
      Павел пришел на следующий день, усталый как черт. Он принес радиостанцию и мешок с едой, все же догадался...
      - Ну что там в городе?
      - Суматоха. Кругом полно патрулей, дороги перекрыты жандармами.
      - Дарья, когда у тебя связь?
      - Вечером.
      - Тогда ребята всем в воду?
      - Что???
      У них полное недоумение.
      - Нам надо на ту сторону реки.
      - Но вода такая холодная, что сразу загнемся.
      - Река метров двенадцать. Не успеем замерзнуть.
      - А как же этого?
      Они кивают на пленного.
      - Развязать. Вас три человека, попытается удрать, пристрелить и утопить, но сначала сделайте небольшой плот. Радиостанция должна быть сухой.
      Дно реки поганое, все в ветвях, корнях и обрушившихся деревьях. Проклиная все на свете, наш отряд и Лешка перебираемся на тот берег. Я разрешаю в лесу, сделать из плащ-палаток шатер и разжечь костер. Мы долго греемся, потом Лешку связываем опять. Вечером Дарья выходит на связь.
      - Вам ответ. Вот.
      При свете фонариков и отблесков костра, читаю.
      - "Поздравляем, с успешной операцией. Ждите выхода в эфир завтра. Лавр."
      - Кто это? - удивляется Сейфулин.
      - Лаврентий Павлович... Берия, наш нарком.
      Наступила жуткая тишина.
      Прошла половина суток, на том берегу лай и шум. Мы залегли в кустарнике, приготовившись к бою. Вдоль берега идут солдаты с собаками. Они проходят нас и идут дальше вверх по течению.
      - Почему же нас не учуяли? - удивляется Дарья.
      - Сейчас большие росы по ночам, - пытается объяснить Павел, - если бы они шли за нами через два часа...
      - Значит они шли за тобой Павел, по твоим следам, - говорю я.
      - Не может быть, Я был осторожен.
      - Хорошо, что мы вовремя переправились, - замечает Дарья.
      Мы опять дождались очередного сеанса связи. Дарья, писк морзянки быстро переносит в блокнот в виде колонок цифр.
      - Странно, они попросили подождать и не прерывать связь.
      Она расшифровывает и бледнеет. Голос ее почти охрип.
      - Это вас, он...
      - Кто?
      - Сталин.
      Я выдергиваю лист бумаги.
      " Немедленно. Лично лейтенанту Маркову. Приказываю расстрелять предателя родины. Василий."
      - Сообщи, шифровку принял. Выполняю приказание.
      Дарья зашифровывает ответ и передав в эфир, опять получает колонки цифр. На этот раз эта шифровка из управления НКВД.
      "После выполнения приказа, отправляетесь на запад, В районе Обояни войдете в отряд Кичкаря. Там получите указания. Кант. "
      - Ну что же нам все ясно. Поднимайтесь, Свищев. Пошли.
      Я вывожу его из нашего убежища и веду в лес. Перед большой сосной разворачиваю.
      - Серега, меня приказали расстрелять?
      - Да.
      - А ты им верил...
      - Верю и сейчас.
      - Вытащи у меня из кармана портсигар. Там письмо и адрес Веры. Позаботься о ней.
      Я выдергиваю из нагрудного кармана кителя металлический портсигар с красивыми тиснеными вензелями и узорами, весьма большую редкость на фронте. Раскрываю его и вижу там чуть сыроватые бумаги.
      - Хорошо.
      Я поднимаю пистолет. У Лешки из глаз льются слезы.
      - Прощай, Серега.
      Несколько раз стреляю ему в грудь. Он кулем падает на землю. Ко мне подходит Павел и Сейфулин. Павел вдруг выдергивает пистолет и стреляет Лешке в голову.
      - Зачем это? Уже не нужно, он мертв.
      - Мне приказано сделать контрольный выстрел.
      Я не спрашиваю, кто приказал, но я уже знаю, кто в нашем отряде подослан палачом.
      Теперь мы свободны от лишнего "груза", по приказу идем на запад.
      ЗАКЛЮЧЕНИЕ
      Кончилась война. Я не дошел даже до Германии. Сначала попал в партизанский отряд Кичкаря, потом из-за болезни живота, меня на самолете отправили в Москву, опять долго лечился. Лишь, в декабре 1944 года, меня комиссовали и разрешили ехать в Ейск. Там я женился на Тасе, устроился работать на обувной фабрике.
      Июль 1965 года.
      Опять в Москве. Жара не обычная. Меня встречает Дарья. Располневшая до невозможности. Она хлопает по плечу и говорит.
      - А ты ничего. Хорошо выглядишь.
      - Тогда я был доходягой.
      - Помню, мне все тогда казалось, что ты потом обливаешься, от того, что трусишь. Потом Сейфулин сказал, в чем дело. Сильный ты мужик, Сережа.
      - А где Сейфулин?
      - Где то в Казани, служит в милиции. Важный стал. Павла убили где- то в Кенигсберге. А Григория не убили, ты знаешь, он дожил до победы...
      - Что же с ним было?
      - Сейфулин мне сказал. Григорий попался из-за предательства, проболтался в тюрьмах, а потом наши под Корсунем его освободили. Но дожил мужик до встречи, умер и причем, в день смерти Сталина. Ты сейчас куда поедешь, ко мне или в гостиницу?
      - Хочу поехать к нему..., на дачу...
      - Как хочешь, я тебя отвезу, но предупреждаю, там забор, охрана, к нему не пройти...
      - Давай попытаемся.
      Дарья ведет к "москвичу". За рулем усатый мужчина.
      - Знакомься, мой муж, Костя.
      Тот кивает головой.
      - Сергей.
      - Залезай в машину, я буду указывать маршрут.
      Мы садимся в машину.
      - Как там Тася?
      - Молодцом. Уже завуч в школе.
      - А сын?
      - В артиллерийском училище на втором курсе.
      - По стопам папочки пошел. Направо, потом опять прямо, - она указывает мужу куда ехать.
      - А твоя дочь, уже выскочила за муж.
      - Дуры сразу за муж не выскакивают, умчалась на великую стройку, город Шевченко возводят... Теперь влево...
      Машина послушно сворачивает влево.
      Мы едем час, наконец появляется высокий двух метровый забор.
      - Приехали. Ты уж иди к калитке сам.
      - Хорошо.
      Я долго давил на кнопку звонка. Молодой парень в светлой рубахе, открыл дверь.
      - Вам чего?
      - Мне бы поговорить с Никитой Сергеевичем.
      - Вам назначали?
      - Нет.
      - Тогда не могу.
      - Скажите ему, старый фронтовик, хочет кое что уточнить для истории.
      Тот смотрит на мою грудь. Орден Ленина, Красной Звезды, медали "за отвагу" и "Сталинградскую битву", полученные мной за Харьковскую операцию и действия под Россошью.
      - Ваши документы.
      Я достаю паспорт. Охранник долго читает, посматривая на меня.
      - Я сейчас поговорю.
      Меня впустили через четверть часа. Охранник ведет через сад к небольшой беседке. На скамейке он, Никита Сергеевич, без традиционной шляпы, чуть усталый, в помятом костюме, но глаза безумно любопытные.
      - Марков Сергей Павлович, я о вас не слышал... Где вы воевали?
      - На Барвенковском выступе, потом в одной операции под Воронежем в конце 1942 года.
      При слове "Барвенковском", Никита Сергеевич поморщился. Еще бы, он же был там, в должности Члена Военного Совета Армии и его часть вины лежит на этом поражении.
      - Что же вас интересует?
      - Незначительная операция под Россошью.
      - Я не знаю о ней.
      - Меня туда послал Сталин.
      Хрущев сразу изменился, улыбка пропала на его лице.
      - Рассказывайте.
      - Мне было приказано, поймать вашего сына, Алексея... Я выполнил эту операцию...
      Бывший генсек молчит и тут с трудом говорит.
      - У меня нет сына, Алексея.
      - Перед смертью Алексей, - я сделал вид, что не слышал этой фразы, просил вам передать вот это...
      - Что это?
      - Портсигар, с письмом его девушки Веры.
      - Я повторяю, у меня нет сына. Я вычеркнул его из жизни.
      - Вера родила дочку, она дочка Алексея.
      - Меня это не интересует, чья дочь.
      - Видите ли, я решил выполнить последнюю волю умершего. Ваше право выбросить эту вещь. Я пожалуй, пойду.
      Я встаю и выхожу из беседки.
      - Постойте, - раздается сзади голос. Никита Сергеевич спешно спускается ко мне. - Я вас прошу, никому никогда не рассказывайте эту историю. Эта боль моего сердца, заноза в нем. Я его действительно выкинул вон из памяти и живу этим с 42 года.
      - Хорошо. Я никому не буду об этом рассказывать.
      Он жмет мою руку.
      - До свидания.
      Охранник неожиданно вынырнул из-за деревьев и повел меня на выход.
      Портсигар с письмом Веры остался лежать на скамейке в беседке.
      Продолжение этой истории было через три дня, когда меня пригласили в КГБ. Просто позвонили в гостиницу и попросили зайти на Лубянку к 10 утра. Я пришел, мне выписали пропуск на третий этаж и вот в огромном кабинете сидят двое пожилых людей и с любопытством глядят на меня.
      - Сергей Павлович, нам бы хотелось узнать, все о сыне Свищева, Алексее.
      Ишь, значит за мной после встречи Никитой, наблюдали, а разговор наверно сумели записать.
      - Видите ли, это долгая история.
      - У нас время есть, мы подождем.
      - Хорошо.
      Я им рассказываю о моей встрече с Алешкой в Ейске, как мы попали в штрафной батальон, как он бежал и как мне было приказано его ловить.
      - А мы ломали голову, кто его..., вон как оно обернулось, - заметил старший, - в архивах, только всего несколько слов: " Послана группа для его уничтожения". Спасибо за информацию.
      - Значит вы все это хотели рассказать Никите Сергеевичу? - спросил другой.
      - Он меня не захотел слушать. Сказал, что это не его сын...
      - Ладно. Вы кажется здесь в Москве на встрече друзей?
      - Да.
      - Тогда не будем вас больше задерживать. До свидания, Сергей Павлович.
      Умер Никита Сергеевич Свищев, через пару лет пал от руки бандитов подполковник милиции в отставке Сейфулин. Дарья свихнулась на нервной почве, и оказалась в псих больнице. Остался я, со своей маленькой тайной.
      Однажды приехал навестить нас сын, он уже командир части. Вот на рыбалке, под водочку, я ему и выложил все. Он хмыкнул.
      - Хочешь я расскажу эту историю одному писаке. Пусть прославит твое прошлое на весь Союз.
      - Думаешь разрешат.
      - Придет время, разрешат.