Какие недостатки вы нашли в моей статье? - Но это же лож. Такую лож могут написать наши конкуренты... - Разве документы напечатанные в моей статье являются лживыми. Они естественны... - Их подкинули вам наши враги, чтобы вы нас оплевали. - Простите, Аня, мы говорим о чем то не о том. Я говорю о подлинности документов, вы же делайте упор на конкурентов. - Любой документ можно обсосать по всякому, но и любой документ можно элементарно подделать. Такие документы я бы изготовила на любой машинке "Ремингстон". - Похоже это бессмысленный спор. Если вы хотите подвергнуть документы экспертизе, то, пожалуйста, через суд. - А так вы мне показать их не можете? Я же все-таки юрист... - Они в архиве, к сожалению, я не могу их вам от туда достать. Подавайте на нас в суд, это будет тот единственный момент, когда вы можете увидеть подлинник. Но тогда мы это распечатаем и уже ваш престиж окончательно упадет. - Александр Сергеевич, я понимаю в какую ситуацию попала, если это правда, то это ужасно, с другой стороны я сотрудник компании и должна отстаивать ее интересы... Скажите, вы будете продолжать репортажи о нас? - Буду. - У вас много документов? - Много. - Можно хотя бы придержать их. - Нет. Мы будем печатать об этом по возможности почаще. - Очень жаль, что у нас не получилось согласия. - Я вам сочувствую. Расстроенная Аня уходит, но ее место занимает Коля. - Сашка, зачем эта красавица приходила? - Хотела меня соблазнить, а взамен, я недолжен печатать статьи. Она так и сказала: "Будешь моим, если вон тому парню передашь свои статьи." При этом на тыкала пальцем на тебя. - Врешь ты все, но ты везунчик, имея такой материал, такие статьи может напечатать каждый... - А ты достань такой материал. - Нечего нос задирать, когда-нибудь достану лучше. На столе зазвонил телефон. Я поднял трубку. Взволнованный голос Таськи пропищал. - Саша, приезжай домой... У нас такое... - Ладно. Сейчас еду. Я бросил трубку. - Ты куда? - спрашивает Колька. - Мне предлагают материал. У порога нашей квартиры сидит Таська и тихо подвывает. - Ты чего? - Посмотри, что там. В квартире погром. Мебель изломана, что можно бить- разбито. Осколки стекла, дерева, рваная бумага, цветы, - все перемешано на полу. Я подошел к Таськиному рабочему столу, он изувечен, вывернуты полки, ножки выбиты, осмотрел валяющиеся рядом бумаги. - Тася, они все копии нашли и унесли с собой... - Плевать мне на эти копии. Они украли корону Вревской. - А вот это плохо. Мы сейчас вызовем милицию и сообщим ей об этом. - Зачем, нам будет хуже. - Нет. Этот грабеж надо зафиксировать. Я пошел к соседям, чтобы от них позвонить по телефону, так как наш был раздавлен. Милиция прибыла, составила акт, что у нас украли, поахала над ценой короны. Они уехали, а мы с Таськой занялись уборкой мусора и починки мебели. Вторая статья переполошила многие инстанции. В редакцию, ко мне приезжал прокурор, активно запугивал. - Александр Сергеевич, вы понимаете, что мы вынуждены возбудить дело по поводу вашего выступления. - Понимаю. - А понимаете, что если это не подтвердится, то мы вынуждены привлечь вас к ответственности. - Понимаю. - Где документы? - Их вчера у меня украли. В милиции есть протокол об этом случае. - Значит документов у вас нет? - Выходит, нет. - Мне очень жаль. Мы вынуждены принять это к сведению, но этот факт вам не может
      помочь. - Поступайте как вы считаете нужным. Можно даже не ссылаться на документы, нужно
      как я, обойти с дозиметром всю землю и замерить общий фон. После, в редакцию пришел старик. - Этот ты написал статью, сынок? - Я. - Это все правда? - Да. Правда. - Что же мне делать то? Я у же получил план квартиры в доме у гостиницы, а она оказывается над ямой которая... это... ну светится... Я понимаю о чем он говорит. - Да, дом строится на грунте, который излучает от 200 до 400 микро рентген. - Это очень опасно? - Думаю, что для здоровья, очень плохо. - Спасибо, сынок, я пойду откажусь от дома. Буду требовать в другом месте. Выхожу из редакции и тут ко мне подкатывает шикарный "Мерседес". Стекло окна опустилось и выглянула голова Коняева. - Здравствуйте, Александр Сергеевич. Эх жаль, не достал магнитофон редактор. Сейчас бы включил запись. - Здравствуйте, Антон Антонович. - Давайте я вас подвезу, Александр Сергеевич. Садитесь. - Нет. Спасибо. Если вы помните наш последний разговор, то кажется мы беседовали
      о том, что невозможно вести переговоры с человеком, который всегда делает глупости. - Вы о чем? Клянусь, я ничего не делал вам. - Разве. А разгром в моей квартире, разве это не ваших рук дело? - Это не я. - Украли корону Вревской. - Правда, а я хотел ее у вас купить. Помните, как я торговался... - Помню. До свидания, Антон Антонович. - Да постойте. Коняев выскочил из машины и пошел со мной рядом. - Давайте, Александр Сергеевич посидим где-нибудь, зайдем в кафе. - Зачем? - Надо поговорить. - Я же сказал, не веду переговоры с человеком, который заранее делает глупости. - Да поймите вы, не грабил я вашу квартиру и не давал команды этого делать. - Я не верю. - Черт с вами, потом будете сами ко мне на прием просится, да уже поздно будет. Коняев садится в машину и она отъезжает. В этот же день съездил к Тасиной маме и со скрипом выдрал у нее чемоданчик с первоисточниками. Опять занялся ксерокопированием. Таська сегодня встревожена. - Саша, нам много прислали почты, все с угрозами. Телефон я вообще отключила, там сплошное безобразие. - Ты правильно сделала... - Но мне кажется, что за мной следят... - Наверно за мной тоже. - Самое ужасное не в этом. Сегодня в школу пришел один человек и предложил мне вернуть в ФСБ первоисточники... - Значит они добрались и до тебя. - Мне опять становиться страшно. Я ему конечно отказала, а он... наговорил мне столько угроз. Как же так, Саша, это же наши органы, они должны защищать нас, а выходит они защищают всю эту уголовщину, бандитов..., но почему? Ты знаешь, мне даже кажется, нашу квартиру ограбили не бандиты, а они... из ФСБ. - Может быть ты и права. - Что же нам делать дальше? - Если ты скажешь, что надо бросить писать статьи дальше, я брошу. - Нет. Я один раз в жизни предала тебя, не послушала и растрепала о наследстве, больше этого никогда не будет. - Ты у меня умница. Мы будем с тобой против этой швали бороться. Я поцеловал ее в щеку. Я решил третью статью написать о Коняеве. Так и назвал статью: "В. Остров застраивает уголовник." Когда пришел к Семенычу и показал ему ее, он встревожился. - Очень зло. Я ее сейчас не пущу, придержу немного. - Почему? Мы же с вами... - Спокойно, Александр Сергеевич. Я же сказал, ее придержу, это не значит, что не
      пущу совсем, нет. Мы должны выждать момент. Сейчас встревожена общественность, шутка ли, радиоактивные источники находятся почти в центре города и на почве с завышенным фоном строят дома. Пока это первая часть, надо посмотреть как поведет
      себя компания "Век", какие аргументы выставит и примет решения. Если ничего не будет, то мы выпустим еще залп, но уже по верхушке компании. - По моему они уже приняли решения. Началась травля меня и газеты. У меня в квартире совершен погром. - Это так, я вчера обратился в прокуратуру, по поводу этих безобразий. Мы еще напишем несколько статей о бездействии правоохранительных служб, но мы не можем напечатать твою статью сейчас, пока еще компания не приняла никакого решения. - Смотрите сами. - Не расстраивайся, каждому овощу свое время. К концу рабочего дня, встревоженный Семеныч собрал всех членов редакции в общем зале. - Коллеги, товарищи, у нас произошло ЧП. Днем у меня со стола кто-то стащил статью "В. Остров застраивает уголовник". Среди нас завелась мразь. Все заговорили, я подозрительно оглядел зал. Много встревоженных лиц, но кто же из них. - Мы конечно восстановим статью, - продолжил главный, - но самое важное, подорвано доверие в коллективе... Мы с Таськой договорились пойти в театр. Поздно вечером возвращались домой. У самого дома на скамеечке сидят двое парней. Меня насторожила их поза. - Тася, ты должна сейчас слушаться меня. Мы наверно не доберемся до парадной, поэтому по моей команде, падай на землю и прижмись к поребрику... - А ты? - Я задержу этих. Два парня поднимаются со скамеек, я толкаю Таську вбок, за дерево. - Ложись. Эти с автоматами. Грохот выстрелов потряс тишину. Как в армии, валюсь на землю и
      перекатываюсь в сторону кустов. На меня сыпятся подрубленные ветки. Я вскакиваю на корточки и делаю бросок за деревья. Эти патронов не жалеют, спиной чувствую, как смачно пули впиваются в стволы. Вдруг стрельба прекращается. - Где он? - Черт его знает. Они озираются и водят стволами во все стороны. Я успеваю проскочить еще два метра ближе к ним. Бородатый парень что-то услышал и опять веер смерти пронесся над головой. Но тут патроны кончились и он торопливо начал переставлять рожки. Я
      подпрыгнул и упал ему на ноги. Мы валимся на дорожки и катимся вдоль скамейки, а
      второй мечется рядом и орет. - Витек, Витек. Оттолкни его, иначе тебя задену. Бандит на мне, зато мои руки на его горле. Он скребется, пытается оторваться от меня, но тут его кадык хрустнул и парень стал в конвульсиях дергался. Другой еще
      ничего не понял и бегает рядом, умоляя подставить меня под его ствол. Я поймал момент и выкинул ногу на дорожку, парень споткнулся и нелепо упал на скамейку. Не знаю как, но мне удалось скинул труп и высвободить часть тела. Я перевалился боком и прямо оказался на ногах киллера, вытянул руку и вцепился за шейку автомата. Он тянет оружие к себе, а я стараюсь сбросить с ног тяжесть другого. Мы молча боремся Его колено несколько раз в кровь разбивает мой нос. Наконец ноги освободились и я стал приподниматься, удар кулаком в лицо бандюги, перепугал его, он бросил автомат и пытался ужом сползти со скамейки, но прикладом пригвоздил его к доскам. Еще удар по голове и... парень замер. - Тася? Тася? Тишина. Я бросил оружие и побежал к дому. Тася неподвижно лежит за деревом. - Тасенька. Осторожно приподнимаю ее голову и тут моя рука стала мокрой. Я вытягиваю ее на свет и вижу красноту кожи. Рву ей кофту и прижимаюсь ухом к груди. Тишина. - Тасенька. Где-то воет сирена милицейской машины. Как нудно идет время. Меня допрашивают уже сто раз. Уже под утро выпускают из участка домой. Я добираюсь до квартиры и плюхаюсь на первый попавшийся стул. Вот
      так, Таську потерял. Непрерывно звонит телефонный звонок. Вяло беру трубку. - Сашка, это Коля Басманов. У нас беда. Только что сообщили, что убили главного.
      В парадной киллеры пристрелили Семеныча. - У меня тоже несчастье. Только что убили Тасю. - Да что ты говоришь? Кажется на нас пошли в открытую. Я бросил трубку. Через три дня похороны. На кладбище полно народу, слышны гневные выкрики, прощальные слова. Хоронят двух хороших людей, а ведь могло все быть иначе. Как она сказала, я тебя предала один раз, теперь..., впрочем теперь, ты погибла как на фронте, еще неизвестно кто кого победил. Дома я переписал статью о Коняеве. Прошло три дня, в редакции пока временный главный, это осторожный полный человек, по моему он трус. - Нет, Саша, твою статью не могу пропустить. - Почему же, Семеныч разрешил... - А я не могу. Он погиб из-за этого. Могут погибнуть все. - Вы трус... Главный пыхтит и наливается краской. - Может быть я и трус, но пока на этом месте... не позволю проливать дальше кровь... Ты сейчас в ярости и не думаешь об остальных, посмотри вокруг, вон Ася,
      талантливая журналистка, мать двоих детей, за что она должна погибнуть, а Иванов
      Генадий, умница, самый гениальный оператор в чем он виноват, посмотри на остальных. Газета выпустит статью и нас взорвут, эти люди погибнут. - А вы не подумали о других, кто не в стенах нашей редакции. Тысячи людей будут жить на грязной помойке и будут медленно загибаться от излучения. Там же будет рождаться наше молодое поколение, оно тоже быстро постареет и сгниет, а почему? Да потому что наш главный - жалкий трус. Он устало развел руками. - Мне очень жаль, что мы не поняли друг друга. Я поступил по другому. Размножил статью в десятках экземпляров и пошел отправлять во все стороны, на телевидение, в газеты, в прокуратуру, в ФСБ, президенту и даже в "Гринпис". Меня выловили на улице. Подъехала "Волга" и двое человек с улицы ловко втолкнули
      в ее распахнутые двери. Очкастый следователь перебирает бумаги. - Расскажите, Александр Сергеевич, как вы докатились до такой жизни? - Это до какой? - Сколько вы изнасиловали и убили девочек и девушек? - Да вы что? - Ничего. Придется отвечать перед законом. Сейчас проведем опознание и если вас опознают, то уже ничего вам не поможет. Меня сажают перед стеной среди четырех парней, вешают третий номер и яркий свет обрушивается на нас, напротив же - наоборот, свет гаснет. В темноте женский голос кричит. - Это он. - Какой номер? Скажите громко. - Третий. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Расстрелы в тюрьме начинаются только ближе к зиме. Нас в камере четверо и мы с ужасом ждем этой поры. Пока еще лето, но осталось два месяца до исполнения приговоров. Худенький Коля сидит по-турецки на своей койке и неторопливо рассуждает. - Есть понятие, везет и не везет. Везет, это когда ангел помогает тебе делать дела чисто, а вот стоит обидеть его, он тут же заставляет тебя сделать глупость. - Выходит глупость делаешь не ты? - это задает вопрос наш ученый, бывший врач, доктор от медицины Виктор Беленький. Он стоит под форточкой и с наслаждением смолит сигарету. - Значит глупость заставляет тебя делать ангел? - Вот именно. Шестнадцать раз я выходил на дело и все было чисто. А вот на семнадцатом... Похулил по пьянке бога и на следующий день напоролся на неприятности. - Хороши неприятности, - усмехается доктор, - четверых человек зарезал... - Вы не поверите, но мне казалось и сейчас кажется, что не я поднял на них руку,
      а кто то руководил мной. Кто мог знать, что эти несчастные тогда окажутся дома? Только он всевышний и если бы я с ним был в ладу... - Одним словом, ты не виноват, все что ты делал, это судьба злодейка. - Вот именно. - Тогда с Сашей совсем плохо дело, он с детства насолил богу, теперь его все время ведет только плохой ангел, он поэтому почти десять раз изнасиловал и убивал молодых женщин и девочек... Саша это я. Мне как раз попалась интересная книжка про любовь, но я в пол уха слушаю их разговор. - Конечно, - подтверждает Коля. - Видно он здорово обидел своего хранителя. - Сашка, - орет доктор, - да отвлекись ты, лучше скажи нам за что ты обидел с детства ангела хранителя. - Иди ты... Чего привязался то? - Во..., - подводит итог Беленький, - даже сейчас бедный Сашка не может отвязаться от давления оказываемого на него злым ангелом. Из него злость так и прет. Мне не хочется вступать в дискуссию, я делаю вид, что продолжаю читать. - Ты сам то, док, - это слышен бас четвертого заключенного нашей камеры отпетого
      бандита Кешки Рулевого, валяющегося на койке, - под каким давлением, блин, людишек то резал. - Я их не резал, я им давал умереть спокойно. - Они лыбились небось перед смертью. - Можно сказать так. С радостью шли. - Врешь, док. В этот момент, блин, на их роже был только ужас или изумление. - Это у тебя так, а у меня все были добровольцы. Они с радостью шли на смерть. - Сволочь, ты, док. - За что же я так удосужился получить такое звание? - А потому. Я, блин, не могу так... красиво говорить, но нутром чувствую, хреновей тебя здесь нет. - Это хорошо, что ты еще что то чувствуешь. Такие бандюги как ты, обычно не имеют чувств, когда совершают грязные дела, они только просыпаются в камере перед смертью... - Ах, ты, дерьмо, - койка зашевелилась и Кешка сделал попытку подняться, - я тебя, блин, сейчас умою кровью. Я отстранил книжку и с интересом смотрю за событиями. Кешка конечно сильней доктора, но... у него сейчас черная тоска и двинуть как следует рукой ему не хочется... Но тут положение спасает Коля. - Мужики, вы что охреновели что ли. Через пару месяцев все вы перед стеной умоетесь кровью... Зачем она нужна раньше то. Эта "мудрая речь", остановила петухов и Кешка с облегчением опять валится на койку. Слышен стук в окошко двери. За нами иногда следят. - Раньше каждому смертнику по камере давали, - как бы невзначай замечает доктор,
      - а теперь все камеры переполнены, нас всех и затолкали сюда. - Нет, одному нельзя, лучше когда с кем нибудь поговорить надо..., - отвечает ему Коля. - Перед смертью не наговоришься, - цедит сквозь зубы Кешка. Опять в дверях стук, но в этот раз они открываются. - Эй, Селиванов, на выход. Селиванов это я. Отбрасываю книжку и иду к двери. Огромный надзиратель, говорят в бытность один из известных бандитов, открыл дверь. Он пропустил меня в коридор
      и поспешил запереть камеру. Мы идем, как суда по шлюзам, дожидаемся, когда откроются одни решетчатые ворота, потом, когда ты вплывешь в следующий коридор, они закроются, открываются другие и так далее. Меня приводят в комнату "свиданий". Там сидит мой новый адвокат, уже немолодой Григорий Иванович Семенов. - Здорово, Саша. - Здравствуйте, Григорий Иванович. С того момента, как завертелось мое дело, это уже третий адвокат. Я сажусь напротив него. - Чего-нибудь новенькое есть? - с надеждой спрашиваю его. - Я ездил в верховный суд, они еще не пересматривали твое дело... - Но... пока они размышляют, меня могут за одно со всеми расстрелять. - Не имеют права, хотя... я навидался много и знаю, что по глупости или умышленно могут сделать что угодно, даже плюнув на закон. Поэтому и тороплю их. Собственно говоря, я еще почему здесь? Несколько раз перечитывая твое дело, я наткнулся на один пустячок. Мария Чирикова, основной свидетель обвинения, утверждает, что когда ты ее насиловал на чердаке, то поранил ее кольцом, нанеся царапину по скуле. - Ну и что? - Вот читаю выдержку из протокола. "Вопрос защитника: - С какой стороны была у вас царапина? Ответ свидетеля: - С правой стороны. Вопрос защитника: - Вы уверены в этом? Ответ свидетеля: - А как же. Вот и в медицинском освидетельствовании написано - с правой стороны. Вопрос защитника: - Тогда непонятно. Кольцо у обвиняемого на правой руке, вы лежали к нему лицом. Он мог оцарапать вам только левую сторону. Ответ свидетеля: - Я отбивалась и мотала головой во все стороны, он задел меня
      рукой, когда я повернула голову на лево..." Ну, как тебе эта выдержка? - Не знаю, вроде бы ни к чему не подкопаешься. - Подкопаешься. Кольцо то у тебя... круглое с небольшим наплывом на лицевой стороне, где выдавлен знак зодиака, сидело оно на третьем пальце, и как бы ты им
      не мотал , никогда не нанесешь царапины. Я с удивлением рассматриваю свои пальцы. Хотя на них кольца и нет, его сняли с меня, когда посадили сюда, но мысленно представляю, какой оно формы и как удобно
      вросло под подушку пальца. - А ведь правда же. - Вот, вот. Сегодня схожу к экспертам, попрошу их сделать заключение по поводу царапины. На снимке в деле она есть. - Григорий Иванович, а вдруг эта стерва скажет, что царапина от ногтей... - Не спеши, пусть экспертиза даст ответ. - Кольцо то у меня изъяли... - Это хорошо. Никто не скажет, что мы его подсунули. Ты, Саша, только не дрейфь.
      Мы еще поборемся. - У меня были адвокаты, тоже боролись..., но... - Я понимаю другое. Милиции нужен был виноватый. Уже сколько смертей, а убийцы нет. Вот ты и попался, а дело хорошо состряпали. Свидетели указали на тебя, алиби нет, суд обвинил. Да здравствует наша милиция. За это дело, наверное, кое кто уже награжден и поощрен. - А ведь вы в меня поверили, Григорий Иванович. Другие нет, даже мои прошлые защитники были уверены, что защищают убийцу. - Они очень плохие психологи... Давай, Саша, закруглятся, мне надо спешить, подать заявку на экспертизу. Вот подпиши эту бумагу, это заявление в прокуратуру
      о пропаже кольца. - Как? Это же мое алиби, оно должно хранится здесь в кладовой. - Его украли, но это к лучшему. Пока наше тактика - напомнить о себе прокуратуре. - Хорошо, Григорий Иванович, до свидания. - Пока. В камере идет разговор о правах человека. Мое появление, только на миг отвлекло всех. - Сашка, ты был у адвоката? - задал вопрос Коля. - Да. - Ну и как? - Пока никак. Мое дело еще не прошло Верховного суда. - Никак еще надеешься? - Конечно. Надеяться никогда не поздно. - Правильно. Вот я например, уже все инстанции прошел, обращаться уже не куда, а
      все же надеюсь на правозащитников. - И в чем? - Говорят, что в России отменят смертную казнь и введут пожизненное заключение. - Хрен редьки не слаще, блин, - раздается бас бандита, - это как пытка, сидеть в
      четырех стенах и видеть все время твою противную харю. - Ты ее видеть не будешь, - петушиться Коля, - там нас по отдельным камерам посадят, это точно. Так что гнить будешь один. - Заткнись, паскуда. Ты мне с утра надоел. Паскуда затихает. Доктор в это время сидит за столом и мусолит мою книжку. - Чем бы заняться? Это, дерьмо, я уже читал. Плохо, когда делать нечего. Это настоящая пытка. Правильно говоришь, Коля, один будешь гнить. Представляешь, встал с утра и делать нечего... - А ты пиши картины, книги, мастери макеты, что там еще... - подсказывает Коля. - Во первых, кто тебе это позволит, а во вторых, если позволят, то нужно одно маленькое но..., это яростное стремление жить. В стенку застучали. Кешка насторожился. Мы сидим тихо и ждем, что он нам сообщит, бандит один знает тюремную азбуку. Наконец стало тихо. - Ну что там? - первый не выдерживает Коля. - К нам назначили нового начальника тюрьмы. Старого отправили на пенсию. - Ну и что, нам то от этого не легче. - Новый начальник идет с обходом и скоро будет здесь. - Хрен с ним, пусть идет. - Это тебе не хрен... Фамилия нового начальника, Бараш. С этой, сукой, я встречался раньше, поганая теперь будет у нас жизнь. - По моему нам уже терять нечего... - Это как сказать, блин, этот тип до конца смерти так тебе жизнь испортит, что сдохнуть захочешь сам и как можно быстрее. Я сажусь напротив доктора и забираю свою книжку. - Извини, док. - Ничего. Все хочу спросить тебя, у тебя родственника Селиванова Петра Сергеевича не было? - Был. Брат моего отца. Он жил в Москве. Скончался два года тому назад от рака кости. - Все точно. Он лечился у меня. - Так это ты его..., док? - Я. Смотрю на него в замешательстве. - Зачем? - Он сам меня просил. Понимал, что мучает не только себя, но и семью. Обычно таких в больницах не держат, отправляют помирать по домам. А этот умирал долго и
      никак не мог... Я пришел к нему и тут больной взмолился, дай... что-нибудь такое, чтобы помереть. Сжалился, дал яда... и ушел. Утром позвонили - помер. - А как же врачебная этика, как же... - Не спеши. Скажи честно, ты сам считаешь, я неправильно поступил с гуманной точки зрения? - Не знаю. - Правильно сказал. У нас никто этого не мог правильно оценить, кроме ФСБ. Я ведь многим такую услугу помереть оказывал. Все равно нашелся доброхот, который на меня капнул. Эти серьезные товарищи два года за мной следили. Все учли, насчитали и доказали шестнадцать случаев убийств. Только не могли точно насчитать тех, кому я до этого помог умереть. Как твоего родственника, например. - Неужели так было трудно доказать, все убийства? - Это целая наука, Саша. Я раньше работал в военном институте, в самом секретном
      отделе, был там специалистом по ядам. Для тебя, профана, объясню. Яды бывают разные, органические, неорганические, быстродействующие, замедленные, в основном
      нервно-паралитические. Я работал с натуральными ядами, замедленного действия. После того, как жертва его примет, то самое быстрое, это через день, у него может остановиться сердце, а самое большее... может и через неделю. Медикам всегда трудно оценить, почему именно так умер человек. Только тщательный анализ может установить следы яда, но как правило, даже если они его и выявят, никто уверенно не может сказать, что пациента отравили, может он того... съел чего-нибудь. - Вы делали уколы? - Ни за что в жизни, почему КГБ и не могло так долго докопаться... Есть такой жидкий каучук, под названием - латекс, он тоже бывает разных сортов. Вот я и подобрал себе такой прозрачный... кисточкой наносил на руки, давал высохнуть. Руки покрывались тонкой прозрачной пленкой. В эту пленочку я вдавливал ядовитый порошок или пальцы обливал всякими жидкостями, потом естественно..., сушил. Прихожу к пациенту, осматриваю пальцами его глазницы, рот, нечаянно провожу рукой по кромке стакана, кружки, трогаю вилки, ложки. Так и невидимо и передаю яд. Они даже и не понимают, как он к ним перешел. - А вы c такими зараженными руками со здоровыми не здоровались? - Смотря по обстоятельствам. Обычно яд через кожу не проходит, ему нужна влажная
      среда - рот, глазницы. Даже если поздороваюсь, то мой клиент, если руку не помоет, может естественно отравиться. Иногда я наношу латекс только на одну левую руку и заражаю ее, чтобы правой можно было писать, есть и держать всевозможные вещи. - Как же вы эти яды доставали? - Собирали по всему миру, в Африке, на Амазонке, в Индонезии, везде. Я когда ушел из института, часть ядов утащил с собой. Украл в общем. Вот они и пригодились. У мамы еще остался запас, в шкатулке. Уникальная коллекция, в мире ни у кого таких нет... - Док, а ты веришь, что я изнасиловал и убил одиннадцать девушек или девочек? - Нет. Слабоват ты для этого, Саша. Может кому и переломаешь ноги, но дальше... Просто попал в полосу неудач и все. - Больше всего обиднее, что пристрелят то не за что. - Обидней за нашу страну. За ту систему, которая создала вокруг нас обстановку доноса и неправильных законов, за те силовые органы, которые не уважают в нас человека. Бывают всякие ошибки, но за такие..., надо их самих судить, а я уверен, что их даже поощряют. - Довольно туманно, док. Может с твоей колокольни, ты и прав, но я бы всех не стал материть. Я действительно не мог доказать своего алиби и суд поступил как считал нужным. - Тебя били следователи? - Били. - А тебя бить не должны и этим все сказано... Мы замолчали. В дверях загремел ключ. дверь открылась и в камеру вошло несколько
      человек. - Всем встать, - раздается команда. Мы с доком поднимаемся со стульев, Колька скатывается с кровати и лишь ленивый Кешка неохотно отрывается от койки. Стоящий впереди моложавый полковник презрительно глядит на нас. - Кто такие? Мы молчим, но за спиной офицера кто то услужливо говорит. - Это все смертники, товарищ полковник. - Почему все в одном месте? - Камеры переполнены. У нас таких мест еще шесть. 24 отдельных камеры не найти. - Ладно. Почему днем сидят и валяются на койках? Разве на них нет распорядка? Все молчат. Полковник подходит к Кешке. - Чего то твоя рожа мне знакомая. А... да это Константин Рулевой. Допрыгался значит. Я тебе еще тогда, во Владимирском изоляторе, предсказал твое будущее. Очень рад, что твой гнусный конец придет в моей тюрьме. Но..., зная тебя и мою слабость к твоей поганой харе, я постараюсь его ускорить. Думаю, до расстрела, ты сам пролезешь в петлю. Сегодня у меня прием, вверенного мне учреждения, я тебя за нарушение распорядка не засуну в карцер, но в следующий раз... обеспечу все страдания на полную катушку, - он повернулся к доктору. - А вы кто? - Человек... - Вы уже кочерыжка, а не человек. В этой камере людей нет, есть только тени. Капитан, - обращается полковник к свите, - научите этих... недоумков, отвечать по форме. - Есть, - слышится из толпы. - За что сидишь? - продолжает приставать полковник к доктору. - За гуманное отношение к людям. - Издеваешься значит. В карцер его на трое суток. А ты за что? - это уже обращение ко мне... - Не знаю. - Ага, значит, ты невинный и считаешь, что тебя не за что, ни про что засудили? - Так оно и есть. - Этого тоже в карцер на трое суток, пусть его мозги проветрятся. Ну а ты что скажешь? - полковник уставился на Колю. - Нечаянно порезал четверых. - Бедненький, так сказал - прямо плакать хочется. К следующему моему обходу вылежишь эту камеру, чтобы блестела как... яйца. Надзиратель... - Я, - говорит бывший бандюга в форме. - Надеюсь все слышал? - Так точно. - Если точно, то исполняйте. Начальник тюрьмы со свитой уходят. Кешка опять валится на кровать. Коля растерянно топчется на месте. Я и док плюхаемся на стулья. - Так о чем мы не договорили в прошлый раз? - спрашивает меня доктор. - Били ли меня следователи... - Во... во..., это новая порода мерзавцев, выращенная в нашей стране. Они из песчинки могут сделать ком со слона. Для них нет правды, есть приказ сверху или звон монет. Были бы у тебя деньги, ты бы хоть сотню баб изнасиловал или зарезал,
      тебя бы оправдали. Русская мудрость великая штука..., как она гласит. Украл кусочек хлеба - посадят, украл вагон - отпустят. - А прокуроры разве лучше? - Это паскуды. Они уже лопаются от денег переданных им бандитами. Заметь, ни одного крупного дела не раскрыто, все по мелочи. - Мы, разве не крупное дело? Мы же не воры какие-нибудь... - Ты не заплатил, я не заплатил, Колька не поделился, Кешка глуп, - кто же здесь
      крупный? Опять загремела дверь. Появился надзиратель. - Ну-ка, вы, - он кивает мне и доктору. - Пошли проветриваться. За три дня я оброс и похудел. Холод карцера не давал заснуть и все три дня промучился, пытаясь подремать, сжавшись плотным комком... Мы опять в "своей" камере. Кешку не узнать, его лицо распухло и кровоточит, Колька стал запуганным как зверек и со скрипом двери, сжимался до минимальных размеров. Никто уже не лежит на койках, все чинно сидят или ходят по камере. - И почему я его только не убил? - вдруг говорит Кешка. - Ты случайно не про начальника? - Про него, блин. Во Владимирском изоляторе представилась такая возможность. Он тогда был нашим воспитателем и однажды, напившись, пришел в нашу камеру. Я бы мог его там удавить, да вот кореши, не дали. Испугались, что за круговуху добавят... Такую, падлу, блин, с удовольствием бы раскрошил на кусочки. - Эта, падла, сейчас крошит нас, - говорит док. - Скоро он сюда придет, - хмыкает Кешка. - Зачем? - Нашу камеру взял под личный контроль. Он же из бывших воспитателей, а им все неймется. Коля как то сразу засуетился, в его руках появилась тряпка и он стал обходить камеру смахивая невидимую пыль с кроватей, стола, стульев и пола. Новый начальник не поленился придти. В окружении трех надзирателей, он предстал перед нами. - Встать, - лихо кричит один из надзирателей. Мы поднимается и стоим перед этим гнусным человеком. Прежде всего попало мне с доктором. - Почему не бриты? - завопил начальник. - Мы только что прибыли из карцера, - за меня отвечает доктор. - И этот час отогревались здесь, вместо того, чтобы привести себя в порядок. Это
      полное разгильдяйство. Этих двоих, опять в карцер, на двое суток. С нами покончено, теперь можно взяться и за остальных. Наш воспитатель с удовольствием разглядывает Кешку. - Ты очень не аккуратен. Нельзя так мордой тыкаться в стенку или спинку кровати. Кешка со злобой глядит на него. - Почему так плохо заправлена твоя койка?