Евгений Кукаркин
      Эти нежные девичьи руки
      Написано в 1997 - 1999 г.г. Приключения.
      Корякина повесилась.
      Ее худенькое тело, в тонкой белой рубашечке, чуть покачивалось посреди комнаты. В этот момент, мне в голову лезут странные мысли. С удивлением заметил, как только она могла зацепить веревку за крюк, даже если встать на стул, ей его не достать.. Среди скамеек и шкафов раздевалки стоит наша матрона, старший мастер цеха Лидия Петровна, она скрестила руки на своей красивой груди.
      - Федор Иванович, я уже вызвала бригаду следователей, - сообщает она мне.
      - Хорошо. Надо бы придержать девочек, не пускать сюда, до тех пор пока не закончат следствие.
      - Я позвонила врачихе, попросила ее задержать всю смену.
      Матрона выходит из комнаты. Я вспоминаю, что знаю про Корякину. Кажется ее звали Эльвира. Ну да, такое редкое имя в наших краях. Эльвиру должны были уволить. Эта трагедия ждет всех девочек, которые работают у нас. Но что поделать, мы набираем только молоденьких девчат и как только приходит срок... вышибаем их с работы в два счета.
      В раздевалку врывается симпатичная Саша Калинкина, мастер второго участка.
      - Это правда? Боже мой. Эльвира..., что же ты наделала?
      - Саша, уходи от сюда, - прошу я ее.
      Она прислонилась к косяку и, прижав ладошку ко рту, как завороженная смотрит на повешенную. Эльвира с ее участка. Я подхожу к ней.
      - Сашенька, тебе надо уходить. Сейчас придут следователи, нам нельзя трогать ни одной вещи. Пошли...
      Осторожно обнимаю ее за плечи и вывожу из помещения. Саша начинает всхлипывать.
      - Скажите, Федор Иванович, но ведь это несправедливо умереть такой молодой.
      - Несправедливо.
      - Неужели это мы виноваты в ее смерти?
      - Почему это, мы?
      - Вот так, взяли девочку на работу, а потом раз... и выкинули, как ненужный материал. У нее дома большая семья, она одна была кормилица.
      - Саша, у тебя есть другие предложения? Как сделать так, чтобы они, с наступлением этого периода взросления, были нужны?
      - Я не знаю.
      - И потом, - осторожно подыскивая слова, говорю я, - почему ты думаешь, что мы виноваты, может здесь любовь...
      - Эльвире было не до любви, Федор Иванович. У нее целый день, как одно мгновение, работа, школа, кухня, младшие братья и сестры, больная бабушка, вечно пьяная мать и безработный отец. Вертелась как могла, а тут... не выдержала.
      - Пусть в этом разберется милиция.
      Я довожу ее до участка. Саша, похоже, пришла в себя.
      - Я сейчас..., - она протирает глаза платочком. - Сегодня начало рабочего дня собьется?
      - Да. Но придется смену задержать. План, сама понимаешь, срывать нельзя.
      - Школу надо предупредить, чтобы она тоже сбилась на час.
      - Это я постараюсь.
      Саша подходит к своей конторке.
      - Федор Иванович, попросите у Лидии Петровны новые перчатки для меня и глицерина для протирки рук.
      - А что, она не дает?
      - У нее смена спецодежды по графику, но посмотрите на мои руки. У меня перчатки расползлись от пота.
      Она протягивает ко мне руки тыльной стороной и я вижу красные и багровые пятна на коже. Это болезнь всех мастеров, им нельзя на работе ходить с голыми руками. Почти всю смену в перчатках, да не в простых, а в специальных - антистатических, чтобы не дай бог, не передать с рук минимальный заряд на платы изделий или отдельные микросхемы.
      - Хорошо, я попрошу.
      В цеху появляется группа следователей. Старшего я знаю.
      - Здравствуй, Геннадий Петрович.
      - Привет, Федор Иванович. Куда идти? Где произошло все?
      - В раздевалку.
      - Я к тебе потом заскочу. Пошли, ребята, за мной, я знаю куда, - кивает своим Геннадий Петрович.
      Группа уходит, в своей конторке исчезает Саша, я иду к своему кабинету.
      Секретарша Мария Андреевна, вечно молодящаяся женщина лет сорока, уже на месте и на машинке отбивает первые листки итогов работы за прошедший день.
      - Добрый день, Федор Иванович.
      - Здравствуйте, Мария Андреевна.
      - Что там, в цехе, случилось?
      - Эльвира Корякина повесилась в раздевалке.
      - Ой... Какой ужас.
      Она сразу прекратила печатать.
      - Я знаю эту девочку, - продолжила она, - такая вся тихая, скромная. Надо же горе какое. И из-за чего?
      - Не знаю. Следствие выяснит.
      - Может из-за того, что ее уволили?
      - Не могу сказать, мы готовим к этому девочек все время, врача психиатра даже наняли...
      Она кивает головой.
      - За время существования этого цеха, это уже шестой случай.
      - Что значит шестой?
      - Самоубийства.
      - Я знаю два... Это когда Машенька Павлова утопилась, а Галя..., как же ее... Смирнитская, бросилась под поезд...
      - До вас было еще три. И все с одной причиной, их уволили.
      Я махнул рукой и пошел в свой кабинет. Она права, это я все тешу себя пустой надеждой, а вдруг... Корякина покончила с собой из-за того, что ее уволили. Девочка в пятнадцать лет не выдержала резкой психологической нагрузки.
      Геннадий Петрович пришел ко мне через пол часа. Он ввалился в кабинет и сразу плюхнулся на стул.
      - Ну и обстановочка у тебя.
      - Ты про что, про кабинет или про цех?
      - Про то и про другое. Давай рассказывай, как ты довел до такого... бедную девочку?
      - Ей сообщили, что ее увольняют...
      - Кто?
      - Первым это сделал врач. Она трижды не прошла тест на руки. К сожалению это нам такие подарки преподносит природа. Есть категория девочек, которые быстро стареют, не в том смысле, что меняется лицо, фигура, морщинится кожа. Это невидимый процесс. Первым признаком взросления, становятся жировые выделения в порах кожи. Вот тут то мы их и увольняем. Почему на работу берем почти детей? Да потому что, только лишь у девочек в период от 14 и приблизительно до 17 лет, нет на пальчиках этих чертовых выделений. Наши плата, электроника, наши изделия очень чувствительны к ничтожным вкраплениям жиров, поэтому сборка, пайка проводится пальчиками этих не повзрослевших девочек.
      - Понятно. А кто второй сообщил ей об увольнении?
      - Мастер. Врач обязан доложить мастеру, а тот естественно, не имеет права допустить к работе такого человека. Запороть нечистыми руками наши узлы, это раз плюнуть, равносильно выкинуть в воздух миллионы рублей. Крошечная капелька воды из под крана не позволительна, ее даже спиртом не отмыть, этот растворитель после высыхания оставляет на поверхности пленку, от которой появляются побочные процессы.
      - Итак, мастер ей сказал. Что дальше?
      - Уволенная идет в отдел кадров оформлять документы.
      - Корякина оставила записочку. Мы нашли ее в шкафчике.
      - Что там?
      - Просит у своих родных прощения, что не могла помочь поддержать семью. Но меня волнует не это. Мы здесь допросили кое-кого, мои ребята даже сходили в смену Корякиной. Так вот...
      - Не напускай тумана. Говори, что еще откопал.
      - Две вещи. Первая, Корякина не могла достать до крюка, когда вешалась. Самые высокие шкафчики стояли у стенок, а со стула не достать... Либо кто то ей помог, либо повесил уже мертвую. Я послал труп на экспертизу, пусть установят, в чем дело. И второе Это про твоего мастера.
      - Корзинкину, Сашу.
      - Нет, Лидию Петровну. Есть свидетели, что та избила ее перед смертью.
      - Так. Это что то новое.
      - Нового ничего нет. В последние минуты перед смертью, Корякина впала в истерику и Лидия Петровна, чтобы привести ее в чувство, набила ей физиономию.
      - Так она привела ее в чувство?
      - Привела. Та успокоилась и похоже твердой рукой написала предсмертную записку.
      - Гена, ты ее привлечешь?
      - По логике обязан.
      - Говорил с ней?
      - Там мои ее раскручивают. Думаю, мастеру ничего не сделаем, виновата не она. Давай запускай смену, а то перед дверью в цех такой шум, что ой-е-ей... - Он поколебался немного и вдруг сказал. - А вообще то я хочу тебя предупредить. Ты конечно догадываешься, что в городе много наркотиков и мы стараемся, чтобы найти каналы поступления этого сырья. По нашим оперативным данным, есть предположение, что травка и всякая прочая гадость попадает на рынок через ваш завод...
      - Не может быть...
      - Будь внимательным, Федя. Если что увидишь, позвони. О нашем разговоре ни кому ни слова.
      - Хорошо.
      Цех наполнился гулом и звонким щебетанием голосов. Я заглянул через стеклянную стенку. Толпа девчат неслась к раздевалкам переодеваться. Вскоре зазвенел звонок, загудели двигатели трансмиссий и ленты неохотно повезли первые коробки с деталями.
      Цех разделен на пять участков, в каждом почти по двадцать девочек и свой мастер. Один участок подготовительный, три операционные и последний сборочный. Особенно надо быть внимательным на операционных участках, здесь отвлекаться нельзя, слушать музыку и переговариваться запрещено. Мало этого, все девочки и мастера в марлевых повязках на лице, не очень то разговоришься. Все внимание на пайку и монтаж узлов и деталей. Мастера здесь, как проклятые, все время в перемещении и не дают никому покоя.
      Стою у Сашиного участка и наблюдаю за работой. Она уже, раскрасневшаяся от беготни, все же успевает задержаться рядом со мной, сдергивает марлевую повязку на подбородок.
      - Какое безобразие, хоть бы одну японскую машину, все делаем в ручную, все радиодетали в платы заталкиваем мы, паяем мы, ни какого технического прогресса...
      - Так и должно быть, никакой статики, никаких инородных включений, ни химических выделений, все должно быть стерильно. Ты думаешь американцы или японцы не делают того, что мы? Ошибаешься. У них точно такие же цеха... без автоматики. Для ширпотреба, к счастью, этого не надо.
      Саша махнула рукой, натянула повязку на рот и помчалась к девчонкам, сидящими перед конвейером.
      Без ЧП не обошлось, ко мне в кабинет влетела Лидия Петровна.
      - Опять на участке Корзинкиной прокол.
      - Что произошло?
      - Лиза Горюнова испортила плату.
      - Как это?
      - Горюнова подруга Корякиной. Плакала за рабочим столом и нечаянно слеза свалилась на плату.
      - Ее пытались подсушить?
      - Пытались.
      - Посылайте ее на исследование в лабораторию, может проскочит.
      - А что делать с Горюновой?
      - Пока отстранить от работы. Пусть придет в себя.
      - Но надо кого-то посадить на это место, уже двоих не будет на участке, конвейер стоять не может.
      - Вызовите учениц со школы. Пусть сразу включаются в работу и помогите Корзинкиной их поднатаскать.
      - Хорошо, Федор Иванович.
      Она уже пыталась улизнуть, но я ее остановил.
      - Лидия Петровна, у вас следователи были?
      - Были.
      - Вас в чем-то обвиняют?
      - Пусть только попробуют. Не на того напали. Я им четко сказала, чтобы успокоить Эльвиру, мне пришлось дать ей пару раз по морде... ой, простите, то есть по лицу.
      - А она?
      - Сразу успокоилась и ушла в гардероб, говорит, вещи собрать.
      - Можете идти.
      Девочкам положено работать четыре часа. В каждом часе есть десяти минутный перерыв. Только прозвенел первый звонок и конвейеры остановились, я не узнаю своих девчонок. Вместо того, чтобы мчатся на улицу, на первое солнышко, они собираются группками вокруг мастеров, или в самостоятельные кружки и встревожено говорят. Я не вытерпел и спустился в цех. Вокруг Саши полно девчонок.
      - Федор Иванович, - кто то заметил меня и вся группа перекатилась ко мне.
      - Федор Иванович, - спрашивает татарка Галима, удивительная девочка с яркими черными глазами, - это правда, что Эльвиру убили?
      - Кто вам об этом сказал?
      - Это неважно. Но у вас же следователь был. Мы видели. Неужели он вам ничего не говорил?
      - Говорил. Но я с вами не могу поделится. Я дал им честное слово, что ничего не скажу.
      - Значит вы все же знаете...?
      - Нет. Честно говорю, не могу сказать.
      - А мы знаем. Это могла сделать наша мадам.
      - Не говори глупости, Галима, - пытается остановить ее Саша.
      - Но Агния Кирилловна видела...
      Агния Кирилловна наша уборщица, а мадам, - это старший мастер, суровая Лидия Петровна.
      - И что она видела?
      - Она избила ее здесь в углу, а потом... потом кричала, что ей лучше повеситься и веревка для нее готова в раздевалке. Это все она.
      - Это неправда, - запротестовал я. - Лидия Петровна действовала старым дедовским методом, когда Эльвира впала в истерику, она приводила ее в чувство затрещинами. Это конечно не допустимо. Ее уже допросил следователь и она в этом призналась. Но дальше... Понимаешь, Галима, нельзя делать поспешных выводов, представь себе, тебе кто-то что-то сказал и предположим сказал неправду, а ты перед всеми облила грязью ни в чем неповинного человека. Что теперь? Сломала чужую жизнь, а когда раскроется правда, как будешь себя чувствовать ты? Неужели тебе потом не будет стыдно?
      - Но я... она же сказала...
      - Давай так, пусть то что ты сказала, будет только нашей маленькой тайной, мы плохо подумали, но приняли к сведению...
      - А они...
      Галима кивает на окружающих.
      - У них тоже будет своя тайна. Правда, девочки?
      - Да, Федор Иванович, - сказала ближайшая девочка.
      Тут зазвенел звонок , извещающий, что перерыв кончился и девочки бросились в рассыпную. Ко мне подошла Саша.
      - Мне бы тоже не хотелось в это верить.
      - А где Агния Кирилловна?
      - Ушла домой, у нее перерыв. Она убирает после каждой смены, а по утрам кабинеты. Вот говорят, в это утро убирала твой кабинет и сверху через стекло увидела, как старшая лупит Эльвиру.
      - Как же она услышала, что кричала Лидия Петровна, ведь у меня стекло толстое и заделано в глухую, чтобы в кабинете было тихо и я мог работать...
      - А ведь и правда...
      Зазвенел второй звонок, загудели двигатели. Саша быстро натягивает марлю на лицо.
      - Я побежала...
      Кончилась первая смена. Громкий звонок возвестил об окончании работы. По цеху проносится вопль радости и недружная толпа с шумом мчится в раздевалку и душ. Через час придет новая смена и им надо освободить место. Я выхожу из кабинета и направляюсь в контору старшего мастера. Здесь уже собрались все мастера, тут же моя секретарша.
      - Федор Иванович, мы вам налили кофе, - сообщает она.
      - Спасибо.
      - Федор Иванович, - Лидия Петровна поставила свою недопитую кружку на стол, - из лаборатории сообщили, что плата, которую залили слезами, в порядке. Так что, может быть план этого месяца не сорвем.
      - Что значит может быть?
      - У нас уже потери, около десяти блоков не собраны из-за испачканных деталей и узлов.
      - В прошлом месяце было меньше. Придется вас вам постараться, друзья. Подогнать темп или сделать третью смену.
      - Постараемся.
      - А у меня на участке, - сообщила мне Варвара Николаевна, мастер подготовительного участка, вечно молодящаяся женщина неопределенного возраста, - врачиха сегодня сняла двоих...
      - Как они пережили?
      - Нормально. Судя по всему, помчались в кино.
      - Кто как переносит, - комментирует Лидия Петровна, - одни кончают самоубийством, другие только встряхнуться и хоть бы что...
      Никто не отреагировал на эту реплику. В конторку без стука врывается черноглазая девушка, Светлана Малышева, одна из старожилов цеха. У нее уникальные руки и уже два с половиной года на пальцах не появляется никаких выделений.
      - Федор Иванович здесь? - она замечает меня. - Федор Иванович, там в раздевалке драка. Верку Артемову бьют...
      Вместе со мной вскакивает Лидия Петровна и Саша Казанкина.
      - Сейчас идем.
      В раздевалке крики и вопли, полуодетые девочки мечутся среди шкафчиков и скамеек. Три девочки зажали в угол голенькое тело и лупцуют его руками и ногами.
      - А ну прекратить, - рявкаю я.
      Две фигурки отскакивают, третья неиствует и не обращает на меня внимание, продолжая размахивать ногами. Я хватаю ее в охапку и оттаскиваю в сторону. Стиснул так, что она охнула.
      - Ой...
      - Тихо.
      - Маранджева, Кацуева, Петрова и Артемова, - слышу сзади голос Лидии Петровны, сейчас же одеться и в кабинет к врачу, проверить руки, а потом ко мне в контору.
      - Ну вот влипли из-за этой, суки, - внятно произнесла девочка в моих руках.
      Я ее чуть прижал.
      - Отпустите меня, мне больно.
      - Не ругайся, ты не в свинарнике.
      Я поставил взъерошенную девочку на пол. Потом подошел к той, которую били. Она зажалась в углу и стыдливо прикрыла голое тело руками.
      - Ты в порядке, можешь подняться?
      - Могу, только уйдите.
      Большие испуганные глаза смотрят на меня, на щеке большая царапина, на которой бисером разместились горошки крови.
      - Хорошо. Лидия Петровна, если у кого-нибудь буду серьезно повреждены руки, от работы завтра освободить. Доложите мне потом, что произошло.
      Я пошел опять в конторку.
      - Девочки, как же вы так, - услышал страдающий сзади голос Саши.
      Лидия Петровна пришла ко мне перед началом смены.
      - Федор Иванович, я освободила Артемову от работы на завтра и решила перевести ее во вторую смену.
      - Что там произошло?
      - Да все по поводу смерти Корякиной, Артемова высказала предположение, что глупо вешаться из-за того, что выгнали с работы, зарабатывать деньги сейчас можно любым путем, вплоть до того, чтобы продавать свое тело мужикам или торговать наркотой. Ну, девочки ей и врезали...
      - Вы правильно поступили, Лидия Петровна, что перевели ее в другую смену.
      - А вам не кажется ужасным, что девочки в пятнадцать лет так спокойно говорят о проституции?
      - Это очень плохо, Лидия Петровна, но еще хуже, когда в этом возрасте занимаются этим. Лучше бы шли об этом только разговоры.
      - В каком же возрасте для них надо заниматься сексом? Что то ни в одних правилах или законах я этого не находила.
      - Есть рекомендации врачей с какого возраста можно начинать. Я думаю, это дело чести и совести каждой девушки.
      - Вы слишком прямолинейны, Федор Иванович. Я хотела услышать от вас не это. Честь и совесть..., такое только есть в сказках...
      Она ушла, обиженно хлопнув дверью. Словно хотела поговорить о чем то душевном и потеряла нить. Я решил пойти посмотреть, как идут дела у врачей.
      Большая толпа девчат скопилась перед кабинетом врача, остальные разместились в коридорах и на подоконниках окон. При моем появлении, со всех сторон послышалось недружное.
      - Здравствуйте, Федор Иванович...
      - Здравствуйте девочки. Разрешите пройти.
      Я вошел в кабинет. Две лаборантки Ирочка и Инна, сидели перед микроскопами и осторожно перемещали стекла под окулярами. Старшая сестра Сима занималась титрованием растворов в тяге. При моем появлении, они лишь на секунду оторвались и кивнули головами. Врачиха, Галина Васильевна, разместилась за столом и писала бумаги.
      - Как у вас дела сегодня? - спросил я ее.
      - Как всегда. Утром забраковала двоих, а сейчас выясняем подозрение у Машеньки Кругловой.
      - Есть следы?
      - Похоже. Сняли второй соскоб.
      - Галина Васильевна, - голову от микроскопа подняла Ира. - Я ничего у нее не нашла.
      - А ты, Симочка?
      - У меня чего то тоже нет. Видно первый раз за что-то схватилась или за кого-то...
      - Раз так, пойду им объявлю.
      Врачиха идет за дверь и рев восторга слышится там. Сейчас же загрохотали двери, застучали по полу подошвы и слышно, как шум затихает, перекатываясь из помещения в помещение. Галина Васильевна опять появилась в кабинете.
      - Вот, дьяволята. Чуть не снесли на пол, так обрадовались, что у них все в порядке, - она плюхнулась в кресло за столом. - Что случилось с Корякиной, Федор Иванович?
      - Сломалась девочка, не выдержала, что ее уволили.
      - Но ведь в этом не виновата.
      - Причем здесь вы? Вы не причем. Вы все сделали правильно. Есть девочки очень чувствительные, очень ранимые даже пол пустякам. Их бы беречь надо., но мы начинаем это понимать, когда случается трагедия.
      - А нельзя ли таким детям найти подсобную работу, не связанную с руками?
      Я мотаю головой.
      - Нет. Тогда нам надо построить еще один завод с каким нибудь другим производством, на котором можно было бы пристроить всех уволенных. К сожалению, министерство обороны не предусмотрело таких строительств. Посудите сами, какой огромный коллектив обслуживает наших детей. Это целый штат - инженеры, мастера, служащие школы, учебного центра, стационара, исследовательского центра и лабораторий, это также вы и даже полу приют. В нашем районе, это единственное крупное производство, а других нет. Единственное, что мы можем, при увольнении, обеспечить детей учебой, оставить в школе дать возможность доучиться до конца.
      - Все рано, это ужасно. Вот так, чувствовать себя нужной и в один прекрасный момент быть выкинутой за ворота.
      - Может и ужасно, но мы их готовим к этому и в школе, и в учебном центре, и у нас в цеху. Даже наняли психиатра, вы ее знаете...
      - Интересно, мы их увольняем, а желающие на это место есть?
      - Есть. К нам идет огромный наплыв рабочей силы. Девочки со всех районов города, из сельской местности стремятся попасть к нам, мы же не плохо платим.
      - И не только из-за этого, многие семьи за счет своих детей только и живут. Корякина например, да если бы она была только одна... добрая половина всех, кто к нам приходит на обследование боятся быть выгнанными с работы. Бывают такие трагедии, что ой-е-ей... Что только не делают некоторые, чтобы остаться в цеху. Промывают перед исследованием руки спиртом, всякими щелочами, одна себе кожу на ладошках сожгла, приложив их к утюгу, в общем пытаются обмануть нас любым методом.
      - А вы улавливаете жир все равно?
      - Конечно. Мы заставляем их делать несколько упражнений и сразу начинается выделение. Под микроскопом все четко видно. Часто делаем химические анализы, здесь уж никому не выкрутится.
      - Понятно. Мне уже пора. Вы уж извините меня, Галина Васильевна, я пойду. Вторая смена начала работать. До свидания девушки, - киваю остальным.
      Цех тем временем, набрал полные обороты.
      У меня в приемной сидит угрюмая, вечно неряшливая, уже не молодая женщина. Это наш профсоюзный деятель.
      - Федор Иванович, я к вам по поводу Корякиной...
      - Заходите, Маргарита Макаровна, поговорим у меня в кабинете.
      В кабинете эта деловая мадам вытаскивает из своего портфеля пачку бумаг и усевшись поудобней, приготовилась меня мучить.
      - Федор Иванович, значит... возникает вопрос похорон...
      - Разве здесь должны быть вопросы?
      - Дело в том, что священник местной церкви не хочет ее отпевать. По правилам религии, самоубийцам нет места на церковном кладбище, ее надо бы хоронить на городском...
      - Так похороните...
      - А как же отпевание? Я только что ездила к ним домой. Бабка уперлась и не хочет, чтобы ее внучка ушла не прощенная богом. Остальные члены семьи ее тоже поддержали.
      - Разве мы на себя должны брать еще и эти функции?
      - Но похороны на себя берет предприятие, значит оно и должно решать все эти проблемы.
      - Тогда поставьте вопрос ребром, либо семья Корякиных берет на себя все похороны и улаживает дела с церковью, либо мы ее хороним, как положено. Церковь не подчиняется ни нам, ни государству, если они решились не отпевать, то мы на них ничем надавить не можем, ни рублем, ни лаской, ни силой.
      - А вы все же поговорите, Федор Иванович. Поговорите со священником. Он вас уважает.
      - Нет.
      Церковь это моя головная боль. Когда наступают церковные праздники, наша молодежь срывается с цепи, здесь и прогулы, и частый брак в работе и даже выпивки...
      - Хорошо. Я передам ваши слова семье покойной. Так что учтите, жалобы будут на вас.
      Я киваю головой.
      - Второй вопрос, - кривится Маргарита Макарьевна. - Сколько мы платим компенсации семье?
      - Сколько надо, столько и платим. Часть мы, часть профсоюз, мы даем в объеме трех окладов, сколько вы - решайте сами Только один у меня вопрос к вам. Кому из семьи Корякиных, вы доверите деньги?
      - Как кому? Отцу и матери.
      - Тогда завтра же денег не будет. Они их пропьют.
      - Но я не знаю...
      - Отдайте бабке, она более разумна.
      - Хорошо. Хороним после завтра?
      - Так... Который это день недели? Суббота. Я не возражаю.
      - Тогда у меня все.
      На завод пришли военные. Несколько офицеров расположилось в моем кабинете вокруг стола. Полковник Мерзоев, курирует наши работы и теперь по хозяйски разместился рядом со мной.
      - Федор Иванович, министерство обороны, хочет провести у вас крупный заказ.
      - Опять связанный с детским трудом?
      - Что поделаешь, оборона страны, это основная задача, которую поставила перед нами партия и правительство. Такой завод, как у вас уникален. Основа стерильность - выполняется, а ваши изделия еще не разу не подводили...
      - Что вы хотите?
      - Капитан покажите.
      Один из военных ловко раскидывает перед нами чертежи.
      - Вот это новейший узел наведения в головке ракеты, - полковник тычет пальцем в чертеж. - Здесь три степени электронного слежения за полетом и лазерное наведение на цель.
      Я не торопясь изучаю чертежи.
      - Здесь надо очень много делать технологической оснастки, переделывать часть помещения. Требуется полная реорганизация цеха.
      - Это вас не должно беспокоить. Десятки институтов в стране уже начали заниматься этим делом. Они сделают так, что вы даже не заметите, как перейдете на новое изделие. Деньги, станки, металл мы дадим. А основные участки может потребуют незначительный прирост мест.
      - Сколько?
      - Наверно около пятидесяти детских рук.
      - Не может ли министерство обороны подкинуть нам деньги на какой-нибудь завод или дополнительный цех, хотя бы по производству радиоприемников...
      - Это еще зачем?
      - Я своих девочек увольняю и хотелось, чтобы они не теряли трудового стажа. Переходили из цеха на новое производство.
      - Навряд ли мы это сможем, министерство не мешок денег, чтобы расшвыривать их по сторонам.
      - Это изделие, которое вы запускаете, стоит в десять раз дороже, чем небольшой цех...
      - Федор Иванович, не делайте себе осложнений. Я понимаю ваши заботы о детях, но..., нам сейчас надо делать уникальные ракеты, это первоочередная задача, ну а девочки..., а девочки потом...
      Кто-то из офицеров угодливо хихикнул, большинство заулыбалось.
      - Дети делают ваши игрушки, им надо поэтому помочь.
      - Хорошо, Федор Иванович, напишите нам записку, чтобы вы хотели иметь и что надо в первую очередь.
      Мы расстались очень холодно.
      Кончилась вторая смена. Затихли конвейеры, гомон перекатился в раздевалки и душевые. У меня на столе замигал селектор.
      - Федор Иванович, - раздался голос Марии Андреевны, - к вам просится Аня Адамайте...
      - Пусть войдет.
      В кабинет входит красивая, высокая, белокурая девочка. Она скромно стоит у дверей, ожидая приглашения.
      - Садитесь сюда, Аня.
      Она робко садится на краешек стула.
      - Федор Иванович, не выгоняйте меня...
      - У тебя что-то с руками?
      - Сегодня, в первую смену, меня не пустили на участок, нашли следы... на пальцах.
      - Это не ты ли со своей подружкой, у которой тоже нашли жировые выделения, пошли от расстройства в кино...
      - Это с Галкой-то? Я. Только вы не подумайте, я в кино не пошла, это Галка старшему мастеру заявила об этом, а так... мы пошли по домам.
      - Понятно. У тебя дома семья?
      - Нет у меня здесь семьи. Я одна живу у тетки, просто тетка мне комнату выделила, где только спать и можно... продукты, одежду я зарабатывала сама.
      - А где же твоя семья?
      - В Прибалтике. Как папа женился на новой маме, так я и уехала оттуда.
      - Тебе мама не понравилась?
      - Не знаю. Но она мне все равно не мама, просто так называется.
      - А у Гали есть семья?
      - Есть.
      - Обеспеченная?
      - Как вам сказать, Галя гордая девушка, хотя папа и мама зарабатывают, она от них денег не брала, даже часто в долг им давала. Теперь не знаю как...
      - Я тоже не ведаю, что с тобой делать, Аня. Сама знаешь, у нас с такими руками к верстакам не пустят.
      - Хоть уборщицей, мойщицей посуды, мне все равно кем, лишь бы работа...
      - Не могу, Аня. Нет у меня таких мест.
      - Что же делать?
      - Я тебе могу выделить денежную компенсацию, но немного, за месяц вперед.
      Предательская слезка бежит по ее щеке.
      - И никак?
      - Никак.
      Она вяло приподнимается со стула и как слепая идет к двери. У меня от жалости разрывается сердце, но что поделать... Я наклоняюсь к селектору.
      - Мария Андреевна, узнайте, кто есть из мастеров в цехе. Если Калинкина или Лидия Петровна здесь, позовите их ко мне.
      - Сейчас.
      Проходит минуты две, селектор зашелестел словами.
      - Лидия Петровна ушла, здесь Калинкина. Впустить?
      - Давайте сюда.
      Она вошла, с удивлением глядя на меня.
      - Что-нибудь произошло, Федор Иванович?
      - Только что у меня была Аня Адамайте.
      Саша кивает головой. Память у нее хорошая, не только на девочек своего участка, но и почти всего цеха. Она помнит их фамилии, имена, семейное положение и все провинности, которые они совершили на работе.
      - Я ее знаю. Она кажется сегодня не прошла тест на руки.
      - _ Аня просила найти ей любую работу. У нее здесь нет семьи, осталась одна надежда, одни мы. К сожалению, я ей ничем помочь не мог.
      - Почему наша профсоюзная калоша не занимается такими делами. Это ей надо вникать в такие вопросы.
      - Маргарита Макарьевна своеобразный человек и с нее лишнего ничего не возьмешь. Она говорит правильные вещи, занимается правильными делами, но в ней самого основного - души. Вот поэтому, я думаю, если мы сможем, то должны девочкам помочь, хоть что-то, хоть немного... Разве тебе хочется еще одного покойника?