Зараза

— Вам приходится сокращать количество сотрудников? — поинтересовался Джек. Он-то думал, что лаборатории — единственное место, на котором госпитали могут реально зарабатывать деньги.

— От нас ушло около двадцати процентов людей, некоторых мы вынуждены были понизить по квалификационной сетке на один-два разряда. В микробиологической лаборатории у нас теперь нет старшего врача-лаборанта. Если бы он был, кто знает, может быть, мы и не пропустили бы этот случай чумы. Но с тем бюджетом, который мы имеем, нам не под сил удержать старшего врача. Прежнего старшего врача мы понизили до разряда старшего лаборанта. Это обескураживает. Раньше мы стремились в своей работе к совершенству, а теперь — к адекватности. Понимайте этот термин как хотите.

— В вашем компьютере записано, кто из лаборантов выполнял окраску мокроты по Граму? Давайте хоть проведем учебный процесс, пользуясь этим печальным случаем.

— Это хорошая идея, — согласился Мартин. Повернувшись к компьютеру, он нажал несколько клавиш — высветилось имя лаборантки.

Внезапно Шево снова обернулся к Джеку.

— Я только что вспомнил одну вещь, — сказал он. — Мой старший лаборант вчера высказал догадку о чуме касательно этого больного, но я поднял его на смех, заметив, что шансов открыть у него чуму — один на миллиард.

Джек оживился:

— Интересно, что заставило его подумать о чуме?

— Мне это тоже интересно, — отозвался Мартин. На экране интеркома он набрал имя Ричарда Оверстрита. Пока они ждали прихода Ричарда, Джек посмотрел на монитор компьютера — лаборантку звали Ненси Уиггенс. Мартин вызвал к себе в кабинет и ее.

Через несколько минут явился Ричард Оверстрит — атлетически сложенный молодой человек с копной светлых, выгоревших на солнце волос, которые поминутно спадали ему на лоб. Ричард убирал их нетерпеливым движением руки или резким поворотом головы. Поверх хирургического костюма на Оверстрите был надет халат, карманы которого топорщились от пробирок, зажимов, салфеток, лабораторных бланков и шприцев.

Мартин представил Ричарда Джеку и попросил лаборанта рассказать об имевшей место дискуссии между ними по поводу чумы.

Ричард выглядел явно озадаченным.

— Это была всего лишь игра воображения, потребовавшая от меня громадного усилия, — рассмеялся он.

— Но все-таки что заставило вас подумать именно о чуме? — настаивал на своем Мартин.

Привычно отбросив со лба непокорную прядь волос, Ричард задержал ладонь на макушке, погрузившись в долгое раздумье.

— Ага, вспомнил, — сказал он. — Ненси Уиггенс пошла в отделение за мокротой одного больного и одновременно взяла у него кровь. Мне Ненси рассказала, что у больного была гангрена кончиков пальцев — они стали совершенно черными. — Ричард пожал плечами. — По странной ассоциации я вспомнил о Черной смерти.

Ответ произвел на Джека должное впечатление.

— Вы провели анализы?

— Нет, — ответил Ричард. — Решил этого не делать, после того как вы сказали о малой вероятности такого диагноза. Да и времени не было — текучка заедает. Так что никто из нас, включая и меня, не имел дела с кровью. А что, возникли какие-то проблемы? — спросил Ричард.

— Очень серьезные, — ответил Мартин. — У этого человека действительно выявлена чума. Хуже того, он уже умер.

Ричард вздрогнул.

— Бог мой! — воскликнул он.

— Надеюсь, вы напоминаете своим сотрудникам о технике безопасности? — поинтересовался Джек.

— Постоянно, — сохраняя самообладание, ответил Ричард. — У нас вытяжные шкафы класса два и три. Я всегда заставляю своих работать только в них, особенно если дело касается больного с инфекционным заболеванием. Лично я предпочитаю шкафы третьего класса, но некоторые сотрудники не любят их — там слишком толстые перчатки и движения становятся скованными.

В этот момент в кабинет вошла Ненси Уиггенс. Эта застенчивая женщина походила больше на девочку-подростка, нежели на выпускницу колледжа. Когда Мартин представлял ее Джеку, она едва набралась храбрости взглянуть в глаза Степлтону. Темная челка точно так же, как у ее непосредственного начальника, Ричарда, все время падала ей на глаза.

Мартин рассказал, что случилось, чем поверг Ненси в состояние шока. Шеф объяснил ей, что она ни в чем не виновата, но данный случай должен быть воспринят как урок на будущее.

— Я была в контакте с больным, что мне теперь делать? — спросила Ненси. — Я одна из всей лаборатории брала анализы и сама же их делала.

— Вам скорее всего дадут внутрь тетрациклин или будут вводить стрептомицин внутримышечно — этот вопрос как раз сейчас решают инфекционисты.

— Ох-ох, — громко вздохнул Мартин. — Сюда шествуют наш неустрашимый шеф и его зам по медицинской части — у обоих очень несчастный вид.

Келли ворвался в кабинет, как разгневанный полководец, только что с треском проигравший решающее сражение. Всей своей громадой он, подбоченясь, склонился над Мартином, приблизив к тому свое побагровевшее лицо.

— Доктор Шево, — начал он издевательским тоном, — доктор Арнольд только что сказал мне, что это вы должны были поставить диагноз, прежде чем...

Келли осекся на полуслове. Он не обратил ни малейшего внимания на подчиненных Мартина, но игнорировать присутствие Джека не мог.

— Какого черта вы тут делаете? — спросил он.

— Стараюсь помочь, — мирно промолвил Джек.

— Не слишком ли вы превышаете свои полномочия? — ядовито поинтересовался президент госпиталя.

— Обследование надо производить со всей тщательностью, — в тон ему ответил Джек.

— Я считаю, что вы полностью исчерпали свои возможности в обследовании, — набросился на Степлтона Келли. — Я хочу, чтобы вы немедленно убрались отсюда. В конце концов, это частное учреждение.

Джек поднялся, тщетно попытавшись заглянуть в глаза высоченному Келли.

— Если «Америкэр» считает, что может обойтись без меня, то я удаляюсь.

Лицо Келли сделалось пурпурным. Он хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого просто указал Джеку на дверь.

Тот широко улыбнулся и, помахав рукой сотрудникам лаборатории, вышел за дверь. Он был доволен своим визитом в госпиталь. Пока дела шли как нельзя лучше.

Глава 6

СРЕДА, 16 ЧАСОВ 5 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА

Сьюзен Хард с преувеличенным вниманием вглядывалась в маленькое круглое окошко двери, ведущей в холл у лифта. После операции ей позволили вставать, но разрешили ходить только до конца коридора. Вот она и ходила, поддерживая руками свежезашитый живот. Передвигаться приходилось мелкими шажками, превозмогая боль, но Сьюзен по собственному опыту знала, что чем раньше начнет самостоятельно передвигаться, тем скорее ее выпишут из этого страшного места.

Внимание Сьюзен привлекла странная суета — люди в медицинской форме то и дело входили и выходили из врачебных ординаторских, персонал явно нервничал. Шестое чувство подсказало Сьюзен, что в госпитале не все ладно, она еще более укрепилась в своем предположении, когда увидела, что медики все поголовно надели марлевые маски.

Не успев поразмышлять над причинами подобной суеты, Сьюзен внезапно ощутила резкий озноб, словно подул холодный арктический ветер. Женщина оглянулась в поисках источника неожиданного сквозняка, но такового не обнаружила. Ощущение холода вернулось, заставив Сьюзен содрогнуться всем телом. Посмотрев на свои руки, миссис Хард заметила, что кисти побелели, они стали белые как мел.

Не на шутку разволновавшись, Сьюзен поспешила обратно в палату. Такой озноб не предвещал ничего хорошего. Она была опытной пациенткой и знала, что после операции всегда существует возможность раневой инфекции.

Добравшись до палаты, она ощутила за глазницами давящую тупую боль. Когда Сьюзен улеглась в постель, боль распространилась на всю голову. Такой головной боли она не испытывала ни разу в жизни, было такое ощущение, что кто-то воткнул ей в голову гвоздь — в самый мозг.

Несколько мгновений Сьюзен неподвижно лежала, надеясь, что все пройдет. Но вместо этого появился новый симптом: начали болеть мышцы ног. Несколько минут она тщетно ворочалась в постели, стремясь найти удобное положение.

К боли в ступнях присоединилось мерзкое ощущение сильной сдавленности. Сьюзен охватила паника. Она едва смогла дотянуться до кнопки вызова медицинской сестры. Нажав ее, женщина уронила руку на одеяло, полностью лишившись сил.

К моменту прихода сестры у Сьюзен начался приступ душераздирающего кашля.

— Мне плохо, — прохрипела Сьюзен.

— Что вас беспокоит? — спросила сестра.

Сьюзен помотала головой, ей было трудно говорить. Она чувствовала себя так ужасно, что не знала, с чего начать.

— У меня сильно болит голова, — наконец выдавила она.

— Мне кажется, вам надо сделать обезболивающий укол, — сказала сестра. — Сейчас я вас уколю.

— Мне нужен врач, — прошептала Сьюзен. Голос пропал, и горло болело так же, как в первые часы пробуждения после наркоза.

— Может быть, все же следует ввести обезболивающее, а потом звать врача, — настаивала медицинская сестра.

— Мне холодно, — пожаловалась Сьюзен, — мне страшно холодно.

Привычным жестом сестра положила ладонь на лоб женщины, затем, встревожившись, отдернула руку. Больная горела как в огне. Сестра взяла с прикроватного столика термометр и сунула его в рот Сьюзен. Пока градусник нагревался, сестра померила кровяное давление — оно оказалось угрожающе низким.

Сестра вынула градусник изо рта Сьюзен и, посмотрев на шкалу, издала возглас удивления. Температура оказалась сорок один и две десятых.

— У меня лихорадка? — слабым голосом спросила Сьюзен.

— Да, небольшая, — ответила сестра. — Не беспокойтесь, все будет хорошо. Я сейчас позову врача.

Сьюзен подавленно кивнула, на ее глазах выступили слезы — ей страшно захотелось оказаться дома.

Глава 7

СРЕДА, 16 ЧАСОВ 15 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА

— Ты что, действительно думаешь, что Роберт Баркер сознательно саботирует нашу рекламную кампанию? — спросила Терезу Колин, когда они спускались в студию, где Колин собиралась показать Терезе результаты работы творческой группы по Национальному совету здравоохранения.

— В этом у меня нет ни малейших сомнений, — ответила Тереза. — Конечно, он делает это не сам, а через Элен — ведь это именно она отговаривает Национальный совет от покупки достаточного рекламного времени.

— Но он же таким образом рубит сук, на котором сидит. Если мы потеряем кредит Национального совета, то подразделение Баркера, как и наше, останется у разбитого корыта.

— Можешь забыть о его подразделении, — произнесла Тереза. — Баркер метит в президенты и будет для этого землю носом рыть.

— Господи, как я ненавижу эти бюрократические склоки, — вырвалось у Колин. — Ты сама-то уверена, что хочешь стать президентом?

Тереза остановилась и испытующе посмотрела на Колин, словно та высказала нечто богохульственное.

— Ушам своим не верю. Неужели это говоришь ты?

— Но ты же сама жаловалась, что чем больше у тебя административных обязанностей, тем меньше остается времени на творчество.

— Если президентом станет Баркер, он пустит ко дну всю компанию, — возмущенно проговорила Тереза. — Мы начнем раболепствовать перед клиентами, и все наше творчество увязнет в болоте посредственности. К тому же я уже в течение пяти лет только и мечтаю о том, чтобы стать президентом. Если я сегодня не использую свой шанс, то не использую его никогда.

— Не понимаю, чем ты недовольна. Неужели тебе не хватает для счастья того, чего ты уже достигла? — недоумевала Колин. — Тебе всего тридцать один год, а ты уже творческий директор. Ты должна быть довольна тем, что умеешь делать потрясающую рекламу.

— Да ладно тебе! — вспылила Тереза. — Ты же знаешь, что люди в рекламном бизнесе никогда не успокаиваются на достигнутом. Как только я стану президентом, сразу начну мечтать о должности генерального директора.

— Думаю, тебе следует остыть, иначе ты сгоришь, не дожив до тридцати пяти, — заметила Колин.

— Я остыну, как только стану президентом.

— Хотелось бы верить, — саркастически отозвалась Колин, прекращая дискуссию.

Придя в студию, Колин повела подругу в маленькую комнатку, которую сотрудники напыщенно именовали «ареной». В этом помещении прокручивали готовый материал. «Ареной» зал называли по ассоциации с цирками, на аренах которых древние римляне скармливали диким животным на потеху толпе первых христиан. Роль этих последних отводилась в компании «Уиллоу и Хит» рядовым сотрудникам творческой группы.

— У вас что, готов фильм? — изумленно спросила Тереза, увидев натянутый на классную доску экран. На такую роскошь она не рассчитывала — Тереза думала, что в лучшем случае ей покажут лишь карандашные наброски.

— Мы сделали «мешанину», — сказала Колин. На их жаргоне «мешаниной» называли грубо сшитые вместе куски из ранее снятых рекламных роликов и позаимствованные из других проектов. Такая техника создавала неплохую коммерческую основу.

Тереза воспряла духом, такого поворота она не ожидала — целый фильм.

— Хочу тебя предупредить, что все это — только предварительный эскиз, черновик, — добавила Колин.

— Перестань оправдываться, — скомандовала Тереза. — Показывай.

Взмахом руки Колин подозвала одного из своих сотрудников. Свет медленно погас, и началась демонстрация ролика. На экране появилась очаровательная четырехлетняя девочка со сломанной куклой на руках. Тереза сразу же узнала эти кадры — год назад компания занималась рекламой благотворительного сбора сломанных игрушек. Колин очень умело смонтировала отснятые кадры с новым сюжетом — девочка несет куклу в новый госпиталь Национального совета; в титрах значилось: «Мы лечим всех и всегда».

Экран померк, и в зале зажегся свет. Несколько минут подруги молчали. Первой не выдержала Колин.

— Вижу, что тебе не понравилось, — сказала она.

— Сделано неплохо, — признала Тереза.

— Идея такая: мы создаем несколько рекламных роликов, в каждом из которых определенные болезни и травмы будут демонстрироваться на кукле, — воодушевленно заговорила Колин. — В уста девочки, хозяйки куклы, мы вложим текст, превозносящий достоинства Национального совета, — такова будет видеоверсия. В рекламных буклетах соответствующий текст дополнит те же картинки.

— Проблема в том, что все это слишком заумно, — возразила Тереза. — Хотя, на мой взгляд, идея имеет некоторые достоинства, клиенты вряд ли ее примут. Роберт через Элен сумеет убедить Национальный совет, что исполнение весьма тривиально.

— Во всяком случае, это пока лучшее, что пришло нам в голову, — упавшим голосом проговорила Колин. — Дай нам какое-нибудь направление. Нужен творческий план, иначе мы будем безнадежно плутать по концептуальному ландшафту и к следующей неделе останемся с пустыми руками.

— Нам нужно найти нечто такое, что отличало бы Национальный совет от «Америкэр», хотя, на мой взгляд, все это один черт. Проблема заключается в том, что нам надо отыскать эту единственную идею, — заявила Тереза.

Колин отпустила сотрудника и уселась напротив Терезы.

— Нам как воздух необходимо твое прямое руководство, — сказала она.

Тереза согласно кивнула — она понимала, что Колин права на все сто процентов, но у нее самой развился полный паралич фантазии.

— Мне очень трудно думать и размышлять со всеми этими страданиями на тему президентства — оно висит надо мной как дамоклов меч.

— Думаю, что ты себя просто перегрузила, — проговорила Колин, — посмотри на себя — ты же просто комок нервов.

— Что у тебя еще новенького? — ехидно спросила Тереза.

— Когда ты в последний раз ужинала в ресторане и выпивала? — поинтересовалась Колин.

Тереза рассмеялась.

— Уже несколько месяцев у меня просто нет на это свободного времени.

— О чем я и говорю, — настаивала на своем Колин. — Нет ничего удивительного, что творческие соки перестали циркулировать у тебя в мозгу. Тебе надо расслабиться — хотя бы на несколько часов.

— Ты и правда так думаешь?

— Конечно, — ответила Колин. — На самом деле не будем откладывать, пойдем-ка сегодня в кафе или ресторан, поужинаем и немного выпьем. И самое главное, хотя бы несколько часов не будем говорить о рекламе.

— Не знаю, — заколебалась Тереза, — уж больно поджимают сроки...

— Именно поэтому нам надо расслабиться, и как можно скорее, — продолжала убеждать подругу Колин. — Нам надо смахнуть с мозгов паутину — тогда в голову наверняка придет какая-нибудь грандиозная идея. Так что не спорь со мной — возражения не принимаются.

Глава 8

СРЕДА, 16 ЧАСОВ 35 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА

Джек возвращался на работу в прекрасном расположении духа. В другое время и в ином настроении он бы непременно слез с велосипеда и пешком провел его во двор морга, но на этот раз, на полной скорости проскочив между двумя фургонами, он подрулил прямо ко входу в морг. Настроение действительно было просто великолепным.

Спешившись у склада гробов, он прикрепил велосипед к стойке и, насвистывая, направился к лифту, приветливо помахав по дороге Салю д'Амброзио.

— Чет, как поживаешь, малыш? — поинтересовался у друга Джек, ввалившись в свой кабинет на пятом этаже.

Чет отложил в сторону ручку и повернулся лицом к приятелю.

— Тобой тут интересовалась куча народу. Чем это ты занимался, что так сияешь?

— Потворствовал своим низменным инстинктам, — ответил Джек.

Сняв кожаную куртку и повесив ее на спинку стула, он сел к столу, окинув взглядом ожидавшую его работу: за что взяться в первую очередь? За время его отсутствия корзинка рядом со столом явно пополнилась данными лабораторных анализов и новыми папками.

— Мне тут без тебя изрядно досталось, — пожаловался Чет. — Во-первых, тобой интересовался Бингхэм собственной персоной. Велел передать, чтобы, как только вернешься, — прямиком к нему.

— Как это мило, — усмехнулся Джек, — а я-то боялся, что он обо мне совсем забыл.

— Я бы на твоем месте так не веселился, — предостерег друга Чет. — Вид у него был вовсе не радостный. Во-вторых, Кальвин тоже заходил, хотел тебя видеть — у него вообще от злости из ушей дым идет.

— Наверное, он жаждет отдать мне проигранные десять долларов, — беззаботно отмахнулся Джек. Перегнувшись через стол, он потрепал Чета по плечу. — Не переживай за меня — я заколдованный.

— Меня не надуешь, — ответил Чет.

Спускаясь на лифте, Джек ломал себе голову над тем, как отнесется Бингхэм к сложившейся ситуации. С момента начала своей работы в Управлении судебно-медицинской экспертизы у Степлтона было всего несколько встреч с начальством такого ранга — все текущие административные проблемы решал Кальвин.

— Можете войти, — сказала ему миссис Сэнфорд, не отрываясь от пишущей машинки. «Интересно, как это она поняла, что это я?» — подумал Джек.

— Закройте дверь, — приказным тоном произнес Гарольд Бингхэм.

Джек подчинился. У окна просторного кабинета Бингхэма, прикрытого старинными венецианскими шторами, помещался письменный стол. В противоположном конце комнаты стоял на библиотечной подставке учебный микроскоп. Всю дальнюю стену занимал застекленный стеллаж с книгами.

— Присаживайтесь, — произнес Бингхэм.

Джек послушно сел.

— Боюсь, я вас просто не понимаю, — проговорил шеф низким, хрипловатым голосом. — Вы сегодня совершенно блестяще поставили диагноз чумы, а затем как последний дурак начали через мою голову звонить моему боссу — члену комиссии здравоохранения. Или вы совершенно аполитичное создание, или в вас слишком велика страсть к самоуничтожению.

— Вероятно, есть и то и другое в равных пропорциях, — ответил Джек.

— К тому же вы еще и наглец, — заметил Бингхэм.

— Это часть моей тяги к самоуничтожению, — сказал Джек. — Но во всем этом есть и положительная сторона — я поступил честно. — Степлтон улыбнулся.

Бингхэм обескураженно покачал головой. Джек явно испытывал его терпение.

— Я просто пытаюсь понять, — снова заговорил Бингхэм, разминая пальцы своих огромных, как лопаты, рук, — неужели вы не подумали о том, что я найду совершенно неприемлемым ваш поспешный звонок члену комиссии? Вы просто обязаны были предварительно поставить в известность меня. Хоть это вы понимаете?

— То же самое говорил мне и Чет Макговерн, — ответил Джек. — Но я был гораздо больше обеспокоен необходимостью как можно быстрее сообщить о случившемся. Унция профилактики стоит фунта лечения, особенно если мы стоим перед угрозой распространения эпидемии.

Наступило молчание — Бингхэм обдумывал слова Степлтона и был вынужден признать, что в них есть зерно истины.

— Кроме того, я хотел бы обсудить причины, толкнувшие вас на поездку в Манхэттенский госпиталь. Честно говоря, такое решение меня удивляет. Насколько я понимаю, вам говорили, что наша политика заключается в формировании выводов на основе тщательно выполненных вскрытий, а не на эпидемиологических обследованиях очагов поражения. Вы должны это помнить, не правда ли?

— Естественно, это я помню, — ответил Джек. — Но я чувствовал, что чума — исключительный случай, который требует неординарного решения. Кроме того, меня просто разобрало любопытство.

— Любопытство?! — взорвался Бингхэм. Он моментально потерял над собой контроль. — Такое ублюдочное извинение по поводу нарушения установленного порядка я слышу впервые в жизни.

— Есть и еще одна причина, — признался Джек. — Зная, что госпиталь принадлежит «Америкэр», я не смог удержаться от того, чтобы пощекотать им нервы. Я не люблю «Америкэр».

— Господи, что вы можете иметь против этой компании? — поразился Бингхэм.

— Это сугубо личное дело, — ответил Джек.

— Вы не потрудитесь объясниться подробнее? — спросил Бингхэм.

— Нет! — отрезал Джек. — Это слишком долгая история.

— Хорошо устроились, — раздраженно буркнул Бингхэм. — Но я не потерплю, чтобы вы носились по госпиталям, размахивая своим удостоверением судмедэксперта и чиня свою личную вендетту. Это же вопиющее злоупотребление служебным положением!

— Я полагал, что наш мандат позволяет нам вмешиваться во все, что касается общественного здравоохранения, — возразил Джек. — На мой взгляд, случай чумы подпадает под такую рубрику.

— Это и в самом деле так, — согласился Бингхэм. — Но вы исполнили свой долг, поставив в известность члена комиссии по здравоохранению. Она, в свою очередь, известила городское управление, которое поставило задачу перед эпидемиологической службой. Заниматься их делами не входит в ваши служебные обязанности, вы только причинили нам кучу неприятностей.

— Какие же я причинил неприятности? — спросил Джек.

— Вы ухитрились вывести из себя администрацию госпиталя и городского эпидемиолога, — прорычал Бингхэм. — Они настолько потеряли голову от ярости, что подали официальную жалобу. Администратор госпиталя позвонил в мэрию, а эпидемиолог — члену Национального совета. И мэр и член совета — мои начальники, и оба уже выразили мне свое неудовольствие.

— Я просто хотел принести пользу, — невинно произнес Джек.

— Спасибо, но сделайте одолжение, не помогайте мне больше, — огрызнулся Бингхэм. — Оставайтесь на своем рабочем месте и занимайтесь своим делом. Кальвин сказал мне, что у вас масса незаконченных случаев.

— Это все? — спросил Джек, когда Бингхэм замолчал.

— Пока да.

Джек встал и направился к двери.

— И еще одно, — остановил его Бингхэм. — Помните, что ваш годичный испытательный срок еще не закончен.

— Это я помню, — заверил Степлтон.

Выйдя от Бингхэма, Джек прошел мимо миссис Сэнфорд, пересек коридор и вошел в кабинет Кальвина Вашингтона. Дверь была приоткрыта, сам Кальвин сидел за микроскопом.

— Простите, — окликнул его Джек, — насколько я понимаю, вы меня искали.

Кальвин развернулся на вертящемся стуле и воззрился на Джека.

— Вы еще не были у шефа? — прорычал он.

— Только что от него, — ответил Степлтон. — Такое всеобщее внимание воодушевляет.

— Бросьте умничать, — одернул Джека Кальвин. — Что сказал доктор Бингхэм?

Джек пересказал Кальвину содержание своего разговора с шефом и не забыл об испытательном сроке.

— Сказано без недомолвок, — произнес Кальвин. — Так что одумайтесь, а то придется вам искать работу.

— Кстати, у меня к вам одна просьба, — произнес Джек.

— Слушаю, — отозвался Кальвин.

— Как насчет десяти долларов, которые вы мне должны?

Кальвин снова уставился на Джека. Каков наглец! В таком положении у него еще хватает духу спрашивать о деньгах. Наконец Кальвин повернулся к столу, достал из ящика бумажник и вынул оттуда банкноту в десять долларов.

— Скоро я получу их назад, — уверенно проговорил Вашингтон.

— Конечно, получите, — согласился Джек, забирая купюру и пряча ее в карман.

Пешком по лестнице Джек поднялся в свой кабинет. К удивлению Степлтона, кроме Чета, там находилась Лори. Оба смотрели на Джека выжидающим взглядом.

— Ну? — нарушил неловкое молчание Чет.

— Что ну? — вопросом на вопрос ответил Джек. Коллеги едва ли не силой усадили его на стул.

— Тебя еще не уволили? — с тревогой поинтересовался Чет.

— Кажется, нет. — Джек начал просматривать лабораторные данные.

— Вам лучше поостеречься, — сказала Лори, направляясь к выходу, — в течение первого года они могут выкинуть вас отсюда по первому же своему капризу.

— Бингхэм уже напомнил мне об этом, — угрюмо произнес Степлтон.

Остановившись на пороге, Лори обернулась и посмотрела в глаза Джеку.

— Меня в первый год тоже чуть не уволили, — признала она.

— За что? — поинтересовался Джек, несколько оживившись.

— За те непонятные случаи с передозировкой, о которых я говорила вам утром, — ответила Лори. — Исследуя те случаи, я ухитрилась наступить Бингхэму на любимую мозоль.

— Это и есть та долгая история, которую вы собирались мне поведать? — спросил Джек.

— Это только одна ее часть, — ответила Лори. — Меня тогда действительно чуть не уволили. И все потому, что я не слишком всерьез восприняла угрозы Бингхэма. Так что не повторяйте моих ошибок.

Как только Лори вышла, Чет потребовал полного отчета о визите к Бингхэму. Джек рассказал все, не забыв упомянуть о звонках шефу мэра и члена комиссии по здравоохранению, которые жаловались на Степлтона.

— Они жаловались персонально на тебя? — с ужасом спросил Чет.

— Конечно, — ответил Джек, — а я в этой ситуации оказался добрым самаритянином.

— Господи, что ты еще натворил?

— Я просто постарался соблюсти дипломатический этикет — задавал вопросы и делал предложения.

— Ты ненормальный! — воскликнул Чет. — Тебя чуть было не вышвырнули вон и, спрашивается, за что? Что ты стараешься доказать?

— Я никому и ничего не старался доказать, — заявил Джек.

— Я тебя не понимаю.

— Кажется, это всеобщее мнение, — усмехнулся Джек.

— Кстати, я знаю о тебе только то, что раньше ты был офтальмологом, а теперь играешь в Гарлеме в баскетбол.

— А что еще нужно обо мне знать? — спросил Джек. — Можно только добавить, что я работаю в судебно-медицинском управлении. Больше обо мне сказать нечего.

— Скажи, у тебя в жизни есть какие-нибудь радости? — спросил Чет. — Например, с кем ты общаешься? Есть ли у тебя подружка?

— Если честно, то нет.

— Ты что, голубой?

— Никак нет. Просто я на время сошел с круга.

— Тогда ничего удивительного, что ты ведешь себя как форменный псих. Вот что я тебе скажу — сегодняшний вечер мы проведем вдвоем. Пойдем поужинаем и немного выпьем. Недалеко от моего дома есть довольно уютный бар, там у нас будет время поболтать.

— Я не очень расположен говорить о себе, — отказался Джек.

— Ладно, тебе не придется говорить, ноле отказывайся, давай выберемся в эту забегаловку. Я думаю, тебе просто необходимо нормальное человеческое общение. Ты совсем одичал в своем Гарлеме.

— А что, есть нормальное человеческое общение? — философски заметил Джек.

Глава 9

СРЕДА, 22 ЧАСА 15 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА

Чет оказался на редкость решительным парнем. Он настоял на своем, несмотря на энергичные возражения Джека, — они сегодня ужинают вместе, и баста. В конце концов Степлтону пришлось сдаться, и около восьми часов он на своем велосипеде пересек Центральный парк, чтобы встретиться с Четом у итальянского ресторана на Второй авеню.

После ужина Чет с той же напористостью предложил немного выпить. Джек позволил приятелю расплатиться за ужин и теперь, чувствуя себя в долгу, потащился вслед за Макговерном. Сомнения охватили Джека, когда они уже поднимались по ступеням ко входу в бар. Последние несколько лет Степлтон ложился спать в десять и вставал в пять, сейчас было уже четверть одиннадцатого, и он почувствовал, что после выпитой полбутылки вина его неудержимо клонит ко сну, голова изрядно кружилась.

— Сдается мне, я не готов пить, — заявил Джек.

— Но мы уже пришли, — жалобно проговорил Чет. — Пошли, всего-то раздавим по бутылочке пива.

Отступив на шаг, Джек попытался разглядеть темный фасад — вывески над дверью не было.

— Как называется это райское место? — пробормотал он.

— "Аукцион-хаус", здесь мы и приземлимся, — сказал Чет, открывая дверь.

Джеку интерьер смутно напомнил обстановку материнского дома в Де-Мойне, что в штате Айова. Правда, там не было стойки бара из черного дерева. Обстановка заведения являлась вульгарной карикатурой на викторианский стиль — с карнизов криво свисали длинные шторы, а высокий потолок покрывали жестяные листы с грубой чеканкой, аляповато раскрашенной в пестрые цвета.

— Давай сядем вон там. — Чет указал рукой на маленький столик у окна, выходящего на Восемьдесят девятую улицу.

Джек подчинился. С этого места хорошо просматривался зал, причем Степлтон отметил, что пол сделан из навощенного дубового паркета — не слишком характерная для баров деталь. В заведении находилось около пятидесяти человек — они или стояли у стойки, или сидели на скамейках у стен, все хорошо одеты и по виду интеллигенты. Во всяком случае, Джек не заметил ни одной надетой задом наперед бейсболки. Мужчин было приблизительно столько же, сколько женщин.