Одри и Барбаре с благодарностью за то, что они такие чудесные матери.

       Мэтью Дж. Банковски, доктору философии, начальнику отделения клинической вирусологии, молекулярной медицины и исследовательских разработок Исследовательского центра ДСИ
       Джо Коксу, доктору права
       Джону Гилатто, доктору ветеринарии, доктору философии, доценту кафедры ветеринарной патологии Школы ветеринарной медицины Университета Тафтса
       Джекки Ли, доктору медицины, главному судебно-медицинскому эксперту района Куинс в Нью-Йорке
       Маттсу Линдену, командиру экипажа воздушного лайнера компании «Американ эрлайнз»
       Мартину Пигнеде, директору частного природного заповедника NIWA в Камеруне
       Джин Ридз, школьному психологу, читательнице и критику
       Чарльзу Уэтли, доктору медицины, главному судебно-медицинскому эксперту округа Саффолк в штате Нью-Йорк

       3 марта 1997 г.
       15.30
       Кого, Экваториальная Гвинея
      Над докторской диссертацией по молекулярной биологии, защищенной в Массачусетском технологическом университете, Кевин Маршалл работал, почти не вылезая из главной больницы штата, а потому очень стеснялся того, что любая медицинская процедура вызывала у него тошноту. Хотя он никогда и никому в том не признавался, но для него было сущей пыткой сделать анализ крови или прививку. Иглы вызывали особый, животный страх. Стоило Кевину их увидеть, как ноги делались ватными, а широкий лоб покрывался холодным потом. Как-то раз, еще в колледже, он даже в обморок упал, получив прививку от кори.
      Доктор Маршалл надеялся, что к тридцати четырем годам, после многих лет аспирантских биомедицинских исследований, часть которых проводилась на животных, он преодолел свои страхи, но, увы, этого не произошло. Именно поэтому в данный момент он находился не в операционной 1А или 1Б, а предпочел остаться в общей для обеих подсобке-моечной, где и стоял, опершись о раковину умывальника. Отсюда через угловые окна было хорошо видно, что происходило в операционных, – пока чутье не подсказывало, что лучше на творившееся там не смотреть вовсе.
      Уже около четверти часа пациентов в операционных готовили к назначенным процедурам. В сторонке стояли, потихоньку переговариваясь, две хирургические бригады. Медики, одетые в операционные халаты, с руками, затянутыми в перчатки, готовы были начать.
      О делах говорили мало, разве что анестезиолог с двумя анестезистами, поскольку пациентам предстояла операция под общим наркозом. Единственному анестезиологу приходилось переходить из одной операционной в другую, наблюдая за работой подручных, и быть в готовности оказаться на месте при первых же тревожных признаках.
      Впрочем, причин для тревоги не было никаких. Во всяком случае, пока. И все же на душе у Кевина кошки скребли. Удивительно, но куда-то пропало ощущение триумфа, что охватывало его прежде, во время трех аналогичных процедур: тогда он мысленно славил силу науки и собственные творческие способности.
      Нет, не ликование, а беспокойство поднималось в нем, будто тесто на дрожжах. Встревожился он почти неделю назад, но только сейчас, наблюдая за пациентами и прикидывая, сколь различно будущее каждого из них, почувствовал всю остроту охватившего его смятения. Примерно то же случалось с ним при мысли об иглах: пот выступал на лбу, в ногах появлялась дрожь. Ища опору, он покрепче ухватился за край раковины.
      Неожиданно, едва не перепугав Кевина, распахнулась дверь операционной 1А, и перед ним возникла фигура, на лице которой в прорези между низко надвинутой на лоб шапочкой и широкой марлевой повязкой бледно голубели слегка прищуренные глаза. Кевин сразу узнал: Кэндис Брикманн, хирургическая сестра.
      – Все внутренние вивисекции начаты, пациенты спят, – доложила Кэндис. – Не хотите ли заглянуть в операционную? Там вам будет гораздо лучше видно.
      – Благодарю, мне и здесь хорошо, – ответил Кевин.
      – Как угодно, – произнесла Кэндис.
      Дверь за вернувшейся в операционную Кэндис затворилась. Кевин видел, как она стремительно прошла через комнату и что-то сказала хирургам. Те, выслушав ее, обернулись и вздернули кулаки с поднятыми большими пальцами, успокаивая Кевина: все, мол, в порядке. Тот, смущаясь, ответил им тем же жестом.
      Хирурги вернулись к своим разговорам, но бессловесная связь с ними обострила у Кевина ощущение соучастия во всем этом. Выпустив раковину, он сделал шаг назад. К беспокойству добавился страх. Что он наделал?!
      Резко повернувшись на каблуках, доктор вышел из моечной, а потом и из хирургического отделения. Клуб воздуха катился за ним, пока он переходил из умеренно приятной асептической операционной секции в свою сияющую, фантастического вида лабораторию. Кевин тяжело дышал, словно задыхался от напряжения.
      В любой другой день просто вступить в границы своих владений значило для Кевина преисполниться радостным предчувствием открытий, которые ожидают его чудодейственную руку. Вереница комнат была буквально нашпигована высокоточным оборудованием. Почти о таком он и мечтал, и вот теперь вся эта совершеннейшая аппаратура денно и нощно была к его услугам и беспрекословно повиновалась ему. По пути в кабинет Кевин в рассеянности легко пробегал пальцами по корпусам из нержавеющей стали, походя обласкивал аналоговые циферблаты и цифровые дисплеи. Он тронул синтезатор ДНК стоимостью сто пятьдесят тысяч долларов и 500-тысячедолларовый сферический ЯМР -агрегат, от которого, словно от гигантской морской анемоны, извилистыми щупальцами отходили пучки проводов. Кевин бросил взгляд на МТКК , их красные огоньки мерцали подобно далеким квазарам, оповещая об очередном удвоении цепочки ДНК. Еще совсем недавно это окружение окрыляло Кевина, вселяло в него надежду. Теперь же каждая пробирка микроцентрифуги Эппендорфа, каждая склянка с тканевыми культурами служила немым напоминанием о растущем в нем самом дурном предчувствии.
      Добравшись до письменного стола, Кевин взглянул на генную карту отростка хромосомы-6. Участок, представлявший для него главный научный интерес, был очерчен красным. То была главная система тканевой совместимости (ГСТС). Беда в том, что ГСТС являлась лишь малой частью отростка хромосомы-6, крупными белыми пятнами на карте представали области, заполненные миллионами и миллионами комплементарных пар оснований нуклеиновых кислот, а следовательно, сотнями других генов. Кевин понятия не имел, какова их функция.
      Недавний запрос на информацию об этих генах, с которым он обратился через Интернет, принес невнятные отклики. Несколько ученых сообщили, что отросток хромосомы-6 содержит гены, имеющие отношение к формированию мышечно-скелетной структуры. Только и всего. Больше никаких подробностей.
      Кевин непроизвольно передернул плечами. Поднял голову и уперся взглядом в живописное большое окно над столом. Как обычно, оно было испещрено влажными полосками тропического дождя, который волнами накатывался на зеленые заросли за стеклом. Капельки медленно сползали, разбухая и наливаясь силой до тех пор, пока, набрав критическую массу, стремительно не срывались с поверхности, словно искры с точильного колеса.
      Взгляд Кевина унесся вдаль. Его всегда потрясал контраст между сияющей, умиротворенной кондиционерами атмосферой внутри и тем, что творилось снаружи. Клубящиеся свинцово-серые тучи застилали небо вопреки тому, что еще три недели назад полагалось бы наступить сухому сезону. Землю заполоняла буйная растительность, потемневшая от воды так, что казалась черной. По черте города чернеющие заросли вздымались громадной грозной приливной волной.
      Доктору Маршаллу отвели кабинет в лабораторно-клиническом комплексе, одной из немногочисленных новостроек еще недавно запущенного, брошенного испанцами колониального городишка под названием Кого в мало кому ведомой африканской стране Экваториальная Гвинея. Кабинет Кевина находился на третьем, последнем этаже, окна его выходили на юго-восток. Отсюда открывался вид на значительную часть городка, бестолково расползавшегося до залива Муни и питающих его речек.
      Отдельные дома в округе подновили, некоторые еще отделывали, но большинство так и не трогали. С полдюжины некогда прелестных асиенд опутали лианы и корни одичавших растений. Надо всем висела пелена перенасыщенного влагой теплого воздуха.
      Сразу под окнами Кевина виднелась сводчатая аркада старой городской ратуши, в которой располагался муниципалитет. Под набрякшими кронами хоронилась непременная горстка экватогвинейских солдат в боевом камуфляже с небрежно переброшенными через плечо «АК-47». Как всегда, они покуривали, переругивались и потягивали камерунское пиво.
      Взгляд Кевина скользнул дальше, за городскую черту. Обычно он почему-то избегал смотреть туда, но теперь вглядывался в лиман, вода которого, исхлестанная дождем, походила на чеканку по жести. Строго на юг виднелось поросшее лесами побережье Габона. На востоке Кевин высмотрел очертания островов, вытянувшихся в сторону континента. На горизонте проглядывал самый большой, остров Франчески, названный так португальцами в пятнадцатом столетии. Остров Франчески разительно отличался от своих соседей: посреди него, как хребет динозавра, пролегала поросшая джунглями известняковая гряда.
      У Кевина замерло сердце. Невзирая на дождь и пелену, он видел то, что страшился увидеть. Так же, как и неделю назад, к свинцовому небу возносилась ленивая струйка дыма.
      Кевин рухнул в кресло и обхватил голову руками. «Что ты наделал? Что ты наделал?!» – спрашивал он себя. Аспирантом он прилежно изучал античность и еще помнил греческую мифологию. И теперь вопрошал себя, не совершил ли он ошибку Прометея. Дым означал огонь, и Кевину оставалось лишь гадать, не тот ли это огонь, что был неосторожно похищен у богов.

* * *

       18.45
       Бостон, штат Массачусетс
      Мартовский штормовой ветер барабанил в окна, и Тейлор Девоншир Кэбот еще больше оценил уют и тепло отделанного орехом кабинета в своем просторном доме в Манчестере-у-Моря, севернее Бостона, штат Массачусетс. Харриет Ливингстон Кэбот, жена Тейлора, на кухне руководила последними приготовлениями к ужину, который предстояло подать ровно в половине восьмого.
      На ручке кресла Тейлора покоился хрустальный стаканчик чистого, на одном солоде, виски. В камине потрескивали горящие поленья, из приглушенного стереопроигрывателя доносилась музыка Вагнера. Мерцали экраны трех встроенных телевизоров, подключенных соответственно к каналу местных новостей, Си-эн-эн и И-эс-пи-эн.
      Тейлор блаженствовал. Он провел напряженный, но продуктивный день во всемирной штаб-квартире «Генсис», биотехнологической фирмы, основанной им восемь лет назад. Компания выстроила новое здание вдоль реки Чарльз в Бостоне, с выгодой воспользовавшись для найма толковых сотрудников близостью Гарварда и Массачусетского технологического университета.
      Регулярный вечерний переезд с работы домой дался легче обычного, и Тейлору не хватило времени, чтобы в машине прочесть все, что было намечено. Осведомленный о привычках босса, Родни, водитель Тейлора, пустился в извинения, что доставил его домой слишком быстро.
      – Уверен, завтра вечером вы сумеете приехать намного позже, чтобы поквитаться, – съязвил Тейлор.
      – Сделаю в лучшем виде, – в тон ему ответил Родни.
      Так что Тейлор ни музыку не слушал, ни телевизоры не смотрел, а внимательно читал финансовый отчет, который предстояло опубликовать к собранию акционеров «Генсис», назначенному на следующую неделю. Впрочем, это не означало, что он не замечал того, что творилось вокруг. Он хорошо различал завывания ветра, потрескивание огня в камине, музыку и бдительно следил за телевизионной трепотней репортеров на трех каналах. И едва с экрана донеслось имя Карло Франкони, Тейлор резко поднял голову.
      Первым делом он вскинул пульт и прибавил звук в телевизоре, что стоял в центре. По нему передавали местные новости и дублировали сообщения Си-би-эс. Вели программу Джек Уильямс и Лиз Уолкер. Джек Уильямс, произнеся имя Карло Франкони, продолжил сообщение, заявив, что канал получил видеозапись того, как был убит этот видный мафиози, имевший связи с криминальными кланами Бостона.
      – Запись весьма откровенна, – предупреждал Джек, – советуем родителям быть осмотрительнее. Возможно, наши зрители помнят, как несколько дней назад мы сообщали, что занедуживший Франкони после предъявления ему обвинительного заключения исчез, и многие опасались, что он выторговал залог. А вчера он снова объявился в новостях: сообщалось о достигнутой сделке с окружной прокуратурой Нью-Йорка по поводу признания вины и о распространении на него программы защиты свидетеля. Однако сегодня вечером, когда обвиненный в судебном порядке рэкетир выходил из своего любимого ресторана, его застрелили.
      Застыв в кресле, Тейлор смотрел любительскую съемку. Вот чересчур грузный человек показался из ресторана в окружении нескольких людей, похожих на полицейских. Вот он привычным взмахом руки приветствовал собравшуюся толпу, а затем пошел к поджидавшему лимузину, прилежно не обращая внимания на вопросы журналистов, рвавшихся к нему поближе. А вот... в тот миг, когда Франкони склонился, чтобы сесть в машину, тело его дернулось, он отшатнулся, схватившись рукой за затылок, и повалился на правый бок. Прежде чем удариться о землю, тело его снова дернулось. Сопровождавшие выхватили пистолеты и картинно завертелись во все стороны. Настырные журналисты как один попадали на тротуар.
      – Уаау! – воскликнул Джек-комментатор. – Что за кадр! Он напомнил мне, как убили Ли Харви Освальда. Вот вам и защита полиции!
      – Интересно, как это подействует на будущих свидетелей? – спросила Лиз.
      – Уверен, не здорово, – ответил Джек.
      Тейлор перевел взгляд на экран Си-эн-эн, где начали показывать ту же видеосъемку. И снова посмотрел, как произошло убийство. Увиденное заставило его содрогнуться. Едва кончилась пленка, как Си-эн-эн предоставила прямой эфир репортеру, стоявшему возле здания Главного управления судебно-медицинской экспертизы Нью-Йорка.
      – Вопрос теперь в том, был убийца один или их было двое, – пробился голос репортера сквозь гам уличного движения на Первой авеню. – Складывается впечатление, что во Франкони стреляли дважды. Полиция, понятное дело, расстроена из-за этого инцидента и отказывается объяснить случившееся или предоставить хоть какую-то информацию. Нам точно известно, что вскрытие назначено на завтра на утро, и, как мы полагаем, баллистическая экспертиза ответит на наш вопрос.
      Тейлор выключил у телевизора звук и взял стакан с виски. Шагая к окну, он вглядывался в сердитое, мрачное море. Смерть Франкони предвещала беду. Тейлор глянул на часы: в Западной Африке была почти полночь.
      Схватив телефон, он связался с оператором в «Генсис» и велел незамедлительно соединить его с Кевином Маршаллом.
      Положив трубку, Тейлор повернулся к окну. Полной уверенности в этом проекте не было никогда, хотя с финансовой точки зрения он казался весьма выгодным. Подумалось: а не прихлопнуть ли его, пока не поздно? Ход мыслей прервал телефонный звонок.
      Взяв трубку, Тейлор услышал, что мистер Маршалл на линии. После гулкого хруста помех в трубке раздался сонный, искаженный треском голос Кевина:
      – Это и в самом деле Тейлор Кэбот?
      – Вы помните некоего Карло Франкони? – требовательно спросил Тейлор, оставив без внимания вопрос собеседника.
      – Конечно, – ответил Кевин.
      – Сегодня днем его убили, – сообщил Тейлор. – Вскрытие назначено на утро в Нью-Йорке. Мне нужно знать: это может вызвать осложнения?
      На другом конце повисло молчание. Тейлор уже собирался спросить, нет ли обрыва связи, когда Кевин заговорил:
      – Да, это осложнит дело.
      – Кто-то сможет все понять по результатам вскрытия?
      – Такое возможно, – подтвердил Кевин. – Не скажу, что наверняка, но возможно.
      – Мне возможное не нравится, – произнес Тейлор. Он оборвал разговор с Кевином и, вновь обратившись к оператору в «Генсис», попросил немедленно соединить его с доктором Раймондом Лайонзом. Подчеркнул: дело чрезвычайной срочности.

* * *

       Нью-Йорк
      – Прошу извинить, – шепнул официант. Подойдя к доктору Лайонзу с левой стороны, он долго, терпеливо ждал, когда наступит пауза в разговоре доктора с юной золотоволосой ассистенткой и нынешней любовницей Дарлин Полсон. Облик почтенного доктора: от благородно седеющей шевелюры до строгого стиля в одежде – соответствовал тому, как принято изображать врача в телесериалах. Недавно переваливший за пятый десяток, он был высок, загорел, завидно худощав, с точеным и холеным, как у патриция, лицом.
      – Извините, что перебиваю, – продолжил официант, – но вас просят к телефону по срочному делу. Вам подать телефон сюда или предпочитаете переговорить в холле?
      Голубые глаза Раймонда заметались между приветливым, но отрешенным личиком Дарлин и сосредоточенной физиономией официанта, чьи безукоризненные манеры вполне соответствовали 26-му месту по качеству обслуживания, отведенному ресторану «Ореол» в ресторанном каталоге Загата. Вид у Раймонда был безрадостный.
      – Может быть, сказать, что вас нет? – предложил официант.
      – Нет, несите телефон сюда, – ответил Раймонд. Медицинской практикой он не занимался с тех самых пор, как у него отобрали врачебную лицензию. Поводом стало обвинение в крупной афере с медицинским страхованием, которую он проворачивал чуть ли не полтора десятка лет.
      – Алло? – произнес Раймонд с ноткой беспокойства в голосе.
      – Это Тейлор Кэбот. Возникли сложности.
      Раймонд заметно напрягся, на лбу обозначились морщины.
      В нескольких фразах Тейлор поведал о том, что случилось с Карло Франкони, и о своем звонке Кевину Маршаллу.
      – Вся эта затея – ваше детище, – раздраженно подытожил он. – И позвольте вас предупредить: это – сущая мелочевка в великом круговороте дел. Будут сложности – я спущу в отходы все предприятие. Мне дурная слава ни к чему, так что уладьте дело.
      – Но я-то что могу? – выдавил из себя Раймонд.
      – Откровенно говоря, не знаю, – сказал Тейлор. – Только будет лучше, если вы что-нибудь придумаете. И еще лучше – если побыстрее.
      – В том, что от меня зависит, дела идут как нельзя лучше, – перебил Раймонд. – Не далее как сегодня я наладил контакт с врачихой из Л-А , которая пользует бездну кинозвезд и богатых бизнесменов с Западного побережья. Она готова создать филиал в Калифорнии.
      – Похоже, вы меня не расслышали, – произнес Тейлор. – Никаких филиалов, пока проблема Франкони не будет решена.
      От резкого щелчка, возвестившего конец связи, у Раймонда дернулась голова. Он глянул на телефонную трубку так, будто это она была виновата, что разговор прекратился слишком поспешно. Официант, временно удалившийся на приличествующее расстояние, подошел, чтобы забрать трубку, и исчез.
      – Неприятности? – спросила Дарлин.
      – О Боже! – воскликнул Раймонд, нервно покусывая кончик большого пальца. Это не просто неприятность. Тут пахнет полным крахом. Все его попытки вернуть врачебную лицензию вязли в трясине юридического крючкотворства, нынешняя работа – все, что у него оставалось, и только совсем недавно дела пошли на лад. Пять лет ему пришлось горбатиться, чтобы добиться этого. И разом спустить все в унитаз!.. Такого он допустить не мог.
      – Что стряслось? – поинтересовалась Дарлин и подалась к Раймонду, отводя его руку ото рта.
      Раймонд торопливо объяснил ей ситуацию со вскрытием Карло Франкони и повторил угрозу Тейлора Кэбота спустить в отходы все предприятие.
      – Теперь оно наконец стало приносить немалые бабки, – заметила Дарлин. – Не спустит.
      Раймонд безрадостно хмыкнул:
      – Для таких, как Тейлор Кэбот и «Генсис», эти бабки – мелочь. Спустит, как пить дать. Черт, его с самого начала трудно было уговорить.
      – Тогда ты должен сказать, чтобы вскрытие не делали, – предложила Дарлин.
      Раймонд уставился на спутницу. Он понимал: малышка хотела как лучше, к тому же если она чем и влекла его к себе, то только не силой ума. А потому от резкости воздержался. И все же в его ответе звучал сарказм:
      – По-твоему, стоит мне обратиться к судмедэкспертам и попросить их не производить вскрытие при таких-то обстоятельствах – и делу конец? Не смеши меня!
      – Но у тебя же столько знакомых среди разных шишек, – упорствовала Дарлин. – Попроси их, пусть помогут.
      – Киска, я прошу... – начал было снисходительно Раймонд и осекся. До него стало доходить, что глупышка Дарлин попала в точку. Мысль заработала и стала обрастать деталями.
      – А если обратиться к доктору Левитцу? – сказала Дарлин. – Он был врачом Франкони. Вдруг он поможет?
      – Я как раз подумал о том же, – отозвался Раймонд. Доктор Дэниел Левитц держал большую приемную на Парк-авеню, но нес большие накладные расходы и терял пациентов – результат продуманной заботы. Уговорить его было легко: он стал одним из первых врачей, присоединившихся к рискованному предприятию. Что важнее, он привлек к делу множество клиентов, часть которых занималась тем же бизнесом, что и Карло Франкони.
      Раймонд поднялся, извлек бумажник и бросил на стол три хрустящие стодолларовые купюры. Знал: этого более чем достаточно, чтобы расплатиться по счету и дать щедрые чаевые.
      – Пошли, – обратился он к Дарлин. – Я должен сделать визит.
      – Но я еще антрекот не доела, – закапризничала та.
      Раймонд не стал тратить слов. Встав за стулом Дарлин, он резко рванул его от стола, заставив девушку вскочить на ноги. Чем больше он думал о докторе Левитце, тем больше видел в этом человеке своего спасителя. Домашний врач нескольких враждующих нью-йоркских криминальных кланов, Левитц знал людей, способных сделать невозможное.

       4 марта 1917 г.
       7.25
       Нью-Йорк
      Джек Стэплтон пригнулся к рулю и поднажал на педали, проносясь на восток мимо последнего квартала по Тридцатой улице. Ярдах  в пятидесяти от Первой авеню он, распрямившись, покатил без рук и только потом начал тормозить. Лавина встречных машин слепила огнями, а Джек пока не настолько сбрендил, чтобы, гоняя на велосипеде по центру города, на всех парах влететь в мешанину легковушек, автобусов и грузовиков.
      На улице здорово потеплело, и пятидюймовый слой грязи пополам с мокрым снегом, выпавшим два дня назад, сошел, оставив отдельные грязные бугорки между машинами на стоянках. Джек был доволен, что дороги расчистились: склизкая грязища несколько дней не давала ему добираться на работу и с работы на велосипеде. Велосипед был новый, Джек купил его всего три недели назад взамен украденного годом раньше.
      Поначалу он собирался купить новый велик сразу после кражи, но передумал. Врожденное неприятие риска одолело его после того, как довелось сойтись нос к носу с самой Безносой: страх смерти – вещь нешуточная. Тот случай не имел никакого отношения к поездкам на велосипеде по городу, а все же напугал порядком. Джеку пришлось признать, что его манеру езды отличает показное ухарство.
      Впрочем, время умерило страхи Джека. Последней каплей стало то, что в толчее подземки он лишился часов и бумажника. На следующий же день он купил себе новенький горный велосипед и, по мнению друзей, снова принялся за старое. На самом деле Джек больше не испытывал судьбу, протискиваясь между мчавшимися фургонами и стоявшими у тротуаров легковушками, не совершал слаломных спусков на Второй авеню и с наступлением темноты, как правило, держался подальше от Центрального парка.
      Джек остановился на перекрестке, поджидая, когда светофор даст зеленый, и, упершись ногой в бровку тротуара, оглядел окрестности. Почти сразу он заметил стайку микроавтобусов телевидения с развернутыми антеннами, стоявших на восточной стороне Первой авеню как раз напротив дома, куда он направлялся: Главное управление судебно-медицинской экспертизы города Нью-Йорка, или, как запросто зовут некоторые, морг.
      Джек работал младшим судмедэкспертом и в должности этой пребывал года полтора, так что уже успел вдосталь наглядеться на такие вот налеты журналистов. Как правило, такое случалось, когда умирал кто-то из знаменитостей или по крайней мере человек, которого пресса делала знаменитым в мгновение ока. А если не одиночная смерть, значит, случилось массовое бедствие вроде авиакатастрофы или крушения поезда. Джек (по причинам как личного, так и общественного свойства) уповал на то, что на сей раз – одиночка.
      Зажегся зеленый, и, нажав на педали, Джек пересек Первую авеню и въехал в морг по съезду приемного отделения на Тридцатой улице. Поставив велосипед на обычное место, возле гробов с Харт-Айленда, в которые укладывали невостребованных мертвецов, Джек поднялся на лифте на второй этаж.
      Он сразу же почувствовал, что в доме творится маленький кавардак. Несколько дневных секретарш без устали названивали по телефонам в отделе связи: обычно они раньше восьми на работе не появлялись. Их рабочие столики заливал свет мигающих красных огоньков. Даже стеклянная будка сержанта Мерфи была распахнута, верхний свет включен, а уж охранник-то свято блюл привычный модус операнди , являясь на службу где-то после девяти часов.
      Охваченный все возраставшим любопытством, Джек вошел в регистраторскую и направился прямо к кофеварке. Винни Амендола, санитар из покойницкой, как обычно, прятался за газетой. Увы, на сей раз то было единственное обычное утреннее явление. Как правило, Джек появлялся первым из патологов, но в тот особенный день уже успели прибыть зам. главврача доктор Кэлвин Вашингтон, доктор Лори Монтгомери и доктор Чет Макговерн. Все трое что-то горячо обсуждали с сержантом Мерфи и – к удивлению Джека – с лейтенантом полиции Лу Солдано, следователем из отдела убийств. Лу был в морге частым гостем, но, разумеется, не в полвосьмого утра. Более того, выглядел он так, будто ночью вовсе не спал, а если и спал, то не снимая одежды.
      Джек стал возиться с кофеваркой. Никто будто и не заметил его прибытия. Налив себе кофе с молоком и бросив в чашку кусочек сахара, Джек направился к стеклянной двери в вестибюль. За ней, как он и ожидал, все было битком забито журналистами, которые переговаривались между собой и потягивали кофе из пластиковых стаканчиков. Чего Джек не ожидал, так это того, что многие еще и дымили сигаретами. Поскольку курить было строжайше запрещено, Джек попросил Винни выйти и уведомить об этом журналистов.
      – Тебе ближе, – буркнул тот, не отрываясь от газеты.
      У Джека глаза на лоб полезли от выказанной Винни непочтительности, но он вынужден был признать, что санитар прав. И, подойдя к закрытой двери, открыл ее. Но не успел он возгласить запрет на курение, как был буквально взят в тиски толпой. Пришлось отпихиваться от микрофонов, которые ему совали прямо в лицо. Сыпавшиеся со всех сторон вопросы не давали по-настоящему вникнуть в суть того, о чем спрашивали, угадывалось только, что спрашивали про предстоявшее вскрытие.
      Джек проорал во все горло, что курить нельзя, и, отдирая чужие ладони со своих рук, наконец сумел закрыть дверь. С другой стороны репортеры поднажали, рванув вперед, грубо вдавливая своих коллег в стекло двери, будто томаты в банку для засолки.
      Содрогаясь от отвращения, Джек вернулся в регистраторскую.
      – Может, кто-нибудь просветит меня, что происходит? – возопил он.
      Все повернулись в его сторону, но первой отозвалась Лори:
      – А ты ничего не слышал?
      – А стал бы я спрашивать, если бы слышал?
      – Господи, да телевидение бубнит об этом не умолкая! – бросил Кэлвин.
      – У Джека нет телевизора, – вступилась Лори. – Ему сосед не разрешает.
      – Сынок, ты где живешь? – спросил сержант Мерфи. – Первый раз слышу, чтоб соседи не разрешали друг другу иметь телевизор. – Пожилой, краснолицый ирландец-полицейский, говоря с медиками и служащими судмедэкспертизы, всегда впадал в отечески покровительственный тон: он проработал в морге больше лет, чем желал бы признать, и относился ко всем как к членам семьи.
      – Он в Гарлеме живет, – сказал Чет. – По правде говоря, соседи были бы счастливы, если в он телик купил, они бы все время просили его посмотреть.
      – Ладно, кончайте, – взмолился Джек. – Лучше скажите, из-за чего сыр-бор?
      – Вчера ближе к вечеру застрелили одного мафиозного дона, – гулким голосом возвестил Кэлвин. – Это разворошило осиное гнездо неприятностей, поскольку дон этот согласился сотрудничать с прокуратурой и находился под защитой полиции.
      – Он не был мафиозным доном, – поправил Лу Солдано. – Не более как средней руки деятель в криминальном клане Вакарро.
      – Пусть так, – отмахнулся Кэлвин. – Главное в том, что пришили беднягу тогда, когда его буквально со всех сторон охраняли лучшие полицейские силы Нью-Йорка, что не очень-то лестно говорит о способности полиции защитить своих подопечных.
      – Его предупреждали, чтобы он в этот ресторан не ходил, – запротестовал Лу. – Я это точно знаю. А уберечь того, кто плюет на предостережения, – дело почти дохлое.
      – Сама полиция не могла его пристрелить, или это исключено? – спросил Джек. Одна из обязанностей судмедэксперта – думать во всех направлениях, тем более что речь шла о содержании под стражей.
      – Он не был под арестом, – сказал Лу, догадываясь, о чем подумал Джек. – Сначала его арестовали и предъявили обвинение, но потом выпустили под залог.
      – Так из-за чего великий шум? – недоуменно спросил Джек.
      – А великий шум из-за того, что мэр, окружной прокурор и полицейский комиссар попали на раскаленную сковородку, – пояснил Кэлвин.
      – Воистину, – кивнул Лу. – Особенно комиссар полиции. Потому-то и я здесь. Грядет один из тех публичных кошмаров, которые пресса обожает раздувать до умопомрачения. Мы должны схватить злоумышленника или злоумышленников без промедления, иначе полетят головы.
      – И не нагонять страху на тех, кто может оказаться свидетелем, – добавил Джек.
      – Ну да, и это тоже, – согласился Лу.
      – Не знаю, не знаю, Лори, – заговорил Кэлвин, возвращаясь к разговору, прерванному вмешательством Джека. – Ценю ваш столь ранний приход и готовность сделать вскрытие, но, возможно, Бинэм захочет сам провести его.