Глава 8

Ужинали они в тишине. Данфорд сделал ей комплимент по поводу нового желтого платья, но дальше этого разговор не пошел. Закончив десерт, он собрался было удалиться в свою комнату, прихватив бутылку виски, но передумал. Генри была необычайно грустна в тот вечер, и он решил, что должен сломать стену отчуждения, возникшую между ними. Отложив салфетку в сторону, он прокашлялся и сказал:

— Сейчас я не отказался бы от бокала портвейна. Поскольку здесь нет дам, с которыми тебе следовало бы удалиться, я буду очень рад, если ты согласишься составить мне компанию.

Генри внимательно посмотрела на него. Не имеет же он в виду, что относится к ней как к мужчине?

— Я никогда не пила портвейн. Не уверена, что он у нас есть.

— Наверняка есть. Он есть в каждом доме.

Она не отрывала от него глаз, когда он подошел к ней и помог выйти из-за стола. До чего же он красив! На какую-то долю секунды она действительно поверила, что нравится ему. По крайней мере тогда он вел себя так, что трудно было не поверить. Теперь же… Теперь она не знала, что и думать. Поднявшись из-за стола и увидев его ожидающий взгляд, Генри спохватилась.

— Я никогда не видела его здесь, — сказала она, думая, что Данфорд ждет ее ответа относительно портвейна.

— Карлайл совсем не пил?

— Довольно редко. А что?

Он с любопытством посмотрел на нее:

— После ужина дамы обычно удаляются в гостиную, а мужчины пьют портвейн.

— Ах так.

— Признайся, ты знала об этом.

Генри залилась румянцем, ей было стыдно признаться, как слабо она разбирается в вопросах светского этикета.

— Я не знала об этом. Наверное, я казалась тебе очень невоспитанной, когда всякий раз после ужина оставалась с тобой. Я уже ухожу. — Она направилась к двери, но Данфорд взял ее за руку.

— Генри, — сказал он, — Если бы мне не нравилась твоя компания, я бы дал тебе это понять. Заговорив о портвейне, я имел в виду только то, что хорошо бы нам выпить его вместе.

— А что же пьют дамы?

— Как тебе сказать? — он был сбит с толку ее вопросом.

— Ну, когда они удаляются в гостиную? — объяснила Генри. — Что они пьют?

Он беспомощно пожал плечами.

— Не имею ни малейшего понятия. Вряд ли они вообще что-либо пьют.

— Тогда это ужасно несправедливо.

Он улыбнулся. Она все больше становилась похожа на ту Генри, которая так нравилась ему.

— Ты, возможно, изменишь свое мнение, когда попробуешь портвейн.

— Если он такой ужасный, зачем тогда мужчины пьют его?

— Он вовсе не ужасный. Просто к нему надо привыкнуть.

Генри задумалась на минуту.

— И все равно я думаю, что это несправедливо, даже если у портвейна вкус пойла.

— Генри! — Он удивился собственному голосу. В нем послышались интонации его матери.

Она пожала плечами.

— Пожалуйста, прости меня за грубость. Меня учили быть воспитанной только с чужими, а ты к ним больше не относишься.

Теперь Данфорд еле сдерживал смех.

— Но что касается портвейна, — продолжала она, — вы, мужчины, хорошо устроились. Выпроводив дам, вы обсуждаете их, вино и другие интересные вещи.

— Более интересные, чем вино и женщины? — поддразнил он ее.

— На мой взгляд, существует много вещей, которые более интересны, чем вино и женщины…

— Он с удивлением отметил про себя, что для него нет сейчас ничего более интересного, чем эта женщина.

— Возьмем, к примеру, политику. Я стараюсь быть в курсе происходящего, но я не настолько глупа, чтобы не понимать, что в газете пишут не обо всем.

— Генри?

Она подняла голову:

— Какое это имеет отношение к портвейну?

— Ах, да. Я всего лишь удивилась тому, что, пока вы, мужчины, великолепно проводите время, дамы вынуждены сидеть в запертой, душной комнате и беседовать о вышивках.

— Я не знаю, о чем беседуют дамы в гостиной, — чуть улыбаясь, произнес Данфорд, но мне почему-то кажется, что они не беседуют о вышивках.

Она недоверчиво посмотрела на него. Он вздохнул и поднял руки вверх, показывая, что сдается.

— Вот я и пытаюсь исправить эту несправедливость, приглашая тебя составить мне компанию и выпить со мной немного портвейна. — Он посмотрел по сторонам. — Если, конечно, нам удастся найти его.

— В столовой его точно нет, — сказала Генри, — в этом я уверена.

Быть может, он в гостиной вместе с другими напитками.

— Пойдем посмотрим.

Он пропустил ее вперед, с удовольствием отметив, как хорошо сидит на ней платье. Слишком хорошо. Он нахмурился. У Генри была красивая фигура, и ему как-то не хотелось, чтобы и другие знали об этом.

Они вошли в гостиную, и Генри склонилась над буфетом.

— Его здесь нет, — сказала она, — хотя я не знаю, что ищу. Я никогда не видела, как выглядит портвейн.

— Тогда позволь, я посмотрю. — Она встала, чтобы пропустить его, при этом случайно ее грудь коснулась его руки. Данфорд с трудом сдержал стон. Это было похоже на злую шутку. Генри сама того не ведая искушала его. В эту минуту он больше всего на свете хотел взять ее на руки и отнести в свою комнату.

Он негромко прокашлялся, чтобы скрыть свое смущение, и склонился над буфетом. Портвейна не было.

— Что ж, полагаю, бренди тоже подойдет.

— Надеюсь, ты не очень расстроился. Он сурово посмотрел на нее.

— Я не настолько увлечен спиртными напитками, чтобы расстраиваться из-за бокала портвейна.

— Конечно, нет, — поспешила сказать Генри, — я вовсе не это имела в виду. Хотя…

— Хотя что? — потребовал Данфорд. Состояние постоянного возбуждения делало его очень вспыльчивым.

— Хотя именно тем, кто увлекается спиртными напитками, все равно, что пить, — сказала она задумчиво.

Он лишь вздохнул в ответ.

Генри подошла к дивану и присела на него. Теперь она чувствовала себя лучше, чем за ужином. Тишина была невыносимой. Стоило ему снова заговорить, ей сразу стало легче. Теперь они были на своей территории — смеялись и безжалостно подшучивали друг над другом. Она почувствовала, как вновь обретает уверенность в себе.

Данфорд разлил бренди и протянул ей бокал.

— Генри… — Он прокашлялся и продолжил: — Что касается сегодняшнего утра…

Она так сильно сжала в руке бокал, что он чуть не треснул. С большим трудом ей наконец удалось произнести:

— Да?

Данфорд прокашлялся.

— Мне не следовало так поступать. Я… я поступил дурно и прошу прощения.

— Не думай об этом, — сказала она как можно беззаботнее, — я уже забыла.

Он нахмурился. Конечно, он виноват и чувствует себя подлецом, однако ему было очень обидно, что она так легко решила забыть обо всем.

— Ну и хорошо. — Он снова прокашлялся. — И покончим с этим.

— У тебя болит горло? У Симпи есть чудесное домашнее средство. Думаю, она…

— С моим горлом все нормально. Просто мне несколько… — он не мог найти подходящего слова, — несколько не по себе.

Она улыбнулась. Насколько приятнее было бы поговорить с ним просто так, чем выслушивать рассуждения о том, как он разочарован их поцелуем. А может быть, он был разочарован тем, что она не пошла у него на поводу? Генри нахмурилась. Не думает же он, что… Она даже не смогла закончить мысль и взволнованно посмотрела на него.

— Да, ты прав. Лучше все забыть. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы ты думал, что я… что я отношусь к тем женщинам, которые…

— Я не думаю ничего подобного, — отрезал он.

Из ее груди вырвался вздох облегчения:

— Вот и хорошо. Не знаю, что это нашло на меня.

Данфорд отлично понимал, что вина за происшедшее целиком лежала на нем.

— Генри, не беспокойся…

— Нет, я беспокоюсь. Понимаешь, я не хочу, чтобы наша дружба разрушилась. Мы ведь друзья, не так ли?

— Конечно. — Он даже немного обиделся.

— Я понимаю, это может показаться нескромным, но я не хочу тебя терять. Дело в том, что… — она вымученно улыбнулась, — дело в том, что ты, пожалуй, единственный мой друг, кроме Симпи. А это, согласись, не совсем одно и то же, и…

— Достаточно! — Он больше не мог слышать ее измученного голоса, тоску, сквозившую в каждом слове.

Генри привыкла думать, что живет полноценной жизнью в Стэннедж-Парке, она много раз говорила об этом. Ей как-то не приходило в голову, что за границами поместья существует другой мир, мир, в котором есть светские рауты, танцы и… дружеские отношения.

Данфорд поставил бокал на стол и подошел к ней, желая успокоить.

— Не говори так, — сказал он, сам удивляясь твердости своего голоса. Он нежно обнял ее. — Я всегда буду твоим другом, Генри. Что бы ни произошло.

— Честно?

— Честно. Почему нет?

— Не знаю. — Она подняла голову, чтобы видеть его лицо. — У многих находятся причины.

— Генри, ты такая смешная, но именно такой ты мне и нравишься.

Она скорчила гримасу:

— Хорошо сказано.

Он громко рассмеялся, отпуская ее:

— Я старался.

Данфорд уже собирался лечь спать, когда в его дверь постучался Йейтс. Слугам было разрешено не стучаться, но Данфорда это всегда коробило, особенно если дело касалось спальни. Поэтому он изменил этот порядок.

— Войдите, — отозвался Данфорд, и появился Йейтс с увесистым пакетом в руках.

— Это пришло из Лондона сегодня утром, мой господин. Я оставил его на столе в вашем кабинете.

— Но я не был сегодня в кабинете, — закончил за него Данфорд. — Спасибо, что занесли. Полагаю, это завещание лорда Стэннеджа. Я очень ждал его.

Йейтс поклонился и вышел.

Лень вставать и искать нож. Данфорд просунул палец под край конверта и сломал печать. Да, как он и ожидал, это было завещание Карлайла. Он пробежал глазами по документу. Сейчас его интересовало, как Карлайл позаботился о своей подопечной. Остальное он прочтет завтра.

«Мисс Генриетта Баррет» попалась ему лишь на третьей странице. Затем, к своему изумлению, он увидел свое имя. От удивления Данфорд открыл рот. Он становился опекуном Генри. Генри была под его опекой. Это означало, что он… Боже правый, это означало, что он — один из тех, кто воспользовался своим положением опекуна. В свете ходили сплетни о развратных опекунах, которые либо совращали своих подопечных, либо продавали тем, кто заплатит больше. Он стыдился своего поведения сегодня утром, но сейчас оно казалось ему просто ужасным.

— О Боже, — прошептал он. — О Боже! Но почему она не сказала ему?

— Генри! — вскричал Данфорд вне себя от гнева. Он вскочил и схватил свой халат. — Генри!

Почему она ему не сказала?

Когда он выбежал в коридор, Генри уже стояла у своих дверей в выцветшей ночной рубашке.

— Данфорд! — встревожено спросила она, — что случилось?

Вот это, — он чуть было не ткнул бумаги ей в лицо, — вот это!

— Что? Что это? Данфорд, я не могу понять, что это за бумага.

— Это завещание Карлайла, мисс Баррет, — выпалил он. — Завещание, в котором я назначаюсь твоим опекуном.

Генри недоумевала:

— Ну и что?

— Это означает, что ты находишься под моей опекой.

Генри уставилась на него.

— Я знаю, — спокойно сказала она, — обычное дело.

— Почему же ты не сказала мне?

— О чем не сказала? — Генри огляделась по сторонам. — Послушай, Данфорд, может, не стоит продолжать этот разговор посреди холла?

Он ворвался в ее комнату. Она поторопилась за ним, хотя и не была вполне уверена, что ей прилично оставаться наедине с мужчиной в спальне. Но иначе он поднял бы крик в холле, а этого она допустить не могла.

Он решительно закрыл дверь и повернулся к ней.

— Почему, — начал он, едва сдерживая свой гнев, — ты не сказала мне, что я — твой опекун?

— Я думала, ты знаешь.

— Ты думала, я знаю?

— Неужели ты не знал?

Он в недоумении смотрел на нее. Она была права. Почему он не знал?

— Ты должна была сказать мне, — прошептал он.

— Я не предполагала, что тебе это неизвестно.

— О Генри, — простонал он. — Генри, это катастрофа.

— Не вижу ничего страшного.

Он раздраженно посмотрел на нее:

— Генри, ведь я целовал тебя сегодня утром. Целовал тебя. Ты понимаешь, что это значит?

Она в недоумении уставилась на него:

— Это значит, что ты целовал меня.

Он схватил ее за плечи и потряс.

— Это значит, что… о Господи, это все равно, что кровосмешение.

Она принялась наматывать прядь волос на палец, пытаясь сосредоточиться, но рука похолодела и стала словно ватная.

— Не думаю, что это можно назвать кровосмешением. Не так уж это грешно, на мой взгляд. И мы ведь договорились, что это больше не повторится…

— Проклятие, Генри! Прошу тебя, помолчи. Я пытаюсь думать. — Он взъерошил рукой волосы.

Она замолчала, обидевшись, и сделала шаг назад.

— Неужели ты не понимаешь, Генри? Теперь я несу за тебя ответственность. — Он с неприязнью произнес это слово.

— Ты слишком добр, — проворчала она, — мне ничего не нужно, если уж ты заговорил о своей ответственности.

— Да не в этом же дело. Это означает… Черт, это означает… — Он горько рассмеялся.

Всего несколько часов назад он мечтал о том, как хорошо было бы взять ее в Лондон, познакомить со своими друзьями и показать ей, что за пределами Стэннедж-Парка существует другая жизнь. Теперь он просто вынужден будет сделать это. Он должен ввести ее в свет и найти для нее мужа. Ему необходимо подыскать кого-нибудь, кто сможет научить ее светским манерам. Он взглянул на девушку. Похоже, она все еще сердится. Данфорд очень надеялся, что светское воспитание не затронет присущую ей непосредственность. Но сейчас следовало подумать о том, чтобы держаться от нее подальше. Ее репутация будет погублена, если в обществе узнают, что они жили в Стэннедж-Парке под одной крышей. Данфорд глубоко вздохнул:

— Черт возьми, что же нам делать?

Этот вопрос был риторическим, но Генри все-таки решила ответить на него.

— Не знаю, что будешь делать ты, — сказала она, сложив руки на груди, — но лично я ничего не собираюсь менять и буду делать то, что делала раньше. Ты сам сказал, что я — вполне квалифицированный управляющий.

Она ничего не поняла!

— Генри, вдвоем мы больше не можем оставаться в поместье.

— Это еще почему?

— Это считается неприличным. — Он невольно поморщился от своих слов. С каких это пор он стал таким ярым сторонником приличий?

— Наплевать мне на приличия. Я не придаю им значения, если ты еще не успел заметить.

— Я заметил.

— Послушай, что я тебе скажу. Ты — владелец поместья и поэтому не должен уезжать, а я — управляющий и поэтому тоже не могу уехать.

— Генри, твоя репутация…

Это слово, похоже, вызвало у нее приступ буйного веселья.

— Данфорд, — задыхаясь от смеха и вытирая глаза от выступивших слез, сказала Генри, — какая репутация?

— Что-то не так с твоей репутацией?

— Данфорд, у меня ее просто-напросто нет. Ни плохой, ни хорошей. Я, по мнению людей, настолько странная, что им и этого вполне достаточно для обсуждения, мои взаимоотношения с мужчинами их не волнуют, да их и не существует.

— Что бы ты ни говорила, я обязан подумать о соблюдении приличий, и я завтра же сниму комнату в местной гостинице.

— Глупости! Тебе было наплевать на приличия всю эту неделю. Что же теперь произошло с тобой?

— Сейчас, — он начинал терять терпение, — я отвечаю за тебя.

— У тебя просто ослиное упрямство, по моему мнению…

— Тебе не кажется, что пора уже забыть о своем мнении.

От возмущения Генри открыла рот:

— Ну, знаешь ли!

Данфорд начал шагать по комнате.

— Это не может больше продолжаться. Пора перестать быть мальчишкой-сорванцом. Кто-то должен научить тебя манерам.