Глава 12

В это время Карми, бывшая принцесса Карэна, приближалась к Карэйнвиру. Переход от замка Ралло до Карэйнвира заканчивался вовсе не так, как начинался: в путь Карми и Смирол вышли вдвоем, тогда они были еще одним целым, счастливой влюбленной парой, но тень отчуждения появилась между ними, когда Смирол рассказал о письме Тилины.

— Значит, они прилетели, — молвила Карми, задумчиво теребя меховую рукавичку. — Так скоро…

Смирол не понял ее печали, наоборот, он горел воодушевлением.

— Идем в долину Валлоа! — говорил он. — Интересно же…

— Нет, — покачала головой Карми. — Пошли к Пайре.

— Ладно, — согласился Смирол покладисто. — Пойдем сначала к Пайре.

Этот день — от сумерек до сумерек — промелькнул перед Карми как единый миг. Задумавшись, она не смотрела по сторонам, шла уставившись на кончики лыж, механически переставляя ноги.

Вечером Смирол развел костер и повесил над огнем котелок, в который набил снегу. Когда вода закипела, Карми насыпала в котелок несколько пригоршней покрытых замерзшим жиром шариков кеттохо — «сухого супа» — и повесила в пару над котелком окаменевшие от стужи лепешки.

Дни стояли безветренные, и Смирол, налаживая ночлег, ограничился тем, что нарубил гору веток со стоящих вокруг елей. Пока он деятельно наводил уют, Карми разминала ложкой в котелке слипшиеся шарики кеттохо и помешивала варево.

— Жутко хочу есть! — воскликнул Смирол, валясь на лапник.

Карми протянула ему ложку и лепешку. Похлебка из кеттохо была не очень вкусной, зато очень жирной и очень горячей, да и не требовала почти никаких кулинарных навыков. Кому-то это кушанье могло бы показаться тошнотворным, но Карми уже давно привыкла есть что бог пошлет, да и Смирол тоже особой разборчивостью не отличался.

Перекусив, они начали устраиваться на ночлег. Смирол вытащил из мешков заячьи одеяла. Карми неспешно переобувалась, меняя дорожные сапоги на мяконькие чулочки из беличьего меха.

— Карми, простудишься, — окликнул ее Смирол. Он раздевался, развешивая свои вещи на. жердочках вокруг костра. Раздевшись догола, в одних шерстяных носках, он с победным кличем юркнул в одеяла.

Когда-то Карми сочла за жуткую экзотику рассказы о том, что хокарэмы даже в лютую стужу раздеваются на ночь, считая нездоровым спать в пропитанной за день потом одежде; теперь же она привыкла — быстро, стараясь не дышать, сбросила одежду, покидала на жерди у костра и бросилась под одеяла в горячие объятия Смирола.

Он встретил ее жадными поцелуями, прошептал, прижимаясь к ней: «У, ледышка моя!»

Это была их последняя ночь.

Смирол еще не догадывался об этом — это знала только она одна.

Все. Вот и нет больше непозволительной, противозаконной любви.

— Карми… Душа моя… — Смирол осторожно потеребил её за плечо.

— О-о?..

— Вставай, пора в дорогу.

— Темно еще.

— Пора. Вставай.

Завтрак был уже готов. Карми, просыпаясь, потянула носом аппетитный запах кеттохо и, вскочив, ринулась облачаться в зимние одежды. Это было не очень мучительно — Смирол, вставший рано, уже прогрел одежду над костром.

— Давай не мешкай, — проговорил Смирол, собирая дорожные мешки. — Надо попасть в Карэйн-Орвит до того, как запрут ворота.

Еще один день, солнечный и снежный, смятый в безразличную череду пригорков и спусков. Еще не сгустились долгие зимние сумерки, когда они миновали городские ворота, и еще не подняли мост через ров, из которого на зиму спустили воду, когда они прибыли в замок. Они прошли через двор, оставив лыжи в сенях шумной людской, дальше, в господские покои. Их заметили. Юный оруженосец встал перед ними.

— Господа?.. — предупредительно начал он.

— Мы должны поговорить с кем-нибудь из хокарэмов, — сказал Смирол. — Например, Мангурре…

— Его нет, — ответил юноша. — Позвать Стэрра?

— Да, пожалуйста, — вежливо отозвался Смирол. Несколько минут спустя из темного коридора вынырнул Стэрр, настороженно замер, увидав, кого привела в замок судьба.

— Добрый вечер, браток, — поприветствовал его Смирол и продолжил, отчетливо шевеля губами, но совершенно без звука: — Госпожа хочет говорить с Пайрой.

— Добрый вечер, — кивнул Стэрр, приглашая их за собой. — Пойдемте. — Он выдернул из подставки факел и пошел впереди. Карми последовала за ним, затем — Смирол.

По крутым лестницам они поднялись в покои наместника принцев Карэна.

— Прошу подождать здесь, — попросил Стэрр в мрачной прихожей. Он вставил факел в бронзовую подставку в виде драконьей лапы и скрылся в дверях. Минуту спустя он показался снова: — Входи, госпожа.

Пайра ожидал ее стоя, в почтительном поклоне.

— Здравствуй, Пайра, — сказала Карми. — Извини, что пришла незваная. Мне нужно поговорить с тобой. Стэрр, Смирол, можете идти.

— Что?.. Карми! — удивленно воскликнул Смирол.

— Ты можешь идти, — жестко повторила Карми.

Она отвернулась. Стэрр подергал за рукав ошеломленного Смирола. Тот, поведя головой и не имея слов для ответа, наконец тронулся с места. Они тихо вышли.

Карми подошла к креслу, села.

— Пайра, — сказала она, — расскажи… расскажи о сыне Руттула.

— Что рассказывать? — вздохнул Пайра. — Кто бы мог рассказать, так это Мангурре.

— А он?..

— А он еще не вернулся из долины Валлоа. И не думаю, что скоро вернется.

Настойчивый стук в дверь прервал его.

— Кто там? — грозно отозвался Пайра. — В чем дело, Стэрр?

— Это я, — как-то невнятно, будто у него во рту была каша, откликнулся Мангурре. — Мне подождать?

— Легок на помине! — воскликнула Карми. — Иди, иди сюда.

— А нам можно? — немедленно встрял Смирол.

— Ладно уж, входите, — согласилась Карми. — Стэрр, распорядись там, чтобы вкусненького чего-нибудь принесли.

Мангурре сел на медвежью шкуру у очага. Смирол примостился у ног Карми. Стэрр внес большой поднос с разными зимними лакомствами и поставил на низенький столик.

Карми выбрала коржик поподжаристей и чашку с пышно взбитым ягодным муссом. Смирол немедленно пододвинул к себе блюдо с горячими пирогами. Стэрр принес и пристроил у огня серебряный чайник с подогретым вином.

— Рассказывать сначала или как? — осведомился Мангурре.

— Что ты шепелявишь? — спросила Карми насмешливо. — Зуб выбили? Ух, ты такой буян, небось там дрался…

— Что-то ты, браток, личиком слегка опух, — заметил Стэрр. — И в самом деле, что у тебя с зубами?

Мангурре нарочито широко улыбнулся, демонстрируя безупречно белые зубы.

— Вставные? — поинтересовался Смирол.

— Свои собственные, — похвастался Мангурре.

— Что? — Смирол вскочил и полез заглядывать в рот коллеге. Если бы это зависело только от него, он бы залез в рот Мангурре по пояс.

— Эй-эй, осторожно, — извернулся от его назойливого внимания Мангурре. — Они еще не приросли как полагается, повышибаешь еще!

— Чудеса мирские! — восхищенно выдохнул Смирол. — У тебя отродясь столько не было. Сколько себя помню, у тебя рот щербатый… А те зубы, что еще оставались, вырвали ?

— Не-а, — помотал головой Мангурре. — Подлатали, починили да заново покрасили.

Это сообщение вызвало еще один всплеск энтузиазма у Смирола — он опять полез заглядывать в рот Мангурре, чтобы на практике различить старые зубы и новые.

— Но самое интересное не это, — продолжал Мангурре, отбив атаки рыжего хэйма. — Самое любопытное в том, кто мне чинил зубы.

— Кто? — немедленно спросил Смирол.

— Молодой Руттул собственной персоной. Присутствующие помолчали, переваривая новость. Первым отреагировал Пайра.

— И ты позволил высокому принцу ковыряться в твоей вонючей пасти? — взревел он.

— Он что же, зубодер? — задал вопрос Смирол.

— В своей стране Руттул и сам принцем не был, и сын его не принц, — сказала Карми.

Стэрр промолчал.

— Насколько я понял, Руттулов сын у них лекарь, — сказал Мангурре.

— Какой именно лекарь? — попробовала уточнить Карми. — Лекари разные бывают. Знахари, шептуны, хирурги. Да и брадобреи лекарским делом не брезгуют.

— Да уж не простой цирюльник, — проговорил Мангурре. — Есть в нем и от знахаря, и от хирурга, и от шептуна.

— Это же сколько знать надо! — не удержался Стэрр.

— Знает он немало, — согласился Мангурре. — Зубы он мне отремонтировал в обмен на разрешение изучить мое грешное тело.

— О небеса! Да кому это нужно…

— Ему нужно. Он хотел знать, чем мы отличаемся от них, — ведь в нас так много похожего…

— Мы отличаемся ? — живо спросил Смирол.

— Мы отличаемся, но на удивление мало, — ответил Мангурре. — Я спрашивал Томаса Кенига, он сказал, что на том уровне, которого достигла у них медицина, вся лекарская «аппаратура» — это вроде бы механизмы по-ихнему, — так вот их аппаратура, которая обычно применяется, различий не замечает. В качестве примера молодой Руттул привел записи в медаппаратуре «летающей лодки» отца. Некий молодой туземец был вылечен от болезни, которую младший Руттул назвал «местным видом энцефалита». — Мангурре сделал паузу. — Скажи-ка, Рыжий, случайно это не ты — молодой туземец? Томас Кениг объяснил мне, что он называет энцефалитом. Уж очень похоже на болезнь хэйо.

Смирол, усмехаясь, развел руками.

— Я сразу подумал о тебе, — сказал Мангурре. — Это похоже на тебя, проныра, правда? Поздравляю. Ты уже успел анонимно прославиться в двух мирах.

— Почему — в двух мирах? — спросил Пайра.

— А! Так я же еще не сказал! Они из другого подлунного мира.

— Святые небеса! — воскликнул Пайра. — Мы не еретики, чтобы принять это за правду.

— Ну я не знаю, так они сказали.

Щадя благочестие Пайры, Мангурре существенно сократил ту часть доклада, где говорилось о нахождении того места, откуда явились чужестранцы. Сами-то они тайны из этого не делали, но Мангурре решил пока придержать при себе то, что шло вразрез с представлениями майярцев о мироздании. Все же остальное Мангурре вывалил на своих слушателей, не жалея деталей и подробностей. В ход пошел весь богатый словарь определений: впечатлений было много. Мангурре не забыл даже описать сказочное сантехническое оборудование (Пайра крякнул и смущенно покосился на Карми, пока хокарэм красноречиво распространялся об изумляющем великолепии) .

Под конец рассказа Карми заснула, и приснился ей фотонный корабль в виде громадной иглы с продетым в ушко длинным полупрозрачным шлейфом. Карми летела к нему, как летают дети во сне, — без крыльев, без чего-то похожего и уж во всяком случае без глайдера.

В корабле ее встретил Руттул — такой родной, такой обычный, в своем вечном черном костюме, расшитом золотом.

«Я думала, ты мертв», — говорит Карми, а сердце бьется от радости: как Руттул может быть мертвым — он живой, руки у него теплые, глаза улыбчивые.

«Хорошо, что ты пришла», — ласково говорит Руттул, но невесть откуда выскочил полуголый, растрепанный Смирол.

«Уходи отсюда, душа моя, — кричит он и, схватив за руку, тащит за собой по кривым полутемным переходам. — Это чужаки».

«Это Руттул», — возражает Карми.

«Нет! — орет Рыжий. — Это не Руттул. Это обман. Тут все обман…»

Крик, толкотня и неразбериха… Карми с трудом разлепила веки.

В комнате, где они беседовали вчера, никого, кроме нее, не было, а в соседней — шумно. Там прыгал Стэрр, тренируясь в прыжках, через кинжалы и возлежащего на полу Мангурре.

— Где Рыжий? — спросила Карми.

— Ушел, госпожа моя, — ответил Мангурре, поднимаясь. Стэрр ойкнул и, чтоб не упасть на торчащие острия, рухнул в сторону, круша стулья.

— Прошу прощения, Карми, — сказал он, выбираясь из-под поваленной мебели.

— Далеко он ушел? — продолжала спрашивать Карми. — Когда вернется?

— Не думаю, чтобы он скоро вернулся, — отозвался Мангурре, делая знак Стэрру: «Сгинь». Стэрр бесшумно исчез.

— Что? — переспросила Карми.

— Рыжий забрал у тебя что-то, пока ты спала, госпожа, — пояснил Мангурре, делая неопределенный знак около шеи.

Карми схватилась за грудь, где еще несколько часов назад висели в ладанке Руттуловы четки.

— Он ушел насовсем, — продолжил Мангурре. — Ты вчера будто бы попробовала поставить его на место, а, госпожа?

— Это даже хорошо, что он ушел, — медленно сказала Карми. — Как бы я ему объяснила, что нам надо расстаться?

— Надо ли? — усомнился Мангурре.

— Надо, — твердо проговорила Карми. — Пойдем, Мангурре, поговорим с Пайрой.

— Не стоит пока, — возразил Мангурре. — Пайра только-только спать отправился.

— Да? О чем же вы говорили всю ночь?

— Большей частью о военных премудростях.

— Странно, — промолвила Карми. — А поесть ты мне не раздобудешь?

Между тем ничего странного не было в том, что разговор от инопланетных пришельцев перешел к военным вопросам. Любой новый фактор, мешающийся в жизнь Майяра, должен рассматриваться со всех точек зрения, в том числе и военных. Пайре не понравилось вторжение чужаков прямо в сердце управляемой им провинции, пусть среди чужаков и был сын Руттула, которому волею судеб эта провинция теперь принадлежала.

Пайра не торопился признать сына Руттула своим сюзереном: пусть сначала признает права Томаса Кенига Высочайший Союз — вдруг это дьявольские козни чужеземных магов?

Не нравились Пайре летающие ладьи чужаков. Что же получается: городишь, городишь неприступнейшие замковые укрепления, а какие-то наглецы могут запросто их перелететь? Вот чертовщина!

Пайра предложил натянуть над замком сети, надеясь на то, что они помешают нападению летающих лодок. Мангурре возразил, что эта мера будет совершенно бесполезной. Смирол с ним согласился, напомнив о погроме, который произвела в Колахи-та-Майярэй оскорбленная Карми.

Пайре не нравилось чувствовать себя совершенно беззащитным. Хокарэмы согласились, что положение действительно не очень приятное, но разумные меры оборонительного характера предложить пока трудно.

Смирол нашел в этом еще один повод укорить хокарэмов в пренебрежении точными науками: «Люди совершенствуют свои знания в механике — и до каких чудес дошли!» — «Ты думаешь, это исключительно за счет механики?» — спросил Мангурре. «Механики и других наук, — поправился Смирол. — Не принимать же всерьез рассуждения о магии…» — «Попросишься к ним в ученики?» — «Неплохо бы». — «Ты не пробовал разобраться в устройстве летающей лодки Руттула?» — «Шутишь? Не с моими знаниями в эти премудрости лезть!» — «Неужели так сложно?» — «Ну, Мангурре, уж от тебя-то не ожидал…»

Но Мангурре не стал рассказывать обо всем этом Карми, как не стал говорить и о том, что, когда Пайра, утомленный ночным разговором ушел наконец спать, Смирол вдруг спросил Мангурре, какая муха могла укусить Карми. «В чем дело?» — не понял Мангурре. «Это все из-за Томаса Кенига, — продолжал Смирол. — Это из-за него вся наша любовь пошла вкривь и вкось». — «Ты уверен?» — «О, я — уверен!» — «Карми чтит майярские обычаи? Вот уж не думал…» — «У нее весьма своеобразное чувство долга, — ответил Смирол. — Она готова была разнести Колахи на кирпичики, но в то же время с усердием исполняла поминальные обряды. Святые небеса! Я человек незлобивый, но мне хотелось бы, чтобы этот Томас умер еще во младенческом возрасте!» — «Ну, Рыжий…» — «Карми из чувства долга мучит не только себя, но и других. Готов поставить сотню золотых — этому Томасу Кенигу от нее тоже достанется». — «С принцессами всегда не очень просто, — философски заметил Мангурре. — Что ты страдаешь? Найдешь себе и попокладистей, и красивее». — «По-твоему, Карми некрасива?» — «На признанных красавиц она не похожа». — «Признанные майярские красавицы какие-то полудохлые, а Карми живая», — возразил Смирол. Мангурре подумал, что столь пылко влюбленного хокарэма в жизни не видел, но… может быть, хэйму так и положено? «Что же ты собираешься делать?» — «Ничего. Думаю, нам полезно пока разбежаться в разные стороны. Надо поразмыслить на трезвую голову». — «А потом?» — «Там видно будет», — скучным голосом сказал Смирол. Все-таки он лукавил, этот рыжий хэйм, иначе зачем же он выкрал у Карми вещь, которой она дорожила больше всего? Впрочем, сама Карми восприняла кражу как должное.