Действительно, много проще было бы убить маленькую принцессу.

— И это опять-таки не решает проблемы, — добавил Горту. — В любом случае, за исключением одного, принцесса станет наследницей.

— И это одно?.. — переспросил Кэйве.

— …Не лезет ни в какие ворота, — продолжил Горту. — Обладатель знака Оланти не может наследовать престол.

— От этого нам не легче.

— Ладно, — решил Карэна после недолгой дискуссии. — Если принц Аррин умрет, я отдам ей свой знак Оланти.

— А что делать с ней сейчас? — спросил Байланто.

— А зачем с ней сейчас что-то делать? — вкрадчиво осведомился Марутту.

— Она помолвлена с сыном Горту, — напомнил Байланто. — Как, женится на ней твой сын?

— Нет, — отозвался Горту медленно. — Я не возьму в свой дом женщину с чужим амулетом.

— Изумления достойно, — раздраженно бросил Марутту. — Держать эту даму в своем доме ты опасаешься, принц, а вводить ее в Высочайший Союз можно?

— Можно, — отозвался Горту. — В худшем случае в Союзе не будет единогласия, и нам, господа, придется поломать головы, как его достигнуть.

«Что ж, получится еще один Байланто, на этот раз в юбке, — подумал Марутту. — Надо будет подумать, как перекупить у нее Оланти. Или… О, а ведь есть чудесный выход!»

Но Горту нашел этот выход раньше его.

— Высокие господа, — заявил Горту, — я нашел прекрасный способ решить нашу проблему. Боюсь только, что вы поначалу не оцените мое предложение должным образом…

— Говори же, Горту, не томи, — оборвал его Марутту.

— Я предлагаю выдать принцессу Оль-Лааву замуж за Герикке Руттула.

Недоуменное молчание было ему ответом. Выдать высокорожденную даму за предводителя мятежников? И добро бы еще этот мятежник происходил из знатной семьи! Руттул был в Майяре пришлым, никому не известным чужеземцем, и внешность имел самую что ни на есть неблагородную…

Несколько лет назад он объявился невесть откуда на юге Майяра и сразу же присоединился к мятежным рабам, укрывающимся в лесах Белых гор. По донесениям шпионов, Сауве, возглавлявший тогда эту орду беглых рабов, так вспоминал о первой встрече с Руттулом:

«Он пришел ночью, сел у костра и не сказал ничего. Ребятам вовсе не понравился его вид, одежда его была слишком богата для простого человека, и кое-кто решил отобрать ее. Я не вмешивался, думая посмотреть, каков он в драке, может ли постоять за себя, да и вообще я не знал, что он за птица: лицо у него было спокойное, он улыбался, как будто был у себя дома, и в то же время с интересом посматривал на моих парней.

Драку начали обычно: один, уж не помню кто, стукнул его в плечо, пока не сильно. Он обернулся. Парень ударил его в грудь, распаляя себя бранью. Чужак не качнулся. Я думал, он ответит, но он с любопытством смотрел на сыпящего ругательствами парня. В это время на него набросились сзади двое. Били они не сильно, без злобы, только чтобы поучить, однако чужак должен был чувствовать их удары. Поняв, что мои парни не отстанут, он легонько растолкал их — и тогда я понял, почему его так трудно втянуть в драку. Еще бы, ведь очень сильные люди обычно драться не любят! Одному он чуть не сломал руку, другому набил здоровенную шишку — и это при том, что он старался действовать осторожно, почти бережно. Тогда мои ребята, восхищенные его силой, уже не думая о драке, устроили над ним кучу малу. Он, смеясь, стряхнул их с себя и снова сел у костра.

Назвался он как-то вроде Герикке и говорил по-нашему сначала совсем плохо, но быстро научился. В делах наших он ничего не смыслил. Всему его надо было учить.

Пришел он явно издалека, разговоры вел странные и замашки имел нелюдские».

Правда, объяснить, чем странны были замашки Руттула, Сауве затруднился.

Рабом Руттул явно не был; богатый его, черный с золотом, костюм был сшит по фигуре, в пище он всегда был разборчив, и майярцы единодушно вскоре решили, что этот чужак Герикке — один из князей легендарного племени руттулов, в старинные времена набегами устрашивших Майяр. Поэтому и прозвали его Руттулом, а он не возражал, и с течением лет прозвище стало его вторым именем. Воинской науки он, судя по всему, не изучал; мечом владеть научился уже в Майяре — и то не очень хорошо. Однако же он проявил настоящий полководческий талант и сумел превратить толпы беглых рабов в серьезную угрозу. При этом он был благоразумен и, отколов от Майяра Сургару, этим удовлетворился. Своим же подчиненным, не утолившим жажду разбоя, позволил заниматься каперством на Торском и Гераргском морях.

И за этого человека Горту предлагает выдать майярскую принцессу!..

— Позвольте, я объясню вам, господа, — говорил Горту, насладившись возмущением. — Я считаю, что уже давно пора каким-то образом узаконить возникшее в Сургаре положение. И считаю, что подвернувшийся нам случай очень выгоден. Мы проявляем свою добрую волю, налаживая связи с Сургарой, и в то же время избавляемся от дамы, которая, по мнению уважаемого Карэны, может оказаться для Майяра опасной. Теперь все будет зависеть от того, чьи силы окажутся более могущественными — тех духов, которыми одержима принцесса, или же Руттула. Если Руттул сумеет обуздать принцессу — честь ему и хвала, и мы получаем почти полноправного члена Высочайшего Союза, ведь к тому и так идет дело. А если духи, которыми одержима принцесса, окажутся сильнее Руттула… Впрочем, что я буду объяснять? В первом случае мы будем иметь дело не со своенравной девчонкой, а с разумным человеком, происхождение которого, правда, нам не нравится. Во втором случае мы будем иметь Сургару подчиненной Высочайшему Союзу — что вообще идеально.

— Отдавать благородную даму Руттулу, — проговорил Кэйве задумчиво. — Такого и врагу не пожелаешь…

— Она одержимая, — напомнил Карэна. — Она очень опасна.

Одержимый человек — хэйм (а если женского рода, то хэйми) — всегда вызывал тревогу у майярцев, которые довольно четко отличали их от дурачков или блаженных. Хэймы в большинстве своем, конечно, были сумасшедшими, но часто так называли и людей трезвых рассудком, однако имеющих способности, плохо сочетающиеся, по мнению майярцев, с возможностями обыкновенных людей.

Хэймы, в зависимости от силы овладевшего ими духа, могли налагать проклятия и снимать их, пророчествовать, говорить с мертвыми и излечивать наложением рук. Очень сильные хэймы могли убивать словом.

Неудивительно, что их боялись; однако при всем том майярцу и в голову никогда не могло прийти спутать хэйма с колдуном или ведьму с хэйми. Издревле было известно, что хэймы творят добро и зло походя, без тех человеческих чувств, которыми одержимы колдуны: злоба, жадность, мстительность… Хэймы не были лишены способности получать выгоду от своего дара, однако это никогда не было для них главным; хэйм неизменно был выше корыстных интересов и всегда делал только то, что хотел.

Поэтому неудивительно, что Горту вздумал подсунуть принцессу-хэйми Руттулу. Что-то из этого сочетания непременно должно было получиться.

— Значит, решено? — констатировал Карэна.

— Кто доведет наше решение до сведения Верховного короля? — спросил Ирау.

— Я, — ответил Горту. — Мне по пути все равно заезжать к нему…

— А посольство в Сургару?

— Пожалуй, за это возьмусь я, — сказал Ирау. — Вернее, мой брат: у него есть связи в Миттауре.

И никто не задумался над следующим: а захочет ли Руттул брать в жены майярскую принцессу? По мнению принцев, вопрос ясен предельно: Руттулу выгоден этот брак. Теперь он наконец достигал официального признания Майяра, это прибавляло ему уважения соседей.

К тому же Миттаур и Саутхо, опасаясь осложнений в отношениях с Майяром, вели с Сургарой торговлю по большей части контрабандно, теперь же появилась возможность легализовать ее и поднять отношения с Сургарой на более высокую ступень.

Правда, если бы все эти соображения изложили принцам, они бы сильно удивились. Торговля, экономика? Ну, это понятия низкие. Руттулу выгоден брак с принцессой, потому что это сразу же уравняет его в сане с майярской знатью; по мнению принцев, одного этого было бы достаточно.

И они оказались правы. Каковы бы ни были соображения Руттула, на это предложение он согласился. Всю зиму велись оживленные переговоры на этот счет, а с наступлением тепла окончательно было решено отправлять принцессу в далекий путь.

Вроде бы никто не торопился, просто обычай в Майяре был такой — выдавать девочек замуж чуть ли не с рождения; их и вверяли будущим мужьям совсем крошками — пусть уж супруг воспитывает свою малолетнюю супругу, как ему больше нравится.

И с принцессой Савири не стали медлить. Карэна собрал в путь и отправил несколько повозок с принцессиным добром; сама же принцесса должна была присоединиться по дороге — Карэна так никому и не открыл местопребывание принцессы.

Стенхе получил распоряжения через своего брата Логри, имевшего еще прозвище Старик. Логри был наставником в замке Ралло, и обычно все общение с внешним миром происходило через него: при его посредничестве выбирали себе службу, постоянную или временную, хокарэмы, он вел контроль за снабжением замка припасами, и, в конце концов, именно через его руки проходила вся переписка обитателей замка и долины Горячих ключей.

— Мне понадобятся еще два хокарэма, — сказал Стенхе, ознакомившись с письмом, — кроме Маву. До Сургары путь далек.

— Кто будет платить? — осведомился Логри.

— Карэна, конечно, — ответил Стенхе.

— Нуатхо подойдет?

— Вполне.

— Тогда возьми с собой Нуатхо и Тааре. Нуатхо необходимы деньги, а Тааре пора размяться — засиделся.

— Хорошо, — согласился Стенхе. — Предупреди их, завтра выезжаем.

Маленькой принцессе очень нравилось у Горячих ключей, но съездить в далекий Гертвир ей захотелось сильнее (о еще более далекой Сургаре Стенхе умолчал: Руттулом и сургарцами в Майяре детей пугают, зачем же приводить девочку в ужас — и в Сургаре люди живут, потом привыкнет).

Маву же мысль о Сургаре совсем не понравилась. Как может хокарэм жить в этом краю мятежников?

— Не беспокойся, — хмуро сказал Стенхе, собирая принцессины одежки. — Девки в Сургаре есть, и совсем не недотроги.

Маву отвечал, что это не самая главная причина его недовольства. Гораздо больше его беспокоило то, что в Сургаре хокарэмы будут иметь совсем другое положение.

— Какой ты мнительный, — отозвался Стенхе. — Любой хокарэм в любой точке поднебесного мира занимает именно то положение, которое сам для себя создает.

— А мне не нравится мысль, что я поступаю под руку Руттула, — упрямо гнул свое Маву. — Ты думаешь, он будет использовать нас как телохранителей принцессы?

— Тебе повторить то, что я только что сказал? — сухо спросил Стенхе.

Маву вовсе не нужно было повторять. Он замолчал и с остервенением затянул завязки своего мешка.

— И в Сургаре не так уж и плохо, — вдруг заметил Стенхе. — Руттулу, видимо, хочется прослыть просвещенным государем. Говорят, он поощряет алхимиков…

— Я не алхимик, — процедил Маву.

— А я не прочь заняться алхимией, — продолжал Стенхе, не обращая внимания на реплику Маву. — Говорят, пару десятков лет назад алхимик Триману, изыскивая Магическое Первовещество, достиг цели.

— Да ну? — усомнился Маву. — И каково оно, это Первовещество?

— Этого никто не знает, — усмехнулся Стенхе. — Дело в том, что оно взорвалось и вся лаборатория Триману превратилась в груду хлама.

— От алхимика, надо полагать, тоже мало что осталось?

— Разумеется.

— Я знаю более безопасный способ получать золото, — сказал Маву. — Берешь заступ и лопатишь песочек в устье Кравист.

Догоняя обоз, тянущийся к Гертвиру, Стенхе на капризы принцессы не отвлекался. «Нас ждут», — говорил он, когда Савири просила его свернуть с пути, чтобы рассмотреть какую-нибудь очередную диковину: огромное дерево, причудливое скопление камней, цветы на лугу, рыб в ручье…

Но когда их маленький отряд прибыл в назначенное место, а обоза все не было, Стенхе разрешил принцессе развлекаться, как ей заблагорассудится. Савири была недовольна — как раз здесь ничего интересного не было: с одной стороны дороги кочковатый луг, с другой — и вовсе болото; место малопривлекательное и сырое, если не считать кургана, на котором Стенхе расположился, поджидая обоз. Савири стояла на камне и, скучая, веткой дробила комок лягушачьей икры. Разворошив один такой комок, Савири переходила на другой камень и принималась за следующий. Маву, стоя над ней, глубокомысленно следил за концом ее прутика. Нуатхо развел костер и пристроил на нем котелок. Тааре лег на сухие, нагретые солнцем камни, прикрыл лицо шапкой и притворился спящим. Стенхе зашивал дырку в теплом вэрмаа принцессы и поглядывал на дорогу. Дорога была пуста — ничто не предвещало появления принцессиного обоза.

Когда Савири надоело уничтожать лягушачье потомство, она присела к костру и начала мешать Нуатхо, то подсовывая в огонь клочки полусырой прошлогодней соломы, то теребя палкой тлеющие головешки. Нуатхо, разведший костер по всем правилам, без заметного дыма, сгреб девочку в охапку и вручил скучающему Маву. Маву посадил принцессу на плечо и, балансируя на кочках, пошел по болоту, показывая ей разные растения и рассказывая об их свойствах, полезных или вредных. Он вовсе не думал, что это будет интересно принцессе, просто другого способа занять ее он не нашел, но Савири неожиданно действительно увлеклась его объяснениями.

— Эй, аптекарь! — крикнул наконец Нуатхо. — Иди-ка горяченького похлебай.

Маву вернулся к кургану. Стенхе расстелил вэрмаа, усадил Савири и дал ей в руки кружку с обжигающим питьем. Савири зажала кружку между колен и сунула нос в пар.

— О-ой, вкусно, — протянула она.

— Не разлей, — строго сказал Стенхе. Кружка Савири угрожающе накренилась. Девочка выровняла ее и нагнулась к краю.

— Зачем ей такую тяжелую даешь? — вмешался Маву.

— Где ж меньшую возьму? — пожал плечами Стенхе. Он присматривал, как бы Савири не опрокинула кружку. — Что ж ты позавчера не уследил?

— Обоз идет, — проговорил Нуатхо, вглядываясь вдаль. Стенхе ловко поймал кружку, чуть не опрокинутую вскочившей Савири. Маву силком усадил девочку на место.

— Что же это ты, госпожа? — попенял он. — Сказали тебе — не урони, а ты нарочно бросаешь.

Савири, усевшись, взяла в руки кружку и быстро выпила уже остывающий напиток. Потом она вернула кружку Стенхе.

— Теперь можно? — вскочила она. Маву поднял ее на плечи:

— Ох, ты уже тяжелая, госпожа.

— Это ты потяжелел, как пополдничал! — рассмеялась Савири.

Она с интересом всматривалась в ползущие по дороге повозки подъезжающего обоза, махала руками, узнавая знакомые лица.

Стенхе подозвал Нуатхо и Тааре.

— Предупредите, чтоб никто не болтал о Сургаре и Руттуле, — проговорил он одними губами.

Нуатхо кивнул. Тааре с любопытством посмотрел на обоих. Вдвоем они сели на коней и помчались к обозу.

— А мы, а мы? — заволновалась Савири.

— А мы подождем, — сказал Стенхе. — Пусть они сами к нам едут.

Как только обоз подъехал, Маву усадил маленькую принцессу в крытую повозку, и камеристка принялась наряжать девочку достойным образом. Ее одели в душное, сплошь расшитое бисером и оттого негнущееся, как панцирь, платье. Платье было заметно велико, но камеристка туго затянула шнуровку узорчатого лифа и с помощью булавок уложила юбку в затейливые складки. После этого она принялась за прическу.

— Она ей колтунов набьет, — проговорил Маву, прислушиваясь к сопению принцессы, ее вскрикиваниям и негромким уговорам камеристки. Косой принцессы Маву гордился не меньше, чем гривой своего коня; мыть, чесать и заплетать косу принцессе было исключительно его правом, и он относился к этому делу ревностно. Пусть у других барышень волосы будут редкие от рахита, посеченные да спутанные — коса принцессы Савири, опекаемая хокарэмом, была длинная, густая и нежная, как шелк. Маву подыскивал специальные травки, и темная коса девочки от них отливала медью и пахла полынью.

Стенхе посмеивался над этим. Кощунство, совершаемое сейчас над волосами принцессы, было таким пустяком по сравнению с тем, что предстояло ей впоследствии. Шутка ли подумать: Сургара, мятежная Сургара, бывшая провинция Майяра, где правил таинственный Герикке Руттул, которого в последний год невесть почему стали именовать принцем.

Хокарэмов Руттул озадачивал. Насколько Стенхе знал, лет пять назад, когда Руттул стал одним из руководителей мятежа, была предпринята попытка устроить на него покушение. Посланы были два хокарэма. Один пропал без вести, другой вернулся совершенно сбитый с толку, краснющий от стыда и унижения. Однако он и словом не обмолвился даже собратьям-хокарэмам о причинах столь постыдного возвращения. Все, что добились от него, — это предложение считать Руттула хокарэмом. «Но почему, на каком основании?» — удивлялись хокарэмы. «Ну считайте тогда магом, волшебником, — раздражено ответил парень. — Только оставьте его в покое. Вам же хуже будет…»

После такого заявления личность Руттула всерьез заинтересовала обитателей Ралло. Они даже засылали к нему соглядатаев (наблюдателей). Но в поведении его не обнаружилось абсолютно ничего, что подтверждало бы его сверхъестественные способности. Некоторое подозрение вызывал его неснашиваемый костюм, но Руттул его никогда не снимал, ощупывать же одежду на человеке хокарэмы, если это не вызвано необходимостью, считали совершенно неприличным. Поэтому догадаться, что это за одежда такая, которая под дождем остается сухой и в огне не горит, было очень трудно. И если бы Руттул таскал на себе платье из обычной ткани, она бы уже давно провоняла потом, но Руттул всегда был чист и свеж, как будто только что вышел из бани.

Правда, однажды хокарэмы все же подсмотрели, как Руттул снял костюм, но дело осложнялось тем, что он предусмотрительно заперся. Унизившись до подсматривания в щели, хокарэмы обнаружили, что Руттул разложил костюм на полу, положил на него какой-то коробок, а затем, выждав около часа, убрал коробок и не торопясь оделся. Смысл этой операции остался для хокарэмов тайной, и единственное, что дала подсмотренная сцена, — наблюдение, что костюм вовсе не преувеличивает отличное сложение самоназванного принца.

Несмелое предположение, что костюм сделан из пряжи, аналогичной горному льну, объясняло несгораемость ткани, но вовсе не помогало понять остальные ее свойства.