Воспринимающий аппарат при любом контакте с внешней средой производит собственную продукцию, а не автоматическое отражение поступающих сигналов. Это положение настолько универсально, что легло в основу нейрофизиологической концепции восприятия вообще. Брунер в уже цитируемой книге писал об этом следующим образом:
"В работе нейрофизиологов содержались, по существу, две главные идеи. Первая состоит в том, что существуют кортикофугальные импульсы, идущие от коры головного мозга через ретикулярную формацию и программирующие избирательность перцептивной информации через посредство органов сенсорной системы — действуя каждый раз через периферические элементы, такие, как соединительные волокна сетчатки или кортиев орган слуха. Другая идея состоит в том, что центростремительные импульсы неспецифического типа поступают в соответствующие зоны коры головного мозга через восходящую ретикулярную систему и вызывают усиление или ослабление сенсорных сообщений… Восходящая система и ее сигналы усиления, по-видимому, программируются в отношении избирательности в соответствии с общей активностью или деятельностью организма, которая имеет место в момент прихода специфических сигналов" (там же) (курсив вновь мой. — А. К.).
Если выразиться проще и не вдаваться в анатомические тонкости, речь идет о том, что наш мозг (психика, осознание) заранее программирует, что именно из внешнего мира будет воспринято, а что нет, что из воспринятого будет интерпретироваться как сильный сигнал и что — как слабый. Вдумайтесь в сказанное. Ведь в данном случае речь идет ни много ни мало как об основных параметрах той картины мира, что оказывается доступна нашему сознанию. Области мира, нами не воспринимаемые, для нас не существуют. Сильный сигнал привлекает к себе большее внимание и имеет большее значение для воспринимающего, чем слабый. На этом строится мир, "данный нам в ощущениях". Когда мы полагаем, что восприятие адекватно Реальности, мы игнорируем сам принцип работы нашей психики. Что же в таком случае остается незыблемым? Наука либо хранит по этому поводу многозначительное молчание, либо рассуждает весьма туманно и неубедительно, пытаясь сохранить привычную концепцию мира, несмотря на ею же самой обнаруженные явления.
Ибо открыто признать наличие пропасти между Реальностью и ее восприятием — значит посягнуть на сам фундамент нашей познавательной парадигмы, загнать себя в гносеологический тупик, из которого рационалистское мышление не способно найти выход. А вот толтекская мыслительная парадигма, опирающаяся на практику целенаправленного управления восприятием, никакого тупика здесь не находит. Человек, принявший "истинную пару" нагуализма — тональ и нагуаль, даже в этой сложной ситуации сохраняет потенциальную возможность бесконечно познавать подлинную Реальность, приближаться к истине и расширять свои возможности восприятия и действия.
Можно ли называть опыт, получаемый таким образом, «мистическим»? Сохраняет ли здесь свою актуальность привычное разделение на научное и оккультное знание? Не думаю. Поскольку вся разница здесь заключена лишь в неспособности человеческого разума традиционным образом формально описывать получаемую благодаря толтекской практике информацию, а это, разумеется, не имеет никакого отношения к вопросу о реальности или нереальности сенсорных впечатлений.
Последним и единственно решающим критерием здесь оказывается практический эффект. Только так возможно подходить к любой работе с нагуалем. До Кастанеды европейское мышление никогда не связывало тесно прагматизм и мистическое учение. Эти понятия, скорее, являлись антонимами, чем-то полностью противоположными друг другу. Мистики витали в облаках, а прагматики, как им казалось, занимались реальными вещами. Теперь ситуация изменилась окончательно, и мы вполне можем предположить, что именно «мистический» путь познания обеспечит человеку подлинный прогресс и бесценные, вполне осязаемые перспективы.
Если нагуаль — это истинная Реальность, полноту которой мы никогда не в состоянии воспринять по причине своей ограниченной природы, то тональ — это наша упорядочивающая часть, это мир нашего восприятия и действия, это та область, где мы можем оставаться ограниченными существами с бесконечной перспективой развития, где мир не только познается и принимается нами, но и используется. Тональ — это место нашей вечной эволюции, нашего вечного изменения, и в то же время — наш неизменный фундамент.
Это "место Человека" перед лицом Бесконечной и Непостижимой Реальности. Сохранить это плодотворное равновесие так, чтобы здесь больше не было препятствий и клеток, — задача нового Человека, поставившего все силы своего осознания на достижение реализаций всех способностей своей (я верю!) неисчерпаемой природы. С тоналя (его упорядочивания, трансформации, "чистки") начинается путь "человека знания" к нагуалю. Это наша опора, стартовая площадка — недопустимо относиться к тоналю пренебрежительно. "Земля — Его опора", — сказано в одной из древних Упанишад о свободно трансформирующемся духе (осознании). Так что мы просто обязаны хотя бы вкратце рассмотреть те аспекты функционирования тоналя, что еще не были освещены нами в предыдущих книгах.
Заметьте, мы получаем исчерпывающую сенсорную информацию только из очень ограниченной области перцептивного поля — из центра, где сосредоточено произвольное внимание. (Тут и происходит самый плотный и эффективный энергообмен.) Периферийная область «достраивается» галлюцинаторным аппаратом — тем интенсивнее, чем дальше находится источник сигнала от фокуса внимания. Даже такие, казалось бы, фундаментальные феномены, как пространство и время, по большей части не воспринимаются нами, а именно галлюцинируются. Это невозможно эмпирически испытать без многократных смещений точки сборки, так как не с чем сравнивать. Иллюзии, в которых мы: живем, не мешают эффективно действовать в этом мире и потому никогда не осознаются.
Примеров здесь слишком много — от самого простого до очень сложного. В самом простом случае, например, восприятие уровня освещенности объекта в большинстве случаев не соответствует реальному — на периферии мир темнее, чем в центре. (Но кто из нас на это обращает внимание? Дело не в сниженной чувствительности периферии сетчатки, как считают некоторые. Мы просто следуем привычной схеме распределения интенсивности сенсорных сигналов и «гасим», окраины зрительного поля, что, в свою очередь, вызывает снижение: чувствительности соответствующих тканей.) То же касается формы, цвета, размеров, расстояния — всего. На самом деле мы всегда галлюцинируем до тех пор, пока не займемся специальным осознанным исследованием и измерением.
Почему я называю это галлюцинацией, а не искажением? Потому что наше восприятие бессознательно репродуцирует некоторую модель (шаблон), имеющую внутреннее происхождение.
Хочу подчеркнуть: Реальность не имеет ничего общего с тем "пузырем восприятия", который мы бессознательно построили вокруг себя. «Пузырь» имеет центр и периферию, он имеет законы группирования и рассеивания сенсорных сигналов (о чем ниже). И главное — он во всем следует законам работы нашего внимания. Можно даже сказать, что воспринимаемое поле — это в первую очередь результат работы нашего личного внимания (его манифестация). Отдельно надо рассматривать другой важный вопрос — почему и как сформировался именно этот способ реализации внимания, но это тема для целой монографии, которую еще напишут, возможно.
А в основе этой огромной массы мелких и как бы безобидных галлюцинаций внимания лежит самая фундаментальная — то, что центр нашего осознания находится в голове (где и помещается бессознательная точка отсчета для всякого восприятия), в то время как на самом деле восприятие собирается за спиной.
О том, как мы галлюцинируем пространство, нас окружающее, можно было бы написать целую монографию (кстати, это особенно интересно в связи с построением пространства в сновидении, и я еще коснусь этой темы в соответствующей главе).
Обращали ли вы внимание, что мы не способны увидеть темноту как таковую? (Я, например, впервые понял, что такое «реальная» темнота, только после пары сеансов видения.) Мы всегда видим некое темное пространство, которого на самом деле нет. Полежите в темноте с закрытыми глазами хотя бы десять минут и обратите на это внимание. Это галлюцинация, которая всегда с нами, а мы о ней и не подозреваем. В сновидении она и порождает чаще всего пейзажи. Она строит линию горизонта, небо, горы, леса, моря и т. д. и т. п. Это своего рода шаблон, который нуждается в иллюзорном наполнении, когда внешних сигналов критически мало.
Существует целая система паттернов, конфигурирующих и группирующих зрительное поле. Одна из этих систем контролирует центр зрительного поля, другая — "ориентировочную ось" (когда мы стоим, она пролегает от пространства перед ступнями ног до горизонта и чуть выше — я говорю здесь об «оси» визуального поля, хотя такую же «ось» имеют все сенсорные каналы человека), третья — "исследуемое пространство", четвертая — "периферию".
Это очень интересно для психологов, занимающихся теорией восприятия и, казалось бы, совершенно бесполезно для толтеков — практиков исследования иных режимов восприятия. Но это впечатление ошибочно.
Каждый из четырех паттернов по-своему транслирует осознанию, содержание нового режима восприятия (а в конечном итоге, нагуаля). Их взаимодействия иногда определяет возникновение трансперцептивных феноменов, отражающих либо сигнал принципиально иного содержания, либо сигнал нулевой, т. е. его отсутствие.
Конечно, все эти тонкости открываются лишь при восприятии в ситуациях, когда диапазон доступных сигналов значительно смещен (это может быть сновидение, второе внимание, сновидение-наяву или видение).
Например, работа в толтекском сновидении на ранних этапах часто сопровождается так называемым "туннельным зрением". Это и есть манифестация "ориентировочной оси" — паттерна, определяющего степень интенсивности и организованности зрительных впечатлений. (Об этом см. ниже в главе "Сновидение".) Мы можем отталкиваться от "ориентировочной оси" и использовать часть упорядоченного внимания, присутствующего здесь, в своих исследовательских интересах.
Не стоит, однако, думать, будто "ориентировочная ось" имеет отношение только к визуальности. На самом деле паттерн в не меньшей мере относится к слуху и даже к осязанию. Проблема заключена в том, что мы как в сновидении, так и наяву не уделяем достаточного внимания этим сенсорным каналам.
"Туннельный слух", например, распространяется на область между ушами за затылком. Разумеется, это атавизм, доставшийся нам от первобытных предков. Именно позади таилась опасность, именно со спины на них нападали многочисленные хищники и собственные собрать с каменными топорами в руках.
То же самое можно обнаружить, пристально исследуя осязание. Если мы попробуем описать "туннельное осязание" (термин, конечно, неуклюжий, но вполне адекватный), то выяснится, что автоматическая концентрация осязания почти всегда распределена между конечностями, причем львиная доля внимания уделяется рукам, и особенно — кистям рук. Следом за ними идут ноги, а потом — нет, не туловище и не голова. Третья по важности система в "туннельном осязании" — это вестибулярная система, определяющая положение тела в пространстве относительно главных осей координат, которые, в свою очередь, детерминированы гравитационным полем планеты. Все остальные сенсорные данные, получаемые от перечисленных органов чувств, второстепенны. Они относятся либо к "исследуемому пространству", либо к "периферии".
Именно на базе "ориентировочной оси" тонального внимания строится основная масса галлюцинаций нашего тоналя, которые мы привыкли считать отражением Внешнего (Большого) Мира, действительно существующего вокруг нас. Более того, не следует забывать, что "ориентировочная ось" — это интегральное образование, отвечающее за наше выживание, и потому крайне ригидно. Сенсорные данные, из которых состоит «ось», должны согласовываться друг с другом, хотя и здесь допустимы конвенциональности (условности), особенно между зрением и слухом. (Кстати, именно поэтому "голос эмиссара" в сновидении проникает в наше осознание через слух, как через наиболее «соглашающийся» канал, а психиатры вам подтвердят, что слуховые галлюцинации статистически встречаются чаще, чем зрительные.)
Слух занимает несколько обособленное положение и легче других сенсорных каналов допускает конвенциональности (т. е. условные сигналы, реальность которых принимается по договоренности с другими членами социума). Это связано с самой природой аудиального канала — мы не так уж редко слышим звуки, удаленные от нас и не способные причинить нам вред. Включая любимую музыкальную запись и надевая наушники, вы сталкиваетесь с настолько мимолетным сопротивлением тоналя, что никогда не замечаете его. Мы привыкли слышать то, что не имеет для нас жизненного значения.
Совсем другое дело, если вы беретесь за целенаправленное разрушение самой "ориентировочной оси" слуха, то есть направляете внимание на те области, которые для описания мира не существуют — скажем, область внутри собственной головы. Техника "слушания внутреннего звука" (известная многим медитативным и йогическим школам) заставляет тональ цепенеть. По этой причине данный прием вполне можно назвать «не-деланием» слуха.
Дон Хуан использовал еще один экзотический способ работы со слухом, и вы наверняка его помните. Он заставлял Карлоса, накурившегося псилоцибиновых грибов, искать «провалы» среди звуков. Суть этого метода ничем, кроме внешней «зацепки», не отличается от "слушания внутреннего звука". Цель у них одна — услышать то, чего нет и быть не может.
С точки зрения основополагающих структур внимания, с помощью которых тональ «закрывает» себя от Реальности (нагуаля), смысл техник сводится к одному — к разрушению "ориентировочной оси". На это же, по сути, нацелены все известные методы сенсорной депривации.
Различным школам медитативно-йогического просветления хорошо известны способы разрушения "ориентировочной оси" тоналя в отношении тактильного канала (осязания). Любая техника сосредоточения на какой-либо точке туловища (а особенно — головы) неплохо справляется с этой задачей. Проблема лишь в том, что медитаторы обычно не знают, зачем они это делают и что делать потом с обретенными достижениями.
Концентрация на чакре — это всегда галлюцинаторная осязательная конструкция. Лишь впоследствии эта конструкция получает дополнение в виде визуальных (порой — даже слуховых) сигналов. Согласно принятой терминологии, мы называем подобные техники "перцептивным деланием".
Как я уже сказал, "ориентировочная ось" тоналя — одна из самых ригидных его структур. Если «ось» разрушена, тональ приостанавливает свое функционирование. И тогда сквозь «пузырь» описания начинает просачиваться нагуал ь. Что может быть бессмысленней, с точки зрения тоналя, чем длительная фиксация произвольного внимания на макушке головы, межбровье или солнечном сплетении? Оттуда не поступает, никаких сигналов, они удалены от "ориентировочной оси" и не имеют отношения к выживанию субъекта в динамичной среде. Тональ в недоумении. Его автоматизмы дезориентированы и, вместе с практикой, замирают один за другим. Еще бы! Тактильность должна быть сфокусирована на конечностях и на вестибулярном аппарате — мы ходим, бегаем, ползаем, определяем свое положение в пространстве по отношению к поверхности Земли, чтобы уберечься от всевозможных опасностей. Разве может тональ — наш вечный, неусыпный страж — исполнять, свои функции при таком бессмысленном и нарушающем все законы его же собственного порядка произволе?
Чем более размытой, неопределенной становится "ориентировочная ось" (которая в обычном режиме тональной перцепции поглощает до 90 процентов внимания), тем шире раскрывается "щель между мирами", тем ощутимее и ярче блеск нагуаля, не имеющего отношения к нынешнему человеку. Тем чаще останавливается внутренний диалог — опора и движитель тоналя.
Зона "исследуемого пространства" может на некоторое время вернуть тоналю утраченную почву. Это часто бывает в сновидении, а также — при галлюцинаторных расстройствах наяву. Здесь описание мира ослаблено. Оно допускает большую неопределенность. Именно здесь возникают иллюзии в то время, когда внимание приковано к "ориентировочной оси". Если мы говорим о зрении, то исследуемое пространство внимания лежит по сторонам от «оси» и постепенно сходит на нет, приближаясь к периферии.
Нормальная работа тоналя заключается в том, чтобы периодически контролировать с помощью как произвольного, так и непроизвольного внимания "исследуемое пространство", покидая на время "ориентировочную ось". Здесь находятся объекты и явления, которые, по мнению тоналя, могут иногда представлять интерес или угрожать воспринимающему субъекту. Пока это «пространство» не попало в фокус исследующего внимания, здесь царствует достройка (об этом механизме см. "Тайна Карлоса Кастанеды"). Все попавшие сюда феномены лишь частично отражают внешнюю Реальность, в остальном — представляют собой совокупность общепринятых галлюцинаций, рассчитанных на то, чтобы неизменно подтверждать описание мира, избранное нашим тоналем для полноценного оформления "пузыря восприятия". Здесь нам обычно кажется, что, например, по улице прошел знакомый, а пробежавшая тень — это мышь и т. д. и т. п.
"Ориентирующая ось" обеспечивает нас набором стабильных и равномерно ярких галлюцинаций, помогающих нам выживать и действовать. "Исследуемое пространство" еще только ждет, выполняя роль резерва. Оно сконцентрировано по углам визуального поля, когда мы говорим о зрении. Толтеки используют "ходьбу Силы" с расширением внимания на периферию, чтобы нарушить этот центральный автоматизм чтобы показать тоналю, что исследуемое пространство и "ориентировочная ось" равнозначны. Таким образом, фундамент тоналя оказывается поколеблен. При известной настойчивости, «описание» просто останавливается, и, как вы знаете, толтеки называли такой феномен "остановкой мира". Конечно, тональ никогда не «останавливается» надолго, но бывает достаточно минутной передышки, и работа «описания» никогда более не будет столь автоматической и однозначной.
Что же касается «периферии», то там, как правило, вообще нет ни одного реального сигнала извне. Это область «тумана», насылаемого на, нас тоналем, чтобы "пузырь восприятия" всегда казался прочно захлопнутым. Почти никто из людей за всю свою жизнь ни разу не переместил свое произвольное внимание на периферию тоналя. Зачем? Сейчас там пусто, но стоит сделать это, как периферия превратится в исследуемое; пространство, а при насущной необходимости — вольется в "ориентирующую ось", подчинившись главным законам описания, т. е. став такой же галлюцинацией, как и все остальные объекты, попадающие в поле нашей перцепции.
Но что же скрывается за границами «пузыря»? В конце концов, мы намеревались говорить о Подлинной Реальности нагуаля, те или иные аспекты которого мы можем воспринять с помощью толтекской дисциплины.
Конечно, проще всего воспоследовать за буддистами и заявить, что нагуаль — это "беспредельная пустота и ничего святого". Тем более что сам Кастанеда назвал его "темным морем осознания" — согласитесь, что-то общее и мрачноватое есть в таких определениях. С другой стороны, наших материалистов-естествоиспытателей нимало не смущает то, что большой космос по большей части состоит из тьмы и безжизненной пустоты, а редко встречающиеся (по земным меркам) светила раскалены до миллионов градусов и сулят смерть белковым формам жизни, если те к ним по неосторожности приблизятся. Почему же мистикам и оккультистам так желанны иные просторы, где будут ни с того ни с сего блуждать миллиарды осчастливленных душ, регулярно беседуя невыразимым образом с «божественным» Источником Всего Сущего? Не потому ли, что человек всегда полуосознанно верил, будто мир сотворен исключительно ради него? Пусть Вселенная «грубых» материй, будет пустынной и бесчеловечной, но астральные Небеса, эта «прародина» всех человеческих душ, может иметь смысл и предназначена только. для него.
Толтекское знание и здесь продемонстрировало свою последовательность. Мир "не благ и не милостив". Энергия нашего осознания в результате специальной самоорганизации обретает «нишу» в Большом Мире нагуаля. Оказавшись в нем, мы побеждаем великую биологическую несправедливость — свою смертность и ограниченность своего восприятия. Разве этого мало? Мы не обретаем никаких «божественных» качеств — абсолютная истина по-прежнему скрыта — но мы получаем возможность бесконечно познавать ее без оглядки на немощность тела и замутненность рассудка.
Нам больше не нужны приборы, ибо наилучший прибор — наше внимание и осознание — всегда при нас. Мы в состоянии даже отказаться от пространства и времени, тогда энергетическая ткань Бытия откроет нам. новые пути и новые измерения для дальнейшего странствия, — измерения, невообразимые сегодня для человека. Движение в этих непостижимых планах не прекращается никогда, и пока живет наше отдельное осознание, наш неповторимый, уникальный субъект — мы будем воспринимать Ветер Нагуаля.
Я знаю, что это не метафора, но я не знаю, что именно это такое. Намерение мироздания, команда Орла, его непостижимый Гнев, направленный на существо, проскользнувшее мимо Него и сохранившее свою отдельность?
Возможно, третье внимание откроет эти тайны. Мы знаем очень мало.
В сновидении видящий открывает зманации — линии, которые можно назвать квантами Бесконечности. Он открывает, что у этих эманаций есть Источник, и этот Источник безразличен к человеку. (Здесь рушится последний бастион всякого религиозного сознания.) Мы ему настолько неинтересны, что он даже не играет с нами. Наше крохотное осознание — всего лишь капля в его невообразимых тайфунах. Человеческое осознание — неотъемлемая часть его, и мы вправе рассчитывать, что какая-то (наверное, бесконечно малая часть) Большого Мира соответствует нам. (А потому здесь нет места ортодоксальному материализму.)
Параллельно он строит миры. Даже не строит — просто для всякого типа организованной капли энергии присущей этой капле точке сборки всегда найдется, что собрать. Нам кажется, что это — много. Для нагуаля — это неизмеримо крошечный срез его активности.
И он никуда не эволюционирует, не развивается, не совершенствуется. Кстати, это как раз и подтверждает ту простую и грустную мысль, что нагуаль — неразумен. Мы говорим о намерении — но намерение свойственно системе. А всякая система (даже Вселенная) — только ничтожная часть его Целостности.
Энергоструктуры (животные, люди, союзники, лазутчики, даже планеты) имеют собственное намерение. А "темное море осознания" просто бушует у них под ногами. И это важно помнить и понимать, чтобы не испытывать глупых разочарований, не воображать себе этакого «Орла», который сотворил для себя кормушку и ждет, когда вылупится еще один «воин». Дескать, дам ему свой Дар — отпущу на волю, а остальных сожру.
Мы сами творим собственные миры, мы сами даем себе свободу или, приковываем себя к клетке. Выработанный нами тип энергообмена находит для себя "полосу эманаций" — мир, где имеет, чем поживиться (воспринять, познать и т. п.). Самые хитрые (типа толтекских магов) «вычисляют» сам принцип и находят лазейку к бесконечному числу разных полос, а потому обретают бессмертие и массу неожиданных источников энергии для себя (впечатлений, знаний).
А что еще нам остается делать перед лицом Истинной Реальности? "Прожить свою жизнь", и только.
У толтека, достигшего своей цели, жизнь становится бесконечной. Он уподобляется Миру, из которого возник. Его Сила так же не имеет конца. Да, он видит перед собой «пустоту» — пустое место там, где раньше произрастали зловонные плоды его человеческих ценностей, стереотипов, архетипов, мелочных забот и целей. По той же причине он не, видит "ничего святого" — поскольку «святое» — всего лишь обратная сторона его ничтожества.
"Человек знания" просто изменяется. Он изменяется так, чтобы большие "полосы эманаций" перестали казаться ему бесконечно чуждыми и пугающими. Он не желает быть ограниченным провинциалом, пренебрегающим возможностями своей природы. Религиозные сказки о Всемилостивом Боге и сотворении мира за шесть дней хороши ночью, у костра, когда весь окружающий мир — ближайший лесок, два ручья, три лося и десяток пугливых зайцев.
Нам приятно мечтать, что ничего не изменилось и количество никогда не перейдет в качество. Любители таких фантазий продолжают проталкивать свои религиозные верования, чтобы законсервировать наше мировоззрение на уровне двухтысячелетней давности. Иные хитрецы взывают к наукообразным иллюзиям — это ведь тоже уютно, знать, что Мир описуем и познаваем в пределах самоосуществляющегося Интеллекта.
Но Истинная Реальность остается нерушимой и невозмутимой. Нагуаль может все дать и все отнять. "Человек знания" всю жизнь учится тому, как жить в нем. Для этого он должен изучить как контролировать свой энергообмен и свою энергетическую форму. Ключ к этому он находит в управляемом восприятии и реагировании. Этой теме посвящены следующие главы
Глава 2
БЕЗУПРЕЧНОСТЬ КАК БАЗОВОЕ СОСТОЯНИЕ СТАЛКИНГА
(Краткий обзор)
"У человека знания нет ни чести, ни достоинства, ни семьи, ни имени, ни родины. Есть только жизнь, которую нужно прожить."
Хуан Матус
Конечно, в первую очередь эта книга посвящена измененным режимам восприятия — сновидению, второму вниманию и видению. Мистики и оккультисты на протяжении тысячелетий разрабатывали упражнения и техники, провоцирующие расширенное или измененное восприятие. Казалось бы, здесь нет ничего нового. Однако проблема состояла и сегодня состоит в том, что новые возможности восприятия так и не стали достоянием человеческой природы. Всегда они производят впечатление чего-то такого капризного, позволяющего лишь мельком отведать себя, чего-то требовательного и переменчивого.
Годы и годы настойчивый медитатор тратит на несколько секунд "высшего созерцания". Десятилетиями визионеры Меркавы изо дня в день лежали ниц в ожидании, когда Завеса падет на каких-нибудь десять, минут. Нет ничего удивительного в том, что все они воспринимали этот; опыт как награду. Никому не приходило в голову, что правильное обращение с собственной жизнью (безо всяких обращений к потустороннему) может радикально изменить ситуацию.
Здесь мы будем рассуждать о безупречности и сталкинге очень кратко, хотя тема эта настолько обширна, что требует целого ряда объемистых монографий. Данный обзор будет касаться лишь тех фундаментальных принципов и методов толтекской дисциплины первого внимания, без которых достижение внимания сновидения, второго внимания и видения вообще невозможно.
А степень возможности достижений в этой области без специальной дисциплины безупречности — отдельный вопрос. Он до сих пор остается темой для дискуссий, а порою молчаливо игнорируется "искателями легких путей", которых всегда хватает.
Есть один очень простой критерий для того, чтобы определить, является ли данный человек толтеком или только мнит себя таковым (производит впечатление), — его отношение к безупречности. Что может быть проще? Если вы слышите огромное количество историй о встречах с «союзниками», о совместных сновидениях или даже — чем черт не шутит! — о наличии у вашего собеседника развитого «дубля», но при этом замечаете, что он не способен справиться с собственным гневом, завистью или страхом, если он не обладает даром терпения и отрешенности в любой ситуации внешнего давления, — перед вами очередной фантазер (а если он не галлюцинирует, то просто лжец). К несчастью, самоиндуцированный психоз — довольно распространенное явление среди тех «толтеков», что не утруждают себя безупречностью. Они легко поддаются самовнушенным образам, играм собственного воображения — и искренне верят в результаты. Они самозабвенно играют в толтекских магов.
Я не стал бы даже говорить об этом, но в последнее время слишком часто встречаешься с подобными «актерами». Они бывают настолько искушены, что даже рассуждают о своем чувстве собственной важности и о том, как именно они научились его преодолевать. При этом они просто сияют от счастья, потому что остальные внимают их выдуманным достижениям.
Однажды я сам попытался сыграть в такую же игру. Могу сообщить об одном наблюдении: если ты искренен, то такая игра — прямой путь к беспощадной и безысходной депрессии. Ибо на самом деле мы всегда знаем, насколько наша похвальба соответствует истине.
И приходит молчание. Никогда не рассказывайте о своих реальных или воображаемых достижениях — это приносит внутреннее опустошение. Иногда мне кажется, что это и есть самое главное, что пытался внушить Карлосу дон Хуан, когда рассказывал о "стирании личной истории".
На первый взгляд, все это кажется достаточно мрачным. Но это не так. Безупречность сама по себе — веселое, беспечное и почти эйфорическое состояние. Она дает избыток сил такого масштаба, что отрезвляющего противоядия просто не избежать. Ведь мы нуждаемся в равновесии. Это равновесие весьма поэтично именуется у дона Хуана "путем, сердца". Всем это словосочетание нравится, и каждый понимает его по-своему.
Пусть простят меня ортодоксальные «толтеки» (их особенно много, в Америке), но большинство из них понимает путь сердца совсем не так, как это понимают индейцы нагуа (наследники толтекской цивилизации).
Толтеки не поняли бы, например, фразы "сердце волнуется". Это абсурд. Точно так же они не поняли бы выражения "сердце жаждет". Их описание мира было проще и точнее. Только христианство придало «сердцу» поистине мистическое значение и сделало этот орган чуть ли не самым благородным и высокоорганизованным — даже головной мозг отступил на второй план. Все это — совокупность предрассудков, автоматически перешедших в язык, и об этом вообще не следовало бы говорить — но предрассудки становятся метафорами, а метафоры — бессознательными идеями тоналя, после чего определяют нашу жизнь: и наше отношение к Внешнему Миру.
Европейское представление о «сердце» как главном органе чувствования, эмоционального переживания (плюс недостаточная осведомленность Кастанеды) — все это превратило древнеиндейское понятие "путь сердца" в аморфную идею об интуитивной привязанности. А поскольку человек очень легко превращает свои элементарные желания и потребности в «духовность», "путь сердца" становится бесконечным угождением разнообразным влечениям своей природы.