Старшую сестру звали Ксенией, ей было девятнадцать. Высокая, темноволосая и темноглазая, она не была похожа ни на мать, ни на отца, зато удивительно напоминала портреты своей прабабки по материнской линии, актрисы театра Станиславского, игравшей почти все главные роли в военные и послевоенные годы, вплоть до своей трагической гибели в авиакатастрофе в 1962 году. Ксения училась в МГУ на факультете журналистики, куда попала почти исключительно благодаря способностям, совсем незначительной помощи своего дяди и редкой красоте, от которой млели и таяли мужчины экзаменаторы. А невинность в глазах и нежный голос располагали к ней экзаменаторов-женщин, даже обладавших самыми черствыми сердцами. Специализировалась она на отделении тележурналистики, мечтая в будущем создавать репортажи в защиту животных, природы и еще чего-нибудь, заставляющие рыдать зрителей. Всякое зверье она любила безумно и эта любовь не раз приводила к самым горьким последствиям. Принесенные кошки съедали птичек и вылавливали рыбок из аквариума. Спасенные собаки конфликтовали с кошками и время от времени устраивали настоящие погромы в квартире. Животные затем передавались в хорошие руки, чтобы освободить место следующим спасенным.
      Впрочем, в последние месяцы в квартире установилось шаткое равновесие - новый аквариум затруднял коту лов рыбы, а хомячков было решено не покупать больше, чтобы не откармливать эту огромную пушистую черную тварь с мрачными желтыми глазами. Между собакой - помесью кавказской овчарки и еще неизвестно кого и котом установилось некое перемирие, основанное на незлобивом характере первой и чудовищной наглости и хитрости второго. Короче говоря, коту удалось приспособить окружающую среду к своим взглядам на жизнь.
      Сейчас Ксения "агитировала за советскую власть", по выражению своей матери. Речь была адресована сестре младшей, шестнадцатилетней школьнице Ане, которая животных любила, но в журналисты не рвалась, а ее жизненные планы сводились лишь к победе в большинстве кубков "Большого шлема" и дальнейшему заселению своими портретами всех таблоидов мира. Для этого она пять раз в неделю проводила по три часа в теннисной школе в Новой олимпийской деревне, активно и старательно вбивая небольшие желтые мячики в покрытие корта ракеткой "Уилсон". Кроме того, она почти каждый день немного времени посвящала школьным домашним заданиям и очень много времени и каждый день - стоянию голышом в ванной перед зеркалом с фотографиями Курниковой и Шараповой на туалетном столике. Каждый раз, признавая, что фигура у нее не хуже чем у Курниковой, а лицо не хуже чем у Шараповой, она в целом приходила к выводу, что объединила в себе достоинства обеих и место на первых страницах журналов светской хроники лучше бронировать уже сейчас. Аня была натуральной блондинкой, среднего роста и со спортивной фигуркой, лицом неуловимо напоминавшая как мать, так и отца.
      Сестры пили чай, сидя перед барной стойкой в просторной кухне, сверкающей нержавейкой и неуловимо напоминавшей то ли морг из американского детективного кино, то ли командный пост звездолета из старой советской фантастики.
      В эту квартиру семья Дегтяревых вселилась несколько месяцев назад, переехав из типовой панельной многоэтажки на Мичуринском проспекте. Отец сестер, Владимир Сергеевич, был известным в академических кругах вирусологом и половину своей трудовой карьеры провел в экспедициях, в охоте на особо редкие и особо пакостные виды заразы. Опубликовал Владимир Сергеевич немало статей и монографий, что принесло ему славу в научных кругах и не принесло никаких денег. Однако около двух лет назад ему повезло. Группа, которую он возглавлял, вошла в состав смешанной российско-американской команды вирусологов. Американцы получили грант от какого-то американского же фонда, обретающегося при центре контроля за инфекционными заболеваниями в Атланте. В результате Владимир Сергеевич отправился в экспедицию не куда-нибудь, а сначала в Австралию, а потом на Гаити. Вернулся он оттуда почерневшим от загара, с новеньким ноутбуком "Тошиба" в сумке, хранящим невероятное количество новой информации. И сразу же вслед за этим последовало приглашение возглавить исследовательскую группу в России, работающую по той же программе. Владимир Сергеевич думал не долго, когда ему рассказали о зарплате, бонусах и иных возможностях, которые позволяли поднять уровень жизни семьи на невиданную ранее высоту.
      Впрочем, чуть позднее выяснилось, что настоящим местом работы Владимира Сергеевича оказалась небезызвестная компания "Фармкор", принадлежащая не менее небезызвестному Александру Бурко - большому олигарху с наклонностями слона в посудной лавке. Именно он и финансировал работы фонда, даром, что тот американский, а сам Бурко на сто процентов наш, посконный, из-под родных осин. Таким образом, Владимир Сергеевич въехал со своими сотрудниками в двухэтажное здание по Автопроездной улице, которое в былые времена было лабораторным корпусом одного из московских автозаводов. После того, как завод пришел в упадок, немалую часть его территории раскупили другие компании, и немалый кусок отхватила некая компания "Химпродукт" - одна из бесчисленных "дочек" "Фармкора". Место привлекло своим уединением в промзоне, тем, что въезд на территорию осуществлялся через территорию завода, но при этом задняя стена забора выходила на малонаселенную Автопроездную улицу. Затем в этом месте появился бывший сотрудник Главного Управления исполнения наказаний, известного еще как ГУИН, некто Оверчук Андрей Васильевич - среднего роста, плотный, с незапоминающимся лицом, но при этом наглый как танк. В настоящее время бывший "кум" Оверчук числился в рядах службы безопасности концерна "Фармкор" и занимал там отнюдь не рядовую должность. Его трудами влачившие жалкое существование дедки-вахтеры сменились на рослых ребят в черной полувоенной форме, с пистолетами и телескопическими дубинками на поясе и с самозарядными дробовиками за плечом. Затем это место заполонили рабочие, туда потянулись грузовики с оборудованием, и через шесть месяцев бывший лабораторный корпус завода, построенный из серых бетонных блоков, посеревших под дождями и навевавший уныние своей убогостью, преобразился во вполне современное с виду здание с поляризованными стеклами в окнах и с еще более современной начинкой внутри. Если сказать проще - такой лаборатории у Владимира Сергеевича до сего момента еще не было. Омрачало его работу там лишь регулярное присутствие Оверчука, которого Владимир Сергеевич не переносил даже на дух, подозревая в нем глубокую душевную мерзость. Впрочем, Оверчук и сам на глаза Дегтяреву не лез, появляясь на этой территории не чаще чем пару раз в неделю и ненадолго.
      Еще его смущало то, что частная компания взялась за работу с малоизученными вирусами в черте города, не ставя, естественно, об этом никого в известность. Владимир Сергеевич знал, с какими мерами предосторожности работают те же военные биологи - его однокашник Кирилл Гордеев возглавлял такую закрытую военную лабораторию по разработке вакцин. Здесь ничего похожего на их меры безопасности не наблюдалось. Сам Оверчук уверял, что залог безопасности - привлекать как можно меньше внимания. Впрочем, работать с опасными культурами здесь тоже никто не собирался, так что слишком сильно об этом Дегтярев не задумывался. К тому же "Фармкор" единым махом подписал контракт с Владимиром Сергеевичем чуть ли не пожизненную занятость, положил ему поистине царскую зарплату, и посодействовал с получением льготного, почти беспроцентного кредита на покупку квартиры.
      В результате семья Дегтяревых въехала в новенький, если и не элитный, то вполне соответствующий понятию "бизнес-класс" дом неподалеку от метро "Университет", а старая их квартира была довольно удачно продана, обеспечив маму сестер, Алину Александровну, свободными средствами на покупку мебели и двух машин. Казалось, наступило благоденствие.
      Однако та пылкая речь, которую сейчас произносила Ксения перед младшей сестрой, не была хвалой Дегтяреву отцу за их улучшившуюся жизнь. Ксения открыла, что вирусологи проводят опыты на животных. Не то чтобы она не знала этого раньше, но Владимир Сергеевич больше работал "в поле" и заражали животных его коллеги. Теперь же Владимир Сергеевич стал работать в лаборатории. И однажды вечером старшая дочь задала ему как бы между делом вопрос:
      – Па, а вы каких животных используете? Ну, в смысле для опытов?
      Погруженный в свои мысли Дегтярев даже не осознав истинного смысла вопроса, машинально ответил что естественно полный набор, от крыс до обезьян. Разговор развития не получил, но Ксения мгновенно заклеймила родителя как "живодера" и "вивисектора". К тому же она имела неосторожность поделиться новым знанием со своими друзьями с факультета, по разным причинам разделявшими её взгляды на проблему защиты прав животных. В результате вокруг Ксении образовался эдакий круг единомышленников, который не давал утихнуть страстям вокруг "живодерства" Владимира Сергеевича. Ксения даже почти перестала разговаривать с отцом за исключением тех случаев, когда ей нужны были деньги, в которых мать её ограничивала. Но Владимир Сергеевич, работоголик в тяжелой стадии этого уважаемого заболевания, судя по его поведению, этого даже и не заметил, тем самым лишая дочь возможности ответить ему гневной отповедью на вопрос: "Ксенечка, а что случилось?". Теперь в роли папиного адвоката выступала сестра.
      – Как ты можешь его оправдывать? Он ставит опыты на животных! Ты это понимаешь? Это все равно, как если бы он ставил опыты на Барсике или на Мишке! (Так звали кота и собаку) Их ты любишь? Ведь любишь? Ты бы отдала их папочке, чтобы он заразил их какой нибудь чумой и смотрел, что из этого получится?
      – Во-первых, отец их сам любит. Барсик вообще у него на подушке спит. Не у тебя, а у него. Во-вторых, тебе известен какой-нибудь другой способ испытывать лекарства? Насколько я слышала, такого еще не придумали…
      – Вот пусть и занимаются сначала изобретением способа, а потом своими диссертациями!
      Аня хмыкнула, затем спросила:
      – Мне кажется, отец защитил все возможные диссертации уже лет десять назад. Или больше?
      – Значит, помогает другим защищать, своим ПОДЕЛЬНИКАМ!
      – А ты хоть знаешь, чем они занимаются?
      – Не знаю, и знать не хочу! Мне достаточно того, что они мучают животных в своей лаборатории.
      – Насколько я знаю, они занимаются возможностью сохранения организма в длительных космических полетах без замораживания. И вообще выживанием в экстремальных условиях. Типа попал в Антарктиду - замерз. Перевезли тебя в тепло - сам отмерз и дальше пошел. Еще куда-то попал - и опять с тобой ни фига не случилось. Что-то отключилось в организме, а потом включилось когда надо.
      Ксения уставилась на сестру, уперев руки в бока.
      – И откуда же ты этого набралась, Курникова? Тренер рассказал?
      – Я в записи отцу посмотрела. Они у него все на столе лежат. Он статью или книгу пишет о своей работе. Возьми сама и почитай.
      – И ты хочешь сказать, что все поняла? У тебя по биологии что в полугодии было?
      – Я вступление поняла. Хочешь понять остальное - читай сама, ты - умная, ты - отличница, про защиту животных скоро в телевизор попадешь. Вот иди в таком случае - и читай. Типа журналистское расследование.
      – Откуда к тебе это "типа" прицепилась? От твоих дружков-спортсменов дебильных?
      – Нет, из книжек, которые выпускники журфака пишут. Кстати, что такое "фак" я знаю. А вот "Жур" что значит?
      – Ты до этого пока не доросла.
      – Ну не доросла, так не доросла. Мне пора.
      Аня вышла из кухни, подхватила с пола в прихожей свою теннисную сумку, согнав с нее разомлевшего кота, и вышла в холл. Когда она подошла к двери, зазвонил телефон связи с охраной. Аня проигнорировала звонок, лишь обернулась вглубь квартиры и крикнула:
      – Отличница! Остальные защитники прав крыс к тебе пожаловали! - и вышла за дверь.
      С "защитниками" она столкнулась, выходя из лифта. "Защитников" было четверо - одна девушка и трое ребят. Девушка Маргарита и двое ребят учились с Ксенией на одном отделении факультета журналистики. Третьим был старший брат Маргариты - Семен. Впрочем, маленький и тщедушный Семен в очках в толстой квадратной пластиковой оправе как у музыканта Моби, и совершенно не шедшей к его худому остренькому личику выглядел намного младше своей сестры. Маргарита была полновата, к тому же неудачно полновата - целлюлитные бедра образовывали "уши", которые она пыталась затолкать в слишком тесные черные брюки. Брюки "уши" не уменьшали, а наоборот - подчеркивали, к тому же жирноватые Маргаритины бока вываливались из тесного пояса и свисали как взошедшее тесто из квашни. Сама Маргарита почему то считала себя богемной особой, тяготела к "готическому" стилю, поэтому красила волосы в радикально черный цвет с ярко-красными прядями и носила похоронно-черный мейкап, который вкупе с длинным носом и черными же глазами навыкате делали её образ просто пугающим. На факультет журналистики она попала стараниями своего папы, который вел все финансовые дела одного из центральных каналов телевидения.
      Семен уже заканчивал Бауманку, и был очень способным программистом. Однако применять свой несомненный талант в мирных целях ему было скучно, и однажды он настолько удачно блеснул способностями, что только благодаря вездесущему папе ему удалось миновать суд и тюрьму - гибралтарский филиал голландского банка, потерявший всю клиентскую базу данных, жаждал крови.
      Двое других ребят были отпрысками потомственных телевизионных семей. Дима, высокий, слегка косящий и рано лысеющий, был внуком известного в советские времена международного комментатора, а Игорь - сыном продюсера музыкального канала. В общем, вся эта компания образовалась из-за того, что Игорь - темноволосый, смазливый и избалованный девичьим вниманием, решил добиться благосклонности Ксении. В отличие от остальных девушек Игоря, Ксения не рухнула без сил перед его напором. Ксения была слишком погружена в себя и слишком себя любила для этого. Поэтому к ухажерам она относилась несколько пренебрежительно и, пожалуй, можно сказать и так - деспотично. В результате Игорь взялся защищать животных и окружающую среду, о судьбе которых никогда в жизни не задумывался, его друг Дима присоединился к ним потому, что он всегда присоединялся к Игорю, Маргарита числила себя подружкой Димы, и все бы осталось на уровне кухонных разговоров, если бы не Семен.
      Несмотря на мирную профессию программиста, в душе Семен был пассионарием, и готов был посвящать все свое время любой форме политической активности: защите ли прав животных, борьбе за социальную справедливость, истреблению ли животных и борьбе против любой формы социальной справедливости - лишь бы это попахивало заговором и давало ему ощущение собственной исключительности и причастности к чему-нибудь эдакому. Поэтому, после того, как Семен вошел в их круг, мысли "защитников" начали принимать довольно конкретное и уже опасное направление.
      Вся компания заговорщиков, пропустив Аню и поздоровавшись с ней, поднялась на лифте на восьмой этаж и вышла в холл. Ксения уже ждала их у открытой двери. Расцеловавшись с ней, дважды чмокая воздух возле щеки, как вдруг стало, принято после показа рекламного ролика "спрайта" по телевизору, молодежь зашла в квартиру.
      – Чай-кофе кто будет? - спросила Ксения.
      Все захотели кофе. Ксения ушла на кухню, и было слышно, как там зажужжала кофемолка. По квартире потянуло ароматом хорошего свежемолотого кофе.
      Владимир Сергеевич Дегтярев, профессор.
      Владимир Сергеевич Дегтярев стоял в лаборатории перед стеной из толстого ударостойкого стекла, обрамленного металлом. С Дегтяревым были еще двое. Один был молод, высок, худ, плечист и слегка сутуловат, носил очки в черной прямоугольной оправе, из под белой лаборантской шапки на спину падал "конский хвост", перехваченный резинкой. Второй был немолод, небольшого роста, в очках без оправы. Свои седоватые редеющие волосы он зачесывал назад.
      Высокого звали Сергеем Крамцовым, был он аспирантом, а Дегтярев был его научным руководителем. Помимо работы в институте, Крамцов увлекался музыкой в стиле "панк" и "хэви металл", компьютерными играми и рукопашным боем, причем занимался разными видами борьбы он с самого детства и до нынешнего времени, остановившись в настоящий момент на "Системе", заниматься которой ходил не реже трех раз в неделю. Его внешность, вызывавшая ассоциации одновременно с "ботаником" и последним охламоном, как-то мало соответствовала образу бойца-рукопашника, но именно таким он и был - сухой, жилистый, очень сильный и очень быстрый.
      Дегтярев очень ценил своего аспиранта за быстрый аналитический ум и нестандартное мышление. Самым главным в Крамцове было то, что его сознание было абсолютно не подвержено влиянию авторитетов и аксиом, он ничего не принимал на веру. Для него не существовало выражения "этого не может быть", он мог воспринимать его лишь в форме "этого не может быть потому, что…" и затем должно следовать очень убедительное доказательство. К тому же еще многое в аспиранте импонировало Дегтяреву. Рано осиротевший и выросший на попечении бабушки-пенсионерки парнишка учился в школе на отлично, занимался спортом. Но поступить в университет сразу не смог, попал в армию. Вместе с мотострелковой бригадой угодил в Чечню, воевал, вернулся с медалью "За отвагу" и ранением. Все же поступил в университет на дневное отделение, работал на двух работах. Еще в процессе учебы Дегтярев приметил толкового и упорного студента, и не пожалел. Сейчас Сергей был для него незаменим.
      Вторым был американец из института, принадлежащего американской же фармацевтической компании "Ай-Би-Эф", доктор Биллитон. Он приехал поработать с Дегтяревым два месяца назад, и занимались они тем, что сводили воедино результаты, достигнутые в обеих странах двумя командами ученых. Он неплохо говорил по-русски, Дегтярев сносно объяснялся по-английски, а в случае затруднений они обращались за дополнительной помощью Крамцова, владевшим языком Шекспира и Бивиса с Баттхэдом почти что в совершенстве. Языки тоже были одним из любимых хобби Крамцова.
      Сейчас они пришли в виварий "на ЧП", и вид у всех троих был весьма озадаченный. За стеклянной стеной, в несколько ярусов, стояли стеллажи с большими проволочными клетками. Стеллажи разделялись стенами на разные отсеки. В некоторых отсеках было пусто, в некоторых же, в клетках сидели зеленые мартышки, привезенные из Африки. В одном из отсеков был беспорядок, обе клетки лежали на полу. Одна из клеток просто была открыта, другая же еще и сброшена на пол, и лежала на боку перед стеллажом. Дверца ее была открыта, в самой клетке обезьяны не было, зато пол под решетчатой стенкой был весь залит кровью, и в крови плавали клочки шерсти и еще какие то куски.
      Одна из обезьян, с замазанной запекшейся кровью мордой, просто сидела на полу неподалеку, и равномерно покачивалась взад и вперед, как китайский болванчик. Вторая обезьяна сидела на перевернутой клетке, но не вся. В смысле, сидела она вся, но у нее на одной из рук не было ни единого клочка мяса или шерсти, и кое-как скрепленные друг с другом кости висели плетью. Еще у нее отсутствовала часть лица на черепе, точнее - вся левая его половина, которая была тщательно обгрызена с костей. Обезьяна сидела молча и совершенно неподвижно, и было видно, что подобные жуткие, скорее всего даже смертельные, раны ее совсем не беспокоят.
      – Так, все же, что произошло? - спросил Владимир Сергеевич Крамцова.
      – Замки на этих клетках плохие, я уже несколько раз говорил. Открываются самопроизвольно. Рано или поздно все обезьяны разбегутся.
      – С замками понятно, их на следующей неделе все заменят, но что именно случилось?
      Крамцов кивнул на ряд компьютерных мониторов, стоящих на столе.
      – Посмотрите все в записи, а если кратко… В этом отсеке всего две обезьяны, обе были инфицированы. Сидят они уже больше месяца, чувствуют себя прекрасно.
      – Это те самые, которые ВИЧ-инфицированные. - повернулся Дегтярев к Биллитону. - Пытались вытеснить ВИЧ нашей "шестеркой".
      – И что получается?
      – Получается, что мы побеждаем СПИД. И не только СПИД. Все гепатиты, например, даже банальный грипп. Любые вирусные заболевания. Наш вирус не терпит вообще никаких конкурентов, особенно тех, которые вредят носителю. Если удастся довести "шестерку" до стабильного уровня, то можем ехать в Стокгольм заранее и ждать Нобелевские премии уже там. Ну и господин Бурков станет богаче раз в десять еще. Или в сто. Извини, Сережа, и что дальше?
      Крамцов кивнул и продолжил:
      – Я услышал шум, вбежал в лабораторию. Одна из обезьян сумела открыть клетку, начала прыгать по отсеку, открыла вторую клетку, а затем повисла на ее открытой двери. Вторая обезьяна тоже начала беситься, и вдвоем они раскачали клетку и уронили ее с полки, причем уронили так, что клетка убила обезьяну, висящую на дверце. Ее рука застряла в решетке, обезьяна не смогла увернуться, и клетка упала на нее, проломила ей грудную клетку. Если она к вам повернется другим боком, вы увидите, какая у нее рана. Все ребра сломаны и наверняка проткнуты легкие. Вторая обезьяна испугалась, и забилась в дальний угол отсека. Пока я надевал на себя защиту, намереваясь войти внутрь, и навести порядок, обезьяна, которую я считал мертвой, вдруг зашевелилась.
      Попутно Крамцов отматывал на экране компьютера до нужного места черно-белый ролик, снятый камерой слежения.
      – Вот, смотрите с этого места.
      На одном из экранов появилось изображение стоящего у стеклянной стены Крамцова в белом комбинезоне, но без шлема, на втором и третьем экранах можно было наблюдать за отсеком изнутри. Действительно, придавленная клеткой обезьяна неожиданно зашевелилась, выбралась из-под клетки, села и замерла в неподвижности. У второй мартышки она вызвала любопытство. Та медленно приблизилась к неожиданно воскресшей товарке. Но вплотную не подошла, как будто что-то удерживало ее на расстоянии. Вся ее поза выражала неуверенность. Воскресшая поначалу не реагировала на ее приближение, даже не посмотрела в ее сторону. Так прошло около трех минут. Затем раненая обезьяна молча, не издавая никаких звуков и не делая никаких предупредительных и угрожающих жестов, бросилась на вторую, вцепилась в ту, опрокинула на пол. Последовала недолгая возня, затем атакованная прекратила дергаться, и растянулась на полу, а вторая уселась рядом с ней, схватив ту за руку.
      – Это… это что она делает? - спросил Биллитон.
      – Она ее убила, и теперь она ее жрет, Джозеф. - ответил Крамцов.
      – С ума сойти. Почему? В наших материалах никогда не упоминались случаи немотивированной агрессии или каннибализма. А эти мартышки вообще травоядные.
      – Наши материалы - это или полевые наблюдения за людьми, или опыты на крысах. Может быть вирус мутировал, а может быть это воздействие непосредственно на психику обезьяны. А агрессия очень даже мотивированная, как мне кажется - ради пищи. Вот, вот, смотрите! - Крамцов показал на экран. Там происходило нечто удивительное. Одна обезьяна продолжала объедать мясо с руки второй, а вторая, мертвая к тому времени, зашевелилась.
      – Видите? Видите?
      Обезьяна-убийца неожиданно бросила свою жертву и отошла в сторону, сев на пол и делая глотательные движения. Вторая обезьяна села, и замерла. Затем начала раскачиваться вперед назад.
      – Так они и сидят уже больше часа. Ничего не изменилось. Судя по всему, обе мертвы. Тепловизор показывает, что их тела продолжают остывать. - подвел итог Крамцов.
      – И что у нас получается? Вирус работает, но не совсем в том направлении, что мы рассчитывали? - спросил Биллитон.
      – Похоже на то. - ответил Владимир Сергеевич. - Обе были живы, несмотря на инфекцию. Были абсолютно здоровы с виду, пока одна из них не погибла в результате несчастного случая. И тут мы видим подтверждение австралийских и гаитянских басен - мертвая обезьяна "восстала из гроба", причем классически, чтобы "питаться от живых". Хотя даже у аборигенов агрессия фактами не подтверждалась, только в сказках. Как это получилось?
      – "Портальное сердце", скорее всего, как мы и предполагали раньше. А вообще надо их поймать. И заглянуть внутрь. - сказал Крамцов.
      Биллитон внимательно посмотрел на него.
      – Игорь, вы понимаете, насколько осторожным следует быть? Пока о таком мы слышали лишь в гаитянском и австралийском фольклоре, а теперь видим воочию.
      – Я понимаю. И я не намерен ловить обезьян в одиночку, привлеку Дмитрия и Наталью, наденем защиту. Кстати, я трижды выпускал усыпляющий газ в этот отсек - никакого эффекта. Похоже, что они совсем не дышат. Я даже проверил его действие в другом отсеке, с неинфицированными обезьянами, но там все сработало. Животные уснули через три минуты. А этим газ безразличен.
      – Да, интересно. Что-то подобное мы предполагали, но совсем не в таком виде и не с таким эффектом. Теперь нам надо будет разобраться, что из этого следует и как это повернуть к вящей пользе человечества. У нас есть еще инфицированные экземпляры?
      – Нет, но это несложно сделать.
      "Террористы"
      – Сем, а ты уверен, что твоя бомба никого не убьет? Это ведь не базы данных в банках ломать, тебя папашка тогда не спасет. - спросила Маргарита у брата.
      Семен отрицательно мотнул головой.
      – Я все измерил. Шаг бетонных плит в заборе соответствует окнам в стене здания почти стопроцентно. Пятая плита слева - как раз напротив первого окна слева в цокольном этаже. Ночью там никого не остается, окна полуподвальные. Два охранника находятся в главном корпусе, и еще один на проходной.
      – А может быть там в ночную смену кто-то работает?
      – Я же считал, сколько людей приходит, сколько уходит. В окнах цокольного этажа даже свет не горит, только дежурная подсветка. Я видеокамеру на палке через забор поднял, все снял. Ошибки быть не может. И Ксения там была, ходила к папе на работу, заглядывала в окно. Сказала, что там какая-то аппаратура и компьютеры. И, похоже, электрощит. Если все это разломать, то они долго восстанавливаться будут. И взорвется бомба даже не в здании, а снаружи. Стекла вылетят, компьютеры поломает, ущерб нанесем, и все. А то, что Ксенька предлагает - это невозможно, мы даже во двор здания не попадем.
      – Зато мы могли бы попытаться выпустить животных, а так мы можем их убить.
      – Клетки совсем в другом месте стоят, ты же сама говорила.
      – Бомба есть бомба.
      – Да что ты несешь? Какая это бомба? Хлопушка, из селитры с соляркой. Даже осколков не дает. Ничего не может случиться, она скорей тогда забор уронит, чем стену здания повредит.
      "Защитники животных" решили перейти к активным действиям. Как всегда бывает в подобных компаниях, одержимых радикальными идеями борьбы за какую-нибудь благородную цель, рано или поздно они делают что-то, о чем потом жалеют или сами, или еще больше жалеет кто-то другой, что бывает гораздо чаще. Каждому хотелось пойти "в борьбе" немного дальше чем другому, присутствие Семена сыграло роль катализатора, и в конце концов они решились устроить взрыв во дворе НИИ, в котором работал Владимир Сергеевич.
      Следует отдать должное "террористам" - они старались изо всех сил избежать жертв, и даже нанести ущерб, на самом деле, для них было совсем не так важно. Важно было сделать что-нибудь такое, что можно было бы потом обсуждать между собой, и что сделало бы их причастными к чему-нибудь тайному. А кроме Ксении, всем остальным судьба запертых в НИИ обезьян была "по барабану", в общем.
      Замысел особой сложностью не отличался. Где-то в дебрях всемирной паутины Семен выловил рецепт изготовления взрывчатки и детонатора. Купив необходимые ингредиенты, он соорудил из них то, что называется "безоболочечным взрывным устройством", весом около трех килограмм. Проблема была лишь в том, чтобы расположить это устройство напротив намеченных окон цокольного этажа здания, и исключить вероятность того, что бомба взорвется в другом месте и кто-то из людей пострадает. Решение пришло в голову Семену, когда он в очередной раз проезжал по Автопроездной улице. И Семен изготовил из алюминиевого уголка нечто вроде подвесной горочки с маленьким трамплином. Если ее установить на верх забора, трамплином внутрь, аккуратно положить на нее "полено" бомбы и отпустить, то она должна была упасть на землю и подкатиться прямо к необходимому окну.
      Все же НИИ не был военным объектом, да и предполагалось, что исследования, проводившиеся в нем, никаких серьезных проблем повлечь не могут. Ну зачем врагам государства совсем не секретные материалы совсем не секретных исследований, ведущихся на международный грант, которые могут быть полезны в далеком будущем, в космической медицине, например. Поэтому охранялось здание преимущественно от воров, которым бы захотелось украсть новые компьютеры, от пьяных, которые не прочь были бы помочиться за его углом, и бомжей, которые с удовольствием ночевали бы в его подвалах, будь у них такая возможность. Три охранника, вооруженных дробовиками и пистолетами, и хорошая система сигнализации, выведенная на пульт вневедомственной охраны, были вполне достаточны для таких целей. Камеры вообще наблюдали лишь внутреннюю территорию, оставляя все пространство за забором в "мертвой зоне". Вполне можно было подойти к нужному месту вдоль забора, закрепить "горку" на стене сверху и уронить на нее заряд.
      – Ладно, Сем, покажи бомбу. - попросил Семена Дима.
      – Не вопрос, смотри.
      Семен нагнулся и резко расстегнул "молнию" на спортивной сумке.
      – Это она? Труба какая-то. - слегка разочарованно спросил Игорь.
      – Она, она. А ты что ожидал увидеть?
      – Не знаю. Бомбу какую нибудь, наверное, а это просто сверток.
      – Правильно, потому что у такого свертка не будет осколков. А если будут осколки, то они могут кого-то ранить, или убить, например. А форма такая для того, чтобы катилась по трамплинчику.
      – А это что? - Маргарита ткнула пальцем на пару длинных пакетов, лежащих в той же сумке.
      – Это и есть направляющие.
      – Класс. - сказал Дима.
      – Да уж наверное. - подтвердил Семен.
      Послышался звук отпираемого замка в входной двери.
      – Тихо, убирайте все. Анька пришла.
      – А что, заложит, что ли? - спросил Семен. Вообще то Семену Аня очень нравилась, но она относилась с настолько явной иронией и ехидством к компании "защитников животных", что Семен понимал, что пока он с ними, вероятность завести отношения с Аней равна нулю.
      – Не заложит, но как нибудь все испортит. Прячь, говорю.
      Сергей Крамцов, аспирант, заместитель Дегтярева.
      Вид у шефа с Биллитоном был такой, что хоть в цирк не ходи. Могу поручиться, что если бы не маски, то я увидел бы, что стоят они с раскрытыми ртами, совсем как я совсем недавно. У меня вид был попроще, чем у руководства, но это сейчас. До этого я сам выглядел не хуже. Почему? А сами посудите… Мы все втроем стояли у металлического стола, к которому была привязана препарированная обезьяна. Но при этом обезьяна не была мертва, а я никак не пытался поддерживать ее жизнедеятельность. Она просто продолжала шевелиться, распахивала пасть, пытаясь дотянуться зубами до кого нибудь из нас и вообще не было похоже, что она собирается помереть. Стоп, ошибка. Она была абсолютно, на сто процентов мертва, с клинической точки зрения, но это никак не сказалось на ее активности. Несмотря на отсутствие сердцебиения, дыхания и комнатную температуру тела, она была весьма энергична и стала намного агрессивней, чем была при жизни. Вскрытая грудная клетка, растянутая в стороны, опавшее и замершее сердце, и при этом - распахнутые на всю ширину челюсти с оскаленными зубами, поблекшие глаза, кожа, там где не была покрыта шерстью, была воскового оттенка. Легкие не работали, поэтому вместо присущего обезьянам этого вида отчаянного визга она издавала время от времени слабое скуление.
      – Сережа… вы нас просветите насчет того, что же мы все же наблюдаем? - сказал шеф, предварительно прокашлявшись.
      – Боитесь, что глаза подводят? Нет, с глазами у вас все в порядке. - начал я таким тоном, как будто собирался продать им эту препарированную обезьяну. - Вы имеете возможность видеть абсолютно мертвое существо, которое при этом отказывается таковой факт признавать. При этом существо проявляет ранее не свойственную ему склонность к агрессии.
      – Портальное сердце? - спросил Биллитон.
      – Нет. Сначала я тоже так думал… Впрочем, мы все так думали, и это мы наблюдали на первой стадии работы, но теперь все не так. После вскрытия этого оживленного трупа я обнаружил, что клапаны печени продолжают работать. Тогда я физически разрушил их, прекратив работу так называемого "портального сердца". Кроме того - в этой обезьяне сейчас нет почти ни грамма крови. Я ее просто откачал. Вместе с тем, как видите, она не намерена успокоиться. Если ее отпустить, она, как и подобает ожившему мертвецу, попытается нас сожрать. При этом она предпочтет нам обезьяну одного с ней вида. Склонность к каннибализму у нее доминирует.
      – Есть теория, зачем ей это? - спросил шеф.
      – Есть. Думаю, что она нуждается в генетическом материале для мутации организма.
      – Она же мертвая.
      – Да. Но организм все равно живет, просто другим способом.
      Шеф замолчал, подумал, затем кивнул.
      – Согласен. Жизнедеятельность налицо. Что ты еще накопал?
      Накопал я уже немало. Все же два выходных просидел на работе, не выходя. И некоторый материал уже появился.
      – Я пытаюсь просто систематизировать то, что мы имеем в результате несчастного случая с обезьяной, и никак не могу закончить. Все переворачивается с ног на голову у нас.
      – Ну, давай кратко пробежимся по выводам.
      – Давайте. Первое - мы получили вирус с очень высокой вирулентностью, чего не искали. Заражение может произойти любым путем, вплоть до воздушно капельного. Достаточно просто находиться рядом, и ты инфицирован. Обезьяна в клетке, которую я подносил к обезьяне-"зомби", уже инфицирована, я взял анализы крови. При этом нет никаких признаков какой либо болезни, вирус ведет себя крайне неактивно. Тогда я снова взялся за крыс, и, чтобы не возиться и не мудрить, просто впрыснул четырем крысам подкожно кровь обезьяны-"зомби".
      – Откуда такая вирулентность? И что получилось?
      – О вирулентности… Вот изображение вируса… - я покликал мышкой на экране монитора, выведя изображение чего-то, напоминающего цифру "6". Поэтому и вирус мы прозвали "шестеркой". Решили, что называть "девяткой" - много чести. - Видите эти волоски? Вирус "полетел", чего раньше за ним не наблюдалось. А по поводу впрыскивания крови мертвой обезьяны живым крысам… Получилось неожиданность. Все крысы умерли в течение часа, и через пять минут восстали из мертвых. Они не проявили никакого интереса друг к другу, но когда рядом с их клетками я поставил клетки с живыми крысами, "зомби" впали в агрессию.
      – Живые крысы инфицированы?
      – Именно! Инфицированы все до одной, но помирать не собираются и чувствуют себя прекрасно! Никаких признаков какой либо болезни. Более того, две крысы были из числа "гепатитных", и теперь вирус гепатита у них явно находится в подавленном состоянии. "Шестерка" уничтожает заразу. Тогда я сделал следующее - запустил в клетку к крысе-зомби живую крысу. Зомби намного медленней живой крысы и явно слабее, но у живой крысы началась настоящая паника, она даже не могла обороняться. Как будто все ее оборонительные инстинкты дали сбой, в них не заложена схема обороны от ожившего трупа.
      Я дал шефу с Джозефом полюбоваться на видеозапись мечущейся по клетке белой крысы. Вторая крыса неуклюже преследовала ее, переваливаясь с боку на бок.
      – Возможно. И что было дальше?
      – Крыса-зомби сумела все же отхватить изрядный кусок мяса с живой крысы. Рана не была смертельна, я рассадил крыс снова в разные клетки, а раненой крысе даже сделал перевязку. И она умерла примерно через час. И через пять минут воскресла.
      – То есть получается, что заражение, произведенное воздушно-капельным путем, делает особь просто носителем. Даже ведет к улучшению состояния. А заражение, когда вирус попадает непосредственно в кровь, ведет к смерти и последующему оживлению?
      – Именно так. Кофе будете?
      – Нет, спасибо, потом ночью не усну. Я лучше покурю здесь у тебя, не возражаешь?
      Как всегда. Я не курю и дым на дух не переношу, но шефу отказать не могу. не потому, что он шеф, а потому, что он мне по человечески очень нравится. Уважаю я его. А если бы кто другой в моей лаборатории курить задумал - вылетел бы отсюда в два счета. Я даже Оверчука отсюда дважды выставлял с сигаретой.
      – Что с вами сделаешь, курите.
      Я достал из шкафа желтую пластиковую пепельницу с логотипом сигарет "Кэмел", которая хранилась у меня специально для таких случаев. Откуда она здесь взялась - сам не знаю. Исторически сложилась. Дегтярев щелкнул зажигалкой, прикурил и выдохнул дым в сторону от меня. И за то спасибо.
      – Давай, Сережа, продолжай.
      – Продолжаю. Именно так и получается. Тогда я, к стыду своему, взял грех на душу и впрыснул одной из инфицированных, но живых крыс, раствор мышьяка. Угадайте, что получилось?
      – Крыса умерла и воскресла?
      – Именно так. То есть мы имеем ситуацию, что если этот вирус вырвется за пределы этой не слишком хорошо охраняемой лаборатории, то он вызовет гибель всей человеческой цивилизации.
      – Гхм… ты уверен? Очень уж радикальный вывод.
      – Я не уверен, разумеется, опыты на людях я не ставил, но полагаю, что если воскресшие обезьяны нападают на живых обезьян с целью их съесть, если воскресшие крысы нападают на живых крыс с той же целью, то и что-то подобное может произойти с человеком. А возможность инфицироваться, просто находясь рядом с зомби, составляет почти сто процентов, вы понимаете? Вирус летает в воздухе, он буквально испаряется. Как будто таким образом поддерживает свою популяцию в организме не выше некоторого предела, который полагает для организма безопасным.
      – И?
      – И тогда любой мертвый восстанет, не обязательно даже быть жертвой нападения. Жертва аварии, жертва несчастного случая прямо в скорой помощи и так далее. Любой инфицированный. И нападет на живого, а живой заразится непосредственно от нападения, вскоре умрет, восстанет, и так далее. Фильмы ужасов отдыхают.
      – Знаешь, это возможно. Опасность в том, что вирус не вызывает болезни у переносчика. Сначала переносчик должен погибнуть, чтобы "темная сторона" вируса себя проявила. А пока он жив, то и жаловаться ему не на что. Он ведь даже гриппом болеть не будет.
      – Именно так. В этом и опасность. Будь моя воля, я сейчас уничтожил бы все образцы этого модифицированного нами вируса. Пусть останется тот, который мы нашли в экспедиции - нулевая вирулентность, содержится исключительно в организме некоторых глубоководных рыб, и даже если ты рыбу съешь, то все равно не заразишься. Начнем работать заново, от отправной точки.
      Если честно, то у меня волосы на голове последние сутки шевелились не останавливаясь. Вы хоть представляете, что это такое? Эта зараза может распространиться по всему миру и никто даже тревогу не подымет. Представьте себе одну из великих пандемий прошлого, хоть ту же "испанку", благо ее природа тоже вирусная. Люди болели и именно поэтому с ней боролись, как могли в то время. А теперь представьте, что люди не болели. а наоборот - лучше себя чувствовали. Кто-нибудь стал бы бить тревогу? Сомневаюсь. Весь мир бы спокойно заразился. А затем начали бы подниматься мертвые, чтобы "питаться от живых". И тогда бороться с вирусом было бы поздно. Почему? А он уже у всех у нас внутри.
      – Это не так просто. - подумав, сказал шеф. - Он есть у американцев, например. Программа то международная, и даже если мы уничтожим образцы здесь, то это мало что изменит. А вот поднимать тревогу надо, в этом ты полностью прав. Этот НИИ совершенно не приспособлен для работы с опасными инфекциями, нет ни требуемых мер безопасности, ни охраны. Я завтра же выйду на наше руководство и потребую перевести дальнейшую работу в место, где меры безопасности выше. А сейчас мы ничего дополнительно сделать не можем. Что мы еще знаем?
      – Примерно то же, что знали раньше. Когда из поля зрения крыс-зомби исчезла потенциальная добыча, две из них как будто продолжали искать ее, а затем впали в кому. Две других вели себя пассивней и впали в кому сразу. Однако, стоило поблизости появиться живым крысам, из числа инфицированных, и они снова начали оживать. Я пересадил крыс-зомби в одну клетку и запустил туда крысу из числа инфицированных. И они ее съели, не оставив почти ничего, но даже то, что осталась, ожило. От нее осталась голова и треть туловища, ни одной лапы, вся кровь вытекла, но она все равно ожила.
      – Как убить зомби?
      – Я пытался сделать это несколькими способами. Ни яд, ни травматические повреждения на них не действуют. Удалось достигнуть результата двумя способами - разрушение мозга и удар электричеством. В первом случае я просто пробил череп крысы шилом, во втором - поднес к животному электроды и дал сильный разряд.
      – Не воскресли заново?
      – Нет. Я не стал забрасывать их в печку пока, продолжаю наблюдать, но они стали самыми обычными трупами.
      – То есть поражение центральной нервной системы, и все?
      – Да, только центральной нервной системы. Повреждения позвоночника вызывают частичный паралич, как и у живых, разве что зомби дискомфорта от этого не испытывают, судя по всему. Просто часть тела отключается. В общем, оживший труп все же можно убить, но с большим трудом.
      – Ладно, заканчивай свой отчет, и пошли по домам. А лучше - просто пошли по домам, поздно уже.
      – Может вы и правы. Я скопирую отчет на диск и закончу его дома.
      Я уже на стенки от усталости натыкался, надо бы поспать. А потом можно и отчет закончить.
      – Правильно, давай.
 

Дегтярев Владимир Сергеевич

 
      Дегтярев затушил сигарету и вышел из лаборатории. Выводы, изложенные Крамцовым, действительно поражали. Вот так, совершенно неожиданно, они получили биологическое оружие, небывалое по своим характеристикам, апокалипсис, судный день в чистом виде, в самых ужасных его формах. Владимир Сергеевич религиозную литературу не читал, но нечто насчет: "… и мертвые восстанут из могил", все же откуда то помнил. Как раз тот самый случай. И это в исследованиях, имевших самую мирную направленность. Владимир Сергеевич вовсе не был ученым-маньяком из кино, готовым на все для продолжения исследований. Он даже не против был бы уничтожить полученный вирус, прозванный "шестеркой" прямо сейчас, но теперь это ни к чему бы ни привело. Остались отчеты, осталась документация по его модификации, остались образцы нового штамма в других лабораториях, работающих по этой программе. Скрыть результаты, полученные здесь, теперь даже опасней, чем опубликовать их в открытой печати. Слишком много людей уже посвящено в то, что происходит здесь.
      Дегтярев выкурил еще сигарету, глядя в окно своего кабинета. Он принял решение. Завтра с утра он официально затребует от своего руководства перевода дальнейших работ по вирусу "Шестерка" в место с повышенными мерами безопасности. Если же его начальство не сочтет необходимым принять такие меры, Дегтярев открыто передаст свои выводы по проводимым экспериментам военным. Контакты у него имелись и кой какие предварительные шаги втайне от своего нового руководства он предпринял заранее.
      Военные, разумеется, не самые лучшие партнеры для работы, они, скорее всего, заберут всю работу по программе себе, но они гарантированно переведут исследование в такое место, где безопасность проекта будет обеспечена на сто процентов. Лаборатория в закрытом городе Горький-16, в просторечии именуемый "Шешнашкой" - именно такое место.
      Владимир Сергеевич взял свой портфель со стола, вышел из кабинета, запер за собой дверь и спустился вниз. У стойки, за которой сидели двое охранников, он столкнулся с Крамцовым, сдававшим ключи от лаборатории.
      – Закончил, Сережа?
      – Да, отчет дома допечатаю.
      – Хорошо. С утра ты мне его сразу на стол. Ты прав, меры надо принимать немедленно. Пойду с твоим отчетом к начальству.
      – А начальство отреагирует?
      – Если пообещаю передать материалы в "шешнашку", то отреагирует, никуда не денется.
      – Да, это подействует.
      Ученые вышли из трехэтажного здания института во двор. Уже стемнело, но вечер был необычно теплым для середины марта. Дегтярев год назад прикупил себе внедорожник "Мицубиси", на котором и ездил теперь, а у Крамцова рядом с машиной начальства прямо во дворе института был припаркован зверского вида УАЗ на больших колесах, подготовленный для езды по тяжелому бездорожью, и покрашенный в камуфляжные цвета. Не бог весть что, но видно, что в машину денег вложили. Все же благосостояние аспиранта, до того бедного как святой, тоже выросло, после того, как он начал работать вместе с Дегтяревым на "Фармкор". Платили здесь очень, очень неплохо, в этом олигарху Бойко было не отказать. Вот и оформил себе бедный аспирант кредит на машину, о которой раньше и мечтать не мог.
      – Ладно, до завтра, Сережа.
      – До завтра, Владимир Сергеевич.
      Дегтярев прошел через проходную, услышав, как Крамцов завел машину. Проходя мимо застекленной будки охранника, он увидел, как тот нажал на большую красную кнопку открывания ворот, чтобы выпустить Крамцова.
 

"Террористы"

 
      – Не дотягиваюсь я до верха, блин! - прошипел Дима, пытаясь надеть сооруженный Семеном "трамплинчик" на верх институтской стены. - Раньше подумать не мог об этом?
      – Я подумал. Завязывай с истерикой, лучше подними меня, я надену. - так же прошептал Семен.
      В темноте возле забора раздалась тихая возня, затем Дима поднял к верху забора сидевшего у него на плечах щуплого Семена. Что-то металлически заскребло по бетону, и от верха забора во двор института протянулись две изогнутые металлические планки, как крючки огромной вешалки.
      – Опускай. Теперь бомба.
      Вновь послышалась возня, вжикнула застежка "молния", затем Семена вновь подняли. В руках у него была четырехкилограммовая "колбаса" взрывного устройства. Из нее сбоку свисал длинный фитиль, изготовленный из веревки, пропитанной селитрой. Горел такой фитиль намного медленней стандартного огнепроводного шнура, и имеющийся отрезок его, длинной почти в метр, давал возможность далеко убежать до того, как бомба взорвется. Семен щелкнул зажигалкой, фитиль загорелся с тихим шипением, огонек медленно пополз к бомбе.
      – Роняю.
      – Давай. Опускать тебя?
      Бомба прокатилась по направляющих и с увесистым шлепком упала на асфальт с той стороны забора.
      – Опускай. Смываемся. Сумку не забудь.
      – Ты тоже проверь, не потеряли мы чего-нибудь?
      – Давай, держись. Опускаю.
      Семен спрыгнул с плеч Димы, подхватил с земли сумку, в которой принесли бомбу. Затолкал в нее снятые со стены самодельные направляющие. Теперь все, следы заметены.
      – Все, уходим. - сказал Семен.
      – К машинам?
      – А куда еще то? Валим отсюда!
 

НИИ. Охрана.

 
      Николай Минаев работал в службе безопасности "Фармкора" уже больше четырех лет. Начинал как охранник, затем стал телохранителем у одного из члена совета директоров концерна. Служба телохранителем была беспокойной, и вовсе не потому, что его клиенту кто-то угрожал, а потому, что была ненормированной, беспорядочной и утомительной. Поэтому недавно он попросился на должность поспокойней, и возглавил дежурную смену в НИИ. Он и еще двое охранников заступили на дежурство в восемь вечера. Один из них, Ринат Гайбидуллин, дежурил на проходной, выходящей на территорию автозавода, а сам Николай и второй его подчиненный, Олег Володько, сидели в застекленном аквариуме в вестибюле института, и следили за изображениями с доброго десятка камер слежения, которыми оснастили здание НИИ после того, как оно перешло в новые руки. Туда же, на пульт, были выведены каналы сигнализации, оттуда же осуществлялась связь с ближайшим отделением милиции. И сами охранники были вооружены достаточно неплохо в рамках разрешенного. У каждого в кобуре был новенький пистолет "Скиф" - переделанный и очень осовремененный "Макаров" с полимерной рамкой и удобной рукояткой. Это был "служебный" вариант пистолета, выпущенный специально для охранных предприятий, в котором вместо прежнего маломощного патрона 9х18 ПМ использовали еще более слабый - 9х17 мм. Власть не намерена была давать не только своим гражданам, но и тем, кто должен быть вооружен по роду службы, нечто, напоминающее серьезное оружие. Впрочем, против противника без средств защиты такого пистолета было достаточно, а из достоинств можно было отметить увеличенный до десяти патронов магазин. У старичка ПМ он был рассчитан на восемь патронов. Ну и отдача у старого дозвукового полицейского патрона была слабой, а пуля относительно тяжелой, так что и с останавливающим действием было все в порядке. Еще в оружейном шкафу у них за спиной стояли два новеньких самозарядных ружья "Вепрь 12 Молот" с сорокатрехсантиметровыми стволами и с магазинами на восемь патронов. Внешне они здорово напоминали автоматы Калашникова со складным прикладами, но с необычно толстым стволом и массивным магазином. Это были новые модели гладкоствольных карабинов, с направляющими Пикатинни на крышке ствольной коробки и на цевье, поэтому каждый из них был оснащен тактическим фонарем. Четыре запасных магазина, набитых патронами двенадцатого калибра с крупной дробью, лежали на полке.
      – Коль, а что это такое? - Олег Володько постучал пальцем по экрану, который показывал проход между задней стеной здания НИИ и забором. На земле лежал какой то предмет, которого там раньше не было.
      – Не пойму что-то… Ни на что не похоже. Может, бумагу ветром принесло?
      – Нет ветра то. Тряпка… нет, не пойму. Пойти посмотреть?
      – Да не мешало бы. Ладно, лежит, жрать не просит, все равно в обход через сорок минут, тогда и глянешь.
      – Ладно.
      Возможно, это была и ошибка, но, скорее всего Володько не успел бы что нибудь предпринять с валяющимся возле здания свертком. Фитилю оставалось гореть совсем чуть-чуть. Сам фитиль через камеру наблюдения виден не был, и тонкую струйку прозрачного дыма от него тоже не разглядишь, потому что разрешение черно-белой камеры слежения на такие мелочи не рассчитано.
      Взрыв раздался через минуту и тринадцать секунд после того, как Володько заметил сумку с бомбой на экране. Три с половиной килограмма самодельной взрывчатки на основе селитры выбили все окна вместе с рамами в цокольном этаже здания, но все окна второго этажа уцелели, лишь некоторые треснули, потому что в них вместо обычного стекла стоял, в целях безопасности, триплекс. Бетонная плита забора, выходящего на Автопроездную улицу, рухнула, открыв доступ во двор института и выход из него куда угодно. Взрывная волна снесла со своих мест всю аппаратуру в двух лабораториях, уничтожила все компьютеры, перевернула столы. Как и рассчитывали "террористы", виварий с животными остался неповрежденным, разве что выбило стекла в окнах и в одном месте сорвало решетку с окна. Но произошло то, о чем Семен с друзьями не думали совсем - взрывная волна сорвала с места и опрокинула шкаф с распределительными электрическими щитками, и два оборванных кабеля сомкнулись между собой. Именно эти кабели вели к блоку дистанционного управления замками во всех отсеках вивария, с инфицированными животными, с зомби и с просто живыми. И все двери до единой открылись. А затем в здании погас свет, а резервное освещение не включилось, потому что запасной генератор стоял в той же комнате цокольного этажа, где и шкаф распределитель, и он был непоправимо поврежден взрывом.
      Во всем здании с потолка посыпалась штукатурка, по всем коридорам пронеслась волна пыли.
      – Мать твою! - Николай Минаев нырнул за стойку пульта. Сработали инстинкты, приобретенные в Чечне. Олег оказался рядом с ним.
      – Что это?
      – Взрыв у нас. - заявил Николай. - Проверь Рината, как он, хотя взорвалось с другой стороны. Вызывай ментов и пожарных, я проверю, что там делается. Затем идите с Ринатом в обход по территории, посмотрите, что там и как, встречайте ментов и пожарных.
      – Понял.
      Николай вытащил из ящика стола длинный тяжелый фонарь, которым при желании можно было пользоваться и как дубиной, зажег его. Луч с трудом прорывался через завесу пыли. Скорее по привычке, чем по необходимости, он расстегнул кобуру с пистолетом, и положил на него руку.
      – Я пошел. Связь по радио.
      Володько уже вызывал по рации Рината. Николай вышел из-за стойки, пересек вестибюль. Под подошвами тяжелых ботинок хрустела штукатурка, посыпавшаяся с потолка. Минаев посветил фонарем вверх, и увидел, что местами вместо белого потолка виднелась деревянная дранка. Здание было старым, и перекрытия между этажами были деревянными. Хорошо, что пока пожара не было.
      Начать осмотр он решил с цокольного этажа, где были лаборатории. Он справедливо полагал, что-то, что охраняется лучше всего, должно быть проверено в первую очередь. Лестница в цокольный этаж вела прямо из вестибюля, всего один пролет. Дверь туда была заперта, но у Минаева были ключи. Он отпер ее, открыл, зашел в коридор цокольного этажа. Там пыли было намного больше, видимость в свете луча фонаря была метров пять. Зато слышимость была хороша, и то, что Николай услышал, больше всего напоминало ему фильм про джунгли. Орали обезьяны.
      Обезьян Николай не то, чтобы не любил, но и доверял им не очень. Странный зверь, привезенный непонятно откуда, крикливый и бестолковый. Что мелькнуло у Николая почти под ногами, и он уронил туда луч фонаря. Крыса бежала вдоль коридора, причем ее спинка в свете луча отливала ярко-красным, а за ней оставался кровавый след. Крыс Николай не любил, и его брезгливо передернуло. Но все же он пошел вперед, дальше. Больше всего его беспокоило, не начинается ли где нибудь пожар. Мебель в лабораториях была деревянной, да и кто знает, какой химией товарищи ученые пользовались? И у генератора есть запас солярки. И сам генератор запустить неплохо было бы, хоть он должен был включиться сам. А животными пусть занимаются те, кому положено ими заниматься.
      Ущерб на этом этаже был немал. Пара дверей были выбиты взрывной волной и лежали в коридоре, под ногами хрустело стекло с потолочных плафонов. Однако металлические двери справа были целы, и даже печати на них уцелели. Там хранились в герметичных специальных шкафах "культуры", и именно это помещение следовало охранять с особым тщанием. Николай вздохнул с облегчением, комнаты с "культурами" уцелели. Снова в свете фонаря пробежала крыса, затем за ней еще одна, в пятнах побуревшей крови, и двигалась она медленно и как-то странно, неуклюже, раненая, наверное. Обе не обратили на Николая ни малейшего внимания.
      В комнате слева от коридора визг обезьян неожиданно усилился и превратился в настоящую истерику.
      – Чего разорались? - рявкнул Николай скорее для того, чтобы подбодрить самого себя, чем заставить обезьян замолчать. Они и не замолчали. На поясе у охранника висела телескопическая дубинка, и он вытащил ее из чехла. Минаеву не нравилось, как орали обезьяны, и он решил, что если что, то разгонит их дубинкой. Он толчком раскрыл до конца приотворенную дверь и вошел в темный зал лаборатории. Повел фонарем слева направо и обратно. Обезьян в комнате было много. Почему-то были открыты все автоматические двери в виварий, и насколько Минаев помнил, они должны были блокироваться в случае каких то проблем. Уже нехорошо, что-то пошло не так, как следовало. Обезьяны сидели на столах, шкафах, смотрели куда то вниз и орали как резаные. Внизу, на полу, были еще обезьяны, некоторые из них явно выглядели тяжело ранеными, хотя при этом, на первый взгляд, их это не слишком заботило.
      – И чего? - спросил Николай сам себя, и вдруг почувствовал, как в правую его руку, в которой была зажата дубинка, вцепилось что-то острое. Он посмотрел вниз, и увидел буквально повисшую у него на руке обезьяну, вцепившуюся зубами в его плоть. Кровь текла по ладони, стекая прямо на ее оскаленные зубы.
      – Ах ты, сука!
      Удар тяжелого фонаря проломил обезьяне череп, и ее труп свалился на пол. Крик в лаборатории усилился, так, что у Николая уши заложило. Он глянул на руку - не слабый укус, кровь изрядно течет, хотя могло быть и хуже. Все же это не горилла, маленькая мартышка и клыки у нее мелкие. А в зале лаборатории вдруг началась суета. Две из сидевших на полу обезьян бросились на своих товарок. Те заорали, заметались по столам и шкафам. Одна из обезьян, которые атаковали своих товарок, сумела вцепиться одной из них в шерсть, и она начала яростно кусать свою визжащую и вырывающуюся жертву.
      – Да провалитесь вы! - заорал Николай, выскочил за дверь, захлопнув ее за собой. Не хватало еще, чтобы еще какая нибудь из этих рехнувшихся от взрыва обезьян в него вцепилась. И вообще, ему была нужна аптечка из караульного помещения. Следовало продезинфицировать рану и перевязать. А вообще, по хорошему, попозже надо бы и врачу показаться. Если только тот не пропишет курс уколов от бешенства, этого для полного счастья не хватало.
 

Дегтярев Владимир Сергеевич.

 
      Владимир Сергеевич пил чай у себя на кухне, читая материалы по последним наблюдениям, когда зазвонил телефон. Звонил Оверчук, которому позвонил, в свою очередь, Николай Минаев. Владимир Сергеевич выслушал "безопасника", мрачнея лицом с каждым его следующим словом.
      – Черт, черт, черт!
      С этими словами Дегтярев бросился одеваться. Он толком не понял со слов Оверчука, что случилось, но точно знал, что ничего хорошего случиться не могло. Эта жуткая зараза внутри превращала здание института в угрозу всему живому, и любое происшествие могло лишь ухудшить положение. Надо было уже сегодня бить тревогу, когда стало ясно, что новый штамм "Шестерки" - это воплотившийся в реальность кошмар.
      – Володя, куда ты? - остановила его, судорожно впрыгивающего в штанину, жена.
      – Алина, кое-что случилось, меня вызвали. Мне надо на работу.
      – Когда вернешься?
      – Не знаю. Я позвоню.
      Владимир Сергеевич несколько раз набрал телефон поста охраны со своего мобильного телефона, но там никто не отвечал.
      – Володя, что случилось?
      – Алечка, не знаю. Что-то взорвалось в здании института.
      – Это может быть опасным?
      – Не думаю.
      В кухню зашла Ксения и как-то странно посмотрела на отца. Владимир Сергеевич перехватил ее взгляд, спросил:
      – Что случилось, милая?
      – Ничего, все нормально.
      Ксения подошла к окну, встала у него, глядя на здание МГУ. Дегтярев же, уже одетый, выбежал из квартиры, вызвал лифт, и через минуту уже бежал по темной улице к подъехавшему черному "Геландевагену" Оверчука. "Безопасник" сам заехал за директором института. А еще через двадцать минут они подъехали к воротам НИИ. Обычно Оверчук въезжал во двор, равно как и остальные сотрудники, но ворота были с электрическим приводом, а электричества у института не было. Пришлось оставить машину у ворот. Возле них стояли уже несколько милицейских машин с включенными проблесковыми маячками, было людно. Но на территорию института милиция пока не заходила.
      Слева от ворот, в круге света от уличного фонаря, питающегося не от институтской сети, мелькнула какая то быстрая тень. Дегтярев остановился и почувствовал, как сердце оборвалось и провалилось куда-то в желудок. Спутать пробежавшее животное с чем-то другим было невозможно. Это была обезьяна из институтского вивария. Дегтярев бросился в ту сторону, но животного уже и след простыл. А на асфальте остались капельки крови.
      – Черт… черт… черт… Только не это!
      Дальше Владимир Сергеевич бежал бегом. Оверчук остался с милицией. Дверь в проходную была открыта, и в ней стоял Ринат Гайбидуллин. Дегтярев подбежал к нему, спросив еще на бегу:
      – Что случилось?
      – Нам бомбу подкинули, кажется. Минаев сказал, что взорвалось между забором и задней стеной, много повреждений.
      – Где сам Минаев?
      – Во дворе. Осторожней, там темно, электричество вырубилось. Внутренние телефоны тоже, а городские работают.
      – Я понял.
      Дегтярев пробежал через проходную во двор и почти сразу же столкнулся с Николаем Минаевым. Тот уже успел продезинфицировать след от укуса и перевязать ладонь бинтом из аптечки.
      – Коля, что случилось?
      Минаев вкратце рассказал Дегтяреву все, что знал, опустив лишь эпизод с нападением обезьяны. Дегтяреву сейчас было не до того, чтобы еще принимать жалобы начальника смены охраны, а сама рана болела едва-едва.
      – А Володько где?
      – Охраняет пролом в заборе.
      – Какой пролом?
      – Забор рухнул, две плиты, к нам теперь вход и выход свободный.
      – Коля, скажи мне вот что… животные разбежались?
      – Да. Мы смотрели со двора, там одно окно выбито вместе с решеткой. Когда мы туда подошли, последняя обезьяна ускакала в пролом. А вы разве не слышите?
      Владимир Сергеевич прислушался, и вдруг понял, что за звук так беспокоил его все время, с тех пор как он вышел из машины, но мозг отказывался его воспринимать. Кричали обезьяны. И все были слышны откуда то издалека.
      – Коля, ты был внизу, в лаборатории?
      – Сразу же после взрыва.
      – Что было в виварии?
      – В виварии открылись все двери. Наверное, когда отрубилось электричество, блокировки сработали неправильно, или еще что. Крысы и обезьяны разбежались по всему подвалу. Обезьяны дрались как бешеные, затем начали выскакивать в окно. Там весь оконный проем и земля перед ним кровью заляпаны. Совсем рехнулись после взрыва.
      – Спасибо, Коля.
      Минаев пошел к проходной, а Владимир Сергеевич извлек из кармана телефон и набрал номер Крамцова.
 

Председатель Совета директоров компании "Фармкор" Александр Бурко

 
      Председатель Совета директоров компании "Фармкор" Александр Бурко несмотря на репутацию бескомпромиссного дельца, идущего по головам, в жизни выглядел совсем по другому. Среднего роста худощавый человек в очках без оправы, с тонким и вполне интеллигентным лицом, очень и очень нетипичным для российских олигархов. Примерный семьянин, муж очаровательной тридцатилетней женщины, искусствоведа по специальности и отец двух девочек, трех и пяти лет, он обладал недюжинной фантазией и нестандартностью мышления, что и привело его на вершину фармацевтического Олимпа. Его личное состояние исчислялось теми цифрами, которые заставляют редакторов журнала "Форбс" включать обладателей таких состояний в список пятиста богатейших людей мира, и в этом списке Александр Бурко числился уже два года. Несколько фармацевтических фабрик, разбросаных по России, СНГ и зарубежью приносили ему более чем изрядный доход, позволявший иметь частный самолет "Гольфстрим", настоящее поместье по Рублево-Успенскому шоссе, такое же поместье на Британских Карибах и еще одно, поменьше, но и подороже, на мысу Антиб, что на Лазурном берегу. В прошлом году он начал строительство целой усадьбы в Сочи, а во Франции стал обладателем тридцатиметровой моторной яхты "Азимут", что, впрочем, совсем не рекорд для людей с его состоянием.
      Сейчас Бурко выслушивал своего начальника службы безопасности, бывшего генерал-майора из МВД Пасечника.
      – Александр Владимирович. - обращался к начальству Пасечник - невысокий, седой, круглолицый, незаметный человек с тихим голосом. - Мне кажется, что утечка инормации несет в себе большую опасность, чем утечка материала. С материалом страна так или иначе справится, а вот если удастся связать нашу компанию с этой самой утечкой, то замять скандал не получится. Сядем все.
      Бурко стоял у огромного французского окна своего домашнего кабинета и смотрел во двор, где возле подъезда стояли три черных "лэндкрюзера", которыми пользовалась служба безопасности его концерна, и скромный "Ниссан Примера", на которой ездил Пасечник, если был не на службе. Одной из черт бывшего генерала, которая импонировала Александру Бурко, была страсть оставаться в тени, не лезть на глаза публике.
      – Александр Васильевич, боюсь, что все намного хуже, чем вам кажется. - заговорил Бурко, отвернувшись от окна. - Если материал вырвался за пределы лаборатории, то остановить его сам Всевышний не сможет. Коля Домбровский со своими аналитиками просчитали эту ситуацию еще год назад, по моему заданию. Между понятиями "выход материала за пределы лаборатории" и " конец существующей человеческой цивилизации" можно ставить знак равенства. И сейчас это случилось. Поэтому я не вижу смысла заниматься чем-нибудь еще, кроме "Ковчега". Распорядтесь, чтобы через сутки максимум все было готово. Думаю, что эти сутки у нас еще остались. Проинструктируйте людей, объясните, что нас ожидает, пусть готовятся к эвакуации.
      – Хорошо. Немедленно приступаю. - ответил Пасечник и вышел из кабинета.
      Бурко остался в одиночестве и снова подоше к окну. Он увидел, как вышедший из дома Пасечник уселся в один из служебных внедорожников, вместе с двумя охранниками, и машина поехала к воротам. Две же остальных машины остались у подъезда дома - Пасечник усилил охрану резиденции хозяина, поэтому во дворе попарно прохаживались два патруля в черной форме, с дробовиками на плечах и с пистолетами в кобурах. В распоряжении СБ концерна "Фармкор" имелось оружие и посерьезней, но Пасечник решил, что пока не следует нарушать установленные для частной охраны правила. Мало ли, чем это обернется в преддверии грядущего хаоса.
      Бурко задумался. Никто посторонний не смог бы догадаться, что сейчас ощущает этот человек. Скорбь? Беспокойство? Страх? Разочарование? Предположил бы и попал пальцем в небо. Или в жопу, это уж у кого как. А Александр Бурко ощущал радость. Самую настоящую. Она охватывала его какой-то легкой, пронизанной мелкими электрическими искрами волной, он словно готов был взлететь. Всю свою жизнь нынешний олигарх занимался не тем, чем ему хотелось заниматься, а тем, к чему его вынуждали обстоятельства. Саша Бурко с детства мечтал о приключениях, зачитывался книгами великих путешественников и авантюристов, а сам при этом получал пятерки в школе, учился в институте, защищал кандидатскую диссертацию, работал с утра и до позднего вечера, исполнял "светские обязанности", которые тяжело и злобно ненавидел. Когда в его руки попал "материал", как он его именовал, друг детства Александра, Коля Домбровский, гений системного программирования и системной же аналитики смоделировал ситуацию, что будет, если "материал" покинет пределы лаборатории. С вероятностью "единица" получался конец света. Бурко пообещал Домбровскому усилить меры безопасности, и… ничего не стал делать, а доступ к выводам аналитиков закрыл. Зато отдал Пасечнику распоряжение об активизации деятельности по плану "Ковчег".
      О "Ковчеге" следует рассказать отдельно. Еще года три назад, когда "Фармкор" окончательно превратился в транснациональную компанию, а его отделения разбросало по всей стране, да и по всему миру, Бурко решил создать на базе своей достаточно компактной и эффективной для того времени службы безопасности небольшую армию. Дело в стране шло к тому, что рано или поздно частные военные компании должны были стать легальными, как произошло уже во многих местах на Западе. Пример того же "Блэкуотера" или "Эринис" впечатлял. Но пока еще властное "добро" на это не поступило, даже для "Газпрома". И как это сделать и при этом не попасть в тюрьму? Такого бы и олигарху не простили. Но если ты сделаешь это первым и будешь готов к моменту легалиации первым же оказаться на рынке этих услуг - рынок твой.
      Кроме того, Бойко, по своему характеру, всегда ждал и был готов к неприятностям. Любым. Немилости властей, революции, эпидемии, пришествию инопланетян и четырех всадников Апокалипсиса. Никакая аналитика и прогнозы в стиле "все будет хорошо" его ни в чем не убеждали. Поэтому, наряду с армией, он хотел для нее серьезную базу.
      Выход предложил сам Бурко, а доработал и претворил в жизнь Пасечник. Пасечник обратился к своему другу и бывшему сослуживцу, тоже генерал-майору, Александру Богданову, который сейчас служил в системе ГУИН. В последние годы это ведомство, принадлежащее Минюсту, обзавелось собственным спецназом, который даже действовал в первую и вторую чеченские войны на территории мятежной республики. Появились опытные и обстрелянные кадры. И тогда, в рамках помощи "бизнес - правоохранительным органам", на территории Тверской области, неподалеку от областного центра, и совсем рядом с новой фармацевтической фабрикой, принадлежащей концерну "Фармкор", появился "Центр подготовки специальных сил Главного управления исполнения наказаний". Компания Бойко не скупясь оплатила обустройство полигонов, весьма комфортабельных казарм, на самом деле - семейных общежитий, постороила боксы для техники и склады для вооружения. Службу в Центре несли исключительно "контрактиники", которых лично отбирал Пасечник, и которые, на самом деле, никакого настоящего отношения к ГУИН не имели, за исключением формы и документов. Служили они в "Фармкоре", который и платил им настящую, полноценную зарплату.
      Затем настала пора закупки оружия и техники. Бурко не скупился и на это. Центр получал все самое лучшее и самое современное, из того, что выпускалось в России. ГУИН был бы счастилив, если бы из этого ему что-то и вправду попадало, а не оставалось на складах Центра. Бурко поначалу хотел закупать что-то и на Западе, но Пасечник его быстро отговорил. Российские образцы в большинстве случаев были лучшге западных, просто у военных ведомств не хватало средств для того, чтобы снабжать ими войска. А у Бурко средств хватало. К тому же закупка западных образцов для российского ГУИНа выгглядела бы подозрительно.
      Затем Центр начал проводить семинары по спецподготовке для сотрудников частных охранных структур, которые стоили неимоверно дорого. Стоит ли добавлять, что обучались в Центре исключительно люди из СБ "Фармкора", еще одного дочернего охранного агентства, а оплата услуг Центра позволила легализовать финансовый поток между двумя никак не связанными официально между собой структурами.
      Что же дело до самого ГУИН, то те люди, которые могли задать вопросы, получали щедрое ежемесячное вознаграждение, и вопросов не задавали. Центр же продолжал усиливаться, совершенствоваться, укрепляться и к настоящему времени превратился в настоящую крепость, на складах которой в полной готовности хранилось оружия и техники на целую бригаду легкой пехоты. Продовольтственные склады могли кормить не одну тысячу человек не один год, а достаточно было обрушить пару секций бетонного забора, как Центр получал прямой проход на территорию фабрики, сливаясь с ней в единую огромную территорию, которую при необходимости можно было укрепить за один день.
      Зачем это все? Пасечник лишних вопросов не задавал, удовлетворившись прямым указанием Бурко и объяснением о предстоящей легализации частных военных компаний, а сам же глава компании "Фармкор" ждал "чего-то". Ждал и всегда хотел этого. Что хорошего в том, чтобы быть одним из многих богатых людей в этом мире? Богатство не развеивает скуку и скорее оно управляет тобой, чем ты им. Богатство заставляет тебя делать то, что тебе делать не хочется, льстить людям, которых тебе хочется просто послать, посещать места, навевающие на тебя тоску.
      А Александр Бурко хотел совсем другого, жизни яркой и полной опасностей, как в раннем Средневековье, когда люди ощущали себя в безопасности лишь в крепостях и замках, когда каждый правитель имел право жизни и смерти над каждым. И когда Бурко узнал, во что превратит мир имеющийся у него "материал", он лишь удвоил выделяемые на создание своей армии средства. Планировал ли он что-то совершить с "материалом"? Он и сам не знал. Скорее всего нет, но вдруг…
      Теперь территория Центра, расположенного на берегу Волги, могла вместить в себя несколько тысяч человек, защитить их и прокормить. Бурко создавал эту базу исходя из того, что там соберутся не только бойцы его армии, но и их семьи, жены и дети, и только за то, что все эти люди получат безопасное убежище среди всеобщего хаоса и падения мира, Бурко рассчитывал получить от них взамен абсолютную лояльность. Свое княжество, свой народ.
      И было кое-что еще… "Материал". Тот самый, который мог вызвать вселенский катаклизм. Он же мог дать и вакцину против самого себя. Тот же, кто будет владеть вакциной, будет владеть и грядущим миром. Именно поэтому Пасечник и поехал в институт на Автопроездной. За "материалом".
 

Крамцов Сергей, аспирант

 
      Ненавижу, ненавижу, когда меня будят вот так, лишь дав уснуть. В последний раз такое со мной проделывали без риска для жизни лишь мои командиры. Спросонья я схватил телефон с прикроватной тумбочки, тупо посмотрел на мерцающий экранчик. "Шеф". Ох, не нравится мне такой звонок, да в такое время, да еще на фоне недавних событий. Я ткнул пальцем в кнопку "Прием". Спать уже не придется, я это чувствую.
      – Доброй ночи, Владимир Сергеевич. - пробурчал я в трубку.
      – Не доброй, Сережа. Не доброй. Приезжай в институт.
      – Что случилось?
      – Кто-то взорвал бомбу. Виварий разбежался. Хранилище уцелело, правда.
      Как будто ведро ледяной воды вылили на спину, и она побежала вниз от затылка, заливая все тело. Дыхание перехватило так, что следующую фразу я смог из себя выдавить только через минуту, да и та большой глубиной мысли не отличалась:
      – Куда… куда разбежались?
      – В город, Сережа. Забор разрушен, вот они и разбежались.
      – Все животные?
      – Все, Сережа. И они успели перекусать друг друга, перед тем как разбежаться окончательно.
      – Кто-то укушен из людей? На кого нибудь напали?
      – Нет, вроде бы… - Дегтярев явно задумался. - У Коли Минаева рука перевязана, я забыл спросить, что случилось.
      Он забыл. Профессор Дегтярев в своем амплуа. Что он еще забыл?
      – Я сейчас приеду, а вы обязательно спросите. Милиция уже там?
      – Только приехали.
      Я задумался. Затем сказал то, что уже помочь не могло. Сказал, чтобы что-то сказать.
      – Пусть убивают обезьян. Плевать на нас, скажите, что вырвались чумные животные, или еще что нибудь. Пусть объявляют карантин, чрезвычайное положение, что угодно. Можно даже наврать, лишь бы остановить бедствие.
      – Я понимаю, Сережа, именно это намерен сделать.
      Дегтярев отключился, а я пару минут неподвижно смотрел в пространство перед собой. Конечно, можно было сказать самому себе, что все образуется, что животных изловят, что ничего страшного, но это так, и я это понимал. Я вообще не дурак. И я понимаю лучше всех в этом мире, что случилось, потому что я знаю, что вырвалось на свободу. В город вырвались зараженные животные, причем с явно выраженной склонностью к агрессии. Если крысы-зомби на людей реагировали слабо, предпочитая бросаться на своих товарок, то обезьяны пытались атаковать всегда, когда была возможность. Но зараженные крысы станут источником заразы в городе. Другие крысы, вороны, голуби, кто угодно, разнесут заразу дальше. Что это значит, если говорить честно? Это значит, что начинается Апокалипсис, и следует быть готовым к худшему.
      Я сел на кровати, помотал головой, сгоняя остатки сна. Так, спешка хороша при поносе и ловле блох, но сейчас она нам только будет мешать. Попробуем разложить ситуацию на составные части. Например, сейчас я поеду в институт. Чем я там буду полезным, кроме того, что буду с шефом хором жалеть о случившемся? Ну, возьмут у меня показания назначенные к тому должностные лица из соответствующих органов. А затем возьмут меня под стражу. Почему? Потому, что фигура ученного, занимающегося опытами со смертельно опасными вирусами в центре гигантского мегаполиса слишком соблазнительная добыча. А зараза уже вырвалась наружу, мой арест вовсе не сможет ее остановить. Зато снимет ответственность с ведущих следствие. Они "отреагировали". Какая от меня будет польза, если я проведу ближайшие дни в камере с бродягами, а потом, когда бедствие охватит весь город, на мне сорвут злость? А никакой. И для себя самого - в особенности.
      Другой вариант - меня не берут под стражу, а связи господина Оверчука простираются так высоко, что милиция не среагирует на происшествие. Тогда я попадаю в списки лиц, знающих о том, что частная компания вела опасные эксперименты в городе. Долго я так проживу? Сложно сказать, но не думаю, что тот же Оверчук сильно задумается, если получит команду на ликвидацию свидетелей. Идеализмом компания "Фармкор" и лично господин Бурко никогда не страдали. Им по должности не положено.
      Третий вариант - Оверчук проявляет высокую гражданскую сознательность, шеф проявляет сообразительность, органы не прикрывают задницы бумажками, а включаются в работу и благодаря этому государство предпринимает все, чтобы остановить опасность. Тогда они справятся и без меня. Не велика шишка, какой то аспирант-биолог.
      Несмотря на то, что по сюжету любой книги аспиранту Крамцову следовало быть наивным деятелем науки, идеалистом и книжным червем, на деле я совсем не такой. Разве что определение "книжный червь" ко мне еще как-то подходит. А так мой жизненный опыт давным-давно излечил меня от наивности, а освободившееся место заполнил здоровым цинизмом. "Не верь, не бойся, не проси" - истина не только тюремная, но и простая житейская. Из этого и будем исходить. Не верим никому, не боимся ничего, а просить нам и так некого. На хрен мы кому нужны?
      Я натянул растянутую футболку и спортивные брюки и босиком прошлепал на кухню, варить кофе. С кофе лучше просыпается и лучше думается. Пожужжал кофемолкой, набил металлический фильтр, нажал на кнопку с нарисованной кофейной чашкой. Темная струйка крепкого "эспрессо" полилась в чашку.
      Итак, чего следует ожидать? Главный вариант один - конец света. Я два дня и так крутил ситуацию на случай утечки заразы, и эдак, и все равно выходил конец света, других вариантов нет. А тут и утечка случилась. Винить в этом себя или того же Дегтярева не хочу - никто такого результата не ждал и не планировал, "шестерка" в своем исходном виде безопасен стопроцентно. А что случилось в институте, что взорвалось - не знаю. Лично я ничего там не взрывал. Зато я знаю, что через пару-тройку дней Москва станет одним из самых смертельно опасных мест в мире. Почему? Да потому что здесь больше десяти миллионов потенциально инфицированных. Ад разверзнется именно здесь. Что из этого далее следует? Что могут перекрыть въезды и выезды из города. И перекроют наверняка. Из этого и будем исходить.
      От скончавшейся четыре года назад бабушки мне осталась дачка на шести сотках по Ленинградскому шоссе, в пятидесяти километрах от столицы, в самом простом "институтском" садовом товариществе, без нормальной дороги, далеко от станции. Сейчас март, все раскисло, грязи там по колено. Но это как раз не проблема, мой "боевой" УАЗ пролезет там, где и танк завязнет. Зато как загородная база для дальнейших действий дача подходит лучше некуда. Печка у меня там есть, даже баня есть, и с последних заработков я там все очень даже неплохо отремонтировал. Если честно, я только после устройства на работу в "Фармкор" зажил по-человечески. Платят они очень хорошо, грех отрицать. Квартиру эту самую, на Бабушкинской, на улице Изумрудной, что еще от родителей осталась, до ума довел. Не "евроремонт" так называемый, но все чисто и симпатично.
      Еще вот УАЗ купил со своим другом Лехой. В смысле, я купил УАЗ и Леха купил такой же. Нашли через Интернет адрес фирмочки в Ульяновске, занимающейся подготовкой и доводкой "уазиков", поехали туда и купили себе по машине, осуществив давнюю мечту. Большие колеса, "военные" мосты, усиленная подвеска, немецкое сцепление, выхлопная над крышей для преодоления бродов, клиренс аж сорок два сантиметра, механические лебедки спереди и сзади и все тот же бескомпромиссно военный вид. Не стали мы покупать "расписные" машины, остановились на привычно "воинских", в камуфляжной раскраске. И теперь уже два года ездим на все внедорожные "покатушки", и отпуска проводим в Архангельской области, без дорог и удобств, зато с кострами и палатками, с рыбалкой и охотой. В общем, много полезного мне оплатила компания "Фармкор". Например, вот это…
      Я залез в шкаф, извлек оттуда ружье в чехле. Очень хороший ижевский помповик МР-133. Его мне все тот же Леха, друг мой, насоветовал. Я не говорил, что Леха в Москве работает представителем ижевской компании "Стрелец"? "Стрелец" работает на Ижевском механическом, отбирая из вала лучшие детали, без допусков, и собирая на своей линии оружие получше и подороже массового. Ну и модернизируют они его, изготавливают дополнительно фурнитуру, дульные тормоза, насадки и прочее. Все что от них - раза в два лучше вала по качеству. Плохо правда то, что в Москве реального магазина у них нет. Леха торгует в основном снаряжением всяким, и получает на себя лишь заказы из Ижевска, для московских покупателей.
      Он в свое время и подогнал мне этот помповик после того, как я отходил всю положенную процедуру с получением разрешения. Короткий ствол, чуть длиннее пятидесяти сантиметров, удлиненный магазин, вмещающий шесть патронов 76 мм, то есть "магнум". В комплекте идут приклад и пистолетная рукоятка из черного полиамида, менять их местами - дело пары минут. Сейчас на нем рукоятка установлена, приклад отдельно уложен в чехол. Ствольная коробка просвелена мастером и установленна направляющая под прицел, коллиматорный или оптический. Оптический, впрочем, здесь сто лет не нужен. Красивое, надежное оружие. Пять коробок патронов, с восьмимиллиметровой картечью, у меня имеются. По десять патронов в каждой. И еще пять с дробью "четыре ноля", то есть по пять миллиметров. Не хуже картечи. Так что сто "полноценно-боевых" патронов у меня есть. Уже сало.
      Затем из шкафа появился второй ствол. ОП-СКС. В этом году получил разрешение на нарезное и немедленно, с помощью все того же Лехи, купил. Охотничьий, промысловый, СКС. На самом деле Карабин Симонова самозарядный, обр. 1943 года, изготовленный все в том же Ижевске в 1954 году. Не испорченный штифтом в стволе, не со спиленными креплениями для штыка. Даже с самим штыком. Помог друг Леха, нашел карабин, над которым еще не надругались. Штык, правда, я все равно снял, чтобы им глаза не мозолить. Стал болтаться шомпол в гнездах, но я его переложил в чехол, где и так хранилось масло с химией для чистки. Там же и штык припрятал.
      Карабин был с мобскладов, почти ни разу не стреляный. Ствол тщательно промеряли калибрами и обнаружили 7.62 мм со всех сторон. Валовыми барнаульскими патронами с оболочечной пулей из этого ствола я на 100 метрах группы из пяти выстрелов укладываю в 5 сантиметров. А патронами ЕА - в три. Значит, на таком расстоянии даже в лоб противнику целиться могу.
      К оставшемуся карабину оптика имеется. Изначально карабин был без нее, но все тот же незаменимый оружейник Леха установил боковую планку под прицелы. Обычно я надевал на нее четырехкратный ПОСП с дальномерной шкалой на 400 метров, клон военного ПСО-1, но затем еще прикупил коллиматор "Кобра". А позже нашел в продаже переходник с бокового крепления на крепление Уивера, и тоже припрятал в чехол.
      Вскоре руки зачесались снова, возня с оружием - зараза почище алкоголизма, и я заказал в Америке почтой трех с половиной кратный ATN 3.5x26. с подсвечивающейся сеткой "Мил Дот". Чем он знаменит - самым широким полем зрения для такого увеличения. Хоть я давно научился целиться двумя глазами и для меня поле не критично, но все же…
      Для чего это все? Снайперки из СКС все равно не получится, не для этого разработан. Снайперки то не получится, а вот тактическая и городская снайперка - запросто, для дистанций до 300 метров. В том же Вьетнаме, где дальности ведения огня джунглями и рельефом ограничены, СКС за снайперки отлично поработали. Да и в городских боях в Грозном мелькали. А если ты умеешь вести огонь на таких дистанциях, то это тебе еще и паторны здорово сэкономит.
      Да, патроны. Патроны у меня к нему, как я упомянул барнаульские, не самые лучшие, но и не самое дерьмо из того, что на российский рынок с российских же заводов попадает. Двадцать пять коробок оболочечных, градации ЕА, с улучшенной кучностью. Пятьсот штук. И шесть плоских металлических обойм, на десять патронов каждая. Вскрыл три коробки патронов, набил в обоймы. Загружать в магазин не стал, пока закон нарушать не будем.
      Дробовик я пока тоже заряжать не стал. Не положено нам перевозить заряженное оружие. Если остановят, то будут проблемы. Ружье - отдельно, патроны - отдельно. Что еще? Коробка с батарейками разных размеров - в сумку. Тактический фонарь для дробовика с кронштейном. Два ножа, один армейский, с вороненным лезвием и рубчатой резиновой рукояткой, второй - тяжеленный золингеновский тесак, которым башку срубить можно. Тесак дорогущий, но мне его подарили, сам бы ни в жизнь не купил. Поверх всего - отличный компактный восьмикратный бинокль "Штайнер" с многослойным просветлением, в сумерках чуть ли не как ночник работает, а стоит меньше пяти тысяч рублей. И гвозди им заколачивать можно, такой прочный.
      Откуда у меня это все? Зачем столько? Во первых, для охоты и поездок в глухомань, а во вторых… А вот на случай, если такая, как сейчас, Великая Жопа придет. И в отличие от всех остальных, я к ней если и не готов на сто процентов, то встречать мне ее легче, с двумя то стволами, запасом патронов и с отличной экипировкой. Не велик был труд разрешения и справки собрать. А все это купить даже не труд, а удовольствие. И на стрельбище в Алабино я немало времени провел, и тоже, судя по всему, не зря. И в машине у меня еще два топора разных размеров, лопата и пила.
      Теперь одежда и обувь. Надо брать все, в чем удобно, в чем можно в лес и в поле. А у меня такого много. Для охоты и поездок накупил всякого, на любой сезон. "Флисс", мембрана, "гортекс". На все вкусы. Я пошел к кладовке, которую во время ремонта щедро отделил от одной из комнат. Зажег свет, вошел, отодвинул скользящие двери шкафа. Брать надо все, и летнее, и зимнее, и осеннее. Будет исходить из худшего, а именно - из того, что домой мне уже не вернуться. Пока посижу на даче, а дальше… Дача зарегистрирована на мое имя, что не очень хорошо, но вот найти ее… Да и не говорил я никому на работе о ней, даже шефу не говорил. Это мое убежище, только ближайшие друзья о нем знают. Маловероятно, что о ней пронюхают те, кому знать не следует. В любом случае, запас в несколько дней у меня есть, а потом… подозреваю, что уже не до меня будет.
      В кучу на кровать в спальне полетели вещи и обувь. Нашлась охотничья разгрузка-подвесная под патроны 12 калибра. А вот под СКС не удосужился пока запастись, но это исправимо. Дай только до лехиного "Стрельца" добраться, а там…
      И сам я оделся заодно, по принципу "и в пир, и в мир, и в добрые люди". Теперь только куртку накинуть, и можно выскакивать из квартиры. Упаковал рюкзак и две больших спортивных сумки. Сумки пока брошу в прихожей. Подгоню машину к дому, и затем их вынесу. Еще что? В холодильнике пусто. Только два пакета кофе в зернах, я их в рюкзак закинул. Надо будет едой запастись. Теперь "дачный медиа-набор". Портативный телевизор и радиоприемник. Без этого никак теперь нельзя, и вообще все куплено специально для дачи. А оставлять у нас на даче что-то ценное не стоит. И бомжи там шарятся, и шпана из окрестных деревень, так что "все свое вожу с собой". Ну и последнее - ноутбук. Я на него скачал все, что у меня в лабораторном компьютере есть, так что, может пригодиться. Все, можно идти. Я натянул "охотничью" двухслойную куртку, привычную еще с армии круглую вязаную шапочку системы ШПС ("шапка-пидорка спецназовская"), повесил на спину рюкзак, на плечо - чехол с ружьем, патронами и запасными стволами-прикладами, и вышел в подъезд. Спустился на лифте, вышел на улицу из нашей допотопной панельной "свечки", и пошел в сторону стоянки.
      На улице было необычно тепло для конца марта, я даже куртку расстегнул. Это плохо. При понижении температуры "зомби" теряют активность, а тут как назло - потепление. На часах уже второй час ночи, в нашем районе - никого, пустота на улицах. Ну и хорошо, зато если кто ненужный подъедет к моему дому, то будет как на ладони.
      Прошел через сквер, где выгуливают ранним утром собак, срезал по дорожке через газон и через пять минут зашел в ворота стоянки. Сторожем был Федотыч - болтливый, но бдительный мужичок, всегда вкусно пахнущий водкой. Мы с ним были в хороших отношениях, и ему я "слил" версию о том, что уезжаю на охоту далеко-далеко, поэтому и выезжаю в ночь. Он пожелал мне "ни пуха, ни пера", я ответил ему традиционным "к черту", завел "уазик" и поехал к дому. Машина была холодной, двигатель фырчал и дергал, и прогрелся лишь тогда, когда я подъехал к своему дому. Следов присутствия посторонних во дворе не было, и через пять минут я выехал из двора, увозя в багажнике все приготовленные к эвакуации сумки и чехол с карабином.
      Прерывисто завибрировал мобильный телефон, показывая, что пришло текстовое сообщение. Я достал его из кармана, ткнул в кнопку под значком "Читать". На светящемся экране появился текст сообщения от шефа: "Сережа, не приезжайте. Все идет плохо. Если ситуация исправится - я вам позвоню".
      Вот как. Вот так. Я на ощупь набрал ответ "Я понял", и отправил его назад. Все понятно. Все идет плохо, если даже шеф это понял. Наверняка приехал Оверчук, и все пошло не так, как должно было идти. Или приехали менты, и все пошло наперекосяк. Или еще что-нибудь. А насчет личности замдиректора по безопасности я не заблуждался ни на секунду. Такие люди как он, созданы специально для того, чтобы скрывать происшествия, а не исправлять последствия. Оверчуку плевать, чем все закончится, главное - чтобы "Фармкор" к ответственности не притянули. И что делать? Звонить самому? Шеф вообще СМСками не балуется, если уж соизволил послать, то наверняка говорить сейчас не может. Звонить в другие места? В МЧС? В милицию? И что сказать? Что трупы скоро восстанут? И что мне там скажут? Вот гадство то… Не знаю я, что делать. Точнее, знаю, но не "глобально". Знаю, что мне нужно снять все наличные, какие есть у меня на счету. Я в этом мало что понимаю. но в кино видел, как людей по кредиткам вычисляют и как беглецам эти самые кредитки блокируют. Хорошо, что у меня карта без лимита снятия наличных.
      На проспекте Мира остановился у банкомата в стеклянной кабинке, где весь пол был завален чеками, и в шесть заходов опорожнил свой счет. Снял рублями, но получилось больше трех тысяч долларов. Хорошо, что в последнее время я не "оголтевал" с расходами, вот и поднакопилось за несколько месяцев.
      Распихал наличные в карманы, вернулся к машине. Ну что, на дачу? Или подъехать к институту, посмотреть издалека, с пустыря? Там есть где с машиной спрятаться, и ночной четырехкратный монокуляр НВМТ у меня имеется, аж триста долларов за него год назад выложил. Любопытство убило кошку, но я не кошка все же, и я аккуратненько. Может пойму, что хоть там взорвалось? Да и хочется все же шефа подстраховать, как он там справляется без меня? Он меня чуть не усыновил последние два года, я у них дома времени провел не меньше, чем у себя.
      А завтра мне обязательно надо в "Стрелец", к Лехе с Викой. Да и девушка у меня есть, я еще не говорил? Надо и о ней подумать, хотя… девушка у меня тренер по дзюдо, сама о себе позаботиться может. Хотя, не в этом случае. Не скажу, люблю ли я ее, но мы друг к другу привыкли и мы уже два года вместе. Хотя о свадьбе речь никто из нас не заводил - каждый доволен своим свободным состоянием. Она периодически живет у меня, когда ей удобно, и так же периодически живет у себя, в снятой квартире в Матвеевском. Как бог на душу положит. Тренирует детские группы на Ленинградке в большом спорткомплексе, а основное место работы у нее в Крылатском, в магазине, торгующем японскими мотоциклами, квадроциклами, лодочными моторами и аквабайками. Еще у нее есть шестисоткубовый "эндуро" - ярко-синяя "Ямаха", которую она очень выгодно купила у какого-то постоянного клиента их магазина за очень разумные деньги, половину которых позволили внести мне. На нем она в теплое время катается по городу, объезжая дорожные пробки по газонам, на зависть скучающим за рулем автомобилистам. Я тоже мотоциклы люблю, и купить хочу, да вот никак не сподоблюсь. А теперь и "сподабливаться" уже не придется, как мне кажется.
      Ночью движение было слабым, и уже через пятнадцать минут я припарковал машину за кустами, в сотне метров от задней стены НИИ, где теперь красовался пролом в два пролета. Плиты упали плашмя на тротуар, и образовавшаяся в заборе прореха была огорожена лишь намотанной полосатой лентой. На проезжей части стояли два маленьких заборчика с желтыми маяками и знаками, показывающими, как объехать препятствие. Значит, милиция с этой стороны уже отметилась. Я достал из сумки ночной монокуляр, включил инфракрасную подсветку, дождался, когда изображение стабилизируется, навел его на пролом. Там, с дробовиком на плече, маячил Олег Володько. Вот и понаблюдаю.
 

НИИ. Охрана.

 
      Рука у Николая Минаева уже почти не болела, что его удивляло, но его подташнивало, во рту было сухо, а свет причинял неудобства. Он даже был рад, что электроснабжение института не восстановится до утра, потому что свет от фонарей резал глаза, они сильно слезились, и хотелось спрятаться от него в самый темный угол. Он смиренно отвечал на вопросы прибывшего милицейского следователя, но при этом хотел лишь одного - тишины и темноты. Следователь расположился со своей папкой прямо во дворе, на капоте милицейского "уазика", который все же сумели запустить внутрь, где и допрашивал всех, бывших на территории института. Когда он закончил с Николаем, тот вздохнул с облегчением, и пошел в здание. Делать в здании ему было нечего, но там было совсем темно.
      Николай поднялся на второй этаж и столкнулся с Дегтяревым, который спускался по лестнице вниз, подсвечивая себе фонариком.
      – Коля, я вот о чем хотел вас спросить… а что у вас с рукой?
      – Порезался стеклом.
      – Никто не укусил?
      – Нет, что вы. - вполне правдоподобно изобразил удивление Николай.
      Дегтярев кивнул и пошел дальше. Николай чувствовал, что он допускает страшную ошибку, может быть даже самую большую в своей жизни. Он был достаточно сообразителен, чтобы связать свое плохое самочувствие с укусом бешеной обезьяны, но желание тишины, покоя и темноты было настолько сильным и всеобъемлющим, что ему проще было соврать. Только бы спрятаться куда нибудь, неважно, что случится потом. Хоть смерть, но сейчас он должен был отдохнуть. Открыв дверь одного из кабинетов, в котором обычно квартировал Джеймс Биллитон, когда находился в Москве, Минаев прошел внутрь, закрыв за собой дверь, сел за стол, во вращающееся широкое кресло. Но туда падал свет из окна, и Минаеву он мешал. Тогда он перебрался в угол кабинета, куда не попадал ни один луч света, и улегся прямо на пол, на ковровое покрытие, свернувшись калачиком. Как ни странно, в такой позе зародыша он почувствовал себя лучше. Голова закружилась даже сильнее, но головокружение не было неприятным, скорее наоборот, каким то плавным и убаюкивающим. Николай прикрыл глаза, и почувствовал, как приятное онемение охватывает все его тело, и он даже не чувствует под собой жесткого пола, а как будто плывет куда то в полной невесомости. Тошнота тоже начала уходить куда то, и ее место занимала блаженная дрема. Очень хотелось спать, и появилось ощущение безопасности. Николай нашел то место, где, наконец, ему станет спокойно и хорошо, и никакой свет ему уже не помешает. В какой то момент он вдруг понял, что умирает, но затем эта мысль показалась ему нелепой - умирать должно быть неприятно, а сейчас ему стало по-настоящему хорошо.
      И так он лежал, тихо-тихо, и вскоре сознание оставило его навсегда, а за ним ушла и сама жизнь. Остывающее тело неподвижно лежало на полу, до тех пор, пока дверь не открылась, и кто-то не вошел в темный кабинет.
 

Дегтярев Владимир Сергеевич

 
      Оверчук как раз "решал вопросы" с милицией, поэтому Владимир Сергеевич был один, когда столкнулся с подъехавшим на такси Джозефом Биллитоном. Тот был бледен, взволнован, путал русские слова с английскими, и вообще выглядел так, как будто его привезли на расстрел.
      – Владимир, это правда, что животные разбежались?
      – Это правда, Джо. - кивнул Дегтярев.
      – Что мы должны делать?
      – Оверчук берет все на себя, но я ему не верю. Он скорее нас перестреляет, чтобы мы не проболтались, чем этих обезьян. Я сейчас буду звонить всем, кто с этим хоть как нибудь связан. Пусть объявляют комендантский час, чрезвычайное положение, карантин, что угодно, но это следует остановить. Вам тоже следует предупредить своих, в Америке. Вы не давали еще туда наши новые результаты?
      – Нет, я жду отчета от Сергея. Меня же попросят обратиться к психиатру, если я позвоню им и скажу, что у нас мертвые обезьяны питаются живыми. Надо будет отправить видеоматериалы, отчет и все, что у нас есть.
      – Это верно. Я тоже не буду говорить, что некоторые из разбежавшихся животных мертвы. Скажу, что они просто носители опасного заболевания.
      – Они же вам не поверят. Мы сами много раз говорили, что этим вирусом заразиться почти невозможно.
      – Я не буду говорить все. Скажу, что получили новый, опасный штамм, и им заражены животные. А потом уже расскажем все, когда на руках будут материалы.
      – Кому вы собираетесь звонить?
      – Своему руководству. Если они не смогут расшевелить городские власти, то я тоже не смогу. Если я сейчас расскажу об этом следователю, то он меня арестует, меня продержат в камере как минимум до утра, а затем время будет безнадежно упущено.
      – Почему вы так думаете? Опасность слишком высока, чтобы просто держать вас в камере.
      – Именно поэтому. Следователь должен показать, что он "прореагировал" на сигнал опасности. Он запрет меня в клетку, и сядет писать свои рапорты, протоколы, не знаю, что они там в таких случаях пишут. Потом он потребует привести меня к нему и будет старательно подгонять дело к тому, что он ни в чем лично не виноват. Все. Это нормальная бюрократическая реакция. Я лучше бы обратился к военным.
      – У вас же есть военные на связи. Из этого, как его… закрытый город…
      – Горький-16.
      – Верно.
      – Попробую им позвонить, я сразу не подумал. - согласился Дегтярев. - Там даже не знакомые, а мой двоюродный брат. Может быть, они сообразят быстрее, что следует делать. И надо найти диски с видеозаписями с камер слежения в виварии. Мы делали копии, и они должны быть где-то в лаборатории. Если мы пошлем эти записи, то нам поверят быстрее. И в любом случае, я не буду им звонить, пока Оверчук рядом. Если и есть люди, которым я доверяю меньше, то я с ними не знаком.
      – Понимаю. В крайнем случае, попробуем действовать через меня. Я поднимусь к себе в кабинет, поищу записную книжку, и диск со своим отчетом. Может быть, это поможет заставить кого-то двигаться быстрее.
      – Дать вам фонарик? Света нет, и до утра не будет.
      – А как же вы?
      – Я возьму у охраны. У них их несколько.
      – Тогда давайте.
      Биллитон взял фонарь у Владимира Сергеевича и убежал в здание, а Дегтярева окликнул следователь, так и стоявший со своими бумагами у капота милицейской машины.
      – Владимир Сергеевич, когда сможете уделить мне внимание?
      – Послушайте… Давайте я завтра приеду к вам, в ваш кабинет, и все расскажу, что знаю. Меня все равно здесь не было во время взрыва, я ничего не видел, а сейчас у меня на руках чрезвычайная ситуация. Нет электричества, отключились холодильники с культурами, вся работа летит в тартарары. Войдите в мое положение. Надо спасать ситуацию.
      Следователь задумался. Разумеется, есть определенный порядок, но он был все же нормальным человеком и понимал, что таскать на допросы людей, у которых в этот момент дом горит, не всегда разумно. Налицо сам факт взрыва, известно, что взрывное устройство забросили с улицы, и забросил его не директор. Ему уже отдали кассету с записью с камер слежения, где взрыв запечатлен, а значит, будет видно, как бомба попала во двор. Так стоит ли сейчас приставать к людям, и мешать им работать? Не стоит.
      – Хорошо. Скажите мне лишь одно - кто это мог сделать, по вашему?
      – Не знаю. Или просто хулиганы, или "зеленые", "Гринпис" какой нибудь. Здесь проводились эксперименты на животных. Других теорий у меня нет. Животные разбежались.
      – Это опасно?
      Дегтяреву хотелось сказать: "Это настолько опасно, что я посоветовал бы тебе, парень, взять свое оружие, эту машину, погрузить в нее свою семью, или только жену, кто там у тебя, если я вижу только обручальное кольцо, и валить из этого города так далеко, как только сможешь". Но Владимир Сергеевич этого не сказал. Почему? Для себя это он обосновал тем же, чем обосновывал это Биллитону. Поднимать панику в городе должны были специально предназначенные для этого люди, а не сам Дегтярев и какой-то следователь, даже фамилию которого он не запомнил. Но на самом деле причина была другая - страх. Страх того, что следователь скажет: "Чем же вы, сволочи, здесь занимались, в центре моего города?". Страх того, что его сразу поволокут в камеру, а его собственная семья останется без его защиты. Страх того, что следователь достанет из-под пиджака свой пистолет, который висит там, в кобуре на боку, и просто застрелит Владимира Сергеевича, и будет прав.
      Ситуацию разрешил неожиданно появившийся Оверчук:
      – Здесь не работают с опасными вирусами, не то место. - решительно заявил он следователю. - Но вообще следует избегать контактов с обезьянами и крысами, хотя бы из целей обычной осторожности. Обезьяны вообще переносят массу болезней, опасных для человека. Даже СПИД, судя по всему, появился от них. Эти "зеленые", когда устраивают что-то подобное, меньше всего задумываются об окружающих, им лишь бы себя проявить. Я только что разговаривал с вашим руководством, они сказали, что все остальные действия мы можем перенести на завтра. Официальная версия - взрыв газаового баллона. Ваши уже привезли и поставили знак, огородили все лентами, а у меня с той стороны человек дежурит.
      – Но завтра я хотел бы видеть вас у себя. - следователь по прежнему обращался к Дегтяреву, игнорируя Оверчука.
      – Обязательно. - согласился тот. - А сейчас извините, у меня хлопот выше головы.
      – Понимаю.
      Дегтярев побежал в будку проходной, где дежурил Ринат Гайбидуллин.
      – Ринат, у вас есть хороший фонарик?
      – Да, конечно.
      – Я хочу, чтобы вы пошли со мной. Нам надо спуститься в подвал, найти кое-что в лаборатории.
      – Пойдемте.
      Ринат взял из ящика стола фонарь-дубинку. Дегтярев окинул его взглядом, посмотрел на кобуру с пистолетом.
      – Ринат, у вас ведь есть ружья, насколько я помню?
      – Точно, два "Молота" в оружейном шкафу, в караулке.
      – Возьмите одно с собой. Животные хоть и разбежались, но может быть и не все. А если обезьяны сильно напуганы, то могут напасть, а взрыв их напугал наверняка. Увидите их - стреляйте сразу, цельтесь в голову.
      – Вы серьезно? - у охранника глаза на лоб полезли. - Они вам не нужны разве?
      – Они были нужны до тех пор, пока не перемешались между собой. Теперь уже эксперименты с ними невозможны. Со слов Николая знаю, что там и так все разнесено взрывами, так что стрелять можно. А милицию я сейчас предупрежу, чтобы не удивлялись выстрелам.
      Дегтярев удивился, как легко и просто получалось у него сейчас врать. Никогда раньше он таким умением не блистал, и вообще частенько страдал в этой жизни от излишней правдивости и прямолинейности, а сейчас ложь и полуложь выстраивались в стройные ряды мгновенно, объясняя все, что требуется объяснить.
      – Хорошо, Владимир Сергеевич, не проблема.
      Они вдвоем вышли во двор из проходной, подошли к следователю.
      – Владимир Сергеевич, - сказал тот, - мы уезжаем, выставлять дополнительную охрану не вижу смысла. У вас своих людей хватает здесь. А завтра я вас жду у себя.
      – Хорошо. И еще, если вдруг кто-то сообщит о чем-то, похожем на выстрелы, не реагируйте. Мы сейчас пойдем в наш подвал, там могут оказаться животные. Некоторые могут быть ранены, некоторые агрессивны. Обезьяны не слишком хорошо переносят близкие взрывы, так что… сами понимаете. Возможно, придется их отстреливать.
      – Я понял. Удачи.
      – Спасибо. Найдите этих идиотов, которые нам бомбу забросили.
      – Постараемся.
      "Да уж постарайтесь" - подумал Дегтярев, входя в темный вестибюль института. Теперь было важно найти диски, те самые, которые помогут доказать, что Владимир Сергеевич не сошел с ума, и не подсел на галлюциногены, а говорит правду. А правду пока знали только трое: он сам, Джозеф Биллитон, и Сергей Крамцов. Дегтярев даже не стал звонить остальным сотрудникам института, которые пребывали в блаженном неведении относительно происходящего. И Оверчук явно не рвался их оповещать.
      Ринат зашел в застекленный отсек караулки, вскрыл оружейный шкаф и взял один из гладкоствольных карабинов. Со щелчком загнал в приемник один широкий магазин, затем подумал, и прихватил с собой еще один, про запас. Почему-то никто не подумал о том, как охранники должны носить с собой запасные магазины к дробовикам, поэтому он просто затолкал его к себе за пояс. В карман массивная изогнутая коробка не влезала. Проверил, как включается фонарь под стволом, удовлетворенно кивнул самому себе, и вышел в вестибюль.
      – Пойдемте, Владимир Сергеевич. Когда спустимся, держитесь у меня за спиной, не выходите на линию огня. Какая нам лаборатория нужна?
      – Большая.
      – Хорошо.
      Ринат откинул приклад дробовика, который в сложенном состоянии блокировал спуск, взял оружие наперевес и пошел вперед. До прошлого года Ринат служил в Курганском СОБРе, несколько раз бывал в командировках в Чечне, попал еще в первую кампанию в ту самую бойню шестого марта в Грозном, когда погибло двадцать пять собровцев из их отряда и других, но сам выжил, а недавно неожиданно даже для самого себя женился на москвичке, уволился из милиции и через родственников жены нашел работу в службе безопасности "Фармкора". Опыт у него был большой, и Ринат хорошо знал, как следует двигаться по потенциально опасным помещениям. Директор и охранник зашли в подвальный этаж, охранник включил тактический фонарь, а директор - фонарь-дубинку, держа его выше плеча своего защитника. Ринат замер, внимательно оглядывая весь темный коридор перед собой, прислушиваясь ко всем звукам, но было тихо. Через минуту он сказал:
      – Пошли.
      Захрустело стекло и штукатурка под подошвами, два луча заметались по стенам и полу. Пыль уже осела, видно было далеко. Ринат за ведущего, Владимир Сергеевич за ведомого, так они дошли до двери в лабораторию.
      – Бойся! - прошептал Ринат.
      – Чего бояться? - спросил таким же шепотом Дегтярев.
      – А, неважно, привычка. Просто поосторожней, вперед меня не лезьте, когда я дверь открываю.
      – Понял.
      Ринат сначала внимательно осмотрел большой зал лаборатории из дверного проема, вошел внутрь, и луч фонаря снова заметался из стороны в сторону. Это не война, противник здесь не человек, поэтому лучше все делать не торопясь, обстоятельно. Владимир Сергеевич вошел следом.
      – Ринат, нам направо, к дальним столам.
      – Пошли.
      Они снова двинулись все в такой же "связке". Волнение немного отпустило Дегтярева. Обезьян или крыс видно не было, а Ринат действовал толково и очень уверенно. Но вскоре сердце снова запрыгало у него в груди. Весь пол лабораторного зала был заляпан кровью. В лужах крови лежали какие то ошметки плоти, клочья шерсти. Затем в луч фонаря попал почти полностью обглоданный скелет обезьяны. Ринат выматерился, затем спросил:
      – Это что, ее другие обезьяны так?
      – Наверное крысы, они ведь тоже разбежались.
      – Сколько у вас тут крыс то было?
      – Около сотни.
      – Вот черт…
      Ствол дробовика приподнялся повыше, резиновый затыльник каркасного приклада сильнее вжался в плечо. Ринат занервничал. Крыс он не любил. Но они все же без потерь преодолели расстояние до стола. Там все было разгромлено, на столе тоже была кровь, коробка с компакт-дисками была вскрыта, и диски были разбросаны по всему полу. Очень много крови, очень. Сколько животных было искусано другими? Всего один труп на полу, значит, остальные уже могли разбежаться по всему городу, понял Дегтярев.
      Нагибаться за дисками не хотелось. У Владимира Сергеевича было ощущение, что стоит ему нагнуться, и откуда-то из темноты мертвая обезьяна прыгнет ему на спину, вцепится зубами в шею, в затылок. Дегтярев отогнал эти мысли как глупые, но не нагнулся, а присел у стола на корточки. Ринат прикрывал ему спину, дышал спокойно, и Дегтярев подумал, что не следует быть настолько нервным. Он быстро собрал все диски с пола, лежавшие перед ним, но ни на одном из них не было надписи маркером: "Последние наблюдения. Копия", которую он сделал своей собственной рукой. Он огляделся и увидел еще один диск, выглядывающий из-под тумбы письменного стола. Вот он куда закатился, если это он, конечно. Дегтярев протянул руку к диску, потянул его пальцами к себе, и в этот момент что-то маленькое высунулось из темноты и вцепилось ему в палец. Он заорал от неожиданности и отдернул руку. Маленькая крысиная тушка пронеслась в воздухе, сорвалась с пальца, раздирая зубами плоть, и ударившись в стену, быстро побежала вдоль нее в темноту. Но побежала той странным, дергающимся, переваливающимся аллюром, каким бегали в клетках мертвые крысы.
      Ринат обернулся на крик, водя лучом фонаря из стороны в сторону, в поисках опасности. Дегтярев же вытащил из кармана носовой платок, и уже заматывал себе палец.
      – Владимир Сергеевич, что случилось?
      – Крыса укусила. - неожиданно спокойным даже для самого себя голосом ответил Дегтярев. Он подобрал диск с пола. Он оказался тем самым, из-за которого они и спускался в лабораторию. - Все, Ринат, пошли наверх, я нашел то, что нужно. Мне надо себе палец там перевязать.
      – Крыса не заразная?
      – Думаю, что нет. - соврал Дегтярев.
      Они быстро дошли до двери лаборатории, потом так же быстро выбрались из подвала. У самого выхода, едва закрыв за собой дверь, они столкнулись с Оверчуком.
      – Что там внизу, Владимир Сергеевич? - поинтересовался безопасник.
      – Разгром, развал.
      – Порезались? - Оверчук кивнул на перевязанный платком палец Дегтярева.
      – Да, порезался. Стекло битое кругом. Я буду у себя в кабинете, и мне очень хотелось бы с вами переговорить, Андрей Васильевич.
      – Хорошо, разумеется.
      – Я перемотаю руку, и если вас не затруднит, то минут через пять зайдите ко мне. Там достаточно света от фонарей с улицы, мы сможем разговаривать.
      – Хорошо. А пока Минаева отыщу, что-то я давно его не видел. Ринат, не видел?
      – Нет, Андрей Васильевич. - помотал головой охранник.
      – Черт, я без рации. Ну-ка, вызови его.
      Дегтярев отдал фонарь Ринату. В окна попадало достаточно света с улицы, а глаза уже привыкли к темноте, и он оставил их в вестибюле, поспешив наверх. Он уже сознавал, что обречен, и как ни странно, это знание сделало его удивительно спокойным. Была минимальная вероятность того, что укус крысы не заразен для человека, но вероятность такого исхода была ничтожна. Вирус еще не успел бы мутировать настолько, попав в крысиный организм, а этот вирус был универсален, годился для любой теплокровной жизни, судя по всему, хотя первый его штамм был добыт из организма глубоководной рыбы. И Дегтяреву нужно было сделать несколько вещей. Сначала ему нужно было послать сообщение Сергею Крамцову. Это был единственный человек, которому он доверил бы заботу о своей семье. Тем более, что у самого Сергея не было ни единой родной души в этом мире, да и сам аспирант стал вполне родным Владимиру Сергеевичу.
      Затем он собирался звонить по телефону. Звонить военным, звонить городским властям, звонить куда угодно, лишь бы город спохватился, начал бороться за жизнь. Потому что из стен этого маленького института вырвалась "Не-Жизнь", питающаяся жизнью. А затем надо было найти способ покончить с собой, не дожидаясь, пока ты превратишься в зомби. И это было настоящей проблемой, потому что огнестрельного оружия у Владимира Сергеевича не было, а без него найти способ пробить себе голову было проблематично. Зато оружие было у охраны и у Оверчука. рукоятка довольно большого пистолета несколько раз за сегодняшнюю ночь высовывалась у того из-под пиджака. Обычно Оверчук так оружием не козырял, скорее всего, даже не носил его с собой, но сегодня прихватил.
      В темноте было видно, что в дверях кабинета Биллитона кто-то стоял. Когда Владимир Сергеевич подошел к двери своего кабинета, человек сделал движение, как будто собираясь пойти в его сторону, но Дегтярев почти крикнул: "Мне нужно пять минут, потом поговорим, Джозеф!", затем проскочил в свой кабинет и захлопнул за собой дверь, повернув защелку под ручкой, чтобы никто не мог войти следом. Быстро подошел к окну, раскрыл его, выглянул наружу. Странно, но стекла в окне уцелели, разве что наружное стекло треснуло в нескольких местах. Взрыв произошел слишком близко к стене здания, ударная волна прошла вверх.
      Между задней стеной института и забором прохаживался Олег Володько, охраняющий пролом в заборе, закрытый лентой и переносными барьерами. На проезжей части с двух сторон стояли знаки, предупреждающие о препятствии, и горели оранжевые фонари. Действительно, милиция постаралась, но выглядело это все как что угодно, но вовсе не зоной бедствия. Затем Дегтярев достал из кармана мобильный телефон, набрал номер Крамцова. После двух гудков тот ответил, как будто специально ждал звонка.
      – Слушаю, Владимир Сергеевич.
      – Слушай внимательно, Сережа, не перебивай меня и не спорь. Хорошо?
      – Я слушаю.
      – Сережа, я инфицирован. - говорил он абслоютно спокойным, размеренным тоном, как будто надиктовывал статью. - Не знаю, сколько мне осталось, но я сейчас начну звонить всем, кого знаю и кому смогу дозвониться. Мне уже все равно, но люди должны знать, что грядет. Ты об этом не беспокойся, я все беру на себя. Ты же должен приехать ко мне домой, взять из верхнего правого ящика моего стола все диски, которые там есть, все папки с полки над столом, и мой ноутбук. Все это должно попасть в Горький-16, к Гордееву Кириллу, моему другу и однокашнику. Они смогут разработать вакцину, нет никого лучше, чем они, если у них будет исходный образец "Шестерки". Это единственное, что есть хорошего из новостей. Как мы его модифицировали - это все есть в моих бумагах. Они элементарно это повторят. Телефоны Гордеева есть в большом блокноте, он лежит на моем столе слева от компьютера. Ты все запомнил?
      – Я могу прийти к вам. - послышался голос Крамцова в трубке. - Я совсем рядом, метрах в двухстах. Я спрятался и наблюдаю за институтом.
      – И прячься дальше, даже не смей приближаться к институту. Оверчук что-то задумал, я это чувствую, он сумел отправить всю милицию, которая здесь была. А обо мне заботиться поздно. Я уже инфицирован.
      – На вас вирус может не подействовать.
      – Подействует. И я об этом знаю, и ты об этом знаешь. Мы оба знаем. Второе. Побудь до завтра с моей семьей, посмотри, как развивается ситуация. Если станет совсем плохо - бери мою машину, всю мою семью, и вези их в Садов, к Кириллу. Он сумеет организовать вам пропуск, а места безопасней, чем там, нет на всей земле. Ты понял меня?
      – Я понял.
      – Там ты будешь на своем месте, работайте над вакциной, спасите мир. Все, прощай, у меня мало времени, и много надо сделать. Не перезванивай мне, я даже не отвечу на звонок.
      Не давая Сергею ничего сказать, Дегтярев отключил телефон. За спиной послышался шум, он обернулся. Дергалась ручка двери, как будто кто-то лениво играл с ней с той стороны. У Дегтярева в душе полыхнуло бешенством. Он представил, как Оверчук стоит с той стороны двери и с обычной своей вальяжной улыбочкой развлекается тем, что нажимает на ручку. "Сволочь, даже постучать по человечески не может, везде надо важность свою продемонстрировать!". Почему-то в этот момент Дегтяреву не показалось, что представившаяся ему картина весьма нелепа и Оверчук в жизни бы так не поступил. В такой форме долго копившаяся злость на Оверчука нашла выход. Владимир Сергеевич быстро подошел к двери, отпер ее и рывком рванул на себя. С той стороны ручку держали и не успели вовремя отпустить, поэтому человек почти ввалился из коридора в кабинет. И это был вовсе не Оверчук.
      – Коля? - удивился Дегтярев. - Что случилось? Тебя же Оверчук… Коля?
      Николай Минаев стоял перед Владимиром Сергеевичем, не шевелясь. Нижняя часть лица его, руки, грудь, плечи были буквально залиты кровью. Ее металлический запах волной ударил в Дегтярева. Но самым страшным было ни это. Самым страшным были глаза Минаева. В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подернутые какой то мутной пленкой, не мигая, и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. Он почувствовал, как по спине поползли мурашки, и волосы на голове встают дыбом. Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А то, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярев не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть. Владимиру Сергеевичу показалось, что если он будет смотреть в них еще одну секунду, он просто обмочит штаны от страха. Поэтому он попятился назад.
      Его отступление как будто послужило сигналом для зомби. До того стоявший неподвижно, он вдруг вытянул руки, и пошел следом, очень неуклюже, но неожиданно быстро. При этом он издал какой придушенный, скулящий звук, напугавший Дегтярева еще больше. Он заскочил за свой стол, широкий и массивный, оглядываясь в поисках чего-либо, что может послужить оружием. Оружие настоящее, пистолет, висело у Николая на поясе, в открытой кобуре, но с тем же успехом оно могло лежать на заводе, где его сделали.
      Стол задержал мертвяка, он как будто растерялся, не зная, с какой стороны ему пойти. Затем начал обходить его по часовой стрелке, но Дегтярев, как будто играя в детские "догонялки", тоже сместился в сторону, оставляя расстояние между собой и противником неизменным. Мертвяк остановился, затем снова пошел. Дегтярев тоже двинулся по кругу. Стол был тяжелым, в одной его тумбе был встроенный сейф, поэтому Владимир Сергеевич не боялся того, что противнику удастся отшвырнуть его в сторону. И пока стол был ему единственной защитой, потому что ничего, что может быть оружием, он по-прежнему в своем кабинете не видел. Надо было добраться до пистолета, торчащего из открытой кобуры на поясе у Минаева. И еще вспомнить, как из пистолета стреляют.
      А еще можно было убежать вниз, где есть вооруженная охрана, и с ней вооруженный Оверчук. И это, пожалуй, лучший выход, если его противник даст ему шанс выскочить в дверь. И еще можно заорать, призывая помощь. В пустом здании слышимость хорошая, и если Оверчук с Ринатом еще в здании, то они обязательно прибегут. Но орать Владимир Сергеевич почему-то боялся. Он сообразил, что Минаев вышел из кабинета Биллитона, а самого Джозефа тоже давно не видно, поэтому, кроме помощи снизу, в кабинете может появиться еще один противник. И тогда гонки вокруг стола не получатся.
      Мертвяк между тем ходить по кругу прекратил. Вновь уставившись своими жуткими глазами на Дегтярева, он снова издал этот скулящий звук, и вдруг довольно ловко вскарабкался на четвереньках на стол и быстро пополз к Дегтяреву. У того сердце в пятки ушло, но тело, как ни странно, среагировало правильно. Вспомнилось еще студенческое увлечение самбо. Он схватил Минаева рукой за воротник плотной форменной куртки, и с силой потянул к себе. Не толкнул от себя, что было бы естественно, и при этом ошибочно, а именно к себе, так, что руки мертвяка потеряли под собой опору, и тело его начало валиться со стола вниз. Но и упасть окончательно Владимир Сергеевич ему не дал, придавливая того к столу так, что зомби был вынужден упереться руками в пол, удерживая себя в этой нелепой позе. И тогда Владимир Сергеевич, придавив мертвяка своей тяжестью, обеими руками ухватился за кобуру, оказавшуюся так близко. С щелчком отстегнулся клапан-ремешок, и тяжелое тело пистолета просто выскользнуло из кобуры в руку Дегтярева.
      Рука мертвяка вцепилась ему в ногу, заставив дернуться, и Дегтярев отскочил назад, вырвав ногу из захвата. Мертвяк с грохотом свалился со стола на пол, головой вниз. На пистолете должен быть предохранитель, это Дегтярев помнил еще со времен военной кафедры в институте. Он посмотрел на оружие справа, а затем слева. Слева было целых три рычажка. Один был в самой середине пистолета, Дегтярев попробовал что-нибудь с ним сделать, но тот оставался неподвижным. Второй был рядом, а третий сверху, над самой рукояткой, и размещался в гнезде. Судя по форме гнезда, его можно было сдвинуть вниз, что Дегтярев и сделал, благо зомби никак не мог подняться на ноги, и давал ему возможность разобраться. Под рычажком оказалась ярко-красная точка. Что это значит? Красный в смысле "огонь!" или красный в смысле "фиг выстрелишь"? Дегтярев направил ствол пистолета в голову уже стоявшего на четвереньках мертвяка, и нажал на спуск. Тот оказался неожиданно тугим, но все же курок щелкнул, хоть и вхолостую. Значит, предохранитель? Дегтярев сдвинул рычажок вверх, снова прицелился. Мертвяк уже стоял на коленях и поднимался на ноги, опираясь на стол. Нет, опять не то, теперь явно предохранитель. Он вновь сдвинул рычажок вниз, открыв красную точку. Может быть, Минаев носит пистолет без патронов? Нет, такого не может быть. Владимир Сергеевич вспомнил, как они на единственных за время учебы стрельбах из пистолета верхнюю часть оружия передергивали. Может быть, так и надо?
      Он вцепился левой рукой в рифленые боковины затвора, сжал его и резко потянул на себя. Тут упруго сдвинулся, в окошке мелькнул латунный бок патрона. Дегтярев отпустил затвор, тот с лязгом встал на свое место, оставив округлую рифленую штуку в нижнем положении. Минаев уже был на ногах и пошел прямо на него. Ученый снова нажал на спуск. На этот раз спусковой крючок подался очень легко, грохнул выстрел. Пистолет слегка подскочил в руке, а мертвяк рухнул навзничь. В середине его лба появилось круглое отверстие.
      – Вот так… и биолог что-то может, когда задницу припечет. - прошептал Владимир Сергеевич.
      – Эй, что там у вас? - раздался крик Оверчука в коридоре, а потом до Дягтерева донесся топот двух пар ног. И в ту же секунду навстречу бегущим мимо двери прошел окровавленный и сильно хромающий Биллитон. Того мгновения, что он был виден в дверном проеме, Дегтяреву хватило для того, чтобы понять, что его коллега Джозеф Биллитон обратился в ходячего мертвеца, в зомби. Потому что живым он не смог бы ходить с выгрызенным и разорванным горлом.
      – Господин Биллитон? - послышался окрик Оверчука.
      – Оверчук, стреляй ему в голову! - отчаянно закричал Дегтярев. - Стреляй, твою мать!
      Из коридора послышалась возня, звуки драки, затем всплеск матерной брани, стук падения тела. Дегтярев выбежал туда, но ничего не смог разглядеть. Кто-то лежал на полу, а кто-то стоял на ногах, матерясь. Сзади к матерившемуся бежал еще один человек. Было слишком темно, чтобы стрелять, Дегтярев беспомощно держал пистолет перед собой. Неожиданно вспыхнул фонарь под стволом дробовика в руках у Рината Гайбидуллина, высветив всю картину драки. Биллитон был, несомненно, мертв, превратился в зомби и сейчас пытался подняться с пола. Оверчук стоял на ногах, вынимая из наплечной кобуры большой вороненый пистолет. Рука, которой он отогнул полу пиджака, была окровавлена.
      – В голову ему стреляйте! В голову! - крикнул Дегтярев.
      – Кому? - с удивлением посмотрел на него Оверчук. Ринат зашел справа от него, встал, направив ствол "Вепря" на Биллитона, но направив его тому в грудь.
      – Ринат, стреляй!
      Биллитон поднялся на ноги. Ринат вскинул дробовик, Оверчук тоже навел свой большой угловатый пистолет американца, и оба заорали дурными голосами:
      – Назад! Мордой в пол! Руки за голову!
      Все же милицейский инстинкт силен, но не всегда уместен. Дегтярев аж за голову схватился от отчаяния, и заорал, что было сил: "Огонь!". И Ринат выстрелил. Грохнуло как из пушки, акустика в коридоре была хорошая, вспышка пламени вылетела из дула на полметра, на мгновение осветив все вокруг. Заряд крупной дроби отшвырнул на несколько метров и опрокинул Биллитона на спину.
      – Ты что сделал? - спросил того совершенно сбитый с толку Оверчук.
      Ответить Ринат ничего не успел, потому что Биллитон, как ни в чем не бывало, поднялся на ноги.
      – Ох, бля… - протянул Оверчук, глядя на это. Разорванное горло, дыра от заряда крупной дроби, выпущенного чуть не в упор, в груди, и этот человек снова поднялся на ноги.
      – В голову его, он уже мертв, вы не поняли, что ли, олухи? - в отчаянии закричал Дегтярев. - Он сожрет вас, идиоты!
      Биллитон вновь пошел на своих обидчиков, и на этот раз выстрелил Оверчук. Хлопнул одиночный выстрел, из затылка мертвяка вылетело облако крови, мозгов и осколков кости, тело упало на спину и уже не шевелилось.
      – Ринат, тебя не укусили? - спросил Дегтярев.
      – Нет, Владимир Сергеевич.
      – Тогда иди к Олегу Володько, не ходите больше по одному здесь. А мы с Андреем Васильевичем разберемся сами.
      Оверчук возражать не стал, даже наоборот, подтвердил приказ директора. Ринат ушел, а Оверчук зашел в кабинет. Увидев пистолет в руке у Дегтярева и труп Минаева, он спросил:
      – Такой же, как тот? - и показал себе за спину.
      Как ни странно, но он не выглядел напуганным или обалдевшим. Скорее собраным и о чем-то всерьез задумавшимс. Дегтярев кивнул.
      – Да, точно такой же.
      – Кто они?
      – Вы не поняли еще? Живые мертвецы, скоро таких будет много в городе. Очень много. Вас укусили?
      Оверчук посмотрел на свою окровавленную левую ладонь.
      – Да, этот придурок зубами вцепился, когда я его хотел оттолкнуть. Схватил мою руку своими, и прямо в рот себе затолкал. Это плохо?
      – Это очень плохо. - не стал обманывать Дегтярев.
      – Я что… стану таким же?
      – Да. Я тоже. - Дегтярев показал свою перевязаную руку. - У меня тоже укус.
      – И что мы будем делать?
      – Жрать живых людей. - криво усмехнулся ученый. - Но думаю, что мы этого даже не заметим, и не узнаем. Мы к тому времени умрем, а наши трупы пойдут питаться от живых.
      – И что нам делать? - не изменившись в лице так же спокойно спросил безопасник.
      – Ничего. Лучше всего пустить себе пулю в лоб самому, пока не началось. Зомби можно убить лишь выстрелом в голову, или другим способом повредить мозг. Все остальное на него не действует.
      – Что вы будете делать?
      – Буду поднимать панику. Вас это еще заботит?
      Оверчук подумал минутку, затем отрицательно мотнул головой.
      – Теперь уже ни капли. Делайте что хотите. Сколько у меня времени?
      – Не знаю точно. Час, возможно.
      – Час, час… что можно успеть за час?
      – Предупредить семью. Попрощаться с людьми.
      – Да, пожалуй. Не смею задерживать, у вас тоже часы тикают. Если что, то я во дворе.
      – Да, разумеется. Но думаю, что мы можем прощаться. Услышите выстрел - значит, я ушел, как положено. Если в течение часа охрана выстрела не услышит, пусть поднимутся меня добить.
      – А вы убредете куда то по зданию, и ищи вас тогда в темноте. - возразил Оверчук.
      Дегтярев задумался. затем кивнул, соглашаясь.
      – Я сейчас себя за ногу привяжу к столу гардинным шнуром. Я заметил, что эти мертвые ребята совсем тупые, им и простой узел развязать не под силу, а я такого напутаю… Поэтому, даже если я превращусь, то они найдут меня здесь же.
      – Хорошо, я дам распоряжение. Прощайте.
      – И вы прощайте.
      Оверчук вышел из кабинета, оставив Дегтярева одного. Однако пока пускать себе пулю в лоб он не собирался. У него были совсем другие планы, и тому, что сказал ему Дегтярев, он не слишком поверил, а если поверил, то убедил себя в том, что не верит. Мозг бывшего тюремного "кума" заработал в другом направлении, старясь направить поток мыслей в русло привычное, "деловое", чтобы не давать размышлять о плохом. Да и зачем так вот запросто смиряться с тем, что тебе говорят? Мол, ты умрешь, а остальные нет. А мы вот еще посмотрим, кто умрет.
      Андрей Васильевич достал из кобуры пистолет, девятимиллиметровый "Викинг", сделанный в Ижевске на базе армейского "Грача", но несколько облегченной конструкции, с полимерной рамкой. Такие недавно закупили для руководства СБ концерна "Фармкор" и для телохранителей Первого Лица. На этом уровне вопрос легальности уже не стоит. У Оверчука он еще немного отличался от остальных, а именно - удлиненным на полтора сантиметра стволом с резьбой на конце. Из специального чехла на поясе был извлечен продолговатый толстый цилиндр, который Оверчук накрутил на ствол.
      – Мы еще посмотрим, кто кого… - пробормотал Андрей Васильевич.
      Если бы его сейчас спросили, что он имел в виду, то, скорее всего, он даже не смог ответить. Андрей Васильевич просто не хотел умирать, а как этого избежать, он не знал. Поэтому он вышел во двор, держа пистолет стволом вниз в опущенной руке и чуть сзади, обошел здание и увидел стоящих у пролома Рината и Олега.
      – Эй, хлопцы! - позвал он их.
      – Что, Андрей Васильевич? - обернулись охранники.
      – Вы поняли, что это было? С Биллитоном?
      – Не понял я ничего. - отрицательно помотал головой Ринат.
      – Ну и не надо!
      С этими словами Оверчук вскинул пистолет и дважды выстрелил тому в грудь, а затем перевел ствол на совершенно растерянного Олега, и тоже выпустил ему две пули в сердце. Выстрелы были совсем тихими, только лязгал, отскакивая, затвор. Оба охранника повалились на асфальт беззвучно, просто обмякнув, как будто из них выдернули какой то стержень, который до того держал их в вертикальном положении. "Контроль" Оверчуку не требовался, он точно знал, что двумя пулями и с такого расстояния он всегда попадает в сердце безошибочно. Для него в этом был некий старомодный шик, стрелять только в сердце. Он усмехнулся, глядя на лежащие на земле тела своих бывших подчиненных, и снова сказал:
      – Мы еще посмотрим, кто кого.
      Он повернулся в другую сторону, отвинчивая нагревшийся глушитель со ствола, как вдруг его окликнули:
      – Андрей Васильевич!
      Он резко обернулся, вскидывая пситолет, и встретился со вспышкой сверхновой звезды, заполнившей весь мир и затем погрузившей его навечно во тьму.
 

Крамцов Сергей, еще аспирант

 
      Звонок Дегтярева застал меня в машине как раз в тот момент, когда я размышлял над тем, позвонить шефу, или не стоит. У меня даже палец лежал на клавише быстрого набора номера Дегтярева, когда экран вдруг засветился, замигала надпись "Шеф", а аппарат завибрировал в ладони. После того, как он отключился, я понял, что звонить не стоит. Шеф уже себя похоронил, хоть и с излишней поспешностью, на мой взгляд. Его укусила крыса, а вирус "шестерка" мутирует с огромной скоростью. Возможно, что в организме крысы он уже изменился так, что человеку не опасен. Маловероятно, но возможно.
      Кроме того, я не мог себя заставить бросить Дегтярева просто так, даже не увидев его. Что греха таить, он для меня был если и не как отец, то как любимый родственник. друг, не знаю кто. И его семья если и не заменила мне мою семью, которой у меня не было, то была очень к этому близка. А его младшая дочь, как мне кажется, даже излишние знаки внимания мне оказывала, после того, как узнала о моих многолетних занятиях рукопашным боем. Нет, просто так Дегтярева я бросить не могу, что бы он мне в телефон не говорил.
      Пока я так размышлял, за окном его кабинета сверкнула вспышка и раздался хлопок, очень похожий на выстрел из пистолета. Что за дела? Он сам себя, что ли? Но ведь он собирался звонить… Короче, надо идти на разведку. И идти "тяжелым", раз уж там до стрельбы дошло. Я вытащил помповик из чехла, затолкал в него через окошко шесть патронов с картечью. Передернул цевье, загнав один патрон в патронник, и добавил еще один в магазин. Семь. Еще три патрона из этой коробки и десяток с дробью "0000" я растолкал по карманам куртки.
      Со стороны института снова донесся выстрел, явно из дробовика. Животных отстреливают, что ли? Я вышел из машины и перебежал на противоположную сторону улицы, чтобы не быть заметным из пролома, где стоял Володько. Тяжесть ружья в руках придавала уверенности. Еще с войны знакомое чувство - когда в руках у тебя оружие, тебя уже "так просто не возьмешь". Ты не беззащитен.
      Снова два выстрела, из ружья и пистолета. Точно, отстреливают кого-то. Не все зверье разбежалось? Естественно, кто-то ведь укусил шефа. Я перешел на тихий шаг, прижался к забору, подняв оружие почти что в положение "наизготовку". Тихо, тихо. Ночью слух дает больше информации, чем зрение, надо просто уметь ей пользоваться. Голоса. Я замер, прислушался. Олег с Ринатом. Ринат что-то рассказывает, очень экспансивно. Олег недоверчиво переспрашивает. Что-то про Джозефа говорят. Лучше к ним открыто подойти, а то не поймут прикола, чего это я крадусь, да и грохнут на месте. Ринат вполне сумеет.
      Только собрался расшифроваться, как услышал голос Оверчука. Вот этого то гондона и даром не надо, пока тихо посижу. Он только пару слов сказал, а затем донеслись негромкие хлопки, сопровождаемые металлическим лязгом, похожим на звук затвора. Так ПБ стреляет, это я хорошо помню. Кто-то тихо вскрикнул, затем два тела рухнули на асфальт, загремев оружием. Затем снова Оверчук. Пробормотал что-то, и шаги медленно удаляться начали.
      – Ты что же делаешь, тварь, дух поганый? - подумал я. Меня окатило злобой как волной кипятка, аж в ушах зазвенело. - Что он сделал? Что они ему сделали, сволочи такой? Это он у Дегтярева в кабинете стрелял? "Хвосты" подчищает? Я тебе постреляю, гнида…
      Я быстро и тихо дошел до пролома, держа ружье на уровне глаз, заглянул внутрь. До Оверчука было метров шесть, не больше, он стоял ко мне спиной, отвинчивая глушитель от пистолета. Я не заморачиваюсь насчет выстрела в спину, но я хотел видеть его рожу. Прицелился ему в затылок, выбрал свободный ход спускового крючка, и окликнул его:
      – Андрей Васильевич!
      Мой голос отразился эхом между забором и стенами здания. Оверчук обернулся, одновременно поднимая пистолет. Все равно не успеешь. Я сдвинул указательный палец еще чуть-чуть, дробовик дернулся в руках, а пучок картечи разнес голову Оверчука на кровавое облако. Осталась на месте только шея и нижняя челюсть. Тело рухнуло на спину, пистолет со стуком упал на асфальт, отвинченный глушитель покатился с тихим звоном. Грохот выстрела из двенадцатого калибра эхом проскакал по окрестностям и замолк.
      – Вот тебе, сука… - прошептал я. Передернул цевье, достал из кармана еще один патрон с картечью, затолкал снизу в магазин. Огляделся. Никого. От обезглавленного тела растекалась лужа крови. Куда теперь?
      – Сережа! - окликнули меня сверху. Точнее - шеф окликнул. я его голос никогда не спутаю ни с чьим другим. Я поднял глаза. Дегтярев стоял в окне своего кабинета, вполне живой.
      – Владимир Сергеевич, как вы?
      – Сережа, нормально. А ты все правильно сделал, я все видел. Он был мерзавцем. - он потер ладонью лицо, я увидел бинт на руке. - А мы опоздали объявить тревогу. Трусость - страшный порок, Сережа. Я сейчас успел позвонить военным, Кириллу Гордееву, и объявить о биологической угрозе. Может, мне и поверили. А может быть и нет. Кирилл не самый главный в системе, его полномочий объявить тревогу на всю страну не хватит. Сейчас я позвоню в милицию, затем в мэрию, а затем позвоню в МЧС. Но я не буду этого делать, пока ты не уедешь отсюда, и не направишься ко мне домой. Это важнее, а у меня осталось мало времени. Это приближается. Возьми все оружие, которое видишь, не трогай только пистолет Оверчука. Это орудие убийства. Еще одно орудие убийства у меня, и пусть оно здесь и останется, возьми лучше вот это…
      Дегтярев исчез в окне, затем сказал: "Лови!" - и бросил что-то вниз. Я успел поймать правой рукой увесистый небольшой предмет. Кожаный чехол с запасным десятизарядным магазином "макаровского" стандарта, подвешивается к поясу отдельно от кобуры. Затем упал полиэтиленовый пакет, прямо мне под ноги. Я заглянул в него. Там лежали два оранжевых сполшных блока из плотного пенопласта. Я вопросительно посмотрел на шефа.
      – В блоках, внутри, титановые капсулы с исходным вирусом. Разбить, сломать или что-то еще сдеалть с этим хранилищем невозможно. Вирус в сухом состоянии, так что о каких-либо температурных условиях тоже заботиться не надо. Отдай их Кириллу. Понял?
      – Да, понял. - кивнул я.
      – Тебе понадобятся все патроны, которые ты сможешь найти. - продолжил Дегтярев. - Возьми у наших ребят все, что найдешь. Все животные разбежались, эпидемия начнется уже сегодня ночью. Это неизбежно, Апокалипсис начинается, мертвые пойдут по земле. Коля Минаев обратился, и напал на меня. Я убил его выстрелом в голову. Джозеф Биллитон тоже обратился, и его тоже убили выстрелом в голову. До этого Ринат выстрелил в него из ружья, в грудь, но Джозеф даже не поморщился. Стреляй в голову. И увози мою семью в Садов. Я успел сказать Кириллу о вас, он ждет. Все, езжай, не забирай мои последние минуты, я хочу успеть позвонить семье. Ты понял меня? Что ты молчишь, как пень?
      В голосе шефа послышались нотки отчаяния. Я закивал, крикнул:
      – Я понял!
      – Я скажу им, что уехал с военными в секретный центр, в Кошагаш, в Горный Алтай, иначе Алина никуда не поедет. И ты это подтверди. Скажи им, что позже мы встретимся в Садове. Скажи им правду позже, лишь когда приедете в Садов. Обещай мне это.
      – Я обещаю.
      Я почувствовал, что начинаю плакать. Я никогда в жизни не плакал, даже в детстве, кажется. Только, когда погибли родители и после похорон бабушки, в одиночестве. Слезы залили глаза, защипали, я заморгал.
      – Тогда собирай все оружие, что видишь, и иди. - махнул он рукой. - Я уже не выгляну из окна, а если ты попробуешь подняться ко мне, я застрелюсь раньше, чем собирался. Иди.
      – Прощайте.
      – И ты прощай, Сережа.
      Дегтярев исчез из оконного проема, и вскоре оттуда послышался разговор. Он еще кому-то дозвонился. Ну и пусть. может и выйдет из этого что-то. Я подошел к трупам Рината и Володи, подобрал похожие на "калаши" дробовики "Вепрь", взял запасные магазины, фонарики, снял кобуры с пистолетами с пояса и чехлы с запасными магазинами к ним. Маленькие радиостанции "Кенвуд" брать не стал, все равно зарядник к ним в караулке, а если я пойду туда, то шеф может решить, что я направился к нему, нарушив запрет. А я не хочу нарушать, пусть проживет последние минуты жизни так, как он хочет.
      Дегтярев Владимир Сергеевич
      Владимир Сергеевич успел дозвониться многим. Его воспринимали по-разному. Последний, кому он позвонил, был следователь, приезжавший сегодня в институт. Именно он, кажется, воспринял Владимира Сергеевича всерьез, выслушал его рассказ о том, что Оверчук убивал здесь людей, пытаясь замести следы, и пообещал срочно принять меры. Но больше всего Дегтярев рассчитывал на Гордеева, своего давнего друга, который был слишком большим авторитетом в такой области, как биологическая угроза, и не прислушаться к нему просто не могли.
      Он позвонил домой, разбудив жену. Они поговорили минуты три, после чего он ей сказал, что уезжает с военными специалистами в лабораторию в Кошагаше, в Горном Алтае, и когда вернется обратно - неизвестно. Отвертеться не может, дело идет к катастрофе. Она пришла в ужас, стала требовать сказать ей, куда она может приехать, или хотя бы пусть скажет, когда он вернется, но он ей сказал, что хода к нему нет, он вылетает военным бортом. И сколько он проведет там времени - неизвестно, потому что никто толком о новом вирусе не знает, а потом он навеняка окажется в "шешнашке", у Кирилла. Она заплакала, но он все же вырвал у нее обещание во всем слушаться Сергея Крамцова, который вскоре приедет и который все знает. Он знает, что следует делать, потому что завтра в Москве начнется эпидемия, это он говорит ей так точно, как только может знать профессиональный вирусолог. Затем он попрощался с ней, пожаловавшись на то, что садится батарейка в телефоне, которая и вправду садилась, после чего отключился.
      Вот так все и произошло, как уже не раз происходило в истории человечества. Любознательные и беспечные как дети ученые довели его до очередной катастрофы, и возможно - уже последней. Разумеется, они не предполагали такого конца своего эксперимента и не стремились к нему, но как они вообще додумались начать эти работы? Ехать на край света в поисках вируса, который встречается в организме одной единственной глубоководной рыбы, и при помощи которого вудуистские колдуны производили зомби согласно легендам. Затем этот вирус модифицировали, и новый штамм оказался легко и быстро мутирующим, и первая же мутация оказалась сверхвирулентной, потому что вирус таким способом осуществил то, что заложено природой во все сущее. Он оказался даже близок к понятию "идеальный вирус", потому что вирусы, убивающие своего носителя, скорее "испорченные", "некачественные", они тем самым совершают самоубийство, а этот вирус, "Шестерка", встраивается в организм, объединяется с ним, даже защищает его от других вирусов и прочей заразы. А если носитель все же погибает, то вирус перестраивает организм так, что возвращает его к жизни, пусть и к чудовищно извращенной ее форме.
      Дегтярев чувствовал, что смерть приближается. Совсем недавно его тошнило, а теперь тошнота ушла, и по всему телу разливалась свинцовая слабость. Если он протянет еще немного, то уже не сможет заставить себя взять в руку пистолет, и превратится в безмозглого вурдалака, привязанного к собственному столу. Он посмотрел на толстую синтетическую веревку, которая тянулась от его колена до ножки стола, так туго намотанную, что нога ниже колена онемела, посмотрел на труп Николая Минаева, измаранный кровью, уставившийся неподвижными глазами в потолок. Теперь у него были просто глаза покойника. Покойные. Не было уже в них той жути, которая была, когда он восстал и пошел по земле.
      – Прости Коля. Простите все. Мы не хотели, чтобы так получилось.
      Владимир Сергеевич взял со стола пистолет, приставил его к своему виску и нажал на спуск. И в последнее мгновение перед тем, как пуля разрушила его мозг, он вспомнил, что Оверчук застрелил охранников выстрелами в сердце, не в голову. Но остановить уже летевшую из пистолетного ствола пулю он уже не мог.
 

"Террористы"

 
      За полтора часа до этого Семен вышел из машины в кусты, чтобы помочиться. Они не уехали далеко. Игорь с Димой поехали домой на машине Игоря, а Семен остался. Не смог он уехать и не посмотреть на дело рук своих. Он сидел в своем "Чероки", спрятанном в кустах на пустыре, всего лишь в трехстах метрах дальше по улице, наблюдая за суетой возле института. Судя по всему, бомба сработала как надо. Были выбиты стекла, приехали пожарные и множество милицейских машин. У Семена пела душа, он ощущал себя сейчас как "Аль-Кайда", "Красные бригады" и "Ирландская Республиканская Армия" вместе взятые. Про то, что целью было прекратить мучения зверюшек, он успел забыть, и выдумывал сейчас всевозможные политические требования, которые неплохо звучали, если бы их кто-то выдвинул. Он даже подумал, что может есть смысл послать анонимную электронную почту во все главные издания страны, но тут почувствовал, что мочевой пузырь дает ему понять, что пора его опорожнить.
      Он тихо выбрался из машины, старясь не хлопать дверью. Передернул плечами, пробормотал "бр-р". Ночь была холодной, а мотор машины он не заводил, чтобы не выдавать свою позицию. Он не стал отходит в сторону от "джипа", лишь повернулся к нему спиной и расстегнул ширинку. Послышался звук льющейся на землю струи, и в этот момент что-то невероятно больно вцепилось ему в голень. Боль была такая, что Семен даже не смог закричать, лишь инстинктивно рванул ногу вперед, вместе с тем, что на ней повисло. Он успел понять, что это обезьяна, как она вдруг отпустила его, и заскочила обратно под машину, откуда она выскочила. Семен же прыжком запрыгнул на водительское сиденье, и захлопнул аз собой дверь.
      – Тварь проклятая… - пробормотал он дрожащим голосом.
      Он посмотрел вниз - на джинсах расплывалось кровавое пятнышко, но совсем небольшое. Плотная ткань не дала обезьяне нанести серьезное ранение. Так, небольшая ранка. Семен был умным молодым человеком, и понял, откуда обезьяна.
      – Ладно, сволочь такая, живи. Мы вас хотя бы освободили. А ты не заразная часом? - вдруг осенило его. Папаша Ксении вирусолог все же, а не директор цирка. Семена бросило в холодный пот. В больницу, срочно! С укусом обезьяны после взрыва в институте? Ни за что. Домой. Дома есть папа, папа позовет нужного врача. Домой, домой.
      Семен повернул ключ в замке зажигания, и выехал на дорогу.
      Пасечник Александр Васильевич, генерал МВД в отставке
      – Александр Васильевич. - обратился к сидящему на заднем сиденьи "лэндкрюзера" водитель. - Что-то там не так. В проломе никого, а должен быть пост.
      "Тойота", в которой сидели Пасечник с двумя охранниками, тихо подъехала к пролому в институтском заборе.
      – Дима, проверь. - тихо сказал Пасечник сидевшему на правом переднем сидении охраннику, высокому, плечистому, коротко стриженному мужчине лет за тридцать. Тот быстро выскользнул из салона, извлек из кобуры подмышкой "Викинг" и бесшумно пошел к обрушившимся на асфальт бетонным блокам. До недавнего прошлого Дима Мальцев служил в отряде спецназа МВД "Рысь", немало повоевал, а теперь, вместе со своим бывшим сослуживцем Васей Серовым, составил неразлучную пару, всегда находившуюся рядом с Пасечником. Его помощники, телохранители, адъютанты - да кто угодно.
      На труп Оверчука Дима наткнулся сразу же, как заглянул в пролом. На земле были еще два кровавых пятна, но больше трупов не было. Оверчука, лишившегося головы, опознали лишь по одежде и валявшемуся на земле оружию. Машину подогнали к самому проему, водитель вышел и остался возле нее. Пасечник же осмотрел труп Оверчука, ничего не сказал, лишь хмыкнул, и подобрал с земли оружие убитого и глушитель. Затем он махнул рукой Диме, приказывая идти дальше.
      Через пятнадцать минут Пасечник звонил хозяину с нерадостной вестью - из сейфа в столе Дегтярева исчезли пенопластовые блоки с закупоренными внутри контейнерами с "исходным материалом", а все научное руководство проекта мертво и успело остыть, включая самого Дегтярева. Выслушав своего главного безопасника, Бурко секунд тридцать молчал, затем сказал:
      – Начинайте работу по "Последнему Плану". Эвакуцию завершить в течение двух суток. Оставьте в городе лишь группу быстрого реагирования. Ее задача - найти материал. Не думаю, что сложно будет вычислить, кто его взял.
      – Александр Владимирович, не торопимся с "Последним Планом"? - спросил Пасечник.
      – Нет. Еще пара дней и будет поздно. Приступайте.
      – Есть. - по военному ответил бывший генерал, отключился, после чего набрал следующий номер. Ответили после первого же гудка, как будто абонент так и держал аппарат в руке.
      – Сережа? Пасечник. Бегом в офис, собирай свою команду, и все дуйте сюда, в институт. Прими вовнимание то, что здесь придется подчистить. Да, имено. И сделай так, чтобы люди были готовы действовать по второму плану. Понял меня? Да, снабди их. Все, жду.
      Пасечник задумался. Ему было известно, что кроме Бурко и самого Пасечника, о существовании и содержании пенопластовых контейнеров были осведомлены всего два человека, Дегтярев и Биллитон. О том, чем занимался интститут, знало больше людей, но именно о контейнерах - двое. Оба мертвы. У обоих следы укусов, и Пасечник догадывался, каких именно. Дегтярев, судя по всему, успел застрелиться. Пасечник проверил его мобильный телефон, куда он звонил, но Дегтярев оказался достаточно сообразительным, чтобы стереть всю память аппарата. Разумеется, проверить его звонки можно и другим способом, но на это нужно время. До начала рабочего дня нечего и надеяться, нужные люди еще не появились на рабочих местах. Еще есть семьи. У Биллитона семья в Америке, у Дегтярева - здесь, в Москве. Его двоюродный брат, насколько Пасечник помнил из досье - военный биолог, работает в сверхсекретном центре в Горьком-16. Вот и первая зацепка. ТОлько толку с такой зацепки не так уж и много. Подобраться к Гордееву по месту его службы нереально, безопасность там как на ядерном центре.
      – Дима, Вася. - подозвал помощников Пасечник. - Езжайте по домашнему адресу Дегтярева, узнайте, не передавал ли наш покойный профессор им два оранжевых пенопластовых контейнера. А я тут пока покараулю, дождусь остальных.
      Бывшие спецназеры закинулись в машину, не задавая лишних вопросов, и большой черный внедорожник сорвался с места. Пасечник остался один, ожидать, когда приедет группа быстрого реагирования. Было темно, мрачно, и хотя Пасечника смело можно было называть смелым человеком, и доказывал это в своей жизни он не раз, но сейчас ему было страшновато. Поэтому он вытащил из наплечной кобуры свой "Викинг" и так и стоял у институтского подъезда, держа пистолет в руке.
      Сергей Крамцов, уже не аспирант
      То, что Ринат и Олег были убиты не выстрелами в голову, мне так и не пришло на ум, слишком много на меня сегодня свалилось. Да и просто сама идея о том, что если кто-то умер, но голову ему не прострелили, то он встанет и пойдет, пока не укладывалась в сознании. Это придет позже. Поэтому, пока я ехал к дому Дегтярева, я думал о чем угодно, кроме того, что охранники уже обратились.
      Я думал о том, что близкий и очень любимый мной человек погиб. Новая утрата в этой жизни, и даже не на войне. О чем он думал перед смертью? О том же, о чем и я сейчас? О том, что снова доигрались жрецы науки. Глупо снимать с нас вину, пусть и невольны мы в своем преступлении. В первый же момент, когда стало ясно, что вирус опасен, надо было кричать, бить в колокола, плевать на лояльность к компании, плевать на научное любопытство, а требовать немедленно перевести исследования туда, где и должны они проводиться с опасными культурами. Мы из того же любопытства все оттягивали этот момент, пытаясь разобраться самостоятельно, что же такое мы получили в результате наших экспериментов?
      Остановит ли теперь хоть что-нибудь эпидемию, которая уже наверняка начинается в городе? Как останавливать эпидемии, знает любое мало-мальски развитое государство. Но оно ничего не знает о том, как останавливать ТАКИЕ эпидемии. Когда зараза разносится разными видами живых существ, и когда каждый носитель заразы агрессивно пытается ее распространить, сам при этом превращаясь разве что не в бессмертное существо.
      Размышляя таким образом, я доехал до дома, где жили Дегтяревы, припарковался перед ним на улице. Ружье вновь заняло своем место в чехле, патроны были вытащены и уложены в коробку. Два самозарядных "Вепря" лежали под задним сиденьем вместе с запасными магазинами. Один из пистолетов "Скиф" вместе с кобурой переместился на пояс брюк, а два запасных магазина в футлярах поместились на поясе. Я примерился к "Скифу" - переделанному "Макарову". Стало намного удобней, чем раньше, вес явно уменьшился за счет полимерной рамки. Рукоятка из упругого пластика буквально прилипает к ладони, наклон ее тоже изменился, да и внешне пистолет выглядит современным. Сомнительно конечно, что кто-то нападет на меня в охраняемом доме, где живет семья Дегтяревых, но дьявол уже вырвался на волю, и следует быть готовым ко всему. В конце концов, я уже видел всего полчаса назад, как Оверчук убил двух человек своей собственной рукой, и вполне возможно, что сделал это он не по своей инициативе. Например, кто-то "над ним" решил, что лучше истребить всех, так или иначе связанных с программой. А больше меня с ней мало кто связан.
      Я вспомнил, как вдребезги разлетелась голова Оверчука под одновременным ударом пяти тяжелых картечин, и испытал при этом некое мстительное удовлетворение. По крайней мере, Олег и Ринат неотомщенными не остались. А эту сволочь ни капли не жалко, кошмары меня мучить точно не будут.
      Второй "Скиф" с еще одним запасным магазином я положил в боковой карман куртки. У меня на него другие планы.
      Я вышел из машины, припаркованной у въезда не территорию дома и подошел к подъезду. Охранник лишь кивнул мне. Судя по всему, Алина Александровна его предупредила, да и знает он меня в лицо. Я хотел было предупредить его, что теперь надо быть очень осторожным, но так и не придумал, как это сделать. Как все то, что мне известно, объяснить нормальному человеку? Понятия не имею. Сначала должно что-то случиться, чтобы люди начали хотя бы понимать, о чем я говорю. Да и не могли пока досюда добраться носители вируса. Сегодня эпидемия начнется в районе улицы Автопроездной.
      Лифт поднял меня на нужный этаж, и когда двери его раздвинулись, то я увидел у открытой двери в квартиру Алину Александровну, одетую и собранную. Высокая, стройная, темноволосая женщина лет пятидесяти, со все еще хорошей фигурой и тонкими чертами лица. Она жестом пригласила меня пройти в квартиру.
      – Сережа, проходите, мы вас ждем.
      Я вошел в квартиру, дверь за мной захлопнулась.
      – Сережа, что случилось? Где Владимир? - спросила она сразу. Вид у нее был очень взволнованный. Она нервничала и говорила быстро, как то скомкано, перескакивая с одного на другое. - Пойдемте, я вас кофе напою, у вас вид усталый.
      Мы прошли на кухню, где уже сидели обе дочки Сергея Владимировича, обе с кофейными чашками. Все уставились на меня, ожидая с затаенным страхом того, что я могу сказать. Я прокашлялся, затем сказал:
      – В институте был взрыв. Какие то кретины взорвали самодельную бомбу. Погибли люди, разрушены зоны строгой изоляции, Владимир Сергеевич на свой страх и риск привлек военных специалистов. Компания склонна была замолчать дело, хотя и надвигается кататстрофа. Его увезли военные в свою лабораторию на Урале, там до него никто не доберется.
      Конец фразы я проговорил скороговоркой, чтобы не сбиться. Ксения стояла прямо напротив меня и как-то странно изменилась лицом на мои слова, особенно на "погибли люди". Не собралась заплакать, а… трудно объяснить. Просто странно.
      – Сережа, кто погиб?
      Алина Александровна была знакома со всеми, кто работал в институте.
      – Погибли Коля Минаев, Ринат, Олег, Джеймс Биллитон и Оверчук. И хуже всего другое - начинается эпидемия в городе. Она начнется обязательно, уже сегодня к вечеру в городе будут проблемы. Сергей Владимирович сказал, чтобы я увез вас в Садов, к Гордееву. Вы знаете такого?
      – Да, конечно, это двоюродный брат Володи, они вместе учились и он сейчас военный. Но почему? Что это за эпидемия такая? Чем вы там занимались? - она посмотрела мне в глаза, прямо и пристально.
      – Это вышло случайно. Если бы те, кто взорвал бомбу, сделали это два дня назад, или завтра, ничего бы не случилось. Но мы лишь успели обнаружить, что вирус, который изучался, из безопасного превратился в опасный, и тут этот взрыв… Гордеев может разработать вакцину, нам надо туда.
      Неожиданно Ксения быстро вышла из кухни, не глядя ни на кого, все с удивлением посмотрели ей вслед. Я повернулся к Алине Александровне:
      – Вы соберите свои вещи, пожалуйста. Нам надо будет выехать как можно быстрее. Если в городе начнется паника, дороги могут быть забиты или перекрыты. У меня есть место, куда вас отвезти сейчас. А пока мне нужен рабочий стол Владимира Сергеевича, он просил взять с собой его компьютер и документы по программе. У вас есть крепкая сумка?
      Главное, чтобы мне удалось увезти их на дачу до того, как начнутся истерики. Я не умею справляться с женскими истериками и их боюсь.
 

БОМЖ

 
      Сивый бомжевал уже пятый год. Он был москвичом по происхождению, никогда не сидел в тюрьме, окончил школу и даже три курса института. Он не был в прошлом преступником, как многие бродяги, вырос в приличной семье. Но в нем сидели два беса, которые и вели его от одной беды к другой. Сивый, которого раньше звали совсем по другому, любил выпить, а выпив, склонен был играть. Бес пьянства и бес игры превратили его в вечного должника, вынужденного занимать у одних, чтобы расплатиться с другими. Однако даже занятые для выплаты долгов деньги чаще всего не доходил до адресата, оседая во всевозможных залах игровых автоматов. В конце-концов все пришло к закономерному концу, терпение кредиторов истощилось, некоторые из них были склонны решать такие проблемы крайне радикальными способами, и Сивый просто исчез, ушел, растворился.
      Сейчас ему шел тридцать четвертый год, но с виду он тянул лет на шестьдесят. Одетый в тряпье из помойных контейнеров, с распухшим небритым лицом, без половины зубов, в разных ботинках, он даже на бомжевском конкурсе красоты занял бы самое последнее место. Жил он неподалеку, в коллекторе отопления, где соорудил себе чуть ли не королевское ложе из найденного у мусорных контейнеров старого матраса и кучи тряпья. Раньше с ним жила бомжиха по кличке Василек, получившая такую погремуху по причине постоянно подбитых глаз, но недавно она от него ушла к другому, у которого чаще и в больших количествах имелось дешевое пойло, и сейчас Сивый жил в одиночестве.
      Он шел вдоль ряда мусорных контейнеров на своей территории, тщательно перерывая весь мусор в каждом из них. Район был не самым лучшим, но все же часто попадалось что-то полезное, а зачастую можно было найти и еду. Ему удалось найти уже шесть пустых бутылок, банку рыбных консервов и нераспечатанный пакет просроченного томатного сока, и он был в хорошем настроении. В коллекторе у него была припрятана бутылка дешевого портвейна, так что он уже предвкушал пир. Копаясь в контейнере, он вдруг почувствовал острую боль в пальцах и от души выматерился. Крысы кусали его не в первый раз, но каждый раз от этого случались проблемы, раны всегда загнаивалась.
      Эта крыса вообще оказалась упорной, и когда Сивый выдернул руку из контейнера, она так и продолжала висеть на ней, вцепившись зубами в мякоть ладони.
      – Ах ты маруда… - прохрипел Сивый, глядя на крысу с ненавистью. Он положил ее боком на острое ребро контейнера, и силой ударил по ней ладонью другой руки. Обычно крысам этого хватало для того, чтобы мгновенно умереть, но эта оказалась на удивление живучей. Она выпустила руку Сивого и свалилась на землю, у нее был сломан позвоночник, но она пыталась ползти к нему на передних ногах, волоча за собой заднюю часть тела, и пасть у нее была угрожающе раскрыта.
      – Ага, покусайся мне. - сказал ей Сивый и с силой опустил ей на голову каблук ботинка. Этого оказалось достаточно для того, чтобы крыса затихла.
      Сивый осмотрел ладонь. Рана была изрядной, кровь капала на землю. Сивый выругался, слизал кровь и пошел в коллектор, решив, что на сегодня приключений достаточно. Лучше выпить винца в спокойной домашней обстановке и закусить сардинами из найденной банки.
      Председатель Правления компании "Фармкор" Александр Бурко
      После разговора со своим начальником службы безопасности, Бурко несколько минут думал, откинувшись в массивном кресле и прикрыв глаза. "Материал" исчез. И это всерьез вредит его планам, хоть и не рушит их. Он посмотрел на часы. Пять утра, шестой час, за окном еще ночь глухая. С минуты на минуту подъедут два человека - Коля Домбровский и Марат Салеев. С Домбровским Бурко дружил с интститута, с первого курса, а с Маратом они даже выросли в одном дворе в городе Твери, в те времена - в Калинине, названном в честь родившегося неподалеку "Всесоюзного старосты". После школы их дорожки разошлись - Александр поступил в Московский авиационный интситут, а Марат - в Рязанское воздушно-десантное. Прошел Афганистан, Баку, Карабах, первую и вторую Чеченские, дослужился до подполковника, но в последнюю войну на кавказе был ранен и почти что потерял зрение.
      Абсолютно случайно об этом узнал Бурко. Именно он организовал старому другу операцию в Германии, оплатил ее, а после того, как Марат был все же вынужден оставить службу (зрение восстановилось, но не полностью, пришлось надеть очки, да и головные боли мучили часто), Александр пригласил его себе на работу. Кем? Марат взялся за организацию боевой подготовки в том самом тверском Центре, официально принадлежащем ГУИН, гоняя бойцов до седьмого пота. А ведь с улицы туде людей не брали, только с боевым опытом.
      Он был единственным, кто знал, что его старый друг всего навсего готовится к концу света. И что самое интересное - вовсе не считал это блажью, а полагал, что если кто может позволить себе содержать собственную профессиональную армию, то пусть содержит. Хуже не будет. К тому же его заместитель, бывший капитан-спецназовец Баталов, успел послужить не только в Российской армии, но и в британско-юаровской компании "Эринис", которая как раз такую профессиональную частную армию и представляла из себя, так что никто не удивлялся.
      Салеев в основном находился в Твери, но вчера приехал в Москву, и как выяснилось - как нельзя кстати. Имено он должен был привести "Ковчег" в действие. Домбровский же должен был неотлучно находиться при Бурко в ближайшие дни. Даже самому себе Александр не доверял так, как Николаю. Тот был прирожденным аналитиком, свободным от эмоций, не голова, а настоящий компьютер.
      В голове все уже выстроилось в стройную и понятную схему. Надо уезжать в Центр и готовиться наследовать Землю. Надо быть готовым к борьбе за существование, надо собирать людей, надо становиться тем, кем он втайн мечтал быть всегда - вождем вонственного и сильного племени, а вовсе не владельцем фармацевтической компании. Если для всего остального мира это будет концом, то для Александра Бурко - началом. Началом новой, настоящей жизни, интересной и полной приключений. Он обвел взглящдом свой кабинет - английская мебель ручной работы в викторианском стиле, катины на стенах, корешки книг. Не даром он когда-то усадил четверых друзей программистов для того, чтобы они пересканировали все книги из библиотеки в электронный вид. Книги Бурко любил и грядущая катастрофа вовсе не вынудит его с ними расстаться. С человечеством расстаться было проще.
      Он открыл ящик стола, на самом деле представлявший собой маленький встроенный сейф, достал оттуда пистолет. Дорогущий швейцарский "Сфинкс 3000Т", малосерийный, выполенный из дымчатой дамасской стали. Качественный и надежный как швейцарские же часы. Выудил из этого же ящика поясную кобуру и запасной магазин, затем достал несколько коробочек патронов сорокового калибра "Голден Сейбр" с "пустоголовыми" пулями, и начал не спеша набивать магазины. Он решил, что теперь уже не стоит расставаться с оружием. Разумеется, охрана у него хоть куда, но элемент игры… Да и любил он пострелять, прямо в подвале его дома был отличный 25 метровый тир.
      Разумеется, его семья встретит приближающийся конец света вовсе не так радостно, как он сам, но даже в том, мрачном постапокалиптическом будущем, они все равно будут первыми среди прочих. Не зря ведь старая латинская пословица говорила, что лучше быть первым в галльской деревне, чем последним в Риме. И с этим утверждением он был полностью согласен. Это сейчас он богач-нувориш, зависимый от отношения к нему властей, а тогда… с той силой, которую он исподволь накопил, он станет сам высшей и окончательной властью на той земле, где утвердилась его крепость, его замок. Вот только этот чертов пропавший "материал"… Если его не будет, то придется спускаться от величия божественного к княжескому.
      – Александр Владимирович, Домбровский и Салеев приехали. - заговорил голос в интеркоме, стоящем на письменном столе, заваленном бумагами.
      – Пригласите в кабинет.
      Он отложил пистолет в сторону, но прятать его уже не стал.
      Друзья появились через минуту. Вид у обоих встревоженный. Все расселись на диванах возле маленькго камина, пристроившегося в углу кабинета, где плясал небольшой огонь. Вошла заспанная домработница, внесла три чашки с кофе, поставила на низкий столик и удалилась.
      – Саша, насколько я понимаю - сбывается мой прогноз? - сразу перешел к сути Домбровский, худой, бородатый, растрепаный, в толстых очках и мятой одежде. Он уже достал из сумки ноутбук и открыл его, пристроив у себя на коленях.
      – Да, так получилось. - ответил Бурко. - Был теракт, предположительно - "зеленые", наверняка из окружения кого-либо, работавшего или работающего в институте. Взорвали самодельную бомбу, инфицированные животные оказались на свободе. Есть погибшие.
      – В таком случае до наступления хаоса осталось дня три-четыре. Не больше. - категорично заявил Домбровский.
      Салеев молчал, глядя в огонь в камине. Бурко обратился к нему.
      – Я тоже так полагаю. Поэтому, Марат… - Салеев поднял голову. - Марат, начинай принимать меры по "Последнему Плану". Семьи тех, кто в списке, должны быть эвакуированы до послезавтрашнего утра, максимум. И сразу начинайте укрепляться. И езжай сразу в Центр, командуй. Мы же составим оперативный штаб, плюс Пасечник, разумеется, задержимся здесь. Поэтому у нас все должно быть готово к тому, чтобы мы не просто смогли уехать, а еще и прорваться через беспорядки.
      – Я вертушки поставлю на готовность, дальности им хватит долететь досюда и обратно. И место для посадки во дворе нормальное. Дадите отмашку и они вылетят. Я останусь здесь, там и Баталов легко управится. Если закроют полеты, то прорвемся на машинах, а нам вышлют бронегруппу навстречу.
      – Хорошо. - кивнул Бурко.
      В том же Центре находились три новеньких вертолета Ми-8МТВ, официально принадлежащих все тому же Минюсту и предназначенных для "тренировочных целей", хотя на самом деле их готовили как раз для таких экстернных случаев. Все три были в идеальном состоянии, а на складах лежали запчасти к ним, которых лет на двадцать хватило бы при активной эксплуатации.
      – Пусть завезут оружие и экипировку твоей охране, распорядись. - продолжал командовать Салеев. - Моей команды Пасечнику не хватит. И на всякий случай надо всю охрану обеспечить нормальными документами, пусть становятся "контрабасами". Тогда комар носа не подточит под вашу оборону. Заборы у тебя высокие, электроника на уровне, так что будем здесь как в крепости. По плану здесь будет двадцать четыре человека с хорошим оружием, так что безопасность обеспечим. Что с семьями решили?
      – Моих оповещу, как проснутся,… Коля?
      – Моим я уже сказал. Собирают вещи.
      – Хорошо. Семьи поедут прямо сегодня, на служебных машинах, с ними - десять человек, тоже с документами Минюста и с полноценным оружием.
      – Это нормально. - согласился Салеев. - Сегодня на дорогах будет еще спокойно, да и будний день… За пару часов доедут, если с мигалками.
      – С этим решили. - сказл Бурко и поставил опустевшую чашку на столик. - А теперь самое главное - пропал исходный "материал". И мы сейчас будем думать, чем это нам грозит, что случится, если мы его не найдем, а главное - где и у кого его стоит искать?
 

Дворник

 
      Дворник Петр Дьяков, работавший еще и художником-оформителем по совместительству, проснулся от ощущения того, что в комнате есть еще кто-то, кроме него. Он жил на первом этаже панельной девятиэтажки, в служебной квартире, ради которой, собственно говоря, и поступил на эту работу. Как еще приезжий человек творческой профессии может найти в Москве квартиру по карману?
      Вообще Дьяков был дворником "новой генерации", как он сам себя называл. Интеллигентный человек лет тридцати, с бородкой и в очках, всегда в чистом и выглаженном оранжевом комбинезоне и красной кепке-бейсболке, доброжелательный и вежливый по отношению к жильцам. Двор у него всегда был в чистоте и порядке, и местные бабушки не могли намолиться на него.
      Спал он всегда с открытыми окнами, даже зимой, а от вторжения врагов его защищали толстые решетки. Ничего больше кошки в эту решетку проскользнуть не могло. Кошки заскакивали, это случалось, но что совершенно противоестественно для дворника, Дьяков кошек любил, и многие из них даже находили у него временный кров и пищу. Поэтому сейчас, когда он приоткрыл глаза и увидел темный силуэт на подоконнике, он подумал, что к нему заскочила одна из его постоянных посетительниц. Но затем Дьяков понял, что это не так, силуэт был больше кошачьего и совсем другой по форме. Едва он успел об этом подумать, как животное с подоконника перемахнуло к немцу на кровать и не издав ни звука, вцепилось зубами ему в руки, которым он едва успел прикрыть лицо. Непонятная, мерзко пахнущая тварь навалилась сверху и трепала зубами его предплечья, как будто пытаясь вырвать кусок мяса.
      Дьяков отшвырнул тварь от себя, она была не тяжелой. Тушка непонятного животного отлетела в другой конец комнаты и покатилась по полу. Дьяченко вскочил на ноги и подбежал к выключателю. Зажегся свет и дворник увидел на полу перед собой обезьяну. "Вот зараза, из зоопарка сбежала" - мелькнула у него в голове мысль. В углу комнаты стояла ручка от швабры, которую Дьяков как раз вчера собирался починить, но отвлекся на футбол, который передавали вечером по первому каналу. Он схватил длинную палку и выставил ее перед собой в сторону сумасшедшего животного, которое явно собиралось повторить нападение.
      Он бросил взгляд на свои руки. Они были исцарапаны, а из крупной рваной раны на пол текла кровь. Обезьяна снова бросилась на него, но вовсе не так быстро и ловко, как следовало бы от нее ожидать, Дьяков видел обезьян в зоопарке, видел, с какой непостижимой легкостью и скоростью они прыгают по веткам, и боялся, что если она нападет снова, то он даже не сможет отбиться. Эту же он остановил легко, безошибочно ткнув ее концом рукоятки швабры. Она даже не сумела увернуться. Раздался глухой стук, когда деревяшка угодила обезьяне прямо в морду.
      – А вот так вот! - сказал Дьяков, и начал наступать на обезьяну, нанося ей один за другим колющие удары шваброй. Однако обезьяна, казалось, не обращает никакого внимания на сыпавшиеся на нее удары. Каждый из них отбрасывал ее еще дальше и дальше назад, но отбрасывал просто своей силой, тварь вовсе не отскакивала, а пыталась ломиться вперед. В конце концов, Петру Дьякову удалось загнать тварь в угол комнаты и прижать ее там, уперевшись в нее палкой с такой силой, что затрещали ребра. По всем канонам жанра обезьяне следовало бы визжать от боли, равно как и любому другому существу, у которого концы ребер прорвали кожу и вылезли наружу, но обезьяна молчала, хватала лапами палку и разевала окровавленную пасть с мелкими острыми зубами.
      Дьяков был в растерянности. Противник был побежден, но не повержен. Что делать теперь? Если отпустить обезьяну, то снова придется с ней драться, а как убить эту невероятно живучую тварь, он не знал. Патовая ситуация, но из нее как-то надо выходить. Не стоять же так вечно, удерживая палкой бешенную обезьяну. Дворник отдернул конец палки, и снова ударил, целясь прямо в оскаленную морду. Удар пришелся вскользь, он сорвал кожу с обезьяньей морды, но сила его оказалась достаточна для того, чтобы отбросить тварь назад и удержать ее там до следующего удара. Следующий же пришелся прямо в оскаленную пасть, выбил зубы, прошел голову насквозь и сломал позвоночник. Обезьяна обмякла.
      Дворник отскочил назад, глядя на лежащую на полу серую тушу. И вдруг понял, что несмотря на неподвижность, обезьяна жива. Она смотрела на него и раскрывала пасть, зрачки шевелились, и это вовсе не выглядело предсмертными конвульсиями. Лишь тело ее было неподвижно совершенно.
      – Да что же ты такое? - спросил тихо Петр Дьяков, и пошел звонить в "скорую" и милицию, не выпуская, впрочем, спасительную дубину из рук.
 

Собаки

 
      Эта стая собак давно облюбовала окраину заводской территории как свой ареал обитания, и защищала его от конкурирующих стай со всей возможной яростью. Здесь было где и чем поживиться на помойках, и к тому же здесь водилось немало крыс, популяцию которых собаки изрядно сокращали, тем самым оказывая городу настоящее благодеяние.
      Сегодня стая наткнулась на нескольких крыс, поймать которых оказалось удивительно легко. И они их поймали, разорвали, и сожрали всех, от первой до последней. Правда сейчас стая чувствовала себя больной, собаки лежали на земле, вывалив языки, некоторых из них тошнило.
 

"Скорая"

 
      "Скорая помощь" уже не спешила, потому что тот, кого они везли в больницу, скончался в машине. Мужчина, работавший ночным сторожем в автосервисе, вышел с работы в круглосуточный магазин напротив, за сигаретами и бутылкой "колы". На обратном пути он подвергся нападению какого-то сумасшедшего в залитой кровью форме, напоминающей форму охранника. Со слов пострадавшего, тот повалил сторожа на землю и несколько раз укусил, вырвав большие куски мышечной ткани и нанеся тяжелые ранения. Сторожу насилу удалось вырваться, а его противник оказался не слишком проворным. Запершись в автосервисе, сторож вызвал "скорую" и милицию. Когда милиция подъехала, нападавшего на улице перед воротами не было, а пострадавший чувствовал себя очень плохо. Ему оказали возможную первую помощь, израсходовав все бинты из аптечки, имеющейся в сервисе, и той, которая была в патрульной машине. Затем прибыла "скорая", которая забрала теряющего сознание человека, а милицейские машины покатили осматривать район в поисках опасного психа.
      К удивлению медиков, хотя раны, несмотря на их тяжесть, не должны были угрожать жизни пациента, тот скончался через семь минут после того, как его уложили на носилки. И медики смотрели в другую сторону, когда труп начал шевелиться.
      Саму "скорую", с обильными следами крови внутри, обнаружили лишь через два часа, врезавшуюся в ствол дерева и перевернутую. Ни пациента, ни водителя, ни доктора с медсестрой в ней не было.
 

Милиция

 
      – Смотри, не он?
      Водитель патрульного "уазика", младший сержант Мухин, показал на человека, стоящего у стены дома и тупо глядящего на подъехавшую машину.
      – А вот посмотрим… - сидящий рядом старшина Иванов направил на того луч прожектора. - Точно, он.
      Человек, которого обнаружил патруль, был одет в черную форму с шевроном на рукаве, высокие ботинки-"берцы". Очень бледный, лицо, измазанное кровью, кровью пропитана вся одежда спереди, даже на черном фоне это было заметно.
      – Итить твою мать… вампир прямо… жуть. Что у него с глазами?
      – Вроде ничего, просто дурные. Псих все же, или обдолбался чем-то. Выходим. Страхуй меня с автоматом, черт его знает, на что он способен. Видишь, какой здоровый…
      Милиционеры вышли из машины. Мухин с АКСУ в руках смесился левее, а Иванов положил руку на дубинку.
      – Уважаемый! Документы можно ваши посмотреть?
      Остановленный никак не прореагировал на окрик старшины, продолжая просто разглядывать того. Иванов сделал пару шагов ему навстречу, чуть забирая правее, чтобы не перекрыть сектор огня Мухину.
      – Документы попрошу.
      Подходить ближе к остановленному старшине не хотелось, и виной всему был его взгляд. "Как будто сожрать собирается" - подумалось милиционеру. Он вдруг вспомнил, где он видел похожий взгляд - в передаче про акул по телевизору, которую смотрел с детьми в воскресенье. Точно такой же, черный как сама смерть и немигающий.
      – Ну что там непонятно? - повысил голос Иванов, но не для того, чтобы напугать задержанного, а скорее для того, чтобы заглушить свой страх, который ему внушал этот слегка покачивающийся, испачканный в крови бледный человек со страшными глазами. Старшина даже вытащил дубинку из кольца. Хотелось вытащить пистолет, но противник пока не угрожал оружием, и к тому же старшина управлялся дубинкой очень ловко. За десять лет службы на московских улицах вполне можно научиться. Мухин слева лязгнул затвором автомата, показав задержанному, что шутить здесь никто не намерен.
      Движение с дубинкой как будто послужило сигналом психу, и тот рванулся к Иванову, вытягивая руки и раскрыв окровавленный рот. Рефлексы старшины сработали раньше его разума, и дубинка, описав дугу слева направо и снизу вверх, пришла в соприкосновение с правой скулой нападавшего. Этого точного удара всегда хватало для завершения дискуссии. Но измаранный кровью атакующий псих как будто даже не почувствовал этого. Он схватил руку Иванова и вцепился в нее зубами со страшной силой, будто зажав в тиски.
      – М-мать! - заорал старшина, стараясь вырвать руку, и осыпая напавшего ударами дубинки, которых тот по прежнему словно и не чувствовал. Плотная ткань формы все же подалась под зубами психа, показалась кровь. Глаза напавшего при этом смотрели в лицо Иванова, и тот почувствовал, как на него накатывает волна самого настоящего, невероятного ужаса. Краем глаза он увидел, как слева подскочил Мухин и со страшной силой ударил психа по голове каркасным прикладом автомата. Удар был очень силен, Мухин был парнем молодым и сильным, психа отшвырнуло в сторону и бросило на асфальт. Иванову показалось, что он услышал, как треснул череп нападавшего. Милиционеры же, не сговариваясь, вместо того, чтобы вязать наручниками поверженного противника, отбежали к машине. Слишком он был странный и слишком страшный. Иванов бросил дубинку на асфальт и выхватил из кобуры новый ПММ, которыми их перевооружили совсем недавно. Мухин навел на лежащего на асфальте противника ствол автомата.