Первое преступление было совершено ровно за четыре с половиной года до того, как вообще начали подозревать, что речь шла о преступлении разве что в самом широком смысле слова.
      Правда, слово «преступление» фигурировало несколько раз, когда был обнаружен труп, а также и во время дознания, но к нему никто не отнесся серьезно. Большинство восприняло термин «преступление» совершенно так же, как выражение — «вопиющее безобразие».
      Старший инспектор Вест, которому позднее пришлось расследовать всю цепочку, прочел о втором преступлении в «Ивнинг Глоубе», единственной из более или менее крупных газет, сообщавшей о нем подробнее. Он отнесся к нему безразлично, как к обыденной дорожной катастрофе, при которой была сбита очередная жертва лихачества шофера. И когда его жена попросила отложить газету и заняться вторым, он ей охотно подчинился, немедленно позабыв о прочитанном, во всяком случае, в то время.
      Второе преступление было совершено в то же самое утро. Заключалось оно в следующем.
      Юнис Мароден раздирали противоположные желания: ей хотелось попасть на ближайший автобус, чтобы успеть одной из первых на новогоднюю распродажу на Оксфорд-стрит, а с другой стороны — сначала отвезти Мэг в школу, и потом уже ехать в Вест-Энд. Но к этому времени будут уже распроданы самые заманчивые товары, хотя и схлынет толпа покупателей.
      Она уже совсем склонилась в пользу второго, разумеется, менее заманчивого решения, как раньше времени явилась мисс Брэй.
      Мисс Брэй была сравнительно новым обитателем в доме Мароденов и Юнис была близка к тому, чтобы согласиться с тем, что наконец-то бог послал ей настоящее «сокровище». Ее долгий опыт общения с приходящей прислугой убедил ее, что большая часть их использует способность болтать только для обмана и надувательства, так что сначала она даже боялась сообщить своему супругу о редкой находке.
      Приход мисс Брэй в половине девятого, хотя ее не ждали раньше девяти, казалось, скрепил печатью отличную характеристику мисс Брэй и помог Юнис Мароден принять окончательное решение.
      Приходящая домработница завернула в ворота маленького, стоящего особняком, домика вблизи Сингтона — на Темзе. Это была невысокая, довольно полная особа лет пятидесяти, одетая в серое пальто, серую же фетровую шляпу и толстый шарф, обмотанный вокруг шеи, чтобы защититься от пронизывающего холода. Ее глаза слезились от ветра, пока она шла торопливым шагом вдоль извилистой дорожки, ведущей к парадному входу.
      Мэг, которую со всеми основаниями можно было назвать живым радаром, бегом спустилась с лестницы, громко крича:
      — Мисс Бэй! Вот и мисс Бэй!
      Юнис знала, которое из двух слов нужно исправлять в первую очередь, но выбрала более понятное:
      — Брэй, — сказала она, — «р» в середине, Брэй…
      — Она уже здесь, мамочка, — нетерпеливо закричала Мэг, — можно я сама открою двери?
      Она только что научилась дотягиваться до задвижки. У нее были длинные темные волнистые волосы, бледные худые руки и ноги, туманное представление о правилах хорошего поведения и зачатки послушания, потому что она все-таки дождалась разрешения, прежде чем побежать открывать двери.
      Торопливые шаги мисс Брэй раздались на ступеньках крыльца.
      — Да, иди, открой, — разрешила Юнис.
      Мэг поднялась на цыпочки, сжала губы, вцепилась пальчиками в задвижку.
      Прозвучал звонок. Мэг пыхтела от натуги, но мать не пришла ей на помощь. Второй звонок зазвенел как раз в тот момент, когда задвижка поддалась и дверь была благополучно открыта.
      — Не толкните мисс Брэй, — на всякий случай предупредила Юнис.
      — А, это Мэг, — сказала мисс Брэй, когда раскрылась дверь пошире. Она весело улыбнулась девочке. В ее привычку не входило сюсюкать или баловать детей, но она их явно любила.
      — Спасибо, Мэг! Какое же у вас сегодня настроение?
      Мэг захихикала.
      — Огромное вам спасибо за то, что вы пораньше пришли, — сказала Юнис, — пожалуй, я сейчас надену пальто и шляпу и сразу же побегу на первый автобус, который отвезет меня на Вест-Индскую распродажу, если вы согласитесь отвести в школу Мэг.
      — Да, конечно, — сказала мисс Брэй, — вот почему я и пришла пораньше. Я слышала, как вы вчера говорили, что хотели бы достать для Мэг недорогое пальтишко и форму.
      Нет, у Юнис и в мыслях не было делать такие намеки. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Мисс Брэй ей слегка улыбнулась, почти не разжимая губ, и отправилась к себе на кухню… Следом за ней поскакала Мэг, а Юнис побежала наверх, прыгая через ступеньки и на ходу обдумывая, что именно ей нужно купить. Менее чем через десять минут она была уже снова внизу, настолько элегантная, насколько позволял твидовый костюм трехлетней давности и маленькая черная шляпка.
      — До свидания, Мэг!
      — Пока, мама, — закричала Мэг, которая не умела не спешить. Она подбежала к матери и чмокнула ее в щеку.
      — Будь умницей, слушайся.
      — Угу.
      — До свидания, мисс Брэй, и еще раз благодарю вас.
      — Приезжайте, когда справитесь, — сказала мисс Брэй, — я встречу Мэг в школе в четверть первого. Так что не бегите сломя голову назад.
      — Не буду, — Юнис улыбнулась, что называется «сияющей улыбкой». Но мисс Брэй оставалась непреклонной, даже немного недовольной, как будто ей было не привыкать к улыбкам.
      Юнис торопливо бежала вдоль переулка к главной улице, где была автобусная остановка, думая больше о своей работнице, чем о Мэг. Нетрудно было представить, что мисс Брэй в жизни знала много горя, что ее жизнь не была из легких. Но она почти ничего не рассказывала о себе, кроме того, что старая леди, у которой она проработала уже много лет, умерла, оставив ей тысячу фунтов и независимое положение.
      — Но я не могу долго бездельничать, — объяснила она Юнис, — я всегда любила работу, миссис Мароден.
      — А дети вас не раздражают?
      — Это будет приятной переменой, — ответила мисс Брэй, — не слишком-то весело проводить все время со стариками. Вот к какому выводу я пришла.
      Легко сказать «перемена»!
      Почти все время в доме находилась Мэг, а на субботу и воскресенье приезжали из коттеджа мальчики, одиннадцати и четырнадцати лет от роду. Они занимались в самом лучшем, исходя из средств Мароденов, закрытом учебном заведении. И вот прошло уже три уик-энда, но ни ребята, ни мисс Брэй не проявляли особой привязанности друг к другу. Но все же, она вроде бы ладила…
      Текущая работа по дому теперь заканчивалась раньше обычного, и у Юнис появилась возможность вздремнуть после обеда и чувствовать себя свежей и отдохнувшей вечером. Если дела и дальше пойдут в том же плане, тогда «сокровище» будет единственным подходящим эпитетом…
      Юнис продолжала все еще размышлять о приходящей прислуге, когда наконец автобус прибыл в Оксфорд-стрит, битком набитый жаждущими сделать выгодные покупки.
      На распродаже она обнаружила, что совершенно не беспокоится о Мэг. Как правило, ее обычно тревожило, не ускользнула бы девочка от своего провожатого и не выбежала бы на дорогу. Если тебе идет шестой год, то ты мало смыслишь в правилах уличного движения. Но от мисс Брэй она не удерет, — подумала Юнис, — это просто немыслимо…
      Ее буквально вынесли из автобуса.
      — Локти наружу, а голову опустить, — скомандовала она себе с улыбкой. Но испытание оказалось недолгим.
      Часы показывали двадцать минут десятого, значит, Мэг и мисс Брэй уже выходят из дома в школу, до которой было всего десять минут ходьбы.
      — Я не хочу, чтобы мне завязывали волосы сзади, — неожиданно заявила Мэг, — завяжите их спереди.
      — Тебе так завязывают?
      — Да-а, — сказала Мэг, не заметив в серых глазах мисс Брэй недоверчивый огонек, и с мольбой прибавила: — Пожалуйста, мисс Брэй…
      — У тебя слишком много волос, чтобы завязывать их спереди, — сказала практичная мисс Брэй, — могу поспорить, что твоя мать повторяла тебе об этом десятки раз. Мы попробуем сделать бант сбоку и посмотрим, что у нас из этого получится.
      Она завязала красивый и прочный бант из розовой ленты, не тратя времени на то, чтобы расправить его, и отправилась одеваться. Скоро они уже шагали по улице, и девочка держала ее за руку.
      Ветер дул им в спину и не слишком раздражал. Мэг подпрыгивала на каждом шагу, чтобы не отставать от мисс Брэй. Когда они подходили к главной улице, через тротуар пробежала белая кошка и завернула за угол.
      — О-о, — протянула Мэг.
      — Если она будет все еще здесь, когда мы будем возвращаться домой, я посмотрю, даст ли она тебе себя погладить, — пообещала мисс Брэй, — а сейчас мы спешим.
      Мэг просительно подняла на нее глаза, но молча сдалась. Кошка скрылась за живой изгородью. Проехали два автобуса и крытый грузовик с товарами, как раз в тот момент, когда мисс Брэй с ребенком проходили мимо легковой машины, стоявшей у обочины. За рулем сидел мужчина. Это была черная машина распространенного размера и марки, ничем не примечательная. Водитель был одет в темно-синюю форму, на шее шарф, на голове мягкая фетровая шляпа. Было похоже, что он читает газету.
      Через двести ярдов впереди было место перехода, где нашей паре нужно было перебираться на другую сторону. Школа находилась в боковой улочке всего в нескольких минутах ходьбы от этого места. Навстречу им попались еще две женщины с детьми, но когда мисс Брэй и Мэг подошли к переходу, поблизости пешеходов не было. Неожиданно заработал мотор автомобиля. В утреннем холодном воздухе отчетливо разносился его стук. Но мисс Брэй не обратила на него никакого внимания и даже не посмотрела в его сторону, пока они не подошли к самому перекрестку.
      На некотором расстоянии от них виднелся велосипедист.
      Откуда-то издалека доносилось громкое тарахтение невидимого автобуса.
      Мисс Брэй крепко сжала руку девочки и подождала, чтобы проехала машина. Но было ясно, что водитель не собирается опережать пешеходов. Он снизил скорость и махнул им рукой, показывая на противоположную сторону. Причем его машина остановилась всего в нескольких ярдах от полосок на асфальте.
      — А теперь крепко держись за мою руку и поспешим, — сказала мисс Брэй почти сердито, — и пожалуйста, без скачков и прыжков! — Она глянула в противоположном направлении, удостоверившись, что путь свободен, и сошла с полоски.
      Вдруг она услышала громкий рев двигателя мотора.
      В испуге она повернула голову.
      Машина мчалась прямо на них, угрожающе набирая скорость. Она увидела глаза шофера, они сверкали, рот у него был широко открыт, и она поняла, что он намерен ее убить. Но думать о себе было уже поздно.
      Она вырвала руку у Мэг и изо всех сил толкнула девочку на спину, отбросив ее вперед так, чтобы ребенок вылетел за пределы опасного участка, где его могла раздавить машина.
      После этого на женщину обрушился удар.
      Девочка лежала на асфальте, с трудом хватая воздух, задыхаясь от боли и испуга. Велосипедист увидел только ребенка. Двигатель машины снова взревел, и легковая умчалась в клубах пыли. Тогда стала видна неподвижная фигура мисс Брэй.
      — Смерть наступила мгновенно, — констатировал врач, который оказался на месте происшествия ровно через пять минут, — колесо раздавило ей череп. Да, увезите ее. Ну, а что с девочкой?
      Юнис Мароден поздравляла себя: ее поездка оказалась гораздо удачнее, чем она могла надеяться. Она приобрела два отреза, которые по минимальным расчетам стоили гиней двадцать, но ей обошлись всего в девять, и уже одно это оправдывало ее путешествие. Затем платья для Мэг, может быть тут она увлеклась, накупив больше, чем требовалось… Но ведь по каким ценам!
      Она свернула на Шеддрейк-стрит и увидела возле их дома машину директрисы, а вот Мэг не было видно. Неожиданно ее охватил страх. Мэг! Она позабыла про усталость и побежала к дому. В чем дело, где мисс Брэй! Что могло…
      В этот момент из машины вышла Мэг, на носу и на подбородке у нее был наклеен пластырь.
      — Мэг! — закричала взволнованная мать. — Что такое?
      Больше у нее не нашлось слов.
      Она на всю жизнь запомнит, какими глазами посмотрела на нее Мэг и каким тоном сообщила печальную весть:
      — Мисс Бэй умерла… Ее сбил дяденька на машине.
      К ним поспешила директриса.
      — Это преступление, — начала она, — его следует повесить! Он…
      Позднее коронер мрачно согласился: это — преступление.
      Он отложил судебное разбирательство, чтобы принудить полицию удвоить усилия по розыску машины и ее водителя, но безрезультатно.
      Единственным свидетелем был велосипедист, который все видел сзади, но ограничивался лишь бесконечным повторением того, что мотор неожиданно заработал с невероятным шумом. Он не смог разглядеть номер машины, потому что у него глаза сильно слезились от встречного ветра.
      Это был еще «тот» свидетель!
      Полиция завела дело, потому что в глазах криминальной полиции не было более тяжкого преступления, чем дорожные катастрофы. Но данная папка вмещала всего лишь два коротеньких рапорта и вскоре утратила всякий интерес для газетных репортеров. По их мнению, мисс Брэй была неподходящей фигурой для героини очередной сенсации.
      Самым странным в данном деле было то, что почти ничего не было известно о самой мисс Брэй, помимо того, что она занимала одну комнату в Путней, а до этого в течение двенадцати лет самоотверженно ухаживала за пожилой женщиной и унаследовала после ее смерти известную сумму денег. Полиция даже не удосужилась узнать, сколько именно. В настоящее время у нее на счету было около семи тысяч фунтов.
      Она не оставила завещания и никто не явился с претензией на ее наследство.
      Месяц за месяцем это дело отсылали на доработку в отдел, являющийся одним из филиалов столичной полиции, и в Скотланд-Ярд. Сам Роджер Вест изучал донесения, но в порядке текущей работы. Он не сумел обнаружить ничего нового о мисс Брэй, ничего такого, что могло бы доказать, просто ли водитель потерял голову, сбив женщину, или же нарочно переехал ее. Такое казалось очень неправдоподобным в практике Ярда и об этой возможности всерьез не думали.
      Вест обнаружил одну вещь, которую он неправильно расценил: непродолжительный период славы, который осветил нудную, хотя и полезную жизнь мисс Брэй.
      Вот уж воистину «насмешка судьбы»! За четыре года до собственной кончины мисс Брэй выступала свидетельницей по дознанию в деле о смерти молодой женщины, убитой во время дорожной катастрофы. Только потому, что Роджер ставил добросовестность на самое первое место в списке качеств, требуемых от полицейского офицера, он вызвал старшего офицера округа, где произошел тот несчастный случай, и потребовал от него подробностей.
      — Совершенно ясный случай, — сказали ему в тот же самый день, — молодая женщина сошла с автобуса и стала обходить его сзади, не посмотрев, куда идет. Никто не виноват, кроме нее самой. Имелось несколько свидетелей… Эта мисс Брэй шла как раз следом за ней, вот почему ее показания были особенно важными. Самое ужасное, что та женщина не сразу умерла. Несмотря на сильную травму, она промучилась свыше года. Смерть явилась прямым следствием несчастного случая, в этом отношении не может быть двух мнений…
      Было бы нетрудно запросить дополнительные сведения: имена шофера и других свидетелей, но для этого не было никаких оснований. Хорошо и то, что мисс Брэй умерла моментально. Страдания являются самой страшной особенностью дорожных аварий.
      — Что это была за машина? — спросил Роджер.
      — «Яг», шел на двадцать пять — тридцать, так что водителя не в чем упрекнуть. Как раз напротив того места, откуда я и говорил…
      «Обычный несчастный случай», — подумал Роджер, благодаря офицера и вешая трубку. Они вошли в наш быт, стали такой же привычной опасностью, как рак, полиомиелит и война.
      Абсурдное предположение, что в данной аварии могла участвовать та же машина, было отброшено, ибо машина, переехавшая мисс Брэй, была мощностью 10–12 лошадиных сил, не бол…
      Свидетель сумел описать ее смутно: распространенного размера и марки» то есть небольшая, возможно, средняя. Такую никто бы не спутал с «Ягуаром».
      Да, не повезло бедняжке мисс Брэй с ее семью тысячами фунтов и нравившейся работой у Мароденов. По-видимому, ее хорошо вознаграждали на прежней работе, ибо она унаследовала большую сумму, а может быть, даже, что-нибудь выиграла, кто знает?
      В то время в глазах полиции ее семь тысяч фунтов не имели особого значения.
      Следующее преступление не было даже отдаленно связано, насколько можно было судить, вообще со всеми другими преступлениями.

      Розмари Джексон не знала Юнис Мароден и не имела с ней ничего общего. Правда, она тоже была замужем, но столь недавно, что до сих пор ей иногда днем приходилось напоминать самой себе, что это так. Ей было двадцать три года, она была светлой блондинкой с хорошеньким личиком, но, по мнению родственников Чарльза Джексона, не была его достойна. Однако же он женился, и они смирились, утешаясь хотя бы тем, что она не высказывает никаких признаков быть чересчур экстравагантной.
      А это кое-что значило, потому что, откровенно говоря, у Чарльза водились деньжата, и они могли бы разрешить себе что-нибудь получше простенькой двухкомнатной квартирки, отнюдь не в самом фешенебельном квартале Лондона.
      Но все же это был центр города.
      А сама квартирка была просто игрушкой. Среди прочих нежданных талантов Розмари проявила умение декоратора. Подробно изучив соответствующие модные журналы, она обставила свое жилье с таким вкусом, что все без исключения приходили в восторг.
      — Моя дорогая, — пропела ее единственная золовка, — вам следовало бы избрать своей профессией искусство декоратора.
      — Знаю, — очень мило улыбнулась Розмари, — я бы так и сделала, если бы не избрала себе другой специальности.
      — Вот как, моя милочка, а какой?
      — Замужней женщины, дорогая, — еще любезнее ответила Розмари.
      Поскольку ее золовке было далеко за тридцать, а жениха и в перспективе даже не было, это был злой ответ. В действительности, в Розмари было гораздо больше достоинств, чем это было заметно с первого взгляда и среди прочих — долготерпение. Впервые за восемнадцать месяцев молчаливого страдания она взбунтовалась и дала отпор.
      Теперь она была замужем уже полгода и чувствовала себя гораздо увереннее, причем нисколько не сомневалась, что если дело дойдет до этого, то в ее спорах со вновь приобретенными родственниками Чарльз встанет на ее сторону.
      Чарльз Джексон был пятнадцатью годами старше своей Розмари. Он занимал пост младшего партнера в нотариальной конторе «Мерридью, Баркер, Кайл и Мерридью», причем ему все в один голос пророчили блестящее будущее. Он недавно работал секретарем правительственного комитета, расследовавшего вопрос о злоупотреблении наркотиками в Великобритании. Этот комитет состоял наполовину из политических деятелей, а наполовину из врачей и фармакологов.
      Отчет, составленный Джексоном, можно было бы по правде назвать образцом четкости и выразительности. Он помог его автору завоевать славу.
      В глубине души Розмари была уверена, что вскоре он получит право адвокатской деятельности, ибо Чарльз был великолепным оратором, умел быстро оперировать фактами и делать поразительные выводы. Она часто слушала его выступления в суде магистрата, по большей части в качестве защитника лица, которое крайне нуждалось в помощи.
      Уже раздавались голоса: «Чарльз, наш Чарльз — защитник в безнадежных делах!»
      Розмари все это знала.
      Розмари была невообразимо, сказочно счастлива и полагала, что и Чарльз тоже.
      Через два месяца после гибели мисс Брэй, о смерти которой Розмари мельком прочитала в газете, она покончила с той небольшой работой, которую нужно было произвести в их небольшой квартирке. Это был один из тех редких лондонских золотых дней без намеков на туман, дождь или снег. Пробило одиннадцать…
      Одно из окон продолговатой общей комнаты выходило в сад большого соседнего дома, стоящего на самом углу, и солнце играло на голых ветвях двух серебристых берез так, что казалось, будто стволы покрашены фосфоресцирующей краской. Прямоугольник газона был в идеальном состоянии, а две робатки с вьющимися растениями радовали до сих пор глаз своей зеленой листвой.
      — Поиду-ка я погуляю, — решила Розмари.
      Она набросила на себя котиковое манто, предчувствуя, что на дворе холодно, да и кроме того было бы просто неэтично не носить главный подарок Чарльза к свадьбе. И когда она прикрепила к волосам маленькую шляпку, отделанную кусочком того же самого меха, то невольно улыбнулась собственному отражению в зеркале, прищурив ясные серые глаза, затем поспешила к выходу.
      Сразу же под квартирой помещался гараж. Уж, если быть совершенно беспристрастным, то на лестнице слегка попахивало бензином.
      Дойдя до подножия лестницы, она услышала снаружи шаги. Дверь была сделана из прочного дерева, без окошечка, так что она не имела понятия, кто бы это мог быть. Поскольку очень неудобно открывать дверь перед носом человека, который как раз собирается нажать кнопку звонка, она чуточку подождала..
      Но никто не звонил.
      В щели ящика для писем появилось сначала одно, потом второе письмо; они провалились вниз, и планка со стуком опустилась.
      — Из Австралии, — проговорила Розмари, разглядывая почтовый штемпель и марку с кенгуру на одном из конвертов. Письмо было адресовано Чарльзу. Должно быть, это от его приятеля Мастерса. Вот Чарльз обрадуется!
      Она взглянула на второе.
      Адрес был напечатан на машинке, штемпель — Лондонский, В-1, письмо адресовано ей.
      Ей редко посылали так формально надписанные письма, большей частью на конвертах писали от руки. В маленьком холле было темно и ей хотелось скорее увидеть солнышко, поэтому она растворила дверь и вышла наружу, все еще держа письма в руке. Солнце слепило глаза, оно искрилось в паутинках, на стеклах «Роллс-Ройса», которые драил шофер на другой стороне переулка. Это был мужчина средних лет, который оторвался от работы ровно на одну секунду, чтобы бросить в ее сторону восхищенный взгляд.
      На нее часто оборачивались на улице.
      — С добрым утром! — сказала Розмари и получила ответную улыбку. Она сунула письмо из Австралии в карман шубки, — Чарльз знал, как она любит карманы, — и, медленно шагая по тротуару, чуть ли не мурлыкая на солнышке в предвкушении, как чудесно будет в парке, надорвала свое письмо.
      Оно было на простой бумаге, без подписи и обратного адреса и состояло всего из одной фразы: «Ваш муж вам изменяет…»
      Розмари так неожиданно остановилась, что могла бы наткнуться на стену. Она смотрела на эту единственную стену так, как будто она могла от этого исчезнуть. «Ваш муж вам изменяет» — звучало так жестоко, да и чернила были темные, и вся фраза темная, будто бы уже наступил траур.
      Потом Розмари прошептала с яростью одно только слово: «Ерунда!»
      Она скомкала письмо, но не выбросила его, а прибавила шагу, не отдавая себе отчета, куда она торопится…
      Сначала новость ее возбудила, а потом разозлила. Она сильнее сжала анонимку, как будто это была шея клеветника, осмелившегося написать ядовитую строчку.
      — Ерунда на постном масле! — повторила она более уверенно и зашагала еще быстрее, пока не скрылась за углом. Только тогда шофер, явно озадаченный ее поведением, вновь принялся за дело.
      Ей нужно было перейти через дорогу, чтобы попасть на автобус к Гайд-парку. Но она не сделала этого. Напечатанное на машинке обвинение, казалось, преградило ей путь. Конечно, это была чепуха, с ее стороны глупо вообще обращать внимание и расстраиваться, это злобная клевета, но…
      Почему кто-то посчитал возможным прислать подобную гадость?
      Кто мог пожелать ей зла?
      Все же она перешла на другую сторону и через несколько минут, уже почти в 12 оказалась в парке. Действительно, настоящая весна, разве что листья облетели, и оголенные ветки на солнечном свету напоминали паутину какого-то гигантского паука. Солнце было по-настоящему теплым, так что она даже расстегнула шубку. Некоторые смельчаки сидели на траве, сотни прогуливались. Звуки городского траспорта казались далекими.
      Она ходила по аллеям, не замечая, куда идет, стремясь только побыть одной, чтобы снова и снова задать себе тот же самый вопрос.
      Почему кто-то вздумал отправить ей такое послание?
      Она опять посмотрела на конверт. Нет, не ошибка: письмо было предназначено ей, миссис Чарльз Джексон.
      Что бы сказал Чарльз?
      Розмари принялась рассуждать сама с собой. Она оказалась в таком положении, о котором иногда читаешь в книгах, но если дело коснется лично тебя, то проблемы кажутся неразрешимыми.
      Следует ли ей рассказать Чарльзу? Он был страшно занят у себя в конторе, слишком близко принимал к сердцу свои дела, а в данный момент это было дело об убийстве, резюме о котором он помогал подготовить старому Ноду, ведущему королевскому присяжному.
      Фактически на прошлой неделе Чарльз несколько раз возвращался домой на час — полтора позднее обычного.
      Она беспомощно заморгала глазами.
      — Нет! — крикнула она, отгоняя прочь внезапно вспыхнувшую мысль.
      Одна из проходивших рядом женщин слышала это яростное «нет» и удивленно подняла на нее глаза.
      «Это смешно, я ничего ему не покажу, — решила Розмари, — мне нет никакого дела до этой записки!»
      Но в душе она молила бога, чтобы Чарльз не позвонил ей по телефону, предупреждая о том, что задерживается на работе.
      Он не звонил.
      Он был беспечным и довольным, даже не принес с собой никакой работы. Резюме было практически готово, завтра он его доставит Ноду.
      Розмари умолчала о письме.
      На следующее утро, когда Чарльз брился, а Розмари занималась завтраком, она услышала стук почтальона, который всегда выбивал определенный мотив. Обычно она поручала мужу выбирать почту из ящика, но на этот раз ей изменила выдержка, она не могла ждать ни секунды. Пришло несколько писем Чарльзу Джексону, эскв… эскв… эскв… миссис Чарльз Джексон.
      Это был точно такой же конверт. Его можно было бы принять за вчерашний, если бы тот Розмари не измяла. Она в ужасе разглядывала его, стоя лицом к двери с плотно сжатыми зубами, чтобы унять их дрожь. Двигалась она медленно и, хотя понимала, что бекон пересушится, теперь это потеряло значение.
      На полпути вверх по лестнице, она сунула конверт за ворот платья и при этом на пол упало еще одно письмо, которое она раньше не заметила. Оно было адресовано мистеру Чарльзу Джексону и выглядело совсем иначе.
      Это был маленький бледно-голубой конверт, надписанный округлым женским почерком. От него слегка пахло духами. Ничего подобного Розмари не видела. Она добралась уже до верхней ступеньки, когда услышала голос Чарльза:
      — Еще две минуточки, малышка.
      — Ладно.
      Он спешил в это утро, полностью занятый мыслями о предстоящем обсуждении резюме со старым Нодом, — это была его первая деловая встреча со знаменитостью. Он небрежно положил все письма подле своего обычного места за столом и стал торопливо завтракать. Его очевидно удивило, что не все было готово, и Розмари чувствовала, что сегодня утром он легко может поднять шум. В нормальном состоянии она бы просто отшутилась, но тут ей было не до шуток. Уголок проклятого конверта упирался ей в грудь.
      — Одну минуточку, — сказала она, — а ты займись своей корреспонденцией.
      — Ну, нет, — не согласился он, — я не должен думать ни о чем другом, пока старина Нод не снимет эту тяжесть с моих плеч. Секрет успеха, как частенько говорит наш мистер Мерридью, заключается в искусстве концентрации. «Если тебе предстоит серьезное дело, мой мальчик, отдай ему все свое внимание, не рассеивай своих мыслей и энергии. Концентрация, — Чарльз великолепно изобразил своего старого патрона, и Розмари рассмеялась, даже не взирая на тот факт, что он сгреб все письма, включая надушенное, и сунул их себе в карман. А ведь это наверняка было любовное послание!
      Предстоящая сессия не лишила его аппетита. Он поцеловал жену так же горячо, как и всегда. На минуту она испугалась, что он может заметить ее письмо, но как будто этого не произошло.
      Он сбежал вниз по лестнице и помахал ей рукой от входной двери, потом быстрыми шагами пошел по улице. Довольно худой мужчина, выше среднего роста, одетый в черный пиджак и полосатые брюки, с котелком на голове. Под мышкой он держал черную папку для бумаг.
      Она вынула письмо.
      «Если вы мне не поверили, проверьте карманы его светло-серого костюма».
      Сначала она сказала себе, что ничего подобного делать не будет, а дождется возвращения Чарльза и покажет ему оба письма. Но через пять минут ее решимость исчезла. Она пошла в спальню, малюсенькое помещенье, где с трудом умещалась двуспальная кровать, туалет и несколько стульев из светлого дуба. Зато в стене имелся вместительный шкаф. Она толчком отодвинула дверцу, точно зная, где надо искать светло-серый костюм мужа.
      Вот он висит.
      Она притронулась к вешалке, но не стала снимать пиджак с распялки. Она испытывала необычайное унижение и стыд. Так с ней бывало только в школе, когда ее уличали в том, что не был приготовлен урок. Она долго колебалась, но потом сказала вслух ясным и отчетливым голосом:
      — Я не смогу успокоиться, пока не проверю…
      Она сняла костюм с вешалки и отнесла его в большую комнату поближе к окну, все еще не решаясь обшарить карманы.
      Костюм был великолепно выутюжен, она сама убирала его в шкаф, убедившись, что ни пиджак, ни брюки не нуждаются в чистке.
      Чарльз очень аккуратно носил вещи и выглядел в них настоящим денди.
      Она приподняла костюм и начала проверять карманы, крепко сжав губы и прищурив глаза, ненавидя собственные пальцы, совершавшие такое предательство.
      Самое первое, что она обнаружила, явилось для нее большой неожиданностью: слабый запах духов, которые она моментально узнала. Точно так же пахло от голубого конверта. Запах исходил от одного из карманов пиджака, когда она нечаянно вывернула наружу подкладку. На пальцах у нее были видны следы пудры (а ни одна из ее пудрениц не пропускала пудры!). И кроме того, у нее не было привычки совать пудреницы в карманы мужа.
      Светло-серый шелковый платок все еще был аккуратно сложен в его нагрудном кармане. Она вынула его. Каждый бы безошибочно сказал, что платок покрыт следами губной помады, более яркими и менее яркими. Видно, платком стирали помаду отовсюду — с губ, со лба, со щек, с подбородка…