Экспресс «Симплон – Восток» прибыл в Белград без четверти девять. Здесь предстояла получасовая стоянка, и Пуаро вышел на перрон. Однако гулял он очень недолго. Стоял сильный мороз, мела метель, навес над перроном служил плохой защитой, и Пуаро вскоре вернулся к своему вагону. Проводник – чтобы согреться, он изо всех сил бил в ладоши и топал ногами – обратился к Пуаро:
      – Ваши чемоданы, мсье, перенесли в купе номер один, прежде его занимал мсье Бук.
      – А где же мсье Бук?
      – Он перебрался в афинский вагон – его только что прицепили.
      Пуаро пошел разыскивать своего Друга, но тот решительно отмахнулся от него:
      – Что за пустяки! Так будет лучше. Ведь вы едете в Англию, и вам удобнее ехать до Кале без пересадок. А мне и здесь очень хорошо. Вагон совсем пустой, я и грек-доктор – вот и все пассажиры. До чего мерзкая погода, мой друг. Говорят, такого снегопада не было уже много лет. Будем надеяться, что заносы нас не задержат.
      Должен вам признаться, меня они очень тревожат.
      Ровно в 9.15 поезд тронулся. Вскоре Пуаро встал, пожелал мсье Буку спокойной ночи и вернулся в свой вагон, который был сразу за рестораном.
      На второй день путешествия барьеры, разделявшие пассажиров, стали рушиться. Полковник Арбэтнот, стоя в дверях своего купе, разговаривал с Маккуином.
      Увидев Пуаро, Маккуин оборвал разговор на полуслове. На лице его изобразилось живейшее изумление.
      – Как же так? – воскликнул он. – Я думал, вы сошли.
      Вы же сказали, что сойдете в Белграде.
      – Вы меня не так поняли, – улыбнулся Пуаро. – Теперь я вспоминаю: как раз, когда мы заговорили об этом, поезд тронулся.
      – Но как же… А ваш багаж – куда он делся?
      – Его перенесли в другое купе, только и всего.
      – Понимаю…
      Он возобновил разговор с Арбэтнотом, и Пуаро прошел дальше.
      За две двери от его купе пожилая американка миссис Хаббард разговаривала с похожей на овцу шведской дамой. Миссис Хаббард навязывала ей какой-то журнал:
      – Нет, нет, берите, берите его, голубушка, у меня есть что читать. Ужасный холод, правда? – приветливо кивнула она Пуаро.
      – Не знаю, как вас благодарить, – говорила шведка.
      – Пустяки! Хорошенько выспитесь, и тогда утром у вас не будет болеть голова.
      – Это все от простуды. Пойду приготовлю себе чашечку чаю.
      – У вас есть аспирин? Вы уверены? А то у меня большие запасы. Спокойной ночи, голубушка.
      Как только ее собеседница отошла, американка обратилась к Пуаро:
      – Бедняга шведка. Насколько я понимаю, она работает в какой-то миссии – что-то там преподает. Добрейшее существо, жаль, что она так плохо говорит по-английски. Ей было очень интересно послушать о моей дочери.
      Пуаро знал уже решительно все о дочери миссис Хаббард. Да и остальные пассажиры тоже – во всяком случае, те, которые понимали по-английски. Как они с мужем работают в большом американском колледже в Смирне, и как миссис Хаббард в первый раз поехала на Восток, и какие неряшливые турки, и какие ужасные у них дороги.
      Дверь соседнего купе отворилась. Из нее вышел тощий и бледный лакей. Пуаро мельком увидел Рэтчетта – тот сидел на постели. При виде Пуаро лицо его почернело от злобы. Дверь тут же закрылась.
      Миссис Хаббард отвела Пуаро в сторону:
      – Знаете, я ужасно боюсь этого человека. Нет, нет, не лакея, а его хозяина. Тоже мне, хозяин! Мне он подозрителен. Моя дочь всегда говорит, что у меня очень развита интуиция. «Уж если мамочке кто не понравится, – говорит она, – значит, это неспроста». А этот человек мне сразу не понравился. И надо же, чтобы он оказался моим соседом. Прошлой ночью я даже приставила к двери свои вещи. Мне показалось, он дергает дверную ручку. И знаете, я бы ничуть не удивилась, если бы он оказался убийцей, из тех самых, что орудуют в поездах. Может, это и глупые страхи, но я ничего не могу с собой поделать. Я его до смерти боюсь. Дочь мне говорила, что я и сама не замечу, как окажусь дома, а у меня на сердце все равно неспокойно. Может быть, это и глупые страхи, но я чувствую, что вот-вот случится что-то ужасное. И как только этот симпатичный молодой человек может у него работать?
      Навстречу им шли Маккуин и полковник Арбэтнот.
      – Пойдемте ко мне, – говорил Маккуин, – у меня еще не стелили на ночь. Так вот, скажите мне откровенно, почему ваша политика в Индии…
      Миновав их, мужчины скрылись в купе Маккуина.
      Миссис Хаббард попрощалась с Пуаро.
      – Пойду лягу, почитаю на сон грядущий, – сказала она. – Спокойной ночи.
      – Спокойной ночи.
      Пуаро прошел в свое купе – оно было рядом с купе Рэтчетта. Разделся, лег в постель, почитал с полчаса и погасил свет.
      Через несколько часов он проснулся – его словно подкинуло. Его разбудил громкий стон, почти крик где-то рядом – это он помнил. И почти одновременно раздался звонок.
      Пуаро сел на кровати, включил свет. Он заметил, что поезд стоит – наверное, на какой-то станции.
      Крик взбудоражил его. Пуаро вспомнил, что рядом с ним купе Рэтчетта. Он встал и приоткрыл дверь в коридор – проводник, прибежавший из другого конца вагона, постучал в дверь Рэтчетта. Пуаро наблюдал за ним через шелку в двери. Проводник постучал второй раз. В это время зазвонил звонок и замигала лампочка еще на одной двери дальше по коридору. Проводник оглянулся.
      За дверью соседнего купе сказали:
      – Се n'est rien. Je me suis trompe.
      – Хорошо, мсье, – проводник заторопился к двери, на которой зажглась лампочка.
      С облегчением вздохнув, Пуаро лег, и перед тем как потушить свет, взглянул на часы. Было без двадцати трех час.

      Ему не сразу удалось заснуть. Вопервых, мешало, что поезд стоит. Если это станция, то почему на перроне так тихо? В вагоне же, напротив, было довольно шумно. Пуаро слышал, как в соседнем купе возится Рэтчетт: звякнула затычка, в умывальник полилась вода; послышался плеск и снова звякнула затычка. По коридору зашаркали шаги – кто-то шел в шлепанцах.
      Пуаро лежал без сна, глядя в потолок. Почему на станции так тихо? В горле у него пересохло. Как нарочно, он забыл попросить, чтобы ему принесли минеральной воды. Пуаро снова посмотрел на часы. Четверть второго. Надо позвонить проводнику и попросить минеральной воды. Он потянулся было к кнопке, но его рука на полпути замерла: в окружающей тишине громко зазвенел звонок. Какой смысл: проводник не может одновременно пойти на два вызова.
      Дзинь-дзинь-дзинь… – надрывался звонок. Интересно, куда девался проводник? Звонивший явно нервничал.
      Дзинь…
      Пассажир уже не снимал пальца со звонка. Наконец появился проводник – его шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Он постучал в дверь неподалеку от купе Пуаро. Послышались голоса: разубеждающий, извиняющийся проводника и настойчивый и упорный какой-то женщины. Ну конечно же миссис Хаббард!
      Пуаро улыбнулся. Спор – если это был спор – продолжался довольно долго. Говорила в основном миссис Хаббард, проводнику лишь изредка удавалось вставить слово. В конце концов все уладилось. Пуаро явственно расслышал: «Bonne nan, мадам», – и шум захлопнувшейся двери. Он нажал кнопку звонка.
      Проводник незамедлительно явился. Он совсем запарился – вид у него был встревоженный.
      – DC l'eau minerale, s'il vous plait.
      – Bien, мсье.
      Вероятно, заметив усмешку в глазах Пуаро, проводник решил излить душу:
      – La dame americaine…
      – Что?
      Проводник утер пот со лба:
      – Вы не представляете, чего я от нее натерпелся! Заладила, что в ее купе скрывается мужчина, и хоть кол на голове теши. Вы только подумайте, мсье, в таком крохотном купе! – он обвел купе рукой. – Да где ж ему там спрятаться? Спорю с ней, доказываю, что это невозможно, все без толку. Говорит, она проснулась и увидела у себя в купе мужчину. Да как же, спрашиваю, тогда он мог выйти из купе, да еще дверь за собой задвинуть на засов? И слушать ничего не желает. Как будто у нас и без нее не хватает забот. Заносы…
      – Заносы?
      – Ну да. Разве вы не заметили? Поезд давно стоит.
      Мы въехали в полосу заносов. Бог знает сколько мы еще здесь простоим. Я помню, однажды мы так простояли целую неделю.
      – Где мы находимся?
      – Между Виньковцами и Бродом.
      – La, la! – сказал Пуаро раздраженно.
      Проводник ушел и вернулся с минеральной водой.
      – Спокойной ночи, мсье.
      Пуаро выпил воды и твердо решил уснуть.
      Он уже почти заснул, когда его снова разбудили. На этот раз, как ему показалось, снаружи о дверь стукнулось что-то тяжелое.
      Пуаро подскочил к двери, выглянул в коридор. Никого.
      Направо по коридору удалялась женщина в красном кимоно, налево сидел проводник на своей скамеечке и вел какие-то подсчеты на больших листах бумаги. Стояла мертвая тишина.
      «У меня определенно нервы не в порядке», – решил Пуаро и снова улегся в постель. На этот раз он уснул и проспал до утра.
      Когда он проснулся, поезд все еще стоял. Пуаро поднял штору и посмотрел в окно. Огромные сугробы подступали к самому поезду. Он взглянул на часы – было начало десятого.
      Без четверти десять аккуратный, свежий и, как всегда, расфранченный Пуаро прошел в вагон-ресторан – тут царило уныние.
      Барьеры, разделявшие пассажиров, были окончательно сметены. Общее несчастье объединило их. Громче всех причитала миссис Хаббард:
      – Моя дочь меня уверяла, что это самая спокойная дорога. Говорит, сядешь в вагон и выйдешь лишь в Париже. А теперь оказывается, что мы можем Бог знает сколько здесь проторчать. А у меня пароход отправляется послезавтра. Интересно, как я на него попаду? Я даже не могу попросить, чтобы аннулировали мой билет. Просто ум за разум заходит, когда подумаешь об этом.
      Итальянец сказал, что у него самого неотложные дела в Милане. Огромный американец сказал: «Да, паршивое дело, мэм», – и выразил надежду, что поезд еще наверстает упущенное время.
      – А моя сестра? Ее дети меня встречают, – сказала шведка и заплакала. – Я не могу их предупреждать. Что они будут думать? Будут говорить, с тетей было плохо.
      – Сколько мы здесь пробудем? – спросила Мэри Дебенхэм. – Кто-нибудь может мне ответить?
      Голос ее звучал нетерпеливо, однако Пуаро заметил, что в нем не слышалось той лихорадочной тревоги, как тогда, когда задерживался экспресс «Тавры».
      Миссис Хаббард снова затараторила:
      – В этом поезде никто ничего не знает. И никто ничего не пытается сделать. А чего еще ждать от этих бездельников-иностранцев? У нас хоть старались бы чтонибудь предпринять.
      Арбэтнот обратился к Пуаро и заговорил, старательно выговаривая французские слова на английский манер:
      – Vous etes un directeur de la ligne, je crois, monsieur. Vous pouvez nous dire…
      Пуаро, улыбнувшись, поправил его.
      – Нет, нет, – сказал он по-английски, – вы ошибаетесь. Вы спутали меня с моим другом, мсье Буком.
      – Простите.
      – Пожалуйста. Ваша ошибка вполне понятна. Я занимаю купе, где прежде ехал он.
      Мсье Бука в ресторане не было. Пуаро огляделся, выясняя, кто еще отсутствует.
      Отсутствовали княгиня Драгомирова и венгерская пара, а также Рэтчетт, его лакей и немка-горничная.
      Шведка вытирала слезы.
      – Я глупая, – говорила она. – Такая нехорошая плакать. Что бы ни случилось, все к лучше.
      Однако далеко не все разделяли эти подлинно христианские чувства.
      – Все это, конечно, очень мило, – горячился Маккуин, – но неизвестно, сколько еще нам придется здесь проторчать!
      – И где мы, что это за страна, может кто-нибудь мне сказать? – чуть не плача вопрошала миссис Хаббард.
      Когда ей объяснили, что они в Югославии, она сказала:
      – Чего еще ожидать от этих балканских государств?
      – Вы единственный терпеливый пассажир, мадемуазель, – обратился Пуаро к Мэри Дебенхэм.
      Она пожала плечами:
      – А что еще остается делать?
      – Да вы философ, мадемуазель!
      – Для этого нужна отрешенность. А я слишком эгоистична. Просто я научилась не расходовать чувства попусту.
      Казалось, она говорит скорее сама с собой, чем с Пуаро. На него она и не глядела. Взгляд ее был устремлен за окно на огромные сугробы.
      – У вас сильный характер, мадемуазель, – вкрадчиво сказал Пуаро. – Я думаю, из всех присутствующих вы обладаете самым сильным характером.
      – Что вы! Я знаю человека, куда более сильного духом, чем я.
      – И это…
      Она вдруг опомнилась: до нее дошло, что она разговаривает с совершенно незнакомым человеком, к тому же иностранцем, с которым до этого утра не обменялась и десятком фраз. И засмеялась вежливо, но холодно:
      – К примеру, хотя бы та старая дама. Вы, наверное, ее заметили. Очень уродливая старуха, но что-то в ней есть притягательное. Стоит ей о чем-нибудь попросить – и весь поезд бросается выполнять ее желание.
      – Но точно так же бросаются выполнять желания моего друга мсье Бука, – сказал Пуаро, – правда, не потому, что он умеет властвовать, а потому, что он директор этой линии.
      Мэри Дебенхэм улыбнулась.
      Близился полдень. Несколько человек, и Пуаро в их числе, оказались в ресторане. При такой ситуации хотелось скоротать время в компании. Пуаро услышал немало нового о дочери миссис Хаббард и о привычках ныне покойного мистера Хаббарда, начиная с того момента, когда, встав поутру, этот почтенный джентльмен ел кашу, и кончая тем, когда он ложился спать, надев носки работы миссис Хаббард.
      Пуаро слушал довольно сбивчивый рассказ шведки о задачах миссионеров, когда в вагон вошел проводник и остановился у его столика:
      – Разрешите обратиться, мсье.
      – Слушаю вас.
      – Мсье Бук просит засвидетельствовать свое почтение и спросить, не будете ли вы столь любезны на несколько минут зайти к нему.
      Пуаро встал, принес свои извинения шведке и вышел вслед за проводником.
      Это был не их, а другой проводник – высокий, крупный блондин.
      Миновав вагон Пуаро, они пошли в соседний вагон. Постучавшись в купе, проводник пропустил Пуаро вперед. Они оказались не в купе мсье Бука, а в купе второго класса, выбранном, по-видимому, из-за его большого размера. Однако, несмотря на это, оно было битком набито.
      В самом углу восседал на маленькой скамеечке мсье Бук. В другом углу, возле окна, созерцал сугробы коренастый брюнет. В проходе, мешая пройти Пуаро, стояли рослый мужчина в синей форме (начальник поезда) и проводник спального вагона «Стамбул – Кале».
      – Мой дорогой друг, наконец-то! – воскликнул мсье Бук. – Входите, вы нам очень нужны.
      Человек у окна подвинулся. Протиснувшись, Пуаро сел напротив своего друга. На лице мсье Бука было написано смятение. Несомненно, произошло нечто чрезвычайное.
      – Что случилось? – спросил Пуаро.
      – И вы еще спрашиваете! Сначала заносы и вынужденная остановка. А теперь еще и это!..
      Голос мсье Бука прервался, а у проводника спального вагона вырвался сдавленный вздох.
      – Что и это?
      – А то, что в одном из купе лежит мертвый пассажир – его закололи.
      В спокойном голосе мсье Бука сквозило отчаяние.
      – Пассажир? Какой пассажир?
      – Американец. Его звали… – он заглянул в лежащие перед ним списки, – Рэтчетт… я не ошибаюсь… Рэтчетт?
      – Да, мсье, – сглотнул слюну проводник.
      Пуаро взглянул на проводника – тот был белее мела.
      – Разрешите проводнику сесть, – сказал Пуаро, – иначе он упадет в обморок.
      Начальник поезда подвинулся; проводник тяжело опустился на сиденье и закрыл лицо руками.
      – Бр-р! – сказал Пуаро. – Это не шутки!
      – Какие тут шутки! Убийство уже само по себе бедствие первой величины. А к тому же, учтите еще, что и обстоятельства его весьма необычны. Мы застряли и можем простоять здесь несколько часов кряду. Да что там часов-дней! И еще одно обстоятельство: почти все страны направляют представителей местной полиции на поезда, проходящие по их территории, а в Югославии этого не делают. Вы понимаете, как все осложняется?
      – Еще бы, – сказал Пуаро.
      – И это не все. Доктор Константин, – извините, я забыл вас представить, – доктор Константин, мсье Пуаро.
      Коротышка брюнет и Пуаро обменялись поклонами.
      – Доктор Константин считает, что смерть произошла около часу ночи.
      – В подобных случаях трудно сказать точно, но, помоему, можно со всей определенностью утверждать, что смерть произошла между полуночью и двумя часами.
      – Когда мистера Рэтчетта в последний раз видели живым? – спросил Пуаро.
      – Известно, что без двадцати час он был жив и разговаривал с проводником, – сказал мсье Бук.
      – Это верно, – сказал Пуаро, – я сам слышал этот разговор. И это последнее, что известно о Рэтчетте?
      – Да.
      Пуаро повернулся к доктору, и тот продолжал:
      – Окно в купе мистера Рэтчетта было распахнуто настежь, очевидно, для того, чтобы у нас создалось впечатление, будто преступник ускользнул через него. Но мне кажется, что окно открыли для отвода глаз. Если бы преступник удрал через окно, на снегу остались бы следы, а их нет.
      – Когда обнаружили труп? – спросил Пуаро.
      – Мишель!
      Проводник подскочил. С его бледного лица не сходило испуганное выражение.
      – Подробно расскажите этому господину, что произошло, – приказал мсье Бук.
      – Лакей этого мистера Рэтчетта постучал сегодня утром к нему в дверь, – сбивчиво начал проводник. – Несколько раз. Ответа не было. А тут час назад из ресторана приходит официант узнать, будет ли мсье завтракать.
      Понимаете, было уже одиннадцать часов. Я открываю дверь к нему своим ключом. Но дверь не открывается.
      Оказывается, она заперта еще и на цепочку. Никто не откликается. И оттуда тянет холодом. Окно распахнуто настежь, в него заносит снег. Я подумал, что пассажира хватил удар. Привел начальника поезда. Мы разорвали цепочку и вошли в купе. Он был уже… Ah, c'etait terrible… И он снова закрыл лицо руками.
      – Значит, дверь была заперта изнутри и на ключ, и на цепочку, – задумчиво сказал Пуаро. – А это не самоубийство?
      Грек язвительно усмехнулся.
      – Вы когда-нибудь видели, чтобы самоубийца нанес себе не меньше дюжины ножевых ран? – спросил он.
      У Пуаро глаза полезли на лоб.
      – Какое чудовищное зверство! – вырвалось у него.
      – Это женщина, – впервые подал голос начальник поезда, – верьте моему слову, это женщина. На такое способна только женщина.
      Доктор Константин в раздумье наморщил лоб.
      – Это могла сделать только очень сильная женщина, – сказал он. – Я не хотел бы прибегать к техническим терминам – они только запутывают дело, но один-два удара, прорезав мышцы, прошли через кость, а для этого, смею вас уверить, нужна большая сила.
      – Значит, преступление совершил не профессионал? – спросил Пуаро.
      – Никак нет, – подтвердил доктор Константин. – Удары, судя по всему, наносились как попало и наугад. Некоторые из них – легкие порезы, не причинившие особого вреда. Впечатление такое, будто преступник, закрыв глаза, в дикой ярости наносил один удар за другим вслепую.
      – C'est line femme, – сказал начальник поезда. – Они все такие. Злость придает им силы, – и он так многозначительно закивал головой, что все заподозрили, будто он делится личным опытом.
      – Я мог бы, вероятно, кое-что добавить к тем сведениям, которые вы собрали, – сказал Пуаро. – Мистер Рэтчетт вчера разговаривал со мной. Насколько я понял, он подозревал, что его жизни угрожает опасность.
      – Значит, его кокнули – так, кажется, говорят американцы? – спросил мсье Бук. – В таком случае убила не женщина, а гангстер или опять же бандит.
      Начальника поезда уязвило, что его версию отвергли.
      – Если даже убийца и гангстер, – сказал Пуаро, – должен сказать, что профессионалом его никак не назовешь.
      В голосе Пуаро звучало неодобрение специалиста.
      – В этом вагоне едет один американец, – сказал мсье Бук: он продолжал гнуть свою линию, – рослый мужчина, весьма вульгарный и до ужаса безвкусно одетый. Он жует резинку и, видно, понятия не имеет, как вести себя в приличном обществе. Вы знаете, кого я имею в виду?
      Проводник – мсье Бук обращался к нему – кивнул:
      – Да, мсье. Но это не мог быть он. Если бы он вошел в купе или вышел из него, я бы обязательно это увидел.
      – Как знать… Как знать… Но мы еще вернемся к этому. Главное теперь решить, что делать дальше, – и он поглядел на Пуаро.
      Пуаро, в свою очередь, поглядел на мсье Бука.
      – Ну, пожалуйста, друг мой, – сказал мсье Бук, – вы же понимаете, о чем я буду вас просить. Я знаю, вы всесильны. Возьмите расследование на себя. Нет, нет, Бога ради, не отказывайтесь. Видите ли, для нас – я говорю о Международной компании спальных вагонов – это очень важно. Насколько бы все упростилось, если бы к тому времени, когда наконец появится югославская полиция, у нас было бы готовое решение! В ином случае нам грозят задержки, проволочки, словом, тысячи всяких неудобств.
      И кто знает? – а может быть, и серьезные неприятности для невинных людей. Но если вы разгадаете тайну, ничего этого не будет! Мы говорим: «Произошло убийство – вот преступник!»
      – А если мне не удастся разгадать тайну?
      – Друг мой, – зажурчал мсье Бук. – Я знаю вашу репутацию, знаю ваши методы. Это дело просто создано для вас. Для того чтобы изучить прошлое этих людей, проверить, не лгут ли они, нужно потратить массу времени и энергии. А сколько раз я слышал от вас: «Для того, чтобы разрешить тайну, мне необходимо лишь усесться поудобнее и хорошенько подумать». Прошу вас, так и поступите. Опросите пассажиров, осмотрите тело, разберитесь в уликах и тогда… Словом, я в вас верю! Я убежден, что это не пустое хвастовство с вашей стороны. Так, пожалуйста, усаживайтесь поудобнее, думайте, шевелите, как вы часто говорили, извилинами, и вы узнаете все, – и он с любовью посмотрел на своего друга.
      – Ваша вера трогает меня, – сказал Пуаро взволнованно. – Вы сказали, что дело это нетрудное. Я и сам прошлой ночью… Не стоит пока об этом упоминать. По правде говоря, меня дело заинтересовало. Всего полчаса назад я подумал, что нам придется изрядно поскучать в этих сугробах. И вдруг откуда ни возьмись готовая загадка.
      – Значит, вы принимаете мое предложение? – нетерпеливо спросил мсье Бук.
      – C'est entendu. Я берусь за это дело.
      – Отлично. Мы все к вашим услугам.
      – Для начала мне понадобится план вагона «Стамбул – Кале», где будет указано, кто из пассажиров занимал какое купе, и еще я хочу взглянуть на паспорта и билеты пассажиров.
      – Мишель вам все принесет.
      Проводник вышел из вагона.