Смерть приходит в конце

Себек не сводил с нее глаз. Потом коротко и удивленно рассмеялся.

– Никогда не знаешь, чего ожидать от женщины. Вот уж не предполагал, Кайт, в тебе столько решительности.

– Не ссорься с отцом, – настойчиво повторила Кайт. – Промолчи. Веди себя благоразумно, потерпи еще немного.

– Возможно, ты и права, но ведь могут пройти годы. Пусть отец пока хоть сделает нас совладельцами.

– Он не пойдет на это, – покачала головой Кайт. – Он слишком любит говорить, что мы все едим его хлеб, что мы зависим от него и что без него мы бы пропали.

Себек взглянул на нее с любопытством.

– Ты не очень жалуешь моего отца, Кайт.

Но Кайт уже снова занялась делающей попытки ходить Анх.

– Иди сюда, родненькая. Смотри, вот кукла. Иди сюда, иди…

Себек смотрел на склоненную над ребенком черноволосую голову жены. Потом с тем же озадаченным выражением на лице вышел из дому.

3

Иза послала за своим внуком Ипи.

Ипи, на красивом лице которого застыла гримаса вечного недовольства, стоял перед ней, пока она скрипучим голосом распекала внука, напряженно вглядываясь в него тусклыми глазами. Хотя зрение у старухи порядком ослабело, взгляд ее по-прежнему оставался проницательным.

– Что это такое? Что я слышу? Ты не желаешь делать то одно, то другое! Согласен приглядывать за волами, но не хочешь помогать Яхмосу или следить за пахотой? К чему это приведет, если ребенок вроде тебя будет говорить, что он желает и чего не желает делать?

– Я не ребенок, – угрюмо возразил Ипи. – Я уже взрослый, и пусть ко мне относятся, как к взрослому, а не держат на побегушках, поручая без моего ведома то одно, то другое. И пусть Яхмос мною не командует. Кто он такой, в конце концов?

– Он твой старший брат и ведает всеми делами во владении моего сына Имхотепа, когда тот в отсутствии.

– Яхмос дурак, недотепа и дурак. Я куда умнее его. И Себек дурак, хотя и хвастается, как он хорошо соображает. Отец уже велел в письме поручать мне ту работу, которую я сам выберу…

– Ничего подобного, – перебила его Иза.

– …кормить и поить меня послаще и еще добавил, что ему очень не понравится, если до него дойдут слухи, что я не доволен и что со мной плохо обращаются.

Повторив наставления отца, он улыбнулся хитрой, злорадной улыбкой.

– Ах ты, негодник! – в сердцах бросила Иза. – Так я и скажу Имхотепу.

– Нет, бабушка, ты этого не скажешь.

Теперь он улыбался ласково, хотя и чуть нагло.

– Только мы с тобой, бабушка, из всего нашего семейства умеем соображать.

– Ну и наглец же ты!

– Отец всегда поступает, как ты советуешь. Он знает, какая ты мудрая.

– Возможно… Пусть так, но я не желаю слышать это от тебя.

Ипи засмеялся.

– Тебе лучше быть на моей стороне, бабушка.

– О чем это ты ведешь речь?

– Старшие братья очень недовольны, разве ты не знаешь? Конечно, знаешь. Хенет тебе обо всем докладывает. Сатипи и днем и ночью, как только остается с Яхмосом наедине, убеждает его поговорить с отцом. А Себек просчитался на сделке с лесом и теперь боится, что отец разгневается, когда узнает. Вот увидишь, бабушка, через год-другой отец сделает меня совладельцем и будет во всем слушаться.

– Тебя? Младшего из своих детей?

– Какое значение имеет возраст? Сейчас вся власть в руках отца, а я единственный, кто имеет власть над ним.

– Я запрещаю тебе так говорить! – рассердилась Иза.

– Ты у нас умная, бабушка, – тихо продолжал Ипи, – и прекрасно знаешь, что мой отец, несмотря на все его громкие слова, на самом деле человек слабый…

И сразу умолк, заметив, что Иза перевела взгляд и смотрит куда-то поверх его головы. Он повернулся и увидел Хенет.

– Значит, Имхотеп человек слабый? – скорбным тоном переспросила Хенет. – Не очень-то ему будет по душе твое мнение о нем.

Ипи смущенно рассмеялся.

– Но ведь ты не скажешь ему об этом, Хенет. Пожалуйста, Хенет, дай слово, что не скажешь… Милая Хенет…

Хенет скользнула мимо него к Изе. И ноющим голосом, правда, громче, чем обычно, проговорила:

– Конечно, не скажу. Тебе ведь хорошо известно, что я всегда стараюсь никому не причинять неприятностей. Я всей душой служу вам и никогда не передаю чужих слов, кроме тех случаев, когда долг обязывает меня сделать это.

– Я просто дразнил бабушку, вот и все, – нашелся Ипи. – Так я и объясню отцу. Он знает, что я никогда не скажу такое всерьез.

И, коротко кивнув Хенет, вышел из комнаты.

– Красивый мальчик, глядя ему вслед, проронила Хенет. – Красивый и уже совсем взрослый. И какие дерзкие ведет речи!

– Опасные, а не дерзкие, – недовольно возразила Иза. – Не нравятся мне его мысли. Мой сын чересчур к нему снисходителен.

– Ничего удивительного. Такой красивый и симпатичный мальчик.

– Судят не по внешности, а по делам, – снова резко проговорила Иза. И, помолчав секунду-другую, добавила:

– Хенет, мне страшно.

– Страшно? Чего тебе бояться, Иза? Скоро вернется господин, и все встанет на свои места.

– Встанет ли? Не знаю.

И, опять помолчав, спросила:

– Мой внук Яхмос дома?

– Несколько минут назад я видела, как он возвращался домой.

– Пойди и скажи ему, что я хочу с ним поговорить.

Хенет вышла и, разыскав Яхмоса на прохладной галерее, украшенной массивными, ярко расписанными столбами, передала ему пожелание Изы. Яхмос тотчас поспешил явиться.

– Яхмос, Имхотеп со дня на день будет здесь, сразу приступила к делу Иза.

Добродушное лицо Яхмоса осветилось улыбкой.

– Я знаю и очень рад этому.

– Все готово к его приезду? Дела в порядке?

– Я приложил все усилия, чтобы выполнить распоряжения отца.

– А как насчет Ипи?

Яхмос вздохнул.

– Отец слишком к нему благоволит, что может оказаться пагубным для мальчика.

– Следует объяснить это Имхотепу.

Лицо Яхмоса отразило сомнение.

– Я поддержу тебя, – твердо добавила Иза.

– Порой мне кажется, – вздохнул Яхмос, – что вокруг одни неразрешимые трудности. Но как только отец вернется домой, все уладится. Он сам будет принимать решения. В его отсутствие действовать так, как ему бы хотелось, нелегко, да еще когда я не наделен законной властью, а лишь выполняю поручения отца.

– Ты хороший сын, – медленно заговорила Иза, – преданный и любящий. И муж ты тоже хороший: ты следуешь наставлениям Птахотепа[7], которые гласят:

…заведи себе дом.

Как подобает, его госпожу возлюби.

Чрево ее насыщай, одевай ее тело,

Кожу ее умащай благовонным бальзамом,

Сердце ее услаждай, поколе ты жив!

Но я дам тебе совет: не позволяй жене взять над собой верх. На твоем месте, внук мой, я бы всегда об этом помнила.

Яхмос взглянул на Изу и, покраснев от смущения, вышел из ее покоев.

Глава 3

Третий месяц Разлива, 14-й день

1

Повсюду царили суматоха и приготовления. В кухне уже напекли сотни хлебов, теперь жарились утки, пахло луком, чесноком и разными пряностями. Женщины кричали, отдавая распоряжения, слуги метались, выполняя приказы.

«Господин… Господин приезжает…» – неслось по Дому.

Ренисенб помогала плести гирлянды из цветов мака и лотоса, и душа ее исходила радостным волнением. Отец едет домой! За последние несколько месяцев она, сама того не замечая, окончательно втянулась в прежнюю жизнь. Чувство смутной тревоги перед чем-то неведомым и загадочным, возникшее в ней, по ее мнению, после слов Хори, исчезло. Она прежняя Ренисенб, и Яхмос, Сатипи, Себек и Кайт тоже ничуть не изменились, как и всегда, перед приездом Имхотепа в доме шумная суета. Пришло известие, что хранитель гробницы прибудет до наступления темноты. На берег реки послали одного из слуг, который криком должен был возвестить о приближении господина, и вот наконец ясно послышался его громкий предупреждающий клич.

Бросив цветы, Ренисенб вместе с остальными побежала к причалу на берегу реки. Яхмос и Себек уже были там, окруженные небольшой толпой из рыбаков и землепашцев – они все возбужденно кричали, указывая куда-то пальцем.

А по реке под большим квадратным парусом, надутым северным ветром, быстро шла ладья. За ее кормой следовала еще одна ладья-кухня, на которой теснились слуги. Наконец, Ренисенб разглядела отца с цветком лотоса в руках, а рядом с ним сидел еще кто-то, кого Ренисенб приняла за певца.

Приветственные крики на берегу раздались с удвоенной силой. Имхотеп в ответ помахал рукой. Гребцы оставили весла и взялись за фалы. Послышались возгласы: «Добро пожаловать, господин!» – и слова благодарности богам за счастливое возвращение:

– Слава Себеку[8], сыну Нейт[9], который покровительствовал твоему благополучному путешествию по воде! Слава Птаху, доставившему тебя из Мемфиса к нам на юг! Слава Ра[10], освещающему Северные и Южные Земли!

И вот уже Имхотеп, сойдя на берег, отвечает, как того требует обычай, на громкие приветствия и вознесенную богам хвалу по случаю его возвращения.

Ренисенб, зараженная общим радостным волнением, протиснулась вперед. Она увидела отца, который стоял с важным видом, и вдруг подумала: «А ведь он небольшого роста. Я почему-то думала, что он куда выше».

И чувство, похожее на смятение, овладело ею.

Усох отец, что ли? Или просто ей изменяет память? Он всегда казался видным, властным, порой, правда, суетливым, поучающим всех вокруг, иногда она в душе посмеивалась над ним, но тем не менее он был личностью. А теперь перед ней стоял маленький пожилой толстяк, который изо всех сил тщетно пытался произвести впечатление значительного человека. Что с ней? Почему такие непочтительные мысли приходят ей в голову?

Имхотеп, завершив свою напыщенную ответную речь, принялся здороваться с домочадцами. Прежде всего он обнял сыновей.

– А, дорогой мой Яхмос, ты весь лучишься улыбкой, надеюсь, ты прилежно вел дела в мое отсутствие? И Себек, красивый мой сын, вижу, ты так и остался весельчаком? А вот и Ипи, любимый мой Ипи, дай взглянуть на тебя, отойди, вот так. Вырос, совсем мужчина! Какая радость моему сердцу снова обнять тебя! И Ренисенб, моя дорогая дочь, ты снова дома! Сатипи и Кайт, вы тоже мне родные дочери. И Хенет, преданная Хенет…

Хенет, стоя на коленях, вцепилась ему в ноги и нарочито, на виду у всех утирала слезы радости.

– Счастлив видеть тебя, Хенет. Ты здорова? Никто тебя не обижает? Верна мне, как всегда, что не может не радовать душу… И Хори, мой превосходный Хори, столь искусный в своих отчетах и так умело владеющий пером! Все в порядке? Уверен, что да.

Затем, когда приветствия завершились и шум замер, Имхотеп поднял руку, призывая к тишине, и громко возвестил:

– Сыновья и дочери мои! Друзья! У меня есть для вас новость. Уже много лет, как вам известно, я жил одиноко. Моя жена, а ваша мать, Яхмос и Себек, и моя сестра – твоя мать, Ипи, – обе ушли к Осирису давным-давно. Поэтому вам, Сатипи и Кайт, я привез новую сестру, которая войдет в наш дом. Вот моя наложница Нофрет, которую из любви ко мне вы все должны любить. Она приехала со мной из Мемфиса в Северных Землях и останется здесь с вами, когда мне снова придется уехать.

С этими словами он вывел вперед молодую женщину. Она стояла рядом с ним, откинув назад голову и высокомерно сощурив глаза, – юная и красивая.

«Она совсем еще девочка, – с изумлением смотрела на нее Ренисенб. – Ей, наверное, меньше лет, чем мне».

На губах Нофрет порхала легкая улыбка, в ней сквозила скорей насмешка, чем желание понравиться.

Черные брови юной наложницы были безукоризненно прямой формы, кожа на лице цвета бронзы, а ресницы такие длинные и густые, что за ними едва можно было разглядеть глаза.

Семейство хозяина дома в растерянности молча взирало на нее.

– Подойдите, дети, поздоровайтесь с Нофрет. – В голосе Имхотепа звучало раздражение. – Разве вам не известно, как следует приветствовать женщину, которую отец избрал своей наложницей?

Они один за другим приблизились к ней и, запинаясь, произнесли положенные слова приветствия.

Имхотеп, чтобы скрыть некоторое замешательство, преувеличенно радостным тоном воскликнул:

– Вот так-то лучше! Сатипи, Кайт и Ренисенб отведут тебя, Нофрет, на женскую половину. А где короба? Короба не забыли снести на берег?

Дорожные короба с круглыми крышками переносили с ладьи на берег.

– Твои украшения и одежды доставлены в сохранности. Пригляди, чтобы их аккуратно выложили.

Затем, когда женщины все вместе направились к дому, он обратился к сыновьям:

– А как дела в хозяйстве?

– Нижние поля, которые в аренде у Нехте… – начал было Яхмос, но отец его перебил:

– Сейчас не до подробностей, дорогой Яхмос, С этим можно повременить. Сегодня будем веселиться. А завтра мы с тобой и Хори займемся делами. Подойди ко мне, Ипи, мой мальчик, я хочу, чтобы ты шел до дома рядом со мной. Как ты вырос! Ты уже выше меня!

Себек, хмуро шагая вслед за отцом и Ипи, прошептал на ухо Яхмосу:

– Украшения и одежды, слышал? Вот куда ушли доходы от наших северных владений. Наши доходы.

– Молчи, – предостерег его Яхмос, – не то отец услышит.

Как только Имхотеп вошел в свои покои, тотчас появилась Хенет, приготовить ему воду для омовения. Она вся сияла.

Имхотеп, отбросив показную веселость, озабоченно спросил:

– Ну, Хенет, что скажешь про мой выбор?

Хотя он был настроен вести себя самым решительным образом, тем не менее отлично сознавал, что появление Нофрет, вызовет бурю, по крайней мере на женской половине дома. Иное дело Хенет, полагал он. И верная Хенет не обманула его ожиданий.

– Красавица! Необыкновенная красавица! – восторженно воскликнула она. – Какие волосы, как сложена! Она достойна тебя, Имхотеп, иначе и не скажешь. Твоя покойная жена будет рада, что такая женщина скрасит твое одиночество!

– Ты так думаешь, Хенет?

– Я уверена, Имхотеп. Ты столько лет оплакивал жену, пора тебе наконец снова вкусить радости жизни.

– Да, ты ее хорошо знала… Я тоже чувствую, что заслужил право жить, как подобает настоящему мужчине. Но вряд ли мои снохи и дочь будут довольны этим решением, а?

– Еще чего! – возмутилась Хенет. В конце концов, разве они не зависят от тебя?

– Истинная правда, истинная правда, – согласился Имхотеп.

– Ты их щедро кормишь и одеваешь. Их благополучие – плод твоих усилий.

– Несомненно, – вздохнул Имхотеп. – Ради них я вечно в труде и заботах. Но порой меня одолевают сомнения: понимают ли они, чем обязаны мне?

– Ты должен напоминать им об этом. Я, покорная и преданная тебе Хенет, никогда не забываю о твоих благодеяниях. Дети же порой бездумны и себялюбивы, они слишком много мнят о себе, не понимая, что лишь выполняют твои распоряжения.

– Истинная правда, – подтвердил Имхотеп. – Я всегда знал, что ты умная женщина, Хенет.

– Если бы и другие так думали, – вздохнула Хенет.

– А что? Кто-то плохо к тебе относится?

– Нет, нет, то есть никто этого нарочно не делает… Просто я тружусь не покладая рук, что, по правде сказать, делаю с радостью, но.., признательность и благодарность – их так не хватает!

– В этом ты можешь положиться на меня, – великодушно пообещал Имхотеп. – И твой дом здесь, запомни.

– Ты слишком добр, господин. – Помолчав, она добавила:

– Рабы ждут тебя, вода уже согрета. А потом, когда они тебя омоют и оденут, тебе предстоит пойти к своей матери, она зовет тебя.

– Кто? Моя мать? Да, да, конечно…

Имхотеп чуть заметно смутился, но тут же поспешил скрыть смущение, воскликнув:

– Конечно, конечно. Я и сам собирался навестить ее. Скажи Изе, что я тотчас приду.

2

Иза, в праздничном одеянии из полотна, заложенного в мелкую складку, встретила сына язвительной усмешкой:

– Добро пожаловать, Имхотеп! Итак, ты вернулся домой – и не один, как мне донесли.

Собравшись с духом, Имхотеп спросил:

– Ты уже знаешь?

– Разумеется. Все только об этом и говорят. Я слышала, девушка очень красивая и совсем юная…

– Ей девятнадцать… И она недурна собой. – Иза рассмеялась – злым коротким смешком.

– Что ж, седина в бороду, а бес в ребро.

– Дорогая Иза, я решительно не понимаю, о чем ты.

– Ты всегда был глуп, Имхотеп, – невозмутимо проговорила Иза.

Имхотеп вновь собрался с духом и рассердился. При том что он обычно был преисполнен самомнения, матери всякий раз ничего не стоило сбить с него спесь. В ее присутствии ему всегда было не по себе. Ехидная насмешка в ее подслеповатых глазах приводила его в замешательство. Мать, отрицать не приходилось, никогда не была большого мнения о его умственных способностях. И хотя сам он не сомневался в собственной значительности, отношение матери к нему тем не менее каждый раз выводило его из равновесия.

– Разве мужчина не может привести в дом наложницу?

– Почему же? Может. Мужчины вообще в большинстве своем дураки.

– Тогда в чем же дело?

– Ты что, не понимаешь, что появление этой девушки нарушит покой в доме? Сатипи и Кайт будут вне себя и распалят своих мужей.

– А какое им до этого дело? Какое у них право быть недовольными?

– Никакого.

Имхотеп разгневанно зашагал вдоль покоев.

– Почему я не могу делать, что хочу, в собственном доме? Разве я не содержу своих сыновей и их жен? Разве не мне они обязаны хлебом, который едят? Разве я не напоминаю им об этом ежедневно?

– Чересчур часто напоминаешь, Имхотеп.

– Но это же правда. Они все зависят от меня. Все до одного.

– И ты уверен, что это хорошо?

– Разве плохо, когда человек содержит свою семью?

Иза вздохнула.

– Не забывай, что они работают на тебя.

– Ты хочешь, чтобы я позволил им бездельничать? Естественно, они работают.

– Они взрослые люди. Яхмос и Себек, по крайней мере.

– Себек мало смыслит в делах и все делает не так, как надо. К тому же он часто ведет себя крайне нагло, чего я не намерен терпеть. Вот Яхмос хороший, послушный мальчик.

– Он уже далеко не мальчик, – вставила Иза.

– Однако мне нередко приходится по несколько раз ему объяснять, прежде чем он поймет, что от него требуется. Я и так вынужден думать обо всем, поспевать всюду. Мне приходится, будучи в отъезде, присылать сыновьям подробные наставления… Я не знаю ни отдыха, ни сна! И сейчас, когда я вернулся домой, заслужив право хоть немного пожить в мире и покое, меня снова ждут неприятности. Даже ты, моя мать, отказываешь мне в праве иметь наложницу, как подобает мужчине. Ты сердишься…

– Нет, я не сержусь, – перебила его Иза. Мне даже интересно посмотреть, что будет твориться в доме. Это меня развлечет. Но я тебя предупреждаю, Имхотеп, когда ты снова задумаешь отправиться в Северные Земли, возьми девушку с собой.

– Ее место здесь, в моем доме. И горе тому, кто посмеет с ней дурно обращаться.

– Дело вовсе не в том, посмеют или не посмеют с ней дурно обращаться. Помни, что в иссушенной жарой стерне легче разжечь костер. Когда в доме слишком много женщин, добра, говорят, не жди. – Помолчав, Иза не спеша добавила:

– Нофрет красива. А мужчины теряют голову, ослепленные женской красотой, и в мгновение ока превращаются в бесцветный сердолик.

И глухим голосом проговорила строку из гимна:

– «Начинается с ничтожного, малого, подобного сну, а в конце приходит смерть».

Глава 4

Третий месяц Разлива, 15-й день

1

В зловещем молчании слушал Имхотеп доклад Себека о сделке с лесом. Лицо его стало багровым, на виске билась жилка.

Вид у Себека был не столь беззаботным, как обычно. Он надеялся, что все обойдется, но, увидев, как отец все больше мрачнел, начал запинаться.

– Понятно, – наконец раздраженно перебил Имхотеп, – ты решил, что разбираешься в делах лучше меня, а потому поступил вопреки моим распоряжениям. Ты всегда так делаешь, когда меня здесь нет и я не могу за всем проследить. – Он вздохнул. – Не представляю, что стало бы с вами без меня!

– Появилась возможность заключить более выгодную сделку, – упрямо стоял на своем Себек, – вот я и пошел на риск. Нельзя вечно осторожничать.

– А когда это ты осторожничал, Себек? Ты всегда стремителен и безрассуден, а потому и принимаешь неверные решения.

– Разве у меня была когда-нибудь возможность принять решение?

– На этот раз, например, – сухо отпарировал Имхотеп. – Вопреки моему приказу…

– Приказу? Почему я должен подчиняться приказам? Я уже взрослый человек.

Потеряв терпение, Имхотеп перешел на крик:

– Кто тебя кормит? Кто одевает? Кто заботится о твоем будущем? Кто постоянно думает о твоем благополучии, о твоем и всех остальных? Когда уровень воды в Ниле упал и нам угрожал голод, разве не я присылал вам с севера еду? Тебе повезло, что у тебя такой отец, который печется обо всех вас! И что я требую взамен? Только чтобы вы прилежно трудились и следовали моим наставлениям…

– Разумеется, – возвысил голос и Себек, мы должны работать на тебя, как рабы, чтобы ты мог дарить своей наложнице золотые украшения!

Вконец разъяренный, Имхотеп двинулся на Себека.

– Наглец! Как ты смеешь так разговаривать с отцом? Берегись, не то я выгоню тебя из дому! Пойдешь куда глаза глядят!

– Берегись и ты, не то я сам уйду! У меня есть мысли.., отличные мысли, как можно разбогатеть, если бы я не был связан по рукам и ногам твоими распоряжениями.

– Все сказал? – угрожающе спросил Имхотеп. Себек, немного поостыв, сердито пробормотал:

– Да, больше мне нечего сказать.., пока.

– Тогда иди и присмотри за скотом. Нечего бездельничать.

Себек резко повернулся и зашагал прочь. Когда он проходил мимо Нофрет, оказавшейся неподалеку, она искоса взглянула на него и засмеялась. Кровь бросилась Себеку в лицо, и он рванулся было к ней. Она стояла неподвижно, глядя на него презрительным взглядом из-под полуопущенных век.

Себек что-то невнятно пробурчал и двинулся в прежнем направлении. Нофрет снова рассмеялась и неспешным шагом приблизилась к Имхотепу, обратившему теперь свое внимание на Яхмоса.

– Почему ты позволил Себеку делать глупости? – напустился он на Яхмоса. – Ты обязан был помешать ему. Тебе что, неизвестно, что он совсем не сведущ в торговых делах? Он заранее уверен, что все непременно получится так, как он задумал.

– Ты не представляешь, отец, как мне трудно, – начал оправдываться Яхмос. – Ты сам велел поручить эту сделку Себеку. Мне оставалось предоставить ему возможность решать самостоятельно.

– Решать самостоятельно? Он этого не умеет. Его дело – следовать моим распоряжениям, а ты обязан смотреть за тем, чтобы он их выполнял.

– Я? По какому праву?

– По какому праву? По тому, которым я тебя оделил.

– Будь я законным совладельцем, у меня было бы право…

Он умолк, потому что подошла Нофрет. Зевая, она мяла в руках алый цветок мака.

– Имхотеп, не хочешь ли пройти в беседку на берегу водоема? Там прохладно, и я велела подать туда фрукты и пиво. Ты уже покончил с делами?

– Повремени, Нофрет, повремени немного.

– Пойдем сейчас, – тихо произнесла Нофрет. – Я хочу, чтобы ты пошел сейчас…

На лице Имхотепа появилась смущенная улыбка. Яхмос поспешил сказать:

– Давай сначала закончим разговор. Это очень важно. Я хочу попросить тебя…

Нофрет, оставив без внимания слова Яхмоса, произнесла, обращаясь к Имхотепу:

– Ты не можешь в собственном доме поступать, как тебе хочется?

– В другой раз, сын мой, – решительно проговорил Имхотеп. – В другой раз.

И ушел вместе с Нофрет, а Яхмос, глядя им вслед, остался стоять на галерее.

Из дома появилась Сатипи.

– Ну, поговорил? – спросила она. – Что он сказал?

Яхмос вздохнул.

– Наберись терпения, Сатипи. Время было не совсем.., подходящим.

– Ну, конечно! – воскликнула Сатипи. – Вечно у тебя неподходящее время. Каждый раз ты этим отговариваешься. А если по правде, просто ты боишься отца. Ты, как овца, только блеять умеешь, а не разговаривать, как мужчина! Ты что, не помнишь, что обещал поговорить с отцом в первый же день его приезда? А что получается? Из нас двоих я больше мужчина, чем ты, так оно и есть.

Сатипи остановилась, но только чтобы перевести дух.

– Ты не права, Сатипи, – мягко сказал Яхмос. – Я начал было говорить, но нас перебили.

– Перебили? Кто?

– Нофрет.

– Нофрет! Эта женщина! Твой отец не должен позволять наложнице вмешиваться в деловой разговор со своим старшим сыном. Женщинам не положено вмешиваться в дела мужчин.

Возможно, Яхмосу хотелось посоветовать Сатипи придерживаться того правила, которое она так решительно провозглашала, но он не успел раскрыть и рта.

– Твой отец должен немедленно дать ей это понять, – продолжала Сатипи.

– Мой отец, – сухо отрезал Яхмос, – не выказал ни малейшего неудовольствия.

– Какой позор! – вскричала Сатипи. – Твой отец совсем потерял голову. Он позволяет ей говорить и делать все, что она хочет.

– Она очень красива… – задумчиво произнес Яхмос.

– Да, она недурна собой, – фыркнула Сатипи, – но не умеет себя вести. Плохо воспитана. Грубит нам и даже не извиняется.

– Может, это вы грубы с ней?

– Я сама вежливость. Мы с Кайт оказываем ей должное почтение. Во всяком случае, у нее нет оснований жаловаться на нас твоему отцу. Мы ждем своего часа.

Яхмос пристально взглянул на нее.

– Что значит «своего часа»?

Сатипи многозначительно рассмеялась.

– Это чисто женское понятие, тебе его не постичь. У нас есть свои возможности и свое оружие. Нофрет следовало бы держаться поскромнее. В конце концов, жизнь женщины проходит на женской половине, среди других женщин. В ее голосе прозвучала угроза.

– Твой отец не всегда будет здесь, – добавила она. – Он снова уедет в свои северные владения. Вот тогда посмотрим!

– Сатипи…

Сатипи рассмеялась громко и весело и исчезла в глубине дома.

2

У водоема резвились дети: два сына Яхмоса, здоровые, красивые мальчики, больше похожие на мать, чем на отца; трое детишек Себека, включая младшую крошку, едва научившуюся ходить, и четырехлетняя Тети, хорошенькая девочка с печальными глазами.

Они смеялись, кричали, подбрасывали мячи, порой ссорились, и тогда раздавался пронзительный детский плач.

Сидя рядом с Нофрет и не спеша отхлебывая пиво, Имхотеп заметил:

– Как любят дети играть возле воды. Сколько я помню, всегда было так. Но, клянусь Хатор[11], какой от них шум!

– Да, а здесь могло бы быть так покойно, – тотчас подхватила Нофрет. – Почему бы тебе не сказать, чтобы их сюда не пускали, пока ты здесь? В конце концов, следует быть почтительными к хозяину дома и дать возможность ему отдохнуть. Разве не так?

– Видишь ли… – не сразу нашелся что ответить Имхотеп. Мысль эта была новой для него, но приятной. – По правде говоря, они мне не мешают, – неуверенно закончил он. И добавил с сомнением в голосе: Дети привыкли играть на берегу водоема.

– Когда ты уезжаешь, разумеется, – быстро согласилась Нофрет. – Но, по-моему, Имхотеп, принимая во внимание все, что ты делаешь для семьи, им полагалось бы проявлять к тебе больше почтительности, больше уважения. Ты слишком снисходителен, слишком терпелив.

– Я сам во всем виноват, – мирно проговорил Имхотеп со вздохом. – Я никогда не требовал особого почтения.

– И посему эти женщины, твои снохи, пользуются твоей добротой. Им следует дать понять – когда ты возвращаешься сюда на отдых, в доме должны быть тишина и покой. Я сейчас же пойду к Кайт и скажу ей, чтобы она увела отсюда своих детей, да и остальных тоже. Тогда сразу станет тихо.

– Ты очень заботлива, Нофрет, и добра. Ты всегда печешься о том, чтобы мне было хорошо.

– Раз хорошо тебе, значит, хорошо и мне, – отозвалась Нофрет.

Она поднялась и направилась к Кайт, которая стояла на коленях у воды, помогая своему младшему сыну, капризному, избалованному мальчишке, отправить в плавание игрушечную деревянную ладью.

– Уведи отсюда детей, Кайт, – требовательно сказала Нофрет.

Кайт непонимающе уставилась на нее.

– Увести? О чем ты говоришь? Они всегда здесь играют.

– Но не сегодня. Имхотепу нужен покой. А дети чересчур шумят.

Грубоватое, с крупными чертами лицо Кайт залилось краской.

– Не выдумывай, Нофрет! Имхотеп любит смотреть, как дети его сыновей здесь играют. Он сам говорил.

– Но не сегодня, – повторила Нофрет. – Он велел передать, чтобы ты увела всю эту свору в дом. Он хочет побыть в тишине.., со мной.

– С тобой… – Кайт не договорила, поднялась с колен и подошла к беседке, где полусидел, полувозлежал Имхотеп. Нофрет последовала за ней.

Кайт не стала деликатничать.

– Твоя наложница говорит, что детей надо увести. Почему? Что они делают плохого? За что их прогоняют отсюда?

– Потому что так желает господин, разве этого не достаточно, – ровным голосом произнесла Нофрет.

– Вот именно, – раздраженно подхватил Имхотеп, – Почему я должен объяснять? Кому принадлежит этот дом, в конце концов?