Кришнамурти: Это означает отсутствие «я».
С.: Единого «я» нет.
Кришнамурти: То есть нет центра.
С.: Нет центра, который заключает в себе время.
Кришнамурти: Вот это и означает, что в человеке никакой разорванности нет. В глубинном ядре его существа никакой разорванности нет.
С.: Скажем так: человек видит, что есть состояние, в котором разорванность не существует.
Кришнамурти: Можно ли найти такое качество, в котором нет разорванности, что означает окончание мысли — той мысли, которая порождает разорванность, а следовательно и время?
Смотрите, уважаемый, во всем мире вы видите отдельные действия — социальные, политические, действия всевозможных общин, действия хиппи; все они фрагментарны. Существует ли такое действие, которое не было бы фрагментарным, но покрывало бы собой все это.
С.: Когда вы используете слово «действие», оно ассоциируется со временем.
Кришнамурти: Я имею в виду активное настоящее.
С.: Правильно.
Кришнамурти: Это значит, что существует особое качество ума, в котором нет разорванности. Это активное настоящее в течение всего времени.
Какую связь все это имеет с любовью? Каковы взаимоотношения между мной, вами и художником? Я думаю, именно здесь находится ядро взаимоотношений. Любовь была сведена к половой сфере и окружающей ее морали. Если нет любви, разобщенность сохранится. Вы будете физиком, я буду кем-то другим; мы будем общаться друг с другом, обсуждать разные вопросы, но это останется только словами.
С.: Как вы общаетесь с людьми? Во время наших бесед возникает какое-то общение. Как мне это понять? И как получается, что я это понимаю?
Кришнамурти: Что значит слово «общение»? Вы и я имеем что-то общее. Общность предполагает, что мы делимся этим друг с другом.
С.: Как это возможно?
Кришнамурти: Подождите. Мы пользуемся временем для общения. «Общность» предполагает, что мы оба хотим принять участие, понять, проверить, совместно участвовать в какой-то проблеме. Я не даю, вы же ничего не получаете. Мы делимся. Таким образом, установлены взаимоотношения, основанные на соучастии. Вы не сидите на платформе, я не сижу на земле. Что в действительности происходит, когда вы действительно разделяете с кем-то некую проблему, например, проблему человеческой печали? Это нечто огромное.
С.: Когда вы разделяете с кем-то его печаль, через некоторое время вы как бы не видите этого человека. Я могу понять, как это происходит с глубокими личными эмоциями, но с идеей это произойти не может.
Кришнамурти: В чем суть того, что мы делимся идеями?
С.: Мы делимся своими прозрениями...
Кришнамурти: ...которые представляют собой понимание. Но идеи — это не понимание. Напротив, формулы понимания препятствуют пониманию.
Уважаемый, что происходит, когда мы проявляем соучастие? Мы оба в одно и то же время, на одном и том же уровне обладаем одинаковой интенсивностью переживаний. Это и есть любовь. Иначе никакого соучастия нет. В конце концов, чтобы понять нечто вместе с другим человеком, мне необходимо забыть весь свой опыт, все предвзятые мнения; то же самое должны сделать и вы. Иначе мы не способны поделиться чем-то друг с другом.
Случалось ли вам беседовать с коммунистом, с католиком?
С.: Я стараюсь понять его.
Кришнамурти: Но он вас не поймет. Это просто. Возьмите Тейяра де Шардена. Он много путешествовал, обладал обширными знаниями, но он был несгибаемым католиком. Вы не в состоянии чем-то поделиться с человеком, который неподвижен. Соучастие предполагает любовь. А способен ли человек, имеющий установившееся отношение к миру, — способен ли он любить?
С.: У него могут быть мистические переживания.
Кришнамурти: Потому что он обусловлен. Он видит Кришну, Христа, видит то, что хочет видеть. Вопрос в том, может ли ум освободиться от обусловленности? Но только не при помощи времени, ибо когда ум использует время, чтобы уничтожить время, он остается в пределах времени.
Подлинное внимание вневременно.
Любви, соучастия — так мало, а всего другого — так много! (Пауза.)
Уважаемый, здесь мы задаем вопрос: «Что такое медитация?» Может ли ум быть свободным от своего содержания? Ведь сознание составлено из этого содержания.
М.: Чаще всего, когда вы говорите о понимании, вы думаете об одном индивиде. А для общения необходимо иметь два ума. Вот еще мысли, которые пришли мне в голову. Впоследствии, возможно, окажется, что они приходили в голову кому-то еще; дело вот в чем: нет ли таких мыслей, которые возникают только тогда, когда двое людей находятся вместе?
С.: М. говорит, что возможны такие ситуации, когда двое людей совместно порождают идеи, которые ни у одного из них не могли бы возникнуть в одиночку.
Кришнамурти: Что происходит, когда встречаются двое? Вы что-то возражаете словесно. Я слышу это, уясняю смысл и отвечаю — возникает словесное общение. В этом процессе участвуют и другие факторы. Вы сами не вполне знаете, что говорите. Я слышу вас, частично понимаю и даю частичный ответ. Таким образом, общение оказывается неполным. Если же вы говорите нечто очень ясно, а я слушаю вас без всякой реакции, возникает немедленное общение.
Я могу выразить это так. Поскольку я не знаю, что такое любовь, я хочу, чтобы вы меня любили. Или я знаю, что такое любовь, — и потому могу общаться с вами. Мне ничего не нужно.
Но вы задаете еще один вопрос: есть ли вообще необходимость в общении — необходимость в том смысле, что в общении я раскрываю нечто большее, открываю нечто новое? Подобно человеку, который играет на скрипке и зарабатывает игрой, а другой просто играет на этом инструменте, и для него больше ничего не существует.
С.: Играет не ради добра, не ради зла...
Кришнамурти: Да, подобно цветку: сорвите его или оставьте. Ибо в общении мы открываем нечто вместе, а без него разве могу я что-нибудь открыть, не облекая это в слова?
Когда у нас с вами есть общий интерес, когда существует интенсивность на одном и том же уровне, в одно и то же время, тогда возможно общение, выходящее за пределы слов. Тогда мне не нужно говорить: «Я люблю вас».
Я думаю, что мы чересчур захвачены словами, лингвистикой, семантическим анализом. А ведь слово — это не вещь. Описание — это не описываемый предмет.
С.: И поскольку высокий уровень общения не является какой-то техникой или каким-то уменьем, возникает вопрос: как же учиться чему-нибудь? Вот ребенок способен к ученью...
Кришнамурти: Является ли ученье процессом накопления? Именно так мы поступаем; я учусь итальянскому языку, приобретаю запас слов, затем использую их в разговоре. Мы называем это ученьем. Но существует ли ученье, которое не является накоплением? Эти два действия совершенно различны.
С.: Разрешите мне кое-что спросить. Возможно, мой вопрос не относится к делу, но вы поймете. Существует ли «другое»? Существуют ли «другие» люди?
Кришнамурти: Все зависит от того, что вы понимаете под словом «другое» и «другие люди».
С.: Чаще всего — множественность.
Кришнамурти: Понятно.
С.: Но поскольку уединенность реальна...
Кришнамурти: Почему вы полагаете уединенность реальной, а другое нереальным? Мы знаем одиночество, сопротивление, двойное движение действия, защитное и агрессивное, знаем захваченность мыслью, знаем, что все это усиливает изолированность — мы и они, моя партия и ваша партия. Так вот, может ли ум покинуть пределы изолированности, пределы сопротивления, то есть: может ли он пребывать в полном уединении? В уединении, но не в изоляции. Только в этом случае я открываю что-то новое, что-то реальное.
С.: Это состояние мне известно, однако вы поймали меня, когда спросили, почему я разделяю два состояния. Есть две ситуации: состояние, когда я не вижу множественности, и состояние, когда я вижу множественность. У меня такое чувство, что состояние, в котором я вижу множественность, — это отделение.
Кришнамурти: Будьте осторожны, уважаемый, вы попали в ловушку. Отделение — в вашем смысле — есть время. Все, от чего вы можете постепенно отделиться, есть время, тогда как другое не включает в себя времени. Так что избегайте захваченности, уважаемый! (Пауза.)
Существует ли восприятие и действие без времени? Я вижу физическую опасность, и происходит немедленное действие. Я не говорю, что буду удаляться от опасности постепенно. Так вот, существует ли восприятие этого чувства одиночества, сопротивления? Существует ли восприятие, которое вполне сознает эту опасность, — и в тот момент, когда сознает ее, освобождается от нее?
С.: Если вы видите всю вещь целиком, отделения нет. Оно не существует.
М.: То есть никакого процесса нет.
С.: Это противоречит моему опыту. У меня были переживания вневременных явлений. Я любил их и помню о них.
Кришнамурти: Оставьте это, уважаемый.
С.: Но когда я вспоминаю о них, это так приятно.
Кришнамурти: В том-то и дело. Удовольствие — главный и единственный руководящий принцип.
Мадрас, 3 января 1971 г.
Беседа тринадцатая:
ТРАДИЦИЯ И ЗНАНИЕ
Слушатель А.: Я входил в группу самоподготовки Теософского общества в 1923-1924 годах. В этой группе велась подготовка к пониманию — вивека, вайрагья и любовь. Подход был традиционным; перемена произошла, когда вы сказали, что необходимо порвать со всеми традициями, организациями и дисциплиной. В работе «У ног Учителя» слово шама переводится как контроль над умом, а дама — контроль над телом. При традиционном подходе качеству шама уделяется, по-моему, мало внимания, а на дама делается чрезмерный упор; по-видимому, смыслу шама не придается должного внимания. Только слово шанти стало символом внутреннего мира, а это пассивная форма причастия прошедшего времени от слова шама. Таким образом, если не понять шама, не поймешь и шанти.
Кришнамурти: Что вы подразумеваете под словом садхана?
Д.:Садхана означает дисциплину, приобретение.
А.: Вы не уделяете внимания шама, процессу, в котором возникают и затихают импульсы?
Кришнамурти: Что вы понимаете под словом процесс? Нечто, идущее отсюда туда, чтобы перейти, движение отсюда туда — а это непременно предполагает садхану. Процесс предполагает время.
А.: Этот процесс наблюдения путей ума включает в себя время.
Кришнамурти: Время включено в процесс, в дисциплину — чтобы прийти. Все это подразумевает время, время, которое заключает в себе и пространство — отсюда и туда; некоторое пространство можно покрыть в течении некоторого времени.
Д.: Рамана говорит, что оно не содержит путей, свободно от процесса, от времени.
А.: Даже если мы поймем, что бесполезно подавлять возникающие и завершающиеся импульсы, наше понимание по-прежнему остается процессом и протекает во времени.
Кришнамурти: Когда мы говорим, что живем во времени, что мы имеем в виду? Что значит жить во времени?
А.: Ум подогнан ко вчерашнему, сегодняшнему и завтрашнему дню.
Кришнамурти: Не только ум, но и числовое время: я прихожу сюда тогда-то. Жизнь протекает внутри хронологического времени. Вся ли моя жизнь такова? Есть ли какое-то другое время?
А.: Существует и психологическое время, созданное умом.
Кришнамурти: Что вы понимаете под временем, созданным умом?
А.: Ум обладает способностью продлевать удовольствие. Мое движение в хронологическом времени подвержено влиянию моего ума.
Кришнамурти: Что же такое ум?
А.: Память.
Кришнамурти: Но что такое память? Вы были в Бангалуре, а сегодня находитесь в Мадрасе. Вы помните Бангалур. Воспоминание прошлого переживания или случая есть память. Это переживание оставляет отметину. Что же это за субстанция, на которой остается метка?
Вчера имело место некое переживание; оно оставило метку — неважно какую: боль или удовольствие. Почему оно оставило такую метку? И что значит слово «переживать»?
Переживание подразумевает, что мы проходим через что-то, продвигаем что-то вперед, а потом отбрасываем. Когда это переживание полностью не смыто, оно оставляет метку. На чем же оно ее оставляет? Есть некая субстанция, на которой остается метка. Что это за субстанция?
А.: Цензор.
Кришнамурти: Что вы называете цензором? Я вижу, что вчерашнее переживание оставило какую-то метку. На чем оно ее оставило?
Д.: На уме, который и есть сознание.
Кришнамурти: Какое сознание? Содержание сознания и есть само сознание. Без содержания сознания нет. Содержание есть сознание; они неотделимы друг от друга. Так найдите, на чем память оставляет метку.
А.: Эта часть ума — мозг, который несет в себе осадок переживания.
Кришнамурти: Такой осадок — опыт. Метки остаются в мозговых клетках. Смотрите, что получилось: переживание не окончено; оно оставляет метку в мозговых клетках, которые хранят в себе память. Память — это материя. Иначе она не могла бы удерживаться и оставлять метки в клетках мозга, которые также представляют собой материю.
Смотрите, уважаемый, что происходит. Всякое незавершенное переживание оставляет какую-то метку, которая становится знанием. Знание делает ум тупым. Мозг, как аккумулятор, накапливающий знание, получил информацию; это и есть знание.
А.: А как же справиться с новым вызовом?
Кришнамурти: Что именно справляется с новым вызовом? Если вы реагируете в соответствии с прошлой информацией, вы не знаете, как подойти к новой проблеме.
Итак, опыт оставляет некий осадок, который становится складом знания. Знание — это всегда прошлое. Таким образом, мозговые клетки всегда действуют, реагируют, функционируют в соответствии с информацией, знанием, осадком прошлого. Мозг сложился во времени, которое представляет собой прошлое. И поэтому ум, загроможденный знанием, — не свободный ум.
Д.: Потому что его ответы возникают из известного.
А.: На определенном уровне и это существенно.
Кришнамурти: Конечно, такова половина нашей жизни.
Мы видим, что мозг, сложившийся в течение тысячелетий, живет с опытом настоящего и прошлого; в нем содержится прошлое всей расы, всего рода, прошлое личного опыта; все это образует колоссальный груз. Мы называем это прогрессом. Нам известен технический прогресс — от повозки с быками до реактивного самолета. Мозг утверждает, что для него с его воспоминаниями возможен только такой способ функционирования; вместе с тем, мысль говорит, что ей хочется освободиться из тюрьмы; и вот мысль движется к будущему — к просветлению; однако само это будущее является движением мысли. Посмотрите, что мы делаем!
А.: Но мы применяем здесь тот же принцип, который применяли к повозке с быками и реактивному двигателю, — что ум, благодаря приобретенному знанию, дисциплине, контролю над желаниями, может идти к свободе.
Кришнамурти: По-моему, мы так и не достигли ясности. Мы накапливаем знание, которое есть опыт, память, и при помощи знания стремимся найти выход.
А.: Да.
Кришнамурти: Традиционный подход основан на знании. А может ли знание принести свободу? Если может, тогда дисциплина, контроль, сублимация, подавление необходимы, ибо мы и не знаем ничего другого. Такова традиция, а традиция означает «переносить».
А.: Я понимаю, что все это невозможно.
Тогда почему же оно не прекращается?
Кришнамурти: Я ясно вижу, что это факт — не гипотеза, не теория. Я вижу, что знание, которое представляет собой склад тысячелетий, есть тюрьма; и все-таки ум не в состоянии его отбросить.
А.: Это словесное знание. Мое знание основано на словах.
Кришнамурти: Разве оно словесное? Я ударил вас, а вы — меня. Переживается боль. Существует память боли.
Вы ударили меня; я ощущаю физическую боль — это не слова. Воспоминание о боли является словесным, но сама боль — это не слова. Зачем же ум переводит боль на язык слов? Понаблюдайте за этим.
А.: Ради общения.
Кришнамурти: Проследите. Вы ударили меня, я ощущаю боль. Это физический акт. Затем я вспоминаю ее. Воспоминание есть слово. Зачем факт становится словом?
Д.: Чтобы придать ему длительность.
Кришнамурти: Значит, чтобы придать длительность — боли? Или человеку, который причинил боль?
А.: Он должен пожать посеянное.
Д.: Воспоминание придает длительность и человеку, который ощущает боль.
Кришнамурти: Послушайте, вы ударили меня, существует физическая боль. Это все. Почему я не хочу покончить с ней? Почему мой мозг говорит: «А. ударил меня»? Он уже перевел боль на язык слов. Зачем? Потому что ему хочется вернуть удар. Если бы он не хотел этого, он мог бы сказать: «Да, А. ударил меня» — и все. Но мозг помнит не только боль, которая становится психологической меткой, он помнит и человека, который эту боль причиняет.
Р.: Кто это помнит?
Кришнамурти: Мозговая клетка.
А.: Процесс «я».
Д.: То, что записывается в клетке, — это образ человека, который нанес удар.
Кришнамурти: Почему же мне необходимо помнить этого человека?
Д.: Даже если я прощу его, это все равно не забывается.
Кришнамурти: Вот что происходит: я перевожу факт в слова «вы меня ударили». В тот момент, когда вы нанесли удар существует боль — и существует «я», которое говорит: «А. меня ударил; как он посмел? что я ему сделал?» Все это — волны слов.
Таким образом, традиционный подход к этой проблеме осуществляется через знание: утверждают, что вы должны иметь знание, дабы достичь свободы. Но ваше знание — словесное. И я спрашиваю: «Так ли это?» Опыт, полученный при ударе, есть знание.
Ну, а каков же традиционный подход к проблеме боли, страдания, обиды? Каков традиционный ответ на нее? Почему традиция утверждает, что знание необходимо в качестве средства для просветления?
А.: Это чрезмерное упрощение. Превращение боли в слово — одна часть, но поле знания в целом является расовым. Слово есть сущность знания.
Кришнамурти: Верно ли это?
Д.: Нет.
Кришнамурти: Нам нужно понять, что такое знание. Слово «знание» происходит от корня «знать». Что это — познавание, активность в настоящем или же нечто познанное?
Активная форма настоящего времени слова «знать» будет «познавать», а не «познать».
А.: Когда мы говорим о знании, предполагается нечто познанное.
Кришнамурти: Традиция утверждает, что для свободы, для просветления важно обладать знанием. Что значит это утверждение? Должно быть, существовали люди, которые подвергали знание сомнению. Почему же Гита и гуру не подверглись проверке? Почему люди не увидели, что знание означает прошлое, что прошлое не в состоянии принести просветление? Почему приверженцы традиции не видят, что дисциплина, садхана — все это пришло от знания?
Д.: Не потому ли, что люди испытывают необходимость сохранить то, что собрала память?
Кришнамурти: Почему профессионалы не увидели, что знание — это «я»? Они вечно говорили о том, что необходимо стереть это «я».
А.: До тех пор, пока общение становится словесным, стереть «я» невозможно.
Кришнамурти: Вы хотите сказать, что профессионалы не способны видеть что-либо, не прибегая к словам?
А.: Слово принудительно, вынужденно.
Кришнамурти: Вы ударили меня, ощущается боль. Зачем же из этого создавать память? Вы не отвечаете на мой вопрос. Почему профессионалы не увидели того простого факта, что накопленное знание не способно привести к свободе?
А.: Некоторые из них это видели.
Кришнамурти: Почему они не действовали? Профессионалы — это вы; профессионалы — это те, кого вы читали; вопрос стоит так: почему вы не можете отбросить все, то есть почему вы не отбросили традицию?
Лично я наблюдаю очень простой факт: вы бьете меня, ощущается боль. Вот и все.
А.: А что вы скажете об удовольствии?
Кришнамурти: То же самое.
А.: Оно включает в себя стремление отбросить.
Кришнамурти: Вы вступаете в тот же цикл: наименование и слово; это означает усиление знания о том, что вы меня ударили. Я здесь не останавливаюсь. Вы ударили меня, это факт. Мой сын умер, это факт. Стать циничным, испытывать горечь, говорить: «Я любил его, и вот он умер» — все это превращение факта в слово.
А.: Пока продолжается болтовня ума...
Кришнамурти: Пусть себе болтает! Посмотрите! Факт — это одно, а описание — нечто совсем другое. Мы захвачены описаниями, объяснениями, но не фактами. Давайте выясним, почему это происходит. Когда горит дом, я действую, и мне необходимо действовать. Что же будет действием в нашей ситуации? Вы ударили меня. А я отвечаю бездействием, молчанием.
А.: Так было со мной, когда умер мой брат.
Кришнамурти: Так что же происходит? Почему мы оказываемся пойманными знанием и делаем его столь важным? Способность рассуждать, убеждать — почему она сделалась такой важной? Теперь эту функцию берут на себя компьютеры. Почему же профессионалы попались в эту ловушку?
Итак, в состоянии ли мозговые клетки, сложившиеся как знание, — могут ли они функционировать в области знания, когда это необходимо, и все же оставаться свободными от знания?
А.: Я испытываю удовольствие. Я говорю: «Как чудесно, как замечательно!» Я не отбрасываю удовольствия.
Кришнамурти: Я переживаю любовный роман; он включает в себя и удовольствие. Затем приходит мысль и говорит: «Мне хотелось бы повторить удовольствие». А что это такое? Любовный роман, память, реакция памяти в виде мысли, построение мысленных образов, потребность в образах, которые составляют часть традиции, перенос их. Вчера у меня было приятное переживание. Перенос на завтра есть традиция.
А.: Это и радость.
Кришнамурти: В тот момент, когда вы сводите ее к удовольствию, она исчезает.
А.: Существует ли в знании только удовольствие и страдание, или в нем заключено нечто большее?
Кришнамурти: Мы не в состоянии ответить на этот вопрос, если не поймем боль, удовольствие и знание. Профессионалы ослепли — и ослепили миллионы людей. Какая чудовищная вещь! И то же самое во всей стране, во всем мире.
Возникает еще один вопрос: могут ли мозговые клетки функционировать на одном уровне с полной объективностью, с разумным знанием, не вводя в действие принцип удовольствия — удовольствия в виде престижа, положения и тому подобного? И могут ли мозговые клетки уяснить то обстоятельство, что свобода не заключена в знании? Само такое понимание и есть свобода. Как же оно происходит?
Д.: Здесь есть еще один момент: когда мысль страстно желает умереть, она продолжает существовать.
Кришнамурти: Каким будет ответ на данный вопрос профессионала? Почему мысль цепляется за знание?
Д.:Самадхи — я нахожусь в самадхи и возвращаюсь.
Кришнамурти: В этом нет никакого смысла. Видит ли мозговая клетка себя как хранилище знания? Понимает ли это сама мозговая клетка? Не в качестве некоторого данного свыше понимания, а видит ли она, что когда действует принцип удовольствия, тогда начинается зло, из которого проистекают страх, насилие, агрессивность и все прочее?
А.: Когда поле знания искажено страданием и удовольствием, тогда и начинаются все несчастья.
Кришнамурти: Почему же последователи традиции, профессионалы, священные писания, духовные учителя не увидели всего этого? Не потому ли, что колоссальную важность приобрел авторитет — авторитет Гиты, опыта, писаний? Почему? Почему они не видели этого? И вот человек оказывается продуктом этого порядка, так что перед вами появляется личность, которая заявляет: «Я прочел Гиту, я — авторитет!» Авторитет в области чего? В области чьих-то слов, в области знания?
А.: Но мы можем знать различные системы, не будучи вовлечены в них. Традиция приносит нам определенную ясность. Мы знаем, как работали профессионалы и как работаете вы. Вы говорите, что знание находится в прошлом.
Кришнамурти: Очевидно. Если меня привяжут к столбу, я не смогу двигаться.
А.: Тогда почему профессионалы не видели этого?
Кришнамурти: Они стремились к власти.
А.: Вы их не понимаете. Вы говорите, что они хотели власти, но это не так.
Кришнамурти: Посмотрите, что происходит с любой личностью. Мы на мгновенье видим что-то очень ясно. Это восприятие переводится на язык опыта как знание. В этом все дело. Я увидел данный факт — и все. Мне не нужно нести свой опыт с собой. А в следующее мгновенье я наблюдаю.
Д.: Зачем здесь наблюдатель?
Кришнамурти: Послушайте, почему мозг постоянно требует непрерывности знания? Почему мозг продолжает существовать во множественности знания? Почему он продолжает прибавлять, расширять знание? «Я сделал вчера вот это; она была так добра» — почему это продолжается вновь и вновь?
Послушайте, уважаемый, мозг не в состоянии функционировать здраво и разумно, не находясь в полной безопасности. Безопасность означает порядок. Когда порядка нет, мозг не может функционировать; он становится невротическим; подобно ребенку, он нуждается в безопасности. Когда ребенок находится в безопасности, когда он чувствует себя свободно и его не запугивают, он вырастает в чудесного человека. Мозг также нуждается в безопасности, и он обнаруживает ее в знании. Единственная вещь, в которой он может безопасно существовать, это знание, которое действует в качестве руководства для будущего. Мозг нуждается в безопасности — и находит ее в знании, в веровании, в семье.
А.: Приверженцы традиции обеспечивают эту безопасность посредством знания.
Кришнамурти: Ум хочет безопасности. Если бы профессионал сказал: «Я не знаю», он не был бы профессионалом.
А.: Однако, на определенном уровне безопасность существенна.
Кришнамурти: Нужно отбросить Гиту, отбросить Библию, гуру — все в целом.
Нужно полностью отбросить все конструкции, составленные мыслью, стереть их и сказать: «Я не знаю, я ничего не знаю.» Нужно заявить: «Я ничего не скажу, я не знаю. Я не стану повторять то, что сказал кто-то другой». Вот тогда вы начнете.
Мадрас, 4 января 1970 г.
Беседа четырнадцатая:
КОНФЛИКТ И СОЗНАНИЕ
Слушатель А.: Когда вы говорите, что память является функцией мозговых клеток, как вы думаете, играют ли мозговые клетки в качестве источника интеллекта существенную роль в приведении самих себя в состояние безмолвия?
Кришнамурти: Вчера мы говорили о том, почему знание как средство просветления стало таким важным. По-видимому, каждый религиозный учитель настоятельно требовал знания — не только на Востоке, но и на Западе. Поскольку в Индии традиция имеет такую силу, необходимо выяснить, какую роль в достижении просветления играет систематизированное мышление в целом. Какую роль в просветлении играет обусловленность окружением? Как возникла культура и культурная обусловленность? Вам необходимо охватить все поле целиком. Возьмите традиционную точку зрения, подобную точке зрения Нагарджуны или Шанкары, и подойдите от нее к проблеме.
А.: Последователи традиции говорят, что все действия, вся деятельность возникает в силу определенных причин; эти причины известны.
Кришнамурти: Вы делаете неверное утверждение: вы делаете заключение — от причины к следствию. Ничего такого нет.
А.: Рассуждение начинается с такой сутры: «Все эти выраженные формы поведения — это Будда, который дал вам источник всех проявлений. Если вы знаете причину, вы можете устранить причину». Таково утверждение Будды. Благодаря пониманию причины вы избавляетесь от нее; он указал вам причину. Все проявленные мысли, все поведение пребывают в причинно-следственном поле.