Если говорить о количестве людей в строю, то все наши дивизии были таковыми лишь по названию. Далеко не из каждой получился бы полнокровный стрелковый полк. Но артиллерии (располагавшейся по-прежнему в основном за Волгой) они имели немало, близко к штатным нормам. Кроме дивизионных артполков в армии было четыре противотанковых.
      Как мы поняли, Рокоссовский таким и представлял себе состояние армии. Располагал он, конечно, и данными о занимаемой нами территории, о том, насколько узка полоска берега, где 62-я армия выстояла и откуда теперь атаковала врага. Но одно дело просто знать, а другое - увидеть собственными глазами. К тому же командующий фронтом, уже побывав в двух других армиях, переходивших в его подчинение, имел возможность сравнить положение там и у нас, начиная с того, как выглядели армейские КП.
      Своих впечатлений об этом К. К. Рокоссовский тогда, впрочем, не высказывал. Лишь много времени спустя я прочел в его книге "Солдатский долг":
      "Здесь все резко отличалось от обстановки, виденной нами в 64-й армии. Мы сразу почувствовали, что находимся на боевой позиции.
      Командный пункт армии размещался у самой реки, его землянки были врыты в обрывистый песчаный берег. Стены и потолок блиндажа, в который мы зашли, были облицованы досками и фанерой, и все же песок просачивался отовсюду.
      Конечно, не было здесь ни ковров, ни дорожек... Обстановка в полном смысле спартанская... КП находился от переднего края всего в нескольких сотнях метров. От разрывов бомб, снарядов и мин содрогалась земля, и песок, сыплясь сквозь щели, попадал нам за воротник".
      А мы-то считали свой командный пункт у Банного оврага уже довольно прилично оборудованным... Давно ли обходились совсем примитивными землянками, размещали часть штаба на полузатопленных баржах! Тут же даже крохотной банькой обзавелись, где любители попариться отводили душу.
      Рокоссовский и Телегин детально интересовались положением на различных участках армейской полосы, нашими нуждами, нашей оценкой противника. Все это подчинялось основной теме разговора с Чуйковым, Гуровым н мною предстоявшим решительным действиям по ликвидации окруженной неприятельской группировки. Наставало время для операции "Кольцо".
      Первоначальные ее планы, естественно, претерпели изменения, поскольку менялись и обстановка, и состав привлекаемых сил. Неизменной оставалась общая идея - рассечь, расчленить окруженные фашистские войска, лишить их возможности внутреннего маневра и получения помощи по воздуху, что облегчило и ускорило бы все дальнейшее.
      В операции должны были участвовать асе семь армий Донского фронта (включая три, переданные из Сталинградского). Главный рассекающий удар наносила с запада 65-я армия генерал-лейтенанта П. И. Батова при поддержке соседних 21-й и 24-й армий. Вспомогательные удары планировались и с южной стороны котла, где его охватывали 57-я и 64-я армии, и с севера - в полосе 66-й армии.
      Наша задача на первом этапе операции состояла в том, чтобы, продвигаясь навстречу 66-й, соединиться с нею и отсечь таким образом гитлеровские войска в северо-восточной части котла, куда входила территория Тракторного завода и "Баррикад" с их рабочими поселками.
      Когда обсуждали возможные варианты развития событий, у командования фронта возникал и такой вопрос: а что будет, если под натиском наших главных сил, атакующих с запада, вся масса окруженных немецких войск шарахнется на восток, к Волге? Сможет ли 62-я армия их удержать?
      На это мы отвечали твердо: если уж Паулюс не сбросил нас в Волгу в сентябре или в октябре, то теперь ему не продвинуться на восток и на десять шагов. Помнится, Василий Иванович Чуйков привел бывшее тогда в ходу определение, что перед нами уже не армия на позициях в обычном смысле, а скорее огромный, надежно оцепленный лагерь пленных. Только пока еще вооруженных...
      В этих словах не было бахвальства. Просто существовала общая уверенность, что гитлеровцам не вырваться из котла ни так ни этак. А насчет того, что враг еще способен на яростное сопротивление, мы не заблуждались.
      Кстати, сложившаяся раньше оценка численности окруженных войск противника вызывала все большие сомнения. Об этом в штабе много спорили. Мнения, что гитлеровцев в котле может оказаться гораздо больше, придерживался начальник разведотдела полковник Герман.
      К сожалению, доказательно подтвердить свою точку зрения он не мог.
      Штаб Донского фронта исходил пока из того, что окруженная группировка насчитывала в начале января 75-90 тысяч солдат. Действительный ее состав, как потом выяснилось, превышал это число примерно втрое. Спасти армию Паулюса это не могло. Но чтобы довести дело до конца, понадобилось больше времени, больше усилий, чем тогда думалось.
      * * *
      Операция "Кольцо" была еще раз ненадолго отсрочена: перенесена с 6 на 10 января. Как дошло до нас - из-за задержки со средствами усиления для войск, наносивших главный удар.
      В первых числах января отпустили на несколько дней стоявшие уже давно сильные морозы. Стало пасмурно, сыро, по утрам туманно. Дни эти, если просмотреть данные о наших потерях, могут показаться затишными и в боевом отношении: за иные сутки убитых бывало всего десять - пятнадцать человек.
      Но борьба за отдельные здания, опорные пункты и другие выгодные позиции не прекращалась ни на час. О новых успехах своих штурмовых групп не раз докладывал командир 284-й стрелковой дивизии Батюк. Продвинулись его подразделения не намного, но ведь это на Мамаевом кургане! То, что противник лишился там нескольких наблюдательных пунктов с широким обзором, ощутила вся армия.
      А севернее, на участке 45-й дивизии Соколова, перешло в наши руки массивное четырехэтажное здание главной конторы "Красного Октября" с примыкающими к нему строениями.
      Бои за заводскую контору велись с конца декабря. Ни минометы, ни гранаты, ни бутылки с зажигательной смесью не помогли проложить путь внутрь здания, а подложить взрывчатку противник не давал. Нужны были два-три прямых попадания в стены тяжелыми снарядами и не слишком высоко от земли. А артиллерия за Волгой, и по законам рассеивания получалось, что для обеспечения этих попаданий с такого расстояния надо выпустить чуть ли не полторы сотни снарядов. Как ни укрывай своих людей, риск большой... А отвести их подальше означало потерять отвоеванные уже позиции.
      Однако полковник Соколов верил, что можно свести риск к минимуму. Он советовался и со мною и с командармом, детально обсуждал задачу с командиром батареи, которому решил ее доверить. И тот обошелся семнадцатью выстрелами, положив два снаряда точно в цель. Этого хватило, чтобы штурмовые группы ворвались на первый этаж здания. С остальных этажей фашистов выбили уже довольно быстро.
      Это произошло 8 января. В тот день советское командование, завершая подготовку к штурму котла с окруженными немецкими войсками и стремясь избежать напрасного кровопролития, направило Паулюсу ультиматум - прекратить бессмысленное сопротивление и капитулировать.
      В документе, который подписал вместе с К. К. Рокоссовским находившийся на Донском фронте в качестве представителя Ставки генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов, сдавшимся офицерам и солдатам противника гарантировались жизнь и безопасность, нормальное питание (раненым и обмороженным - немедленная медицинская помощь), а после окончания войны возвращение на родину. Пленным сохранялись военная форма, знаки различия и ордена, личные вещи, а высшему командному составу, кроме того, и холодное оружие. Словом, было проявлено такое рыцарское благородство и предоставлялись такие льготы, на какие гитлеровцы, честно говоря, не имели никакого права рассчитывать.
      Советские парламентеры - смелые офицеры-добровольцы - дважды, на севере и на юге фронта окружения, пытались передать это послание в руки представителен командования 6-й немецкой армии. В одном случае их обстреляли, не дав приблизиться к немецким позициям, в другом - встретили, разговаривали с ними, но принять пакет отказались.
      Впрочем, содержание ультиматума дошло не только до командования окруженной группировки, но и до многих ее солдат - через листовки, сброшенные с самолетов, и радиопередачи. Отвергнув гуманное предложение, которое спасло бы жизнь многим тысячам его подчиненных, Фридрих Паулюс показал, что к принятию разумного самостоятельного решения он не готов и ослушаться своего фюрера еще не смеет.
      И события пошли так, как они должны были после этого пойти. 10 января в 8.05 утра начальник связи доложил, что радистами принят условный сигнал "555" (он передавался по всем радиосетям Донского фронта). Одновременно аппараты полевого телеграфа отстукали пароль "Родина". Операция "Кольцо" началась.
      Армии, переходившие в наступление, насчитывали 39 стрелковых дивизий и 10 стрелковых бригад, имели более шести с половиной тысяч орудий и минометов (без 50-миллиметровых), около 250 танков. С воздуха пехоту могли поддержать триста боевых самолетов.
      В ударную группу нашей армии были включены дивизии Батюка, Гурьева, Соколова, Горишного и 92-я стрелковая бригада. Их поддерживали восемь артиллерийских полков и два гвардейских минометных. Переправленные по ледовой дороге из-за Волги истребительно-противотанковые артполки РГК заняли огневые позиции на территории "Красного Октября", на Черноморской и Стрелковой улицах.
      Прибыл на правый берег также еще один дивизион "катюш", поставленных на легкие танки Т-60. За их переправу пришлось поволноваться: дорога была ненадежной, лед местами проламывался. Но саперы очень быстро перекрыли самый опасный участок 30-метровым мостом.
      Мы готовились ввести в наступление и две остальные наши дивизии Родимцева и Людникова. Однако все соединения были малочисленными, армия в целом имела в боевом строю всего около шести тысяч человек. Это означало, что и теперь предстоит атаковать противника главным образом небольшими штурмовыми отрядами.
      * * *
      Котел с окруженными фашистскими войсками, основательно поджатый за семь недель, в начале января был все еще большим. От его восточного края до западного, от Волги до Казачьего кургана, где размещался командный пункт Батова, - не меньше 45 километров по прямой. С запада советским танкам и пехоте расчищали путь две тысячи орудий, много полков "катюш". Они обрабатывали полосу прорыва 55 минут. Сделала свое дело и авиация.
      После этого ударные группы 65, 21 и 24-й армий без задержки преодолели первую линию неприятельской обороны. К исходу дня армия Батова врезалась в расположение противника на глубину до пяти километров. И значит, на столько же приблизилась к нам.
      Об этом мы узнали, впрочем, не сразу. И я, как и раньше, не пытаюсь дать читателю полную картину событий на всем фронте окружения. О действиях других армий говорю лишь то, о чем не сказать нельзя.
      Наша же ударная группа смогла продвинуться за день всего на сотни метров. Да и это далось тяжело. Горишный вышел на улицу Стендаля, Гурьев продвинулся по Угольной, Соколов вел бои на Самаркандской и Дарьяльской. На Мамаевом кургане подразделения дивизии Батюка отвоевали лишь 75-100 метров, но эти метры были особенно дороги: тут оставалось сделать еще одно, буквально последнее усилие, чтобы добраться до водонапорных баков.
      Борьба за высоту 102 шла уже четыре месяца. Немцам никогда не удавалось овладеть ею полностью. Ни на один день не прекращались бои на ее скатах. Мы сохраняли армейские НП и на северном плече кургана, откуда просматривался весь заводской район, и на южном - для наблюдения за центром города. До одного было от командного пункта километра полтора, до другого - почти вдвое ближе. На эти НП, прикрытые дотовскими защитными колпаками, которые изготовлялись в свое время на Тракторном, частенько поднимался командарм. Ходил туда и я, когда для понимания обстановки начинало не хватать карты и появлялась потребность сличить ее с натурой. Редкий день не забирался туда, надев поверх генеральского кителя солдатский ватник, командующий артиллерией Пожарский.
      Но наблюдательные пункты противника находились пока выше наших, и это давало ему немалые выгоды. А в двух массивных баках-башнях, господствовавших над западными склонами, немцы долго сидели как в маленьких крепостях.
      Николай Филиппович Батюк как-то признался, что баки не дают ему покоя даже во сне. Особенно после того, как он чуть не взял их в конце ноября (в один врывалась тогда штурмовая группа, однако закрепиться там не смогла) . Но теперь-то уж терпеть немцев в баках и вообще на вершине Мамаева кургана на фланге наших войск, наступающих с территории "Красного Октября", было больше нельзя. И Батюку не требовалось этого объяснять.
      Из водонапорных баков гитлеровцев выбили подразделения 1043-го и 1045-го стрелковых полков на второй день январского наступления. Как и при овладении большинством неприятельских опорных пунктов, дело решил жестокий гранатный бой. До конца дня противник предпринял шесть безуспешных контратак. Баки остались у нас, и уже окончательно. Это открывало путь на западные скаты огромного кургана.
      Однако за самую его вершину, за главный из двух венчавших ее горбов, пришлось драться еще несколько дней - до 16 января, когда со всех рубежей армии (а в бинокли, вероятно, и из-за Волги) увидели водруженный там красный флаг.
      Штурма вершины в обычном смысле не было. Двинуть здесь в атаку батальон или даже роту означало бы иметь лишние потери. Батюк, обуздав свое нетерпение, проявил спокойную расчетливость. Вершину отвоевывали у врага пядь за пядью, окоп за окопом сорок бойцов, одетых, как разведчики, в белые маскхалаты и разделенных на мелкие штурмовые группы. Приданные им пять орудий вступали в действие по условным сигналам и, меняя позиции, подавляли неприятельские огневые точки прямой наводкой. А последнее слово, как всегда, оставалось за гранатой.
      Долгий упорный бой шел под ледяным ветром, на морозе, вновь достигавшем почти тридцати градусов, но передышки тут быть уже не могло. В числе тех, кто последними пали на вершине кургана, был комбат старший лейтенант Жидких. Его преемник стал пятым по счету командиром этого батальона за время боев на высоте 102.
      Но курган курганом, а по общему плану операции "Кольцо" наша ударная группа, наступавшая из района "Красного Октября", уже должна была соединиться с продвигавшимися с севера частями 66-й армии, что сначала входило даже в задачу первого дня январского наступления.
      Однако ни в первый день, ни в течение ряда последующих выполнить эту часть задачи не удалось. И ныне, доподлинно зная, какими силами располагал окруженный противник, вряд ли можно сомневаться в том, что она была невыполнимой в такие сроки и при тогдашнем состоянии обеих армий - и нашей и 66-й.
      К ударной группе присоединились дивизии Родимцева и Людникова. Армия, таким образом, участвовала в наступлении уже вся целиком. Но продвижение вперед по-прежнему шло медленно - на двести - триста метров за день в центре вбиваемого во вражескую оборону клина, а на флангах - и того меньше. Немцы не переставали контратаковать, особенно на подступах к высоте 107,5, а также на западных склонах Мамаева кургана.
      Контратаки ротой-двумя при поддержке одного танка (из семи фашистских танков, появлявшихся за эти дни на различных участках, пять мы подбили), конечно, ничего уже не могли изменить. Однако сдерживать наше наступление, ведущееся столь ограниченными силами, гитлеровцы еще были в состоянии.
      Пополнение начало поступать и с ходу распределялось по дивизиям, но едва покрывало вновь возросшие потери.
      Вот так - не рывком, который очень хотелось бы сделать напоследок, а отбивая у немцев дом за домом, квартал за кварталом, части 62-й армии стали выходить в заводском районе на западную окраину города.
      Первыми достигли ее на узком участке Жмеринской улицы подразделения 45-й дивизии Соколова. Через день-два, 17-18 января, на западную окраину Сталинграда пробились дивизия Родимцева и 92-я стрелковая бригада.
      Вероятно, следует пояснить: речь идет лишь о южной части заводского района, где вслед за заводом "Красный Октябрь" был в основном очищен от врага жилой массив его рабочего поселка вплоть до загородной полосы лесопосадок. Севернее гитлеровцы удерживали и Тракторный, и большую часть "Баррикад", а по другую сторону Мамаева кургана - основные кварталы центра.
      И все-таки это значило немало - хоть в одном месте, примерно на трех километрах фронта, дошли от Волги до края города! Чтобы понять это, надо вспомнить, с каких исходных позиций армия начала наступать, какая узенькая, да и то не сплошная, полоска берега оставалась в наших руках в октябре ноябре. Но все равно мучило, что не удается сделать большего.
      На многих участках могли бы ускорить продвижение танки, но их у нас практически не было (и естественно, что фронт посылал их не туда, где выкуривали фашистов из городских развалин, а в поле, на оперативный простор). Артиллерии на правом берегу, правда, прибавилось. Как только плацдарм армии немного расширился, сюда взяли из-за Волги по дивизиону из артполка каждой дивизии. Выдвижение батарей на позиции в городе маскировали дымами. А чего стоило протащить тяжеловесные орудия по хаотическим руинам!
      Когда артиллерия близко, пехоте веселее. Поддерживая ее, все калибры где только можно били прямой наводкой. Однако счет пройденному за день все еще велся на сотни метров, а иногда - только на десятки. С 10 по 20 января наша ударная группа продвинулась немногим больше чем на километр.
      Не припоминается, однако, чтобы командование Донского фронта слишком ругало нас за то, что не имеем в наступлении больших успехов. Напротив, даже давали понять: тем, что сковали изрядную часть неприятельских сил, неплохо помогаем другим.
      * * *
      На остальных участках фронта окружения события развивались куда быстрее. Срезав западный выступ занятой противником территории, советские войска отбросили его затем за Россошку, а на юге - за Червленую. Освобождены были уже и Карповка, и оба Рогачика - Старый и Новый, и Басаргино...
      Из того, какие большие изменения вносила в обозначенную на карте обстановку каждая доходившая до нас сводка штаба фронта, явствовало, что местами наступление перерастает в преследование откатывающегося врага (откатывались фашисты на восток тем же путем, по которому так рвались к Волге, ибо никаких шансов прорваться на запад уже не имели). За семь-восемь дней площадь котла сократилась с 1400 до 600 квадратных километров - больше чем вдвое.
      Только на линии бывшего внутреннего сталинградского обвода, иными словами - уже на ближних подступах к городу, гитлеровцы, успев организовать там оборону, смогли ненадолго задержать армии, наступавшие с запада и с юга. Дня три положение фронта почти не изменялось. Производилась перегруппировка, подтягивались средства усиления для нового сокрушительного удара по упорствующему врагу. А 22 января мы узнали: наши уже в Воропонове! Это вторая от Сталинграда пригородная станция по направлению на Лихую. Читатель, вероятно, помнит, как четырьмя месяцами раньше, в сентябре, мы пытались не пустить туда немцев...
      Бои шли под Александровкой, у Городища, у Гумрака... Пространство, удерживаемое противником, приняло форму неровно вытянутой полосы. Пока еще довольно длинная (с севера на юг - до тридцати километров), эта полоса местами настолько сузилась, что командование фронта отдало распоряжение прекратить налеты бомбардировщиков дальней авиации: с большой высоты легко было ошибиться и ударить по своим. А грузы, сбрасываемые с самолетов немецким войскам, начали попадать в наше расположение. В трофейных тюках были боеприпасы, продовольствие, канистры с горючим.
      Из других армий Донского фронта мы должны были сомкнуться прежде всего с 66-й, продвигавшейся с севера. Потом обстановка стала складываться так, что первая встреча предполагалась с наступавшей с запада 65-й. Но на заключительном этапе операции "Кольцо" ближе всех к нам оказалась вырвавшаяся вперед (и усиленная к тому времени новыми соединениями) 21-я армия генерал-лейтенанта И. М. Чистякова.
      Когда расстояние, разделявшее нас с нею, сократилось до трех с половиной километров, командующий фронтом К. К. Рокоссовский (несколько дней назад он стал генерал-полковником) приказал командармам 21-й и 62-й рассечь эту перемычку встречными ударами с запада на восток и с востока на запад. Это означало - рассечь надвое и окруженную группировку противника.
      К тому времени существовали уже более правильные представления о том, сколько гитлеровцев было в котле. Только в плен сдалось уже больше, чем числили мы не так давно во всей окруженной армии Паулюса. А сколько потеряла она убитыми!.. И еще десятки тысяч немецких солдат - так считали теперь фронтовые разведчики, и это оказалось верным - оставались в строю.
      По мере того как все это выяснялось, у штаба фронта еще не раз возникал вопрос, который задавался нам при посещении армии Рокоссовским: а что, если сохранившие боеспособность части противника, не выдержав натиска превосходящих сил с запада, ринутся на восток? Удержит ли их ослабленная, малочисленная шестьдесят вторая?
      Мы, как и прежде, отвечали уверенно: свои позиции удержим при любых обстоятельствах, с них нас не сбить никому.
      А вот что касается нашего встречного удара с востока для соединения с армией Чистякова, то он не мог, конечно, идти в сравнение с ее ударом с запада. Оттуда прокладывали путь пехоте десятки советских танков. С нашей же стороны вгрызались во вражескую оборону, отвоевывали дом за домом штурмовые группы. Из трех с половиной километров они смогли пройти совсем немного. Остальное преодолели авангарды 21-й армии.
      Встреча произошла утром 26 января. Отпустив кого можно на Мамаев курган (кажется, не было человека, который в то утро туда не рвался), сам я остался на КП.
      Штабисты 284-й дивизии Батюка уже находились на наблюдательных пунктах высоты 102 круглые сутки. На переднем крае у Батюка и у Родимцева, дивизия которого после январской перегруппировки стала уже не левым, а правым соседом 284-й, держали наготове опознавательные знаки. В обусловленный час разожгли костры. В ответ прорезали сумрак серенького зимнего утра красные, ракеты - видят, поняли!
      С западной стороны на рассвете части 21-й армии начали атаку без артподготовки. Не вели ее и мы - слишком малое расстояние разделяло сближающиеся войска. Родимцев двинул в последнюю атаку 34-й гвардейский полк подполковника Панихина. Потом Александр Ильич Родимцев рассказывал: "Все комбаты - в первых шеренгах. Разве тут удержишь?" В те дни нашим частям редко где удавалось сделать даже небольшой рывок с ходу. Но здесь удалось. Гвардейцы ворвались в неприятельские траншеи...
      С НП на Мамаевом у меня была прямая связь. Доклады о том, что оттуда наблюдается, поступали непрерывно. И вот наконец я услышал:
      - Видим наши танки! Тридцатьчетверки!.. На головной машине красный флаг!
      За танками двигалась пехота. Это были подразделения двух стрелковых полков 52-й гвардейской дивизии полковника Н. Д. Козина. Как после выяснилось, в атаке участвовали даже офицеры полковых штабов, много бойцов тыловых служб - конечно, добровольцами. А тридцатьчетверки, возглавившие атаку, принадлежали 121-й танковой бригаде подполковника М. В. Невжинского, приданной армии Чистякова из фронтового резерва.
      Атакуемые с двух сторон, гитлеровцы заметались, не зная, видно, куда податься - на север или на юг, хотя и там и тут их ждало одно и то же.
      В 9.30 по московскому времени на участке 34-го стрелкового полка 13-й гвардейской дивизии - между поселком "Красный Октябрь" и отрогами Банного оврага, примерно в полутора километрах севернее Мамаева кургана - две армии сомкнулись. И минута, зафиксированная штабными операторами, перешла с рабочих карт на страницы самой истории, чтобы уже никогда не забыться.
      Почти одновременно еще один полк дивизии Родимцева, действовавший севернее, встретился с другой наступавшей нам навстречу дивизией - 51-й гвардейской. Немного позже, в 11.30, на западных склонах Мамаева кургана сомкнулась с частями 21-й армии и дивизия Батюка. В честь этого у водонапорных баков (совсем недавно отбитые у гитлеровцев и еще сегодня служившие опорным пунктом близ переднего края, они оказались уже почти в тылу) состоялся митинг.
      Митингами, часто стихийными, отмечались и другие встречи. В районе поселка "Красный Октябрь" дивизии Родимцева и Гурьева вступили в контакт с авангардом 65-й армии - с ее 233-й дивизией, командир которой генерал-майор И. Ф. Баринов начинал Сталинградскую битву в нашей шестьдесят второй (я писал о том, в какой обстановке мы познакомились в августе у Дона). За два-три часа участок, где перед нашими войсками больше но было противника, расширился до нескольких километров.
      Митинги были короткими. Обстановка требовала форсировать дальнейшие действия по ликвидации фашистских войск, расчлененных теперь на две изолированные группы. В 12 часов мы, согласно приказу фронта, начали разворачивать свои основные силы (практически - всю армию, кроме дивизии Батюка) против северной неприятельской группы, которую с других направлений сжимали 65-я и 66-я армии.
      Как уточнилось потом, северная группа состояла из остатков двенадцати фашистских дивизий. Она занимала территорию, включавшую Тракторный завод, большую часть завода "Баррикады", их рабочие поселки, местность по правому берегу Мечетки.
      Вторая, южная группа (остатки девяти дивизий, с которыми находилось командование 6-й немецкой армии) была блокирована теснее, в основном в пределах центра города - зацарицынские районы уже очистила от врага 64-я армия М. С. Шумилова. Ликвидация южной группы возлагалась на 64, 57 и 21-ю армии. В помощь им поворачивалась фронтом на юг наша 284-я дивизия с задачей продвигаться от Мамаева кургана к центру Сталинграда.
      За полмесяца, прошедшие с начала операции "Кольцо", окруженные фашистские войска потеряли убитыми, ранеными и пленными не менее 100 тысяч человек. Положение двух разобщенных групп армии Паулюса, сколько бы солдат там ни оставалось, было абсолютно безнадежным. Даже снабжение по воздуху, не игравшее, впрочем, решающей роли, теперь должно было окончательно прекратиться. Но Гитлер требовал от Паулюса держаться до последнего солдата, и тот продолжал обманывать остатки своих войск вымыслами о будто бы идущей откуда-то помощи. Наши повторные предложения о капитуляции отвергались.
      В таком же духе, по-видимому, намеревался действовать и командир 11-го армейского корпуса генерал пехоты Штреккер, которого Паулюс (это вскоре стало нам известно) назначил командующим отрезанной северной группой.
      Приказы гитлеровских генералов, правда, уже не везде и не для всех имели прежнюю силу. Еще до рассечения окруженной группировки надвое армиям Донского фронта начали сдаваться, прекращая бессмысленное сопротивление, отдельные части противника - организованно, с ведома или по инициативе своих командиров. Так капитулировали 20-я румынская дивизия, остатки 297-й, а затем 44-й немецких пехотных дивизий, армейский полк связи...
      Первый случай такого рода, хотя и меньших масштабов, имел место и в полосе нашей армии. Разведчики из дивизии Батюка захватили немецкого комбата, направлявшегося на передовой наблюдательный пункт, и тот без долгих уговоров согласился подать команду о капитуляции своим подчиненным: стал махать им белой тряпкой. Вместо одного "языка" разведчики привели несколько десятков немцев. Потом этот комбат охотно позировал нашим кинооператорам, маршируя во главе колонны пленных (к солдатам его батальона присоединили сдавшихся на других участках) по берегу Волги.
      Понадобилось полтора года войны, чтобы в гитлеровском вермахте появились подобные комбаты.
      Все чаще я слышал, особенно от офицеров, занимавшихся по долгу службы опросом пленных: "Теперь немцы пошли не те..." Однако соглашаться с этим все-таки не спешил. Конечно, сталинградская катастрофа, наступавший ее финал должны были заставить о многом призадуматься всех тех в стане врага, кто не утратил еще способности думать. Да и сидеть на голодном пайке, терпеть невзгоды окружения гитлеровские вояки, как видно, не привыкли. При всем этом оставалось непреложной реальностью: окончательно сломить сопротивление противника могли лишь новые удары, новые героические усилия наших войск.
      * * *
      О самых последних днях Сталинградской битвы написано уже много, и я стараюсь не повторять общеизвестное. Быть здесь кратким позволяет мне и то, что главную силу, завершавшую разгром врага, представляли другие армии Донского фронта. Но сказать о том, как сражались в эти славные и трудные дни знакомые читателю дивизии нашей шестьдесят второй, я обязан.
      После поворота основного ядра армии фронтом на север нашим полем боя стала прежде всего территория завода "Баррикады" и его поселка с парком Скульптурный. Обстановка здесь была такая же, как раньше на "Красном Октябре", а сопротивление противника, пожалуй, еще ожесточеннее. Бой - за каждый пролег, враг - за каждым станком и агрегатом. Во многих местах выручали только огнеметы. А очистив какой-нибудь цех, надо было еще выбивать фашистов из подвалов.
      27 января штурмовые группы только начали вгрызаться в оборону противника на "Баррикадах". 28-го продвинулись уже более ощутимо - на 300-700 метров. Бойцы дивизии Горишного ворвались в крупный, выгодно расположенный цех № 32 в юго-восточной части завода, отбили в нем две неприятельские контратаки, а при третьей не удержались. Однако следующей ночью овладели этим цехом снова, и теперь уже прочно.
      Такая же напряженная борьба шла за хлебозавод, за школу в полосе дивизии Гурьева, за другие опорные пункты. Гвардейцы Родимцева пядь за пядью отвоевывали северные склоны высоты 107,5. Крайне упорный характер носили бои и на нашем "южном направлении", где наступала дивизия Батюка.
      На ряде участков нам существенно помогла авиация. В Сталинграде - и это относится, конечно, не только к тем дням, о которых я веду речь сейчас, питали особенно теплые чувства к летчикам-ночникам. Из общего числа вылетов на поддержку 62-й армии на их долю приходилась добрая половина, а иногда и больше. И даже когда противник господствовал в воздухе - так было еще совсем недавно, - ему редко удавалось не подпускать к цели легкие ночные бомбардировщики.
      Прилетали они и поодиночке, и парами, и звеньями (тогда два самолета бомбили основную цель, а третий подавлял зенитки и прожектора). Чтобы сбросить бомбы точнее, снижались, планируя, до нескольких сотен метров. Причем приспособились брать бомб втрое больше того, что считалось нормой.