Сталинградский рубеж

      Все ждали установления зимней дороги. Она была нужна не только для удовлетворения каждодневных потребностей сражающихся войск. Наставало время взять на правый берег часть нашей заволжской артиллерии. Рассчитывали мы и на пополнение танками.
      Ждать зимнего пути через Волгу пришлось до середины декабря. Затянувшееся беспутье, когда ее ни переплыть, ни перейти, наверное, продлилось бы еще несколько дней, если бы не помогла случайность. То ли в результате очередного обстрела острова Зайцевский противником, то ли сама по себе оторвалась державшаяся за ним огромнейшая льдина - целое ледяное поле. Громадину развернуло поперек течения, ей стало тесно между наросшим у берегов припаем, и она начала крушить, подминать под себя и этот припай, и другие плавучие льдины.
      Грохот поднялся отчаянный. Командарм, Гуров и я оторвались от обеда, за который только что сели, и вышли посмотреть, что творится на Волге.
      Как ни могуча была льдина, снести на своем пути все преграды она не могла. У нас на глазах движение ее стало замедляться. Становилось все вероятнее, что она вот-вот застрянет. И тогда мы получили бы готовый мост через Волгу, который не замедлит скрепить мороз - погода стояла студеная.
      - Ну хватит! Ну стоп! - заклинал льдину Кузьма Акимович. (Я еще не сказал, что в первых числах декабря в связи с присвоением политсоставу общевойсковых званий член Военного совета армии Гуров стал генерал-лейтенантом, а начальник политотдела Васильев - генерал-майором.)
      Исчерпав свою пробивную силу, льдина как по заказу остановилась напротив Банного оврага. Прямо перед армейским КП!
      Какое-то время еще брало сомнение: крепко ли держится, не двинется ли дальше? Но льдина, кажется, нашла у обоих берегов достаточно прочную опору, и лед, двигавшийся за ней, столкнуть с места эту махину не мог. Забивая все выемки и щели, он расширял возникшую перемычку. А мороз крепчал и тоже делал свое дело.
      Произошло все это 16 декабря. Когда уже стемнело, группы саперов-разведчиков, соблюдая все меры предосторожности, добрались по льду до левого берега и благополучно вернулись обратно. Решено было немедленно, не дожидаясь утолщения льда, прокладывать через Волгу первые тропы, чем и занялись наши понтонно-мостовые батальоны. Необходимое количество дощатых щитов они уже имели под рукой.
      К утру 17-го два параллельных настила были готовы для движения пешеходов. А невдалеке еще держались незамерзшие разводья.
      Весть о том, что проложена дорога на левый берег, мгновенно облетела армию. Люди поздравляли друг друга с тем, что этого дождались.
      Дня три-четыре грузы возили с левого берега на легких ручных санках. Затем пустили на лед и гужевой транспорт, и автомашины. Инженерная служба армии оборудовала восемь пешеходных троп и семь "усиленных" трасс, способных выдерживать большую нагрузку.
      На Волге, понятно, не воцарились тишина и покой. Сообщение нарушалось и подвижкой льда, и артобстрелами. Но восстановление поврежденных участков ледовых дорог было уже обычной зимней работой саперов, и серьезных перебоев в перевозках не возникало. С "островным" положением 62-й армии было покончено.
      Ледостав изменил обстановку и на нашем малом "острове" - у Людникова. Протока Денежная Воложка покрылась прочным льдом раньше основного русла, еще в первых числах декабря, после чего 138-я дивизия уже не была изолирована по крайней мере от собственных тылов на острове Зайцевский. А через этот длинный, вытянутый остров обеспечивалась и связь с соседями.
      Разумеется, замерзанием Денежной Воложки могли воспользоваться и немцы - для полного окружения дивизии Людникова. Если бы ледовый покров в протоке образовался до того, как противник сам попал в окружение, думается, попытка к этому была бы предпринята им наверняка. Однако считаться с такой опасностью следовало и теперь.
      Задача не дать врагу зайти Людникову в тыл возлагалась прежде всего на островные подразделения 156-го укрепрайона, на его артиллеристов и пулеметчиков. Для координации действий командованию УРа было приказано направить офицеров связи с рациями и к Людникову, и к Горохову, и к Горишному.
      Но выйти на волжский лед гитлеровцы не пытались - им, видно, было уже не до того, хотя за те участки берега, которые сумели в свое время захватить, они держались, что называется, зубами. Поэтому восстановить локтевой контакт с Людниковым на суше было и теперь непросто. Как это все-таки удалось, я расскажу немного позже.
      * * *
      Осознав, что мы выстояли и противник окружен, пережив вслед за днями критическими дни, когда полная победа у Волги казалась уже совсем близкой, в декабре пришлось привыкать к мысли, что борьба в Сталинграде предстоит, как видно, еще длительная. Это, надо сказать, не сразу укладывалось в голове даже у некоторых штабистов.
      Но факты, как известно, вещь упрямая. Перед фронтом 62-й армии, в непосредственном соприкосновении с нею, оставались пять неприятельских дивизий (из двадцати двух, оказавшихся в конечном счете в сталинградском котле). Перед нами по-прежнему были и 295-я пехотная, с которой армия имела дело еще на Дону, и 100-я легкопехотная с ее четырьмя егерскими полками (солдаты одного из них имели особый нарукавный знак за то, что в сороковом году полк первым вступил в Дюнкерк), и 305-я, введенная в городские бои в разгар "генерального штурма", и 79-я, двинутая Паулюсом на прорыв к Волге через завод "Красный Октябрь", где она и застряла... Разведка подтверждала, сверх того, присутствие частей 389-й пехотной дивизии и некоторых других. И было уже совершенно ясно, что отходить из Сталинграда гитлеровские войска не собираются.
      После получения нами последнего крупного подкрепления - дивизии Соколова прошло полтора месяца, и к началу второй декады декабря в боевом строю 62-й армии насчитывалось всего 17 тысяч человек. Поэтому активные боевые действия, развернутые армией, могли пока преследовать ограниченные цели и означали прежде всего активность мелких подразделений - штурмовых групп.
      В передовой "Красной звезды", где речь шла о сделанном нашей армией до декабря, было сказано, что она стала университетом городских боев. Если так, то, вероятно, можно считать, что в декабре нам удалось перейти на следующий курс этого университета. Во всяком случае тактика штурмовых групп, как и опыт управления ими, существенно обогатилась, в результате чего их боевые возможности расширились. И ряду декабрьских частных операций, скромных по масштабам (задача, как правило, сводилась к овладению одним укрепленным зданием), суждено было попасть потом в учебники по истории военного искусства.
      Несколько успешных операций, ставших во многом образцом для других, было проведено уже в начале месяца штурмовыми группами гвардейской дивизии Родимцева.
      Там, на левом фланге армии, линия фронта стабилизировалась давно, и противник создал в приволжской части городского центра сильную систему взаимосвязанных опорных пунктов. Среди них особое место занимали Дом железнодорожника на Пензенской улице и стоявший метрах в 70-80 от него шестиэтажный Г-образный дом. Оба здания были основательно повреждены, но их толстые, крепкие стены не рухнули. Эти дома господствовали над местностью, немецкие минометчики могли обстреливать оттуда расположение двух родимцевских полков, а также дивизионную переправу. Гарнизоны домов (в каждом - до роты) имели легкую артиллерию, огнеметы, много пулеметов. Дома соединялись между собой и с тылами ходами сообщения, подступы к ним прикрывались проволочными заграждениями, минными полями.
      Попытки выбить врага из этих опорных пунктов, очень связывавших нас, предпринимались еще в ноябре. Насколько серьезными они были и каких стоили усилий, дает представление уже то, что к Г-образному дому саперы подвели подземную минную галерею длиною около 40 метров. Прокладка ее ручным способом заняла две недели.
      Однако даже после того, как взрыв тола разрушил часть здания, овладеть им тогда не удалось. Этому помешали некоторые просчеты: не предусмотрели одновременного подавления огневых средств соседних опорных пунктов, упустили самое выгодное мгновение для броска основной штурмовой группы...
      Готовя операцию заново, учли, кажется, все, что мыслимо учесть. Признав необходимым максимально приблизить к объекту штурма исходный рубеж броска, сумели отрыть за две ночи 130-метровую подходную траншею, маскируя ее днем. Штурм неоднократно проигрывали на схеме. У Волги, под прикрытием обрывистого берега, организовали тренировки участников предстоявшего боя и приняли от них практический зачет.
      Делалось все это в 34-м гвардейском полку подполковника Д. И. Панихина, но подготовкой операции занимался и сам комдив. Командовать сформированным для захвата дома штурмовым отрядом поручили заместителю комбата старшему лейтенанту Седельникову.
      В его распоряжении находилось около 60 человек. Из них 36 человек составляли три штурмовые группы, возглавляемые офицерами. Каждая из них имела совершенно конкретную задачу. Особая группа закрепления должна была двигаться вслед за штурмовыми. Она включала пулеметчиков, минометчиков, бронебойщиков, снайперов, саперов. Была также обеспечивающая группа - для перехвата ходов сообщения между атакуемым домой и другими.
      Седельников имел возможность вызвать себе на поддержку огонь специально выделенных орудий и тяжелых минометов. Однако начинать штурм решили на сей раз без какой-либо предварительной огневой обработки дома, дабы обеспечить внезапность. О том же заботились, выбирая время для атаки. Назначили ее на 6.40 утра, когда только-только рассветает, но ночь уже позади. Противник в это время, если даже и ждал штурма, должен был успокоиться: обычно мы атаковали ночью. А тут расчет был на то, чтобы штурмовые группы, выведенные на исходный рубеж под покровом темноты, ворвались в здание при первом утреннем свете.
      Бой подтвердил реальность смелого плана. Оправдала себя и предусмотрительность в разных мелочах. Каждая штурмовая группа имела, например, по два железных лома, обойтись без которых было бы трудно. Если в любом захватываемом доме путь бойцам расчищала граната, то внутри этого огромного здания иногда приходилось ломом прокладывать путь самой гранате пробивать отверстия в стенах.
      При всей тщательности подготовки бой, однако, затянулся. Особенно упорное сопротивление оказали гитлеровцы, засевшие в подвалах. Штурм дома, начатый на рассвете 3 декабря, был завершен лишь к утру 4-го.
      Гитлеровцы оставили в здании около 80 трупов своих солдат и офицеров и всю боевую технику опорного пункта (уцелевшим фашистам удалось в последний момент уйти). Вообще, конечно, не столь уж существенно, сколько гитлеровцев убито в одном взятом доме. Однако в данном случае эта цифра довольно примечательна. Не часто бывает, чтобы потери обороняющих укрепленный объект превышали численность всего личного состава атакующих. Между тем в боевой практике штурмовых групп это становилось довольно характерным.
      У нас считалось как бы само собой разумеющимся, что потери в такого рода операциях должны быть минимальными. Без этого наступательные действия мелкими подразделениями теряли смысл - там, где люди наперечет, выход из строя даже одного бойца уменьшал шансы на общий успех. За неоправданные потери, в каких бы малых цифрах они ни выражались, взыскивали строго.
      В разгар борьбы за этажи Г-образного дома небольшой отряд из другого полка 13-й гвардейской дивизии - 42-го стрелкового полковника И. П. Елина начал штурм Дома железнодорожника. В этой атаке участвовало 50 человек, разбитых на восемь групп, половина которых составляла второй, закрепляющий эшелон. План штурма тут, естественно, был уже иным, но подготовка столь же тщательной. Генерал-майор Родимцев, следивший за боем с ротного командного пункта, находившегося в нескольких десятках метров от объекта атаки, прямо оттуда и доложил в штаб армии, что дом взят.
      Одновременный штурм двух смежных опорных пунктов врага облегчил захват каждого в отдельности. В тот день наш передний край продвинулся здесь сразу на двести с лишним метров. Зона прицельного огня гвардейцев Родимцева распространилась на ряд новых кварталов. Дивизионная переправа впервые смогла действовать и в светлое время (Волга тогда еще не замерзла, но это в равной мере относилось и к передвижению по льду).
      В задачу дня встало на этом участке овладение следующим укрепленным зданием - школой № 38. Выбив из нее гитлеровцев, можно было обеспечить благоприятные условия для дальнейших атак в центре города. Но этот "орешек" оказался еще покрепче тех двух. На подготовку штурма школы ушло полмесяца. И захватить ее удалось не с первой попытки.
      Активность штурмовых групп вызывала серьезные контрмеры противника, и тактический прием, принесший нам успех однажды, во второй раз часто уже не срабатывал. Требовалось постоянно придумывать что-то новое. И этим занималось в армии увлеченно, даже с азартом, множество людей - от старших командиров и штабистов до рядовых солдат. У людей обострялось чувство личной ответственности за результат боя, развивались инициатива, способность дерзать, бойцы приучались мыслить по-командирски (а нередко и становились командирами).
      Обобщение опыта действий штурмовых групп стало повседневной заботой штабов, и прежде всего - штаба армии. Его работники проводили специальные занятия с командным составом дивизий, полков, а иногда и в ротах. И всюду, где выбивали гитлеровцев из крупного дома или с укрепленной позиции, представитель штарма, как правило, находился там, откуда управляли действиями штурмовой группы: судить о новых приемах боя надо было не только по отчетам.
      Очень много внимания уделял штурмовым группам наш командарм. Анализируя поучительную частную операцию, он стремился сделать очевидными для всех конкретные предпосылки достигнутого успеха.
      "Быть готовыми к штурмам, искать их!" - так формулировал Чуйков требование ко всему командному составу. От Василия Ивановича исходили и запоминающиеся наставления-лозунги, адресованные всем сражающимся в городе: "Чем ближе к противнику - тем лучше", "Твою задачу никто за тебя не выполнит", "Саперу - почетное место в штурмовой группе" и ряд других.
      Многие воины знали наизусть изложенный в нескольких коротких фразах наказ бойцу, штурмующему занятое врагом здание:
      "Врывайся вдвоем с гранатой. Оба налегке: ты без вещевого мешка, граната - без рубашки. Граната - впереди, ты - за ней. Так проходи весь дом!"
      Эти наставления составили как бы памятку участнику городского боя. Сперва - устную, передававшуюся от командиров к бойцам и от бойца к бойцу. Потом они вошли в статью В. И. Чуйкова о тактике штурмовых групп, появившуюся в декабре в армейской газете.
      Статья эта сжато подытоживала весь опыт 62-й армии в области городского боя и обосновывала ряд новых положений.
      Речь шла о том, что условия городского боя (который в основе своей есть не уличный бой, как представлялось многим, а прежде всего бой за отдельные здания и в самих зданиях) зачастую исключают возможность наступательных действий крупными подразделениями. Только штурмовая группа, детище ближнего боя, - гибкая, предельно маневренная, позволяет шаг за шагом отвоевывать здания, кварталы, узлы сопротивления. Задача ее здесь иная, чем, скажем, при штурме в полевых условиях дзота, который требуется только уничтожить. В городе главное - суметь превратить неприятельский опорный пункт в свой, немедленно использовать его для дальнейших активных действий.
      Пока противник не закрепился в захваченных им районах города, пока его оборона разобщена, мелкие штурмовые группы способны успешно действовать самостоятельно. Но когда враг засядет в городе прочно, создаст сильную оборону, укрепленную инженерными средствами, мелкие группы сами по себе многого сделать уже не смогут. В этой ситуации их целесообразно использовать для действий иа острие тщательно спланированных ударов, поддерживаемых и обеспечиваемых другими силами.
      На таком этапе (а в Сталинграде он и наступил) особое значение имеют детальнейшая подготовка каждого штурма, доскональное изучение объекта, продуманный выбор путей подхода и благоприятного времени для атаки. В зависимости от конкретных условий получают в плане операции свою задачу артиллерия (причем она воздействует не обязательно на сам атакуемый объект), огнеметчики, саперы, а иногда и танкисты (если, например, танковая пушка может надежнее других средств подавить огневые точки в амбразурах укрепленного дома).
      У нас в армии сложилось проверенное боевой практикой мнение о целесообразной внутренней структуре штурмовой группы. В ее составе кроме одной или нескольких групп, захватывающих здание, предусматривалась и группа закрепления. Подчиненная тому же командиру, она вступала в бой по сигналу "Ворвались". В отличие от групп захвата, вооруженных лишь гранатами, автоматами да ножами, группа закрепления имела ручные и станковые пулеметы, легкие минометы, противотанковые ружья, взрывчатку. Ликвидируя остатки неприятельского гарнизона, занимая огневые точки и создавая новые, обращенные в сторону противника, эта группа с ходу осваивала отвоеванный дом в качестве опорного пункта. Нужен был при штурме и резерв командира.
      Так что штурмовая группа в целом была, по существу, уже отрядом, насчитывающим несколько десятков человек.
      Никаких штатных штурмовых подразделений мы не формировали. Вопрос был поставлен так: уметь штурмовать должен каждый! Обучать этому надо было и поступавшее в части пополнение. Ведь до полного очищения Сталинграда от фашистских захватчиков воевать нам предстояло в городе. И штурмовым группам, вызванным к жизни спецификой городского боя, еще когда армия находилась в активной обороне, теперь отводилась первостепенная роль в наших планах наступательных действий.
      В одну группу старались подбирать люден, уже сражавшихся вместе, обычно - из одной роты. Причем существовало неписаное правило: без коммунистов не формировалась ни одна штурмовая группа, ибо вдохновляющий пример мужества и самоотверженности, который бойцы-коммунисты подавали повсюду, был здесь необходим вдвойне и втройне. Одновременно с командиром назначался в штурмовую группу и парторг.
      Вопросы подготовки штурмовых групп, их использования и управления ими постоянно обсуждались на заседаниях Военного совета армии, а еще чаще - без заседаний: у командарма, у Гурова, у меня. На суть дела мы смотрели одинаково, и это позволяло находить решения, которых требовала жизнь.
      Конечно, Военный совет и штаб армии не навязывали одну и ту же тактику всем без разбора. То, что было приемлемо в центре города, в кварталах с крупными зданиями, не всегда подходило для боя, допустим, на участке Горохова, в поселках, негусто застроенных небольшими домиками. Методы выполнения боевых задач командиры дивизий или бригад выбирали сами. Иначе не могло и быть.
      * * *
      В совершенно особых условиях, не сравнимых ни с каким другим участком, велись наступательные бои на территории "Красного Октября".
      Вспоминается в связи с этим, как в первых числах декабря, когда линия фронта, пересекшая в свое время заводские дворы и цеха, была кое-где отодвинута назад на считанные метры, из-за Волги прибыло несколько руководящих работников предприятия - посмотреть, не пора ли начинать его восстановление. Этих товарищей провели до полковых КП сражавшейся на заводе 39-й гвардейской дивизии, и они убедились, что делать им тут пока нечего. А общая картина, открывшаяся им, некоторых просто потрясла. Один начальник цеха, эвакуированный еще в сентябре, удрученно повторял, что таких разрушений он не мог себе представать.
      Территория завода действительно выглядела хаотически. Обвалившиеся степы и куски рухнувших труб (их было пятнадцать, а устояла одна), искореженные стальные конструкции, разметанные взрывами бомб вагоны и платформы с металлом и шлаком... Ни проехать, ни пройти, даже если бы вдруг прекратился огонь. Нетрудно было понять чувства хозяйственников, инженеров: восстанавливать завод означало создавать его почти заново.
      Но сперва нужно было выбить отсюда врага. А он успел основательно забаррикадироваться в этих руинах, оборудовал огневые точки, нарыл траншеи и переходы, загородился многорядной проволокой и минами.
      На таком вот поле боя и действовали штурмовые группы гвардейской дивизии генерал-майора Гурьева. Первым их серьезным успехом в декабре стало взятие листоотделочного цеха, занимавшего важнейшее место в неприятельской обороне на "Красном Октябре". Брал этот цех батальон капитана Василия Васильевича Горячева (вскоре он, как и еще несколько лучших комбатов армии, был удостоен ордена Александра Невского).
      Готовясь атаковать огромный - до двухсот метров в длину, до семидесяти в ширину - полуразрушенный корпус цеха, Горячев сформировал три собственно штурмовые группы и группу закрепления. В них вошло 86 человек. Для поддержки выделялось две батареи тяжелых минометов и батарея полковой артиллерии, а в определенный момент предусматривалось, в целях отвлечения внимания противника, ввести в действие все находящиеся на переднем крае огневые средства дивизии.
      Фактически бой за цех начала - это было уже не по плану - горстка разведчиков. Посланные туда за двое суток до штурма, они преодолели ночью все заграждения, захватили и переправили в батальон "языка", но затем немцы отрезали им обратный путь, и разведчики, засев за грудами металла, отбивались до следующего вечера. Когда стемнело, они добрались все-таки к своим, потеряв двух человек. А противника заставили окончательно раскрыть всю систему огня.
      Капитан Горячев смог существенно уточнить план атаки, и, когда она началась, штурмовые группы ворвались в цех без потерь. Половина его была очищена от гитлеровцев очень быстро. Но вторую половину и подвалы пришлось отвоевывать целых семь суток. Медленно, по кусочку, заштриховывалась красным шестиугольная фигура цеха на карте. "Как в листоотделочном?" - интересовался при каждом телефонном разговоре начальник штаба фронта Иван Семенович Варенников.
      Затянувшийся бой был упорным, внутри цеха отражались контратаки. Однако велся он до конца малыми силами. Ввести тут в дело больше людей означало бы лишь увеличить потери. Кстати, потери оборонявшегося врага только убитыми превысили вдвое общее число бойцов, которые здесь наступали - соотношение еще более красноречивое, чем было при штурме Г-образного дома.
      Овладев листоотделочным цехом, можно было продвигаться на "Красном Октябре" уже быстрее. Но каждая новая частная операция требовала новых решений. Не раз и по-разному использовались крупные заряды взрывчатки. Еще более серьезными препятствиями, чем каменные стены, нередко были штабеля стальных болванок, чугунные изложницы, вагранки и прочее массивное оборудование: укрывшегося за ним врага подчас не доставали ни граната, ни снаряд. Выручали в таких случаях огнеметы, но не легкие, а фугасные, бьющие на десятки метров.
      При захвате ряда цехов оправдали себя - при надлежащей огневой поддержке - совсем малые штурмовые группы по пять - семь человек во главе со смелым и находчивым командиром. В подразделениях гурьевской дивизии оставались лишь единичные бойцы-воздушнодесантники из ее первоначального кадрового состава, но тут они были неоценимы. На их десантную хватку и ориентировались командиры, ставя конкретные задачи.
      В группах закрепления понадобилось больше саперов: гитлеровцы насовали на заводе мин разных типов куда только смогли. Заминированы были все подвалы, все уцелевшие двери. Валявшаяся под ногами консервная банка тоже иногда оказывалась ловушкой. Случалось, взрывался труп немецкого офицера, когда расстегивали карман кителя, чтобы взять документы...
      Выбивали фашистов с "Красного Октября" напористо, днем и ночью. Завод полыхал огнем, когда по пятнадцать - двадцать залпов подряд давали тяжелые огнеметы. А в мартеновском цехе, который в самые тяжелые дни был тут нашим оплотом, главным опорным пунктом дивизии Гурьева, теперь готовили людей к атакам на других участках заводской территории. "Партийные собрания, инструктажи штурмовых групп, где давалось персональное боевое задание каждому человеку, проводили в мартенах, в самих печах, - рассказывает в своих неопубликованных воспоминаниях политработник 120-го гвардейского стрелкового полка В. Г. Белых. - Это было наиболее спокойное место".
      Врубившись в неприятельскую оборону на заводе, подразделения 120-го полка майора Гумарева и 112-го подполковника Лещинина продвигались сперва в одном направлении, параллельно, а затем - друг другу навстречу, охватывая не подавленные еще очаги сопротивления. 25 декабря они встретились у механического цеха, взятого в ожесточенном ближнем бою. При этом мы имели все основания считать, что от 79-й немецкой пехотной дивизии фон Шверина, с которой наши части два месяца дрались за "Красный Октябрь", уже мало что осталось.
      Дивизия Гурьева достигла важного рубежа - проходящей за заводами железной дороги. Дальше начинались кварталы рабочих поселков. А за ними господствующая над заводским районом высота 107,5. В общем направлении на нее должно было развиваться наступление всего правого крыла армии.
      Тремя днями раньше был наконец срезан у Волги тот неприятельский клин, который появился 11 ноября, при прорыве гитлеровцев у завода "Баррикады", и с тех пор отделял от остальных наших войск дивизию Людникова. Собравшись с силами, уже регулярно снабжаемая по льду (но по числу бойцов соответствовавшая примерно батальону), дивизия сумела продвинуть свой левый фланг навстречу частям Горишного, возобновившим атаки. Отвоевывая дом за домом на Таймырской, Прибалтийской и соседних улицах, полк майора Печенюка оттеснил здесь противника метров на двести. У Горишного поднажал правофланговый полк, и две дивизии восстановили локтевой контакт.
      Так закончилась 40-дневная эпопея "острова Людникова". Его защитники основательно потрепали две фашистские дивизии - 305-ю и 389-ю, которые тщетно пытались сбросить их в Волгу. Наша армия снова держала сплошной фронт от "Баррикад" до центра города, почти до устья Царицы. Разъединенной с нашими главными силами оставалась только Северная группа, но прежние тревоги за нее отпали, с тех пор как до Спартановки дошли части Донского фронта.
      Удостоверившись, что "пятачок" Людникова воссоединен с нашими основными позициями прочно, командарм приказал командиру 138-й дивизии прибыть на КП армии. Были вызваны также Родимцев, Гурьев, Батюк, Соколов, Горишный.
      Долгое время возможность собирать командиров соединений была совершенно исключена. Да и поодиночке вызывались лишь те, кто располагался совсем близко, и лишь при крайней необходимости. В сталинградской обстановке даже кратковременное отсутствие командира могло обойтись дорого, и командующий, как и член Военного совета, чаще ходил к комдивам сам. Теперь же, когда мы держали боевую инициативу в своих руках и начали, хоть и очень медленно, теснить врага, а над головой уже не висела, как прежде, его авиация, можно было провести без особого риска командирское совещание армейского масштаба.
      Как уже говорилось, мы придавали большое значение передаче накапливавшегося опыта городских наступательных боев, и было, конечно, лучше всего, чтобы сами комдивы рассказали друг другу о проведенных частных операциях, о том, чему они научили, что подсказывают на будущее. В этом, собственно, и заключался смысл той встречи на армейском КП.
      Да и вообще пора было командирам-соседям, столько вместе пережившим и сделавшим, но до сих пор почти не встречавшимся (не все они знали друг друга в лицо), поближе познакомиться перед заключительными боями. На это был рассчитан и назначенный после деловой части товарищеский обед в столовой Военного совета.
      Полковника Людникова чуть не половина присутствующих видела в первый раз, а остальные, в том числе и я, - впервые по крайней мере за полтора месяца. Но всех долго волновала судьба его отрезанной дивизии (кто поручился бы месяц назад, что посидим еще за одним столом!). И теперь он, естественно, оказался "именинником", привлекавшим общее внимание.
      Людникова расспрашивали о разных подробностях трудных недель, проведенных в жесткой блокаде на плацдарме-"островке". А он охотнее всего рассказывал о своих бойцах.
      С сердечной теплотой говорил Иван Ильич о старом солдате, участнике Царицынской обороны в гражданскую войну, которого называл "дядя Карпов", мудром наставнике молодых, необстрелянных, с отцовской горечью - о погибшем несколько дней назад сержанте из дивизионной разведки, исключительно хладнокровном и находчивом, неоднократно проникавшем в занятые немцами цеха "Баррикад", доставлявшем и "языков", и точнейшие сведения о расположении неприятельских огневых точек.
      Фамилию разведчика я тогда не запомнил, но потом легко выяснил: в дивизии его не забыли. Это был Николай Петухов, москвич девятнадцати лет. Знаю, что начальник штадива подполковник Шуба хранил и после Сталинграда его аккуратные чертежики - графические отчеты об увиденном в разведке.
      Перед тем как отпустить Людникова, командарм спросил, нет ли у него личных просьб к Военному совету. Таких вопросов в Сталинграде раньше не задавали, но время пошло уже другое, да и Людников как-никак провел полтора месяца в условиях совершенно особых.
      Иван Ильич не растерялся и попросил разрешить ему сходить по ледовой дорожке на левый берег - попариться в настоящей бане. Чуйков, переглянувшись со мною, дал "добро". Теперь можно было позволить и это, благо за комдива оставался испытанный начальник штаба подполковник Шуба.
      Два-три дня спустя 138-й дивизии была дана возможность чуть-чуть передохнуть, привести себя в порядок. В дальнейшем, приняв небольшое пополнение, она действовала уже на другом участке заводского района.
      * * *
      После Сталинградской победы полковник Людников стал генералом, ему вверили корпус, затем и армию. Когда он командовал 39-й армией, а я - 5-й, мы были соседями по фронту в Белоруссии, под Кенигсбергом, в Маньчжурии... Однако вспоминается мне Иван Ильич больше всего по Сталинграду. Наверное, потому, что, сколько ни пришлось пережить и испытать всякого потом, в обстановку столь тяжелую и сложную мы все-таки уже не попадали, а она-то и выявляла главное в человеке.
      Я рассказывал, как вводились в бой прибывшие в Сталинград дивизии почти всегда с ходу, прямо с переправы. Редко бывала возможность задержать нового комдива в штабе армии дольше, чем необходимо для постановки ближайшей боевой задачи. То персональное знакомство, с которого обычно все начинается, откладывалось до лучших времен. Но знакомили с командиром, давали о нем представление с первого же часа его практические действия.