Мы всегда верили - придет в конце концов срок оттеснить, отбросить его от Волги. Теперь же практической боевой задачей советских войск становилось большее: не просто очистить волжские берега от фашистских захватчиков, а здесь и покончить с 6-й армией Паулюса, ликвидировать на месте всю группировку гитлеровского вермахта, проникшую в глубь России.
      Позади было много ночей, когда никто на нашем КП не смыкал глаз, потому что с ходу вводилась в бой переправлявшаяся дивизия, назревал где-нибудь прорыв противника или оказывалась в критическом положении вся оборона. А в эту ночь стало не до сна от радостного волнения, от одной той мысли, что близится час, когда можно будет сказать: "Все-таки выстояли!" Армейские штабисты и политотдельцы спешно расходились по соединениям и частям.
      * * *
      Утро 19 ноября выдалось туманное. И берег, присыпанный уже снежком, и Волгу, на которой продолжала шуршать густая шуга, заволокло белесой мглой.
      Нелетная погода обычно приносила сталинградцам облегчение, защищая от вражеских ударов с воздуха. Но сейчас она была некстати: наверняка мешала подняться в воздух нашим бомбардировщикам, которые должны были расчищать путь переходящим в наступление войскам. Да и для управления артподготовкой нужна хорошая видимость.
      Туман не рассеивался почти до полудня. И все время думалось: а как там, на соседних фронтах? Смогли ли начать?.. Артподготовки мы не услышали. В ней участвовало небывалое количество орудий и минометов - около трех с половиной тысяч стволов, и длилась она целых 80 минут, но это происходило за десятки километров, а у нас отнюдь не царила тишина.
      Только в 16 часов полковник Горохов сообщил, что у них в Спартановке слышен далекий орудийный гул на северо-западе. В воздухе давно уже прояснилось, нёбо было чистым, однако над Сталинградом фашистские самолеты не появлялись.
      В остальном все пока шло как обычно. Четвертая с утра атака противника отражалась на "Баррикадах", у Людникова. Гитлеровцы пытались, но безуспешно, потеснить нас также на других участках. После новых ожесточенных схваток в районе береговых бензобаков положение там не изменилось: занимаемые позиции удерживались, а продвинуться дальше на соединение с Людниковым опять не удалось. К исходу дня в дивизии Горишного вместе с приданными ей частями насчитывалось 708 человек.
      Ледоход совсем парализовал основную армейскую переправу. Только группе Горохова были доставлены ночью - впервые после значительного перерыва - 20 тонн боеприпасов и 12 тонн продовольствия. На "остров Людникова" попало из сброшенного самолетами 10 тысяч патронов.
      Все это излагалось в вечерней оперсводке штарма, подписанной мною в 19 часов. Сводка закапчивалась такой констатацией, относившейся уже не только к данному дню: "В результате длительных боев части армии понесли значительные потери, которые до сих пор не восполнены, в силу чего боевые порядки резко ослабли".
      Мы считали необходимым отметить это, потому что силы армии действительно были на исходе. О том, началось ли утром контрнаступление соседних фронтов, еще не было известно ничего определенного. В самом Сталинграде пока ничто, кроме отсутствия неприятельской авиации, не говорило о каких-либо переменах. Решение командарма на следующий боевой день требовало: "Привести части в готовность к отражению возможного нового наступления противника и не допускать дальнейшего его продвижения".
      Позднее вечером с Чуйковым соединился по телефону генерал-полковник Еременко, находившийся на фронтовом вспомогательном пункте управления в Райгороде, в полосе 57-й армии. Он сообщил, что Донской и Юго-Западный фронты контрнаступление начали (хотя из-за тумана пришлось обойтись без авиационной подготовки). Для Сталинградского фронта сохранялся в силе прежний срок, до которого оставались считанные часы.
      На исходе ночи пробившийся через шугу бронекатер доставил приказ войскам фронта, уже отпечатанный в виде листовки. Это был приказ-воззвание, начинавшийся такими словами:
      "Товарищи красноармейцы, командиры и политработники! Настал час грозной, но справедливой расплаты с подлым врагом - немецко-фашистскими оккупантами..."
      Далее в приказе говорилось:
      "Врагу удалось дойти до Сталинграда. У стен волжской твердыни мы остановили его... Теперь на нашу долю выпала честь начать мощное наступление... За время войны мы с вами закалились в борьбе, получили большой военный опыт. К нам на усиление фронта прибыли новые части. Мы имеем все условия для того, чтобы наголову разбить врага, и мы это сделаем обязательно... Какой радостной будет для нашего народа каждая весть о нашем наступлении, о вашем продвижении вперед, об освобождении нашей родной земли!"
      И наконец - многозначительные заключительные строки:
      "Приказываю: войскам Сталинградского фронта перейти в решительное наступление..."
      Это касалось всех армий фронта, кроме нашей 62-й - ее час еще не настал. Но мог ли кто-нибудь в Сталинграде, читая или слушая приказ, чувствовать себя непричастным к событиям, которые развертывались за пределами наших рубежей? Ведь для успеха всего, что там начиналось, было необходимо, чтобы мы продолжали сковывать вражеские силы, осадившие город, втянувшиеся в него.
      И наверное, каждый говорил себе: теперь-то уж осталось продержаться недолго! Но хуже всего оплошать напоследок. И было как-то особенно тревожно за наши наиболее уязвимые участки. Больше всего - за "остров Людникова", где сражалась тающая горстка бойцов: по названию - дивизия, фактически неполный батальон...
      Той ночью на левом фланге 138-й дивизии в руки противника перешли развалины еще нескольких строений. Но была и хорошая новость - на девятые сутки после того, как дивизия оказалась отрезанной, к ее расположению наконец прорвались (пройдя несколько сотен метров на расстоянии броска гранаты от берега, занятого врагом) бронекатера с боеприпасами, продовольствием, медикаментами. Доставлено было не так уж много, но все же больше, чем сбросили до тех пор самолеты. А обратным рейсом бронекатера вывезли сто пятьдесят раненых. Это, однако, тоже стоило крови и жизней: при разгрузке катеров Людников потерял двадцать человек, в том числе двух руководивших ею офицеров штадива.
      Нескольким небольшим судам удалось подойти и к причалам армейской переправы у "Красного Октября". Через густой движущийся лед их провел буксир "Кочегар Гетман", только что прибывший с низовьев Волги (а прошлой ночью он, принимая сталинградское боевое крещение, обеспечил доставку грузов группе Горохова). С помощью этого буксира пароходики "Пугачев" и "Спартаковец" совершили даже по два рейса, чего давно не бывало, и перевезли остававшиеся на левом берегу подразделения 92-й стрелковой бригады.
      Во льду суда двигались медленно, а обстрел переправы все усиливался. На исходе ночи на буксире вспыхнул пожар. "Кочегар Гетман" был самой заметной целью на реке и, как потом выяснилось, получил шесть прямых попаданий снарядов. Но экипаж (командовал судном волжский капитан Е. В. Маслиев) справился и с пробоинами и с пожаром. Подоспевшие бронекатера увели поврежденный буксир в Тумак.
      К утру вновь поднялся туман. Затем повалил снег. Армиям Сталинградского фронта тоже приходилось начинать контрнаступление без участия авиации. Из-за очень плохой видимости командующий фронтом отодвинул на более поздний час и артподготовку. Участок прорыва был и на этом направлении далеко от нас, но глухой гул орудий с юга все-таки донесся - должно быть, помогли степные ветры. Около полудня гул стал явственнее: к этому времени часть тяжелой артиллерии была передвинута из полосы 57-й армии в полосу 64-й, переходившей в наступление позже, "уступом".
      Настал момент, когда в штабе Паулюса - даже если там не догадались об этом накануне, после того как началось наше наступление с севера, - должны были понять, что немецким войскам у Волги грозит окружение.
      С фронтового КП начали запрашивать, нет ли признаков отхода противника из Сталинграда, не снимает ли он с переднего края какие-нибудь части. Получая отрицательный ответ, требовали проверить это всеми возможными средствами, установить точно и доложить снова.
      Я соединялся с командирами дивизий и наказывал следить за немцами в оба, не упустить начало возможного отхода. Вызвав по радио Людникова, передал это условным языком и ему. Людников ответил, что пока на отход что-то непохоже - гитлеровцы продолжают атаковать.
      О том же докладывали и с других участков. Дивизия Горишного и приданные ей части, отбивая вражеские атаки в районе нефтебаков и Мезенской улицы, потеряли с утра убитыми и ранеными до двухсот человек. Почти все расположение армии находилось под методическим артиллерийским и минометным огнем. Большую часть дня противник вел себя перед фронтом нашей армии так, будто у него на флангах и в тылах не происходит ничего особенного и все остается как прежде.
      А мы уже знали, хоть и без особых подробностей, - контрнаступление трех фронтов, в том числе и Сталинградского, развивается успешно. Впору было подумать, что неприятельское командование утратило чувство реальности. Могло ли оно, в самом деле, все еще не видеть надвигавшейся катастрофы? Или, может быть, перед фронтом нашей армии, в стороне от главных сегодняшних событий, по инерции действовали приказы, отданные еще в иной обстановке и просто не отмененные?
      Так или иначе, атаки противника 20 ноября, везде нами отбитые, но стоившие обеим сторонам новых потерь, явились последними наступательными действиями фашистов в Сталинграде. Это были бессмысленные уже с любой точки зрения, судорожные попытки окружаемой армии Паулюса достичь накануне собственной гибели того, что не далось ей и тогда, когда она была во всей силе.
      Только ночь на 21 ноября показала, что от дальнейших попыток полностью овладеть Сталинградом противник как будто отказывается. Прекратив атаки в городе (кроме участка Людникова, где они продолжались и днем 21-го, и даже 22-го), он начал снимать отсюда отдельные части. Прежде всего - танковые.
      Той ночью обнаружился отвод 16-й немецкой танковой дивизии, действовавшей против группы Горохова (вот только когда решился Паулюс снять ее отсюда!). Это уже существенно меняло обстановку на нашем северном участке, чем мы не замедлили воспользоваться. Полковнику Горохову был передан приказ командарма - утром 22-го перейти в наступление с ближайшей задачей очистить от гитлеровцев западную окраину Спартановки.
      Трудно выразить, что значила сама возможность отдать такой приказ. Пять недель наша Северная группа сражалась, отрезанная от остальной армии, почти окруженная. Большую часть этого времени она получала крайне ограниченное снабжение с самолетов или на гребных лодках. Всего трое-четверо суток назад ее положение было критическим. Лишь позапрошлой ночью удалось переправить туда первое за много дней маршевое пополнение, доставить двадцать тонн боеприпасов. И вот - выстоявшие бригады группы Горохова начинали наступать!
      А двое суток спустя из района Ерзовки севернее Сталинграда двинулись на юг войска левого крыла Донского фронта - 66-я армия генерала А. С. Жадова. И неприятельский коридор, разъединивший нашу армию с северными соседями еще в конце августа, был наконец преодолен на его восточном, приволжском участке.
      Успев своими силами освободить занятые немцами кварталы Спартановки и продвинуться немного дальше, группа Горохова в 15 часов 24 ноября сомкнула фронт с войсками, наступающими с севера. Северный форпост Сталинградской твердыни воссоединялся с Большой землей.
      Однако прежде чем случилось то, о чем я сейчас рассказал, забежав тут немного вперед, произошли события еще более важные и значительные.
      Вечером 22 ноября в штабе армии стало известно: ударные группировки Юго-Западного фронта и нашего Сталинградского, которые третий день, преодолевая сопротивление врага, продвигались друг другу навстречу, достигли с одной стороны Калача-на-Дону, а с другой - находящейся примерно в десяти километрах от него станции Кривомузгинская. Кольцо вокруг фашистских войск, задействованных под Сталинградом, смыкалось...
      Прошло еще несколько часов, и вся страна услышала специальное сообщение Совинформбюро "Успешное наступление наших войск в районе гор. Сталинграда". То самое сообщение, которое многие люди старшего поколения поныне вспоминают как первую счастливую весточку о великом переломе и в Сталинградской битве, и в ходе всей войны. Б нем еще не говорилось об окружении армии Паулюса. Но было уже сказано, что наши войска, наступающие с северо-запада и с юга от Сталинграда, продвинувшись за три дня напряженных боев на 60-70 километров, перерезали обе железные дороги, снабжающие поиска противника восточнее Дона. Приводились внушительные, необычные для того периода войны результаты боев: за три дня полностью разгромлены шесть неприятельских пехотных дивизий и одна танковая, еще одиннадцати дивизиям нанесен большой урон, захвачено 13 тысяч пленных, 360 орудий...
      Для отображения всего, что касалось действий непосредственно нашей армии, давно уже было достаточно крупномасштабного плана Сталинграда. Теперь же вновь понадобилось держать под рукой и карту всего Волго-Донского междуречья. Наносимые на нее данные, правда, не отличались пока особой точностью и могли отставать от событий: исчерпывающей оперативной информации о положении трех фронтов мы не получали, а обстановка в первые дни контрнаступления изменялась быстро. Тем не менее общая картина вырисовывалась все отчетливее.
      Территория, на которой были блокированы вражеские войска - 23 ноября окружение их завершилось окончательно, - измерялась вдоль и поперек десятками километров (а если взять с северо-запада на юго-восток, то получалось более ста). Она вместила кроме большей части Сталинграда и его пригородов много селений, станиц, городков. А сколько в этом котле гитлеровцев, не знал достоверно еще никто.
      Однако и не представляя, что их там окажется более трехсот тысяч (это выяснилось значительно позже), можно было не сомневаться: окруженный враг располагает силами не только для упорного сопротивления, но и чтобы попытаться вырваться. Именно поэтому мы напряженно следили также за движением "внешнего" фронта окружения, пересекшего задонские степи, где 62-я армия сражалась в июле - августе. Радовались каждому доходившему до нас известию о том, что он постепенно удаляется на запад. Чем дальше уходил "внешний" фронт от "внутреннего", обращенного там на восток и непосредственно сжимавшего окруженные войска противника, тем было надежнее!
      Внутренний фронт окружения тоже не оставался неподвижным. Как ни трудно это было советским войскам, только что сомкнувшим его у Калача, они уже 24 ноября перешли к ликвидации окруженной вражеской группировки. Одновременно включилась в контрнаступление левофланговая на Донском фронте, ближайшая к нам с севера 66-я армия Жадова, с частями которой и соединилась в тот же день группа Горохова.
      66-я армия имела задачу наступать дальше на юг, на Гумрак. Если бы все шло по плану, с ней должно было вскоре соединиться и основное ядро нашей 62-й. Но появившаяся было надежда вот-вот ощутить локоть соседа хотя бы на одном фланге, сомкнуться с общим фронтом, перестать быть зависимыми от едва действовавшей переправы еще раз оказалась преждевременной...
      * * *
      В наступление против окруженных фашистских войск перешла и 62-я армия.
      Историки обычно числят ее наступающей, а не обороняющейся с 24 ноября, и это вполне согласуется с приказами фронта. Но фактически наша армия перешла к наступательным действиям раньше. Причем развертывала их постепенно - по мере того как создавались для этого условия на различных участках наших сталинградских рубежей.
      Если и прежде, до начала контрнаступления соседних армий и фронтов, мы старались не упустить возможности потеснить противника хоть на несколько метров, отбить у него где дом, где колено овражка или просто окоп, то после 19 ноября частные наступательные операции (пусть со скромными целями, сводившимися к улучшению своих позиций) стали день ото дня расширяться.
      - Спать, что ли, будем, когда наши немцев окружают? - будоражил командиров дивизий Василий Иванович Чуйков, требуя активизировать действия штурмовых групп, наращивать удары мелкими подразделениями, пока армии не по силам большее.
      Гитлеровцы, только что пытавшиеся прорваться к Волге в новых местах, сбросить сталинградцев с последних перед нею рубежей, теперь спешили укрепить собственные позиции, создать жесткую оборону. И мы видели смысл своих безотлагательных активных действий как в том, чтобы помешать врагу закрепляться на занимаемых позициях, так и в том, чтобы сковывать его силы, не давать куда-либо их перебрасывать или отводить.
      21 ноября - за сутки до того, как сомкнулся фронт окружения у Калача, два полка дивизии Батюка и батальон 92-й стрелковой бригады начали наступать на вершину Мамаева кургана с задачей овладеть им полностью, включая и западные скаты. Противник сопротивлялся отчаянно. Понадобилось три часа упорных атак только на то, чтобы выбить его из первых траншей. Но ведь на склонах высоты 102 нам давно не удавалось продвинуться ни на шаг.
      А на следующий день подразделения дивизий Гурьева и Соколова уже вели наступательные бои на "Красном Октябре". Там перешел в наши руки цех № 3. Тем временем Горишный доложил, что его бойцы овладели несколькими домами на Машинной улице.
      В вечернюю сводку вошел перечень взятых за день трофеев: 113 винтовок, 8 автоматов, 15 ручных и один станковый пулемет, 10 тысяч патронов... Цифры, конечно, скромные. Но тогда они служили еще одним подтверждением того, что дела в Сталинграде начинают идти по-иному.
      Оттеснение фашистов назад - трудное, медленное, в лучшем случае на десятки метров - продолжалось на ряде участков армейской полосы и 23-го. Впервые смог немного продвинуться даже один полк 138-й дивизии, хотя там, на "острове Людникова", особенно не хватало людей.
      Словом, приказ перейти 24 ноября вместе со всеми войсками, развернутыми по внутреннему фронту окружения, к ликвидации взятой в кольцо неприятельской группировки застал 62-ю армию практически уже наступающей.
      Про то, как смогли наши части, едва отбив последние натиски гитлеровцев, без всякой передышки, не получив еще значительных подкреплений, развернуть наступательные действия, хочется сказать так: к бойцам и командирам пришло второе дыхание. Известия об успехах других армий, о том, что они теснят окруженные фашистские войска, а за Доном продвигаются все дальше на запад, рождали просто непередаваемый подъем духа.
      Помню, как наблюдательный начальник поарма Иван Васильевич Васильев, побывав в одной из дивизий и зайдя ко мне поделиться впечатлениями, сказал:
      - Встречаюсь с людьми и который уж раз ловлю себя на такой мысли: все будто прибавили в росте, распрямились, расправили плечи! Не хотят больше гнуться даже там, где вообще-то не мешало бы...
      Сталинградцы переживали дни великой гордости. Давно я не видел вокруг столько счастливых лиц. Пусть осунувшихся, с воспаленными от недосыпания глазами, но - счастливых.
      В центральных газетах (если переправа действовала, они доходили до нас довольно быстро) появилось сообщение "В Народном комиссариате обороны". В нем говорилось, что Наркомат вошел в Президиум Верховного Совета СССР с ходатайством об учреждении специальных медалей для награждения всех участников обороны четырех городов, которые стали называть городами-героями, - Ленинграда, Одессы, Севастополя, Сталинграда. И там, где шла речь о Сталинграде, подчеркивалась особая роль 62-й армии, отразившей главные удары противника на город. Отмечались заслуги в этом нашего командарма Чуйкова, командиров дивизий и бригад Горохова, Родимцева, Гурьева, Болвинова, Гуртьева, Сараева...
      - Выходит, ты сразу три медали получишь, - весело сказал, входя ко мне со свежей газетой, Кузьма Акимович Гуров. - Повезло! Во всей шестьдесят второй столько медалей будет причитаться, наверное, только тебе да Попелю.
      Полковник интендантской службы Михаил Федорович Попель, сменивший не так давно генерал-майора А. И. Лобова в должности заместителя командарма по тылу, был при обороне Одессы и Севастополя арминтендантом Приморской. Здесь, на Волге, мы с ним еще не виделись: КП тыла находился на левом берегу.
      А о том, как мне "повезло", посчастливилось, я думал уже не раз. Посчастливилось, пережив оборону двух героических городов, которыми враг все же завладел, попасть в третий, выстоявший до конца. Посчастливилось оказаться в рядах армии, сыгравшей, как теперь всенародно отмечалось, главную роль в обороне этого города...
      Прошло еще несколько дней, и мы получили "Красную звезду" с передовой статьей, озаглавленной "62-я армия". Насколько помню, такая передовица целиком посвященная одной армии - была первой за всю войну. Ее читали и перечитывали, и не было, вероятно, бойца, командира, который не стремился раздобыть ее для себя, чтобы сохранить на всю жизнь, послать домой.
      Сейчас я снова держу в руках пожелтевший от времени, отпечатанный на грубой, шершавой бумаге номер "Звездочки". Строки памятной передовицы волнуют, как и много лет назад, заставляя вновь пережить былое, и сами просятся в эту книгу.
      "В молодой Красной Армии 62-я армия - одна из самых юных по возрасту и уже самых заслуженных по своему воинскому умению...
      Она пришла к Сталинграду в те дни, когда лишь тоненькая цепочка наших войск преграждала вражеским дивизиям путь в город... Армия умело затыкала бреши, в которые уже готова была хлынуть вражья сила, ломала клинья неприятеля, заставляла его лихорадочно метаться по всем направлениям перед только еще создававшейся линией городской обороны. Немцы, уверенные в том, что они возьмут Сталинград с ходу, вынуждены были остановиться... В первую очередь благодаря 62-й армии город стал подлинным щитом против наступления немцев, закрывшим им путь к нашему волжскому и уральскому тылу...
      Армия осуществляла подлинно активную оборону... Отражая атаки противника, части 62-й армии сами атаковали его, делали смелые вылазки, забирали инициативу в свои руки и принуждали врага к обороне. 62-я армия навеки оставила в истории военного искусства не только образцы ведения активной обороны, но и саму себя в целом как необычайный воинский организм, выработавший совершенные, еще никогда не применявшиеся формы уличных боев. Она довела до степени высокого воинского класса защиту зданий, полуразвалившихся стен, отдельных этажей, комнат и даже лестничных ступеней, используя при этом все виды технических средств борьбы. Проходя суровую школу военного опыта, молодая армия одновременно создала своими действиями университет городских боев...
      Стойкость 62-й армии, поразившая весь мир, дала возможность нашему командованию собрать силы, перейти в наступление и нанести немецко-фашистским войскам тяжелое поражение".
      А заключительные строки статьи переносили в далекое тогда мирное будущее:
      "Пройдут годы. Зеленой травой зарастут развороченные снарядами поля сражений, новые светлые здания вырастут в свободном Сталинграде, и ветеран-воин с гордостью скажет:
      - Да, я сражался под знаменами доблестной шестьдесят второй!"
      Мы были глубоко благодарны "Звездочке" за эту передовую статью. Она позволила бойцам и командирам взглянуть на себя как бы со стороны, дала почувствовать, какое место успела занять 62-я армия в летописи войны, в сознании народа.
      * * *
      К исходу ноября территория, удерживаемая окруженными фашистскими войсками, сократилась вдвое, но составляла еще примерно полторы тысячи квадратных километров.
      На всех направлениях внутреннего фронта окружения советские войска продвигались все медленнее. Немцы заняли круговую оборону и, насколько можно было судить, повсюду оказывали сильное сопротивление.
      Отнюдь не ослабевало оно и перед фронтом нашей армии. За неделю удалось потеснить противника лишь на Мамаевом кургане и на "Красном Октябре". Постепенно становилось очевидным, что мы не можем наличными силами очистить от гитлеровцев заводской район и выйти к западной окраине города в те сроки, на которые начали было ориентироваться.
      Передо мною боевые распоряжения штаба армии, предусматривавшие, например, отрезать к утру 26 ноября от остальных войск Паулюса засевшую на "Красном Октябре" 79-ю немецкую пехотную дивизию. Эта задача оказалась тогда невыполнимой, хотя для охвата заводской территории, находившейся в руках врага, надо было продвинуться всего на несколько сотен метров. По-прежнему не удавалось преодолеть и те сотни метров, которые отделяли наши главные силы от дивизии Людникова. Есть все-таки предел тому, на что способны малочисленные, измотанные тяжелыми боями части, даже если люди воодушевлены происшедшим на фронте общим переломом и рвутся вперед.
      Чтобы читатель видел реальное положение вещей, я неоднократно давал справки о том, что представляла собой в определенный момент та или иная наша дивизия. Вероятно, надобно, может быть в последний раз, дать подробную справку и сейчас. Вот боевой состав полков 45-й стрелковой дивизии полковника Соколова на 1 декабря: в 253-м Таращанском - 160 человек, в 61-м Богунском - 152, в 10-м Донецком - 62. А в стрелковых полках 39-й гвардейской дивизии генерала Гурьева насчитывалось к тому дню от 207 до 284 бойцов и командиров.
      Обе дивизии стояли насмерть на "Красном Октябре" и примыкающих к нему улицах, не дали врагу захватить завод полностью, выйти через него к Волге. Теперь они же вели здесь наступательные бои, и пока в том составе, какой я только что назвал. Удивительно ли, что они продвинулись не слишком далеко?
      Перейдя к жесткой обороне, противник опирался на развитую, мощную систему огня. Серьезного недостатка в боеприпасах он, по-видимому, еще не испытывал-. Но вырваться из окружения - чего, казалось бы, давно следовало ожидать - до сих пор не пытался.
      Гитлер - тогда об этом можно было только догадываться - приказал Паулюсу оставаться на месте, обещав "своевременно" деблокировать 6-ю армию действиями извне. В фашистской ставке все еще рассчитывали удержать район Сталинграда, с тем чтобы следующим летом развернуть отсюда новое наступление.
      А советское командование все еще не знало, что численность неприятельских войск в сталинградском котле не 80-90 тысяч человек, как тогда считали, а в три-четыре раза больше. И это, между прочим, означало, что армии, действовавшие на внутреннем фронте окружения, предполагаемого численного перевеса над противником фактически не имели.
      При всей ограниченности доходившей до нас информации о положении других армий Сталинградского и Донского фронтов (их действия - это было известно координировал в качестве представителя Ставки А. М. Василевский) чувствовалось, как операция по ликвидации окруженной группировки противника теряет темп. А 1 декабря сведений о продвижении наших соседей - как ближайших, так и более дальних - не поступило совсем. Фронт окружения, обозначенный на карте Волго-Донского междуречья, остановился. Это, как мы понимали, говорило о том, что войска, взявшие в кольцо армию Паулюса, сделали все, что могли сделать с ходу, и нуждаются в передышке.
      Та пауза, правда, длилась недолго. Через два дня наступление на внутреннем фронте окружения было возобновлено теми же силами (точнее - даже несколько меньшими, ибо обстановка потребовала перебросить кое-какие части на рубежи внешнего фронта). В полосе нашей армии главный удар наносили дивизия Батюка и 92-я стрелковая бригада в районе Мамаева кургана.
      Поскольку и в дивизии и в бригаде людей оставалось мало, реально их удар означал атаки небольшими подразделениями, которым обеспечивалась максимальная поддержка артиллерией. Результаты наших атак и на этот раз были скромными. Овладение дотом, блиндажом уже считалось успехом. Причем каждую отбитую нами позицию гитлеровцы пытались вернуть контратаками.
      Не очень многого смогли достичь за эти дни и армии, располагавшие большими силами, чем наша. Рассечь, расчленить окруженную вражескую группировку, как это было задумано, пока не удавалось. Войска Паулюса, существенно потесненные с тех пор, как кольцо вокруг них замкнулось, сохраняли возможность внутреннего маневра. Владели они и аэродромами для приема транспортных самолетов. И оборону организовали весьма плотную.
      Словом, все оказалось сложнее, чем представлялось (во всяком случае, нам в Сталинграде) на первых порах, под впечатлением блестящего успеха самого окружения.
      Как известно, в конце первой декады декабря Верховное Главнокомандование пришло к выводу, что для полного разгрома армии Паулюса необходимо перегруппировать и усилить наши войска на внутреннем фронте окружения. Готовилась новая крупнейшая операция - "Кольцо".
      Тем временем гитлеровская ставка сформировала в районе между Вешенской и рекой Маныч, к юго-западу от Сталинграда, группу армий "Дон" (часть вошедших в нее соединений была взята с Северного Кавказа, переброшена из Германии, из Франции). На группу возлагалась задача деблокирования войск Паулюса. Возглавлял ее генерал-фельдмаршал фон Манштейн. Тот самый, с которым мы имели дело в Крыму.
      12 декабря Манштейн начал контрудар танковыми соединениями вдоль железной дороги Тихорецк - Котельниково - Сталинград. Положение на этом участке внешнего фронта окружения, на рубежах у Аксая и Мышковы, резко осложнилось. Чтобы сорвать планы врага, потребовалось двинуть туда свежие силы, предназначавшиеся для внутреннего фронта. Операцию "Кольцо" пришлось отложить.
      Что касается непосредственно наших задач, то они оставались неизменными: сковывать и истреблять противника, разрушать его оборону, последовательно очищать от него заводской район и центральную часть города.
      И никаких пауз и передышек в своих активных боевых действиях 62-я армия больше не знала.
      Хоть на шаг, но вперед!
      Волга долго не замерзала и в декабре. Прогноз, обещавший завершение ледостава к 28 ноября, не оправдался. Наоборот, наступила оттепель, плавучего льда убавилось. На короткое время с переправой стало легче. Даже лодки нашего гребного отряда вновь были введены в действие для перевозки грузов и людей.
      Затем опять пошел густой лед. Там, где его сжимало, возникали непреодолимые для большинства судов преграды. "Кочегара Гетмана" в строю уже не было, и в иные дни к нам пробивался лишь буксирный пароход "Узбек". Необходимое армии снабжение поступало с перебоями. Задерживались за Волгой выделенные нам маршевые батальоны.