Двадцать первое сентября началось в грохоте бомбежки и огневых налетов по всему центру и левому крылу армейской полосы. Масштабы авиационной и артиллерийской подготовки не оставляли сомнений в том, что противник затеял нечто более серьезное, чем атаки последних пяти-шести дней.
      Состав атакующих неприятельских сил удалось точно установить несколько позже: на фронте от Мамаева кургана до зацарицынской части города было брошено в наступление пять немецких дивизий, в том числе две танковые. Но что цель этого натиска - не просто где-то еще нас потеснить, а сегодня же раздробить армию и сокрушить нашу оборону, стало ясно уже в первые утренние часы.
      Атаки фашистской пехоты и танков отбивали дивизии Горишного и Родимцева, 92-я стрелковая бригада, остатки 35-й гвардейской дивизии и приданных ей частей. Вместе с армейской артиллерией их поддерживала с заволжских огневых позиций дальнобойная фронтовая. Поддерживала в авиация фронта всеми самолетами, кроме тех, что были необходимы для прикрытия войск, продолжавших контратаки за коридором. В то утро младший лейтенант А. А. Рогальский повторил в Сталинграде подвиг Николая Гастелло: направил свой подбитый, охваченный пламенем штурмовик на фашистские танки...
      Но противник накопил мощную ударную силу, и остановить его наши части могли не везде. А затем из-за обрыва линий связи нарушилось управление всем левым флангом. "Связь с 42-й и 92-й стрелковыми бригадами и 35-й гвардейской дивизией с 12.30 отсутствует", - зафиксировано в журнале боевых действий. Посланные в эти части офицеры связи не возвращались. Некоторое время мы получали кое-какие сведения о положении за Царицей только из-за Волги: о том, что происходит на нашем берегу, там могли судить, в частности, по тому, на каких участках сосредоточиваются бомбовые удары и артогонь врага.
      Во второй половине дня Родимцеву пришлось развернуть левый фланг своей дивизии фронтом на юг, бросив туда и все свои резервы. Как выразился Александр Ильич при одном из телефонных докладов, у него "левым соседом у Волги оказались немцы". Прорвавшись по Московской, Тамбовской и другим улицам, противник вклинился между 13-й гвардейской дивизией и 92-й бригадой и вышел к волжскому берегу недалеко от причалов центральной переправы.
      Для того чтобы оттеснить немцев от Волги, восстановить локтевой контакт с соседями-моряками, у Родимцева было недостаточно сил. Гвардейцы вели бой с фашистской пехотой и танками по всему фронту своей полосы, атакуемые в то же время и с воздуха. А на следующий день 13-й гвардейской дивизии пришлось драться за то, чтобы самой не оказаться отрезанной от остальной армии.
      Хорошо еще, что прибытие последних подкреплений позволило вернуть в центр города тот полк Родимцева, который мы вынуждены были держать у Мамаева кургана. Грозное для нее, да и для всей армии 22 сентября дивизия встретила собранная воедино.
      Расстояние между ее передним краем и Волгой нигде не превышало 700-800 метров, а на ряде участков было значительно меньше. Возобновив с утра атаки и придав наступавшей здесь 76-й пехотной дивизии до ста танков, гитлеровское командование имело основания рассчитывать, что танки, разделенные на несколько групп, протаранят столь неглубокую оборону не в одном, так в другом месте. Тем более что часть этих танков одновременно пыталась ворваться в тылы нашей дивизии со стороны Царицы, где немцы достигли Волги накануне.
      Но двенадцать танковых атак, предпринятых за первую половину дня, причем каждая предварялась новыми налетами авиации и поддерживалась сильным артогнем - не принесли фашистам ничего, кроме потерь. Неимоверным напряжением сил полки Родимцева удержали свои рубежи. Отлично показали себя истребительно-противотанковый дивизион старшего лейтенанта Ивана Розанова и бронебойщики. А общий расход боеприпасов был такой, что в подразделениях подходили к концу и мины, и патроны к противотанковым ружьям, и гранаты. Многократно пускались в ход штыки.
      Естественно, и наши потери были немалыми. В 34-м гвардейском полку Панихина выбыло из строя до четырехсот человек. И в конце концов, на двух участках, где практически не оставалось бойцов, способных держать в руках оружие, враг вклинился в оборону 13-й дивизии.
      Около двухсот немецких автоматчиков с пятнадцатью танками обошли со стороны оврага Долгий правый фланг полка Панихина. Другая группа, прорвавшись на площадь 9 Января (в послевоенном Волгограде - площадь Ленина) и Артиллерийскую улицу, стала охватывать его левый фланг. Полковой КП был окружен.
      Окружение грозило и всему 34-му полку. А так как он оборонялся на правом фланге дивизии, это означало, что два других полка могут оказаться на изолированном с суши "пятачке".
      Однако генерал Родимцев справился с положением. На помощь Панихину были брошены батальон из полка Долгова и последние дивизионные резервы разведчики, комендантский взвод. Контратаки на обоих угрожаемых, точнее, прорывных участках были проведены весьма ограниченными силами, но подготовлены чрезвычайно быстро, что и обеспечило их успех: немцы нигде не успели закрепиться, хотя отдельные их танки дошли до самой Волги (где некоторые из них и остались подбитыми и сожженными).
      Враг был отброшен и из района оврага Долгий, и с площади 9 Января. На этих участках насчитали потом до двухсот трупов гитлеровских солдат. Командный пункт Панихина вызволили из двухчасовой осады.
      Хочется подчеркнуть: ликвидировать опаснейший прорыв на своем правом фланге и восстановить там в основном прежние позиции командир 13-й гвардейской дивизии сумел в условиях, когда продолжался тяжелый бой на других участках и надо было предупреждать возможные новые вклинения. И все это - в узкой полосе приволжских городских кварталов, где крайне осложнен любой маневр. Александр Ильич Родимцев, немало испытавший за войну, говорил потом, что бой 22 сентября 1942 года остался для него самым напряженным.
      За этот день бойцы 13-й гвардейской дивизии уничтожили больше трех десятков фашистских танков. Потери противника в живой силе (подсчитать их точно, разумеется, никто не мог) мы оценивали тогда в тысячу человек. Но важнее всего было, конечно, отстоять свои позиции.
      Одного не смог сделать Родимцев, и это, я знаю, долго его мучило, выручить батальон, окруженный еще раньше в районе центрального вокзала. Тот самый 1-й батальон 42-го гвардейского стрелкового полка, который столько дней вел упорные бои за вокзал Сталинград-I.
      После вокзала его бойцам служили опорными пунктами гвоздильный завод; универмаг, другие здания за линией фронта. Два-три раза комбат Федосеев присылал донесения, звучавшие как клятвы, - в них подтверждалась решимость держаться до последнего человека. Донесения доставляли способные передвигаться раненые, которые ночью проползали по развалинам через расположение противника. А пробраться к окруженному батальону с нашей стороны, чтобы передать приказ - выходить к своим, не удавалось. Посылали дивизионных разведчиков - они не вернулись. Не пробился и тяжелый танк с десантом. Не удалась также попытка пройти кружным путем, через долину Царицы...
      Вплоть до 21 сентября сохранялась надежда, что одна из удачных контратак позволит 42-му полку соединиться со своим 1-м батальоном. Но обстановка, сложившаяся 22-го, исключила такую возможность. Во всяком случае на ближайшие дни. И донесений от Федосеева больше не поступало. Беспощадная логика фактов приводила к выводу: окруженные гвардейцы, выполнив до конца воинский долг, пали в неравном бою.
      Что батальон существовал и действовал дольше, чем мы тогда думали, и что не все его бойцы погибли, выяснилось не скоро. В своей книге "Начало пути" В. И. Чуйков рассказал, как спустя много лет он встретился с бывшим командиром роты Антоном Кузьмичом Драганом, заменившим убитого комбата, и только от него узнал, что остатки батальона, который считали полностью погибшим, еще около недели после этого продолжали сражаться в захваченной врагом части города. Не успевшие уйти из этого района местные жители, ютившиеся в развалинах, делились с бойцами последним куском хлеба и сообщали важные сведения о противнике. После многодневных боев, в которых против горстки советских воинов использовались и артиллерия и танки, в живых остались старший лейтенант Драган и пять красноармейцев. Все шестеро были ранены, но им все же удалось в одну из темных ночей выбраться к Волге - на участке, где уже не было наших войск. На каких-то бревнах они незаметно отплыли от берега, и течение вынесло их к острову. Стоявшие там артиллеристы переправили гвардейцев в свой медсанбат.
      Такова вкратце история последних бойцов из батальона Федосеева, которая в книге нашего командарма изложена со всеми подробностями. Люди, читавшие книгу Василия Ивановича Чуйкова, но не воевавшие в Сталинграде, спрашивали меня: как же так получилось, что о судьбе группы Драгана, о выходе ее из окружения не узнали сразу же ни командование дивизии, ни штаб армии?
      Сказать на это я мог только одно: надо представить, какой тяжелой и напряженной была обстановка, какие ожесточенные шли бои, сколько уносили они жизней. Медики, к которым шестеро гвардейцев попали в огромном потоке раненых, сделали свое дело и отправили их дальше в тыл. До того ли им было, чтобы вникать в их необычную историю, кому-то специально докладывать! Сами же воины, наверное, не видели в том, что они совершили, ничего особенного, не считали нужным как-то заявлять о себе.
      * * *
      Положение дивизии Родимцева, хотя она и выдержала тяжкое испытание, выпавшее ей 22 сентября, вызывало большие опасения. Бои последних двух дней вновь существенно ее ослабили. Между тем ее полоса сделалась еще более ответственным участком Сталинградской обороны. Военный совет армии считал, что этот участок необходимо усиливать в неотложном порядке.
      Наше мнение разделяло командование фронта. Помимо передачи 13-й гвардейской дивизии специального комсомольского пополнения (собранного по мобилизации, проведенной Сталинградским обкомом ВЛКСМ в левобережных районах области) было решено перебросить в Сталинград и оперативно подчинить Родимцеву один полк 193-й стрелковой дивизии, которая стояла на запасных позициях за Волгой и на островах.
      Этот полк - 685-й стрелковый - переправлялся с вечера 23 сентября (часть подразделений - следующей ночью) прямо в расположение 13-й дивизии, то есть по трассе центральной переправы. Перед тем были сооружены новые причалы - несколько севернее старых, но все равно очень близко от переднего края. Лишь высокий выступ берега позволял высаживать тут войска. Делалось это в случае крайней необходимости, когда надо было быстро перебросить свежую часть сразу туда, куда она предназначалась.
      В числе раненых на пути к сталинградскому берегу оказался и командир полка. Штаб фронта сейчас же прислал из своего резерва нового подполковника Е. И. Драгайцева. Полк, насчитывавший три тысячи бойцов, был немедленно введен в бой. Он пробыл в подчинении у Родимцева пять дней и за это время оказал 13-й дивизии существенную помощь как в отражении вражеских атак, так и в вытеснении гитлеровцев из ряда улиц и кварталов центра.
      Устойчивость обороны в полосе дивизии Родимцева, надежность ее правого фланга, который немцы чуть было не обошли, возросли также и в результате того, что ее соседом стала 284-я дивизия Батюка. Впрочем, соседом в обычном смысле слова - уже потом. А с утра 23 сентября, через четыре часа после завершения ее переправы на наш берег и почти за сутки до передачи Родимцеву полка Драгайцева, дивизия Батюка значительной частью своих сил вела активные боевые действия бок о бок с 13-й гвардейской непосредственно в полосе последней.
      Мы даже рассчитывали тогда, что при полном успехе предпринятых контратак удастся не только окончательно ликвидировать вчерашние вклинения противника и оттеснить его от причалов центральной переправы, но и сомкнуть фронт с 92-й бригадой. Это, однако, оказалось недостижимым: разрыв успел расшириться, немцы на берегу закрепились, а встречный удар с юга отрезанная бригада организовать не могла.
      Вступление в бои дивизии Батюка ощутил и его правый сосед - Горишный, также получивший основательную поддержку на фланге. Не будет преувеличением сказать, что вся армия почувствовала себя намного увереннее оттого, что между Мамаевым курганом и центральной частью города, где наша оборона была недостаточно плотной, появилось свежее, высокобоеспособное соединение.
      284-я дивизия с самого начала действовала весьма напористо. Как-то потом, не помню уж по какому поводу, Николай Филиппович Батюк говорил: "Отражать атаку можно по-разному. Можно с места, и на месте остаться, а можно так, чтобы самому продвинуться вперед". Эти слова запомнились, должно быть, потому, что я уже звал, как настойчиво добивался комдив, чтобы его комбаты и командиры рот (командиры полков - тем более) стремились и умели, "обороняясь, наступать". Комбатов он знал превосходно, каждому мог, не задумываясь, дать исчерпывающую характеристику, испытывал потребность с ними общаться. А мог и сам, с винтовкой наперевес, пойти с любым батальоном хоть в штыковую атаку.
      В первый день сталинградских боев дивизии отличился при штурме небольшого завода "Метиз" и там же погиб комбат из 1047-го стрелкового полка старший лейтенант А. Чебыкин. А "Метиз", выгодно расположенный, надолго стал важным опорным пунктом в полосе дивизии, который гитлеровцы тщетно пытались у нее отбить.
      Овладение "Метизом" и прилегающими улицами, бои у оврага Долгий и на других участках явились для подразделений дивизии Батюка одновременно и школой борьбы с врагом в городских условиях, и проверкой того, насколько бойцы к этому подготовлены. Подполковник Батюк оказался исключительно восприимчивым к вырабатывавшейся у нас в армии новой тактике. Он еще за Волгой, перед переправой, как говорится, намотал на ус то, что успел узнать о сталинградской обстановке от встречавших дивизию направленцев штарма. В ротах и взводах было, например, заранее определено, каким отделениям идти в уличных контратаках впереди. И бойцов этих отделений обеспечивали двойным и тройным комплектом гранат.
      В дальнейшем бойцы и командиры 284-й дивизии внесли много ценного в совершенствование методов действий штурмовых групп, в развитие "сталинградской тактики".
      * * *
      К концу дня 24 сентября напряжение боев в центре города стало спадать противник явно выдыхался. Критические дни еще раз остались позади.
      Ни окружить или расчленить какое-либо наше соединение на центральном участке, ни использовать свой прорыв к Волге близ устья Царицы для удара по тылам армии гитлеровцы не смогли. И даже при самой осторожной оценке потерь, которые они при этом понесли, не приходилось сомневаться, что неприятельская группировка, ведущая бои за город, основательно потрепана. У немцев стало заметно меньше танков, и они фактически отказались от массированного их использования. Пленные из 71, 76, 295-й пехотных дивизий утверждали, что их дивизии потеряли от половины до двух третей личного состава.
      Но таких сил, чтобы отбросить фашистов подальше, пока они не оправились, не подтянули резервы (как удалось это под Севастополем, когда там захлебнулся вражеский штурм в декабре сорок первого), мы не имели. Больших усилий стоило удержать Мамаев курган, за скаты и вершину которого вновь пришлось вести упорные бои, теперь - уже дивизии Батюка.
      И не было никакой реальной возможности восстановить положение на левом фланге. Линия сплошного фронта упиралась в Волгу севернее устья Царицы. В южной части города сражались войска, отрезанные от наших главных сил, причем связь с ними отсутствовала. Отрывочные сведения о том, что там происходит, поступали с большим опозданием, общая картина прояснялась лишь постепенно.
      Как помнит читатель, 42-я стрелковая бригада полковника Батракова, окруженная несколько дней назад на своих старых позициях на левом крыле центрального участка и вырвавшаяся из окружения в ночь на 18 сентября, была пополнена затем остатками 244-й дивизии. После этого она действовала в районе Пушкинской и других улиц, примыкающих к Царице, поддерживая гвардейцев Родимцева контратаками в направлении вокзала.
      21 сентября, незадолго до того, как бригада оказалась отрезанной от 13-й гвардейской дивизии, она лишилась своего испытанного командира: Герой Советского Союза Матвей Степанович Батраков был тяжело ранен у себя на КП и эвакуирован за Волгу. Ни попрощаться с Батраковым, ни встретиться с ним когда-либо потом мне не довелось, но я знаю, что боевой путь ветерана Красной Армии на этом не кончился, что он стал еще генералом. Одновременно выбыли из строя начальник штаба подполковник Г. Е. Сазонов и несколько старших командиров. Еще раньше, о чем уже говорилось, погиб комиссар бригады С. Н. Щапин.
      Потерять в разгар жестоких боев основное командное ядро - тяжелый удар для любой части, особенно в такой обстановке, какая сложилась тогда. К тому же полноценной замены выбывшим из строя сразу не нашлось. Распоряжением, переданным с армейского вспомогательного пункта управления, когда еще работала связь, малочисленная 42-я бригада была подчинена командованию действовавшей рядом с нею 92-й отдельной стрелковой бригады.
      Бригада Батракова представляла собою великолепный по боевым и человеческим качествам сплав солдат-сибиряков и североморских матросов. Эта часть уничтожила на подступах к Волге десятки фашистских танков, а каждый ее боец, как считали тогда, - не меньше трех гитлеровцев. С самого начала 42-я бригада зарекомендовала себя исключительно стойкой. Такой она и вошла в историю Сталинградской битвы. В составе 62-й армии бригада (с еще раз смененным командованием) оставалась в течение всей обороны города. Но с конца сентября она имела фактически один батальон, который не мог решать самостоятельных задач и придавался другим частям. Командовал этим батальоном, пока не был ранен в боях за поселок завода "Баррикады", тот самый Федор Жуков, ставший уже капитаном, с чьим именем связан сентябрьский подвиг семнадцати моряков, сделавших неприступной для врага безымянную высоту близ долины Царицы.
      О боевых действиях 92-й отдельной стрелковой бригады в те сентябрьские дни, когда она сражалась за Царицей, рассказано еще очень мало. Однако существенно восполнить этот пробел вряд ли смогу и я. Новая в армии часть, только что прибывшая, очень скоро оказалась отрезанной, а затем с ней прервалась всякая связь. Это происходило в обстановке, критической для всей Сталинградской обороны, когда ее судьба и судьба 62-й армии решались прежде всего на центральном участке.
      Но то, что армия в целом выстояла, зависело также и от 92-й бригады, которая оттянула на себя, сковала за Царицей крупные силы противника, превосходившие в несколько раз ее собственные.
      Как уже говорилось, батальоны бригады; контратакуя гитлеровцев, доходили до вокзала Сталинград-II, хотя и не смогли там закрепиться. Ее бойцы трое суток удерживали окруженный, а затем и подожженный фашистами элеватор. Одно это здание приковывало к себе батальон немецкой пехоты и группу танков. Изолированная от армейских переправ, бригада должна была жестко экономить боеприпасы.
      Все это не может, однако, оправдать того, что командир бригады самовольно перенес свой КП на остров Голодный, оставив на берегу своих бойцов. И вдобавок, когда смог установить связь, то вводил командование армии в заблуждение донесениями, искажавшими истинное положение вещей, о котором он сам, видимо, не имел ясного представления. Естественно, что от командования он был отстранен.
      Большинство бойцов 92-й бригады составляли моряки. Один из них, ныне член совета ее ветеранов, старший лейтенант запаса, а тогда боец-связист А. Г. Зотов, прислал мне письмо из города Лосино-Петровский. Вспоминая тот прискорбный, из ряда вон выходящий факт, он писал: "На флоте есть священная традиция - капитан покидает корабль последним. И тот, кому пришлось командовать моряками, должен был об этом помнить..."
      Что ж, сказано верно. Добавить можно лишь то, что дело касалось еще большего, чем флотская традиция, - нашего общего воинского закона и долга.
      Свято его выполняя, подразделения бригады, даже оказавшись разрозненными, вели тяжелые уличные бои в зацарицынской части города, нанося врагу большой урон. И как справедливо отмечает товарищ Зотов, вкладывали тем самым свой кирпич в фундамент грядущей победы.
      В письме ветерана есть волнующее описание того, как горстка его товарищей, имевших кроме личного оружия миномет с семью минами, героически держалась на самой кромке волжского берега. Расчетливо расходуя последние боеприпасы, бойцы думали уже только о том, как подороже отдать свою жизнь.
      Рад добавить, что не все эти бойцы погибли. А сталинградцу Зотову довелось еще бить фашистов на территории самой Германии и даже расписаться на одной из колонн рейхстага.
      Последние изолированные "пятачки" за Царицей удерживались мелкими подразделениями 92-й и 42-й отдельных стрелковых бригад вплоть до ночи на 27 сентября.
      Три дня спустя остатки этих частей, переформированные и пополненные за счет своих тыловых служб (но все равно очень малочисленные), были вновь переправлены на правый берег и введены в бой в заводском районе: 42-я бригада - под командованием подполковника З. К. Горбачева, 92-я - под командованием майора И. И. Самодая.
      Из огня боев за Сталинград обе бригады вышли Краснознаменными.
      Чувствую себя обязанным досказать и сталинградскую историю 35-й гвардейской стрелковой дивизии, которая в течение многих дней была краеугольным камнем нашей обороны на левом фланге армии.
      К моменту прибытия 92-й бригады от дивизии гвардейцев-воздушнодесантников полковника Дубянского оставалась буквально горстка бойцов. Ее командование и штадив отзывались в распоряжение штаба фронта, а боевой состав подразделений подлежал передаче в прибывшую бригаду.
      Самое крупное из подразделений насчитывало около ста бойцов и еще числилось 101-м гвардейским стрелковым полком. Командовал им по-прежнему подполковник Александр Акимович Герасимов. Полк имел на своем счету более полусотни уничтоженных фашистских танков.
      Группа Герасимова оказалась отрезанной от других и от дивизионного КП. Не имея иного выхода, командир дерзко, среди бела дня, повел своих людей на прорыв по самой кромке берега. Нескольким десяткам человек с ним во главе удалось прорваться...
      Командир и комиссар дивизии явиться с докладом на командный пункт армии - после того как передали свой участок 92-й бригаде - уже не смогли, и попрощаться с ними не пришлось. Они и те, кто отбывали вместе с ними за Волгу, переправились через реку ночью на сколоченных из бревен плотиках.
      Полковника Василия Павловича Дубянского, вступившего в командование 35-й гвардейской после гибели генерала Глазкова, я знал какой-нибудь месяц с той августовской ночи, когда дивизия влилась в нашу армию у Россошки. Виделись мы с ним считанные разы, общались в основном по телефону. Но этот мужественный человек, сын смоленского рабочего, ратник-ополченец первой мировой войны и кадровый командир Красной Армии со времен боев с Юденичем под Петроградом, неизгладимо остался в памяти наряду со многими, с кем довелось вместе воевать гораздо дольше.
      Некоторое время спустя я узнал о присвоении В. П. Дубянскому генеральского звания. А возрожденная 35-я гвардейская стрелковая дивизия дошла до Берлина, штурмовала гитлеровскую рейхсканцелярию. Дивизия закончила войну с шестью боевыми орденами на своем Знамени, и первый из них был за Сталинград.
      В те сентябрьские дни в резерв Ставки передавались 98-я стрелковая дивизия и 33-я гвардейская. Они сражались в составе 62-й армии еще на донском рубеже (а 33-я - также и за Доном) и много сделали, чтобы задержать врага на дальних подступах к Сталинграду. Теперь обе дивизии направлялись на переформирование в тыловые города, чтобы вновь обрести боевую силу.
      То, что гитлеровское командование не спешило дать подкрепления своим войскам, не добившимся решающего успеха в центре города, было фактом настораживающим.
      Отказаться от дальнейших попыток овладеть Сталинградом Паулюс, разумеется, не мог. И вряд ли все его резервы могли быть скованы продолжавшимися контратаками наших северных соседей за коридором... Только я собрался вызвать начальника разведотдела, чтобы спросить, что думает обо всем этом он, как полковник Герман сам явился с внеочередным докладом.
      Как всегда, когда дело касалось чего-то очень важного и в полученных сведениях он был вполне уверен, Михаил Захарович выложил предельно кратко, в первых же двух фразах, суть того, с чем ко мне пришел:
      - Товарищ генерал! Противник сосредоточивает пехоту и танки южнее Городища и Александровки, вот здесь... Надо полагать - для удара в направлении заводов.
      Чего-то в этом роде следовало ожидать. За последние десять дней гитлеровцы приложили поистине отчаянные усилия, стоившие им многих тысяч солдат и многих десятков танков, чтобы овладеть центром города. Однако цели они не достигли - приволжская часть центра оставалась в наших руках. Представлялось логичным, что противник решит изменить в пределах города направление главного удара, перенести его севернее.
      Хорошо, когда удается догадаться о чем-то происходящем в стане врага, но куда лучше - определенно знать. Забылась, отступила тяжелая усталость от бессонных ночей, мысль заработала быстро и четко. Слушая Германа, я прикидывал, что мы можем и должны сейчас сделать.
      - Берите свою карту и идем к командующему! - сказал я закончившему доклад полковнику.
      Бастионы заводского района
      К западу от главных сталинградских заводов - "Красного Октября", "Баррикад", Тракторного - расположились их рабочие поселки. Вытянутые, как и весь город, вдоль Волги, они образовали между отрогами Банного оврага и долиной Мокрой Мечетки (семь-восемь километров с юга на север) почти сплошной жилой массив, окаймленный полосою молодых лесопосадок. В то время тут было еще не очень много кирпичных зданий, преобладали деревянные домики, глинобитные мазанки.
      Всегда считалось, что поселки стоят позади заводов, как бы в их тылах, - потому что все в Сталинграде начиналось от Волги. Однако по отношению к фронту они находились перед заводами, на ближайших к ним подступах. И потому удар в направлении заводов - и через них к Волге (первые сведения о том, что противник его готовит, подтверждались новыми) - должен был превратить в поле боя прежде всего территорию этих поселков - уже пустынных, обезлюдевших, но еще гораздо меньше пострадавших от бомбежек, обстрела и пожаров, чем кварталы центра.
      В заводских поселках давно велись инженерные работы, были поставлены минные заграждения, отрыты окопы и ходы сообщения, приспособлены под огневые точки каменные дома, подвалы, погреба во дворах. Но "обжитых", заблаговременно занятых войсками запасных позиций мы здесь не имели, как, впрочем, и почти нигде в городе. До самых последних дней об этом просто не могло быть и речи: все наличные силы армии, кроме минимального резерва, приковывал к себе передний край.
      Однако теперь, получив подкрепления, мы уже могли снять с передовой, например, 112-ю стрелковую дивизию подполковника И. Е. Ермолкина - пусть весьма малочисленную, но сплоченную и стойкую. И Военный совет армии признал, что ее следует незамедлительно поставить на вторую линию обороны на вероятном новом направлении главного удара противника.
      Командование фронта (тут требовалась его санкция) с этим согласилось, и в течение суток полки капитана Василия Асеева и старшего лейтенанта Александра Безъязыкова заняли запасной рубеж в заводских поселках, у балки Вишневая. Основу обороны здесь составила цепочка опорных пунктов - в школах, магазинах, бане и других прочных строениях разместили по взводу пулеметчиков и автоматчиков.
      Одновременно части дивизий Батюка и Горишного сдвигались на переднем крае вправо - с таким расчетом, чтобы принять на себя ожидаемый удар. Полковнику Горишному было приказано создать сильный опорный пункт - с гарнизоном до батальона и с круговой обороной - на Мамаевом кургане.
      Очень тревожило, сумеем ли произвести перегруппировку так, чтобы противник ее не заметил и не накрыл меняющие позиции части огневыми налетами. Но, хотя все и происходило у немцев под боком, соблюсти скрытность как будто удалось. Представители штаба армии выводили подразделение за подразделением в строго определенной последовательности на назначенные рубежи. К утру 26 сентября все эти войска изготовились к бою на новых позициях.
      А так как в тот день наступления гитлеровцев не последовало и в то же время не оставалось никаких сомнений, что оно готовится, командарм решил упредить на рассвете 27 сентября действия противника контратакой из района Мамаева кургана и поселка "Красный Октябрь".
      Рассчитывать, что теми силами, которыми армия располагала, удастся вообще сорвать это наступление, было, конечно, трудно. Однако помешать врагу действовать с самого начала по своему плану и тем ослабить подготовленный удар мы могли. Ну а при максимальном успехе могли, думалось, создать угрозу флангу неприятельской группировки, нацеленной на заводы.
      Одновременно, как мы знали, штаб фронта планировал контрудар правым флангом 64-й армии, которой ставилась задача отбить у противника Купоросное. Теперь этого было уже недостаточно, чтобы ликвидировать разрыв между двумя армиями. Но можно было надеяться, что своими активными действиями левый сосед во всяком случае свяжет часть войск, высвободившихся у немцев южнее Царицы.
      В нашей контратаке участвовали бригады танкового корпуса Попова, дивизии Горишного и Батюка. Ни одно из этих соединений не должно было атаковать врага всеми своими силами и на сплошном фронте. Приказ, определявший боевую задачу, содержал принципиально важный (хотя, быть может, и шероховато сформулированный у нас в штабе из-за спешки) пункт:
      "Еще раз предупреждаю командиров всех частей и соединений, что при ведении боя не допускать действий целыми подразделениями, такими, как рота и батальон. Наступление организовать преимущественно мелкими группами по типу блокирующих отрядов (9-15 человек), вооруженными автоматами, ручными пулеметами, гранатами, бутылками с "КС" и противотанковыми ружьями. Полковую и батальонную артиллерию использовать по-орудийно для прикрытия блокирующих групп, ведя огонь прямой наводкой в окна, амбразуры и чердаки строений".
      Я уже говорил о том, как бои, перенесшиеся непосредственно в город, потребовали новой тактики с упором на максимальное сближение с противником и на действия небольшими группами. За две недели борьбы с врагом на сталинградских улицах эта тактика прошла серьезную проверку, показала всю эффективность. Мы убедились, что в сложившихся условиях воевать иначе просто нельзя. Практическое овладение наукой городского боя сделалось для всей армии задачей каждого дня и часа.